пуния викрам сингх биография
Викрам Пуния: большая коронавирусная афера
«Остап Бендер» из Индии
Дженерики Викрама Пуния
Коронавирусная удача Викрама Пуния
Препарат «Калидавир» поедставляет собой комбинацию двух веществ, которые, как считается, помогают приостановить развитие ВИЧ: лопинавир и ритонавир.
В пояснении к рекомендации сказано следующее:
Стоит прочитать еще раз цитату, чтобы понять всю глубину «научных» исследований Минздрава России. Лишним было бы говорить, что «Калидавир» производится именно и только на усольском заводе «Фармасинтез».
Лечит ли «Калидавир» от коронавируса? Это до сих пор неизвестно. Для такого заявления нужны месяцы и годы клинических испытаний. У «Калидавира» огромный список противопоказаний и несовместимости с другими лекарственными препаратами.
В 2017 году Пуния уже провел бизнес-операцию, в результате которой Минздрав России отказался от закупки оригинального американского препарата от ВИЧ «Калетра» на сумму более пяти миллиардов рублей в год и начал закупать дженерик «Калидавир» у Викрама Пуния.
Какую сумму будет тратить Минздрав на закупку того же «Калидавира» для лечения коронавируса? И кто ответит за эту аферу? В государственных СМИ о сделке говорят как о решенном деле.
Индийский лекарь: как Викрам Пуния построил в России фармкорпорацию
В январе 1992-го 18-летний студент Викрам Пуния, уроженец города Джайпур, прилетел в Иркутск. К этому моменту он полгода учился в Индии на врача, но, узнав о бесплатной программе обмена для студентов, отправился в Россию. Не испугала его даже 30-градусная разница в температуре воздуха — в Иркутске за окном было минус 15, в Джайпуре — аналогичное, но плюсовое значение. «Из-за жары я очень часто болел. Физически: температура, еще что-нибудь», — признается Пуния в интервью журналу РБК.
Есть потребность производить лекарственные препараты внутри страны, решил Пуния, и в том же году вместе с партнерами зарегистрировал «Фармасинтез». Он уже точно знал, что не вернется жить в Индию.
За 20 лет выручка компании выросла до 8,6 млрд руб. (по итогам 2016-го), предприятие разрослось до пяти заводов. Предприниматель получил российское гражданство, переехал в Москву, стал единоличным владельцем «Фармасинтеза» и обзавелся коллекцией дорогих спортивных автомобилей.
Родственный бизнес
Руслан Поляков, сооснователь «Фармасинтеза», вспоминает, что с Пуния он познакомился в Иркутске в середине 1990-х годов «за семейным столом». Будущих партнеров свели родственные связи: в 1994‑м Пуния женился на троюродной сестре Полякова Ирине. К моменту знакомства с Поляковым предприниматель уже начал строить первую производственную фармацевтическую площадку в Иркутске, в помещении бывших аптечных складов.
Пуния пригласил новоиспеченного родственника, у которого было строительное образование, «подъехать и посмотреть». Вскоре после этого осмотра он предложил Полякову войти в капитал компании и взять на себя руководство строительством завода. Третьим партнером в «Фармасинтезе» стал еще один житель Иркутска — Анил Рана (поговорить с ним журналу РБК не удалось).
Когда Поляков присоединился к проекту, здание будущего производства еще даже не отремонтировали, «не было никакой документации»: именно этими вопросами он и занялся. Пуния отвечал за маркетинг и поставки. О создании крупной компании партнеры тогда не задумывались. «У Викрама была идея, был потенциал, ресурс», — рассказывает Поляков.
