Прибой коммун что это в ссср
Как жили в домах-коммунах СССР
Дома-коммуны в СССР должны были стать первым шагом ко всеобщему коллективизму и в то же время к облегчению жизни. Таким образом советские граждане должны были освободиться от бытовых проблем.
Впервые идеи таких домов появились ещё до революции. Вдохновившись описаниями французского социолога Фурье, русские социалисты-утописты стали думать о создании коммун-фаланстеров.
Люди, живущие там, должны были приносить взаимную пользу друг другу. А за аренду жилья не надо было платить, в отличие от съёмных комнат в царской России.
«Новоселье». К. Петров-Водкин
Дома Совета
Первые советские дома-коммуны были реализованы сразу после революции 1917 года. В здании Смольного разместили 600 человек. Прямо там для них организовали ясли, библиотеку, баню, школу и столовую. После под коммуны переоборудовали несколько гостиниц в Петрограде и Москве. Там были устроены общие кухни и столовые.
В 1918–1922 годах для различных деятелей культуры — писателей, художников, архитекторов — тоже создали отдельные коммуны. Это стало «первым опытом перевоспитания интеллигенции путём подкормки». Но в 1923 году эти коммуны были закрыты.
Общежития-коммуны для молодёжи
В двадцатые многие комсомольцы загорелись идеями домов-коммун. По их мнению, они были бы гораздо удобнее стандартных общежитий. В одной газете даже вышла статья на эту тему. В ней говорилось о том, что привить пролетарский коллективизм молодёжи возможно будет только тогда, когда и жизнь, и труд станут коллективными.
При многих техникумах, институтах и предприятиях стали создавать общежития-коммуны. Часто под них выделяли старые казармы или заводские помещения. Жители коммун получали из общего бюджета средства на проезд и обеды. Вещи также покупались коллективно. Были даже посёлки-коммуны. Например, студгородок Политеха в Санкт-Петербурге.
Новые советские коммуны
Целенаправленно строить дома-коммуны в СССР начали в тридцатых годах. Именно тогда в столице появился знаменитый дом Наркомфина. Изначально здание должно было состоять из четырёх корпусов, но построить смогли лишь два. В шестиэтажном жилом корпусе, стоящем на колоннах, в 50 квартирах разместили 200 человек. Комнатки были маленькие, в них были только кровати и небольшие столы со стульями. Предполагалось, что в них будут только ночевать. А где занимались решением бытовых вопросов в советских коммунах?
Для приёма пищи был отдельный блок. В нём располагалась кухня на всех жильцов и столовая. Там же были и спортзал, и библиотека. Однако в некоторых квартирках всё-таки были кухни. Но они были настолько малы, что пользоваться ими было неудобно. Для принятия водных процедур отводилась душевая секция. В семейных квартирах она была расположена прямо внутри квартиры. Тем, кому повезло меньше, приходилось пользоваться общими душевыми. Но, несмотря на все неудобства, квартирки в домах-коммунах пользовались спросом, особенно у студентов.
Дом на Орджоникидзе
Для студентов в Москве построили один из самых грандиозных домов-коммун. Этот памятник конструктивизма располагался (и сейчас располагается) в Москве на улице Орджоникидзе. В специальном корпусе размещались шестиметровые комнатки, где спали студенты. На свободном пространстве очень экономили. К примеру, двери, ведущие в спальни, были раздвижными. Такими же были и окна. К тому же, экономили и на отдельных душевых. В этом доме они были общими для каждого этажа. Студентам приходилось хорошенько побегать.
Дом-коммуна на улице Орджоникидзе
Заряд бодрости по утрам гарантировала пробежка по лестнице — в здании не было лифтов. Столовая располагалась в отдельном корпусе, и там была реализована идея фабрики-кухни. Также в этой советской коммуне был отдельный учебный корпус. В нём студенты учились и сидели в библиотеке. Кроме того, в учебном корпусе на первом этаже установили кинопроектор. Студенты наслаждались просмотром фильмов до наступления комендантского часа.
Ровно в десять вечера звенел звонок, и всем коммунарам нужно было расходиться по своим комнатушкам. Завести личную жизнь здесь было сложно, но вполне возможно. Тем коммунарам, у кого появлялись дети, предоставляли ясли. В них малыши жили до четырёх лет, а родители обитали в своих комнатах.
