стивен сеймур переводчик биография
Стивен сеймур переводчик биография
ПОЭТ ВЕРА ПАВЛОВА запись закреплена
Умер муж Веры Павловой. Стивен Сеймур. Американский переводчик, сперва дипломатический, потом литературный.
Отпевают Стива 25-го в Нью-Йорке, в православной церкви на Сеймур (!) стрит.
Предела, в котором «клитор» так же уместен как «небеса»…
Но не буду много писать. Скажу главное.
Там есть фраза которая меня обожгла в свое время:
«Из многих (слишком многих) любовных стихов, написанных от первого лица, которые я читал, наиболее убедительными были либо тра-ля-ля добродушной чувственности, без претензий на серьезную любовь, либо вопли скорби, так как любимая умерла и не может больше любить, либо рык порицания, поскольку она любит другого или никого кроме себя; наименее убедительными были стихи, в которых поэт утверждал, что его чувства серьезны, но не высказывал при этом никаких жалоб.»
Вот именно этот пассаж Вера и опровергла. Оден не все понимал и знал. Далеко не все.
Все серьезно. И никаких жалоб. Так давно уже в ее поэзии. И если применять к поэзии вслед за Оденом и переводчиком термин «убедительный», то эта поэзия более чем убедительна.
Если хмуришь брови, значит, я ни при чем.
Если вижу профиль, значит, ты за рулем.
Если с плеча рубишь, кровь на плече моя.
Если меня не любишь, значит, это не я.
Vera Pavlova, родная, я жил и живу вашей любовью, учусь у нее, читаю ее в твоих стихах, книгах. И сейчас пишу это не чтобы плакать, а чтобы благодарить. Спасибо, Стив. Спасибо, Вера. Спасибо за любовь. Она жива.
LiveInternetLiveInternet
—Метки
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Статистика
Вера Павлова. ДО ДРУГОГО БЕРЕГА (Памяти Стива)
Вероника Долина : Хочу чтоб вы прочитали. Кто еще не прочитал.
Вера Павлова. ДО ДРУГОГО БЕРЕГА
Памяти Стива
*
Откидывала одеяло:
«Прошу любить и жаловаться!» —
и, как умела, утешала.
Всю ночь стучала падалица
по черепичной крыше дачи.
Но скрыло занавешенное,
как утешительница плачет,
баюкая утешенного.
*
Люди, звери, ангелы, SOS!
Болен милый, страна больна.
Кончики моих волос
помнят лучшие времена.
Болен милый, время больно.
Лихо меряется с лихвой.
Скоро, скоро мне суждено
Стать и беженкой, и вдовой.
*
полу джону ли
подпевающий
к обнаженному
припадающий
в одноразовый
подливающий
жизнерадостный
умирающий
*
мы листаем книгу
мы бодры и стойки
мы лежим в обнимку
на больничной койке
балуясь болтая
мы совсем родные
пятьдесят шестая
химиотерапия
*
Не боюсь, что умру,
но боюсь, что умрут
те, кому спинку тру,
не считая за труд.
Сохрани дорогих,
мыльной пены броня!
Как я буду без них?
Как они без меня?
*
Ты хочешь знать, как мы живем
в гостях у смерти?
Вдыхаем воздух, воду пьем,
едим спагетти,
играем в карты, в города,
кончаем вместе.
— А как хозяйка?
— Кто? Ах да!
Она в отъезде.
*
От этой мысли до слезы —
до мыслезы — мгновенье ока.
Лицо. Две мокрых полосы,
два неуверенных притока
реки забвенья. О, забудь!
Забыть? Немыслимо. И снова
мыслёзы падают на грудь
неисцелимого, родного.
*
Вместе плачем, вместе спим.
Жизнь моя, куда ж ты!
Умирающий вторым
умирает дважды.
Приговор объявлен. Что ж,
я не прекословлю.
Подожду, пока уснешь,
и поплачу вволю.
*
Хотела сказать больница,
а сказала гостиница.
Только бы не загоститься.
С места никак не сдвинется
стрелка. Слабость минутна.
Горничные в холёсеньких
халатиках. Тут уютно.
Правда, кровать на колесиках.
*
К пациентутерпеливцу
на больничную кровать
примоститься, притулиться,
под лопатку целовать.
Горячо мое дыханье,
я молитвы бормочу.
Врач сказал, ты без сознанья.
Миленький, не верь врачу.
*
И только одна забота
могла пересилить страх.
