судьба индейка а жизнь копейка значение
Судьба- индейка
Не будем отклоняться от канонов написания саги. Тем более, что автор лично знаком с предыдущими поколениями главного героя, а с ним самим – с момента его рождения.
Следовательно, он имеет право прокомментировать пророчества судьбы-индейки и намерен этим правом воспользоваться.
Из программной советской книги Николая Островского «Как закалялася сталь» самой цитируемой является фраза:
«Жизнь дается всего один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. »
В те годы многим стало ясно, что цитата нуждается в маленьком исправлении.
В ней достаточко изменить одну букву, превратив слово ТАК в ТАМ, чтобы она стала руководством к действию: «и прожить её надо ТАМ».
Многие были непрочь «прожить там», но могли это сделать далеко не все. И здесь оказалось, что больше всех повезло евреям.
Семья Рахманм получила фиктивный вызов из Израиля на «восстановление семей». Он давал возможность покинуть пределы СССР, вылететь в Вену, оттуда в итальянский Ладисполь. Там открывались 2 возможности: Израиль или США в статусе беженцев. Многие выбирали вторую возможность. Семья Рахман была в их числе.
Первые шаги за кордоном
После прибытия в Ладисполь (Италия, Рим) нужно было получить разрещение на въезд в США.Наличие ребёнка–инвалида потребовало специального медицинского освидетельствования. Америке не нужны неполноценные репатрианты.
Обследование было выполнено американской правительственной огранизацией в Риме.
Результатом был рукописный отчёт врача на нескольких страницах.
Из-за неврологических повреждений его психомоторное и речевое развитие было явно затруднено. Семен начал пытиться ходить, опираясь на специальные костыли.
К сожалению, его двигательная способность ухудшилась; в последнее время он фактически не может ходить, его нужно нести или использовать инвалидное кресло.
Хотя и невнятно, первые слова Семен начал произносить в один год, речевое развитие адекватно закончилось в три.
Однако, выраженная дизартрия затрудняет его понимание, но тот, кто постоянно находится с ним в контакте, может понять, что он говорит.
В 7 лет Семен начал посещать специальные классы начальной школы для детей-инвалидов, с обычной школьной программой. Это продожалось 5 лет
Потом у него были учителя дома, которые давали ему уроки по математике, истории, русскому языку и литературе.
В последнее время Семен посещал класс базового английского языка в Ладисполе (Рим) с хорошими результатами.
Мальчик производит впечатление воспитанного, общительного, уравновешенного подростка, который проводит время за чтением соответствующих его возрасту книг,
просмотром телевизора и наслаждением компанией родственников и друзей.
Он также интересуется политическими вопросами и новостями дня.
Неврологическое обследование: Отмечена тяжелая форма детского церебрального паралича, смешанного типа, с корковым и паралитическим поражением.
Наблюдается спастический тетрапарез (особенно поражающий правую сторону) с общими мышечными поражениями, мышцы недоразвиты и сгибатели постоянно напряжены..
Также присутствуют слюнотечение и непроизвольные мимические движения. Язык заметно скован типичной спастической дизартрией.
Боже, храни Америку!
И вот, наконец, Америка, Филадельфия. Семёну 15 лет. И сразу начались американские чудеса.
1.Мальчику была сделана серия операций, чтобы ослабить статус всех сгибателей.
Это избавило его от жестоких болей.
2.Ему была выдана эликтрифицированная инвалидная коляска под его рост,
способная передвигаться по городу со скоростью до 50 км/час с пробегом между
зарядками до 80 км.
3.Его снабдили специальным компьютером, переводящим напечатанный текст в
голосовую речь.
Печать максимально упрощена: компьютер распознаёт слово по начальным буквам,
есть возможнось одним кликом вызывать целые понятия и фразы.
Не обошлось и без трудностей. Руки подростка подвержены сидьнейшему тремору с амплитудой в несколько см.
Попасть единственным работающим пальцем левой руки в нужную клавишу невозможно.
Но его папа – советский инженер. Следовательно, умеет сделать всё из ничего.
Он накрыл клавиатуру прозрачной пластиковой пластиной.Над каждой клавишей высверлил отверстие, пропускающее палец.Теперь промахнуться будет невозможно
Так мальчик получил доступ ко всем компьтерным возможностям, включая возможности специализированной программы перевода напечатанного в живую речь.
Это очень сложная програмная система и Соломон Рахман был одним из первых в США, её освоивших.
Причём, освоил её настолько успешно, что еще школьником приглашался читать лекции по её использованию, с помощью этой самой программой подготовленные.
Парень окончил школу лучшим в выпуске, успешно сдал вступительные экзамены в университет и начал там учиться. Место учебы довольно далеко от его дома. Нужно ехать электричкой, потом на коляске по городу. Платформа его станции не была приспособлена для колясочников. Поэтому мэрия специально для единственного клиента дооборудовала платформу плавным пантусом.
Машинисты получили предписание: заметив пассажира в коляске, остановить состав первым вагоном рядом с ним, выйти из кабины, ввезти коляску в вагон, закрепить в специальном месте
и только после этого вернуться в кабину и продолжить движение; по прибытии к месту назначения произвести обратные манипуляции.
