Потому что дети вырастают
«Мам. Время вышло. Мне надо идти»: как вы поняли, что дети выросли?
Однажды это случается с каждым родителем. Вмиг. Враз. Наотмашь. Ребенок вырос. Вот только что был сладкий бубличек, пах молоком и мятой, а тут — когда время пролетело? — басит в коридоре и хлопает дверью. Или начинает зарабатывать деньги и вручает всей семье подарки с первой зарплаты. Или говорит: «Мама, папа, мы будем жить с Дашей». Вариантов уйма. Сегодня в «Родительском клубе Littleone» мамы и папы рассказывают, когда и как они почувствовали, что их дети выросли.
Ира Форд, журналист, мама Яси (12 лет) и Гоши (8 лет):
«В 6 лет Гоша пропал в Ялте. А когда нашелся, то рассказал, что испытывал свою смелость. И психолог сказал: «Поздравляю. Раннее взросление. Давай свободу орлу». И после Гоша стал сам ходить в магазин: за кефиром, хлебом, мороженым, бананами и чем хочешь. А я смотрела на то, как он выгребает дома сдачу из карманов, как достает из сумки батон и молоко и понимала — вырос парень, вырос.
А когда Ясе было 9 лет, она вышла в районный тур конкурса «Суперпамять». Дети пришли на мероприятие после школьного дня, с рюкзаками, уставшие. К тому времени, как конкурс стартовал, я уже скисла и сдулась — от усталости и волнения. А когда дали задание запомнить 15 слов в том порядке, что назвал ведущий, я могла только моргать глазами и фотографировать. И тут я услышала, как Яся повторяет все. Я расплакалась потому, что увидела — сейчас она круче меня, сильнее, спокойнее, умнее и все такое. Она выросла. Вот прямо сейчас повзрослела и выросла.
Однажды Гоша обнял меня крепко на пороге квартиры, а потом резко, чтоб не передумать, повернулся к двери и ушел. В школу. А когда вернулся, сказал: «Теперь я сам. И в школу, и обратно. У меня получилось». Вырос.
Сейчас Яся — подросток, и я снова вижу, как она выросла. Как она сепаратизируется. Как ей хочется побыть маленькой. Как она старается быть совсем взрослой и вставляет «Ну, короче» к месту и не очень. Как я очень сильно нужна ей со всем этим: «Надень шапку», и «Возьми деньги на маршрутку». Как она смотрит на меня серьезно и говорит: «Мам, ты же поймешь, что если я звоню тебе после школы и говорю, что иду домой, а в трубку кричат: «Яся, бросай курить!», то это не значит, что я курю, а?».
А Гоше уже 8 лет. Он заработал первый гонорар, снявшись в рекламе. И второй, поучаствовав в озвучке сериала. И сказал: «Хочу купить себе телефон. Но сначала куплю всем подарки. Всем-всем». И купил. Мои дети растут и вырастают. Веха за вехой. Как и дети других родителей.
Светлана, 56 лет, мама Анны (22 года) и Дарьи (30 лет):
«Даше было 9 лет, и она училась плавать. До последнего дня августа мы плавали в теплом пруду на даче. Даша наглатывалась воды, но упорно училась. Поплыла в последний день перед отъездом. А в городе вдруг стала плохо себя чувствовать. Не могла ничего есть, жаловалась на боль в животе и тошноту. И вдруг пожелтела. Стало ясно — гепатит. Видимо, из пруда. Надо ехать в больницу. Она была делом привычным, но я всегда лежала с Дашей. А сейчас впервые ей предстояло отправиться в больницу самостоятельно: «Собирайся, детка. Ничего не поделаешь».
Даша, обычно очень эмоциональная, молча кивнула, достала тетрадь и стала что-то писать.
— Я обещала сдать сочинение. Если я этого не сделаю, я подведу учительницу.
Она написала большое сочинение. Закрыла тетрадь, отложила ручку и сказала: «Я готова».
Она не истерила, не грузила меня своими чувствами. Она была собрана и спокойна. И я поняла, какая у меня взрослая дочь.
Потом еще были этапы, когда я снова говорила себе: «Даша выросла». Но совсем-совсем дочь выросла, когда уехала в Ярославль, окончив университет. Сказала: «Я чувствую, что так надо». Она прожила в Ярославле 3 года в трудных условиях: в общежитии, почти без денег. А недавно она мне объяснила: «Ты была для меня слишком хорошей мамой. Мне надо было все узнать самой. Научиться готовить, выживать, понимать, чего хочу я сама. Только тогда я смогла вернуться». И когда Даша вернулась — она была не просто моя повзрослевшая девочка. Это был уже другой человек: независимый, не нуждающейся во мне, чужой, окончательно взрослый. Так дочь отделилась резко и неотвратимо.