Первый завод «Фармасинтеза» заработал в 1999-м: бизнесмены наладили выпуск дженериков (аналоги оригинальных брендированных препаратов, выпускаемые под другими названиями) противотуберкулезных лекарств. А через три года в компании решили создать собственный препарат, который позже получил название «Перхлозон». На совместную с Иркутским институтом химии им. А.Е. Фаворского разработку ушло десять лет — «Перхлозон» официально был зарегистрирован в ноябре 2012-го, вскоре после этого вошел в список жизненно необходимых и важнейших лекарственных препаратов. Однако когда в 2015-м Минздрав выпустил приказ с рекомендациями по лечению туберкулеза, в этот перечень медикаментов «Перхлозон» не попал.
Параллельно с разработкой собственного препарата «Фармасинтез» регистрировал права на новые дженерики. В 2003-м эту функцию вместе с продажами передали открывшемуся в Москве филиалу компании. Пуния занялся расширением производственных мощностей в Иркутске, поскольку прежних объемов хватать перестало, а также погрузился в работу по строительству второго завода, на этот раз в Уссурийске.
Игры роста
Идея построить завод в Приморском крае родилась неожиданно: в начале 2000-х годов на экономическом форуме во Владивостоке Пуния познакомился с губернатором Сергеем Дарькиным, он и предложил открыть предприятие на Дальнем Востоке. Изучив рынок, менеджеры «Фармасинтеза» обнаружили незанятую нишу — в регионе не хватало инфузионных растворов (таких как, например, глюкоза), рассказывает бизнесмен. В 2003-м в Уссурийске зарегистрировали отдельную компанию «Ист-Фарм».
Затея удалась, считает Пуния: «Фактически сегодня и в Сибири, и на Дальнем Востоке мы являемся основным поставщиком инфузионных растворов». Выручка «Ист-Фарма» превысила 100 млн руб. в 2010-м, а по итогам 2016-го составила 778 млн руб. (с прибылью 125 млн руб.), следует из данных в базе «СПАРК-Интерфакс».
Доходы головной иркутской компании росли медленнее: в то время как выручка приморского завода увеличивалась на десятки процентов, у «Фармасинтеза» в 2007-м она упала на 7%, в 2008-м выросла лишь на 5%. После запуска уссурийского завода в компании начался долгий период застоя, признавал Пуния в интервью журналу Vademecum.
Чтобы вывести бизнес из этого состояния, предприниматель решился на кардинальные меры — получить российское гражданство, отказавшись от индийского, переехать в Москву и взять управление офисом под свой личный контроль. Ему не нравилось, как работал филиал: регистрация препаратов и продажи «шли довольно плохо, не было дисциплины, не было порядка», заключает Пуния.
Московским филиалом тогда руководил один из партнеров «Фармасинтеза» Рана, следует из информации в «СПАРК-Интерфаксе». После переезда в столицу Пуния уволил почти всех сотрудников филиала и набрал новых. Кроме того, он решил выкупить доли двух партнеров — их взгляды на развитие бизнеса расходились: «Я был всегда за то, чтобы инвестировать больше, работать больше, зарабатывать быстрее. Но они [партнеры] постоянно требовали дивиденды», — поясняет Пуния. Как следует из годовых отчетов «Фармасинтеза», по итогам 2008‑го на выплаты акционерам ушло 85% прибыли (2 млн руб.), в 2009-м — 90% (76 млн руб.), а через год — уже 22,6% (40 млн руб.).
Вторая причина ухода совладельцев, по словам Пуния, — уголовное дело «в отношении неустановленных лиц». Никаких деталей разбирательства Пуния не раскрывает: «Не хотелось бы поднимать эту тему и копаться в грязи». Он считает дело «сфабрикованной атакой конкурентов на «Фармасинтез». В частности, говорит, что в тот же период ему поступали предложения продать бизнес (потенциальных покупателей и сумму он не раскрывает) за «копейки, если сравнить со стоимостью компании сегодня».
Избавляться от «проблемного» бизнеса Пуния не стал, а консолидировал 100% акций, выкупив у партнеров 36%. Сумму сделки бизнесмен не назвал. По данным из отчета «Фармасинтеза» за 2008 год, уставный капитал компании составлял 100 млн руб. Поляков объясняет выход из бизнеса проблемами со здоровьем: «У меня был компрессионный перелом позвоночника, поэтому было принято решение продать долю». Сумму он также не раскрыл.
