спектакль два актера играют
Чарли Чаплин и Соломон Михоэлс: встреча в верхах. О новом спектакле Дмитрия Крымова «Двое» в Музее Москвы
На самом деле их встреча заняла, наверное, не больше четырех минут. Ну как обычно: вежливо поулыбались, пожали друг другу руки. А тут и фотограф подоспел. Пара ослепительных вспышек в лицо, пара кадров для вечности. Вот, собственно, и все. Приблизительно по этому сценарию происходила историческая встреча Чарльза Спенсера Чаплина и народного артиста СССР Соломона Михоэлса в Нью-Йорке в январе 1943 года. И даже фотографий не осталось. Зато в соответствующих архивах наверняка сохранились документы за полученную Михоэлсом сумму в 33 миллиона долларов. Именно столько собрали в 1943 году состоятельные евреи для Советского Союза, который тогда в одиночку вел войну с фашистской Германией.
Спустя почти восемьдесят лет Дмитрий Крымов сочинит об этой встрече театральную поэму под лирическим названием «Двое» и поставит ее в Музее Москвы. Хотя если по-честному, то спектакль должен называться «Трое». Третий, как всегда, лишний. Он все время лезет, мешает, пугает своей рябой физиономией, такой устрашающей, что ее можно использовать для изучения кожных болезней. Это Сталин.
Собственно, вся история Крымова — на троих. Два больших огромных человека, чья неуклюжая громадность подчеркнута гигантскими размерами кукол из папье-маше, которыми еле управляют несколько кукловодов. И вот это горбатое, шустрое существо, которое всю дорогу норовит прервать общение гигантов.
Спектакль Дмитрия Крымова «Двое» Фото: Ксения Угольникова
Спектакль начинается со сцены ожидания Михоэлса в кремлевской приемной: длинный коридор, в глубине которого виднеется стол, настольная лампа под зеленым фарфоровым абажуром и карта СССР на стене, одна шестая суши, залитая красной краской — кровью. Михоэлс, как и полагается, ждет высочайшего выхода Сталина. Большая грустная фигура, испуганно застывшая на неудобном стуле, — памятник всем сидельцам в этой приемной. А вокруг, как тараканы, шелестят, пробегают, рыскают люди в штатском, которые тоже выжидают. И как будто в воздухе что-то потрескивает и вот-вот должно взорваться, как перегоревшая электрическая лампа.
Много раз замечал, как на спектаклях Крымова даже помимо воли у тебя возникает ассоциация с детской игрой. Вот и сейчас — одна театральная шарада сменяет другую, одна картинка живописнее другой. Тут и ветер, картинно развевающий черные одежды — сцена перелета Михоэлса в Америку, и черный котелок Чарли, беспечно летящий в зрительный зал, и белая роза, взятая напрокат из «Огней большого города», и даже женщина-птица из Гватемалы (Альбина Файрузова), живущая в клетке и распевающая свои райские песни.
И все это поет, летит, звенит, играет, никак, в сущности, не соотносясь ни с исторической правдой, ни с банальной житейской логикой. Но в какой-то момент обязательно возникает злой фантом, образ несчастья, фурия беды, которая ворвется и прервет игру, как Фея Карабос в «Спящей красавице».
Собственно, все спектакли Крымова про жизнь рядом с несчастьем, про жизнь вблизи смерти, про жизнь, где все беззащитны перед мировым злом, которое может принять любой облик.
Спектакль Дмитрия Крымова «Двое» Фото: Ксения Угольникова
А еще «Двое» — про одиночество. Недаром в какой-то момент Михоэлс и Чаплин начнут репетировать сцену прощания с Корделией из «Короля Лира». Великий трагик будет показывать великому комику, как следует играть трагедию. Судя по сохранившимся весьма несовершенным записям спектакля ГОСЕТА, исполнение Михоэлса напоминало те обряды, которые и поныне совершаются у Стены плача. Но Крымова меньше всего интересует реконструкция актерской манеры Михоэлса. Его интересует миф. Он перебирает, как бусины, эпизоды, связанные с великим артистом: вот Михоэлс с Чаплиным говорят на идиш, вот вспоминают на два голоса сцену первого бала Наташи Ростовой в «Войне и мире», вот исступленно начинают вдвоем вальсировать под музыку Шостаковича. Они говорят друг другу то, что никому никогда не рассказывали. Чаплин — про свое сиротское детство в приюте и сумасшедшую мать. Михоэлс — про то, что никогда не держал в руках банковский чек. Все это похоже на сон, в котором самым правдоподобным оказывается просмотр знаменитого фильма «Цирк». Там, как известно, Михоэлс промелькнул в эпизоде коллективного пения колыбельной в исполнении разных известных артистов, передававших из рук в руки малолетнего темнокожего Джима Паттерсона.
Кстати, с присутствием Михоэлса в «Цирке» было связано много головной боли у советских цензоров. После его убийства и разгона Еврейского антифашистского комитета этот эпизод из фильма быстро вырезали. Спустя десять лет, когда Хрущев осудил культ личности, эпизод с Михоэлсом позволили на экране восстановить. В 1967 году случилась Шестидневная война и победа Израиля, возмутившая советских начальников. Кто стал первой жертвой? Правильно, все тот же Соломон Михайлович, которого опять подвергли изгнанию из советского рая под названием «Цирк». Спустя какое-то время, правда, опять вернули. К победе «израильской военщины» он уж точно не имел никакого отношения. Зато имел самое непосредственное отношение к победе Советской армии в Великой Отечественной войне. Но об этом предпочитали не вспоминать.
