Прогулка по эшафоту о чем
«Прогулка по эшафоту». Фильм, с которого начался роман Певцова и Дроздовой
Актёры и супруги Дмитрий Певцов и Ольга Дроздова снялись вместе в 13 проектах, но фильм 1992 года «Прогулка по эшафоту» имеет для них особое значение: именно на съёмках этой картины между ними «проскочила искра». «Я люблю кино» посмотрел ленту Исаака Фридберга и готов рассказать, почему она интересна не только экранным романом звёзд.
«Прогулка по эшафоту» — причудливая история о путешествующей по глубинке паре (Певцов и Дроздова), которая находит в лесу заброшенную сторожку и решает провести в ней ночь. Проснувшись на следующее утро, они обнаруживают себя в роскошных интерьерах среди изысканных яств, шикарных предметов одежды и прочих атрибутов «счастливой жизни». Героине явно нравится такой поворот событий, а вот героя внезапные чудеса заставляют насторожиться. Вскоре они встречают хозяина этого странного места — полубезумного оборванца (Борис Плотников), который рассказывает им дикие истории: вроде того, что он был свидетелем казни Емельяна Пугачёва. Взвесив все «за» и «против», пара всё-таки решает покинуть райский уголок — но выясняется, что сделать это не так-то просто.
Ольга Дроздова и Дмитрий Певцов в фильме «Прогулка по эшафоту»
С самого начала фильм смотрится довольно странно. Певцов и Дроздова действительно молоды и красивы (кроме того, в соответствии с нравами начала 1990-х, они свободно появляются без одежды, так что зрителям в буквальном смысле есть на что посмотреть), но их персонажи общаются в причудливой и нереалистичной манере, так что ухватить суть происходящего сложно. Например, героиня постоянно называет своего любовника разными именами («Никитушка», «Серафимушка», «Филидор»). Очевидно, это сделано для создания эффекта «притчи», но беда в том, что повествование развивается очень медленно, так что всё превращается в типичный «русский артхаус», даже более непонятный и скучный, чем любой другой.
Борис Плотников в фильме «Прогулка по эшафоту»
В фильме мелькает что-то социальное (герои впервые видят экзотические фрукты, вроде киви, и жалуются на скудную советскую действительность), но никакого развития эта тема не получает: несмотря на похожую сюрреалистичность, перед нами явно не «Город Зеро». Однако всё меняется, когда (если) зритель досматривает до момента, где начинается объяснение происходящего. Выясняется, что замысел сценариста и режиссёра Фридберга (более всего известного по «перестроечной» драме «Куколка») достоин пера большого художника. Фильм не препарирует исторические или социальные реалии, но пытается осмыслить самые начала мироздания и в этом смысле заслуживает сравнения с вершинами абстрактно-философского кинематографа, вроде «Сталкера» Андрея Тарковского или недавней «мамы!» Даррена Аронофски. Если же подойти к нему с литературными аналогиями (а Фридберг не только режиссёр, но и писатель), то перед нами попытка авторского взгляда на библейские события, по замаху напоминающая «Мастера и Маргариту» Михаила Булгакова.
Тем, кто захочет посмотреть «Прогулку по эшафоту», чтобы просто полюбоваться на молодых звёзд отечественного экрана, надо быть готовыми к чему-то очень неожиданному: картина сложновата для «массового зрителя». В том числе, увы, потому, что такого кино в России уже давно не снимают.
Обзор фильма Прогулка по эшафоту
К рубежу 1980-90-х годов страна всё более проваливалась в безвременье. Все понимали, что старой привычной жизни больше не будет, но будущее представлялось туманным, заманчивым и в то же время пугающим. В этой напряжённой атмосфере общественных страхов и надежд режиссёр Исаак Фридберг решил пофантазировать об этом будущем, соответственно общественному настрою соединив в жанровом смысле хоррор с фантастикой и пророческой притчей.