Успешно окончив университет, парень был принят на работу в Министерство Морского Флота США инженером. Трижды получал звание «Человек года» среди инвалидов.
В основном работает дома на своём компьютере, появляясь на работе изредка.
Ведёт активную жизнь, самостоятельно посещает выставки, музеи, концерты, ездит на экскурсии – все дороги и общественные здания в городе приспособлены для колясочников.
Это при том, что работает только голова (правда – работает хорошо) и один палец. Сам ходить, есть, пить, внятно говорить, умываться, посещать туалет он не может. Сейчас ему 46 и он состоявшийся человек.
Сравнение с его возможной судьбой в СССР оставляю в качестве самостоятельного упражнения читателю.
После школы и университета Соломон Рахман получил работу по специальности.
И не где-нибудь, а в Управлении Военно-Морского флота США (NAVI), которое как раз и расположено в его Филадельфии.
Поначалу он работал на своём компьютере дома, а потом и в самом Управлении, наравне с остальными сотрудниками.
И не просто наравне – через несколько лет он был удостоин в своей номинации звания «Человек года США»!
Филадельфийский Соломон
Соломону Рахману
(мелодия песни «В нашу гавань заходили корабли»)
В Филадельфии река есть Делавер.
И с моря корабли в неё заходят.
И даже субмарины, например, (ой-вэй!),
Хоть таки далеко это от моря.
Но, кроме кораблей и стапелей,
Есть в гавани важней намного что-то:
Военно-стратегический еврей (ой-вэй!),
Американского морского флота.
Такого нет, чего не знает он.
Гигант экономической он мысли.
Его зовут, конечно, Соломон (ой-вэй!),
В прямом и в очень переносном смысле.
Он штатов для себя не набирал.
Работает один и только дома.
К нему секретный самый адмирал (ой-вэй!),
Годами добивается приема.
А я, – я с ним встречался наяву.
Немногим это счастье выпадает,
Но адреса я Вам не назову (ой-вэй!):
Не дай господь – Саддам его узнает.
К войне любой готов наш Пентагон.
Там знают – если станет жарковато,
Поддержкой обеспечит Соломон (ой-вэй!),
Военный флот Соединенных Штатов
Ведь кроме кораблей и стапелей,
У Штатов есть важней намного что-то:
Военно-стратегический еврей (ой-вэй!),
Американского морского флота.
В.Давидович, 28.12.2002 Кфар Саба, Израиль
О синей птице Из несказанного
Говорят, когда хотят показать пренебрежение к жизненным передрягам или сожалеют о своей или чьей-л. неудачной судьбе.
Индейка — крупная домашняя птица, разводимая для получения мяса.
Барич подошел к дверце и легонько приоткрыл ее, а там сквозь пыль всех дорог проступало изображение — явилась медная голова [Сталина]. Анфас. Все тропинки и проталинки, знакомые до боли. «Каждый видит то, что он хочет видеть», — мимолетно подумал Бурич, а вслух сказал: «Судьба-индейка. Включаем поворотный круг». На радиаторе возникло новое изображение — опять медная голова. Профиль. (А. Злобип. Демонтаж). * — Можно, — говорю, и мы входим с ним в другую комнату, и там он руки стал у меня трогать, правую руку, потом левую. — Матюша, — говорит, — ты судьба моя или нет? — Нет, — говорю, — и брось эти слова. Бог от нас, холуев, ушился; судьба наша индейка, жисть наша копейка, брось эти слова и послушай, коли хочешь, письмо Ленина. (И. Бабель. Конармия). Неудавшиеся места в романе (их мало) объясняются, на мой взгляд, ослаблением в Домбровском не духовной, а физической воли. Ведь удары судьбы-индейки сыпались на него дольше, чем, скажем, на автора «Архипелага». (Неделя. 02.04.91).
НАТУРА —ДУРА, СУДЬБА — ИНДЕЙКА, А ЖИЗНЬ — КОПЕЙКА. Говорится при полном безразличии к чъей-л. судьбе или тогда, когда идут на отчаянный риск.— Ну, брат Грушницкий, жаль, что промахнулся!— сказал капитан,— теперь твоя очередь, становись. не бойся,— прибавил он, хитро взглянув на Грушницкого,— все вздор на свете. Натура — дура, судьба — индейка, а жизнь — копейка. Лермонтов, Герой нашего времени. — Даль: Натура дура, судьба злодейка (судьба индейка).
Рубрика: Как это было
Синюшная курица в СССР
В детстве я очень любила кушать курочку. В то, советское время, курица на столе была чуть ли не деликатесом. Чтобы приготовить какое-нибудь блюдо из курицы следовало изрядно потрудиться.
У нас в провинции свободно в продаже купить курицу в магазине было практически невозможно. Как только в магазин завозили куриц, моментально выстраивалась большая очередь. Поэтому брали сразу несколько штук. Да и завозы были не каждый день. Бывало вводились даже ограничения при покупке по 2 или 4 штуки в одни руки. Это что бы всем желающим досталось.
«Зачем очередь?» — спрашивали спешащие в магазин покупатели.
«Куриц выбросили» — отвечали из очереди.
«Почему курочку выбросили?» — спрашивала я у мамы. Маме приходилось объяснять значения непонятных выражений.