Сейчас она ничего не просит. Не спрашивает совета. На мои откровения и попытки сблизиться, смотрит с высоты своих 30 лет со вздохом нетерпения и усталым видом. Я нервничаю, как перед директором школы, тороплюсь, стараюсь отбарабанить текст, чтобы закончить тему до того, как она скажет: «Мам. Время вышло. Мне надо идти». И я никогда не успеваю договорить, доплакать: «А, ну конечно, беги!». Я не чувствую ее включенности: всегда через стену, через время, через вздох нетерпения. Что такого я сделала в твоем детстве, чем я так обидела тебя, моя старшая любимая девочка? Каждый раз после разговора я чувствую боль. Я пыталась не затрагивать особенно ранящих тем, не откровенничать, скользить по поверхности. Тогда не больно. Но тогда зачем?
Она не просит меня посидеть со своей дочкой: нанимает няню. Почему? «Я не хочу покушаться на твое время. Приезжай когда хочешь. Приезжай, если ты сама этого хочешь. А мы обойдемся, если ты занята. »
Я чувствую вину, что в ее детстве слишком нагрузила ее. Она была мне подругой, самым близким человеком, я обрушилась на нее всей мощью своего одиночества. Как будто процесс отделения не завершился. Произошел обрыв.
С младшей все не так. Аня росла в тени старшей сестры. Никак не проявляла себя. Старшая дочь очень сильно болела, мы все носились с ней. А Аня была терпеливая, ничего себе не просила, соглашалась с тем, что ей все достается по остаточному принципу. И однажды мы взяли ее пятилетнюю в поход, как взрослую. Она была так счастлива, что идет вместе со всеми: несла рюкзачок, ни разу не пожаловалась на усталость. Мы прошли 12 км. И я поняла, что она уже большая.
В 12 лет Аня была вожатой в младшем отряде в лагере. Я восхищалась ее заботой и нежностью, ее бескорыстием и добротой. Она отдавала свою одежду, если кто-то мерз. Она ложилась спать, только когда все ее детки уснут. А для этого она по полночи читала им книгу.
Сейчас Аня — студентка. Она тоже живет не дома. Но приезжает каждую неделю пожить со мной на 3 дня. Мы с ней спорим. Иногда ругаемся. Рядом со мной она может побыть маленькой, покапризничать, поплакать. Я очень много и долго ее слушаю. Она подробно рассказывает обо всем. Я вынуждена ее прерывать. Потому что на работе, потому что ночь, потому что есть еще дела. Она обижается. Ходит за мной по квартире и рассказывает бесконечно. С ней мне легко. Я ей не мешаю быть взрослой. Когда она не со мной, то прекрасно и твердо принимает решения, много работает, отлично учится. Она не бывает беспомощной. И все-таки спрашивает совета, но с полным правом его не применять. Она идет своим путем. Я стараюсь ее поддерживать.
Младшая и в самом раннем детстве удивляла своей взрослостью. Это замечали все — и старушки в трамвае, которые сажали ее к себе на колени, и учителя в начальной школе. Поэтому я не особо заметила момент ее взрослости. Как-то прошло все гладко и безболезненно. И сейчас я чувствую вину перед Аней за то, что в ее раннем детстве все внимание было отдано старшей.
P. S. Когда рассказывала про Дашу, я плакала и заново переживала нашу с ней историю. А потом, на следующий день, что-то поменялось в мире и во мне. Я приняла себя матерью взрослой дочери. Но какая бы она ни была взрослая, я — мама. А значит, всегда старшая.
Я больше не перекладываю на Дашу ответственность за решения. Я хочу сидеть с внучкой и не жду приглашения — прямо говорю об этом. Я мама, и поэтому говорю открыто, а не жду, когда Даша догадается. Я мама и принимаю ее отделение или отрыв. Она для меня все равно моя детка, которая может ошибаться, злиться, делать то, что мне не нравится».
