рассказы о жизни в коммуналке
Ещё раз про коммуналку
Частенько встречаю на сайте тёплые рассказы о советских коммуналках тридцатых и даже восьмидесятых годов. Более того, есть просто восторженные воспоминания о жизни в таких коммуналках: соседи дружили, помогали друг другу, все праздники справляли вместе за единым столом.
Уверен, что авторы таких воспоминаний совершенно искренни и почти правдивы. Уверен так же и в том, что этими авторами движет естественная ностальгия по молодости, по тому чудесному времени, когда рай и в шалаше, когда своя комнатка в многонаселённой квартире – уже счастье! Всё негативное забылось, а счастье молодости забыть нельзя…
В своих записках я, так или иначе, упоминал отдельные эпизоды своей «коммунальной» жизни. При этом, так же как и упомянутые авторы, вспоминал то время с теплом. И не отказываюсь от своих слов. Ещё бы: детство, молодость… Однако, как свидетель и участник коммунальной жизни, хочу внести некоторую конкретику о реальности бытия в тех «коммуналках», (по возможности не повторяя ранее сказанного).
Я жил в трёх разных московских коммуналках.
Моё детство с 1945 до 1954 года прошло на улице Качалова (ныне Малая Никитская) в доме №15, в квартире №17. Это была классическая московская коммуналка, просуществовавшая с 1918 года до начала девяностых годов прошлого века. Поверьте, я помню то время, когда в квартире не было газа. На общей кухне стояло восемь столиков, на каждом из которых была керосинка. И только на одном стоял медный примус – предмет моего интереса и восхищения. Примус работал не на керосине, а на бензине. Поэтому при разжигании и работе издавал восхитительный звук. Теперь его издают реактивные самолёты. Этот примус принадлежал семье Наташи. Той самой Наташи, к которой в 1952 году клеился Л.П.Берия. (Но об этом в отдельном рассказе о Наташе, отца которой ещё в 1937 году попросили освободить жилплощадь навсегда).
Вернусь к примусу: он сиял ярко начищенной медью, чем выгодно отличался от закопченных керосинок. И этим заставлял меня часами глазеть на это чудо двадцатого века. Около примуса вечно хлопотала старенькая тётка Наташи. В моём детском представлении эта тётка существовала только для того, чтобы всю жизнь проводить на кухне у примуса или у раковины за мытьём посуды. Моя мама позже рассказала мне: эта тётя пыталась приласкать меня – трёхлетнего. А я, с пелёнок не терпевший ласк, уклонялся и говорил ей: «Иди, мой ПОДУДУ»
Я был слишком мал, чтобы понимать отношения взрослых в этой квартире. В целом – крупных эксцессов не было. Были споры: чья очередь мыть пол на кухне и в коридоре. Поэтому частенько их и не мыли, пока кто-то устав от грязи мыл пол и с этого момента начинался новый отсчёт очереди. (Чаще всего это делали моя мама и её подруга). Были споры: кто и сколько должен платить за электричество, ведь счётчик был один на квартиру. Были разговоры, кто должен выносить общее мусорное ведро. Потом разделились: у каждой семьи своё ведро. Наше ведро было поручено ежедневно выносит мне. С пятого этажа! Лифта в нашем доме долгое время не было. Потом – чудо: лифт. Помню лифтёршу. Она сидела в лифте и управляла лифтом с помощью ручки и кнопки: вверх-вниз, кнопка – стоп. Но лифт ломался без конца. Поэтому многие соседи выносили мусор раз в неделю, и на кухне воняло сразу несколько вёдер.
И уж конечно – кошмар(!) – единственный сортир и одна ванная комната на всю ораву жильцов. Постоянные очереди… Бесконечные жалобы: «Ваш Витя опять не выключил в туалете свет!» или «Ваш Витя долго сидит в туалете». Это правда. Я иногда занимал туалет дольше положенных трёх минут, ибо только в туалете можно было уединиться и размечтаться…
Тогда мне было не понять, что такое для пожилого человека «нужда»… Да ещё утром, когда всем надо на работу… По сравнению с этими проблемами вопрос о ванне на втором плане. Однако и помыться утром всем надо. Короче: примета советского времени – ОЧЕРЕДИ. Очереди у газовой плиты, и в сортир, и помыться.