Без малого три года
носила тебя на руках,
почти крича от натуги,
не зная спокойных дней.
И вот опустели руки,
и стало еще тяжелей.
*
Харон сказал: «Провожающие,
просьба покинуть лодку».
Воспоминанья, жалящие
память. Военная сводка
грубых ошибок. Поменьше щеми,
сердце, хоть капельку поменьше!
Стали колющережущими
все личные вещи.
*
Свадебное фото:
ты, такой живой,
обсуждаешь чтото
со своей вдовой.
Заживет? Не скоро.
Если заживет.
Трогаю курсором
брови, ноздри, рот.
*
С ложечки кормила его,
дорогого, бледненького.
Проводила милого
до другого берега.
Голубые заводи
с розовыми лилиями.
Горести и радости
поровну делили мы.
Вглядываюсь пристальнее
в сумерки вечерние.
Ты стоишь на пристани.
Меня уносит течение.
Информация о поэтессе из Википедии :
Ве́ра Анато́льевна Па́влова (девичья фамилия Десятова), (4 мая 1963, Москва) — русская поэтесса.
В юности занималась музыкальной композицией. Окончила музыкальный колледж им. Шнитке. Окончила Академию музыки им. Гнесиных по специальности «История музыки». Работала экскурсоводом в доме-музее Шаляпина, печатала музыковедческие эссе, около 10 лет пела в церковном хоре.
Стихи начала писать в возрасте 20 лет, после рождения дочери. Первая подборка была опубликована в журнале «Юность», первая известность пришла после появления в газете «Сегодня» 72 стихотворений (с послесловием Бориса Кузьминского), породившей миф, что Вера Павлова — литературная мистификация.
Лауреат Премии имени Аполлона Григорьева за 2000 год. Стихи Веры Павловой переведены на двадцать два иностранных языка. Участвовала в международных поэтических фестивалях в Англии, Германии, Италии, Франции, Бельгии, Украине, Азербайджане, Узбекистане, Голландии, США, Греции, Швейцарии.
Живёт в Москве и в Нью-Йорке. Замужем за Стивеном Сеймуром, в прошлом — дипломатическим, а ныне — литературным переводчиком.
Автор либретто опер «Эйнштейн и Маргарита», «Планета Пи» (композитор Ираида Юсупова), «Дидона и Эней, пролог» (композитор Майкл Найман), «Рождественская опера» (композитор Антон Дегтяренко), «Последний музыкант» (композитор Ефрем Подгайц), кантат «Цепное дыхание» (композитор Пётр Аполлонов), «Пастухи и ангелы» и «Цветенье ив» (композитор Ираида Юсупова), «Три спаса» (композитор Владимир Генин).
Записала как чтец семь дисков со стихами поэтов Серебряного века. Спектакли по стихам Павловой поставлены в Скопине, Перми, Москве. Фильмы о ней и с её участием сняты в России, Франции, Германии, США.
«Изменять себя, не изменяя себе’
Ее называют продолжательницей традиций Марины Цветаевой и одной из самых ярких и талантливых поэтесс нашего времени.
Автор: Екатерина Бычкова
Сайт: MigNews.COM
Ее стихи издаются не только в России, но и в Европе и в США. Сегодня Вера Павлова живет между Москвой и Нью-Йорком. А сейчас, когда вы читаете эти строки, новая книга Веры Павловой If There Is Something To Desire уже появилась на прилавках американских магазинов и успела вызвать восторженные рецензии. Что в этой книге? Любовь во всех ее проявлениях, включая самые интимные ее грани, тоска по «родненьким», как чувственно называет писательница своих близких, и, конечно, неисчерпаемая женственность. Нам повезло: Вера Павлова, так редко дающая согласие на интервью, все же ответила на самые сокровенные вопросы нашего корреспондента.
– Вера, существует расхожее мнение, что современный литератор пишет о себе… Согласны ли вы с ним?
– По сути, о себе пишут все. Ничего другого человек рассказать не может. Даже если он выдумает другую планету, он все равно расскажет что-то о себе. Это еще интересней: найти автора там, где он старательно прячется. А я даже и не прячусь.
– Раздвоением личности я не страдаю, и надеюсь, что «Я» у меня одно. Но также надеюсь, что оно меняется. И одна из главных целей моего существования – изменять себя, не изменяя себе. Такой вот простой девиз. Меняться, сохраняя при этом стержень, преемственность.
– Стихи бывают придуманные и ниспосланные свыше. Вы когда-нибудь себя ловили на придумывании?