Спектакль Дмитрия Крымова «Двое» Фото: Ксения Угольникова
В спектакле у Крымова эпизод с фильмом решен так: группа артистов, опутанная черной целлулоидной лентой, как Лаокоон с сыновьями — змеями, медленно движется куда-то во тьму под музыку Дунаевского, просматривая и выискивая кадры с Соломоном Михоэлсом. Там звучит его голос. Собственно, это почти все, что осталось от великого артиста. Звук имени, звук голоса, поющего детскую колыбельную. Интонация утешения и примирения с жизнью, которая может быть сколь угодно жестока, и с людьми, которые по большей части несправедливы. Но где она, эта справедливость? «Спи, сокровище мое, ты такой богатый: все твое, все твое, звезды и закаты».
И опять очень крымовский ход — оттолкнуться от чего-то подлинного, реального, что можно подержать в руках, а потом отпустить и тут же устремиться в какие-то заоблачные эмпиреи и фантазии. Тут важно, чтобы актеры сумели подхватить эту игру.
Спектакль Дмитрия Крымова «Двое» Фото: Ксения Угольникова
Для меня наиболее убедительным в спектакле стал исполнитель роли Сталина молодой актер Александр Кубанин. В жизни он атлет и красавец, тем более его актерское преображение в хромого упыря получилось неожиданным и отважным.
Роза Хайруллина, играющая Чаплина, повторяет то, что мы уже видели раньше, — существо без пола и возраста, строгий пожилой мальчик с седой стрижкой под горшок и невозмутимым лицом. Прекрасный Александр Феклистов (я был на первом спектакле с его участием) пока еще только осваивается в сложном рисунке роли Михоэлса. Как мне показалось, для шекспировского трагика в нем пока слишком много мхатовского психологизма и стремления все объяснить. А здесь объяснять особо ничего не надо, а надо… просто взлетать и парить. И даже необязательно демонстрируя при этом цирковую сноровку, как Александр Кубанин, легко умеющий делать акробатические кульбиты на шесте, но непременно — ту внутреннюю свободу и бесстрашие, которые больше всего поражают в лучших спектаклях Дмитрия Крымова.
В финале всех героев, как в трубу, засосет бесконечная снежная ночь. Там сгинут и Михоэлс, и Чаплин, и Сталин, и все-все… Останется только брошенный на полу цветок из «Огней большого города» и черный котелок. А на мониторах медленно проплывут титры, из которых мы узнаем, что в 1948 году Соломона Михоэлса убьют по приказанию Сталина, что Еврейский антифашистский комитет будет распущен, а его участники расстреляны. И что Чаплин, обвиненный в просоветских симпатиях, вынужден будет покинуть США и перебраться в Европу, где доживет до преклонных 88 лет.
Спектакль Дмитрия Крымова «Двое» Фото: Ксения Угольникова
Кстати, Чарли до последнего дружил с Григорием Александровым и Любовью Орловой. Так что не исключено, что в один из их регулярных визитов к Чаплину в Веве, в Швейцарии, когда они вместе пересматривали фильм «Цирк», он мог узнать и своего давнего знакомца Михоэлса, с которым однажды встречался в Нью-Йорке. Впрочем, это лишь мое предположение.
6,5 (сборник пьес для двух актеров)
Сборник Семена Злотникова получил название «6,5» по числу пьес в нем. Шесть с половинкой судеб. Где-то рассвет, где-то закат. Буря, катастрофа, конец света. Два действующих лица. Камерная обстановка однокомнатной квартиры, комнаты или кабинета у психиатра. Одинокая женщина ждет не менее одинокого мужчину. Старик находит старое любовное письмо к старухе. Мужчина и женщина выпивают отравленное вино. Пожилой художник встречает женщину похожую на его мать. Мужчина и женщина ищут причину, чтобы быть вместе. Мужчины пытаются разобраться, кто из них сумасшедший. Женщина спасает мужчину или наоборот. Два человека, острый конфликт, и надежда на то, что в этой борьбе не будет победителей и побежденных.
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги 6,5 (сборник пьес для двух актеров) предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Пришел мужчина к женщине
Действующее пространство — комната в однокомнатной квартире в новом доме. Мебель почти вся новая. Одно большое кресло — не новое. И над столом не новый оранжевый абажур.
Дина Федоровна демонстрирует себя посредством кинопроектора и стены. Она в красивом купальнике на фоне красивого синего моря. Звонит звонок. Женщина замирает. Мгновение спустя звонок повторяется. Она выключает проектор, зажигает свет, направляется к переговорному устройству.
Голос. Добрый вечер, Дина Федоровна.
Дина (глядит на часы). Не слышу. Кто пришел?
Голос. Это Дина Федоровна?
Голос. Это не Дина Федоровна?
Дина. Сначала… а вы? Вы кто.
Голос. Я не знаю… Как вам сказать…
Дина. Отвечайте, пожалуйста, на поставленный вопрос прямо.