Конечно, бытовые нормы в домах-коммунах были не на высоте. В комнатах было душновато, окна сложно открывались. Но бедным студентам и рабочим некуда было деваться. Однако со временем сама идея советских коммун сошла на нет. Стали появляться многоквартирные коммунальные дома, где с удобствами было получше. А позднее начали строить хрущёвки, где удобства стали индивидуальными.
Почему в СССР не прижилась идея домов-коммун, или Абсурдные фантазии советских архитекторов
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Что предлагали архитекторы
Среди «передовых» проектов общественных домов-коммун были и многоэтажки с дворами-холлами, и трехэтажные секционные жилые здания с совмещенными корпусами или расположенными рядом помещениями общественного обслуживания. Предполагалось, что советские граждане не будут отвлекаться на быт (стирка, готовка и так далее) и их частная жизнь будет максимально открыта общественности.
Известный зодчий Константин Мельников, например, придумал для молодых советских семей идею жилых корпусов, спроектированных в виде протяженных сблокированных домов с двухуровневыми квартирами. Общественные помещения (столовая, детский сад, хозяйственно-бытовые учреждения), по проекту Мельникова, располагались в едином корпусе, который связан переходом со зданиями-общежитиями для семейных пар и для одиноких.
Увы, архитектурная мысль бежала впереди реалий, и на практике помещения общественного обслуживания так же пришлось заселять семьями, ведь жилых квадратных метров на всех пролетариев не хватало. А комнаты и квартиры-«однушки», изначально предназначенные для одиноких, нередко обживали и многодетные семьи. Детей рождалось все больше, в домах становилось всё теснее. Все эти неудобства делали дома-коммуны не такими уж и комфортными, как изначально обещали советские власти, и вызывали критику граждан.
Постепенно в СССР ввели плату за жилье, появились жилищные кооперативы, предусматривающие самые разные типы квартир – и многокомнатные (для больших семей), и двухкомнатные (для маленьких), и «однушки» (для молодых пар и одиноких людей). Однако помещения общественно-коммунального назначения все еще не теряли актуальности, как, например, построенный в конце 1920-х годов в Москве дом кооператива «Дукстрой» (архитектор – Фуфаев).
И несмотря на то, что в Москве, Ленинграде и других крупных городах архитекторы стали постепенно переходить к более экономным секционным домам, каждая секция которых включала четыре двухкомнатные или две трехкомнатные квартиры, в связи с дефицитом жилых пространств продолжалось «покомнатное» заселение квартир.
Гораздо уютнее на этом фоне выглядели городские и пригородные малоэтажные жилые комплексы и поселки. Впрочем, и некоторые городские дома-коммуны также оказались более или менее удачными.
Дом-коммуна в Донском
Студенческий дом, построенный в конце 1920-х годов в Донском переулке в Москве и разработанный по принципу коммуны, был рассчитан на две тысячи жильцов. Согласно задумке архитектора Николаева, он представлял собой три корпуса. Спальный (восьмиэтажка) состоял из комнат площадью шесть «кадратов» каждая, рассчитанных на двоих. Второе здание представляло собой спортивный блок, а в третьем корпусе располагались столовая на полтысячи едоков, читальня с книгохранилищем, помещения для занятий, а также ясли.
Такой тип дома-коммуны оказался довольно успешным и эксплуатировался много лет.
Дом «переходного типа»
Жилой дом, спроектированный архитекторами Гинзбургом, Милинисом и инженером Прохоровым, был построен в Москве, на Новинском бульваре, также в конце 1920-х.
Проект включал шестиэтажный жилой дом, из которого через второй этаж можно было перейти в четырехэтажный общественный блок (столовая и детский сад). Такой вариант стал по сути переходным типом, потому что здесь были задуманы и комнаты для одиноких жильцов, и квартиры-малометражки, которые сейчас назвали бы студиями, и полноценные квартиры для больших семей.
Жилые помещения в здании задуманы двухуровневыми, окна выходят на обе стороны, что предполагает сквозное проветривание.
Ситуация дошла до абсурда
При проектировании домов-коммун иногда доходило до абсурда. Яркий пример тому – дом–коммуна, придуманный в 1929 году архитекторами Барщем и Владимировым. Проект представлял собой три корпуса: первый – для проживания взрослых, второй – для детей-школьников, а в третьем, как предполагали «прогрессивные» архитекторы, должны были жить малыши. Предполагалось, что общаться все эти три группы будут только в специальных комнатах для встреч детей с родителями. Таким образом должна была уйти на нет сама по себе идея семьи.
