Если смотреть со стороны, в такой разносторонности можно, пожалуй, легко заподозрить универсальный дилетантизм. Однако природе Ратенау, его знаниям поверхностность была абсолютно чужда. Я никогда не встречал человека, образованного более основательно, чем Вальтер Ратенау: он говорил на трех европейских языках, французском, английском, итальянском, так же легко и свободно, как на немецком; мог без какой-либо подготовки в считанные секунды с большой точностью перечислить национальные богатства, например, Испании; распознать мелодию из музыки Бетховена. Он все прочитал, всюду побывал, и эту неслыханную полноту знаний, это поразительное многообразие сфер деятельности можно лишь объяснить, если принять во внимание необычайную, уникальную емкость его мозга. Дух Вальтера Ратенау был единым сгустком бодрствования и собранности: для этого удивительно точно работающего мозга не было ничего неопределенного, ничего расплывчатого, его деятельный дух никогда не знал сумеречных состояний, вызванных мечтаниями или усталостью. Всегда он был заряжен, всегда — в напряжении, острым лучом молниеносно обшаривал горизонт проблемы, и там, где кому-нибудь другому требовалось бы пройти множество промежуточных ступенек мышления, прежде чем достичь конечного результата, он получал решение мгновенно.
Функционально мышление его было настолько совершенно, что ему, собственно, не требовались ни предварительные обдумывания, ни обдумывания последующие, для докладов, для писем он не знал никаких тезисов, планов, черновых набросков. Вероятно, Ратенау был одним из четырех или пяти немцев (не думаю, чтобы их было больше) в 70-миллионном государстве, способных проговорить перед секретарем или случайным слушателем доклад, меморандум, статью настолько предельно законченными, что простенографированный материал без каких-либо правок можно было бы передать в печать. Он олицетворял собой постоянную готовность и непрерывную напряженность, все время находился в работе, ему чужды были пассивность, всякое смакование полученных результатов. Лишь тот, кто знал Ратенау по разговорам с ним, когда он с беспримерной быстротой схватывал суть, с чудовищной и трудно постижимой способностью понимал все взаимосвязи, только тот мог понять великую тайну его внешней жизни: у него всегда и на все хватало времени.
Таким собранным, таким мобилизованным на работу, таким вечно бодрствующим был мозг Ратенау — за четыре часа до отъезда на переговоры, имеющие всемирно-историческое значение, решающие судьбы многих миллионов людей, человек оставался внешне непринужденным, мог позволить себе, не нервничая, отвлечься, провести какое-то время в легкой беседе. Багаж его знаний был настолько велик, понимание поставленных перед ним задач — настолько полно, что ему никогда и ни к чему не надо было готовиться, он был всегда готов.
Гениальность Ратенау определялась его организованностью, подчинением мышления воле, доведенной до совершенства способностью предвидения. Трагичным в этом человеке было то, что он не любил эту сторону своей гениальности, как и собственно идею организованности. Он полагал, и об этом часто писал в своих книгах, что любая организованность, и духовная, и материальная, бесплодна, вторична, если она не служит высшему, самоотверженному разуму, чему-то психическому. И это психическое ему долго не удавалось найти. Он писал о душе и о вере как о постулатах, но по-настоящему никто не верил в воспевание созерцательности, которое исходило от этого деятельного, активного человека, а еще меньше верили восхвалениям духовной жизни, исходившим от миллионера. Он чувствовал свое глубокое одиночество, испытывал огромную неудовлетворенность собой. Просто накопительство, захватывание мест в наблюдательных советах, ослепление идеей треста какого-нибудь Стиннеса [12] или Кастильоне [13] не могли как самоцель привлекать такую благородную личность. Он постоянно спрашивал себя: Почему? Зачем? Искал надличное оправдание своей поразительно активной деятельности.
Подсознательно эта интеллектуальнейшая из всех интеллектуальных личность страдала от неутолимой жажды религиозного, жажды веры, нуждалась в каком-либо притуплении чувств. Но в каждой религии есть зерно самообмана, иллюзии, зерно ограничения мира, а роком Вальтера Ратенау, его глубочайшей трагедией было то, что самообман, иллюзии были абсолютно ему чужды. Его можно назвать царем Мидасом духа: все, на что бы он ни взглянул, превращалось в кристалл, становилось прозрачным и понятным, формировалось в духовный порядок, ни одна крупица иллюзии или веры не принесла ему покоя или утешения. Не дано было ему ни забыться, ни увлечься чем-нибудь. Вероятно, он отдал бы свое состояние за возвышенный дурман, за способность писать стихи, за веру, но ему предопределено было оставаться всегда ясным, всегда бодрым, а удивительному его мозгу — всегда работать.
Его окружала некая таинственная холодность, атмосфера чистой духовности, кристально ясное, но в известной степени безвоздушное пространство. Каким бы сердечным, приятным, внимательным, предупредительным он ни был, сблизиться с ним не представлялось возможным, и как бы широко ни открывал он перед собеседником горизонты, словно кулисы космического действа, его беседы больше воодушевляли, чем согревали, слушателя. В духовном огне Ратенау было что-то от алмаза, способного, не разрушаясь, резать твердое вещество и светиться, однако огонь этот светил другим, его же самого он не грел. Ратенау отделяла от мира легкая стеклянная перегородка, и несмотря на окружающую его высокую духовную напряженность или даже благодаря ей, эта непроницаемость чувствовалась, как только вы переступали порог его дома.