– Очень страшно начать придумывать. Потому что для поэта это равнозначно лжи. Приходится все время за собой следить и ловить себя за руку. Существует ведь и другой страх – перестать писать. Когда не пишешь, это очень страшно. В этот момент есть опасность начать симулировать творческий акт. Тут нужна большая выдержка. Не придумывать. Или честно признаться себе, что придумала, и вычеркнуть.
– В вашем творчестве преобладает тема любви, причем эротическая ее составляющая. Вы уже об этом все рассказали или вам есть еще что сказать?
– Я бы обозначила эту тему несколько иначе: как из девочки получается женщина. При правильном ходе обстоятельств это происходит всю жизнь. Не в первую ночь, не с первым любовником. Женщина становится женщиной до самой смерти, если все идет как надо. Так что давайте лучше назовем эту тему темой женственности. Она включает не только эротическую любовь, но и любовь к детям, к родителям. Я сейчас чувствую себя осью симметрии между старшим и младшим поколениями, все лучше понимаю и своих родителей, и своих дочерей. И благодаря этому – саму себя, то, что со мной было, то, что меня ждет.
– А вас не пугают мысли о старости?
– Есть ли в вашем творчестве место так называемой гражданской лирике?
– Да, в новой книжке будет несколько стихотворений о родине. Это слово появилось в моих стихах в последние годы, когда я стала уезжать в Америку надолго. Мой муж – американец, ему здесь лучше. Моя мудрая дочь, когда я разнылась в очередной раз на тему «хочу домой», сказала мне: «Мать, ты должна быть там, где лучше твоему любимому мужчине».
– Как вы относитесь к родине?
– Пока я уезжала из России на месяц-два, я браво заявляла, что родина – это мужчина, которого ты любишь. И в общем-то все сходилось. Но сейчас, когда я уехала на полгода, я поняла, что родина – это также твои старики, дети и друзья. Родина – это родненькие, твои родненькие. И не нужно мне ни березок, ни рябинок – ничего мне не нужно, только мои родненькие. И там, где я смогла бы собрать их в одну кучу, там и была бы моя родина. Я совершенно восхитительно встретила этот Новый год: на крыше 36-этажного небоскреба с видом на Центральный парк. Мы стояли там с шампанским, у наших ног плескался фейерверк, и это было просто детское счастье. И я вдруг поняла: сейчас бы на эту крышу еще 20-30 человек, которых я люблю, – и вот она, родина.
– Вы уже впитали в себя атмосферу Нью-Йорка? Можно ли сказать, что это ваш город?
– Это не просто мой город, это – самый мой город! Мне нигде так хорошо не живется, как в Нью-Йорке. Но чем лучше мне тут, тем больше я скучаю по близким, которые – далеко. Радостью так хочется делиться!
– Как у вас складываются отношения с книгами, написанными на английском языке?
– В Нью-Йорке я в основном читаю по-английски. Перечитываю книжки, которые знаю наизусть с детства. Это наслаждение несравнимо ни с чем. Перечитать Твена, Кэролла, Сэлинджера по-английски – это дорогого стоит, и я купаюсь во всем этом, обливаясь слезами умиления. А вот говорить по-английски для меня пока – мучение. Я перфекционистка, мне стыдно мычать, а по-другому пока не получается.
– Про родной язык вы пишете: «…русский язык в глотке, острый, как аппендицит». Действительно ли он такой острый, что им очень точно можно все выразить?
– Да. Русским языком можно выразить все. Но тут я другое пыталась передать. Эти строки – о мучительном счастье творчества.
– Правда ли, что ваша фотография публиковалась в журнале Playboy?
– У меня очень умная судьба, и я в основном ее слушаюсь. Но иногда у меня бывают «закидоны», когда я что-нибудь пытаюсь делать по своей воле. Или по чужой – что еще хуже. И вот какой-то человек сказал: «Тебе надо напечататься в Playboy», – и договорился, были даже сделаны какие-то фотографии. Артем Троицкий тогда спросил, глядя на снимки: «Кто это – поэтесса или модель?» В общем, и комплименты я получила, и публикация была уже почти готова, как вдруг в журнале закрыли литературную секцию. Судьба мне сказала: дорогая, в стороночку!
– Вы сказали, что судьба ведет вас по какой-то заданной дороге. Как вы это чувствуете?
– Я научилась слушаться судьбу. Я иду, меня ведут за ручку. И я верю, что ведут туда, куда надо.
– Вы по жизни оптимист или пессимист?
