Почему так много поколений преждевременно теряло своих поэтов что имел
Официальный сайт липецкой
писательницы
Кавалер медали Леонардо, медали имени И. Бунина
Лауреат премии литературного журнала «Петровский мост» за 2011год
Лауреат московской региональной литературной премии имени А.П. Чехова
Лауреат премии А. Липецкого за лучшую книгу для детей «Снегиричка»
Член Союза российских писателей
Член-корреспондент Академии Российской словесности
«Познавательные сказки»
Детское и юношеское творчество России
Видео-история
о необычной любви смотреть.
ПРОИЗВЕДЕНИЯ
СКАЗКИ
РАССКАЗЫ
МЕДИТАЦИИ
ФОТОАЛЬБОМ
ТВОРЧЕСТВО
Почему погибают поэты?
Владимир Высоцкий
Меня всегда мучил вопрос: почему поэты – если сравнить их с писателями,- так рано уходят из жизни?
Если взять только русских поэтов, то за последнее столетие: повесились: Марина Цветаева, Сергей Есенин, Владимир Маяковский, Евгений Хорват, Борис Рыжий, застрелились: Геннадий Шпаликов и Леонид Аронзон, от передозировки наркотиков – умер Высоцкий, выбросились из окна: Николай Дементьев, Александр Башлычев, Сергей Морозов, Ника Турбина и Сергей Третьяков, уморила себя голодом – Яна Дягилева, отравились газом: Нина Петровская и Юрий Одарченко ( список на самом деле огромен, но многие поэты – неизвестны большинству читателей)
Из русских писателей: Александр Фадеев, Анна Мар и Андрей Соболь – застрелились, Николай Успенский – перерезал себе горло ножом, сестры Чеботаревкие: Александра и Анастасия – утопились.
Неизвестных больше – чем известных. Почему? Потому что страх, что поэтический дар исчез, иссяк, а то и вовсе отсутствовал – был причиной многих смертей.
Но почему же – поэтов больше?
Марина Цветаева
Стать известным писателем – в стократ проще, чем известным поэтом. Для этого можно – вовсе не обладать особым талантом или гениальностью. Главное – угадать тему: разрисовать скандалы – из жизни великих, углубить страх толпы (ярко описать конец света, убийства и кровь ( остросюжетные детективы), со всех сторон обслюнявить – сцены пылкого секса. Литературный язык, всплески вдохновения и озарения – можно оставить побоку, а, значит, сохранить себе душевный покой и гармонию, и главное, – жизнь.
Владимир Маяковский
Да и в самом деле, чрезвычайно трудно и даже невыносимо – сохранять на протяжении написания романа – особое состояние!
С поэтами такой номер не выйдет. Никогда.
Чтобы написать такие строчки:
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана».
последний проулок минуя,
и жарко они раскрылись
кистями ночных жасминов»
И звенела влага в сердце,
И дразнил зеленый зайчик
В догоревшем хрустале».
Надо – выйти за пределы своего сознания, покинуть свое «я»…
Надо – стать прозрачным, проскользнуть сквозь миры, никого не задевая…
Надо – достигнуть безмолвия и принять на себя непосильный груз – милость Всевышнего…
Путешествие в Запредельное опасно, и никогда не проходит бесследно. Напрасно философы и древние мистики, испытавшие подобные состояния, писали, что их физические тела охраняли в это время ангелы – нет, тысячу раз нет.
Иначе, почему тогда философы: Сократ, Аркесилий и Сенека – выпили яду?
Дух, улетая в горные выси, оставляет на земле беспомощное тело – с небольшой порцией осознания, не позволяющей ясно ориентироваться в реальности. Полет за древними сокровищами, подключение к информационному полу… да представьте себе черепаху в лесу – без панциря, а льва – без зубов, дельфина- без плавников. Разве есть гарантия? что вернувшись с пригоршнями, полными драгоценно – светящегося злато, ты найдешь себя – в целости и сохранности?