Частично Пуния рассчитался с партнерами имуществом и недвижимостью, говорит бизнесмен. После ухода из «Фармасинтеза» Поляков занялся управлением недвижимостью: сейчас ему принадлежит бизнес-центр «Меридиан» в Иркутске. Ранее владельцем трех юрлиц, связанных с деловым центром и расположенных по тому же адресу, был Пуния, в феврале 2013-го они были ликвидированы (данные «СПАРК-Интерфакса»). Поляков подтвердил, что в девелоперском бизнесе они также были партнерами.
Через год после сделки Пуния распустил совет директоров компании, но новый состав так и не появился — предприниматель не видит в нем смысла.
«Все равно сделаю»
Вечером 8 сентября 2017-го обстановка у ледокола «Ангара» в Иркутске напоминала гуляния в день города: «Фармасинтез» устроил для жителей концерт и десятиминутный салют в честь двадцатилетия компании. На корпоратив по случаю юбилея позвали и бывших сотрудников, среди них был Федор Мирошников: в 2008-м он стал гендиректором «Фармасинтеза», а до этого около 20 лет возглавлял Усольский химфармкомбинат.
«Он ко мне приезжал, опыта набирался», — рассказывает Мирошников о знакомстве с Пуния и поясняет: Усольский химфармкомбинат был крупнейшим в Советском Союзе производителем фармацевтических субстанций, из которых делают медикаменты. Уехав в Москву в 2008-м, Пуния позвал старого знакомого на работу — руководить компанией в Иркутске. «Строили производства, пускали новые», — Мирошников лаконично описывает свою работу в «Фармасинтезе». В компании он проработал лишь год.
Тем не менее опыт Усольского химфармкомбината «Фармасинтезу» пригодился. Пуния решил выпускать не только лекарства, но и фармсубстанции. С 2014-го в разделе «Работа» в профиле Пуния в Facebook помимо должности президента «Фармасинтеза» появился пункт «Вывод России из зависимости от импорта лекарств».
Импортозамещению в стране препятствует в первую очередь неразвитое производство субстанций, уверен бизнесмен. В сентябре 2017-го Пуния публично предложил Минпромторгу и Минздраву предоставить российским производителям фармсубстанций преференцию в 40% при госзакупках. Взамен бизнесмен пообещал вложить в производство компонентов 10 млрд руб., писал ТАСС.
Эти миллиарды Пуния в любом случае намерен инвестировать — вне зависимости от того, согласится ли правительство утвердить преференцию. О строительстве предприятия по производству субстанций в Усолье-Сибирском (80 км от Иркутска) компания сообщила за неделю до публичного обещания Пуния министрам. Однако озабоченность бизнесмена господдержкой понятна: с 40-процентной преференцией инвестиции в завод окупятся вдвое быстрее — за четыре-пять лет, объясняет он. Пока же доля субстанций в выручке «Фармасинтеза» не превышает 2%, но к 2020 году Пуния хочет видеть компанию «поставщиком сырья для всего мира».
В СССР были крупные производители ингредиентов, которые импортировали продукцию, но на смену пришло более дешевое китайское сырье, объясняет гендиректор Ассоциации российских фармацевтических производителей Виктор Дмитриев. Сейчас многие предприятия в Китае закрываются, поэтому и «Фармасинтез», и другие компании в России «расценивают это как возможность занять нишу», считает Дмитриев.
Все больше фармкомпаний делают ставку на создание новых продуктов, переход на производство полного цикла внутри страны — от субстанции до готового препарата — вполне логичен, добавляет директор по экономике здравоохранения компании «Р-Фарм» Александр Быков. Сейчас, по словам эксперта, в России около 30 производителей субстанций, в том числе «Р-Фарм», но все равно существующего объема недостаточно. Объем ввозимого фармсырья в 2016-м составил 50 млрд руб., рост за год — 6%, подсчитали в DSM для журнала РБК.