До сих пор во сне вижу длинный, почти всегда тёмный коридор (экономили свет). Вдоль одной стены сундуки с барахлом. У каждой семьи свой. А на стене, над сундуками висели корыта, тазы, мешки и трофейный велосипед.
По другой стене ряды вешалок, на которых круглый год висели плащи и шубы. В торце коридора огромный чёрный шкаф…
Потом одна семья уехала в Ленинград. А в их комнатку поселилась семья из трёх человек. Очень хорошие интеллигентные люди. Не менее интеллигентные люди жили и в комнате рядом (Инна с мужем). Однако у этих молодых мужчин дошло до драки на кухне. Но подобное на моей памяти было один раз.
В начале 1954 года моему папе «дали» две комнаты в другой малонаселённой коммуналке на Мещанской улице (Ныне «Проспект Мира). Там мы жили совсем недолго, т.к. почти сразу уехали на север в Инту, а квартира по «броне» осталась за папой. И я надолго забыл про коммуналку.
Дед и бабушка оставались жить в прежней квартире на улице Качалова, в квартире моего раннего детства. Я ещё долго приезжал к деду в эту квартиру, где меня всегда приветливо встречали… Как я могу плохо вспоминать об этой квартире? Ведь это моё детство…
Моя вторая коммуналка на Проспекте Мира (дом 49, кв. 104) всерьёз началась для меня с 1961 года, когда я поступил в институт. В своих записках я уже упоминал об этом, повторяться не хочу. Просто скажу, что этот период своей жизни тоже вспоминаю только добром. А мелкие конфликты сейчас вспоминаю с юмором. Например, соседка Нина Витольдовна (ровесница моей мамы) обратилась ко мне с претензией, что из моей комнаты к ней ползут клопы. У неё, мол, их нет. А клопы ползут от меня.
Юмор проблемы в том, что все годы, пока моя семья жила на севере, наши комнаты пустовали, и практически были в полном распоряжении соседей, т.к. мы оставили им ключ. (Абсолютно безвозмездно!) Женька (сын соседки) не скрывал от меня, что просто жил там и водил туда девочек.
«Так может это я привез клопов с севера?», спросил я соседей. Тут же взял раскладушку Женьки, которая стояла в коридоре, и в ванной обдал её горячей водой. Эффект ужасный! Сотни животных ползли из полостей раскладушки и гибли под горячей струёй. Тут же спросил о кухонных тараканах: «Не мои ли?» И предложил тотальную обработку квартиры. Полегчало… Мир был восстановлен.
В тот же период я был свидетелем, как жила в страшной коммуналке моя двоюродная сестра. Старый дом-барак на Красной Пресне… ужас… И много ещё видел невесёлых коммуналок шестидесятых, но поскольку пишу репортаж о моих коммуналках, то, пропуская перипетии моей личной жизни, сразу перейду к рассказу о моей третьей коммуналке на Люсиновской улице. Там я очутился в начале восьмидесятых годов. К тому времени я уже был вовсе немолодым человеком. Скорее, человеком весьма среднего возраста. Сразу скажу, что жил я в той коммуналке на Люсиновке без прописки. (Т.е. московская прописка у меня была, но в другом месте). Сосед, по фамилии Дворянский, почему-то считал себя хозяином в этой квартире. Общую кухню он превратил в столовую для своей семьи, заняв три четверти кухонной площади своим столом, шкафом, холодильником и т.п. Общая газовая плита тоже вечно была занята царственной семейкой. Жена этого соседа всё время что-то жарила, парила, варила… У них двое детей, (младший – дебил), что, как бы, давало этой семье право царить на кухне. Конечно, плита была вечно грязная и мылась раз в году другими соседями. А тараканов на кухне… тьма! Ни до, ни после такого не видел. Начал их травить, но сосед завопил, что он тут кушает, а я воздух отравляю…
Кстати, покрытое копотью окно на кухне сто лет никем не мылось, и сквозь него ничего было не видно. Я из гигиенических побуждений с трудом отмыл это окно. Пришлось двигать соседский стол. В результате опять скандал…
Семейка соседа обсерала туалет и не мыла, стирала в ванной, но никогда они не мыли за собой. Другие соседи (старушка и одинокая женщина с ребёнком) не могли противостоять этим воинствующим хамам. (Помните миниатюру Аркадия Райкина?)