– Я фаталистка. Если что-то произошло, значит, так надо; значит, терпим.
– Вы говорите, что вас ведет какое-то наитие. С другой стороны, «А я сама судьбу пряду, и не нужны помощницы»… Значит, все-таки сами прядете?
– Ну, если мы будем меня по строчкам ловить на противоречиях…
– Но вопрос в том, довольны ли вы, как вы ее спряли, или этот процесс еще не завершен?
– Конечно, он еще не завершен. Но, кажется, все получается очень красиво, стройно и гармонично. Настолько стройно, что существует даже мнение, что Вера Павлова – PR-проект. Не раз говорилось, что есть какой-то человек, который выстраивает стратегию моего поведения. Как это делается, например, в отношении эстрадных артистов. На мой взгляд, это какое-то наваждение нашего времени, когда кажется, что успех может быть только сфабрикованным. Когда думается, что если у поэта есть читатель, то, наверное, с этим поэтом что-то не так. Мы настолько привыкли к дутым репутациям, что успех кажется нам подозрительным.
– Как вы даете название своим книгам? Уложить большой смысл в пару слов непросто. Легко ли это вам дается?
– Нечеловеческим трудом. Это одна из самых сложных задач – допытаться у книги, как она называется. Если внимательно посмотреть на ребенка, видно, как его зовут. И книга уже знает, как она называется. А ты – еще нет. Все мои книги сказали мне, как они называются. Я не придумывала их названия. А вот та, которую я сейчас складываю, пока не сказала. И так она меня мучает – ужасно. Как неназванный ребенок.
– Каким вы представляете себе читателя, который будет знакомиться с книгой If There Is Something To Desire?
– Эта книжка нацелена на нерусского американца. Мы внушали нашим издателям: у вас будет больше потенциальных читателей, если мы сделаем книгу на двух языках, – вы получите студентов, изучающих русский язык, русских иммигрантов. Они сказали: «Нет. Мы делаем американского поэта». Ну, делайте. Своего американского читателя я представляю себе довольно смутно, хотя я с ним уже встречалась, потому что часто выступала в университетах перед англоговорящей публикой. Я читала по-русски, переводчик – по-английски, а я смотрела на реакцию. Реакция была очень живой. Иногда – плачущие девушки, совершенно такие же, как в Москве или, допустим, в Перми или Мурманске. Сейчас началось цитирование в блогах. Причем люди воспринимают книгу как стихи, написанные по-английски. Им даже в голову не приходит, что это перевод!
– Как вы оцениваете качество этого перевода?
– Лучшего быть просто не могло, потому что, во-первых, мы (перевел книгу на английский язык муж Веры Стивен Сеймур – Прим. ред.) прожили эти стихи вместе, то есть переводчику доподлинно известен жизненный контекст. Во-вторых, мы обсуждали каждое слово. Шутка ли: работа над переводом заняла семь лет!
– Может ли российский поэт заработать на жизнь творчеством?
– Нет. Все поэты вынуждены ходить на службу. И очень часто – на ту, которая мешает писать стихи. Например, связанную со словом. Чем больше ты пишешь «на сторону», тем больше это мешает писать стихи. Лучше разгружать вагоны, чем писать статьи в газету.
– Вам в этом плане, насколько я понимаю, повезло…
– Очень! Даже совестно: мне никогда не приходилось ни разгружать вагоны, ни писать статьи. Все та же судьба распорядилась так, чтобы я делала только то, что люблю: писала стихи, пела в церковном хоре, вела детскую поэтическую студию.
– Нет, не люблю. Хотя могу какие-то дежурные 20 блюд приготовить. Это я тоже оставляю на старость, как и писание стихов для детей. Состарюсь, куплю поваренную книгу и научусь делать дрожжевое тесто.
– А кто сейчас хозяйством занимается?
– Я. Но я абсолютно не разделяю цветаевский ужас перед бытом. Быт – прекрасная вещь, потому что он позволяет получить немедленный удовлетворительный результат: ты убрала – и у тебя чисто, ты сварила – и твои дети сыты. Кроме того, домашние заботы оставляют совершенно свободной голову.
– Тогда, может быть, вы поделитесь секретом, как стать идеальной женой?
– Я никогда не была идеальной женой, но я догадываюсь, как это сделать. Подозреваю, что быть идеальной женой – это предоставить мужу полную свободу. Ужасные слова сказал как-то Володя Сорокин: «Идеальный брак – это искусство не замечать друг друга». Боюсь, что в этом есть доля истины.