Была у него великолепная вилла в Грюневальде, два десятка комнат, помещения для концертов, для приемов, но не было в ней теплой обжитости, не было дыхания внутренней удовлетворенности. Или — замок Фрейенвальд, где он проводил воскресенья, старое маркграфское поместье, купленное у кайзера. Посетитель чувствовал себя там, как в музее, в саду, казалось, никто не радовался цветам, никто не бродил по усыпанным гравием дорожкам, никто не сидел в тени деревьев. У Ратенау не было ни жены, ни детей, сам он никогда не жил здесь, не отдыхал. Где-то в этих домах были 2-3 небольшие комнаты, там он диктовал секретарю, читал или спал несколько часов. Истинная жизнь его заключалась в духовном, в деятельности, в вечных скитаниях, и, вероятно, странная бездомность, великая абстракция еврейского духа никогда не были выражены полнее, чем в этом человеке, который подсознательно защищался от интеллектуальности своего духа и всей своей волей, всеми своими пристрастиями тянулся к придуманному, иллюзорному немецкому, более того, прусскому идеалу и все же одновременно всегда чувствовал себя человеком с другого берега, понимал, что духовная сущность у него другая. За всеми этими, казалось бы, плодотворными и глубокими соображениями Вальтера Ратенау стояло его ужасающее одиночество, одиночество, которое чувствовали все, наблюдавшие его за работой и в общении с окружающими.
Именно поэтому Ратенау, как и многим внутренне одиноким людям, война стала чем-то вроде освобождения. Впервые для его неслыханной жажды деятельности появилась цель, впервые перед этим исполинским духом была поставлена достойная его задача, впервые энергия, ранее распылявшаяся по всем направлениям духовного мира, смогла разряжаться целенаправленно. Поразительный соколиный взор Ратенау тотчас же разглядел в запутанной ситуации узловую точку, он немедленно вмешался в грандиозное плетение войны. На улицах ликовали люди, юноши с песнями шли навстречу своей смерти, господа поэты с полной отдачей творили, стратеги в пивных барах втыкали в географические карты флажки и определяли километры до Парижа, и даже сам генеральный штаб Германии давал мировой войне считанные недели сроку.
Ратенау, трагический ясновидец, уже в первые часы знал, что война, в которую оказалась вовлеченной наиболее ясно представляющая себе ситуацию Англия, продлится месяцы и годы. Его оценивающий взгляд в первые же секунды увидел слабое место военного оснащения Германии — дефицит сырья, который неизбежно, едва Англия организует блокаду, даст о себе знать. Через час он уже был в военном министерстве, а еще часом позже начал в 70-миллионной империи устанавливать фонды на сырье и создавать гигантскую систему экономического противодействия. Без такой системы Германия, вероятно потерпела бы поражение через несколько месяцев.
Публикация, перевод и примечания Льва Миримова
Примечания
Эмиль Оливье (1825–1913) — французский политический деятель, умеренный республиканец, в конце 60-х годов примкнувший к бонапартистам. В январе-августе 1870 года возглавлял правительство. После заключения перемирия вышел в отставку и бежал в Италию, вернулся в 1873 году, от политической деятельности отошел. Автор 18-томной работы «Либеральная империя» (1894–1915). Об этой работе (до т.12) академик Е. В. Тарле писал: «Одной из самых любопытных фигур нынешних аристократических и клерикальных салонов Франции является живой, вечно беспокойный, вечно ораторствующий об упадке отечества старик, для которого давно уже главной заботой жизни стало постоянное устное и литературное самовосхваление и оправдание своего прошлого» («Неудавшийся компромисс. Эмиль Оливье о себе самом», 1908). В статье приводится характеристика работы Оливье, данная одним критиком: «Эмиль Оливье лжет, будто он еще и теперь первый министр».
Теобальд Фридрих Альфред Бетман-Гольвег (1856–1921) — германский государственный деятель, в 1905–1917 годах — министр внутренних дел Пруссии, в 1907–1909 — имперский статс-секретарь по внутренним делам и заместитель рейхсканцлера, в 1909–1917 — рейхсканцлер Германии и министр-президент Пруссии. Во время войны выступал с противоречивыми заявлениями, то солидаризуясь с крайними реакционерами, то принимая участие в мирных маневрах германских правящих кругов.
Эмиль Ратенау (1838–1915) — германский крупный промышленник и финансист. В 1881 году приобрел патенты Т. Эдисона и для их реализации учредил Всеобщую компанию электричества. В 1903 году совместно с Симменсом создал радиотелеграфную компанию «Телефункен».
Бернхардт Дернбург (1865–1937) — германский политический деятель, в 1907–1910 годах — статс-секретарь по делам колоний.
Макс Рейнхардт (1873–1943) — немецкий режиссер, актер, театральный деятель, в 1905–1933 годах (с перерывами) руководил Берлинским театром.
Герхардт Гауптман (1862–1946) — немецкий писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе за 1912 год.
Сецессион — вероятно, Ратенау либо посетил выставку, либо присутствовал на учреждении какого-нибудь объединения немецких художников, последователей стиля модерн, близкого ему.
В книге своих воспоминаний «Вчерашний мир» Ст. Цвейг пишет о том, как произошло его знакомство с В. Ратенау. Писателю понравились опубликованные под псевдонимом в журнале «Будущее» остроумные, написанные выразительным языком афоризмы Ратенау. Он связался через редакцию с автором и написал ему, тот поблагодарил за положительный отзыв, так завязалась переписка.
Имеется в виду доклад о Достоевском, который Ст. Цвейг прочел 21 ноября 1921 года в Городском театре Берлина в связи со 100-летием со дня рождения русского писателя.
Автор допускает неточность: Ратенау принимал участие в подготовке Лондонской конференции о немецких репарациях в марте 1921 года.
Имеется в виду крупный издатель Самуэль Фишер.
Гуго Стиннес (1870–1924) — крупный немецкий промышленник, создавший после войны гигантское монополистическое объединение, в которое вошло свыше 1500 предприятий.
Каилло Кастильоне (1879–1957) — итальянский финансист.
Сторонники аннексий имели своей целью захват Бельгии, раздел Польши и России, расширение колоний.
Автор допускает неточность: министром иностранных дел Ратенау стал в феврале 1922 года.
Маттиас Эрцбергер (1875–1921) — германский политический деятель.