Выстоявши очередь, мама приносила домой кур. Иногда это были хорошие большие курицы-бройлеры, а иногда они были какие-то маленькие, щуплые и синеватые. А продавалась именно целая курица, причем,только ощипанная. С головой, клювом, гребешком и ногами. Иногда голова и ноги были отрублены. До приготовления диетического мяса было еще далеко.
Вначале курицу нужно было опалить. Над горящим газом мама опаливала курицу, чтобы не осталось ни одного волоска. Ну и запах стоял на всю квартиру от паленой кожи. Потом уже мама принималась за дальнейшую обработку. Иногда курицы бывали даже не выпотрошены. Их нужно было выпотрошить и удалить все ненужные и несъедобные части. Процедура для хозяек не очень приятная. После предварительной обработки, мама разделывала куру на кусочки. Обычно косточки шли на суп, а филе, которого было совсем немного, на второе. Синюшные и щуплые курицы шли только на суп.
И поэтому любое, с таким трудом приготовленное блюдо из курицы, мне казалось таким вкусным. Даже просто вареное мясо курицы было любимым блюдом в детстве. С удовольствием съедалась и кожа, и шея и крылышки.
Куриная косточка-рогатка для игры «Бери и помни»Кушая курицу, мы обычно выискивали в ней косточку в виде рогатки. На нее можно было с кем-нибудь вдвоем поиграть в игру «Бери и помни» на какое-нибудь желание. Рогатка ломалась, означая начало спора. Озвучивалось, что каждый делает в случае проигрыша. Условия были таковы: один игрок что-то передав другому, должен был сказать: «Бери и помни», а второй, взяв, ответить: «Беру и помню». Кто забыл сказать слова, тот проиграл, и должен был выполнить свое проспоренное действие.
В игру на куриной рогатке «Бери и помни» я часто играла с дедушкой, еще совсем маленькой. А так как я плохо кушала, он играл со мной на тарелку супа. Я обычно проигрывала, и мне приходилось кушать суп, зачастую именно куриный.
Леди Блюз Просветленный (25735)
Судьба-индейка!
«Жизнь — копейка, судьба — индейка» – писал незабвенный Владимир Даль на страницах книги «Пословицы и поговорки русского народа». А всё оттого что была и остается эта птица для русского обывателя чем-то экзотическим. – Да ну её! – скажет хозяйка. – Проще курицу приготовить! И будет неправа: индюшачье мясо куда ароматнее и сытнее! Вероятно, основной фактор страха плохих кулинаров – вес: целую птицу умять всей семьёй за ужином сможет не каждая многодетная семья. Да и ножку, весом килограмма в полтора, осилить одному непросто (хотя я могу даже две зараз).
Опять же, плотное индюшачье мясо легко пересушить и придать ему консистенцию подмётки. Вот и плюёт в сердцах горе-хозяйка, и покупает в очередной раз безвкусные куриные окорочка.
Но мы-то знаем, как сделать индюшатину приятной нашему сердцу! Итак, приобретем в магазине нарубленные индюшачьи голени и немного супового набора. Есть индюшачий – отлично, нет – и куриный сойдет, так и быть!
Сперва займемся гарниром. Готовить будем плов, и для начала пережарим на растительном масле наши косточки из супового набора.
Мясо в плов добавлять не будем – это все же гарнир, но вот аромат птицы присутствовать должен. Ну а далее – всё как мы умеем: жарим лук, морковь, делаем бульон-зирвак и добавляем для кислинки ломтики айвы.
Из пряностей к традиционной зире я рекомендую паприку и шафран- и цвет, и запах будут что надо! Рис – на выбор повара, лично я взял алангу из-за её рассыпчатости. Запариваем рис и переходим к основному ингредиенту.
В холодный казан выкладываем мясо, укрываем слоем нарезанного кольцами лука – ничего сложного вообще! Подливаем полчашки воды и ставим на средний огонь под крышку. Очень скоро лук даст сок, и наши мясные кусочки начнут в оном соке томиться, приобретая необходимую мягкость и нежность. Минут сорока будет вполне достаточно, если только вы не приобрели птеродактиля сугубо исполинских размеров и почтенного возраста.
Ну что там? Кусочки легко протыкаются ножом, стало быть время прибавить огонь и выпарить всю влагу. Добавим зиру, черный перец и кориандр, растертые в ступке вместе с солью. Вертеть мясо с боку на бок слишком часто не надо – требуется получить зажаристую корочку. Употреблять очень уместно с ягодными подливками – брусничной или клюквенной. Ну или накатите грамм пятьсот клюквенной настойки под такое блюдо – и будет вам великое счастье!
LiveInternetLiveInternet
—Рубрики
—Метки
—Музыка
Художник Елена Вавилина. Акварельные цветы
—Настольные игры онлайн
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Статистика
«Cудьба — индейка, жизнь — копейка»
Не так уж и плоха копейка, если внимательно к ней присмотреться да с умом использовать, следуя народным приметам и стариковским советам.
Начнем с того, что копейка — старинный способ привязать собственную энергию к определенному (желательно — хорошему) месту: монетки бросают в теплое, ласковое море, в городские фонтаны в центре прекрасных европейских городов, в пасти бронзовых львов и тигров, исполняющих желания туристов, в тысячелетнюю пыль римских развалин, словом, туда, куда обязательно хочется вернуться.