Голос. Я — Витя… Виктор…
Дина. Интересно. Говорите дальше.
Голос. Простите, может быть, я не туда попал?
Дина. Дальше. Сначала дальше.
Голос. Если вы Дина Федоровна — может быть, вы меня впустите, я промок, на улице дождь…
Дина. Если на улице дождь, для чего вышли из дому? Сидели бы дома и не промокли.
Голос. Понятно. Ошибся адресом. Простите.
Дина. Я Дина Федоровна. Дальше!
Голос. Я же к вам пришел, Дина Федоровна, впустите меня!
Дина. Зачем? (Тишина.) Ну, допустим, впущу. А что будет дальше?
Голос. Я не пророк, на меня капает.
Дина. Что, такой дождь?
Голос. Такой. У вас дверь заливает.
Дина. А вы под нишу, под нишу спрячьтесь, там ниша такая.
Голос. Да под нишей тоже.
Дина. О-о, так вы тот самый Виктор Петрович? Ну, вы из аптеки?
Голос. Да, собственно… Тот самый. А что? Что-нибудь не так?
Дина. Тот самый из аптеки, которого… Ну-ка, дальше сами.
Голос. А что дальше? Я не знаю, что дальше. Этого, собственно, никто не знает. Может быть, для начала познакомимся, а там… будет видно… Познакомимся.
Дина. Познакомиться — никуда не убежит. Вы мне еще дальше не сказали. Дальше. (Молчание.) Кто вас ко мне направил?
Голос. Жора и Юдифь Тонких. Жора и Юдифь Тонких!
Дина. Входите, Виктор Петрович. (Торопится к зеркалу, поправляет косынку на голове, припудривается, возвращается к двери, отпирает, впускает мужчину.)
Виктор. Простите, если не вовремя и помешал.
Женщина испытующе разглядывает мужчину.
Простите… Не помешал. Помешал.
Дина. Скромным, застенчивым и деликатным? Вы-вы, кто же еще.
Виктор. Я не прикидываюсь. Разве можно прикинуться?
Дина. Можно. Все прикидываются. Сначала. Потом демонстрируют свое истинное лицо. А вы что, хуже других?
Мужчина молчит. Должно быть, задумался над тем, хуже ли он других.
Почему вы заявились на полчаса раньше срока? Я Юдифи назначила на восемь. Сейчас — если у меня не врут — без двадцати пяти.
Виктор. Простите. Я решил, что… Юдифь сказала — около, плюс-минус… Впрочем, я могу, если хотите, двадцать пять минут подождать там где-нибудь… В подъезде, может быть, или… (Женщина молчит.) В самом деле, вы правы, я как-то не сообразил… Простите. (Направляется к выходу.)
Дина. Вы не нахал, это хорошо. Я не люблю нахалов.
Виктор. А разве Жора и Юдифь не говорили вам, что я не нахал?
Дина. Говорили. Но я не поняла. Как-то неопределенно. Увидишь, сказали, сама. Конечно, пока собственными глазами не убедишься… Какой у вас рост?
Виктор. Рост. В смысле… в каком.
Дина. В прямом. Рост у вас — в прямом — я спрашиваю — в каком — вы что?
Виктор. Ах, рост, я не понял, простите… Рост у меня… Да нормальный у меня рост… Примерно сто семьдесят шесть сантиметров…
Дина. Мне нравится сто восемьдесят три.
Виктор. А я… Сто восемьдесят три? А почему. Что это. У меня, видите ли, колеблется в пределах пяти-шести сантиметров… Иногда бывает до семи, так что… Я сказал вам примерно, потому что колеблется…
Дина. До ста восьмидесяти двух колеблется?
Виктор. Бывает, до ста восьмидесяти двух. Иногда до ста восьмидесяти трех. До ста восьмидесяти трех реже…
Виктор. Реже — до ста восьмидесяти трех. До ста восьмидесяти двух — чаще.
Дина (скептически оглядывает мужчину). Но сегодня вы явно ниже.
Виктор. Простите, я не хотел вас обидеть. Вероятно… Последние несколько ночей неважно спал. От недосыпания буквально врастаю в землю.
Виктор. Такой организм, наверное.
Дина. Часто плохо спите?
Виктор. Не очень… Нет, не часто. Так, иногда… Бывает, что отчего-то не спится — и все. Знаете, как бывает иногда…
Виктор. Нет-нет! Я серьезно, что вы!
Дина. Ох, не люблю я, когда лгут. Хотя бы самому себе не лгите. Себе — противнее всего. Я тоже не лгу. Себе. Раньше лгала, а теперь решила: хватит. Полгала, и будет. Следующие сколько получится лет — буду жить без всякой лжи. Не хочу. И так и говорю себе: ночью не спала потому-то и потому-то.
Виктор. Я бы сказал, если бы знал. Как узнать, из-за чего именно, всего столько… Сложно.
Виктор. Не лгу, Дина Федоровна.
Дина. Я знаю, что лжете.
Виктор (вздыхает). Ну хорошо… Не будем спорить, я не люблю спорить… И не умею… В общем… Пойду.
Дина. Хотите убежать?
Виктор. Я — убежать? Дина Федоровна — куда. Знаете, я вам честно скажу… Некуда. (Поворачивается, было делает шаг к двери, впрочем, останавливается.) До восьми еще пятнадцать минут. Я подожду. Там, если можно… Я у вас десять минут отнял. Мне их приплюсовывать к пятнадцати или не надо?