А мои попытки как-то нормализовать ситуацию привели к интересным последствиям. Сосед, быстро выяснил, что я не прописан в данной квартире и стал вызывать милицию. Причём делал это, когда никого, кроме меня, в квартире не было. Сосед приводил милиционера и заявлял, что, дескать, в квартире посторонний человек. «Может это вор? Прошу разобраться!»
Естественно, меня забирали в ментовку, начиналась разборка. Ничего страшного, но противно…
Однако и я не остался в долгу. Через три года мне соседи сообщили, что Дворянский выписался из квартиры. Он фиктивно развёлся с женой и пробил себе жилплощадь в другом доме. Это удалось Дворянскому, т.к. он был туберкулёзником. Таким образом, теперь в нашей квартире он проживал незаконно. Я же к тому моменту оформил временную прописку в этой квартире.
Поверьте, я не мелочный, не скандальный, не мстительный человек. Но Дворянский так достал меня… И однажды, после очередного скандала, я (в отсутствие его семьи и соседей) вызвал милицию и попросил проверить документы якобы незнакомого гражданина и выдворить из его из квартиры. И его вывели, хоть он вопил, что пришёл проведать детей. Но детей-то в тот момент в квартире не было, и никто не мог подтвердить правдивость его слов. Конечно гнусная история. Самому противно и стыдно сейчас вспоминать. Рассказал об этом, чтобы дополнить историю коммуналок ещё одним штрихом.
А уж как вспоминать свои коммуналки пусть решает каждый сам. У каждого своя коммуналка…
P.S.
Мне частенько снятся мои коммуналки на Никитской и Пр.Мира. Эти сны добрые. Но жить там снова я не хотел бы. (А Люсиновка, к счастью, не снится никогда!)
Сосед-зэк, частые скандалы и отсутствие личного пространства. Реальные истории жителей коммуналок
Коммунальные квартиры, как новый тип жилья, появились в Советском Союзе после революции. Тогда в 1917 году Ленин задумал насильственно «уплотнить» квартиры, в которых количество комнат превышало количество проживающих. Согласно новому указу вождя, к некогда состоятельным гражданам стали подселять представителей рабочего класса. В итоге в разных комнатах одной квартиры стали жить сразу несколько незнакомых семей. Советской власти было очень удобно сселять людей – так каждый гражданин был на виду, круглые сутки находился под пристальным присмотром соседей. Несмотря на смену времени, люди и сейчас продолжают жить в коммунальных квартирах.
ФОТО: Кузярин Анатолий/Фотохроника ТАСС
Корреспондент «МИР 24» собрала истории людей, которые когда-то жили в коммунальных квартирах и узнала, через какие испытания им пришлось пройти, как удалось выжить и что думает о правилах выживания в коммуналке семейный психолог.
Что не так с коммуналками
Специалисты отмечают, что атмосфера коммунальных квартир советского и современного времени сильно отличается.
«Тогда нас воспитывали в более коллективном духе и коллективных ценностях. Люди в принципе стремились к некоему содружеству, предпочитая более близкие дружеские отношения, если человек был приятен и адекватен», – рассказывает семейный психолог Марина Зажигина.