«Дело происходило в 1991 году, – говорил позже сам Фридберг (https://www.youtube.com/watch?v=jd1ANRbuUkw&t=4137s), – когда вся страна просто сошла с ума. И я тоже немножечко тогда рехнулся. И поскольку все считали, что вот-вот что-то неожиданное произойдёт со страной, каждый пытался угадать, что произойдёт. И я решил снять картину, ни много ни мало, о третьем сотворении мира».
И отправился в первобытные леса Валдая. Эта живописнейшая местность издавна известна, как “страна истоков” или “родина воды” (http://valday.msk.ru/great-valdai-watershed). Здесь находится сердцевина Великого водораздела Восточной Европы: Оковский лес, из которого берут начало три великие реки Восточно-Европейской равнины: Волга, Днепр и Западная Двина. Но здесь находятся истоки не только великих рек, но и великих народов: по современным представлениям здесь могла находиться прародина прародина индоевропейцев. Возможно здесь и кроется причина того, что эта земля издревле считалась священной. В белорусском предании возникновение Днепра и Двины связано с появлением здесь мифологического первопредка Бая и заселением и освоением этих мест первыми людьми
Неизвестно, был ли режиссёр знаком с этим мифом, но место для съёмок фильма о новом сотворении мира он, несомненно, выбрал самое подходящее. И очевидно, что при этом он отталкивался от гораздо более популярной мифологии – библейской. Адам и Ева присутствуют в картине с первых кадров.
Молодожёны в поисках местечка, где можно было бы отдохнуть от общества и «слиться с природой», забираются всё дальше и дальше в лесную глушь. По совету местных жителей они попадают на хуторок, расположенный на труднодоступном островке среди озёр и болот, чей хозяин вроде бы сдаёт угол таким вот “экотуристам”. Хозяина они не обнаруживают, но находят мрачного вида избушку-развалюшку, в которой им и приходится заночевать, несмотря на то, что молодая удручена и даже несколько напугана угнетающим убожеством обстановки: «отель “Три звёздочки” и все советские», – с тоской заключает она.
Проснувшись утром, парочка обнаруживает себя в кровати под балдахином в отельных апартаментах класса “люкс” и долго не может поверить своим глазам. Более того, стоит им только пожелать чего-нибудь и желание мгновенно исполняется. Как по мановению волшебной палочки появляется роскошная мраморная ванна с ароматической пеной и лепестками роз, стол с экзотическими фруктами, о которых советские люди только в книжках читали.
Девушка всё время сравнивает эту новую действительность с той, в которой она пребывала ещё вчера, и её привычная советская жизнь теперь кажется ей серой и унылой. Хотя эта, восхищающая её роскошь, в общем-то, вполне соответствует уровню комфорта, обычному для западного “среднего класса”. Да и вся эта новая, странная и несколько “психоделическая” реальность, в которую попали наши “туристы”, очень напоминает бытовавшее в позднем СССР расхожее представление о Западе, где изобилие всего и полная свобода: любое ваше желание сразу исполняется и никто вас ни к чему не принуждает. У прекрасной путешественницы это вызывает тихий восторг. А вот муж её всё время напряжён, он чувствует в этом какую-то пугающую ненормальность.
Ощущение ненормальности усиливается после того, как на берегу они обнаруживают эшафот с орудиями пыток и плахой с вонзённым неё огромным палаческим топором. Этот страшный артефакт средневековья составляет резкий контраст с соседствующим с ним современным еврокомфортом. Но молодую это тоже не пугает и она воспринимает это как туристический аттракцион, что тоже вполне в духе западного подхода ко всему страшному и средневековому: сделать из него чучело, отправить в музей или превратить в развлечение для туристов.
Последовавшие за этим события всё-таки заставляют испугаться всерьёз: из-под топора на плаху начинает литься кипящая кровь. Может бутафорская? Но тут наконец-то появляется и сам хозяин хутора – странный мужичонка неопределённого возраста в живописных лохмотьях. Он явно напуган происшедшим, неуклюже пытаясь прикрыть потоки крови белой простынёй. Наконец ему удаётся замять недоразумение, успокоить гостей и вернуть их жизнь в обычное русло. «Когда понадоблюсь, я появлюсь», – успокаивает он их напоследок.
