спектакль пир театр виктюка актеры

Спектакль пир театр виктюка актеры

Первая работа Дениса Азарова в должности художественного руководителя Театра Романа Виктюка – это сложный многослойный спектакль по произведениям обэриутов. В списке действующих лиц значатся необычные персонажи: Вместо Хармса (Дмитрий Бозин), Вместо Друскина (Владимир Белостоцкий), Вместо Введенского (Иван Степанов), Вместо Заболоцкого (Прохор Третьяков) и другие. Декларированные обэриутами в конце 1920-х годов гротеск, алогизм, вычурность, абсурд, отказ от логики, речевые аномалии получают своё развитие и в сценической мелодике «Пира».

Структура постановки отчётливо разделяет действие на две части: первая – костюмированная буффонада, цирковое представление, а вторая – поэтический спектакль. На авансцену выходит загримированный и броско наряженный конферансье (Олег Исаев), читает шуточные тексты, бьёт хлыстом по утрамбованному слою коры. Череду его появлений разбавляют комические сценки в исполнении Фокусника-неудачника (Иван Никульча) и его помощницы (Мария Дудник), бабушки с топором и клоунов. Завершает первую часть страшная сцена со снятием скальпа, накручиванием кишок, с кровавыми слюнями на подбородке и криками… Не менее страшно слышать со сцены, переживающей новый этап в своей истории: «Театр закрывается. Нас всех тошнит!» Героев действительно начинает тошнить коричневой жижей прямо под ноги зрителей. Наверное, всё происходящее должно настроить на самоироничный лад… Но после того, как распахнётся второй занавес, вместо смеха от зрителей потребуется другое – внимательный настрой и концентрация. Утрированно-комическая игра сменяется на размеренное декламирование стихов, ритм замедляется, краски становятся более сдержанными, полубледными. Сатирический эффект моментально исчезает, когда Дмитрий Бозин, в характерной для него напевной манере, произносит: «Еще есть у меня претензия, что я не ковер, не гортензия…»

Алексей Трегубов подчиняет ломаное пространство сцены своей безграничной фантазии. Тут и два интермедийных занавеса ярко-алого цвета, и имитация туманного леса. На лужайке установлен стол, время от времени его будут покрывать белой скатертью, расставлять приборы, вынесут арбуз, который будет благополучно съеден, а его вкусный аромат надолго застынет в воздухе. Созданная композиция на столе будто служит натюрмортом для художника, ловко притаившегося где-то за соседним деревом.

Сергей Скорнецкий подчеркивает световым решением загадочный мир поэзии обэриутов, в котором всё неожиданно, как и в самой природе: то солнечный зайчик пробежит, то тучи покроют лес тёмной поволокой, потом вдруг выйдет солнце, зальёт деревья светом, а ближе к закату хлынет дождь. Крупные капли стеной будут опускаться на пол, тихо постукивая по напитанной влагой коре. Эти иллюстрации отсылают к известной картине Рене Магритта «Препятствие пустоты», чей сюжет напоминает ребус, разгадать который невозможно. Здесь видимые вещи могут быть невидимыми и наоборот. Подобное происходит на сцене…

Среди голых стволов, устремлённых вверх в бесконечность, появляются фигуры людей и нельзя понять кто они и зачем пришли в чащу. Возможно, просто заблудились?! Дворник (Олег Исаев) очевидно из параллельного мира проникает в иррациональную плоскость, наблюдает за всем происходящим, не скрывая удивления. Ещё бы! Ведь прислуживают на пире обэриутов Александр Пушкин (Дмитрий Кондрашов) и Николай Гоголь (Константин Авдеев). Какой-то отчётливой идентичности персонажей по характерам нет. Возможно, благодаря этому Денис Азаров стремится создать обобщённый образ эпохи обэриутов, передать её хаотичность, фрагментарность, релятивность, мятежность.