Помимо картинок соседских склок, в кино, литературе и рассказах стариков есть много воспоминаний об общих праздниках всей коммуналкой, о том, как соседи всем миром и лечились, и детей чужих помогали воспитывать. По мнению психолога, сейчас в больших городах больше живут по принципу «каждый сам за себя». Границ между людьми стало больше – это и хорошо, и плохо. Часто границы становятся стенами, за которыми все друг от друга намеренно прячутся.
«Если спуститься «ближе к земле» и посмотреть на каждую коммуналку в отдельности, то понятно, что там, как в школьном классе, найдется и свой хулиган (нарушитель спокойствия), и какая-нибудь вредная стервозная скандалистка, и замкнутый подросток или молодой человек, и мама с маленьким ребёнком, который плачет по ночам и так далее. То есть будут самые разные люди, которым сложно существовать вместе, тем более на одной территории. И каждому из них нужно как-то приспосабливаться к ситуации коммунального быта, причём каждый будет приспосабливаться по-своему», – поясняет Марина Зажигина.
Так и герои нашего материала по-разному приспосабливались к жизни в коммунальной квартире. Для кого-то это счастливые воспоминания детства, для кого-то худшее время жизни или просто важный опыт социализации.
Наталья Гордеева, жила в коммуналке 1,5 года (Санкт-Петербург)
Наталья, как она говорит, попала в «дивный» новый мир. Одна из соседок часто стучалась в комнату, хотела общаться. Это надоедало. Женщина из другой комнаты ревновала мужа к молодым соседкам и открыто проявляла враждебность: она могла специально толкнуть на кухне, напакостить, жаловалась хозяйке комнаты и устраивала скандалы по любому поводу.
ФОТО: ИТАР-ТАСС/ Руслан Шамуков
Наталья Поломарчук, жила в коммуналке 1,5 года (Екатеринбург)
Наталья очень тепло вспоминает время, проведенное в коммунальной квартире. «Мы с мужем были молодые, только поженились. И совершенно не замечали, что это коммуналка и что вокруг совершенно чужие люди. Просто любили друг друга и воспитывали маленького ребенка», – вспоминает женщина.
Соседи не то что бы дружили (все остальные жильцы были сильно старше), но очень друг друга уважали. Наталья рассказывает, что первое, чему научила такая форма быта – это чистоплотности. Невозможно было лечь спасть, оставив в раковине грязную посуду или следы на плите от убежавшего молока.
«Мы с мужем соседям во внуки годились. Я у них очень много чего спрашивала, а они всегда были рады делиться».
Наталья признается, что до переезда она (ей был 21 год) совершенно не умела готовить. Одна из взрослых соседок как раз работала поваром – она-то и научила девушку готовить вкусные блюда из обычных продуктов. Фирменные рецепты Наталья хранит до сих пор: вот уже 20 лет она печет блины и запекает рыбу ровно так, как ее научила бывшая соседка. «Навык, который мне очень пригодился и после жизни в коммуналке, – это четкое обозначение своих и уважение чужих границ», – делится Наталья. Еще с ностальгией вспоминает большого черного соседского кота, которого боялись все жильцы.
Александр К., жил в коммуналке 17 лет (Санкт-Петербург)
Квартира, в которой рос Александр, изначально принадлежала его семье еще до революции, а коммунальной стала после Великой Отечественной войны. Ходили слухи, что новая семья въехала «за хлеб» – соседка в войну работала на хлебном заводе. «Мой отец из-за этого не хотел переезжать. Для него это было родовое гнездо. На меня это тоже немного действовало. По крайней мере, я с детства знал, что квартира наша, а соседи как бы пришельцы», – делится Александр.
«Помню эпизод, когда был совсем маленький, хотел после какого-то скандала пойти в ванную, выглянул – а в коридоре соседи. Я повернулся к маме и сказал: «Там враги!».
Отношения с соседями были сложные. Конфликтные. Частые скандалы.
«Когда я был маленьким, мне не разрешали бегать и играть в коридоре, и вообще выходить из комнаты без необходимости».