Да любая мысль: крошечный страх или мелюзговое опасение – потерять работу или репутацию, ворсинка тревоги – из-за вскочившего прыща,- возрастают в глобальную и неразрешимую проблему. И главное – мозг отдает немедленную и безапелляционную команду: «Уходим!» Когда обычный, разумный человек – предпочитает пересидеть и выждать.
Французский поэт Рене Кревель писал: « Чайник на плите. Окно плотно закрыто. Включаю газ. Забываю зажечь спичку. Репутация спасена, и пора читать отходную…»
Но если так писал, этого жаждал, и в конце концов осуществил!- так зачем же звонить друзьям и требовать помощи!? Сальвадор Дали, примчавшийся на помощь, писал, что «этот веселый ребенок, жизнь в котором била ключом» – «отчаянно цеплялся за жизнь», и с младенческой яростью сосал кислород. Но было поздно. Сиюминутный порыв – для поэтов всегда завершается трагически…
Хотели ли великие поэты – умереть в действительности? Я не верю в это. Я верю – в безумный, сиюминутный порыв…
Вы можете перейти в конец и оставить комментарий. Уведомления сейчас отключены.
2 комментария на “Почему погибают поэты?”
В труде Даниила Андреева «Роза Мира» в книге десятой под названием «К метаистории русской культуры» среди прочего именно об этом идёт речь.
К слову, вестничество может быть как от Светлых, так и от Тёмных…
Р.О. Якобсон О поколении, растратившем своих поэтов
О поколении, растратившем своих поэтов
Утратившие — это наше поколение. Примерно те, кому сейчас между 30 и 45-ю годами. Те, кто вошел в годы революции уже оформленным, уже не безликой глиной, но еще не окостенелым, еще способным переживать и преображаться, еще способным к пониманию окружающего не в его статике, а в становлении.
Уже не раз писали о том, что первой поэтической любовью этого поколения был Александр Блок. Велимир Хлебников дал нам новый эпос, первые подлинно-эпические творения после многих десятилетий безвременья. Даже его мелкие стихотворения производят впечатление осколков эпоса, и Хлебников без труда спаивал их в повествовательную поэму. Хлебников эпичен вопреки нашему антиэпическому времени, и в этом одна из разгадок его чуждости широкому потребителю. Другие поэты приближали его поэзию к читателю, черпая из Хлебникова, расплескивая этот “словоокеан” в лирические потоки. В противоположность Хлебникову, М. воплотил в себе лирическую стихию поколения. “Широкие эпические полотна” ему глубоко чужды и неприемлемы. Даже тогда, когда он покушается на “кровавую Илиаду революций”, на “Одиссею голодных лет”, вместо эпопеи вырастает только героическая лирика громадного диапазона — “во весь голос”. Был момент, когда кончалась поэзия символизма, и еще не было ясно, какое из двух новых взаимновраждебных течений — акмеизм или футуризм — овладеет сердцами. Хлебников и М. дали лейтмотив словесному искусству современности. Именем Гумилева означена побочная линия новой русской поэзии — ее характерный обертон. Если для Хлебникова и М-го “родина творчества — будущее, оттуда дует ветер богов слова”, то Есенин — лирическая оглядка назад, в стихах и стихе Есенина уставание поколения.
Этими именами определяется новая поэзия после 1910 г. Как ни ярки стихи Асеева или Сельвинского, это отраженный свет, они не определяют, а отражают эпоху, их величина производна. Замечательны книги Пастернака, может быть, Мандельштама, но это камерная поэзия, от нее не зажжется новое творчество, этим словам не привести в движение, не испепелить сердца поколений, они не пробивают настоящего[1].