Пока полноценный завод по выпуску субстанций у «Фармасинтеза» существует лишь в планах, компания запускает производственные линии на новом заводе в Братске: помимо ингредиентов предприятие будет выпускать и «Перхлозон». Инвестиции в проект — почти 1,4 млрд руб., по данным экономического портала Братска.
На строительство в 2015-м Пуния получил льготный заем на 300 млн руб. от Фонда развития промышленности. А городские власти помогли в переговорах с местными подрядчиками: удалось в два раза сбить стоимость подключения к электросетям и ускорить оформление земельных участков, рассказал представитель администрации Братска.
Впрочем, Пуния собирается не просто вывести компанию в число лидеров — производителей сырья: бизнесмен решился «перепридумать» суть своего бизнеса.
Главная мечта
Пуния не стесняется личного успеха: он публикует на странице в Facebook фотографии спорткаров и люксовых автомобилей, увлеченно рассказывает СМИ, как возит их в Иркутск и за границу и «гоняет». «Ты можешь ездить в Москве полгода, пока длится лето, начиная с майских праздников и заканчивая октябрем», — радовался бизнесмен, рассказывая в интервью иркутскому каналу Weacom о своем Lamborghini.
Как развивать «Фармасинтез», Пуния тоже решает фактически единолично. «В любой фирме есть генератор идей, кто придумывает, кто понимает, что и почему. В моей компании, безусловно, такие стратегические решения принимаются до сих пор мной лично», — признает бизнесмен. Пока он генерирует новые идеи, производство новых дженериков уже десятилетия остается основным источником развития «Фармасинтеза». Начиная с 2012-го выручка показывает двузначные темпы роста, а чистая прибыль в 2016-м впервые превысила 1 млрд руб. (втрое больше, чем годом ранее).
Зарабатывает компания прежде всего на продаже лекарств в больницы: «Фармасинтез» по итогам года стал шестым по объему поставок производителем медикаментов в этом сегменте, заняв 3,2% рынка, следует из отчета группы DSM. Причем в рейтинге помимо компании Пуния присутствует лишь один российский производитель — «Биокад» (доля 2,7%).
Подняться в рейтинге обеим компаниям помог курс на импортозамещение, объясняют в DSM: в 2015-м правительство одобрило ограничение госзакупок импортных лекарств, а утвержденная госпрограмма «Фарма-2020» нацелена на замену иностранных дорогих препаратов. Как результат, к примеру, антиретровирусный «Керемувир» от «Фармасинтеза» заменил «Презисту» от Johnson & Johnson, отечественное лекарство оказалось на десятом месте в рейтинге брендов по закупкам (DSM оценивает объем в 1,7 млрд руб.).
Дмитриев согласен: импортозамещение подтолкнуло рост «Фармасинтеза». Однако не менее важным фактором стало и расширение портфеля: долгое время основным коньком компании Пуния были противотуберкулезные препараты, а затем «Фармасинтез» стал производить больше разных лекарств, причем в дорогостоящем сегменте, из индийских субстанций, объясняет эксперт.
За последние три года у компании появилось сразу три новых завода — это тоже способствует росту, добавляет Дмитриев. Так, в 2015-м Пуния приобрел предприятие «ЮграФарм» в Тюмени за 500 млн руб. (еще 5 млрд руб. будет вложено в развитие) и наладил выпуск лекарств от диабета, а в 2017-м за 2 млрд руб. открыл производство цитостатиков (противоопухолевых препаратов) в Санкт-Петербурге и завод в Братске.
Пуния уверен: иного выбора, кроме как разворот к собственным лекарствам, нет. Выпуск новых дженериков «не даст нам вечный рост», на рынке «рано или поздно появятся другие продукты», объясняет он. Да и темпы роста выручки «Фармасинтеза» замедляются: если в 2014 году этот показатель подскочил на 94%, то в 2016-м динамика составила 36%.