Дина. А зачем вы сутулитесь? Почему не держитесь прямо, как мужчина?
Виктор (расправляет плечи). Я не сутулюсь. Так кажется. Впечатление. Это у меня спинные мышцы.
Дина. Какие мышцы, вы сутулый!
Виктор. Это мышцы, можете проверить.
Дина. Даже проверить можно?
Виктор. Я в юности немножко поднимал тяжести…
Дина (проверяет у него наличие спинных мышц). Интересно… (Проверяет.)
Мужчина внезапно смеется. Женщина отходит.
Дина. Знаете, что я вам скажу: не надо было поднимать тяжести. Я не люблю сутулых, у них и характер такой же, я знаю. Я люблю стройных и прямых.
Виктор. Что же делать?
Дина. Выпрямиться сможете?
Мужчина выпрямляется еще.
Виктор (сразу сутулится). Совсем?
Дина. Почему совсем? Вы же зачем-то приходили?
Приходили зачем-то или не приходили?
Дина. Вот и идите. И возвращайтесь. Через пятнадцать минут. Приплюсовывать не надо.
Виктор. Я приду. Спасибо.
Женщина запирает дверь, возвращается в комнату, гасит свет. Включает проектор, разглядывает картинки с видом на себя в купальном костюме на фоне синего моря. Зажигает свет, решительно направляется к телефону.
Ты, Жора, ты? Голос — как в бочке сидишь, ну-ка, дай мне Юдифь. Передай — как помоется… А долго ей мыться еще? Только залезла? Голову мылит? Передай: как помоется, сразу пускай позвонит. Только сразу, я жду. (Кладет трубку — в то же мгновение звонок.) Я на проводе. Уже чистая? Что, он пришел. Нет. Ты же знаешь, какой он, чего же тебе рассказывать. Он не урод, но и не. Как говорится — между и между. Юдифь, прекрати, я имею право на идеалы. Да, чтоб ты знала, еще пока не такая, чтобы не иметь. Это мое личное дело, прекрати. И этот ничего. Я говорю, что бывают и лучше. Серафим? Лучше не вспоминай, прекрати. И не будем, и прекрати. А я тебе говорю — у меня идеалы, и прекрати. Прекрати, говорю… Ну, не прекращай. (Кладет трубку.)
Телефон тут же звонит вновь.
На проводе. Завтра поговорим, прекрати!
Направляется к платяному шкафу, достает платье, переодевается; снимает бигуди; причесывается у зеркала, подводит глаза, припудривается; после чего аккуратно расставляет на столе бутылку вина, вазу с яблоками, конфеты; возвращается к зеркалу и еще раз внимательно себя оглядывает — выходит из комнаты. Слышно, как щелкает дверной замок, доносятся слова.
Виктор Петрович, теперь заходите, пожалуйста, я готова, извините, что заставила… Где вы, ну, заходите же.
И опять слышно, как захлопнулась дверь. Женщина возвращается в комнату. Какое-то время стоит; заметно, растеряна и рассеянна; отчего-то вдруг озирается по сторонам, словно надеясь кого-то, может быть, обнаружить… Медленно приближается к зеркалу — в нем видит себя же. Решительно направляется к телефону.
Ты, Юдифь? Что за дела? Да нет, это я тебя спрашиваю, что за дела? Нет, извини, я у тебя спрашиваю, а ты… Нет, не в чем дело, а кого ты ко мне прислала? Ты долго еще будешь издеваться надо мной, кровь мою пить — долго. Тебя окружают одни круглые да квадратные… Да потому что, представь, ни одного нормального еще не видала!
Не вешайся, чудо, звонят. (Кладет трубку рядом с аппаратом, подходит к переговорному устройству.) Говорите.
Голос. Дина Федоровна, это я.
Голос. Это опять я, Дина Федоровна. Простите….
Голос. А — чего говорить? О чем.
Дина. Куда вы подевались, говорите.
Голос. У вас автомат в дверях. Я вышел покурить под нишу, в подъезде, мне показалось… может быть, у вас не курят… Дверь за мной захлопнулась и пришлось… Мне пришлось…
Голос. Дина Федоровна, если можно, не томите меня. Если у вас есть желание — впустите меня, если нет — скажите, что нет… Ну… Ну, я уйду…
Дина. Заходите. (Выходит из комнаты, слышно, как щелкает замок; возвращается, следом мужчина.) Дождь кончился?
Виктор. Нет, не кончился.
Дина. А что же он, идет?
Виктор. Не кончился, идет.
Дина. Значит, дождь идет, а вы… В чем же тогда дело?
Мужчина, по-видимому, не понимает, в чем тогда дело.
Опять прикидываетесь? Все-то вы лжете, я ненавижу лгунов. Вы не покурить, а совсем хотели уйти — почему вы хотели? Опять лжете? Что не так у меня? Губы, глаза? Это? Это? Что не так?
Виктор. Дина Федоровна, все у вас — так.
Дина. А я знаю, что так. Я себе цену знаю, а вы меня не успокаивайте!
Виктор. Я вышел покурить. Под нишу.
Дина. Под какую нишу, такие женщины на дорогах не валяются!