Практика показала всю несостоятельность обобществления жилых пространств. В итоге в 1930 году Центральный комитет ВКП(б) даже издал постановление «О работе по перестройке быта». В нем жестко критиковалась идея домов-коммун и преуменьшения роли семьи, а также сам формализм в реализации идеи обобществления быта. При этом в документе отмечалось, что строительство рабочих поселков должно продолжаться и при этом сопровождаться сопутствующими работами по благоустройству и коммунальному обслуживанию жильцов.
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
eponim2008
eponim2008Жизнь замечательных имен
Короткие истории о вещах и о людях, давших им свое имя
Что такое Дом-коммуна?
Неравнодушен я к советскому конструктивизму. И знаете почему? Потому что несколько лет своего студенчества я прожил в одном из самых знаменитых памятников советского конструктивизма в Москве, в Доме-коммуне по адресу Орджоникидзе 8/9.
Как же жили коммунары? А вот посмотрим!
С противоположной от спального корпуса стороны к санитарному корпусу примыкали столовая и учебный корпус. Они располагались параллельно спальному корпусу, так что все здание в плане напоминало букву Н. Сюда студенты попадали из санитарного корпуса, уже одетые и помытые.
Честно говоря, мне бы в этом «городе Солнца», который проектировали для себя пролетарские студенты, было бы неуютно. И, вероятно, не из-за тесных спальных комнатушек, и не из-за скудноватого рациона фабрики-кухни. А вот постоянное дружеское участие товарищей-коммунаров в твоей жизни, пожалуй, очень быстро доводило бы до «точки кипения». И скрыться от этого дружеского участия можно было бы, разве что уйдя на прогулку в Нескучный сад или в Донской монастырь. Впрочем, моя юность пришлась не на 1930-е годы. В этом-то все и дело.
А вот если бы об этом проекте узнал Владимир Маяковский, он может быть, и воскликнул бы что-нибудь восторженное, вроде: «Я планов наших люблю громадье». Однако, Маяковский застрелился раньше, чем дом-коммуна на улице Орджоникидзе был построен. Построен и зажил своей жизнью, которая довольно скоро стала отличаться от громадья планов.
Первой не выдержала система вентиляции спальных кабинок. Она проработала всего лишь год, после чего потребовала ремонта, который никто не проводил в течение 30 последующих лет. Так что спать коммунары привыкли с открытыми окнами в любое время года. Детский сад и ясли скоропостижно закрыли и в здешние кабинки поселили семейные пары. Потом потихоньку забыли запрет на проживание в «Коммуне» обслуживающего персонала. Жилищный кризис в Москве, знаете ли, никто так и не решил.
Спальный корпус, как многие конструктивистские здания, стоял на столбах, открывая вид на внутренний двор. Это свободное пространство быстро утилизовали. Поставили кирпичные стены и нагородили на первом этаже еще несколько жилых помещений. А во время войны в дом-коммуну временно вселили жильцов из нескольких разбомбленных соседних домов. Нет ничего более постоянного, чем временное жилье. «Погорельцев» окончательно расселили по городским квартирам только в начале 1960-х годов.
Тогда же стало ясно, что проживание в памятнике архитектуры, каковым был объявлен дом-коммуна на улице Орджоникидзе, уже не соответствует никаким нормам. Институты, студенты которых проживали в «Коммуне», желания делать реставрацию огромного объекта не проявили. Появилось даже предложение снести это здание и на его месте построить стандартные пятиэтажки-«хрущевки». В конце концов, дом-коммуну взял на баланс Московский институт стали и сплавов (МИСиС) и в 1968 году произвел там реконструкцию. По слухам, это был своеобразный бартер. МИСиС спас от возможного разрушения одно из любимых творений Ивана Николаева. Николаев, имея большие знакомства в архитектурном управлении Москвы, посодействовал тому, чтобы новый учебный корпус Института стали разрешили строить в центральной части Москвы, на Октябрьской площади, и не «выселяли» институт к Кольцевой дороге, как делали тогда со многими учебными заведениями.
После реконструкции внешний вид здания остался почти без изменений. Внутри же конструктивистское творение серьезно переделали. Получилось стандартное по тем временам студенческое общежитие с комнатами на четырех человек площадью в 6 кв. метров каждая.