Лена, 39 лет, мама Владимира (15 лет), Кати (11 лет) и Риты (8 лет):
«Как я понимаю, что мой ребенок вырос? Шаг один: он может дойти и доехать куда-то по городу без сопровождения. Ты первое время сидишь, немного паникуешь, но понимаешь, что это неизбежно, и режим «за руку» переходит в дистанционный формат. Так проходит года три-четыре. Тебе кажется, что ты привык. Ребенок освоился в пространстве. Но дальше — больше. Шаг два: «Я останусь дома» — это про сепарацию. Когда семья, к примеру, едет отдыхать в парк. Но человек 15 лет говорит: «Я посижу дома», и мы не заставляем его проводить время с семьей, понимая, что дело не в том, что он «дурак», «неблагодарный», и ничего не понимает. Просто он уже взрослый человек, и у него могут быть другие планы, не только родительские.
Вове, моему старшему ребенку, сейчас 15. Я его понимаю и даже отстаиваю позицию перед нашим папой, которому такой подход не очень понятен. И в то время как муж считает: «Чем в телефоне сидеть, лучше пусть воздухом подышит в парке», я понимаю, что сегодняшнее одиночество сына — это про взросление. И Вова мне благодарен за понимание. Я это чувствую. Ведь в моменты, когда он дома, а вся остальные нет, он особенно по-взрослому отзывается на просьбы типа «вытащи мясо из морозилки и почисти картошку к нашему возвращению», разделяя взрослые заботы и подчеркивая, что он реально с нами.
Во взрослении детей мне тяжело дается передача обязанностей по покупке и выбору себе одежды. Я считаю, что человек обязательно должен этому научиться. Даже если он мужчина. А сын будет в рубище ходить, но в магазин ни за что не пойдет. Поэтому до сих пор все покупаю я, на свой вкус — Вову устраивает. А в остальном взросление сына далось мне легко: у нас абсолютно одинаковый взгляд на хорошо и плохо. И, например, на стройку с пацанами сын вряд ли пойдет: сам считает это детской и опасной глупостью.
И, конечно, я понимаю, что это не конец взросления. Хотя бы потому что сама я взрослею уже почти 40 лет!».
Татьяна, 45 лет, мама Павла (22 года):
«Когда сын родился, я стала думать, как его воспитывать, чтобы он стал сильным и самостоятельным мужчиной. И решила, что сделаю все от меня зависящее, чтобы научить его зарабатывать, уважать других людей и понимать себя. Чтобы он стал взрослым как можно раньше. Сейчас я считаю, что у меня это получилось.
Когда Паше исполнилось 10 лет, я развелась с его папой. У меня начались отношения с другим мужчиной, назовем его Ю., успешным военным, которому не очень нравилось женское влияние на Пашу — мое и бабушкино. Однажды, когда мы решали, кто повезет Пашу на занятия в центр города, Ю. спросил: «Паш, ты взрослый?». Он ответил: «Да!». И Ю. сказал: «Ну и езжай сам». И сын поехал, хоть дорога была дальней. Я переживала за него, но понимала, что это правильно. С этого момента я стала больше уважать сына, видеть его мужественность, ответственность.
Взросление Павла происходило в несколько периодов. В 5 лет он начал говорить со взрослым миром, понимая, что его мнение важно. Потом — сам перемещаться и расширять радиус перемещений: если в 7–8 лет это был двор и школа, то в 10 лет — центр города, дальше — соседние города, другие страны. Уже сейчас я понимаю, что мой сын — гражданин мира.
Еще показатель взросления — то, как Павел начал принимать решения о себе, выбирать себе компанию, девушку, проявляя себя как смелый мужчина; затем — решать, в каком вузе учиться, где работать и жить.
Временами переносить его взросление было трудно. У него была не очень хорошая компания в школе, но ему надо было самому понять, куда этот путь ведет. Увидеть разницу. Самому принять решение о выборе круга общения. Потом, когда он уехал в Москву учиться, он подрался. Мне хватило ума не ехать в столицу, он смог сам решить все, и я гордилась тем, как он разрулил ту кашу, что заварил.
Сейчас, когда Павел взрослый, мне просто с ним. Мне легко любить и уважать, видеть, какой он с женщинами, с друзьями, какой он умный и сильный. Он суперский и замечательный сын. И я горжусь им.
Я его как-то спросила: «Ты сам-то как понял, что повзрослел окончательно?». И вот что Паша ответил: «Я еще не понимаю, что я вырос, и не считаю себя взрослым. Сейчас многие лет в 30 совсем не взрослые, позволяют себе оставаться инфантильными. У меня были чек-поинты взрослости: лет в 13–14 осознал, что уже не ребенок; в 13 поехал с другом в Кембридж, выпил, покурил и начал общаться с «крутой» компанией восьмиклассников; потом был переезд в Москву, романтические истории в 10 классе. Самое сильное ощущение взрослости настигло на стажировке в Голландии — сам отправился в поездку, полностью нырнул в незнакомую среду, испытал стопроцентную оторванность, осознал, каково это — самому справляться с тем, что бывает грустно. И понял, что готов взрослеть дальше. Это непросто, но круто».