Виктор. Дверь захлопнулась, что же мне было…
Дина (всхлипывает). Я вам не понравилась… Не очень, да.
Виктор. Дина Федоровна…
Дина. А что вам не понравилось, а. Внешне, внутренне? Как? Что. Подождите… Я что-нибудь вам сказала не так? Какое-нибудь слово не так? Подождите! Вы сами виноваты, потому что заявились раньше времени… Я не была причесана, не одета, и внутри у меня еще ничего не было приготовлено как следует, вы меня сбили с ритма, я растерялась, все-таки мужчина, мало ли, вам могло показаться… (Подходит к зеркалу, глядится; переводит глаза на мужчину, затем на себя в зеркале, и опять на мужчину.) Это насчет вас еще можно крепко подумать.
Виктор. Да, согласен, я понимаю…
Дина. Да у меня мужчины… И мышцы у них — и на спине, и на руках, и не сутулые, и стройные… любые! Выбирай — я не хочу выбирать, как некоторые. Потому что мне человек нужен такой…
Виктор. Я вошел и понял: такой, как я, вам, наверное, не нужен.
Виктор. Сам не знаю. Какое-то внутреннее чувство. Догадка. Как это вам…
Дина. Какое чувство? Какая догадка? Я вам так сказала?
Виктор. Есть вещи, о которых можно… можно не говорить. Да и вообще… у меня уже лет пять ощущение, как будто я уже лет десять женщинам как-то… знаете… не очень…
Дина. А женщины вам?
Виктор. Не все, но — да. А я им, по-моему, почти нет.
Дина. Ну и что? Надо все равно. Вы не красавец, но есть и похуже. Сколько хочешь похуже. Я еще не знаю, что лучше. Я вообще считаю, мужчина должен быть чуть-чуть красивее ежа.
Виктор. Вы так думаете?
Виктор. Это мне приятно слышать, Дина Федоровна. Я тоже думаю, что… Раньше думал, да и сейчас: красота это много, но это не все. Есть же еще что-то… что-то… Согласитесь?
Дина. Главное — чтобы человек был хороший. Хороший человек — мой идеал.
Виктор. Вы очень правы. То есть настолько… Всегда люди любили красоту, да и сейчас, в общем-то… Я тоже люблю. Очень! Только, мне кажется, в жизни двух людей важнее… если они друг другу как бы… Важнее найти верный способ общения, что ли… И еще, мироощущение этих людей… Понимаете?
Дина. Конечно. Еще как понимаю. Ощущаем мы все по-разному: вы — так, я — не так, другой — вообще не так. А вы чего ощущаете?
Виктор. Сложно, Дина Федоровна. Очень сложно…
Дина. Сложно — когда не знаешь, чего хочешь. А когда знаешь — тогда не сложно, тогда муторно.
Виктор. Почему муторно?
Дина. Потому что муторно. Потому что никогда, как хочется, не получается. Получается, как не хочется, или еще как-то не получается.
Виктор. Со мною тоже так бывает.
Дина. Со всеми бывает.
Виктор. Хочешь одно, а получаешь другое.
Дина. Или вовсе не получаешь.
Дина. У вас глаза зеленые или… Чего вы там застряли, идите-ка поближе к свету. Идите, не бойтесь, не укушу.
Мужчина идет поближе к свету.
Не щурьтесь так… О-е-ей… (Скептически глядит на мужчину.) И волос у вас тоже…
Виктор. Если долго не стричь… месяца три-четыре…
Дина. Да их у вас просто не густо!
Виктор. Я не так давно стригся, и неудачно. Вообще, если долго не стричься, то впечатление…
Дина. Тогда попробуйте долго не стригитесь.
Виктор. Вам нравится, чтобы… подольше?
Дина. Мне нравится, чтобы… (Показывает, как ей нравится.) И еще вам надо… знаете что? (Задумчиво глядит на мужчину.)
Дина. Сколько вам лет?
Виктор. Вы хотели сказать, чтобы я… Что-то важное хотели…
Виктор. Вы хотели сказать, чтобы я пытался. Вообще-то я пытаюсь, но из этого… А как мне следует пытаться?
Дина. Больше? Сорок два?
Виктор. А разве Жора и Юдифь вам не сказали?
Дина. Сказали. Сорок четыре?
Виктор. Дина Федоровна, сейчас это какое имеет значение?
Дина. Сейчас, конечно, не имеет. А если я за вас выйду замуж — тогда каждый год… Сами понимаете. У мужчины после сорока шансы устроить свою личную жизнь счастливо с каждым годом уменьшаются вдвое или втрое. Я читала в журнале «Знание — сила». Так что даже разница — сорок четыре или сорок пять. Я молчу уже, если сорок шесть.
Виктор. А вы… Интересно… Я даже… Вы как бы… пошли бы за меня замуж?
Дина. Так пойти? Сразу?
Виктор. Не сразу… Сразу, я понимаю… Я вообще спросил, предположительно.
Дина. Предположительно не пойду. Мне надоело предположительно. Я хочу, чтобы у меня все было, как у людей, а не предположительно.
Дина. Спокойная, нормальная жизнь, без скандалов, без взаимных оскорблений, без разводов потом. Чтобы уже жениться — и жить. Чтобы дети были. Один или — двое. Чтобы дети отца имели нормального и не нуждались. Потом чтобы внуки пошли. Все опять повторится сначала.