Спектакль «Пир» – страшный, грубый, смешной, яркий, медитативный, красивый, неоднозначный, смелый и странный. Кого-то он развеселит, кого-то вдохновит выучить несколько стихов Даниила Хармса или Александра Введенского, а кто-то и не сможет принять новую эстетику в Доме Света… Да, это новый стиль, новый язык, новый взгляд на жизнь. Так и должно быть. А вот насколько удачным оказался эксперимент Дениса Азарова смогут ответить только зрители и время.

Источник

Спектакль пир театр виктюка актеры

Мне снился переход от этого к тому. Я истекал кровью и через несколько минут должен был умереть. Страха не было, но я немного пожалел чего-то. Затем я сразу проснулся. Не было промежуточного состояния между сном и бодрствованием. Проснувшись, я подумал: состоялся переход от этого к тому.

Яков Друскин «О счастливой жизни»

О переходе «от этого к тому». О веселых и грустных клоунах жестокого театра-цирка. О третьем – вневременном и внебытовом – пространстве, где оживают выдуманные, сказочные – сказанные – персонажи. О воплощенном – воплотившемся – абсурде. О смешном. О страшном – о судьбах поэтов, писателей, философов 20-30-х годов XX века.

Первая премьера Дениса Азарова в Театре Романа Виктюка. «ПИР». Даниил Хармс, Александр Введенский, Николай Олейников, Яков Друскин, Леонид Липавский, Николай Заболоцкий. Объединение Реального Искусства (ОБЭРИУ), декларирующее ВНЕреальное. Их пиры. Их тексты, их разговоры, их фантазии. Их сны. Их хулиганство. Их поиски чуда. Их жизни. Их гибель.

Это будет спектакль о них и не совсем о них. Грустный и смешной. Страшный и трогательный. Спектакль о чуде, в обязательный приход которого все они так верили, и которого не дождались. И о чуде, которое свершилось, спустя сорок лет после их ухода. Когда они, не нужные никому, – внезапно – стали нужны всем.

Когда завершилось, наконец, путешествие сумасшедшего чемодана с рукописями Хармса, спасенного из блокадного Ленинграда Яковом Друскиным. И кто знает, может, именно ожидание чуда заставило его взять с собой в эвакуацию не пищу – но пищу ума и души на много поколений вперед. Непоколебимая вера в то, что чудо, в конце концов, случится, что жизнь бесконечна, а рождения и смерти как таковых – не существует.

Так и случилось. Все они исчезли – а смыслы остались. Чистые смыслы, чистая поэтика, созданный ими ми(Ы)р. «Третье пространство», в котором они жили, – не имеющее связи с миром внешним.

Тогда я понял, что, покуда было куда смотреть,— вокруг меня бы мир. А теперь его нет. Есть только я.

А потом я понял, что я и есть мир.

Но, пока они были живы, их мир постепенно, по кирпичикам, разваливался. Несмотря на их ежедневные «возрожденческие» пиры. А, возможно, как раз из-за них, этих пиров, ставших ритуалом ежедневной же бессистемной импровизации, вечного философского цикличного перформанса. Объединившего цирк театральный, создаваемый ими, с поэтикой, которая не требовала создания, ибо поэтикой этой были они сами.

Об этом, наполненном их текстами, странном и страшном цирке, скрывающем (и открывающим) странный, бесконечный и почти безмолвный лес между мирами, в котором все они однажды потерялись, – будет спектакль.

Как писал Хармс, «меня интересует только чушь».

Как пишет один из исследователей творчества Хармса Жан-Филипп Жаккар, «ребенок считает нормой то, что для других является ненормальным. с помощью этого нонсенса ребенок учится понимать окружающий его мир, так как, играя с понятием, он невольно усваивает его. Эта «страсть к разрыванию связей между предметами» доказывает, что «нелепицы усиливают в ребенке ощущение реальности»».

Вместе с публикой мы попробуем найти детскую логику во взрослых стихах, взрослых разговорах и …взрослом цирке. Адском цирке, претворенном в жизнь чуть меньше века назад.

В представлении о чуде есть погрешность: осуществленное чудо неинтересно.