В октябре 1918 года вошел в правительство, возглавил делегацию по переговорам о перемирии с Антантой, в ноябре 1918 года подписал от имени Германии Компьенское перемирие. В 1919–1920 годах — министр финансов. Убит офицерами-националистами за приверженность политике выполнения условий Версальского договора.
Имеются в виду члены Пангерманского союза (1891–1939) — организации немецких националистов и шовинистов.
Rosselsprung (нем.) — в шахматах ход конем, здесь игра, кроссворд, решаемый с помощью хода конем.
Ратенау (Rathenau) Вальтер (29.9.1867, Берлин, ‒ 24.6.1922, там же), германский промышленник и финансист, политический деятель и публицист. С 1899 член, с 1915 председатель правления Всеобщей компании электричества. По своим политическим убеждениям принадлежал к умеренному крылу нем. буржуазии; с ноября 1918 входил в Немецкую демократическую партию. Выступал за выполнение Германией условий Версальского мирного договора 1919. В мае 1921 стал министром восстановления, в феврале 1922 ‒ министром иностранных дел. Во время Генуэзской конференции в апреля 1922 подписал Рапалльский договор 1922 с Советской Россией. Был убит членами тайной националистической террористической организации «Консул».
В новеллах и очерках, в документальной исторической повести, составляющих эту книгу, рассказывается о научном и практическом опыте людей упорного поиска, посвятивших свои жизни земле и оставивших на… — @Советская Россия, @(формат: 60×84/16, 272 стр.) @ @ @ Подробнее.
1975
90
бумажная книга
См. также в других словарях:
Механизация — (Mechanization) История механизации, управление механизации, средства механизации, механизация труда Использование машин вместо людей, механизация строительных работ, механизация сельского хозяйства, комплексная механизация, механизация… … Энциклопедия инвестора
Комедия — вид драмы (см.), в котором специфически разрешается момент действенного конфликта или борьбы антагонистичных персонажей. Качественно борьба в К. отличается тем, что она: 1. не влечет за собой серьезных, гибельных последствий для борющихся сторон; … Литературная энциклопедия
Смех — психофизиологическое явление, лежащее в основе комизма и определяемых им литературных эффектов от просто смешного, забавного, до сатиры и комедии. Природа смеха и связанных с ним литературных явлений до сих пор представляется недостаточно… … Литературная энциклопедия
Смех — СМЕХ психофизиологическое явление, лежащее в основе комизма и определяемых им литературных эффектов от просто смешного, забавного, до сатиры и комедии. Природа смеха и связанных с ним литературных явлений до сих пор представляется… … Словарь литературных терминов
Комедия — КОМЕДИЯ. Комедия изображает драматическую борьбу, возбуждающую смех, вызывая в нас отрицательное отношение к стремлениям, страстям действующих лиц или к приемам их борьбы. Анализ комедии связан с анализом природы смеха. По Бергсону («Смех»… … Словарь литературных терминов
Оккультизм — (от лат. occultus тайный, сокровенный) общее название учений, признающих существование скрытых сил в человеке и космосе, недоступных для обычного человеческого опыта, но доступных для «посвященных», прошедших через особую инициацию (См.… … Большая советская энциклопедия
Конструктивизм (искусство) — У этого термина существуют и другие значения, см. Конструктивизм … Википедия
ОККУЛЬТИЗМ — (от лат. occultus тайный, сокровенный) попытка выявить и использовать в практических целях «скрытые» природные силы. О. основывается на убеждении, что все вещи составляют единое целое и между ними существуют необходимые, целенаправленные… … Философская энциклопедия
Футуризм и экспрессионизм — возникли почти одновременно (первое десятилетие XX в.) и до определенного времени развивались параллельно; центрами футуризма были Италия и Россия, экспрессионизм занимал заметное место во многих европейских (прежде всего немецкоязычных)… … Энциклопедический словарь экспрессионизма
Нарибаев, Копжасар Нарибаевич — Кyпжасар Нарибаевич Нарибаев каз. Нарібаев Көпжасар Нәрібайұлы Род деятельности: учёный экономист, организатор высшей школы, общественный и политический деятель Дата рождения … Википедия
Петроград, 1923 год. Издательство «Атеней». Оригинальная обложка. Сохранность хорошая. Автор настоящего очерка немецкий общественный деятель и публицист Вальтер Ратенау был одним из интереснейших современных представителей немецкой общественной мысли. Очерки о механизации жизни одна из наиболее популярных работ Ратенау. Они переведены на все европейские языки и имели большое влияние на умы. Очерки эти глубоко захватывают вопрос, и с их содержанием считались не только экономисты и истор.
Петроград, 1923 год. Издательство «Атеней». Оригинальная обложка. Сохранность хорошая.
Автор настоящего очерка немецкий общественный деятель и публицист Вальтер Ратенау был одним из интереснейших современных представителей немецкой общественной мысли. Очерки о механизации жизни одна из наиболее популярных работ Ратенау. Они переведены на все европейские языки и имели большое влияние на умы. Очерки эти глубоко захватывают вопрос, и с их содержанием считались не только экономисты и историки общественного движения, но даже историки литературы, как знаменитый Оскар Вальцель, видящий в них один из характернейших документов настоящего времени. Не соглашаясь с некоторыми положениями Ратенау, издатели именно с этой точки зрения и желают ознакомить с его очерками отечественного читателя. Недостатком этой книги является односторонность автора в рассмотрении проблемы капитализма. Ратенау плоть от плоти того строя, который он местами даже вне сознательной своей воли подвергает резкой критике. Ему не достает положительной конструктивной силы мысли. Но книга крайне интересна, как литературный опыт крупного практического деятеля, хотя и проявившего себя только в рамках старого экономического быта. Ратенау большой организаторский талант, в этом смысле его очерки интересны и в наши дни. Книга «Механизация жизни» автора Вальтер Ратенау оценена посетителями КнигоГид, и её читательский рейтинг составил 0.00 из 10. Для бесплатного просмотра предоставляются: аннотация, публикация, отзывы, а также файлы для скачивания.