Дина. Садитесь, в ногах правды нет.
Виктор (берется за спинку стула, задумчиво стоит). Сколько в этом мудрости, простоты… смысла: нормальная семейная жизнь, как у людей… без взаимных оскорблений…
Дина. Вам тоже нужна такая жизнь?
Дина. Что вы стоите? Садитесь, не бойтесь, не развалится, новый, недели нет, как из магазина. И жизнь новую — тоже начинаю.
Виктор. Новую жизнь? Новую жизнь — это… Я тоже пытался, пробовал, знаете… И ничего. Наверное, это приятно — новая жизнь, наверное, очень… Можно я в кресло сяду?
Дина. Приятное, я надеюсь, будет впереди. А почему не хотите на стуле?
Виктор. Вот так мы все откладываем, откладываем, откладываем, а жизнь уходит. Я могу на стуле, но в кресле мне было бы… Если можно.
Дина. Почему нельзя — конечно.
Мужчина устраивается в кресле.
Дина. Не за что. Кресло не новое.
Мужчина вскакивает, озирается.
Я его в комиссионке покупала еще на первую свою стипендию. Дешево купила, но люблю. Еще диван у меня был, я его на старой квартире старым соседям оставила. Кресло — еще куда ни шло, таких уже не делают, а диван слишком много места занял бы. Я и соседке сказала: ни к чему мне в новую жизнь со старым диваном. Права я?
Виктор (озирается). Дина Федоровна…
Дина. Конечно, права. По-новому — так по-новому. Верно?
Виктор. Я не знаю… Да, верно, наверное…
Дина. Еще вот абажур. Я его на диван обменяла. Какой абажурчик… (С удовольствием глядит на абажур.) Сегодня мало у кого… Очень мало… И почти ни у кого… Ничего-то людишки не понимают, оказывается… (Смотрит на мужчину.) Садитесь, чего вы вскочили?
Виктор. Мне показалось, что… (Садится.) Спасибо.
Дина. Не за что. А у вас много мебели?
Виктор. Да нет… Вообще-то… Мебели. Мебели не много.
Виктор. Достаточно мне. Потому что… Мне достаточно. Вполне. Даже, пожалуй, кое-чего из мебели я бы…
Дина. Ничего не выбрасывайте. По опыту говорю, это вам пока достаточно. Пока вы… один живете или с кем-нибудь еще?
Виктор. Разве Жора и Юдифь вам ничего не рассказывали?
Дина. Чудак-человек… Мне же от вас интересно, правильно? Мало ли кто что про нас… Такие языки кругом, что только… Надо самим разговаривать.
Виктор. Я один живу, Дина Федоровна. Дело в том, что моя личная жизнь как-то, знаете…
Виктор. Да, Аня вам сказала?
Виктор. А как… что… неужели заметно. А как вы определили?
Дина (наполняет рюмки вином). Я одинокого мужчину за километр чувствую.
Виктор. Далеко. Удивительно… Как вам удается?
Дина. Если бы я знала, как удается — мне бы, наверное, не удавалось. Этому научиться нельзя. У меня лично это от природы. Пожалуйста. (Подает ему рюмку.)
Виктор (принимает). Спасибо.
Дина. Не за что. Не разлейте только, я полную налила… Пригубите.
Стоит увидеть мужчину, и я уже точно знаю: одинокий — не одинокий.
Виктор. Стало быть, вы и меня почувствовали?
Дина. Вы еще не вошли в дверь, а я уже почувствовала.
Виктор. Это удивительно…
Дина. Почему вам удивительно?
Виктор. Удивительно, потому что… Не знаю, очень удивительно. Потому что… Это правда.
Дина. Конечно, правда. Я только не могу объяснить, почему правда, а так — правда.
Виктор. Объяснить не можете? Может быть… Жаль. Было бы интересно, если бы вы мне… Впрочем, действительно: объяснить, наверное, очень трудно. Некоторые вещи чувствуются, а объяснить… Действительно.
Дина. Что-то такое… понимаете?
Мужчина, кажется, пытается понять — но все-таки не понимает.
Что-то как бы такое… как бы что-то такое… И сразу чувствуешь: одинокий. Я не имею в виду холостой или женатый, это неважно. Хоть сто раз женатый, а я-то все равно чувствую: одинокий. Что-то такое… (Глядит на мужчину, который выглядит очень задумчивым.) Сколько раз были женаты?
Дина. Пока все совпадает.
Виктор. И оба раза… (Вздыхает.)
Дина. Пейте вино, вкусное.
Виктор. Хорошее, ароматное, нежное, нравится! (Наполняет рюмку.)
Дина. Вы любите ароматные?
Виктор. Не знаю, Дина Федоровна, люблю ли… Люблю, как придется, так… А в общем-то равнодушен, так, понимаете…
Дина. Я же не могла знать ваш вкус. Если бы я знала… Юдифь мне сказала: мало, а может, и вообще, или почти вообще не пьет…
Виктор. Когда как. Все зависит от того, если рядом люди… с которыми мне как бы… приятно, что ли… Или… Ну, знаете, как…
Дина. И я подумала: мужчине за сорок. Вообще не пить — такого я не видела. Почему бы иногда и не… Хотя, если болезнь какая-нибудь…
Мужчина залпом осушает рюмку.