В. Шкловский — памяти Хлебникова: “Прости нас за себя и за других, которых мы убьем *** Государство не отвечает за гибель людей, при Христе оно не понимало по-арамейски и вообще никогда не понимало по-человечески. Римские солдаты, которые пробивали руки Христа, виновны не больше, чем гвозди. А все-таки тем, кого распинают, очень больно.”[2]
Поэтическое творчество М-го от первых стихов в “Пощечине общественному вкусу” до последних строк едино и неделимо. Диалектическое развитие единой темы. Необычайное единство символики. Однажды намеком брошенный символ далее развертывается, подается в ином ракурсе. Порою поэт непосредственно в стихах подчеркивает эту связь, отсылает к старшим вещам (например, в поэме Про это — к Человеку, а там — к ранним лирическим поэмам). Первоначально юмористически осмысленный образ потом подается вне такой мотивировки, или же напротив, мотив, развернутый патетически, повторяется в пародийном аспекте. Это не надругательство над вчерашней верой, это два плана единой символики — трагический и комедийный, как в средневековом театре. Единая целеустремленность управляет символами. “Новый разгр?мим по миру миф”.
Первый сборник его стихов называется “Я”. Владимир Маяковский не только герой его первой театральной пьесы, но и заглавие этой трагедии, а также заголовок его последнего собрания сочинений. “Себе любимому” посвящает стихи автор. Когда М. работал над поэмой Человек, он говорил: “Хочу дать просто человека, человека вообще, но чтобы не андреевсчкие отвлеченности, а подлинный Иван, который двигает руками, есть щи, который непосредственно чувствуется”. Но М-му непосредственно дано только самочувствие. В статье Троцкого о М-м (умная статья, сказал поэт) — очень верно: “Чтобы поднять человека, он возводит его в М-го. Как грек был антропоморфистом, наивно уподоблял себе силы природы, так наш поэт, Маякоморфист, заселяет самим собою площади, улицы и поля революции. Даже когда в поэме М-мо в роли героя выступает 1500.000.000-ный коллектив, он претворяется в единого собирательного Ивана, сказочного богатыря, который в свою очередь приобретает знакомые черты поэтова Я. В черновиках поэмы это Я прорывается еще откровеннее[3].
“Оковала земля окаянная”. Тоска Петра Великого — узника, закованного в собственном городе”. Туши губерний, лезущие “из намеченных губернатором зон”. Клетка блокады превращается в стихах М-го в мировой застенок, разрушаемый космическим порывом “за радужные заката скважины”. Революционный призыв поэта обращен ко всякому, “кому нестерпимо и тесно”, “кто плакал оттого, что петли полдней туги”. Я поэта — это таран, тарахтящий в запретное Будущее, это “брошенная за последний предел” воля к воплощению Будущего, к абсолютной полноте бытия: “надо вырвать радость у грядущих дней”.
Творческому порыву в преображенное будущее противопоставлена тенденция к стабилизации неизменного настоящего, его обрастание косным хламом, замирание жизни в тесные окостенелые шаблоны. Имя этой стихии — быт. Любопытно, что в русском языке и литературе это слово и производные от него играют значительную роль, из русского оно докатилось даже до зырянского, а в европейских языках нет соответствующего названия — должно быть, потому, что в европейском массовом сознании устойчивым формам и нормам жизни не противопоставлено ничего такого, чем бы эти стабильные формы исключались. Ведь бунт личности против косных устоев общежития предполагает их наличие. Подлинная антитеза быта — непосредственно ощутительный для его соучастников оползень норм. В России это ощущение текучести устоев, не как историческое умозаключение, а как непосредственное переживание, исстари знакомо. Уже в чаадаевской России с обстановкой “мёртвого застоя” сочетается чувство непрочности и непостоянства: “Всё протекает, всё уходит … В своих домах мы как будто на постое, в семье имеем вид чужестранцев, в городах кажемся кочевниками”. Или у М-го:
гранитные кучи столиц
и самого солнца недвижная рыжина
все стало как будто немного текуче
Но эти сдвиги, это “протекание комнаты” поэта — все это лишь “едва слышное, разве только кончиком души, дуновение какое-то”. Статика продолжает господствовать. Это изначальный враг поэта, и к этой теме он не устает возвращаться. “Быт без движеньица”. “Все так и стоит столетья как было. Не бьют и не тронулась быта кобыла”. “Жирок заплывает щелочки быта и застывает, тих и широк”. “Заплыло тиной быта болотце, покрылось будничной ряской”. “Покрытый плесенью, старенький-старенький бытик”, “Лезет бытище в щели во все”. “Петь заставьте быт тарабарящий!” “В порядок дня поставьте вопрос о быте”.