Петроград, 1923 год. Издательство «Атеней». Оригинальная обложка. Сохранность хорошая. Автор настоящего очерка немецкий общественный деятель и публицист Вальтер Ратенау был одним из интереснейших современных представителей немецкой общественной мысли. Очерки о механизации жизни одна из наиболее популярных работ Ратенау. Они переведены на все европейские языки и имели большое влияние на умы. Очерки эти глубоко захватывают вопрос, и с их содержанием считались не только экономисты и истор.
Петроград, 1923 год. Издательство «Атеней». Оригинальная обложка. Сохранность хорошая.
Автор настоящего очерка немецкий общественный деятель и публицист Вальтер Ратенау был одним из интереснейших современных представителей немецкой общественной мысли. Очерки о механизации жизни одна из наиболее популярных работ Ратенау. Они переведены на все европейские языки и имели большое влияние на умы. Очерки эти глубоко захватывают вопрос, и с их содержанием считались не только экономисты и историки общественного движения, но даже историки литературы, как знаменитый Оскар Вальцель, видящий в них один из характернейших документов настоящего времени. Не соглашаясь с некоторыми положениями Ратенау, издатели именно с этой точки зрения и желают ознакомить с его очерками отечественного читателя. Недостатком этой книги является односторонность автора в рассмотрении проблемы капитализма. Ратенау плоть от плоти того строя, который он местами даже вне сознательной своей воли подвергает резкой критике. Ему не достает положительной конструктивной силы мысли. Но книга крайне интересна, как литературный опыт крупного практического деятеля, хотя и проявившего себя только в рамках старого экономического быта. Ратенау большой организаторский талант, в этом смысле его очерки интересны и в наши дни. Книга «Механизация жизни» автора Вальтер Ратенау оценена посетителями КнигоГид, и её читательский рейтинг составил 0.00 из 10. Для бесплатного просмотра предоставляются: аннотация, публикация, отзывы, а также файлы для скачивания.
Вальтер Ратенау был человеком, уважающим и Закон, и неписаное правило, что честные люди (и честное государство) должны расплачиваться по своим долгам. За что и был убит.
Германия проиграла Первую мировую войну и была обязана выплачивать победителям репарации, что в переводе с латинского означает «возмещение». Предъявленная к оплате сумма была фантастической: 132 миллиарда золотых германских марок.
Посланец Ленина Главные финансовые претензии новому германскому государству, Веймарской республике, предъявила первая четверка этого перечня. Ленинскую «Совдепию» не пригласили из-за ее сепаратного выхода из войны и нарушения тем самым союзнических обязательств перед Антантой, по каковой причине три страны «четверки» послали вооруженную силу для приведения «вождя мирового пролетариата» в чувство.
Радек справился с заданием блестяще.
Еще через два дня кавалеристы «Гвардейского дивизиона защиты» ворвались в конспиративную квартиру Карла и Розы, арестовали их и через несколько часов убили «по законам военного времени», рассчитывая получить за это объявленные 100.000 марок. Вот как об этом записано следователем КГБ в протоколе допроса бывшего унтер-офицера Отто Рунге (1875-1945), арестованного в июле 1945 года в Берлине советскими войсками:
Радек подозревался как минимум в причастности к организации вооруженных отрядов: о его выступлении на учредительном съезде компартии сообщил полицейский осведомитель, внедренный в «Союз Спартака». Поэтому ордер на арест был выдан, как только в Берлине были подавлены беспорядки. Месяц спустя связная «московского резидента» устала от выполнения строгих требований конспирации, и полицейский агент, многолетний «крот» в рядах левых социал-демократов, открыл следом за ней дверь прямо в ту комнату, где за столом ждал связную Радек.
Арестованного тут же отправили на бронированном автомобиле в тюрьму Моабит. Как особо опасный преступник, «военнопленный и шпион», Радек содержался в наручниках, а часовой неотлучно дежурил у двери, запертой на два замка, в дополнение к которым ночью был третий, висячий.
Радек категорически отрицал обвинения, клялся, что был решительно против вооруженной революции на большевистский манер (будь это правдой, выглядел более чем странно его перепуг, заставивший прятаться от властей). Но, поскольку «революция» провалилась, а по словам какого-то циника «морали нет, а есть обстоятельства», посланник Ленина приступил к выполнению третьей части своего задания: отправил из камеры письмо министру иностранных дел Герману Мюллеру, предлагая поставить отношения с большевистской Россией «прежде всего на здоровую основу экономического сотрудничества».
Забегая чуть вперед, скажем, что год спустя появился договор с Германией (еще не гитлеровской, а социал-демократической, но это уже детали, потому что Ленин крайне ненавидел «соци»), о котором польская разведка сообщала своему начальству:
Письмо до адресата дошло. И в камеру к заключенному наведался посетитель, который не занимал никакой правительственной должности, но его звали Вальтером и носил он фамилию Ратенау.
Приобретение это, на которое никто из германских промышленников тогда не решился (мало ли что выдумают эти американцы. ), было шагом всесторонне обдуманным. Эмиль действовал, как и его отец, берлинский купец, промышленник Моисей (потом он разумно переменил имя на Мориц) Ратенау из еврейской общины старинного города Пренцлау.
Еще в 1360 году бранденбургский маркграф разрешил евреям селиться в этом городе, известном с XII века своей рыночной площадью и постоялым двором. В Пренцлау к евреям относились хорошо, и туда бежали иудеи из других городов Бранденбурга (ибо в каждом городе были свои законы).