По прогнозу бизнесмена, компания сможет расти на старой модели еще два-три года, а дальше все будет зависеть от того, какие инновационные препараты «Фармасинтез» будет вводить в рынок.
«Лавины не подрезаю, еду по трассам»
«ПРОБЛЕМА В ТОМ, ЧТО Я НЕ ПЕРЕНОШУ ЖАРУ»
– «Фармасинтез» – иркутская компания. Как вас занесло на Байкал?
– Я закончил школу в городе Джайпуре – это столица Раджастана, самого большого штата Индии. Так называемый Розовый город, большой и очень красивый. Но моя проблема в том, что я не переношу жару. После школы я поступил в медицинский институт, отучился три месяца, но мне было тяжело физически, я постоянно болел. И решил продолжить обучение в каком‑то более прохладном месте. У Индии был обмен с Россией, отсюда в Индию ехали инженеры, строители АЭС, а оттуда приезжали учиться студенты. Я прошел конкурс, и мне сказали: ≪Добро пожаловать в Россию, в Иркутский государственный медицинский университет≫. Выбор города был для меня неожиданным. Но я сказал: ≪О’кей, Иркутск так Иркутск≫. Все произошло практически случайно.
– Вы из семьи медиков?
– Родители никакого отношения к медицине не имеют. Папа у меня бизнесмен, довольно крупный девелопер. Не из списка Forbes, но достаточно состоятельный человек. Поэтому школа у меня была высокого класса, очень дорогая, мало кто в Индии в такую попадает. Там была настоящая британская система обучения, все предметы преподавались на английском языке.
– Отец не возражал, что наследник уезжает неизвестно куда?
– Я был настолько тверд в своем решении, что он понял: спорить бесполезно. И сказал: ≪Делай, как хочешь≫. А вообще нас в семье четверо. Теперь, кстати, у образованных людей в Индии другая тенденция – у всех, как правило, по двое детей. Но тогда было иначе.
– Как вам было в незнакомой стране, без знания языка?
– По госконтракту мы все первый год учились на подготовительном факультете, там был русский язык. Но я‑то, как уже сказал, первые три месяца учился в Индии. Все поступили с сентября, а я приехал только в январе. Что ж, пришлось годовую программу пройти за четыре месяца.
– То есть вы приехали к самым холодам?
– В первые дни я чувствовал себя в Сибири немного странно. И не только я. Из 30–40 иностранных студентов через полгода осталось всего несколько человек. Кто‑то перевелся в Петербург или в другие города поближе к Европе, большая часть уехала обратно, потому что было тяжело. Но я не боялся! Я тверд в своих решениях, мне было все равно, что происходит вокруг. А по‑русски я уже через полгода говорил не хуже, чем сейчас.
– Судя по вашей странице в «Фейсбуке», было и другое обстоятельство…
– Скажем так: да! Уже на первом курсе я познакомился со своей будущей женой. Мне было тогда 20 лет, а она только что окончила школу. Ирина местная, иркутчанка. И это стало серьезным фактором в пользу того, чтобы остаться.
«ДЛЯ БИЗНЕСА БЫЛИ ВСЕ ПРЕДПОСЫЛКИ, КРОМЕ ДЕНЕГ»
– Вы приехали сюда уже с мыслями о миллиардах?