Еще копейка — самый надежный, веками проверенный способ разбогатеть: она, по меткому выражению первых купцов, и рубль сбережет, и на путь истинный в финансовом отношении наставит.
Каждой найденной копейке, считается, нужно обязательно поклониться — то есть нагнуться и забрать с собой. Есть, правда, одно «но»: если вы нашли монетку утром и будучи голодным, оставьте ее лежать там, где заметили, эта денежка предназначена не вам, а кому-то другому.
А вот хранить найденную монету не нужно: easycomeeasy go, как говорят англичане (легко пришли —легко ушли). Богатство, обещанное найденной монеткой, придет только к тем, кто отдаст находку первому встреченному по дороге нищему.
Кстати, если вы нашли копейку, вспахивая поле (случается и такое в наш индустриальный век!) — обязательно поплюйте на обе ее стороны, чтобы снять проклятие, которое, возможно, с денежкой связано. И вызывайте отряд добровольцев с лопатами: именно так, во время пахоты, по вывернутой из земли монетке, и обнаруживают старинные клады.
Если со сдачей к вам в руки пришла щербатая монета — не спешите брезгливо морщиться. Именно такие копейки приносят удачу. Их нужно аккуратно хранить в кошельке: ломаный грош на самом деле преумножает богатство.
Тем же свойством обладает «неразменный рубль» — монета любого достоинства, отложенная вами с первой зарплаты или солидной премии. Неразменные рубли, кстати, принято передавать по наследству — вместе с накопленной финансовой мудростью или семейным бизнесом.
Кстати, о бизнесе. Рассыпьте вокруг своего офиса, торгового павильона или места на рынке горсть мелких монет — от клиентов отбоя не будет.
Теперь вы знаете, как применить скопившиеся в вашем доме евроценты, украинские «копийки» и сувениры из давнего советского прошлого.
Деньги — они ведь должны работать.
Даже если эти деньги — просто копейки.
Процитировано 19 раз
Понравилось: 8 пользователям
Алексей Толстой: почему судьбу называют индейкою?
По преданию царевич Алексей, умирая в Петропавловской крепости, проклял Петра Толстого, которого считал повинным в своей гибели, и весь род его до двадцать пятого колена. И действительно, среди потомков Петра Толстого рождалось много слабоумных и безумных, но много и великих. Так, его прапраправнуки (а между собой — троюродные братья) Лев Николаевич и Алексей Константинович Толстые конкурировали в писательской славе.
Со временем Алексей Константинович отошел на второй план и теперь известен не столько серьезными своими творениями, сколько, как самому ему казалось, пустяком, шуткой — сочинениями Козьмы Пруткова, выдуманного им в соавторстве с двоюродными братьями Жемчужниковыми.
Однажды ночью, вскоре после торжественного освящения долгожданного Исаакиевского собора (строившегося ни много ни мало сорок лет), сонную тишину казенной квартиры архитектора Александра Павловича Брюллова в Дворцовом флигеле Академии художеств нарушил резкий и требовательный звон дверного колокольчика. Через минуту встревоженный камердинер уже будил хозяина: «Вставайте, барин, вас требуют». В приемной наспех одевшегося архитектора ожидал незнакомый флигель-адъютант: «Дело срочное, господин Брюллов!
Вам предписано немедля ехать к императору на совещание. Исаакиевский собор провалился под землю».
Через полчаса Александр Павлович был уже у парадного входа в Зимний. Там собралось с десяток уважаемых архитекторов. Караульный офицер о том, что их ждут во дворце, предупрежден не был, и потянулась канитель с вызовом коменданта, вопросами, объяснениями… Еще через четверть часа выяснилось, что никто архитекторов в столь поздний час во дворце не ждет и никакого совещания не назначал. Недоумевающие академики додумались, наконец, сходить на Исаакиевскую площадь, своими глазами взглянуть на катастрофу. И что же предстало их взорам?
Разумеется, сумрачная громада Исаакия — совершенно целехонького…
Этот розыгрыш оказался одной из многочисленных рискованных шуточек Алексея Толстого и его пятерых двоюродных братьев Жемчужниковых. В другой раз они пришли в немецкий театр с толстенными словарями и, сидя в первом ряду, нарочито громко шелестели страницами, отыскивая каждое слово, звучавшее со сцены. В антракте к хулиганам подошел сам генерал-губернатор Суворов, совершенно взбешенный, и потребовал представиться. «Запиши, — кивнул он своему адъютанту: — Жемчужниковы и Толстой». На что один из Жемчужниковых, сделав вид, что не узнает столь важную персону, в свою очередь осведомился, с кем имеет честь. «Граф Суворов к вашим услугам, генерал-губернатор Санкт-Петербурга», — высокомерно бросил тот.
«Запиши, — сказал Жемчужников Толстому: — Суворов». История дошла до царя, шутники повинились, но не оставили дерзких шуток.
Однажды они придумали дразнить министра финансов Вронченко. Тот каждое утро совершал променад на Дворцовой набережной. Ему навстречу каждый раз шел Александр Жемчужников. Поравнявшись, он снимал шляпу и произносил одну и ту же лишенную всякого смысла фразу: «Министр финансов — пружина деятельности» — и с важным видом удалялся. Вронченко пришлось жаловаться обер-полицмейстеру, и тот пригрозил выслать министерского мучителя из города. С другим министром — юстиции, графом Паниным — они обошлись еще хуже. Этот высокий, прямой, как палка, чопорный старик тоже любил гулять, но не по набережной, а по Невскому проспекту.