А триста лет спустя своим знаменитым эдиктом от 21 мая 1671 года Великий курфюрст Фридрих Вильгельм разрешил пятидесяти семействам изгоняемых из Вены евреев переселиться в его бранденбургские города:
@Мы, Фридрих Вильгельм, Милостью Божией маркграф Бранденбурга, Священной Римскойимперии Эрцкаммерер и Курфюрст, и прочая, и прочая, и прочая, постановляем и сообщаемкаждому, кому знать надлежит, что Мы по ведомым Нам причинам и по Нашей воле Хиршеля Лазаруса, Бенедикта Вайта и Абрахама Риза, евреев, допускаем перевезти из других мест еврейские семьи, а именно числом 50, в Нашу Бранденбургская Марку под Нашу защиту. @
Здесь его ввели в круг «Общества друзей», как называлась одна из первых страховых компаний, защищавших от финансовых затруднений, безработицы и болезни. Женой нашего Моисея-Морица стала Тереза, дочка фабриканта Иосифа Либермана. Этот человек был по-своему знаменит, потому что своей прядильно-ткацкой фабрикой снял зависимость Германии от английских торговцев хлопчатобумажными тканями. А кроме того, на своем заводе «Вильгельмсхютте» в Нижней Силезии наладил по английской лицензии выпуск сельскохозяйственных машин.
Попытка организовать телефонную сеть в Берлине рухнула из-за государственной монополии «Имперской почты». Не проявил интереса к предложению Эмиля осветить берлинские улицы электричеством крупный промышленник Вернер фон Сименс. Они, правда, обсудили возможность электрического освещения вместо газового, весьма в то время распространенного на улицах и в частных домах, но пришли к выводу, что дорогие и капризные дуговые лампы делают электроосвещение малоперспективным.
Через три года после покупки эдисоновского патента заработала в Берлине первая принадлежащая Эмилю Ратенау электростанция. Лучшей же рекламой и электрической лампочки, и личности Ратенау, и его фирмы «Дойче Эдисон» стал залитый ослепительным электросветом Королевский театр в Мюнхене.
Стартовый капитал составил 12 миллионов марок, а сияющие повсюду буквы АЭГ символизировали одну из самых мощных международных корпораций. До сих пор стоят в Берлине на Брунненштрассе торжественные въездные ворота АЭГ. В 1911 году Эдисон приехал на открытие новой мощной берлинской электростанции «Крафтверк-Моабит» (здание стоит до сих пор, но, конечно, модернизированное внутри) и сфотографировался вместе с Эмилем Ратенау, дружески обняв его за плечи.
Эмиль еще в первый свой визит в Северо-Американские Соединенные Штаты влюбился во всё американское и управлял своим бизнесом по-американски, «по-рокфеллеровски». Его компаньон фон Сименс был воплощенным «предпринимателем- изобретателем», а Ратенау стал первым в Европе предпринимателем-менеджером.
Эмиль был чуть ли не единственным евреем, которого принимал у себя в берлинском дворце известный своими антисемитскими взглядами император Вильгельм II. Впрочем, Вальтера, наследника Эмиля, он принимал тоже.
«Его деятельность распространялась по континентам земного шара и по континентам знания. Он знал все: философов, экономику, музыку, мир, спорт. Он свободно объяснялся на пяти языках. Самые знаменитые художники мира были его друзьями, а искусство завтрашнего дня он покупал на корню, по еще не установленным ценам. Он общался с императорским двором и беседовал с рабочими. Он владел виллой в стиле ультрамодерн, фотографии которой красовались во всех специальных журналах по современной архитектуре, и ветхим старым замком где-то в аристократическом медвежьем углу Бранденбурга, выглядевшим прямо-таки как трухлявая колыбель прусской идеи. Раз или два раза в году он удалялся в свое имение и записывал там «заметы», опыты своего ума. Эти его книги и статьи, составлявшие уже внушительную серию, пользовались большим спросом, достигали больших тиражей и переводились на многие языки. В больших газетах всех стран, то в экономическом, то в политическом отделе или в отделе культуры время от времени появлялись какие-либо упоминания о нем: похвала ли его сочинению, отчет ли о замечательной речи, которую он где-то произнес, сообщение ли о приеме, оказанном ему тем или иным правителем или объединением деятелей искусства, и не было вскоре в кругу крупных предпринимателей, укрытом обычно от посторонних глаз и ушей двойными дверями, никого, о ком бы вне этого круга говорили столько, сколько о нем. »
Писатель не слишком заботился о маскировке. Все тут же узнали Вальтера Ратенау. Но, поскольку Музиль не был евреем (дворянин, он дослужился в боях Первой мировой до капитана и начальника штаба батальона), иудейская тема в романе не получила развития.
Вполне возможно, и потому еще, что, как было известно писателю, Вальтер Ратенау не афишировал свое родство в евреями. А призывал их полностью «раствориться в аристократической германской расе», для которой якобы духовность имеет большую ценность, чем материальное благополучие.
«Еврейская электронная энциклопедия» сообщает, что Ратенау высоко ценил «расовый тип рослого голубоглазого блондина, к которому антропологически сам был близок» И что он «с равным презрением относился как к евреям, изменившим религии своих отцов, так и к тем, кто стремился чисто внешне перенимать традиции, нравы и привычки немцев. Ассимиляция, сторонником которой Ратенау был, ставит, как он утверждал, перед евреями задачу не быть похожими на немцев, а стать ими.
Мать внушила ему мечту сделаться художником (а талантом портретиста он действительно обладал), к тому же она находилась в родстве с Максом Либерманом, великим германским художником ХХ столетия.
Но отец потребовал иного: стать в промышленности наравне с ним по умениям и масштабу. Так что любитель живописи, музыки и литературы, обладатель талантливого пера, прилежно изучал в Берлинском университете физику и химию, не пренебрегая и любимой философией. А заодно, как бы между делом, проучился год в Страсбургском университете.
Окончив курс наук, Вальтер Ратенау защитил докторскую диссертацию по физике: «О поглощении света металлами». То есть, получил чрезвычайно уважаемую в Германии приставку к фамилии: «Dr.», после чего прослушал курсы машиностроения и химии в Мюнхенском техническом университете.