Яков Друскин «О счастливой жизни»

Создатели спектакля

Авторы
ХАРМС, ДРУСКИН,
ВВЕДЕНСКИЙ,ЗАБОЛОЦКИЙ
И ДРУГИЕ

Постановка,
сценическая адаптация
ДЕНИС АЗАРОВ

Композитор, саунд дизайнер
ГЛЕБ АНДРИАНОВ
Композитор, саунд дизайнер
КИРИЛЛ ТАУШКИН

Композитор, саунд дизайнер
ФИЛИПП КАРЕЦОС

Действующие лица и исполнители

Вместо Хармса
засл. артист РФ
ДМИТРИЙ БОЗИН

Вместо Тамары Липавской
АННА МОГУЕВА

Конферансье/ Дворник с умывальником
засл. артист РФ
ОЛЕГ ИСАЕВ

Девушка с прыгалками/ Женщина-акробат
МАРИЯ ДУДНИК

Пресса о спектакле

Этой яркой и смелой работой Денис Азаров, новый художественный руководитель Театра Романа Виктюка, определенно задал высокую планку не только себе, но и всем столичным режиссерам. Главные герои здесь даже не сами обэриуты, а те поэтические смыслы, которыми они жонглировали так же мастерски, как цирковые актеры – шариками. Впрочем, первая часть как раз и есть цирк, местами кровавый, бессмысленный и беспощадный.

Денис Азаров поставил спектакль «Пир» по текстам обэриутов в собственной инсценировке. Зрелище получилось чрезвычайно талантливое и совершенно возмутительное.

Первая работа Дениса Азарова в должности художественного руководителя Театра Романа Виктюка – это сложный многослойный спектакль по произведениям обэриутов. В списке действующих лиц значатся необычные персонажи: Вместо Хармса (Дмитрий Бозин), Вместо Друскина (Владимир Белостоцкий), Вместо Введенского (Иван Степанов), Вместо Заболоцкого (Прохор Третьяков) и другие. Декларированные обэриутами в конце 1920-х годов гротеск, алогизм, вычурность, абсурд, отказ от логики, речевые аномалии получают своё развитие и в сценической мелодике «Пира».

Объединение реального искусства представлено зрителю масштабно: все конструктивистское здание театра стало пространством для инсталляций по мотивам поэзии ОБЭРИУ для детей, которую сочинили Ваня Боуден и Лиза Спиваковская. Театровед Алексей Киселев читал лекции про обэриутов, а актер Дмитрий Голубев поставил спектакль «Путешествие сумасшедшего чемодана». Это камерное представление в фойе — как бы предисловие к «Пиру» на основной сцене. Чемодан — тот самый, в который поэт Яков Друскин собрал архивы, уцелевшие в блокадном Ленинграде от его погубленных друзей — фигурирует в обоих спектаклях. Из него просятся наружу персонажи, чудом пережившие насильственное забвение — продавщицы, военные, пионеры, дворники, певицы — спешат к зрителю, теснятся на сцене, над которой плывут фото и автографы их создателей. Через десятилетия наследие тех, кто так отважно играл с языком и самой действительностью, было обнародовано и стало классикой ХХ века.

Авторы трепетно подошли к текстам, с которыми работали. Сам спектакль — это сложная и тонкая компиляция поэзии и прозы, воплощенная режиссером на сцене, где главным героем является сам текст. Cценография не представляет собой интерпретацию отдельных произведений, но создает особое пространство, где эксцентричные поэты устроили свой античный пир.

В версии Дениса Азарова это еще и цирк ужасов, где смех «от живота» неотделим от страха, а внешняя гипертрофированность и гротеск обнажают жуть тотальной вседозволенности. Вот клоун-коверный весело пританцовывает и невпопад выкрикивает нелепое «Тюк!», мешая старушке Ольге Петровне расколоть полено (яркий этюд Валерии Энгельс и Антона Даниленко), а в следующий момент вываливаются кишки и срезается скальп.