Именно в этой реинкарнации «Коммунки» мне и довелось прожить 4 года. Именно такой я ее помню и люблю. Как женщину, с которой прожил, вероятно, самые лучшие годы своей жизни. Годы молодости, о которой невозможно сказать лучше, чем сказала когда-то Юнна Мориц:
В последний раз я увидел «Коммунку» в начале 2000-х годов, в кадрах сериала «Бригада». И узнал, и вздохнул: «Боже, как она постарела!»
Потом дошли слухи, что дом-коммуну на улице Орджоникидзе, как здание, совершенно не пригодное для проживания, закрыли. Чтобы избавить бывшее громадное общежитие от самочинного захвата и превращения его в «бомжатник», в доме-коммуне прорубили все межэтажные перекрытия. Заодно проверили прочность стальных несущих конструкций. Когда-то журналист Михаил Кольцов написал фельетон, где обвинил строителей в диком перерасходе цемента, а главное, стальных конструкций. Инженеры 21-го века сказали: конструкции поставлены грамотно, без излишеств и хорошо сохранились за 70 лет. Перерасход материалов, может быть, и был, но по сравнению с явно заниженными нормативами 1930-х годов. Если бы громадное студенческое общежитие делали по этим нормативам, оно, скорее всего, обрушилось бы.
Совсем нет! Великий Интернет принес известие, что в сентябре 2013 года закончилась реконструкция спального корпуса. Дом-коммуна по-прежнему будет общежитием, а хозяином этого общежития по-прежнему будет МИСиС.
Отреставрированное здание стало сверкающе белым. Интерьеры стали вполне современными и уютными. А в одном месте строители восстановили самый первый вариант спального корпуса таким, каким он был построен в 1930-м году, Комнаты-вагонки по обе стороны «темного», без окон, коридора.
Все прекрасно. Но эта, новая, «Коммунка» теперь уж точно не моя. Ну что ж, глядишь, через несколько десятков лет кто-нибудь вспомнит и ее с нежностью, вздохнув об ушедшей молодости.
Что представляла собой советская коммуна
Коммунары коммуны «Пахарь» Ленинградской области 1934 г.
Советская коммуна
Для начала дадим определение понятию коммуна. Коммуна – это форма коллективной организации, при которой производственная деятельность осуществляется сообща. Все блага принадлежат коллективу. Семьи живут в общих домах, питаются в общих столовых, дети воспитываются в общих яслях, детских садах и школах. Вознаграждение труда в форме заработной платы или в какой-либо другой форме распределения доходов отсутствует (как увидим ниже, это не совсем так), поскольку коммуна берет на себя обеспечение своих членов всем необходимым.
Но в экономическом плане в масштабах всей страны коммуна показала себя несостоятельной, и с начала 30-х гг. коммуны перестраивались в колхозы и артели. Об этом можно узнать из статьи И. В. Сталина «Головокружение от успехов»: «Коммуны представляют пока еще единичное явление в колхозном движении. Для сельскохозяйственных коммун, как преобладающей формы, где обобществлено не только производство, но и распределение, условия еще не назрели». Мы не будем искать причины не назревания условий. Нас интересует не этот вопрос, нас интересует, каково было устройство коммуны, и что коммуна давала людям. Шутки ради скажем, что церкви и монастыри, построенные Сергием Радонежским и его учениками, также не стали основной экономической производственно-распределительной формой страны. Однако это не мешало им существовать.
Коммуна 20-х гг. была местом, где люди, объединяясь, могли пережить невзгоды, свалившиеся на них во время гражданской войны, а это и голод, и сама война, и разгул бандитских банд, часть которых организовывали кулаки для нападения на коммуны. К этому можно добавить проблемы, связанные с неграмотностью коммунаров, их непросвещённостью в области санитарии, а также проблемы, возникшие на фоне общежития. Проблема с уживчивостью коммунаров друг с другом, безусловно, присутствовала – крестьяне и рабочие не были монахами, но даже их атмосфера коммуны со временем смогла примерить.
Рассмотрим отдельные аспекты коммуны.
Как организовывался труд
Советская коммуна не являлась изначально чем-то заданным. Это был эксперимент, который динамично изменялся, в том числе и в организации труда. Примерно до 1925 года в коммунах преобладал принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям», т.е. уравнительный подход. При таком подходе отсутствовала связь трудового вклада и потребляемой доли благ, а отсюда возникали и проблемы в организации труда. В чём суть проблемы? Как отмечает Д. Дюран дело в том, что «почти везде, где введена уравнительная поденщина, в результате получалось равнение на худших работников». Среди коммунаров поднимались споры о том, кто больше переработал или наоборот не доработал. Такая ситуация приводила к «осознанию неравенства разных работ и работников, к рассуждениям о разном вкладе участников коммуны», что не самым благим образом сказывалось на коммуне.