Высочайшая образованность не избавила, однако, от обязательной для всех императорских подданных воинской повинности. Положенный срок Dr. Rathenau тянул солдатскую лямку в гвардейском кирасирском полку, стоявшем в Берлине. И хотя Вальтер, как считают, был бы не прочь стать офицером кайзера, германскому еврею военная картера была абсолютно недоступна.
Что ж, он проявил себя на поприще физики и машиностроения. Став в 1899 году научным консультантом фирмы, производящей алюминий в швейцарском городе Нейхаузене, Вальтер изобрел несколько электрохимических процессов производства щелочей, хрома и хлора.
Так что сам император Вильгельм II милостиво соизволил выслушать доклад Вальтера об электрической «алхимии».
Берлинских дипломатов встречали, разумеется, на самом высшем уровне, и на одном из приемов Вальтеру представили красивого 25-летнего морского офицера, которому очень шла ослепительно белая форма:
— Герой боев с готтентотами оберлейтенант Германн Эрхардт!
Так Ратенау познакомился с человеком, который через 14 лет отдал приказ о его, Вальтера, убийстве.
Но пока еще был 1908 год, еще никто не думал ни о какой грядущей мировой войне, ни о каком хаосе революций и путчей. Когда вернулись в Берлин, Дернбург аттестовал Ратенау в самых лестных выражениях: молодой человек будет более чем на своем месте в рядах дипломатов кайзера. Действительно, через год еще не вступивший в эти ряды Вальтер блестяще защитил интересы Германии на переговорах с французскими промышленниками насчет раздела сфер влияния в добыче марроканской железной руды.
И канцлер князь Бернхард фон Бюлов решил порекомендовать Вальтера на должность начальника ведомства по делам колоний. Назначение не состоялось, и виной этому была репутация пацифиста, диаметрально противоположная интересам таких ориентированных на войну магнатов тяжелой промышленности, как Фриц Тиссен и братья Рейнхардт и Макс Маннесманны. Ну и еврейское происхождение, конечно. О нем оба дипломата как-то позабыли, да и Вальтер порою забывал, но ему неизменно об этом напоминали то утонченно, то откровенно грубо. Как когда.
Он и не выделялся, по крайней мере, внешне: был похож на северного немца и лицом, и фигурой, и акцентом. И вот это «невыделение», эту полную ассимиляцию считал святой обязанностью евреев, живущих в Германии. Но когда его однажды спросили, почему бы ему не перейти в христианство, он ответил: „Сменив веру, я мог бы устранить дискриминацию в отношении себя, но этим я бы только потворствовал правящим классам в их беззаконии. «
Ратенау был убежден, что спасением евреев в Германии не могут быть ни марксизм, ни сионизм. В неприятии еврейства он был не одинок. Хозяйка самого блестящего берлинского салона Рахель Левин, салона, куда быть приглашенным считали за честь принцы крови, так высказалась о своем еврействе (цитирую по книге И. Губермана и А. Окуня «Путешествие по стране сионских мудрецов»): «Никогда, ни на одну секунду я не забываю этот позор. Еврейство внутри нас должно быть уничтожено. Это святая истина».
В своей книге «Впечатления», изданной в 1902 году, Вальтер повторил: «Слушай, Израиль! Юдофилы говорят: еврейский вопрос не существует. Но достаточно пройти в воскресный полдень по Тиргартенштрассе или бросить вечером взгляд на фойе театра,- странное дело! В сердцевине немецкой жизни мы видим расу совершенно особую, необычную. Среди песков Бранденбурга замечаешь «азиатскую орду». Деланная весёлость этих людей не даёт прорваться наружу древней и неутолимой ненависти, которую они несут на своих плечах. Тесно связанные друг с другом, строго изолированные от внешнего мира, они образуют не живой орган немецкого народа, но особый организм, чуждый его телу».
Иными словами, ради ассимиляции евреям следует отказаться и от своего «средиземноморского» облика, и от своих обычаев. Вместе с тем, Ратенау (вот оно, неустранимое душевное противоречие!) никогда не забывал, что „в детские годы каждый немецкий еврей проходит через болезненный момент, который потом помнит всю жизнь: когда он в первый раз осознаёт, что вступает в мир гражданином второго сорта, и никакая его деятельность, никакие заслуги не изменят этого».
Когда Ратенау стал министром иностранных дел Германии после поражения страны в Первой мировой, Альберт Эйнштейн и видный деятель сионистского движения Курт Блюменфельд пять часов убеждали его отказаться от этого поста по той простой причине, что «евреи не должны управлять делами другого народа». Ратенау им возразил: «Я немец еврейской национальности. Мы являемся частью немецкого народа, моей родиной является земля Германии, нашей верой является германская вера в то, что стоит выше религиозных конфессий. Я чувствую себя немцем и никогда не выделю себя из германской нации».
Он не только считал, что евреи должны ассимилироваться в германском народе,- он говорил без акцента не только на немецком, но и на английском, французском, итальянском. Мы еще продолжим эту тему, но сейчас, по-видимому, самое время вспомнить о евреях, отдававших свои жизни за Германию в сражениях, которые их родина вела в конце XIX и начале ХХ века.
Видный сионист Наум Голдман говорил, что «существует определенная общность между еврейским и немецким духом». В США психолог-еврей Гуго Мюнстерберг объявил себя «вождем немцев», хотя довольно давно переселился за океан.
Ясно ощущая эту антисемитскийую атмосферу, Ратенау писал своему другу Вильгельму Шванеру (между прочим, убежденному националисту): «Чем больше будет число евреев, убитых на фронте, тем яростнее их враги будут доказывать, что все они укрываются в тылу и наживаются на ростовщичестве»(именно так говорили о евреях спустя тридцать лет советские антисемиты. ).