Фантастический киномир, куда режиссёр отправил своих героев, в притчевой форме отражает мир современного Запада с его государством “наёмным менеджером” и “подателем услуг”. Это на первый взгляд вроде бы совсем не та суровая сила, постоянно чего-то требующая от своих подданных, каким было государство советское и европейские “старые режимы”. Западное государство-сервис, государство “наёмный менеджер” совершенно ненавязчиво, практически незаметно и появляется лишь в нужный момент для оказания своим гражданам требуемых услуг. В остальном граждане предоставлены самим себе и вольны устраивать свою жизнь, как им заблагорассудится, то есть “по-граждански”, сугубо добровольно. Желание наших экотуристов “слиться с природой” можно понять, как желание избавиться от контроля авторитарного государства.
Но советские-то люди привыкли к совсем другому порядку вещей, они чувствуют в этом какой-то подвох. Как ни услужлив и ненавязчив “хозяин”, они чувствуют в нём скрытую и непонятную силу, от которой они зависят, которая, как они смутно догадываются, и обеспечивает все те чудеса консьюмеризма, которыми наслаждаются наши экскурсанты в «капиталистический рай». Исполняющий роль незаметного лакея, угадывающего желания, “хозяин” вдруг оказывается на вершине высоченной сосны, где в позе статуи Свободы исполняет какие-то странные пассы «от сердца к солнцу». То есть символически он оказывается не на одной горизонтали со своими гостями, не равным им, а несравнимо выше, демонстрируя им, что никакая он не прислуга.
Сами эти слова «наш хозяин», которыми называют его парень и девушка, начинают приобретать совсем иной смысловой оттенок: не сдающий угол туристам, а “господин”, “властелин”. Здесь при желании можно усмотреть отсылку к местности, где происходили съёмки: название Валдайской возвышенности может происходить из балтских языков, и быть связано с корнем, обозначающим “власть”, “владетеля” или “владение”. Таким образом, «страна истоков», Валдай, может пониматься, как своеобразное «место силы» – географическая точка, из которой удобнее всего держать под контролем окружающее пространство, формируемое вытекающими отсюда реками.
А попытка бегства с “райского” островка демонстрирует нашим туристам границы их свободы в этом “Эдеме”: гнилые мостки через болото, соединяющие “рай” с обыденной жизнью, оказываются разрушенными, попытка перейти болото вброд заканчивается нападением на парня каких-то сверхагрессивных пиявок, прожорливостью больше похожих на пираний.
Истекает кровью искусанное пиявками тело, хлещет кровь из под топора на эшафоте.
Здесь обнаруживается ещё один, кроме библейского, мифологический пласт, присутствующий в фильме – гностический. “Хозяин” оказывается, ни много ни мало, демиургом-творцом, создавшим этот мир и людей. Но высшее божество, наделившее “демиурга” даром творчества, осталось недовольно его работой и находится в ужасе от того насилия, которое творится в этом мире. «Шарик-то всё вертится, а кровушка всё льётся и льётся!» – растерянно исповедуется своим гостям демиург-неудачник. Выясняется, что он избрал эту парочку в качестве новых Адама и Евы, чтобы исправить свои ошибки и создать новое человечество.
В этой притче несколько символических слоёв. Первый прочитывается довольно легко: это вечно греющая душу русской либеральной интеллигенции сказка о “стране чудес”, Европе, где всеобщее изобилие и полная свобода. Для достижения этой прекрасной утопии нужно лишь «слиться с природой», избавиться от “деспотического государства”, и человеческая природа, избавленная от государственного угнетения, сама собой породит “царство свободы”. Но очень скоро оказывается, что этот простой способ не оправдывает ожиданий – “царство свободы” не наступает. Российский и советский “человеческий материал” всё время оказывается несоответствующим высоким запросам тех, кто привык считать себя “демиургами”, «инженерами человеческих душ».
«Просто сказать, что попали из огня в полымя, от царско-церковного кулака к социалистическому, минуя свободу личности»
(Михаил Пришвин. Дневники)
Там украшают флаг, обнявшись, серп и молот.