Граф держал голову очень ровно, совершенно неподвижно, устремив взгляд строго вперед и вверх. Даже когда ему кланялись, он продолжал смотреть поверх голов. В один прекрасный день навстречу ему вышел Жемчужников. Дождавшись, пока Панин подойдет поближе, он нагнулся и стал шарить у себя под ногами. Министр, по своему обыкновению смотревший куда-то вверх, наткнулся на препятствие и полетел носом на тротуар. А Жемчужников как ни в чем не бывало разогнулся, приподнял шляпу и сказал: «Пардон, я искал булавку». За эту шуточку на весельчаков осерчал сам государь. Если б речь шла не об Алексее Толстом и его родне, дело кончилось бы плохо. Но Толстой был лицом практически неприкосновенным, он с детства входил в ближний круг императорской семьи…
В должности друга наследника
Алексей рос без отца — ему было всего шесть недель, когда мать увезла его из дому.
мог видеть, слышать и мотать на ус.
Восьмилетним он присутствовал на чтении Пушкиным «Бориса Годунова», и это, видимо, произвело на Алешу весьма сильное впечатление, потому что позже он и сам стал сочинять пьесы на том же материале — «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Федор Иоаннович», «Царь Борис». Маленький Толстой сиживал на коленях и у Гете, когда они с дядей путешествовали по Германии, и хранил бесценный подарок великого немца — зуб мамонта, на котором писатель собственноручно вырезал фрегат.
При этом, чтобы не приучать мальчика к мотовству, ему давали очень мало карманных денег и всегда одну и ту же сумму — что бы ни случилось. И когда 12-летнему Алеше однажды понадобились деньги, ему пришлось продать свою коллекцию медалей, которую он собирал несколько лет. По этому поводу дядя сказал ему: «Теперь ты видишь по опыту, как нужно беречь деньги. Когда они у тебя были, ты мотал по пустякам, а как пришел черный день, так у тебя их не оказалось. Не надобно никогда предаваться тому, что желаешь в первую минуту. Бывает, купишь что-нибудь, чего тебе очень хотелось, и сразу охота к тому пройдет, и выходит — деньги истрачены по-пустому». И эти наставления читались наследнику одного из самых больших состояний в России, доставшегося Перовским от их прародителя — фаворита царицы Елизаветы графа Разумовского.
У Алеши были лучшие учителя, и уже в шесть лет он свободно писал на французском, немецком и английском.
Он вообще хорошо учился, но дяде этого было мало: Перовский заметил, что племянник, пользуясь своей отличной зрительной памятью, просто заучивает страницы учебника наизусть, вместо того чтобы дать себе труд вдуматься и понять прочитанное. И тогда в назидание дядя… сочинил для племенника повесть. Под псевдонимом Антоний Погорельский. Повесть называлась «Черная курица, или Подземные жители» — про мальчика Алешу, которому в дар за спасение волшебной курицы досталось ячменное зернышко, позволявшее блестяще отвечать любой урок, не уча. Это была первая детская книга на русском языке.
Тем временем другой дядя Алеши — Василий Перовский делал большие успехи на государственной службе. Он состоял адъютантом при великом князе Николае Павловиче и 14 декабря 1825 года оказался на Сенатской площади в свите своего патрона и даже был контужен — кто-то бросил ему в голову полено. После того как восстание подавили и Николай Павлович утвердился на троне, Василий Перовский сделался значительным человеком. И потому его племянник в числе 19 детей (9 мальчиков и 10 девочек) из привилегированных семей был приглашен на «должность» товарища маленького царевича Александра (будущего императора Александра II).
Алешу с матерью срочно вызвали из их имения в Петербург. Анну Алексеевну произвели в статс-дамы. Она слишком долго жила затворницей и теперь, попав в свет, обнаружила, что по-прежнему хороша собой, и пустилась франтить.
Будучи женщиной характера неукротимого, она — одна-единственная — не считалась даже с этикетом, предписывающим быть хотя бы чуть-чуть менее нарядной, чем царица. Однажды Анна Алексеевна появилась при дворе в шляпе с белым пером — ровно таким же, как и на шляпе императрицы Александры Федоровны. Царь заметил это и послал сказать, чтобы Толстая сняла перо, но Анна Алексеевна проигнорировала эту просьбу. Ее бы непременно отстранили от должности, если б наследник престола — добродушный и скучноватый мальчик — не успел привязаться к Алеше и другим своим товарищам. Они приходили во дворец по воскресеньям, на именины царевича, на Рождество и другие праздники, играли в жмурки, зайцы, жгуты. Рассматривали оловянных солдатиков, присланных наследнику из Берлина дедушкой — прусским королем Фридрихом Вильгельмом III.