Журналисты же «проницательно» (не зная национальности автора, а он был еврей!) отмечали, что песня отражает «самые глубинные чувства немецкого народа». Кайзер сказал, что ждет возвращения солдат с победой «к осеннему листопаду».
Ратенау, изгнанный из военно-сырьевого отдела, не стал ни на кого дуться, а как патриот выехал по правительственному заданию в Швейцарию, где наладил снабжение германской военной промышленности сырьем и прочими материалами в обход союзнической блокады Германии. Для германских антисемитов, однако, эта его роль никакого значения не имела. Один из них, лейтенант Граф, сказал: «Даже если бы Ратенау оказался спасителем, для немецкого народа было бы позором оказаться спасенным семитом».
«Протоколы сионских мудрецов» Стремление к хлесткости, вообще свойственное хорошему журналисту и политическому писателю, оказала Ратенау весьма дурную услугу. В 1909 г. он, казалось бы, между прочим, высказался в австрийской газете «Ней Фрейе Прессе»: «300 человек, знающих лично друг друга, вершат экономические судьбы континента. ».
Но нет, не между прочим. Он назвал их «надменной и чванливой в своем богатстве» олигархией, которая «оказывает тайное и явное влияние», а за ней тянется «разлагающийся средний класс. изо всех сил стремящийся не скатиться на уровень пролетариата», и далее: «собственно пролетариат, молчаливо стоящий в самом низу,- это и есть нация: темное, бездонное море».
Спустя некоторое время Ратенау провокационно до предела обострил свою мысль: «Настало время, чтобы влиятельные международные финансовые круги, давно скрывавшие свою власть над миром, провозгласили бы её открыто!» Он надеялся, что таким образом удастся избежать военных столкновений: кто захочет драться самом с собой?
Однако всё это было уж слишком утонченной философией. Журналисты и политики ядовито интересовались: «В самом деле, какой антисемит додумался бы до подобных слов, публично высказанных капиталистом-евреем?» В подобных вопросах неявно содержался ответ: «А не из этих ли трехсот он?»
Германские социал-демократы (в немалом проценте, увы, евреи) добились капитуляции Германии и роспуска ее вооруженных сил. Первоначальный документ о перемирии подписал в ноябре 1918 года депутат рейхстага, глава германской делегации, 43-летний политик, статс-секретарь Маттиас Эрцбергер. Месяц спустя он поставил свою подпись и под знаменитым Компьенским (по названию парижского лесопарка) перемирием. Его считали мастером создания удовлетворяющих всех решений, и сделали министром финансов, надеясь, что он справится с неразрешимым противоречием бюджета 1919 года, где требуемые расходы вдвое превышали сумму предполагаемых доходов.
Однако предложенный Эрцбергером рецепт лечения бюджета оказался совсем не таким, на который рассчитывали правящие круги, поставившие его на этот пост. Новоявленный министр финансов вознамерился возложить главное бремя налогов, нужных для «выздоравливания» экономики, не на низшие и средние классы, как обычно делалось, а именно на упомянутые круги. На них, эти круги, обрушились новые законы: удвоенный налог на собственность и вообще на полученные во время войны прибыли, резко увеличенный налог на наследство, а еще один закон препятствовал бегству капиталов за границу.
В «Протоколах» анонимные сионские мудрецы провозглашают целью воцарение Царя Иудейского как господина Земли. Метод необычайно прост: одновременный государственный переворот во всех странах мира (то есть, Европы XIX века) путем всеобщего голосования всех измученных неурядицами нееврейских народов. Эти народы сами пригласят «сионских мудрецов» управлять миром, потому что «мудрецы» с помощью всемирных войн разбудят вражду между классами и народами, вызовут хаос, а он приведет в расстройство финансы, торговлю и промышленность всех стран.
Переведенные на немецкий, бредовые «Протоколы» издавались стотысячными тиражами, и никого не интересовало, что это антисемитская фальшивка, разоблаченная лондонской «Таймс»: по-английски в те времена читал мало кто из немцев. Но такой читающий, как герой войны генерал Эрих Людендорф, будущий сподвижник Гитлера, свято верил в подлинность книги и, по слухам, именно он назвал Вальтера Ратенау одним из тех «трехсот», о которых с таким знанием дела было написано в австрийской газете.
Нацистская «Фёлькишер беобахтер» пророчила: «. Вальтер Первый из династии Авраама, Иосифа и Ратенау? Грядет день, когда колесо мировой истории. покатится по трупам великрго финансиста и многих его сообщников». Но, как ни покажется странным, именно национал-социалисты первыми использовали (разумеется, только «для своих») мысли Ратенау насчет государственного капитализма, обязанного вмешивается в экономические процессы и тем самым обеспечивать сносное существование низших слоев населения. Расистская идеология гитлеризма не смогла дискредитировать здравые идеи, не имевшие к нацизму никакого отношения.
Поэтому после ликвидации нацистского режима принципы организации социального государства, выдвинутые Ратенау, были успешно применены в Западной Германии и (менее успешно вследствие половинчатости мер) в других странах Запада. Ратенау писал: «Пролетария делает пролетарием не то, что он за свой труд не имеет доли в средствах производства, а то, что он не равноправный партнер при определении применения капитала и использовании дохода от него. Корень пролетаризации лежит не в бедности, а в безвластии. Если допустить пролетариев к управлению производством, не нарушая принципа частной собственности, то процесс распределения может быть изменен. ».