Но в стенку гвоздь не вбит и огород не полот.
Там, грубо говоря, великий план запорот
(Иосиф Бродский. Пятая годовщина)
Значит, этот человеческий материал надо отправить “на переплавку”: силой загнать из “царства насилия” – самодержавной или советской “деспотии” – в “царство свободы” гражданского общества.
«А что же будет с остальными, с теми, кто остался “там”?» – со страхом вопрошает “новый Адам”. Демиург отводит глаза. Реальные “прорабы перестройки”, как многие помнят, не были так стеснительны и без излишней щепетильности определяли судьбы таких “лишних людей”: «они не вписались в рынок».
Недаром реформы 90-х годов сами реформаторы так любили именовать “шоковой терапией”. «Хирург не спрашивает мнения больного, лежащего на операционном столе», – любили говорить “прорабы перестройки”. Рынок и гражданское общество они ввели в России ни у кого не спрашивая. Советское общество они назначили на роль больного, не интересуясь мнением самого “пациента”. Устаревший, списанный в утиль “совок” был пойман и безжалостно препарирован либеральными хирургами-“демиургами”, как подопытная лягушка. Во имя фантома безнасильственного и бескровного “гражданского общества” были пролиты реки крови в бандитских войнах и во время передела собственности в “лихие 90-е”, в межнациональных конфликтах, начиная от Карабаха и вплоть до теперешнего Донбасса продолжающих сотрясать всё постсоветское пространство.
Но желанное “гражданское общество” так и не стало ближе. «Она льётся, кровь-то», – растерянно бормочет демиург-неудачник. Идёт борьба с исламистским подпольем в России, продолжается гражданская война на Украине. Прекрасная утопия обернулась кровавой антиутопией – это второй символический слой притчи, рассказанной Исааком Фридбергом.
А её третий слой видимо в том, что кинореальность Фридберга всё-таки отражает не будущее постсоветского пространства, а настоящее современного Запада: не только его сверкающую витрину, но и мрачную изнанку.
Да, “золотой миллиард” живёт почти в земном раю. Но легкодоступность и обилие материальных благ в этом “Эдеме” обеспечивается многими столетиями ограбления колоний. Индивидуальные свободы и возможности личного роста европейцы имеют через лишение самых элементарных человеческих прав населения Третьего мира.
Тяжкой десницы власти жители “земного рая” практически не ощущают, с ними она ведёт себя деликатно и ненавязчиво, но за границами “Эдема”-Запада та же самая власть не ограничивает себя никакими правовыми и моральными рамками. В фильме это символизируется окровавленным эшафотом, воздвигнутым на самом краю “острова блаженных”, чётко маркирующим границу, за которой начинается территория самого грубого и ничем не ограниченного насилия.
Обитатели счастливого островка об этой теневой стороне своего райского существования не догадываются, их горизонт восприятия ограничен своим обывательским мирком. Они лишь ощущают какую-то смутную тревогу. Но власть предержащим видна картина во всей её полноте: “хозяин” в позе статуи Свободы с самой высокой сосны видит не только остров, но и то, что находится далеко за его пределами. У западных обывателей могу быть иллюзии по поводу своей как бы самодостаточности и независимости от государства, но “сверху” очевидно, что полностью самоуправляющееся общество невозможно.
Это хорошо показано в романе Уильяма Голдинга «Повелитель мух». Воспитанники элитных колледжей, отпрыски самых благородных семейств Британии, оказавшись на необитаемом острове, пытаются самоорганизоваться “по-взрослому”, по всем канонам парламентской демократии: «Мы же не дикари какие-нибудь, а представители лучшей в мире нации – британской». И, тем не менее, эта детская игра в “демократию” очень быстро оборачивается фашистской диктатурой в миниатюре.
С определённого времени государство на Западе решило перейти к другим властным технологиям. Прямая силовая диктатура чревата сильными рисками для самого диктатора. Гораздо безопаснее управлять так, чтобы это было незаметно для самого объекта управления.