Однажды отец Александра подрался с мужем соседки. То был очень крупный мужчина, грузчик, он сломал отцу ребро. А зачинщиком скандалов всегда была жена соседа: «Когда я вырос, уже не обращал на них внимания, пару раз я на них цыкнул и, надо заметить, они тоже стали меньше скандалить».
Еще одним неприятным элементом в совместном быте, по словам Александра, был общий телефон в коридоре. Во время разговора, мимо все время ходили соседи: могли отпустить замечание, фыркнуть, просить поскорее освободить телефон.
ФОТО: ИТАР-ТАСС/ Руслан Шамуков
Тогда же у молодого человека появилось четкое понимание, что пространство может быть своим, безопасным, а может быть чужим, и может быть «ничейная земля». Несмотря на сложные отношения с соседями, Александр признается, что скучает по родовой квартире на Невском проспекте, по высоким потолкам, удобному расположению и особой атмосфере.
Сергей Симонов, в коммуналке познакомились его родители (Электросталь)
А вот следующий наш герой сам никогда не жил в коммунальной квартире. Но именно там познакомились его родители. Будущие муж и жена одновременно приходили в гости к своим родственницам. Соседи жили дружно, часто по субботам совместно что-то отмечали, накрывали на стол и зазывали гостей. Во время одного из таких застолий и познакомились родители Сергея. Он вспоминает забавный случай:
«Моя мама жила в частном доме города Павловский Посад и у них не было горячей воды. Когда она приезжала в гости к тете, то любила поваляться у них в ванной. Однажды она там уснула. Спасать и взламывать дверь тогда пошли ее дядя и мой будущий папа».
Что советует психолог
«Основное правило: я хороший, ты другой хороший. То есть мы разные, но каждый из нас хорош по-своему. Мы не судим других за их ценности и образ жизни, но и не позволяем другим оценивать нас и нарушать наши границы», – советует семейный психолог Марина Зажигина.
Бремя жизни в коммунальной квартире чаше всего заключается в том, что токсичные (проблемные/неадекватные) люди попадаются в соседи чаще, чем нам того хотелось бы. И выдерживать жизнь рядом с таким неприятным человеком, живущим за стеной, и питающимся на одной кухне с вами, – непросто. Главное здесь – это выстроить личные границы, свою комфортную зону. С кем-то можно пойти на сближение (сократить границы), кого-то лучше предпочесть не подпускать и держать на очень дальней дистанции.
«Кроме темы границ и управления собой (насколько это возможно), нужно помнить про разделение Своего и Общего (что есть Общее, это всегда предмет договоренностей и передоговоренностей). Очень важна здесь коммуникация не только с озвучиванием своих потребностей, но и с учетом мнений окружающих», – продолжает психолог.
Зачастую надо хорошо прислушиваться к себе, чтобы определить, что для вас острая необходимость (и за что вы будете условно «биться»), а в чем все-таки можно уступить соседу по квартире. Нужно найти баланс между независимостью и сотрудничеством и не забывать о своих потребностях, иногда даже вопреки внешним факторам в виде соседей.
Коммунальная жизнь в дневниках XX века
Красноармейцы в кабинете у Блока, шумный клозет у Чуковского, плач ребенка за стеной у Тынянова, мухи у Можаева и «товарищ Ахматова, ваша очередь мыть коридор»
Зинаида Гиппиус
1919 год, 8 сентября. Петроград
X. Х. — вероятно, Владислав Ходасевич. вывернулся. Получил вагон дров и устраивает с Горьким „Дом искусств“.
Вот два писателя (первоклассные, из непримиримых) в приемной комиссариата Нар. просвещения. Комиссар К. — любезен. Обещает: „Мы вам дадим дрова; кладбищенские; мы березы с могил вырубаем — хорошие березы“. (А возможно, что и кресты, кстати, вырубят. Дерево даже суше, а на что же кресты?)