почему так много поколений преждевременно теряло своих поэтов что имел ввиду пастернак сказавший о вакансии поэта:»она опасна, если не пуста»?
Ответы 2
данилушка трепетно относился к природе, дорожил ею, вдумчиво относился к ней. в доказательство этого мы можем вспомнить как наш герой подбирал камень для цветка.
не подвёл старого мастера, когда рассерчавший барин, видевший мальчика каждый день с удочкой, устроил данилушке испытание, а он всё правильно сделал, хоть не учил его прокопьич. старик боялся, что хлипкий, и не ударить, хотел, чтоб сил набрался. после этого сказал, что все свои секреты откроет, ничего не скроет.
о хозяйке медной горы, что она была красивая, владела целой горой но одиночество точит и не такие камни
образ хозяйки горы это олицетворением мощи, богатства и красоты недр уральских гор, которые раскрываются полностью только перед лучшими рабочими и мастерами. и данила как раз и был таковым.
просьба вроде была чтобы хозяйка его отпустила! а она не стремилась этого делать так как любила его и хотела выйти за него замуж. но он так и не хотел забывать про свою настоящую невесту настю и уговорил его отпустить. а за то что данила всё это время не смотря на её преданное оставался верен насте, хозяйка подарила насте малахитовую шкатулку с драгоценностями.
нет предела совершенству, не разбив его он бы вечно работал только над ним и не сделал больше ничего
Так почему же поэты рано умирают?
И опять Кенжеев
Так почему же поэты рано умирают?
Почти у всякого смертного рано или поздно наступает кризис среднего возраста. Годам к сорока человек начинает метаться, утрачивая чувство цели и содержания жизни. Романтическая юность и честолюбивая молодость остаются позади. Прежние идеалы вдруг представляются лишенными смысла. Впереди — старость, а за ней то, чем она, как правило, завершается. Накопленные знания еще не столь велики, но уже чреваты великой печалью.
Что уж говорить о поэте, который, отличаясь врожденной чувствительностью к несовершенству мира, с младых ногтей ставит на карту всю свою жизнь, надеясь достичь пресловутой гармонии! И она поначалу кажется не столь уж неуловимой: мир, преображенный по правилам поэтической речи, представляется, быть может, и не самым благополучным, но, уж во всяком случае, осмысленным и прекрасным. Если в повседневности злой Передонов развлекается, заплевывая стены съемной квартиры, то в стихах звезда Маир отражается в водах реки Лигой, голоса прекрасных жен сливаются в одно дыханье, славя эту воображаемую, но благословенную землю. Водосточные трубы превращаются во флейты. Дыхание и тепло поэта ложится на стекла вечности. Простодушный юный поэт (а на всякого мудреца, как известно, довольно простоты) еще не подозревает, что бесплатный сыр предлагается только в мышеловке. По прошествии времени он со страхом начинает подозревать, что его обманули. Старая гармония отмирает и становится непривлекательной, а восхождение на новый уровень требует возрастающих усилий. Одни друзья юности спиваются, другие берутся за ум. Если быт поэта устроен, он начинает казнить себя за упущенные возможности. (Как с восхитительной прямотой пел в свое время под рокочущую шестиструнную гитару Александр Городницкий: “Не женитесь, не женитесь, не женитесь, не женитесь, поэты!”) Если же поэт остается в рядах вольных художников, то начинает бунтовать его человеческое начало, ибо прелести такого вольного существования сильно преувеличены, да к тому же и приедаются. Тем более, что похмелье становится все тяжелее, денег, в общем, нет и не предвидится, а покладистые поклонницы, также подверженные власти Хроноса, рано или поздно проявляют свою женскую сущность и дарят беззаботному питомцу небес наследников и наследниц. (“Я бедствовал. У нас родился сын. Ребячества пришлось на время бросить…”) Все чаще и чаще создаваемая гармония не способна уравновесить хаос окружающего мира, вторгающегося в придуманную вселенную поэта.