А еще я спросила его о своих методах воспитания. Паша рассказал: «У нас с тобой очень либеральные и доверительные отношения без гиперопеки. Я лет с 14–15 мог спокойно отпрашиваться в гости или какие-то поездки, поэтому врать и хитрить приходилось только на ранних этапах переходного возраста. Ты почти ничего мне не запрещала, но всегда говорила о своих опасениях. Были определенные границы: в плане пространства в квартире, уборки, денег, обязанностей по дому. В общем, была свобода, но не было вседозволенности. Наверное, поэтому я не могу сказать, что мне чего-то не хватало. Круто, что в любой ситуации я могу посоветоваться с мамой на разных уровнях.
Я всегда очень гордился тем, что у меня такая мама, и все мои друзья любили ходить в гости и вместе проводить время, хотя обычно со многими родителями достаточно душно общаться, когда ты подросток. Взрослеть с тобой было круто».
Юля, 46 лет, мама Михаила (22 года), Алексея (14 лет), Аглаи (7 лет)
«Я поняла, что Миша вырос, когда наши теплые взаимоотношения, которые были в раннем детстве и в начальной школе, стали более отчужденными, не такими доверительными. Это происходило постепенно, но очень ярко и болезненно. Миша — мой первый ребенок, я была не готова к тому, что он так рано обрезал контакт с родителями и обрел самостоятельность.
Старшему сыну было 8 лет, когда родился Алексей. Именно после появления на свет брата у Миши начался период взросления, ревности, отделения от нас. Продолжался он лет до 15. Миша дома был замкнутым, избегал общения, не хотел рассказывать что-то о себе, друзьях или школе. Я пыталась наладить контакт, но сын очень оберегал свою самостоятельность, говорил: «Это моя жизнь, я хочу сам». Я всегда пыталась найти баланс ненасилия, с одной стороны, а с другой — твердости. Я хотела дать детям пространство, где каждый мог бы опереться на себя и принимать решения. Трудно было найти ту точку, когда и поддержка моя была, и самостоятельность, да еще я без паники от происходящего. С 15 до 20 лет сын был совершенно сепарирован, он был «отдельным», ему было важно прожить свой этап, набить шишек. Для меня вехой стал тот день, когда Миша первый раз не ночевал дома – он сбежал к своей девушке и не брал трубку всю ночь, и я сходила с ума от волнения. Ему было 16 лет, я не спала всю ночь, пока он не вернулся. Это была сильная встряска. Я чувствовала тоску по близкому контакту с сыном, когда понимала, что ничего сделать не могу, что Миша ускользает и больше не вернется ко мне тем малышом, которого я любила. Поддержку позже я нашла у своего духовника. Он как-то четко объяснил: все, что могла ему дать, а это было только хорошее, я уже дала. Теперь остается только молиться за него и благословить на самостоятельную жизнь, то есть признать в нем взрослого человека и отдать ответственность за его жизнь ему самому. Сегодня, когда сложный период позади я вижу, что Миша вырос. В тот момент, когда ему исполнилось 20, в нашу жизнь вернулись разговоры, тактильность, объятия. Я думаю, что круг замкнулся. Нет, он не стал нас пускать в свой внутренний мир, но он много говорит и готов слушать мое мнение, искренне интересуется моим опытом.
Сейчас в фазу взросления входит средний ребенок. Алексей совсем другой, не такой, как Миша. Его взросление я переживаю совсем иначе. Я понимаю, что более спокойна. Я могу быть рядом, объяснять, обсуждать, надеяться на то, что он услышит. Чаще всего просто не трогать. Теперь я отношусь с уважением к взрослению сына. Понимаю, что я могу быть рядом, но при этом разрешить жить ребенку свою жизнь, заменив слово «должен» на «ты можешь это делать, а можешь не делать, ответственность будешь нести сам». Его взросление я переживаю совсем иначе, чем с Мишей.
С дочерью, думаю, все будет и вовсе по-другому. Она девочка, у нее другой характер, она очень сильная личность и при этом очень открытая. Еще я понимаю, что дети проживают тот опыт, что должны получить и что мне напрягаться бессмысленно. Можно, если получится, расслабиться и жить больше своей жизнью, просто показывая разные варианты развития событий. И при этом всегда быть рядом, чтобы поддержать».