Бывало, что к игре присоединялся и сам император Николай Павлович. Фрейлина Александра Осиповна Россет описала один такой момент в своем дневнике: «Наследник весь в поту, Алеша красный, как индейский петух, все хохочут как сумасшедшие, счастливые возможностью бороться, кричать, размахивать руками. Алеша отличается баснословной силой, он без всякого усилия поднимает ровесников, перебрасывает их по очереди через плечо и галопирует с этой ношей, подражая ржанью лошади. Он презабавный и предложил Государю помериться с ним силой. Бросался на Его Величество, точно ядро, выброшенное из жерла пушки. Государь отражал это нападение».
При таком начале Алешу Толстого ожидало блестящее придворное будущее.
Но лет в 14 он вдруг стал сочинять стихи и, что самое прискорбное, выказывал желание оставить службу и сделаться профессиональным литератором. Мать с дядьями задумали интригу. Алешины стихи напечатали в журнале, а следом организовали… разгромную критическую статью. Расчет оправдался лишь отчасти: это не охладило пыла юноши к сочинительству, но заставило остаться при дворе.
Следующие 30 лет он только и делал, что пытался осуществить задуманное в детстве, то есть бросить службу. Семья пристально следила за тем, чтобы это ему не удалось. Время от времени Алексей подавал прошение об отставке, но родственники хлопотали, и ему предоставлялся отпуск месяца на 3—4 для поездки в Европу, и за это время решимость успевала остыть. Помимо воли Алексея, его карьера росла как на дрожжах: в тридцать с небольшим он дослужился до церемониймейстера Двора Его Величества.
Он был красив почти девичьей нежной красотою и при этом неожиданно силен: разгибал подковы, вгонял гвозди в стену кулаком и с рогатиной ходил на медведя.
Наследник считал его незаменимым спутником на охоте, и это сделалось частью придворных обязанностей Толстого. А кроме того, пышные дворцовые церемонии, бесконечные парады и балы, чаепития с императорской семьей. Миллионы людей и мечтать о таком не смели, а Алексей Толстой считал неприятной рутиной. Настоящая жизнь начиналась для него только ночью, когда можно было предаться вожделенному сочинительству. Он опубликовал несколько стихов, мистических рассказов и повесть «Упырь», снискал одобрение самого Белинского.
Окрыленный, Алексей бросился к царю: «Ну какой из меня чиновник, ваше величество! Я же поэт. Я человек рассеянный и непрактичный и ничего не слышу, кроме стихов». Император в ответ только снисходительно похлопал его по плечу: «Послужи, Толстой, послужи». Вот он и шалил с Жемчужниковыми, ничего не опасаясь и, может быть, даже втайне надеясь, что однажды чаша монаршего терпения переполнится.
Толстой оказался близок к этому, заступившись за Тургенева. Времена стояли суровые: после европейских событий 1848 года опасались революции и в России и во избежание — закручивали гайки. Специальный комитет для высшего надзора за духом и направлением печатаемых в России произведений чуть ли не с лупой выискивал крамолу. Новый Завет и тот чуть было не запретили за демократический дух (во всяком случае, такой вариант рассматривался).
Надо ли говорить, что наследник ни о чем подобном не просил! Дело могло обернуться для Толстого не просто отставкой, а и кое-чем похуже. Он бросился к Дубельту. Поговорив о том о сем, отозвавшись с похвалой о покорности русского мужика и необходимости держать в строгости образованную часть населения, Толстой как бы между прочим ввернул, что граф Орлов, кажется, не совсем правильно его понял. Мол, он, Толстой, лишь передал сожаления наследника, симпатизирующего Тургеневу, но прямого ходатайства за опального писателя он (якобы) не передавал. Дубельт, прежде чем отправить письмо, переспросил у начальника, и тот, к счастью, не стал вникать в суть, просто сказал: «Если ты думаешь, что бумага моя не учитывает всех тонкостей, то можешь ее не посылать».
Больше Толстой так не рисковал. Да и с розыгрышами сановников было покончено: у Толстого с Жемчужниковыми появилось другое развлечение…
Директор пробирной палатки
Однажды летом Алексей, Владимир и Александр Жемчужниковы с Толстым оказались в одной из дальних деревень и от нечего делать сочиняли «глупости в стихах». Смеху ради решено было издать их, приписав авторство камердинеру Алексея Жемчужникова — Кузьме Фролову. «Знаешь что, Кузьма, — обратились к старику шутники, — мы написали книжку, а ты нам дай для этой книжки свое имя, как будто ты ее сочинил. А все, что мы выручим от продажи, мы отдадим тебе». Кузьма задумался: «А дозвольте вас, господа, спросить: книга-то умная аль нет?» Братья прыснули: «О нет!
Книга глупая-преглупая». Тогда камердинер рассердился: «А коли книга глупая, так я не желаю, чтобы мое имя было написано. Не надо мне и денег ваших». Старик перестал дуться, только когда Толстой подарил ему пятьдесят рублей — за здравомыслие.
От прикосновения одной из них к продрогшему телу сновидец ощутил сильный электрический разряд, от которого проснулся весь в испарине. Этому сну Козьма Петрович придавал огромное значение и, рассказывая его, всякий раз прибавлял: «В то же утро я решил оставить полк и определиться на службу в Пробирную Палатку, где и останусь навсегда!» Со временем он дослужился до директора Пробирной Палатки, получил Станислава I-й степени и более уж не мечтал ни о чем. Но тут повстречался с Толстым и Жемчужниковыми, которые догадались, что он обладает недюжинным литературным даром, и уговорили печататься.