– В прессе столько прекрасных отзывов о ваших произведениях! Вы как, не воспарили от этого?
– Все, что меня окружает, делится для меня на то, что помогает писать, и на то, что писать мешает. Публичное внимание – не важно, хула это или похвала, – мешает. Оно создает какие-то шумовые помехи, отвлекает, разрушает сосредоточен
– А если бы было молчание.
– Не знаю, не пробовала.
– Ну, то есть все-таки приятно?
– Вера, а у вас не было когда-либо желания воскликнуть: «Ай да Павлова, ай да сукина дочь!»?
– Каждый раз, когда я заканчиваю стихотворение, я, во-первых, мысленно восклицаю «ай да сукина дочь!» и, во-вторых, неизвестно кому говорю «спасибо». Когда мне что-то особенно нравится, я плачу над собственными стихами. Такое тоже бывает, но редко. И это самые лучшие стихи.
Вера Павлова: «Мы любить умеем только мёртвых»
Кто-то подсчитал, что поэзию читают не более 2 % населения Земли, ещё меньше людей её по-настоящему понимают.
Уверен, что после вечера поэтессы Веры Павловой в арт-кафе «Вишнёвый сад», те, кому повезло там оказаться, будут чаще интересоваться современной поэзией.
Вера Павлова не стала рассказывать о себе. Да этого было и не нужно. Её стихи настолько легки, искренни и откровенны (порой, чрезмерно, хотя, кто знает, где она – эта мера умеренности), что никаких повествований в прозе о своём жизненном и творческом пути не нужно. Сами почитайте:
После первого свиданья
после второго свиданья
после третьего свиданья
спала как воскресшая
после четвертого свиданья
Или вот такое – философски-поучитеьное:
Мы любить умеем только мертвых.
А живых мы любим неумело,
приблизительно. И даже близость
нас не учит. Долгая разлука
нас не учит. Тяжкие болезни
нас не учат. Старость нас не учит.
профессионал в любовном деле!
До свиданья, мой хороший!
Зеркало в твоей прихожей
В щёчку. И, боясь не пере-
Стихи стихами но пару слов о самом авторе стоит сказать. Вера Павлова родилась в Москве 4 мая 1963 года. Окончила музыкальный колледж им. Шнитке и Академию музыки им. Гнесиных по специальности «История музыки» (дипломная работа «Поздние вокальные циклы Шостаковича: к проблеме взаимоотношения поэзии и музыки»).
С восьми до восемнадцати лет сочиняла музыку и хотела стать композитором. Работала экскурсоводом в доме-музее Шаляпина, печатала музыковедческие эссе, около десяти лет пела в церковном хоре, двенадцать лет руководила детской литературной студией «Звёзды Зодиака».
В России выпустила восемнадцать книг. Лауреат премий имени Аполлона Григорьева, «Антология» и специальной премии «Московский счёт». Переведена на двадцать иностранных языков. Участвовала в международных поэтических фестивалях в Англии, Германии, Италии, Франции, Бельгии, Украине, Айзербайджане, Узбекистане, Голландии, США, Греции, Швейцарии.
Записала как чтец семь дисков со стихами поэтов Серебряного Века.Спектакли по стихам Павловой поставлены в Скопине, Перми, Москве. Фильмы о ней и с её участием сняты в России, Франции, Германии, США.
Живёт в Москве, Нью Йорке и Торонто. Четвёртый супруг Веры Анатольевны – американский переводчик Стивен Сеймур – скончался в 2014 году. Эти стихи Павлова явно посвятила ему:
Что гражданин достаёт из штанин?
У меня на земле один
И не важно, твой или мой
в небе полощется флаг.
Мой родной, у меня под землёй
Во второй части вечера в «Вишнёвом саду» поэтический интерактив продолжился. Вера Павлова читала стихи написанные на бумажных голубках и отправляла их в зал. Предварительно в целях противопожарной безопасности пришлось задуть свечи на столиках. К кому-то прилетел голубок с такими строчками:
на груди — на правой.
Не раздета — не одета,
я — твоя должница, лето.
Ну, и чтобы никто не ушёл без личного подарка-стиха Вера Павлова достала блок стикеров, читала написанные на них стихи всем, кто поднимал руку, и дарила стикер зрителю. Мне абсолютно случайно досталось такое четверостишие:
Родина-мать, соблазн велик
поддаться детскому капризу
и показать тебе язык,
фотографируясь на визу!