К И. И. Иван Иванович Манухин (1882–1958) — врач-терапевт, близкий друг Зинаиды Гиппиус. До революции имел частную практику, среди его пациентов были члены императорской семьи, министры царского и Временного правительств, Максим Горький, Дмитрий Мережковский, Иван Мечников и другие. Занимался иммунологией, бактериологией и радиобиологией. тоже „вселяют“. Ему надо защитить свой кабинет. Бросился он в новую „комиссию по вселению“. Рассказывает: „Видал, кажется, Совдепы всякие, но таких архаровцев не видал! Рыжие, всклокоченные, председатель с неизвестным акцентом, у одного на носу волчанка, баба в награбленной одежде. ‘Мы — шестерка!’, а всех 12 сидит“.
Самого Кокко (начальник по вселению, национальность таинственна) — нету. „Что? Кабинет? Какой кабинет? Какой ученый? Что-то не слыхали. Книги пишете? А в ‘Правде’ не пишете? Верно с буржуями возитесь. Нечего, нечего! Вот мы вам пришлем товарищей исследовать, какой такой рентген, какой такой ученый!“
Бедный И. И. кубарем оттуда выкатился. Ждет теперь „товарищей“ — исследователей».
Корней Чуковский
1923 год, 15 февраля. Москва
«В Москве теснота ужасная; в квартирах установился особый московский запах — от скопления человеческих тел. И в каждой квартире каждую минуту слышно спускание клозетной воды, клозет работает без перерыву. И на дверях записочка: один звонок такому‑то, два звонка — такому‑то, три звонка такому‑то и т. д.».
1935 год, 19 декабря. Ленинград
«Был вчера у Тынянова. Странно видеть на двери такого знаменитого писателя табличку:
Тынянову звонить 1 раз
Ямпольскому Исаак Григорьевич Ямпольский (1903–1991) — литературовед, автор монографий «Н. Г. Помяловский. Критико-биографический очерк» (1941), «Н. Г. Помяловский. Личность и творчество» (1968), «Сатирическая журналистика 1860-х годов. Журнал революционной сатиры „Искра“. 1859–1873» (1964) и вступительных статей и комментариев к собраниям сочинений Алексея Толстого (1937 и 1969), Ивана Тургенева (1970), сборникам «Поэты „Искры“» (1933, 1955) и «Поэты 1860-х годов» (1968). — 2 раза
NN — 3 раза
NNN — 4 раза
Он живет в коммунальной квартире! Ход к нему через кухню. Лицо изможденное. Мы расцеловались. Оказалось, что положение у него очень тяжелое. Елена Александровна Елена Александровна Тынянова (1892–1944) — в девичестве Лея Абелевна Зильбер, жена Юрия Тынянова и сестра Вениамина Каверина. больна — поврежден спинной хребет и повреждена двенадцатиперстная кишка. Бедная женщина лежит без движения уже неск. месяцев. Тынянов при ней сиделкой. На днях понадобился матрац — какой-то особенный гладкий. Т. купил два матраца и кровать. Все это оказалось дрянью, которую пришлось выкинуть. „А как трудно приглашать профессоров! Все так загружены“. Доктора, аптеки, консилиумы, рецепты — все это давит Ю. Н., не дает ему писать. „А тут еще Ямпольские — пошлые торжествующие мещане!“ И за стеною по ночам кричит ребенок, не дает спать! Ю. Н. хлопочет, чтоб ему позволили уехать в Париж и дали бы денег — в Париже есть клиника, где лечат какой-то особенной сывороткой — такую болезнь, которою болен Ю. Н. „У меня то нога отымается, то вдруг начинаю слепнуть“».
Павел Филонов
1935 год, 16 июля. Ленинград
Лидия Чуковская
1954 год, 27 января. Москва
«Я спросила у Анны Андреевны, как у нее дела с комнатой. Видела ли она ее?
Она была раздражена и несчастлива».