Новый худрук театра Романа Виктюка Денис Азаров начал свою деятельность с продолжения художественной линии Мастера, ушедшего от нас в прошлом году. Эту линию можно определить как неформат современного театра в привычном смысле этого слова. И как высокую планку авторского театра, применимую к коллективу, воспитанному Виктюком в определенной системе ценностей.

Государственное бюджетное учреждение культуры города Москвы «Театр Романа Виктюка» (ГБУК г. Москвы «Театр Романа Виктюка»)

Адрес: 107014, Москва, ул. Стромынка, 6 | Учредитель: Департамент культуры города Москвы

Справки и заказ билетов по телефонам: 8 (499) 268-0669, 8 (926) 215-6030; общие вопросы, приемная: 8 (499) 748-0128

Источник

Премьера спектакля «Пир» прошла в Театре Виктюка

Использованы почти исключительно сочинения Хармса. Даже программные стихи Введенского «Мне жалко, что я не зверь…» читает почему-то Хармс. А из другого шедевра Введенского, «Элегии», звучит лишь первая строфа (и тоже из чужих уст).

Другим повезло еще меньше. Обрывок из Заболоцкого, невнятный французский монолог Эстер Русаковой. Да реплики из «Разговоров» Липавского, летописца этого кружка. Вот, кажется и все.

Есть чудный Фокусник (Иван Никульча) с Балериной-ассистенткой (Мария Дудник). Кто-то сказал о такой буффонаде: «Это как если бы вместо хождения по канату на арену выносили портреты знаменитых канатоходцев». Очень смешно. Есть Пушкин и Гоголь, усердно спотыкающиеся друг о дружку. А также пятерка клоунов, и среди них дивная Старушка с топором (Валерия Энгельс).

Денис Азаров отлично переводит хармсовские коллизии на язык пантомимы и пластики. Пантомиму здесь можно даже усугубить (потому что у некоторых клоунов, честно говоря, манная каша во рту).

В общем, все не так, все не похоже. А дворник что здесь делает? Откуда вообще в лесу дворник? Да прямиком из заскорузлой хармсовской вечности: Луна и солнце побледнели, созвездья форму изменили. Движенье сделалось тягучим, и время стало, как песок. А дворник с черными усами стоит опять под воротами и чешет грязными руками под грязной шапкой свой затылок. И в окнах слышен крик веселый, и топот ног, и звон бутылок.

И постепенно понимаешь, что действие этих сцен происходит в загробном мире. «Земную жизнь пройдя до половины», и так далее.

И конец у спектакля замечательный. Тут уж я сам перейду на стихи:

Когда возьмут меня за фук,

Когда простившись с грузным телом,

Душа оставит здешний круг

Для криптозойских тех пределов.

Когда сотрет мой след земной

Умалишенный летний ливень,

Хочу отселе лишь одно

Унесть в оглядке торопливой.

То звуки му, то звуки му,

То звуки музыки в дыму.

В общем, убедили. Правда, Заболоцкого с Олейниковым все-таки напрасно обидели.

Источник

Обэриутский «Пир» Дениса Азарова

Новый худрук Театра Виктюка рассказал о своей первой премьере-манифесте

Интервью: Михаил Визель

Кстати, очередной показ «Пира» состоится 17 июля.

Театр Романа Виктюка имеет свою эстетику, в которую поэтика обэриутов на первый взгляд не очень вписывается. Как пришла в голову мысль сделать спектакль по их произведениям?

Денис Азаров: На самом деле это не совсем так. Уже в репетициях выяснилось, что всем своим студентам Роман Григорьевич давал тексты обэриутов, Введенского. Они очень много, когда учились, работали над этими текстами, и, как мне объяснил Дмитрий Бозин (ведущий актёр и главный режиссёр Театра Виктюка. – Ред.), у Виктюка была такая логика: если с подобным текстом справился, значит, справишься со всем. Смотришь список студенческих работ – у них была и «Елизавета Бам», и «Ёлка у Ивановых». Оказывается, если не было названия в афише, это не означало, что он не работал с этими авторами и не соприкасался с ними.