Уравнительная система организации труда просуществовала до 1926 года, когда в уставе коммуны начало говориться о том, что работники должны получать плату за свой труд.
С этого момента заработная плата устанавливалась в зависимости от профессиональной категории, т. е. специалистам платили больше, чем людям с низкой квалификацией. Каждый коммунар получал за свою работу долю от общего дохода коммуны соответственно выработанным трудодням. Мужчинам полагалось выработать 300 дней, женщинам – 260 дней.
С введением заработной платы усилилась трудовая дисциплина, за нарушение которой грозил денежный штраф (порча имущества, асоциальное поведение) или вычитание отработанных дней (опоздания, прогулы).
Для понимания, какой была коммуна до введения заработных плат и после, обратимся к мнению Адриана Топорова, советского писателя, литературного критика, публициста, просветителя, учителя, эсперантиста, автора книги «Крестьяне о писателях» (1930), чью деятельность мы ещё рассмотрим много ниже.
А. Топоров приводит высказывания руководителей о рядовых коммунарах (слова коммунаров вставлены здесь как их прямая речь) коммуны «Крестьянин» Барнаульского округа.
«Прежде, бывало, молишь людей на работу или чуть в шею не выгоняешь из хаты.
Приходишь:
— Анисья, вязать!
— Я ещё не стиралась. Почему всё я да я, а Татьяну, вон, не зовёте?
Не пойду. […] Так-то вот и ходишь по коммуне, ищешь работников до самого полудня.
Теперь не то. Каждому заработать охота.
Не берегли ни капельки коммунальное добро. Разорвал-разорвал, испортил-испортил. Чёрт с ним! В коммуне, дескать, хватит. А теперь-дудки! Каждый бережёт вещь, потому что её заработать самому надо.
Раньше мы каждый год людей на сторону нанимали. А нынче-ни копейки на сторону на рабочих не ушло, и отработались раньше единаличников ».
Комнаты-кабины, квартиры-ячейки и пластиковые дома-конструкторы: самые невероятные эксперименты советской жилищной архитектуры
С первых лет советской власти архитекторы с переменным успехом пытались решить проблему обеспечения жильем миллионов советских граждан. Некоторые решения были растиражированы и сегодня известны всем, другие идеи так и остались воплощенными в единственном экземпляре. Пластиковая пятиэтажка, где планировку квартир можно было менять, передвигая стены; общежитие-коммуна со спальными кабинами, которые запирались на весь день; двухуровневые квартиры-ячейки — вспоминаем самые неожиданные эксперименты советской жилищной архитектуры.
Дома-коммуны
Дома-коммуны решали не только практическую, но и идеологическую задачу. Считалось, что воспитать свободного от мещанских ценностей «нового человека» в старых архитектурных пространствах невозможно: для нового быта требовался новый тип жилья.
Самым ярким воплощением идеи перевоспитания с помощью архитектуры стали дома-коммуны, которые самим своим устройством должны были приучить людей к коллективизму.
Как правило, они состояли из жилого корпуса с компактными квартирами без кухонь и большого общественного блока со столовой, прачечной, детским садом, библиотекой. Предполагалось, что в своих комнатах жильцы будут только спать, а всё остальное — питаться, проводить свободное время, воспитывать детей — будут делать вместе.
Одним из самых радикальных образцов дома-коммуны стало общежитие Текстильного института (Москва, 2-й Донской проезд, 9).
Источник 
Источник
Архитектор и инженер Иван Николаев создал пространство, где все функции (сон, еда, учеба, отдых) жестко разделены, а жизнь подчинена строжайшему графику. 1008 двухместных комнат (а вернее сказать, кабин) площадью 2,3–2,7 м с раздвижными, как в купе поезда, дверями были рассчитаны только на сон. В них запрещалось даже оставлять одежду и личные вещи: учебники хранились в индивидуальных шкафчиках возле комнаты для занятий, предметы гигиены — в санитарном блоке. Из мебели в кабинах были только кровати: не было ни шкафчиков, ни столов, ни стульев. В первоначальном варианте проекта не было даже окон, а комнаты были еще меньше; но в окончательной редакции окна все-таки добавили. Весь день студенты проводили в общественном блоке: там были устроены столовая, библиотека, комнаты для занятий и кружков.