Виктор. Иногда я могу выпить. Честно сказать, я пока на здоровье…
Мужчина пожимает плечами.
Совсем-совсем? Ой, шутите, где в наше время найти совсем здорового мужчину!
Виктор. Дина Федоровна, я на здоровье не жалуюсь.
Дина (стучит по столу). Постучите.
Виктор. Зачем стучать, я здоров.
Дина. Так надо, стучите. (Стучит.)
Виктор. Чепуха какая-то… не верю я в это… суеверия, приметы, все это…
Дина. А вы стучите, я вам говорю.
Виктор. Дина Федоровна, предрассудки, ну, ладно, ну, полно… ну, только не смотрите на меня так, право же… право…
Дина. Вам что, трудно постучать? Вы что, упрямый, да?
Виктор. Я не упрямый, но зачем? Если я не вижу в чем-то смысла, зачем мне это делать?
Дина. Упрямый. Я же вижу, упрямый. И почками страдаете.
Дина. А мешки под глазами?
Мужчина ощупывает у себя под глазами.
Виктор. Вероятно… Это у меня еще со студенческих лет. Это от усталости. Прежде приходилось много работать. И ночами работать, и… Время было такое… Сейчас я только читаю по ночам. Тихо, никто не мешает, можно сосредоточиться, подумать… Люблю подумать. Это не почки у меня, Дина Федоровна, это бы… так… Я бы, наверное, почувствовал, если бы что-то…
Дина. Ну вот, а говорили — бессонница, не знаете почему… Знаете. Все понятно: думать любите. Оказывается, по ночам думаете. Вам дня не хватает?
Виктор. Днем разве удастся. Днем на работе. Работать надо, да и прочее… Всегда отыщется, что отвлечет. Собственно, а что, я же один…
Дина. Не знаю. Лично я по ночам люблю спать.
Мужчина вскакивает, озирается.
Я даже отказалась от ночных дежурств — так я люблю ночью спать. Чего вскочили опять?
Виктор. Странно, опять… (Заглядывает в один угол, в другой.)
Дина. Что с вами? Почему боком ходите? Вы нервный?
Виктор (озирается). Дина Федоровна, кто-то меня позвал по имени.
Виктор. Только что… и еще раньше…
Дина. Такого не может быть, вам послышалось.
Виктор. Женский голос…
Дина. Я вас по имени не звала.
Виктор. В том-то и дело, что не вы…
Дина (озирается). Разыгрываете?
Виктор. Второй раз я не мог ослышаться… По имени… Дважды по имени и что-то еще насчет… Такое…
Дина. Смотрите-ка на меня.
Мужчина смотрит на нее.
По какому имени? Вы бредите? Прямо смотрите, не косите по сторонам, глаза вывихнете — по какому имени? Молчите, садитесь.
Мужчина молчит и садится.
Теперь слушайте меня внимательно. Нет, я прошу — внимательно. Сосредоточьтесь, я подожду. (Ждет.) Сосредоточились? Теперь запоминайте: в этой квартире… вот здесь, в этой комнате… (В глаза ему смотрит пристально.) Именно в этой комнате вам никогда — хорошо слышите? — никогда другого женского голоса услышать не удастся. Пока я жива.
Виктор. А голос? Я слышал голос, понимаете?
Дина. А я говорю и повторяю: если меня переживете. Все ясно?
Виктор. Все… в каком смысле?
Дина. Не прикидывайтесь!
Виктор. Но я в самом деле не прикидываюсь, я слышал, Дина Федоровна, женский… Может быть, мне…
Дина. Молчите. Молчите уже, молчите, умоляю вас, умоляю! (Плачет.) Не устраивает мой голос — я вас. Не задерживаю. Обойдусь. И катитесь, черт с вами… привыкла я. (Плачет навзрыд.)
Мужчина растерян; встает; что делать, его не задерживают… говорят, обойдутся… Стоит, как потерянный. Как бы и не уходит; как бы и не остается. Женщина постепенно стихает. То всхлипнет, то вздрогнет…
Виктор. Вы, пожалуйста, не раздражайтесь. Потому что я… Быть может, я того не стою, и тогда вы зря плачете… Вы красивая женщина… вы умеете… вы знаете, как надо жить… А я… Вероятно, глупо с моей стороны было надеяться… Но ведь от надежды тоже не убежишь… Как только выздоравливаешь от прошлых крушений — тут же вскоре вновь и заболеваешь новой надеждой на что-то… Не надо было приходить. Простите.
Дина (садится, наполняет рюмку, пьет). А я тоже надеюсь… Как дура, все надеюсь, все надеюсь… (Смотрит на мужчину.) Зря надеюсь. Не говорите уж лучше ничего, я в ваших глазах не обнаруживаю ничего обнадеживающего.
Виктор. Мне бы хотелось, чтобы вы надеялись.
Дина. Мне уже не двадцать лет, Виктор Петрович. Я, может, скоро умру.
Виктор. Не будем о смерти. Что мы знаем… печально и непостижимо…
Дина. А если у меня предчувствие?
Мужчина достает сигарету; мнет.
Молчите… Конечно, молчите и молчите… И правильно делаете.