– Я поступил на лечебный факультет, хотел стать врачом. Но после первого курса понял, что это не мое. Сколько денег может заработать врач? Он помогает людям, но хорошие дела можно делать иначе. Хотелось чего‑то более масштабного. И, не знаю почему, меня потянуло на фармацию, я перевелся на фармфакультет. В это время в России ускорилась инфляция, начались экономические проблемы. А я стал больше знать о культуре, об атмосфере, о потребностях, и для себя решил, что параллельно с учебой займусь чем‑то еще. Это было в 95‑м. Я видел, что в Сибири индийские компании вообще не были представлены, а в Москве лекарства из Индии уже вовсю продавались. Было понятно, что делать, и было желание. Для бизнеса были все предпосылки, кроме денег. Я тогда полетел в Москву, начал знакомиться с представителями компаний. Я им говорил: ≪Ребята, давайте я вас буду представлять в Сибири≫. Молодой человек 22 лет, никому не известный, кто ему поверит? Мне не хотели ничего давать в кредит, а стартовый капитал у меня был zero. С другой стороны, и российские компании опасались давать предоплату за лекарства. Но у меня получалось договариваться на небольшие партии. Я работал с компанией Ipca [Ipca Laboratories. – VADEMECUM], она сейчас мало представлена на российском рынке, с Unique [Unique pharmaceutical laboratories. – VADEMECUM] – у нее есть ≪Доктор МОМ≫, знаете, наверное.
– У вас же был козырь: «Я – сын такого‑то»?
– И вот так постепенно, мелкими шагами вы и продвигались?
– Нет, был переломный момент! Я понял, что в Иркутске мне тесновато, и родилась идея. В Якутии были очень большие проблемы с лекарствами, а денег не было – все доходы республики от алмазов, золота, угля уходили в Москву. Москва должна была давать Якутии дотации, но у нее у самой денег не было. И я сказал правительству Якутии: смотрите, вы должны жить хорошо, но вам денег не дают, потому что это проблема всей страны. Так? А между тем Индия должна Москве за вооружения и другую технику. Индия расплачивается с Россией частично валютой, а частично – товарами. В Москве все эти индийские товары – чай, кофе – уже девать некуда, а долг Индии еще велик. Поговорите с центральным правительством, чтобы оно уступило часть индийского долга Якутии, а я вам за эти деньги привезу лекарства.
– Как это вам удалось получить доступ к республиканским властям?
– А также умели решать проблемы с бандитами, рэкетом?
– Конечно, все это было. Слава богу, я нашел правильных людей в органах, объяснил, что занимаюсь не торговлей, а серьезными делами. Попал, не поверите, к честным людям. Как только возникали проблемы, я переадресовывал им. Они всегда помогали.
– Во сколько вам обошелся завод?
– Ну да, надо же с чего‑то начинать…
– Я думаю, в России вообще надо гораздо серьезнее заниматься темой дженериков. Ведь 90% всех заболеваний можно лечить уже существующими препаратами. Главная задача, я считаю, как можно скорее сделать их доступными. Я не имею ничего против инноваций, но сейчас важнее, чтобы все, что есть в мире, производилось и в России, чтобы граждане были обеспечены доступными лекарствами. Потому что людей надо лечить здесь и сейчас, завтра их может уже не быть. А уже потом надо думать про 5–10% заболеваний, которые сложно лечить существующими препаратами. Если нам с вами удастся поговорить в 2020 году, очевидно, вы увидите ≪Фармасинтез≫ как компанию с большой долей инновационных препаратов. А сейчас мы делаем относительно сложные дженерики и двигаемся по направлению к инновационным препаратам. В 2004 году я познакомился с губернатором Приморского края, и возникла идея построить завод еще и там. В 2005 году запустили в Уссурийске второй завод. А дальше у нас был долгий период застоя.
«В МОСКВЕ Я УВОЛИЛ АБСОЛЮТНО ВСЕХ»
– Моя ошибка была в том, что я много раз предоставлял им шанс: давайте все‑таки попробуем работать. Сразу их не выкинул. Не знаю, чем они здесь занимались, делами какими‑то непонятными. В 2008 году я выкупил ≪Фармасинтез≫ целиком. У меня сейчас нет партнеров. А до этого мне принадлежало 64% компании, двум партнерам, о которых я говорил, – по 10%, и было еще несколько совладельцев. Чтобы выкупить все, пришлось влезть в долги. Зато с 2008 года оборот стал быстро расти. В 2014 году оборот ≪Фармасинтеза≫ составил 4,2 млрд рублей, у ≪Ист‑фарма≫ в Уссурийске – 600 млн, а общий корпоративный оборот превысил 5 млрд рублей. В этом году я планирую выручить 7‑8 млрд рублей. Работаю каждый день, чтобы все получилось.