Вере Павловой очень понравилась акустика зала в «Вишнёвом саду». В следующий свой приезд на Родину она пообещала включить в программу вечера фортепианные произведения в своём исполнении, ведь за её плечами Гнесинка и богатое музыкальное прошлое.
В наступающее воскресенье
16 октября в арт-кафе «Вишнёвый сад» пройдёт концерт группы » MY BABY ` S BLUES BAND «.
Семейный подряд: перевод поэзии доверяется только мужу
Посвящается тому, кого люблю
«Большинство пар спорят по поводу того, кто должен был помыть посуду – мы же спорим по поводу правильного слова для перевода», рассказывает, посмеиваясь Павлова. «Это невероятно расслабляет, принося мир в семейную жизнь.»
Вера Павлова является одной из наиболее плодотворных современных поэтесс России. За карьеру, охватывающую два десятилетия, она опубликовала 18 поэтических сборников, включая «Четвертый Сон», который был награжден престижной премией Аполлона Григорьева в 2000 году. Ее стихи были переведены на 21 язык, но только в последнее время, со Стивеном Сеймуром, её доверенным переводчиком, они начинают появляться на английском.
Сеймур впервые услышал о Павловой через ее поэзию, которая пленила его воображение. Он объясняет, «Я не знал кто она, но я хотел как-то поддержать её или хотя бы встретиться с ней». Когда они наконец встретились — влюбились. Осознав,, что несколько существующих переводов ее работ были очень скудны, он начал работать над его собственными версиями.
Вскоре некоторые из этих переводов были изданы в журналах «Modern Poetry in Translation» и «The New Yorker», а в конечном итоге были опубликованы в коллекции из 100 поэм, под названием «If There is Something to Desire” (Knopf 2010), который стал лидером продаж среди поэтических книг в Соединенных Штатах.
Перевод «ужасающий, словно похищение моих детей».
Ожидание достойного профессионального переводчика на английский язык для Павловой оправдалось. Она начала писать стихи во власти «переполняемого счастья» после рождения её первой дочери, у неё сохраняются психологические ассоциации материнства по отношению к своим работам. Она описывает перевод как «ужасающий, словно похищение моих детей», но доверие её поэм Стивену, «успокаивает, потому что он хорошо позаботится о них».
В результате ее работы в высшей степени личные, рассматривающие концепции любви, смерти, горя, радости и сексуальности, гранича с противоречивым юмором и прозаичным изложением ее повседневной жизни: «Почистила зубы. /Больше я этому дню ничего не должна.»
Эта личная связь даёт Сеймуру непосредственное преимущество в переводе работ его супруги. «Практически все мои стихи последних 10 лет посвящены моему мужу», рассказывает поэтесса. Ему проще, он прошел через это и знает контекст».
Это не говорит однако о том, что она обязательно помогает своему супругу-переводчику со смыслом своих неоднозначных работ. Сеймур разъясняет, «Я спрашиваю её ‘ты имела в виду ‘а’ или ‘б’, и она просто ответит ‘да’». Иногда их близость приводит к всплеску эмоций, когда Павлова, которая отлично понимает английский, углубляется в процесс, советуя слово или изменения. «Самое большое отличие в переводе Веры», говорит Сеймур «в том, что мои другие клиенты не спорят со мной».
Тем не менее, это испытание, которым он очевидно наслаждается, описывая процесс подгонки каждого элемента поэзии его супруги, как «Разгадывание кроссворда». Следуя успеху “If There is Something to Desire,” Сеймур перевел другие 300 стихотворений для нового издания, невзирая на то, что дата выпуска еще не назначена.
Пара только что совершила успешную поездку на Поэтический фестиваль в Алдебурге, Великобритания, который увенчался публикацией трех поэм в «Times Literary Supplement». В долгосрочной перспективе Павлова собирается вручную написать свой поэтический сборник. Переводя его, Сеймур вновь будет перечитывать поэзию, которая его к ней притянула.
If There is Something to Desire
If there is something to desire,
there will be something to regret.
If there is something to regret,
there will be something to recall.
If there is something to recall,
there was nothing to regret.
If there was nothing to regret,
there was nothing to desire.
(Поэма из книги «Если есть чего желать», переведена Стивеном Сеймуром. Knopf, a division of Random House, 2010.)
Если есть чего желать,
значит будет о чем жалеть.
Если есть о чем жалеть,
значит будет о чем вспомнить.
Если будет о чем вспомнить,
значит не о чем было жалеть.
Если не о чем было жалеть,
значит нечего было желать.