Понимая это, западные элиты выступили застрельщиками буржуазных революций, сменивших силовую диктатуру абсолютистских монархий на “мягкую” власть парламентов, а в качестве инструментов управления силовые методы уступили пальму первенства контролю над информационными потоками.
В фильме Фридберга “демиург” преподаёт своим подопечным небольшой урок, как работают такие технологии. Он рассказывает им совершенно неправдоподобную, но в живописных красках поданную байку о якобы подлинной жизни Емельки Пугачёва. А на замечание, что в книгах написано совсем по-другому, он, раздражаясь, кричит: «Ваши книги ворами да казнокрадами писаны».
В реальности перестроечного информационного хаоса переделка массового сознания через навязывание искажённого образа прошлого была поставлена на поток: каждой этнической группе адресовалась “подправленная” картина их истории, сводившаяся в основном к схеме: «величие в минувшем – угнетение имперской властью в настоящем».
Вспоминается и другая кинокартина тех времён, гораздо объёмнее иллюстрирующая диапазон возможностей информационного “управляемого хаоса” – фантасмагорический «Город Зеро» Карена Шахназарова. Там показано, как можно за два дня довести нормального и разумного советского человека до состояния, когда он полностью перестает понимать происходящее, теряет способность различать реальность и продукты воображения, в нем парализована воля к сопротивлению и даже к спасению. И всё это без насилия, лишь воздействуя на его эмоциональную сферу.
Со времени буржуазных революций на Западе “мягкое” и незаметное управление людьми через пропаганду и другие способы контроля их сознания – “soft power” – стало считаться признаком цивилизованности и противопоставляться власти прямого насилия и приказа – “hard power” – как средневековому атавизму.
Кто-то может вспомнить, что пропаганда существовала и в СССР. Но советская пропаганда никогда не прибегала к манипулятивным методам, она использовала в основном открытое императивное воздействие, чаще прямое внушение: «Не можешь – научим, не хочешь – заставим», – такой плакат можно было увидеть в казармах советской армии. Западная же soft power означает совсем другое: «Мы влезем к тебе в подсознание и сделаем так, что ты захочешь то, что нам нужно».
«Где же у него кнопка?» – таким вопросом мучается в ставшем культовым среди позднесоветской детворы фильме “Приключения Электроника” мафиозный босс, пытающийся подчинить себе уникального человекоподобного биоробота. «Всё измеримо и управляемо», – утешает кумир позднесоветских технократов академик Амосов. Неужели и человека можно сделать полностью управляемым? Разве после этого он останется человеком?
Альберт Шпеер в своем последнем слове на Нюрнбергском процессе признавал:
«Диктатура Гитлера отличалась в одном принципиально от всех его исторических предшественников. Это была первая диктатура индустриального государства в эпоху современной техники, она целиком и полностью господствовала над своим собственным народом и техникой. Многие из выявленных здесь феноменов установления диктатуры были бы невозможны без помощи техники. С помощью таких технических средств, как радио и громкоговорители, у 80-и миллионов людей было отнято самостоятельное мышление, они были подчинены воле одного человека»
(Нюрнбергский процесс: Сборник материалов. В 8-ми т. Т. 8. – М.: Юридическая литература, 1999. – С. 556).
Попытка западного городского класса воплотить утопическую мечту об освобождении общества от любого государственного “диктата” обернулась новым пришествием гораздо более изощрённой формы диктатуры в обличье информационного фашизма, чья власть несравнимо более тотальна и разрушительна для человеческой личности, чем у абсолютистских режимов “старой” Европы с их “архаичным” и прямолинейным силовым принуждением.
Правда всё вышесказанное относится именно и только к Западу. Прогноз Исаака Фридберга, что “у нас” будет так же, как и «во всём цивилизованном мире», не оправдался. Во всяком случае пока не оправдался. На “острова блаженных” мы так и не попали. Постсоветское пространство оказалось выброшенным “по ту” сторону эшафота.