Мама написала пост о том, как летит время, и как грустно, что дети выросли — его перепостили тысячи раз
Ники Уилсон на днях опубликовала у себя в Facebook трогательный пост о том, как она пришла в супермаркет за покупками, смотрела на мам, которые как могли отбивались от бешеных тоддлеров, но ощущала не облегчение, а глубокую грусть. Ее эмоции тут же разделили все родители повзрослевших детей — в итоге пост получил 17 тысяч шеров. Запаситесь платочками, вот он!
«Поехала сегодня утром в Таргет — и в итоге теперь меня переполняют эмоции.
Супермаркет был полон молодых мам. У многих было двое или даже больше детей. И все эти дети конечно пытались выпрыгнуть из тележки, выпрашивали сладости, умоляли (некоторые — рыдая) вернуться еще раз в отел игрушек, кто-то из малышей почемучкал без остановки пока мать просто машинально кивала. Ну, в общем, вы знаете, как это бывает.
Некоторые из мам улыбались. Некоторые были явно растеряны или раздражены, многие буквально ожидали истерики с минуты на минуту. В общем, классический поход в супермаркет с маленькими детьми.
Я посмотрела в свою тележку. Она была пуста. Нет, в ней лежали вещи для дома, за которыми я и приехала (туалетная бумага, мешки для мусора, бумажные полотенца). Но никто не висел на моей тележке, выливая на себя яблочный сок. В моей руке не было маленькой ручки, рядом не шел кто-то маленький, об кого так легко споткнуться. В моей тележке не было влажных салфеток, памперсов и органических пюрешек. Я посмотрела на эту пустую тележку, и мое сердце сжалось….
В общем, я решила остановиться и просто понаблюдать за мамами, снующими вокруг. Мне так хотелось произнести вслух то, что я сама так часто слышала от более старших женщин, которых встречала в 8 утра в супермаркете, обвешанная пакетами и детьми — «наслаждайтесь! Это так быстро пройдет», или «о, я помню своих детей в этом возрасте!».
Но я не стала ничего говорить. Потому что эти слова не значат ровным счетом ничего, когда ты замотана бытом с малышами. Они не стоят ничего, когда вся твоя жизнь состоит из бесконечной готовки и укладывания спать. Они не стоят ничего, когда тебе хотелось бы, наконец, пообщаться с кем-то своего возраста, но в голове у тебя нет ни одной цельной мысли.
Они не стоят ничего до тех пор, пока ты случайно не заедешь в супермаркет одна, забросив своего старшего в школу, думая о том, сделал ли он домашку по алгебре. И вот ты смотришь вокруг на этих мам, вспоминаешь, как сильно тебе хотелось тогда этой свободы, и вдруг осознаешь, как одиноко тебе стало, когда ты получила, наконец, эту желанную свободу.
Так что, мамы малышей, наслаждайтесь, потому что это время пройдет ТАК БЫСТРО. Однажды вы посмотрите на пассажирское сидение справа от себя — и увидите там взрослого парня. Наслаждайтесь моментом, ведь вы не можете его задержать!
И если вы видели странную тетку, которая пялилась на вас сегодня утром в супермаркете — спасибо за всю эту гамму ощущений»
Вы замечали, что дети вырастают уверенные а другие не могу и слово сказать?
Как известно, в России школьники предпочитают кроссовки. Может, сейчас что-то изменилось, но в моё время все дети прям с первого класса ходили в школу в спортивной обуви.
А, например, те люди, которые прошли через горнило европейского школьного образования, говорят, что в школу они обязаны были носить кожаные туфли. А кроссовки им разрешали носить только во время уроков физкультуры.
Казалось бы, какая разница? А разница, друзья мои, космическая. Дело в том, что когда какой-нибудь лондонский Уильям надевает утром начищенную кожаную обувь, он чувствует себя иначе, потому что обут точно так же как член парламента или пэр.
А когда российский школьник отправляется в школу в кроссовках, совершенно понятно, что носить костюм и рубашку под кроссовки неумно, и учительница поставит перед классом и выругает у доски:
— Ну зачем это?! А?! Что ты как клоун вырядился!?
В результате, даже если родители умеют привить школьнику вкус, научить его носить классическую одежду и чувствовать себя комфортно в модельной обуви, школа не даёт эстетическому чувству ребёнка ни малейшего шанса.