– Но с вашей главной надеждой, противотуберкулезным препаратом Перхлозон, сплошные проблемы. Он не вошел в программу госзаказа, многие врачи отказываются его выписывать.
– Дело в том, что мы провели третью фазу клинических исследований всего на 120 пациентах. Когда мы представляли препарат в Париже на Международной конференции по туберкулезу, известный немецкий специалист сказал нам: ≪Я не буду назначать препарат на основании такого маленького исследования, проведите полноценное≫. Ну, мы его и начали. Получили разрешение Минздрава, исследуем теперь на 400 пациентах и будем представлять миру результаты.
– А по вашим же планам вы уже должны были продавать 60 тысяч упаковок в год.
– Продается хорошо, но не 60 тысяч. Мы окупили все затраты за счет продаж.
– Так сколько продаете?
– Почему вы так думаете?
– Протокол третьей фазы был не совсем правильным. Со временем мы пришли к выводу, что, как только выявляется множественная лекарственная устойчивость туберкулеза, надо к стандартной схеме лечения, включающей пять препаратов, добавлять Перхлозон. Тогда эффективность повышается в разы. Ничего удивительного, если схема приема определяется не сразу. Виагру тоже разрабатывали как сердечно‑сосудистый препарат, а эффект и способ применения оказались другими! И когда поняли, что использовать его надо иначе, провели новые клинические исследования. Что‑то похожее и с Перхлозоном. У нас еще есть время, последний из патентов на него заканчивается в 2032 году.
– А фраза «Механизм действия препарата не до конца ясен» в инструкции так и останется?
– Думаю, нет, механизм действия мы изучили в Сингапуре.
«ДЛЯ ИНДИЙСКОГО НАРОДА ПОЙДЕТ»
– В Индии дженерики стоят в несколько раз дешевле, чем в России, вы об этом говорили на одном из форумов «Индия – Россия». Мы можем перенять индийские ноу‑хау?
– Прежде всего, в Индии огромная конкуренция. Там больше 10 тысяч фармацевтических заводов. Так исторически сложилось, что очень развита дженериковая фармацевтика. Ты выходишь с первым дженериком – и через несколько месяцев 120 компаний производят то же самое. Вы знаете, сколько стоит в России активированный уголь? Копейки. Все потому, что у этого препарата 18 производителей. А сколько поначалу стоил, например, Флуконазол? Одна таблетка – 500 рублей или даже больше. А сейчас 20–40 рублей. Потому что у него много производителей.
– В Индии меньше наценка или дешевле обходится само производство?
– России хоть чем‑то полезен индийский опыт?
– В России конкуренция тоже растет, и цены постепенно будут снижаться. Но здесь подход не индийский, а европейский. Я имею в виду более строгое соблюдение правил GMP. Вообще, в России государство сейчас, наверное, даже больше помогает фармацевтической промышленности, чем в Индии. В Индии нет льгот, субсидий и программ, подобных ≪Фарме‑2020≫. Мы, кстати, тоже получаем деньги по этой программе. На Перхлозон получили, на препарат для предотвращения спаек. В целом больше сотни миллионов рублей. Но догонять трудно, Индия ушла очень далеко вперед.
– На ваш взгляд, «правильные» ли, так сказать, проекты получают деньги в рамках «Фармы‑2020»?
– Наверное. Я на чужие разработки не смотрю, некогда, много дел со своим бизнесом.
– В какой стадии строительство вашего завода «АрСиАй Синтез» в Петербурге? Вроде бы отстаете от плана.