Да-да, именно придуманную — нормальные люди живут иными ценностями, и кто их за это осудит? Более того, утраченные забавы юности восполняются для них накопленным добром — семейной жизнью, удобным бытом, радостью от подрастающих детишек, общественным положением, наконец; что же до неприкаянности и подавленности, то она лечится спортом, путешествиями, религией, а в особо тяжелых случаях — психотропными препаратами. Господь позаботился о том, чтобы подавляющее большинство смертных не сводило счеты с жизнью без его санкции. Но эти ценности, которые вполне милы поэту как частному лицу, никак не помогают решению тех главных вопросов, на которые он кладет свою незадачливую жизнь.
Эти вопросы множатся с каждым годом, иллюзии утрачиваются одна за другой.
И тогда обессилевший поэт замолкает. Сначала лет в двадцать пять — двадцать семь, потом — в тридцать пять — сорок. Пьет, пытается сочинять прозу или критические статьи, занимается переводами. При большом везении он выходит из этого испытания преображенным и начинает сочинять снова; этого заряда иным хватает надолго, особенно если удается найти новый источник волнений и страстей. Если же ему не везет, если он с ужасом видит, что все труды его молодости напрасны и что сил на преображение мира больше взять неоткуда, — он начинает искать выхода из земной юдоли, зачастую сам этого не осознавая.
“Зима идет, и тощие поля в широких лысинах бессилья, и радостно блиставшие поля златыми класами обилья, со смертью жизнь, богатство с нищетой — все образы годины бывшей сровняются под снежной пеленой, однообразно их покрывшей, перед тобой таков отныне свет, но в нем тебе грядущей жатвы нет!”
О поколении, растратившем своих поэтов
Утратившие – это наше поколение. Примерно те, кому сейчас между 30 и 45-ю годами. Те, кто вошел в годы революции уже оформленным, уже не безликой глиной, но еще не окостенелым, еще способным переживать и преображаться, еще способным к пониманию окружающего не в его статике, а в становлении.
Уже не раз писали о том, что первой поэтической любовью этого поколения был Александр Блок. Велимир Хлебников дал нам новый эпос, первые подлинно-эпические творения после многих десятилетий безвременья. Даже его мелкие стихотворения производят впечатление осколков эпоса, и Хлебников без труда спаивал их в повествовательную поэму. Хлебников эпичен вопреки нашему антиэпическому времени, и в этом одна из разгадок его чуждости широкому потребителю. Другие поэты приближали его поэзию к читателю, черпая из Хлебникова, расплескивая этот «слово-океан»в лирические потоки. В противоположность Хлебникову, М. воплотил в себе лирическую стихию поколения.
«Широкие эпические полотна»ему глубоко чужды и неприемлемы. Даже тогда, когда он покушается на «кровавую Илиаду революций», на «Одиссею голодных лет», вместо эпопеи вырастает только героическая лирика громадного диапазона – «во весь голос». Был момент, когда кончалась поэзия символизма, и еще не было ясно, какое из двух новых взаимно-враждебных течений – акмеизм или футуризм – овладеет сердцами. Хлебников и М. дали лейтмотив словесному искусству современности. Именем Гумилева означена побочная линия новой русской поэзии – ее характерный обертон. Если для Хлебникова и М-го «родина творчества – будущее, оттуда дует ветер богов слова», то Есенин – лирическая оглядка назад, в стихах и стихе Есенина уставание поколения.