Когда дошло до моего назначения художественным руководителем, понятно, что я начал придумывать некую стратегию развития театра, она есть на три года вперед. На полтора года уже прямо точно по датам, а на три года вперед – плавающие. И когда эта стратегия придумывалась, надо было понять, чем этот театр будет отличаться от огромного количества других театров в Москве. Потому что если до моего появления он отличался тем, что здесь был Роман Виктюк, то сейчас театр попадает обратно в один из самых конкурентных театральных городов в мире. И он должен держаться, должен занять какую-то нишу.

Изначально была идея, чтобы театр начал заниматься какой-то нелинейной, неочевидной, неудобной, может быть, литературой. Это не слово «абсурд», потому что абсурдизм – это все-таки Беккет и Ионеско, но это определенное направление. Мы ставим сложную литературу про сложного человека, и обэриуты – это как манифест: мы пойдём в этом направлении. Наши авторы – это Хармс, Введенский, Беккет, Ионеско, Платонов, Альфред Жарри, Камю, Кафка. Сартр, дальше Саша Соколов. Из современных авторов это Валерий Печейкин или Мариус Ивашкявичюс, то есть всё время современная драматургия. Должна быть какая-то особенная литература. Вот что Печейкин, что Ивашкявичюс – они все время работают с языком. Из современных авторов Сорокин наш автор, к примеру. Я сейчас фантазирую, у нас нет пока планов поставить Сорокина: я про то, что когда я говорю с режиссерами, объясняю им что, если классика, тогда [ставим] Гоголя, потому что он немного другой. Я ставил два раза Островского, я очень люблю Островского, но здесь – пока нет. Сейчас Островский как бы не совсем наше. А Еврипид наш автор, например. Понимаете, да?

Хармс, Введенский – это для меня в принципе очень важные авторы. Потому что я не раз к ним обращался: и «Ёлку Ивановых» в Гоголь-центре ставил, и в Ярославле делал спектакль по пьесе Ионеско «Бред вдвоём», где внутри были стихи Хармса. И я как-то живу с этими авторами.

А наложило ли какой-то отпечаток то обстоятельство, что вы находитесь в легендарном здании, памятнике конструктивизма?

Денис Азаров: Это накладывает отпечаток каждый раз, когда я сюда захожу. Потому что, конечно, это уникальное здание. Здесь сейчас открыта выставка, посвященная обэриутам, Ваня Боуден её курирует с Лизой Спиваковской, молодые художники, и мы будем со зданием, с пространством очень много работать. У нас к каждой премьере будет открываться новая выставка, которая будет стоять внутри этого пространства. Потом у нас будут всякие дополнительные события: лаборатории всевозможные, музыкальные программы. И они будут как раз-таки не на сцене, а именно в пространстве театра. Всё-таки это здание не театра, это Дом культуры на самом деле. Для нас сейчас это слово – ДК, Дом культуры, – отдает какой-то иронией, если не ругательством. Но если брать изначальную идею, хотелось бы сделать такую же вещь. Какой-то дом, в котором постоянно идёт жизнь. Конечно, главное событие – это спектакль вечером, но до этого… Вы приходите сюда утром, заходите в книжный магазин, которого пока нет, покупаете книгу, берёте вкусный кофе, сидите читаете, потом началась какая-то лекция, какой-то мастер-класс, а вечером мы пошли на спектакль, а после спектакля спустились в кафе и пообщались с интересными людьми за бокалом вина.

Это же концепция Гоголь-центра и Электротеатра.

Денис Азаров: Эта концепция уже давно существует в Европе. Это не новая вещь, я вообще не претендую на открытие нового чего-то. Я совершенно не новатор по своей сути. Я, наоборот, про то, чтобы было хорошо. И это будет хорошо, особенно в этом здании. В которое просто интересно зайти.

Вы довольно много работали в музыкальном театре, включая две полноценные оперные постановки: «Мадам Баттерфляй» в Новой опере и «Доктор Гааз» в Геликон-Опере. Будет ли это отражено в вашей здешней деятельности, в частности, в спектакле «Пир»?