Вот как сам Николаев описывал распорядок дня в спроектированном им доме-коммуне:
«После пробуждающего всех звонка студент, одетый в простую холщовую пижаму (трусики или иной простой костюм), спускается для принятия гимнастической зарядки в зал физкультуры или поднимается на плоскую кровлю для упражнений на воздухе, в зависимости от сезона.
Закрытая ночная кабина подвергается, начиная с этого времени, энергичному продуванию в течение всего дня. Вход в нее до наступления ночи запрещен.
Студент, получив зарядку, направляется в гардеробную к шкафу, где размещена его одежда. Здесь же поблизости имеется ряд душевых кабин, где можно принять душ и переодеться. Приведя себя в порядок, студент идет в столовую. Вечерний звонок, собирающий всех на прогулку, заканчивает день. По возвращении с прогулки студент идет в гардеробную, берет из шкафа ночной костюм, умывается, переодевается в ночной костюм, оставляет свое платье вместе с нижним бельем в шкафу и направляется в свою ночную кабину. Спальная кабина в течение ночи вентилируется при помощи центральной системы. Применяется озонирование воздуха и не исключена возможность усыпляющих добавок».
Звучит как отрывок из антиутопии. Правда, социальный эксперимент продлился недолго: довольно быстро крошечные кабины стали использоваться как обычные комнаты в студенческом общежитии: в них и хранили личные вещи, и готовились к занятиям, и отдыхали.
Некоторые архитекторы предлагали еще более радикальные идеи переустройства быта. Один из самых ярких примеров — дипломный проект коммуны для горняков шахты в Анжеро-Судженске (Кемеровская область), разработанный студентом Николаем Кузьминым в 1928 году. В его доме-коммуне жилые блоки предполагалось разделить для 4 возрастных групп: дети, подростки (живущие отдельно от родителей), взрослые и пожилые. Достигая определенного возраста, жители перемещаются в соответствующий своей группе блок. Жилые комнаты (на 6 и 8 человек, отдельно мужские и женские, плюс 8 «двуспален» для супружеских пар) предназначены только для сна.
Для каждой возрастной группы архитектор с точностью до минуты расписал распорядок дня: подъем по сигналу радиоцентра, 5 минут на утреннюю гимнастику, 10 минут на умывание, 5 — на одевание, 3 — на дорогу до столовой, 15 — на завтрак.
Читайте также
Проект Кузьмина встретили с энтузиазмом: о нем писали в газетах и в журнале «Современная архитектура», а Всероссийский съезд Объединения современных архитекторов признал коммуну едва ли не образцовой. Но до реализации так и не дошло — напротив, очень скоро проект стали называть «хрестоматийным примером вульгарно-упрощенческого понимания идеи социалистического быта». Досталось и Николаеву, инициативы которого влиятельный журналист и редактор Михаил Кольцов высмеял на страницах «Правды». А специальное постановление ЦК ВКП(б) «О работе по перестройке быта» окончательно поставило крест на идее домов-коммун.
«ЦК отмечает, что наряду с ростом движения за социалистический быт имеют место крайне необоснованные, полуфантастические, а поэтому чрезвычайно вредные попытки „одним прыжком“ перескочить через преграды на пути к социалистическому переустройству быта, — говорилось в нем. — К таким попыткам некоторых работников, скрывающих под „левой фразой“ свою оппортунистическую сущность, относятся появившиеся в последнее время в печати проекты с немедленным и полным обобществлением всех сторон быта трудящихся: питания, жилья, воспитания детей с отделением их от родителей, с устранением бытовых связей членов семьи и административным запретом индивидуального приготовления пищи и др.
Проведение этих вредных утопических начинаний… привело бы к громадной растрате средств и жестокой дискредитации самой идеи социалистического переустройства быта».
Квартиры-ячейки
Но даже в 1920-е годы не все архитекторы подходили к жилищному строительству настолько радикально. Альтернативой домам-коммунам стали разработанные архитектором Моисеем Гинзбургом дома с квартирами-ячейками. Таких зданий в СССР было построено всего шесть. Во многих источниках ячейки по проекту Гинзбурга тоже относят к домам-коммунам, но это ошибка. На самом деле это здания переходного типа: в них еще сохраняются элементы частного быта, хотя некоторые шаги к обобществлению уже сделаны.