Сочиняя все это, Толстой и Жемчужниковы помирали со смеху. Впрочем, когда произведения Козьмы Пруткова стали появляться на страницах журнала «Современник», многие поверили, что такой человек действительно существует (в частности, на сей предмет довольно долго заблуждался Федор Михайлович Достоевский).
Стихи Пруткова («Когда в толпе ты встретишь человека, / Который наг (вариант: На коем фрак), / Чей лоб мрачней туманного Казбека, / Неровен шаг; / Кого власы подъяты в беспорядке; / Кто, вопия, / Всегда дрожит в нервическом припадке, — / Знай: это я!»), его афоризмы («Счастье подобно шару, который подкатывается: сегодня под одного, завтра под другого, послезавтра под третьего, потом под четвертого, пятого и т. д., соответственно числу и очереди счастливых людей»), басни, пьесы, философские размышления («Не совсем понимаю, почему многие называют судьбу индейкою, а не какою-либо другою, более на судьбу похожею птицею?»), общественно-политический проект «О введении единомыслия в России» — все шло на ура, потому что было фантастически смешно: Прутков нес околесицу с таким видом, будто изрекал что-то безусловно великое и гениальное.
Литературная шутка оказалась удачнее тех, которыми развеселые братья терроризировали Петербург, и, что существенно, неопасна, что весьма радовало мать Толстого, Анну Алексеевну, которая иной раз даже и заболевала от прежних выходок сына, и ее требовалось срочно вести на воды, подальше от эпицентра скандала.
Средь шумного бала
Анна Алексеевна вообще что-то стала хворать, и ее часто требовалось возить на воды. Особенно когда ее сын (давно разменявший четвертый десяток) начинал уделять слишком много внимания какой-нибудь барышне на выданье.
Друг Толстого, князь Мещерский, в чью сестру Алексей был одно время влюблен, вспоминал: «Графиня-мать дружила с нашей матушкой. Впоследствии, когда сын поведал ей свою любовь к моей сестре, причем испрашивал разрешения просить ее руки, она, по-видимому, гораздо более из ревности к сыну, чем вследствие других каких-нибудь уважительных причин, стала горячо противиться этому браку и перестала видеться с моей матерью. Сын покорился».
И все же однажды бдительная Анна Алексеевна проглядела опасность. Толстой сопровождал наследника на бал-маскарад и там повстречал очаровательную даму, с сочным контральто, пышными волосами, великолепной фигурой и совершенно недамским умом. Она так заинтриговала Алексея Константиновича, что он ночь не спал, все ходил из угла в угол…
Стихи родились сами собой: «Средь шумного бала, случайно, / В тревоге мирской суеты, / Тебя я увидел, но тайна / Твои покрывала черты. »
О сколько же было счастья, когда она прислала ему свою визитную карточку и приглашение посетить ее! Незнакомку звали Софья Андреевна (имя, видимо, знаковое для писателей по фамилии Толстой, ведь жену Льва Николаевича звали так же) Миллер, урожденная Бахметева. Она разъехалась со своим мужем, конногвардейским полковником, бог знает когда и жила одна. «На этот раз вы от меня не ускользнете!» — сказал Алексей Толстой, входя к ней в гостиную. Там он встретил и Тургенева, тоже познакомившегося с Софьей Андреевной на балу. Кстати, Тургенев так вспоминал этот случай: «Я познакомился с грациозной и интересной маской, которая умно разговаривала.
Снять маску она отказалась, но через несколько дней пригласила к себе. Что же я тогда увидел? Лицо чухонского солдата в юбке!» Толстой же некрасивости незнакомки вовсе не заметил. Он открывал в ней все новые и новые достоинства, его сердце трепетало, когда она пела своим чудесным голосом, его поражало, как тонко она чувствует музыку, как много знает (Софья владела 14 языками, включая санскрит, разбиралась в философии, увлекалась мистикой). Кроме того, она, как и он сам, любила охоту, носилась по полям и лесам с ружьем и ногайкой, как заправский доезжачий. «Люблю тебя всеми способностями, всеми мыслями, всеми страданиями и радостями моей души, — вскоре писал ей Алексей. — Прими эту любовь, какая она есть, не ищи ей причины, не ищи ей названия, как врач ищет названия для болезни, не определяй ей места, не анализируй ее.
Слухи о любви сына к замужней Миллер поначалу не встревожили Анну Алексеевну. По ее представлениям, эта интрижка не могла вылиться ни во что серьезное и, следовательно, угрожать ее влиянию на Алексея. Но где-то через полгода, обнаружив, что история вовсе не идет к концу, мать стала наводить справки об этой женщине и пришла в неописуемый ужас. Сын был вызван для разговора. Для начала Анна Алексеевна атаковала вульгарную и некрасивую внешность «этой особы» — она специально просила, чтобы ей показали госпожу Миллер в театре (впрочем, по ошибке ей указали на кого-то другого — Софьи Андреевны вообще не было в тот момент в Петербурге). Эту часть речи сын выслушал с улыбкой. Но вот когда мать заговорила о тех слухах, что ходят вокруг прошлого Софьи Андреевны, ему стало не до смеха. В тот же день он сломя голову бросился из Петербурга в Пензенскую губернию, в имение Софьи Андреевны, где она проводила лето.