Поэтическое творчество М-го от первых стихов в «Пощечине общественному вкусу»до последних строк едино и неделимо. Диалектическое развитие единой темы. Необычайное единство символики. Однажды намеком брошенный символ далее развертывается, подается в ином ракурсе. Порою поэт непосредственно в стихах подчеркивает эту связь, отсылает к старшим вещам (например, в поэме «Про это»– к «Человеку», а там – к ранним лирическим поэмам). Первоначально юмористически осмысленный образ потом подается вне такой мотивировки, или же, напротив, мотив, развернутый патетически, повторяется в пародийном аспекте. Это не надругательство над вчерашней верой, это два плана единой символики – трагический и комедийный, как в средневековом театре. Единая целеустремленность управляет символами. «Новый разгромим по миру миф».
Вообще Я поэта не исчерпано и не охвачено эмпирической реальностью. М. проходит в одной из своих «бесчисленных душ». В его мускулы пришел себя одеть «бунта вечного дух непреклонный», невменяемый дух без имени и отчества, «из будущего времени просто человек».»И чувствую – я для меня мало. Кто-то из меня вырывается упрямо». Томление в тесноте положенного предела, воля к преодолению статических рамок – непрерывно варьируемый М-м мотив. Никакому логову мира не вместить поэта и разнузданную орду его желаний. «Загнанный в земной загон, влачу дневное иго я».»Оковала земля окаянная». Тоска Петра Великого — «узника, закованного в собственном городе». Туши губерний, лезущие «из намеченных губернатором зон». Клетка блокады превращается в стихах М-го в мировой застенок, разрушаемый космическим порывом «за радужные заката скважины». Революционный призыв поэта обращен ко всякому, «кому нестерпимо и тесно»,»кто плакал оттого, что петли полдней туги». Я поэта – это таран, тарахтящий в запретное Будущее, это «брошенная за последний предел»воля к воплощению Будущего, к абсолютной полноте бытия: «надо вырвать радость у грядущих дней».
Творческому порыву в преображенное будущее противопоставлена тенденция к стабилизации неизменного настоящего, его обрастание косным хламом, замирание жизни в тесные окостенелые шаблоны. Имя этой стихии – быт. Любопытно, что в русском языке и литературе это слово и производные от него играют значительную роль, из русского оно докатилось даже до зырянского, а в европейских языках нет соответствующего названия – должно быть, потому, что в европейском массовом сознании устойчивым формам и нормам жизни не противопоставлено ничего такого, чем бы эти стабильные формы исключались. Ведь бунт личности против косных устоев общежития предполагает их наличие. Подлинная антитеза быта – непосредственно ощутительный для его соучастников оползень норм. В России это ощущение текучести устоев, не как историческое умозаключение, а как непосредственное переживание, исстари знакомо. Уже в чаадаевской России с обстановкой «мертвого застоя»сочетается чувство непрочности и непостоянства: «Все протекает, все уходит… В своих домах мы как будто на постое, в семье имеем вид чужестранцев, в городах кажемся кочевниками». Или у М-го:
гранитные кучи столиц
и самого солнца недвижная рыжина
все стало как будто немного текуче
Но эти сдвиги, это «протекание комнаты»поэта – все это лишь «едва слышное, разве только кончиком души, дуновение какое-то». Статика продолжает господствовать. Это изначальный враг поэта, и к этой теме он не устает возвращаться. «Быт без движеньица».»Все так и стоит столетья как было. Не бьют и не тронулась быта кобыла».»Жирок заплывает щелочки быта и застывает, тих и широк».»Заплыло тиной быта болотце, покрылось будничной ряской».»Покрытый плесенью, старенький-старенький бытик».»Лезет бытище в щели во все».»Петь заставьте быт тарабарящий!» «В порядок дня поставьте вопрос о быте».