– В следующем году мы запустим первую очередь, совершенно точно. Задержка произошла потому, что сначала мы работали с одним проектировщиком, получили неудачный проект, наняли другую компанию, тоже получили проблемы, пришлось искать третью компанию. Все три, кстати, были иностранными. Сейчас проект близок к завершению, в этом месяце выходим на отделочные работы. Там будет производиться инновационный противораковый препарат Пакликал, это полностью разработка шведской Oasmia. Клинические исследования в России завершены, в прошлом месяце получили регистрацию.
– Пакликал в мире уже продается, а в России еще только исследуется. Как вы оцениваете систему, при которой препарат, уже давно применяющийся в других странах, должен для допуска в Россию заново проходить КИ?
– У вас очень много партнеров из Индии и других стран. Как вы строите с ними отношения?
– У нас нет такого принципа: индийский – не индийский. Бывает, мы разрабатываем собственные препараты, а бывает, технологию коллег переносим на наши площадки. Мы не торгуем чужими препаратами.
– Вы собирались также строить завод в Подмосковье. Как с ним дела?
– Пока не будем строить. Петербург надо развивать? Братск надо? [Проект завода в Братске стоимостью 450 млн рублей для производства Перхлозона был запущен в 2012 году, одна из очередей должна была заработать в 2014‑м. – VADEMECUM.] Мы же не всемогущие. К тому же мы строим сейчас под брендом ≪Фармасинтез≫ завод в Казахстане, в Чимкенте. Первый завод за пределами России.
«КАК БУДТО ДРАКОН УКУСИЛ МОЮ МАШИНУ СЗАДИ»
– На вашей странице в «Фейсбуке» вывешено фото «Майбаха» со словами: «Вот я и мой подарок на 42 года». В России о дорогих покупках богатого человека обычно узнают от его недоброжелателей. А вы как будто сами на себя доносите.
– А чего стесняться? Это мое хобби. Я налоги заплатил. Я так считаю, любой человек, который заработал, имеет право жить хорошо. Что толку скрывать, дураков вокруг нет, все всё понимают. Если я из 5 млрд оборота получаю хотя бы 10%, то мне хватит, чтобы за один год купить все машины, которые у меня есть.
– У вас что, целый автопарк?
– Ну, есть такая тема. У меня несколько спорткаров – Ferrari, Lamborghini, Bentley. Несколько представительских машин – Rolls‑Royce, Maybach.
– Что вы с ними делаете?
– Гоняю. В основном на полигонах. На Дмитровском, в частности. Отправляю машины в контейнере в Иркутск и там гоняю, в Индию возил Ferrari. Ездил на них и в Африке, возил в Испанию. На Lamborghini ездил в Марокко.
– В Африке, наверное, уместнее внедорожник?
– В Марокко есть один хайвей, построенный французами, там можно гнать 300 км/ч. Но съезжать никуда нельзя, других дорог там просто нет.
– И 300 км/ч получалось? С инструктором?
– Я на полигоне разгонялся и до 400 км/час. Даже больше. Специально нигде водить не учился, мне интересно самому. Это такое хобби. Ошибаться нельзя, сразу улетишь. Один раз у меня лопнуло заднее колесо на 330 километрах в час. Я зауважал итальянцев – машина не перевернулась. Но как будто дракон укусил мою машину сзади – от резины за несколько секунд вообще ничего не осталось. Автомобиль был весь в огне, однако удалось удержать контроль и затормозить. Дай бог, чтобы такого больше не было.
– Как в семье относятся к вашим развлечениям?
– К сожалению, ни жена, ни дети не интересуются автоспортом. Это очень плохо. И горные лыжи, которыми я тоже увлекаюсь, детей не интересуют. С общим хобби, к сожалению, пока не получается. У них интересы больше в сфере компьютеров. На лыжах, кстати, я катаюсь достаточно спокойно, без экстрима. Лавины не подрезаю, еду по трассам. Но все бывает – если бы мы с вами встретились неделей раньше, я был бы еще в гипсе.