Любимая не стала отпираться и во всем созналась. В юности она влюбилась в Вяземского, который воспользовался ситуацией сполна, обещал жениться, а затем оставил Соню. За ее поруганную честь вступился брат, вызвал Вяземского на дуэль и был убит. Два года Вяземский просидел в тюрьме, а вышедши на свободу, женился на родственнице Алексея Константиновича — красавице и богачке Полине Толстой. Софья Бахметева тоже вышла замуж — за заурядного, глупого, неродовитого Миллера, которого, впрочем, быстро оставила. Выслушав все это, Толстой сказал: «Бедное дитя, с тех пор как ты брошена в жизнь, ты знала только бури и грозы». И тут же предложил ей развестись с мужем и выйти за него.
И потянулись долгие годы мучений. Миллер не давал развода, Анна Алексеевна тоже была исполнена решимости бороться до конца.
После одного из особенно резких разговоров Толстого с матерью у Козьмы Пруткова появилось такое стихотворение: «Вянет лист, проходит лето, / Иней серебрится. / Юнкер Шмидт из пистолета / Хочет застрелиться. / Погоди, безумный, снова / Зелень оживится! / Юнкер Шмидт! Честное слово, / Лето возвратится!» Шутка, но в каждой шутке, как известно… Он метался между матерью и любимой женщиной год за годом. Успел крепко привязаться к племяннику Софьи Андреевны — маленькому Андрейке, которого хотел воспитывать точно так, как его самого когда-то воспитывал дядя. Но поселиться с ними под одной крышей он не мог и по-прежнему жил с матерью.
Потом грянула Русско-турецкая война. В 1854 году флот союзника Турции — Англии вошел в Балтийское море.
Толстой с графом Алексеем Бобринским снарядили на свои деньги маленький плавучий партизанский отряд на быстроходной яхте с целью повредить как можно больше английских кораблей до того, как те решатся напасть на Кронштадт. Это было преступлением, нарушением международного договора о запрете каперства, и неизвестно, чем кончилась бы для них затея, если б англичане не ушли с Балтики. Театр военных действий сосредоточился в Крыму, и Алексей Константинович вступил в стрелковый полк, направлявшийся туда. Но, как назло, повредил ногу, пришлось задержаться. Из Крыма тем временем приходили известия самые неутешительные: под Евпаторией разбита 33-тысячная русская армия, Севастополь осажден, ситуация чрезвычайно тяжелая. Этих треволнений не пережил император Николай, винивший в поражениях себя.
На престол взошел друг детства Толстого — император Александр II. Новому царю требовались надежные люди, и Алексею было предложено остаться в Петербурге. Но он считал немыслимым дежурить во дворце, в то время как весь его круг — друзья, родственники нынче воевали (троюродный брат Лев Толстой, например, в артиллерии, в самом севастопольском пекле). Словом, Алексей Константинович, к великому неудовольствию царя, все-таки вырвался в Крым. Правда, пока он добирался, Севастополь пал. В дороге чуть не половина полка заболела тифом или дизентерией. Умерших едва успевали хоронить. «У нас нет госпиталя, — писал Толстой Софье Андреевне, — больные размещены по избам — один на другом». Не хватало ни лекарств, ни еды. Тем временем до Крыма дошло известие, что Александр
II вводит новую военную форму.
Мечта сбылась
Выяснилось, правда, что он совершенно не умеет вести хозяйство, которым всегда занималась мать. К тому же ни в чем не может отказать крестьянам — даже когда они просят о разрешении вырубить на дрова вековую липовую аллею, где Алексей Константинович любил гулять с детства. Словом, он сумел разориться в какие-то поразительно короткие сроки. Впрочем, этому много способствовали братья Софьи Андреевны, взявшие на себя управление имениями Толстого.
Теперь пригодились и литературные гонорары, и Алексей Константинович просил в редакциях переводов, лишь бы заработать. Впрочем, разорение его мало трогало. Оставить состояние все равно было некому — племянник Софьи Андреевны Андрейка вскоре умер. Да и жизнь самого Алексея Константиновича, только-только вошедшая в то русло, о котором он так долго мечтал, стремительно покатилась к закату. У него открылись одновременно и астма, и язва желудка, к тому же стала преследовать мигрень… Толстой сделался грузен, под глазами не сходили мешки, на висках набухли синие жилы. Поездки на курорты, то в Шлангенбад, то в Карлсбад, мало что давали. Однажды, мучаясь от приступа астмы, Толстой увидел в саду улиток и воскликнул: «Счастливые! У них на правом боку дыра, чтобы дышать, а у меня нет такой дыры, и я вынужден дышать через это ужасное горло».
Единственное, что ему помогало, — это морфий. Вот только дозы приходилось все увеличивать и увеличивать, и в конце концов он превысил допустимую… 28 сентября 1875 года в половине девятого вечера Софья Андреевна вошла в кабинет к мужу и нашла его мертвым. Алексею Константиновичу было всего 58 лет. Накануне он говорил: «И все-таки я успел пожить так, как хочу! А ведь многим не удается ни дня. И почему судьбу называют индейкою, а не какою-либо другою, более на судьбу похожею птицею?»