И тут показалось, что Ратенау разорвал порочный круг: Германия заплатит Америке все долги ее европейских союзников, эти пресловутые 11 миллиардов, и тогда Англия с Францией обнимутся в сердечном согласии, потому что никто никому не будет ничего должен! Стефан Цвейг писал: «Ничто не удивляло меня в нем больше, чем гениальная организованность его внешней жизни. При таком многообразии интересов, при неслыханной деятельности, он был свободен и располагал временем для всего и для каждого. В духовном огне Ратенау было что-то от алмаза, способного, не разрушаясь, резать твердое вещество и светиться, однако огонь этот светил другим, его же самого он не грел. Ратенау отделяла от мира легкая стеклянная перегородка, и, несмотря на окружающую его высокую духовную напряженность или даже благодаря ей, эта непроницаемость чувствовалась, как только вы переступали порог его дома. Истинная жизнь его заключалась в духовном, в деятельности, в вечных скитаниях, и, вероятно, странная бездомность, великая абстракция еврейского духа никогда не были выражены полнее, чем в этом человеке, который подсознательно защищался от интеллектуальности своего духа и всей своей волей, всеми своими пристрастиями тянулся к придуманному, иллюзорному немецкому, более того, прусскому идеалу, одновременно всегда чувствуя себя человеком с другого берега, понимая, что духовная сущность у него другая. Он проехал из Германии в Париж, провел в вагоне 58 часов, работал в пути, в Париже прослушал почту, переоделся, нанес два визита и, появившись без малейших следов усталости в зале заседаний, произнес речь, продолжавшуюся два или три часа. Когда приступили к обсуждению его речи, начался перекрестный огонь технических вопросов, ответы на которые требовали от Ратенау максимальной собранности, концентрации знаний, силы воли. Многочисленные хорошо подготовленные представители английской, французской, итальянской делегаций задавали ему, неподготовленному, десятки вопросов на своих языках. Он тотчас же, не нуждаясь ни в каких справках, отвечал каждому на его языке. »
Это оказалось в далеком далеке, и обмен бумажек на золото «временно» прекратился. То есть, навсегда.
[Забегая вперед и несколько в сторону, отметим, что Радеку весьма понравилась немецкая молодежь, и он в Москве говорил пресс-атташе германского посольства: «На лицах немецких студентов, облаченных в коричневые рубашки. мы замечаем ту же преданность и такой же подъем, какие когда-то освещали лица молодых комендиров Красной армии. Есть замечательные парни среди шурмовиков. «]
Теперь Ратенау назвал своего собеседника «бесспорно умным, но грязным парнем, подлинным образцом мерзкого еврея». Дело в том, что в течение всего 1921 года то в Москве, то в Берлине шли прекрасно известные Ратенау сверхсекретные переговоры: ленинцы жаждали восстановить германские вооруженные силы, не забывая, естественно, о себе: «Кто хочет союза против Англии, мы за того»,- ставил Ленин стратегическую задачу перед наркомом иностранных дел Чичериным.
В Берлине советские представители согласились с предложением немцев создать в Москве трест, в который войдут основные советские предприятия-изготовители «. тяжелой артиллерии, самолетов, пороха, снарядов и т. д.», и германский коммунист Копп, истинный, а не мифический агент Москвы, сообщал председателю Высшего совета народного хозяйства:
«Основные цифры следующие: 1000 самолетов, 300 полевых орудий, 300 тяжелых орудий, 200 зенитных орудий, 200 пулеметов, 200 бронеавтомобилей, по 3000 штук снарядов для каждого орудия».
В общении с высшими германскими военными чинами Радек предлагал тесное сотрудничество между генеральными штабами России и Германии (хотя Версальский договор запретил Германии иметь такой штаб. ), просил дать Советской России германские уставы, наставления и «инструкции по подготовке войск». А встретившись, наконец, с Ратенау, решил немножко пошантажировать его и потребовал (конечно, в вежливой форме) крупного займа для обеспечения дальнейших отношений двух стран. Поскольку, если денег не будет, Москва всегда может согласиться на французские предложения подобного рода.
И вдруг вечером 14 апреля на вилле, где разместилась немцы, появился неожиданный визитер, посланец главы советской делегации Чичерина: встретимся вдали от ненужных глаз и ушей и побеседуем откровенно. Ратенау начал было сопротивляться, но предложение Чичерина выглядело крайне привлекательным для попавшей в долговую яму Германии: полный отказ Советской России от репараций и других претензий.
И в Рапалло, предместье Генуи, наш честный немец подписал привезенный Чичериным договор, начинавшийся словами «Германское государство и РСФСР взаимно отказываются от возмещения их военных расходов. » Статья пятая с ее корявым синтаксисом маскировала тайные военные соглашения, непристойную суть которых ОГПУ (будущее КГБ) определило «для своих» фразой:
«Организация германской военной промышленности в СССР с целью сокрытия военного иущества от Антанты, особенно Франции, и создания у нас военной базы для Германии». Далее мыслился германо-советский альянс ради дружных выступлений против Англии.
Иные добавляли, что к тому же он то ли агент русских большевиков, то ли руководит ими отсюда, из Германии. С удовольствием подхватывали слух, что он родственник Радека, ибо выдал за него свою сестру (она давно уже была замужем за немецким промышленником, да это никого не интересовало). Но главное, он был евреем.
Адъютантом Эрхардта был Эрнст фон Заломон (некий «знаток» немецкой фонетики перевел Salomon как Саломон, превратив этого 19-летнего антисемита чуть ли не в еврея!), уже занимался, как координатор, «устранением» Матиаса Эрцбергера. Теперь настала очередь Ратенау.
Метили только в него, шофер не пострадал и доставил смертельно раненого министра в больницу, где тот через несколько часов скончался.
Антисемиты гнули свою линию Непосредственный руководитель «операции» Вилли Гюнтер пытался доказать на суде, что «Ратенау входил в состав тайного еврейского правительства, которое развязало Первую мировую войну, а затем разрушило Германию». Разглагольствования его были настолько нелепы и вместе с тем выводили на такие вершины власти, что ему прислали в тюрьму плитку отравленного шоколада.
—————————- Ратенау был автором 12 книг (с 1908 по 1924 годы), 4 тома писем вышли в свет 2 1926-29 годах. В СССР были переведены его гдавные труды: «Новое государство», М., 1924, «Механизация жизни». Атеней, Пг., 1923, «Новое хозяйство», М., 1923.