Эскиз Дома Наркомфина. Источник 
Дом Наркомфина (Москва, Новинский бульвар, дом 25, корпус 1) после реставрации. Источник
Гинзбург разработал шесть типов квартир-ячеек, но наибольшую известность получила так называемая ячейка F. Это была довольно компактная (35–36 м2), но при этом двухуровневая квартира: из передней лестница вела вверх, в гостиную, а оттуда еще на один уровень выше, в спальню. В гостиной потолки были высокими — 3,7 м, в прихожей, санузле и спальне — всего 2,3 м. Соседняя ячейка зеркально повторяла планировку первой, но уходила не вверх, а вниз. Такая планировка а-ля тетрис позволяла сэкономить пространство и более эффективно использовать строительный объем квартиры: так можно было разместить максимум жилых помещений на сравнительно небольшой площади. При этом перепад уровней создавал иллюзию очень просторного пространства.
Устройство ячейки F: зеленый и синий треугольники — спальни верхней и нижней ячеек, между ними общий коридор. Синяя и зеленая стрелки — входы в верхнюю и нижнюю ячейки. Звездочками отмечены жилые зоны верхней и нижней ячеек. Источник
Кухонная зона в ячейке F примыкала к гостиной и представляла собой нишу, которую можно было закрыть мобильной перегородкой или шторой. Предполагалось, что жильцы смогут приготовить здесь простой завтрак или разогреть купленную еду, а полноценно питаться будут в общих столовых (их планировали разместить в отдельном коммунальном блоке, вместе с детскими садами, прачечными и другими общественными пространствами).
Кухонный элемент в ячейке F. Источник
Также в каждой ячейке были компактные ванные комнаты. Окна всех квартир выходили на две стороны — благодаря этому ячейки получились очень светлыми, там очень хорошая вентиляция. Объединялись квартиры коридорами с ленточным остеклением, которые были устроены через этаж (они располагались посередине между «верхними» и «нижними» ячейками). Например, в московском Доме Наркомфина было всего два общих коридора — на уровне 2-го и 4-го этажей.
Гинзбург считал, что создание полностью типовых проектов жилых домов — путь в никуда, ведущий к «ужасающему однообразию».
По его мнению, жилая архитектура должна быть максимально гибкой: нужно разработать такие стандартные элементы, которые «можно было бы всячески комбинировать».
Дома с квартирами-ячейками именно таковы: в одном здании можно было разместить ячейки разного типа. В том же Доме Наркомфина на уровне 4-го и 5-го этажей располагалось 28 ячеек F (самых маленьких, рассчитанных максимум на двоих), на уровне 2-го и 3-го этажей — 8 больших двухуровневых ячеек типа K для семей (с кухнями и двумя спальнями), в торцах здания — сдвоенные ячейки типа 2F, а на верхнем уровне располагались комнаты типа общежития с ячейками на 1–2 человека с общим санузлом и душем между каждыми двумя комнатами. Была там и одна уникальная квартира — двухуровневый пентхаус площадью почти 100 м2, спроектированный специально для наркома финансов РСФСР Николая Милютина. Впоследствии, правда, большинство квартир «уплотнили»: ячейки F, рассчитанные на одиночек, заселили семьями, семейные сделали коммунальными.
Как устроен Дом Наркомфина. Фильм Шауры Хизбуллиной
Создатели проекта предполагали, что будущие обитатели домов должны въезжать в уже полностью подготовленное для жизни помещение. Поэтому специально для квартир-ячеек архитектор и художник Эль Лисицкий разработал комплекты типовой модульной мебели — частично встроенной, частично трансформируемой, чтобы житель в зависимости от потребностей мог собрать ее в разных комбинациях. Для кухонной зоны другая группа архитекторов разработала специальный «кухонный элемент»: встроенный шкаф с мойкой, плитой, вытяжкой, холодильным шкафом, разделочным столом и местом для посуды. К сожалению, большая часть этих идей так и осталась на бумаге (хотя в одном из домов с квартирами-ячейками, на Гоголевском бульваре в Москве, действительно были встроенные кухонные шкафы).
Проект кухонного элемента. Источник
Впрочем, и сами дома с квартирами-ячейками так и не получили распространения. Хотя уже в позднесоветское время архитекторы пытались вернуться к этой идее. Так, на Канонерском острове в Ленинграде в 1980-е был построен экспериментальный дом, где даже однокомнатные квартиры были трехуровневыми, а общие коридоры, куда выходили двери квартир, тоже были располагались через этаж.