1962 год, 16 ноября. Москва
Валерий Золотухин
1967 год, 10 апреля. Москва
«Вчера был, несмотря на мои неудавшиеся разговоры, прекрасный день. Мы были с Николаем у гениального российского писателя Можаева Б. А. Борис Можаев (1923–1996) — писатель-деревенщик, автор романа «Мужики и бабы». Был членом худсовета Театра на Таганке. дома. Господи! Я предполагал после рассказа Глаголина Борис Глаголин — режиссер, с 1965 года — парторг Театра на Таганке. Соавтор инсценировок ко многим спектаклям Юрия Любимова. его существование в быту, но то, что я увидел своими зенками, как говорится, превзошло ожидаемое. Комплекс достоевщины.
Мы сидели на коммунальной кухне, среди веревок с пеленками, колясками (у него трое детей). Куча до потолка газет, банок, склянок, ведер с мусором, книг, холодильника, кухонных всяких нужностей. Это же помещение служит ему, когда он бывает дома, и кабинетом. Когда мы вошли, на одном из столиков среди посуды стояла машинка, лежала чистая бумага на газетах и стило писателя.
— Вы извините, ребята, я не могу вас повести в комнаты, там малыши спят, а то разбудим.
Он много говорил о Толстом, а кругом летают мухи коммунальные и от них громадные тени. Вот как живет замечательный русский писатель. Пишет на кухне. А мы. стараемся оборудовать кабинет, устроить жилье, условия т. е. для творчества, удобствами вызываем вдохновение. покупаем чернила, бумагу. машинку, весь подобный инвентарь, и только одного не хватает, одного не знаем — где купить талант, страсть. »
Дмитрий Каралис Дмитрий Каралис — писатель, киносценарист, обозреватель «Литературной газеты».
1986 год, 14 сентября. Ленинград
«Сегодня шел по Большому проспекту Петроградской стороны и решил подняться в свою старую квартиру № 17 дома 82.
Клацнул замок лифта, загудел мотор. Оторванные таблички на двери, как сорванные орденские планки. Я не был здесь десять лет. Открыл рыжий гривастый парень. Я представился, объяснил причину. Он широко махнул рукой: проходите! смотрите!
Пустая гулкая квартира, он живет с женой и ребенком — площадь скоро отойдет ремонтно-строительному управлению. Дали временно одну комнату (мою!), но в его распоряжении все сто метров. На кухне сушилось белье, ребенок ползал в большой солнечной комнате Фроловых.
Лак на дубовом паркете в моей комнате облез и обшелушился. Просторная рама без переплетов — моя гордость — заменена на две обычные с форточкой. Я подошел к окну. В сером гранитном доме напротив нашел два окна на пятом этаже, но ничего на разглядел — в глаза светило солнце. Грустно. Вспомнился оранжевый торшер за шторами, трюмо, край дивана. И кто там сейчас живет — неизвестно.
В нашей квартире умерли четверо: сначала здоровяк Костя (сердце), потом Серафима Ивановна (сердце, старость), дядя Петя, добрый фиолетовый старичок (старость), и бойкая тетя Катя, опекавшая меня старушка, блокадница, богомолка — я помню ее пахучий чай на травах. Она никогда не стучала в стенку, если у меня громко играла музыка. А музыка частенько гремела в те годы. Тетя Катя не давала ломать печку-голландку в своей комнате — блокадный урок. И пыталась называть меня, еще не тридцатилетнего, по имени-отчеству. Однажды таинственно сообщила, что видела сон: меня ждет большое будущее, меня не интересуют деньги и вещи — она это видит, и я обязательно достигну хорошей цели. И еще сказала, что молится за меня.
Тетя Катя умерла последней, несколько лет назад, и явилась мне во сне в то примерно время, когда ее забрал Господь. О смерти узнал от соседки — тети Аллы, которую встретил в аптеке на Невском. Она с семьей и заняла комнату, в которой я теперь стоял.
Грустно было ходить по пустой квартире, но не так, как при посещении родных и любимых мест — в той квартире я вел жизнь безалаберную и потерял много времени на пустяки».