Прогулка по эшафоту о чем
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Один из самых интересных и необычных российских фильмов года, хотя бы в жанровом плане, рассказывающий настоящую мистическую историю на грани фильмов ужасов в эстетике сюра. Пара молодоженов приезжает в деревню в отпуск. Но после того, как там никто не хочет сдавать им комнату, они отправляются в лес, где натыкаются на хижину в лесу. Обнаружив, что сил идти обратно уже нет, а внутри никого, они решают хотя бы переночевать. Обычная хижина, которую отличает только наличие странного эшафота прямо на берегу реки. Проснувшись на следующее утро, она (Ольга Дроздова) обнаруживает, что находится в прекрасной усыпальнице, вокруг богатством пестрят элементы шикарные элементы интерьера, а на кухне стол ломится от невиданных яств. А вот он (Дмитрий Певцов) не готов так легко принять необычные изменения. Тем более, что они имеют какую-то явно мистическую природу, ибо работает даже то, что, по сути, и работать не должно. Он пытается искать в этом подвох и, к негодованию подруги, отказывается с головой бросаться в роскошь и благополучие. И все бы ничего, но однажды эшафот на берегу начинает кровоточить, на пороге появляется перевоплотившийся в человека (Борис Плотников) павлин, который признается, что он создатель этого места. Впрочем, что это за место, и где есть явь, а что – сон. Проснутся ли герои от прекрасных видений, или та, якобы настоящая, реальность и есть сон.
Практически первый полноценный российско-советский мистический триллер, близкий к герметичному ужастику. Всего три актера, закрытое пространство, давящая атмосфера, за которую стоит поблагодарить не в последнюю очередь самого талантливого кино-композитора того времени Эдуарда Артемьева, а также весьма странная история, черпающая силы с одной стороны в каких-то фольклорных традициях, а с другой – опирающаяся на достижения авторов-сюрреалистов. Не удивительно, что режиссером фильма является один из наиболее знаковых и интересных постановщиков перестроечного периода Исааком Фридбергом. Именно он снял за несколько лет до этого два ярких фильма, зацепивших общественность и до сегодняшнего дня остающихся важными и ценными артефактами эпохи – «Дорогой Эдисон», в котором он хладнокровно развенчал систему научных институтов, рушащих судьбы талантов, и «Куколка», в которой досталось не только спортивной системе, выбрасывающей на помойку отработанный материал, но и структуру внутришкольных отношений между учащимися и учителями. С другой стороны, несколько необычно после столь ярких манифестов стать режиссером первого российского ужастика. Да, были и «Охота короля Стаха», и пресловутые «Вий» с «Собакой Баскервилей», пугавшие поколения зрителей, но они были дальше от канонов жанра ужасов.
А в этом фильме для сертификации есть практически все, начиная от таинственной хижины в лесу, до кровоточащих топоров и коварного ученого-мага, который творит какие-то бесчеловечные опыты. Все это завернуто в невероятно привлекательную оболочку герметического триллера и присыпано нужной долей сумасшествия, которое срабатывает именно как приправа к истории, не превращаясь в фарс и отталкивающее безумие, как некоторые попытки современников-коллег Фридберга. Более того, понимая, что техническими достижениями на данном этапе развития, а точнее, упадка, отечественного кинематографа взять не получится, а с историей у российских киношников банально не было ни опыта, ни желания следовать западным традициям, Исаак Фридберг берет правильным натягиванием напряжения и невероятно густой атмосферой, и фильм сразу играет, работает, не отпускает. Конечно, не обошлось и без недостатков. К примеру, супружеская пара Дроздовой и Певцова в тот момент была одна из самых звездных, но они не выглядят так уж уместны в своих ролях. Да и с социальной критикой тоже как-то получилось грубовато. Совершенно очевидно, что все это – страх перед новой жизнью после отказа от всего советского. Да, Фридберг жестко клеймил многие аспекты советской жизни на протяжении своей карьеры, но, когда пришел момент с ней расстаться, задумался, а не превратятся ли люди в тупых болванов от всей этой роскоши. Впрочем, занятно, что роскошь представлена довольно безвкусно, а вместо киви совсем другой фрукт. Хотя, впрочем, это же кошмар наяву испуганного простого советского человека, откуда ему знать, как что выглядит, а увидеть страшно – с топора стекает кровь.