Дом на Канонерском острове (Санкт-Петербург, Путиловская набережная, 8) выглядит стандартно, но внутреннее устройство у него сложное. Фото: Дмитрий Кояш, источник
Многоквартирные дома-конструкторы из пластика
С пластиком как строительным материалом во второй половине XX века активно экспериментировали во многих странах. Так, в 1957 году в Диснейленде (США) построили пластиковый «дом будущего»: футуристичный коттедж-конструктор, проект которого разработали в Массачусетском технологическом институте (дом в качестве аттракциона простоял в парке десять лет, но в 1967-м был снесен).
Дом будущего в Диснейленде. Источник
В начале 1960-х проект пластикового дома представил французский архитектор Жан-Бенджамин Манневал. Его дому повезло больше: он был запущен в производство, некоторые из таких домов сохранились до сих пор. В конце десятилетия с жилищами из пластика успешно экспериментировали финские архитекторы, а немец Дитер Шмидт выстроил такой дом для себя и своей семьи.
Пластиковые дома финского архитектора Матти Сууронена. Источник
Советские архитекторы не отставали — наоборот, эксперименты с пластиком они начали раньше большинства зарубежных коллег. Так, уже в 1961 году в Ленинграде построили первый опытный образец индивидуального жилого дома из новых материалов. Авторами проекта были архитектор Алексей Щербенок и инженер Леонид Левинский. Дом был двухэтажным: первый (технический) этаж высотой 2,2 метра — из стеклоблоков, второй (жилой) — из армированного пластика с толщиной стен 14 см.
Источник 
Ленинградский пластиковый дом. Источник
Из пластиков здесь было абсолютно все: окна из оргстекла, трубы из винилпласта, обои из полихлорвиниловой пленки.
Жилая площадь составляла 49 м2: комната, кухня, совмещенный санузел, кладовка и небольшая терраса. В экспериментальном доме никто не жил: его возвели, чтобы изучить эксплуатационные показатели стройматериалов из пластмасс.
Строить из пластика было относительно дешево: себестоимость дома составляла 850 рублей (для сравнения: себестоимость двухкомнатной квартиры в стандартной блочной хрущевки меньшей площади — около 3000 рублей). Однако проект так и не запустили в серийное производство. Частично потому, что дом оказался дорогим в инженерном обслуживании, частично по идеологическим причинам: по мнению властей, такие дома будут воспитывать в советском человеке ненужный индивидуализм.
Впрочем, наработки не пропали даром. Уже через несколько лет архитекторы замахнулись на куда более масштабный проект — пятиэтажный многоквартирный дом, где стены, полы и всё оборудование было сделано из синтетических материалов.
Здание построили в Москве, в 4-м Вятском переулке, в 1963 году. Несущие конструкции были из железобетона, но внешние навесные панели были полимерными. Снаружи они были покрыты стеклопластиком, изнутри — гипсоволоконными плитами, а пространство между ними было заполнено пенопластовой крошкой. Толщина таких панелей составляла всего 10 см, вес — 270 кг. Стыки между панелями тоже заполняли полимерными материалами. Ванны и умывальники в доме сделали из стеклопластика, водопроводные трубы — из полиэтилена.
Источник 
Московский пластиковый дом. Источник
Планировка в целом походила на планировку типовых крупнопанельных домов — с той разницей, что несущие стены были расположены не по границам комнат, а по границам квартир, а вместо межкомнатных перегородок использовались передвижные шкафы. Это позволяло жильцам легко перепланировать квартиру в зависимости от потребностей: на площади в 33 м2 можно было, меняя положение шкафов, получить 5 разных наборов комнат.
К сожалению, в эксплуатации дом оказался не таким идеальным, как о нем писали в газетах. Пластики были недолговечными, и вскоре здание начало «сыпаться»: в нем ломалось то одно, то другое. Так что уже в 1980-х жильцов расселили.
Судьба экспериментальных домов сложилась по-разному. От пластиковых остались только фотографии: и ленинградский, и московский дом давно снесены. Здание общежития Текстильного института полностью реконструировано: комнаты расширили, большинство общественных помещений превратили в жилые (но посмотреть, как всё было устроено раньше, по-прежнему можно: на первом этаже воссозданы жилые комнаты). Больше всего повезло домам Гинзбурга: Дом Наркомфина недавно был отреставрирован по проекту мастерской Алексея Гинзбурга, внука автора оригинального проекта, а в одной из «ячеек» Дома специалистов Госпромурала в Екатеринбурге в 2017 году открыли музей конструктивизма «Ячейка F».