В чём тут глобальная разница:
Когда ребенок носит кроссовки, у него подсознательно формируется установка, что места, где собираются власть имущие, не для него. Потому что власть имущие носят кожаные туфли и костюмы, другую униформу.
Если он попробует напялить это на себя, без привычки всё будет плохо сидеть и выглядеть нелепо. Это кошмар! Это ужас! На него будут смотреть, как на чучело, и в психике ребёнка попытка одеться как состоявшиеся в жизни взрослые, как образец и пример для подражания, будет запечатлена как позор. И, глотая слёзы, он пойдёт домой, чтобы отыскать свои проверенные временем кроссовки и не лезть со своим кроссовочным рылом в модельный ряд.
В итоге мы получаем человека, который не уверен в собственном праве занимать в жизни то место, которое он сам хочет.
Синдром опустевшего гнезда. Когда вырастают дети.
«Синдром опустевшего гнезда» — красивое, поэтичное название одного из самых сложных периодов семейной жизни: выросшие под надежным крылом родительской любви и заботы дети начинают взрослую, самостоятельную жизнь, а родителям приходится строить свою жизнь уже совсем в других, непривычных для них условиях. О некоторых психологических нюансах этого кризисного жизненного этапа пойдет речь в этой статье.
Безусловная любовь
Маленький ребенок зависит от родителей и физически, и эмоционально. Ему необходимо ощущение защищенности, заботы и любви. Без них он не выживет и не вырастет полноценным человеком. И этой своей зависимостью он, едва родившись и еще никак не проявляя ответных чувств, накрепко привязывает души и сердца родителей. У замечательного русского поэта Валентина Дмитриевича Берестова есть такие строки:
Любили тебя без особых причин:
За то, что ты внук, за то, что ты сын,
За то, что малыш, за то, что растешь,
За то, что на папу и маму похож.
И эта любовь до конца твоих дней
Останется тайной опорой твоей!
Однако безусловная любовь к детям в последнее время превратилась в невроз, который усиленно навязывают семьям средства массовой информации и реклама. Со страниц журналов, с рекламных щитов, с экрана телевизора смотрят на молодых родителей умиленные лица глянцевых пап и мам в обнимку со здоровыми ангелоподобными детьми, которые никогда не капризничают, не грубят, не совершают плохих поступков. Рекламные родители никогда не испытывают к своим чадам ни гнева, ни раздражения, ни обыкновенной человеческой усталости. У них море любви, приятия и обожания.
Почти не говорится о том, что любовь к ребенку вовсе не обязана расцвести в сердце матери, а особенно отца, сразу, буквально с момента об известии о грядущем прибавлении в семействе. Любовь к ребенку может прийти далеко не сразу. Периодами она «вянет» и «прячется», а минуты умиления и нежности — скорее награда, нежели постоянный фон родительства. Результатом такой односторонней рекламы становится непреходящее чувство вины и неудовлетворенности, «опустившихся рук» у многих, особенно молодых и неопытных, родителей.
Здесь на помощь должен прийти здравый смысл, многовековой народный опыт и учение Церкви.
Дети во все времена были благословением Божьим, одним из главных предназначений семьи. Но экзальтированное, сверхэмоциональное отношение к их рождению и воспитанию не было распространено до недавнего времени и не поощрялось ни обществом, ни Церковью. Дети приходили в мир во славу Божию, чтобы вырасти под крылом родителей, набраться сил и улететь в большой мир — найти свой путь в жизни, свою дорогу и призреть, т.е. позаботиться о родителях в старости. Чрезмерное умиление, излишнее внимание и даже длительная скорбь при утрате не поощрялись. «Бог дал, Бог и взял» — поговорка вовсе не черствая или безразличная, а калька, срез религиозно-бытового отношения к таинству рождения. Рожденный человек никогда не считался собственностью и принадлежностью родивших его. Не случайно отмечали даже не день рождения, а именины, день ангела человека. Основной заботой родителей была ответственность за душу, жизнь и здоровье пришедшего в мир. И не потому, что семьи преимущественно были многодетными. Просто многовековой опыт народа убедительно доказывал, что за заботой и ответственностью приходит и любовь. Только не экзальтированная, невротически-показная, а более спокойная и мудрая, не собственническая. Именно взвешенное, без экзальтации, чувство помогает правильно относиться как к рождению и смерти, так и к отрыву выросших детей от семьи.
Коллекция страхов
Итак, дети выросли. Юридически и социально они стали взрослыми. Что же происходит с родителями? Какие новые подводные камни ждут семейный корабль?