Денис Азаров: Я вообще много работаю с музыкой в драматических спектаклях и предпочитаю работать с музыкой, специально написанной для спектакля. Для «Пира» ее писали три человека: это Кирилл Таушкин, Глеб Андрианов и саунд-дизайнер всего этого, Филипп Карецос. Единственное, что не оригинального там звучит, это старинный мадригал Каччини, который тоже ребята обрабатывали через какие-то эффекты. Для меня музыка в драматическом театре — это тоже драматургия. То есть это не просто плейлист: включить песню, убрать песню. Это должно быть какое-то развитие, какой-то отдельный персонаж. По крайней мере, я стараюсь так все время делать. В «Пире» вся музыка является неотъемлемой тканью и текста, и декораций, и света, и актёров. Всё вплетено вовнутрь, и достать её оттуда очень сложно.

Обэриуты, ленинградский абсурдизм стали трейдмарком, одним из инкапсулированных культурных явлений. Про Хармса снимают фильмы, а сам он стал одним из самых тиражных авторов – как детских, так и взрослых. При этом есть два противоположных подхода. Первый – Хармс популярен потому, что он отразил страх и ужас той эпохи. И второй, что Хармс популярен, потому что он отражает извечный абсурд нашей российской жизни. Какой подход вам ближе?

Денис Азаров: Это сложный вопрос. Правда, я ими очень давно занимаюсь. Не хочу себе льстить, но это мои авторы, в которых я очень погружён. Знаете, они были философами. Все! Нельзя отделять Хармса от Введенского, от Олейникова, Друскина от Липавского. Они все были какими-то удивительными и совершенно неоцененными философами. Они же писали в стол, зная, что пишут в стол. Они встречались по вечерам, на основе чего вторая часть спектакля, «Разговоры» Липавского, – встречались по вечерам и обсуждали какие-то серьезные философские темы. Потом какие-то абсурдистские концепции, потом вдруг уходили в каламбуры. Это всё напоминало обряд или ритуал. Как в храме священнику не нужен человек в зале, он всё равно проводит обряд.

Они отражали эпоху, более того, они очень её чувствовали. Например, гениальная фраза, которую любил повторять Леонид Липавский. 1939 год, уже Заболоцкого посадили, Олейников уже расстрелян, группа уже давно распалась. Не просто обэриуты – круг друзей распался. Введенский уже не в Ленинграде. И в 1939 году, после одного из первых событий Второй мировой войны, Липавский сказал: «В мире погасли все огни».

Они очень-очень чувствовали. И да, безусловно, там отражается и страх эпохи, но, с другой стороны, у них во всем этом есть определённое философское изучение мира, и слова, и текста. И вообще там интересно: ранние Хармс и Введенский и поздние – две разные вещи. Они стремились к простоте. У Хармса был даже список «Хорошо» и «Плохо». В столбике «Хорошо» были, например, Моцарт и Бах, а в столбике «Плохо» был Чайковский. В столбике «Хорошо» был Пушкин, а в столбике «Плохо» был Блок. Это определенный взгляд на вещи. Они стремились к этой простоте. Есть гениальные фразы из «Разговоров», которые в спектакле звучат: «Прекрасны солнце и трава, и ветер, и небо, и человек. Но также прекрасны и стул, и стол, и гребешок».

Понимаете, они стремились к первобытному. Есть хорошее слово «протоискусство», когда человек не отличался от дерева. Это не сформулировать, потому что это ощущается ниже порога человеческого языка. Я создал мир, и этот мир находится ниже нижнего порога человеческого языка. То есть они куда-то до человека стремились. Для меня это их самоотверженная игра в бисер, ну как у Гессе, непонятная игра, которую мы никогда с вами не разгадаем.

Мы не знаем, сколько всего не дошло.

Денис Азаров: Не дошел, например, роман Введенского «Убийцы-дураки». Говорят, он был и его даже читали, а его нет. И сколько всего там было написано! От Олейникова крупицы какие-то остались, на самом деле.

В этом смысле Еврипид действительно ваш автор, потому что от Еврипида до нас тоже дошли осколки того, что он сделал. Но всё-таки не могу удержаться от банального вопроса, в вашей ситуации вполне естественного: о творческих планах. «Пир» – первый спектакль, который вы поставили в качестве худрука. Что дальше?

Денис Азаров: Сейчас мы поедем в экспедицию по Нижегородской области с актёрами, потому что мы готовимся к постановке «Мёртвых душ» Гоголя. Это будет мой второй спектакль. Это тоже манифест. Хоть и классик, но такой…

Конечно, Гоголь абсурдист!

Денис Азаров: Да, и есть версия того, где все это происходило, – Нижегородская область. В начале колесо доедет либо до Казани, либо до Москвы. Притянуто немного за уши, но мы решили поехать посмотреть современные русские деревни, чтобы там искать материал. Есть гоголевский текст, а есть современный, современные мёртвые души.

До этого у нас в октябре будут дни памяти Мастера. Это цепь событий, связанных с памятью Романа Григорьевича. Потом у нас премьера «Мертвых душ», а после этого я открываю двери, это уже следующий календарный год, другим режиссерам. У нас будет премьера молодого режиссёра Никиты Бетехтина по пьесе Михаила Чевеги «Колхозница и рабочий», это современная пьеса в стихах.

В стихах? С рифмой?!

Денис Азаров: Все у Чевеги нормально с рифмой. Потом Юрий Муравицкий будет ставить «Вакханок», как раз Еврипида. А после Юры будет спектакль Филиппа Григоряна, он еще думает о материале. Параллельно мы будем запускать каким-то образом малые формы, то есть у нас планируется балет по Беккету «В ожидании Годо», тоже с оригинальной музыкой, естественно. В планах у меня поставить пьесу Мариуса Ивашкявичуса «Ближний город». Ещё в планах вообще безумное решение – написать мюзикл по Платонову. Это вот, кстати, про музыкальный театр.

И параллельно лаборатории, фестивали. У нас очень-очень много будет разовых акций, междисциплинарные всякие вещи, можно сказать экспериментальные. У нас будет дебютантская лаборатория для режиссёров-дипломников. Каждый раз лаборатория будет заниматься разной драматургией на других языках. Первой у нас будет современная драматургия на немецком, потом у нас дальше будет ещё венгерская. Каждый месяц будет по несколько точечно интересных событий. Либо это какая-то лекция и какая-то разовая акция, помимо репертуара, либо это премьера и выставка и так далее.

Еще один банальный, но неизбежный в вашей ситуации вопрос. Отталкиваетесь ли вы как-то от имени Виктюка, думаете ли о том, а что бы сказал об этом Роман Григорьевич?

Денис Азаров: Я вам скажу так. Я пытаюсь выстроить в театре такую вещь, чтобы мы, не разрушая старого, могли все-таки строить что-то новое. Это означает сохранение определенного баланса между памятью и развитием, прогрессом. Я не устаю повторять, когда начинаются разговоры про традиции, заложенные Романом Григорьевичем: «Ребята, в восемьдесят восьмом году Роман Григорьевич поставил «Служанок», он разрушил все возможные штампы, традиции!» В принципе он всё время находился в конфликте с какой-либо традицией. Поэтому я бы хотел, чтобы сохраняли традицию Романа Григорьевича Виктюка эти традиции нарушать.

Очень важно сохранить его спектакли на достойном уровне качества. Потому что есть зрители, которые ходят на эти спектакли, их нельзя лишать того, что они любят. Вариант спектакля в принципе – уже достояние культуры. Как мы с Димой Бозиным говорили, это его формулировка: «”Служанки” – это “Жизель”». Oни должны существовать. Пусть меняются составы, но это «Жизель». Она есть и все. Поэтому, с одной стороны, у нас есть работа с памятью, вот эти дни памяти Мастера, и мы пытаемся максимально бережно относиться к спектаклям. Но, с другой стороны, нельзя закупориться в этом смотрении назад. Надо всё-таки смотреть вперёд, но понимая, что сзади тебя.

Источник