Происходит резкая перестройка всей семейной системы. Возникает необходимость переоценки своих жизненных целей, задач, уклада. Жизнь, много лет подчиненная заботам по взращиванию и воспитанию детей, вдруг резко меняется. Это всегда происходит «вдруг», поскольку наша психика инертна и меняется, перестраивается гораздо медленнее жизни. Тому, кто привык отвечать за чью-то жизнь, непросто в одночасье сменить характер этой ответственности. Принять, что твои заботы стали вызывать протест и раздражение, а мудрые советы не берутся в расчет или берутся с сильными поправками.
Многие привычные действия, связанные с бытом семьи, претерпевают изменения. Часто резко меняется режим жизни. Одна дама так прокомментировала свой гастрит, обострившийся на фоне замужества дочери и ее переезда в другой город: «готовить стало не для кого».
Обостряется страх — за детей, за их жизнь, судьбу. Усиливается желание закрыть их собой от жизненных тягот, облегчить их ношу, защитить, помочь, и вместе с этим возникает переживание, что теперь, издали, не сможешь этого сделать. И, если не лукавить перед собой, присутствует страх остаться без внимания и заботы детей — годы-то идут, а запас душевных и физических сил уже начинает сигнализировать о возможном скором истощении.
Усиливается гнетущее чувство неоцененности: «Мы тебе (вам) всю жизнь посвятили, а ты (вы)!» — в различной вариации и с разными интонациями. Все хотят быть понятыми и оцененными, всем важно слышать слова благодарности за свои труды и жертвы, даже если разум настойчиво советует не ждать этого. Парадокс же заключается в том, что чем больше мы отдаем без надежды на благодарность, тем больше этой благодарности получаем в ответ. Говоря цитатой из «Парадокса Чуковского» того же В.Д. Берестова: «Пишите бескорыстно — за это больше платят!» Так что стоит растить детей бескорыстно, а не в надежде на возможные дивиденды.
Грядет собственный возрастной жизненный кризис. В семьях, где только один ребенок, период «опустевшего гнезда» приходится на 40–50-летний возрастной рубеж родителей. Рубеж серьезный, когда впереди начинает маячить склон «горы жизни» и подводятся профессиональные и личностные итоги. Чем больше впереди профессиональных и личных перспектив, возможностей для развития, тем безболезненнее и конструктивнее этот этап переживается.
На фоне возрастного кризиса зачастую расцветает и семейный. Особенно часто в нем повинны мужчины, которые не ощущают климактерических изменений и пока вовсе не готовы делать центральным содержанием жизни воспитание внуков, — новые горизонты еще манят, и сил для их достижения пока хватает. Многие мужчины в разговоре с психологами откровенно говорят: «Доживать я не готов, я еще в полном порядке». Однако некоторое снижение жизненного тонуса испытывают и они, а в качестве «средства омоложения», случается, выступает молодая и физически привлекательная… Явление это сложное, требующее отдельного обстоятельного разговора. Единого рецепта здесь быть не может — у каждой пары свои особенности жизни в этот период, но психологи хором твердят одно: «Берегите мужчин!» Им гораздо труднее перестроиться. И чем более заботливая, понимающая, не поглощенная исключительно семейными проблемами жена идет с ним рука об руку по жизни, тем легче пара проходит это испытание.
Осложняет ситуацию банальный «бытовой вопрос». Если родители вынуждены помогать взрослым детям материально, им гораздо труднее перестраиваться и принять их психологическую автономность. И это закономерно. Ведь реально взрослый человек социально и финансово самостоятелен, в противном случае его продолжают воспринимать как ребенка. В европейской культуре, где традиционно менее сильны родовые связи, дети получают опыт самостоятельной жизни и ответственности за себя гораздо раньше. Как и любое явление, назвать этот опыт однозначно положительным нельзя, но нацеливать детей на самостоятельное, ответственное поведение стоит. Народная мудрость гласит: «Если хочешь позаботиться о ребенке, дай ему не рыбу, а удочку». Другими словами, чем больше ребенок умеет в бытовом и социальном плане, тем больше шансов, что он останется с родителями не из страха перед жизнью и от собственной беспомощности, а по велению души.
Новая цель
Попробуем посмотреть на ситуацию со стороны: сколько лет вы в браке? Если дети выросли, то, вероятно, не меньше 18? Все эти годы для вас главным связующим звеном были дети, общий быт и заботы, не так ли?
Конечно, чувства к супругу за это время видоизменились. В идеале — стали спокойнее, но глубже, сердечнее. Мелкие неровности во взаимоотношениях сгладились, установилось прочное взаимопонимание. Но это в идеале. А он достижим тогда, когда супругов, помимо любви, объединяет и общность мировоззрения, и общие надсемейные ценности. Например, общее дело: научные или социальные интересы и цели. Общая идеологическая и конфессиональная платформа. Не секрет, что в воцерковленных, искренне верующих парах, где оба супруга принадлежат к одной церковной общине, противоречий меньше, и решаются они по-другому. Для таких пар опорой в изменившейся семейной ситуации становятся не только общие интересы, хотя и они крайне важны, а принципы сослужения чему-то более высокому. Жизнь таких пар более гармонична, а значит, более притягательна детям в качестве образца для подражания. Дети часто добровольно следуют жизненному выбору родителей и, переболев, а то и миновав подростковый кризис «самости», продолжают их дело уже в качестве самостоятельного жизненного выбора. Примером тому служат семейные династии священников, ученых, деятелей искусства и культуры. В таких семьях поколения связывают не только родственные узы, но и общность жизненного содержания. На всю жизнь сохраняется потребность в общении, обмене мыслями, планами, уже в русле не только детско-родительских, а и партнерских отношений. Примеров таких династий множество, хотя массовым явлением их назвать сложно.
Как же быть тем, у кого единства интересов не сложилось? Искать его. У многих «общей платформой» становятся самые разные увлечения созидательного плана. Совместные удовольствия тоже, конечно, объединяют, но их цементирующая сила гораздо слабее и сильно зависит от характера удовольствия. Красноречивым примером разницы увлечений и удовольствий служит, например, общая любовь к алкоголю. Очень «сплачивает», но ненадолго, и плохо заканчивается.
Великолепно, когда такое созидательное увлечение появляется в семье задолго до момента «вылета птенцов» в самостоятельную жизнь. Тогда гораздо больше шансов, что они полетят близким курсом. Если этого не случилось, не беда — начать никогда не поздно. В психологической практике бывали случаи, когда новое увлечение родителей заставляло их подросших детей по-новому посмотреть на «стариков», меняло не только взаимоотношения, а и стиль взаимодействия поколений в семье.
Особенно важно продумывать и готовить свой «параллельный курс» родителям, оставшимся по тем или иным причинам без супруга. Чаще это женщины, но и для мужчин это актуально. У таких родителей особенно сильна потребность компенсации. Тепла, заботы и внимания от партнера они лишены, что часто способствует «переносу ожиданий» на подросшего ребенка. Особенно проблематично отношения складываются, когда ребенка «растили для себя». Нужны немалые воля, любовь к ребенку и постоянный самоконтроль, чтобы не создать себе из сына или дочери «психологического супруга», «развод» с которым окажется не под силу. Сколько судеб ломается из-за неосознанной ревности мам (реже пап), какие страсти кипят под маской заботы о благополучии ребенка! Винить в этом одинокого человека нельзя, но и терпеть манипуляции, пусть часто неосознанные, однако ломающие твою жизнь, — тоже плохой выход. Такой «любовный треугольник» в детско-родительских отношениях — явление сложное и, к сожалению, в последнее время очень распространенное. Именно поэтому легче с проблемой справляются те, кто вел и ведет активную социальную жизнь, имеет друзей и подруг, увлечения. Им легче удается «перенос акцентов», хотя именно для одиноких «опустевшее гнездо» — это очень болезненный жизненный этап.
По наблюдениям психологов, именно в этот период жизни многие реализуют давнее желание иметь домашнего питомца. Плюс сообщества любителей различных животных — это еще и общение, и новый круг знакомых. Ведь не секрет, как быстро «сходятся», выгуливая своих четвероногих друзей, «собачники», искренне любящие именно этот вид животных.
Ну и наконец, внуки. Тема эта сложная и неоднозначная.
Тут как в известной песне: «Будут внуки потом — все опять повторится сначала». Психологи знают, какое море слез проливается всеми участниками событий, какие драмы разыгрываются в семьях, где старшее поколение, решив последовать песенному завету, очень активно пытается «начать все сначала» на внуках. Нередки случаи полного оттеснения родителей, не говоря уже о неделикатном навязывании своего педагогического опыта под лозунгом «вы сами еще дети и ничего не понимаете». Перестроиться на роль бабушки и дедушки непросто, но нужно. И поможет в этом своя собственная, наполненная и интересная жизнь.