Виктор. Мы люди, и нам нужны привязанности. Иначе мы гибнем, мы не можем… Не в смысле ногами, а в смысле… Знаете, приходят в аптеку люди за лекарствами, от которых толку… Хотите, я честно скажу, что думаю? Я думаю, Дина Федоровна, если бы мы, люди, относились друг к другу, как люди, — у фармацевтов было бы очень мало работы… Да… прежде я думал, нужно больше лекарств, а теперь… Привязанности, одним словом…
Дина (внимательно смотрит на мужчину). Садитесь.
Виктор. Спасибо, я не устал. (Оглядывается, садится.)
Дина. Садитесь в кресло, вам же на стуле сидеть не нравится.
Виктор. Дина Федоровна, спасибо, я на стуле, пожалуй. (Пересаживается в кресло.)
Дина (наполняет рюмки). Давайте выпьем. (Внимательно глядит на мужчину, который берется за рюмку.) Стойте, не сразу, не торопитесь, успеете. За что?
Виктор. Предлагайте… я не знаю… Я согласен, Дина Федоровна.
Дина. Не будем ханжами и лицемерами. За это не против?
Виктор (не пьет, смотрит на женщину). А возможно? Вы считаете, это возможно? Простые и добрые отношения? Без фальши, без озлобленности? Вы верите во все это?
Дина. Уже не знаю, чему верить, кому верить. Сегодня говорят одно, завтра узнаю другое. Я за это выпила. Вы хотите — пейте, хотите — не пейте. Не хотите за это — ступайте домой, лично мне…
Мужчина залпом осушает рюмку.
Мужчина пожимает плечами, кивает.
Если очень хочется — можете курить.
Мужчина достает спички, чиркает.
Все равно после вас комнату проветривать придется.
Мужчина гасит спичку, не прикурив.
А я скушаю яблоко. (Ест яблоко.) Вы ко мне пришли, чтобы жениться на мне? Не надо глядеть на меня круглыми глазами, мы же выпили за без ханжества. (Пауза.) Почему молчите? Ну? Жениться или не жениться? Просто так пришли? Развлечься, поиграться, туда-сюда — да?
Дина. У женщины квартира, обстановка, можно прийти, туда-сюда — да. Жениться или не жениться?
Виктор. Вы имеете в виду как бы… конечную цель? Честно сказать… я не знаю… может быть, как-нибудь… поближе познакомимся.
Дина. А потом поженимся? Да или нет?
Виктор. Ну, давайте… Я не знаю, давайте… Давайте… А что, давайте…
Дина. Я вам тоже честно скажу: мне уже в этой жизни достаточно морочили голову. Сколько можно? Нельзя же одно и то же повторять бесконечно. Надоедает же. Вам не надоедает?
Мужчина задумывается над тем, надоедает ли ему.
Виктор. Может быть… Предлагайте.
Дина. Я вам нравлюсь? Только без ханжества, мы выпили.
Виктор. Вы мне нравитесь уже неделю.
Дина. Вы это — серьезно?
Виктор. Очень. Я вам честно скажу: мне было легче, потому что я к вам шел не вслепую. Так получилось. Видите ли… Только, пожалуйста, не сердитесь на них: Жора и Юдифь показали мне вашу фотографию.
Дина. Какую? В купальнике?
Виктор. Вы стоите, за вами — синее море.
Дина (гасит свет, включает диапроектор; на экране она собственной персоной, за нею синее море). Эту?
Виктор (внимательно разглядывает). Нет… на той вы, кажется… как бы боком…
Дина (меняет диапозитив). Эту?
Виктор (внимательно разглядывает). Нет, на той вы, если не ошибаюсь… Очень хорошо помню, Дина Федоровна, на том снимке вы были повернуты… если так — то ко мне… как бы, что ли, другим боком… Но эта… эти мне тоже очень нравятся…
Дина. Все ясно. (Включает свет.) Вспомнила: ту фотографию Анюте сама отдала. Чтобы человека зря не посылали. Каждый мужчина должен знать, к кому идет, на что идет. Как вы себя чувствуете?
Виктор. Я… Да, знаете…
Виктор. Мне кажется, я себя чувствую хорошо. Спасибо.
Дина. Не за что. Хотите выпить и закусить конфетами?
Виктор. Нет, знаете… Пожалуй что нет, я же не пью почти… Ну, разве так, иногда, если…
Дина. Тогда выпейте. (Наполняет его рюмку, подает.)
Виктор. Спасибо, я правда не хочу. (Берет рюмку.)
Дина. И конфетку. Пейте-пейте… Ничего-ничего… Чтобы первая неловкость улетучилась. Ну?
Дина. Не за что. Расковались? Я расковалась.
Виктор. У вас хорошо, мне нравится. Спасибо, я расковался.
Дина. Первый шаг — он трудный самый. Дальше в лес — больше дров. Возьмите яблочко.
Виктор. Нет, я не хочу, спасибо, не беспокойтесь… (Берет яблоко, кусает.)
Дина. Я вам помогаю, это ничего? Не тяготит?
Виктор. Очень. Нет, спасибо!
Дина. Не все же нахалы. Иногда встречаются люди скромные, застенчивые. Таким надо помогать. У меня есть хорошая музыка, можем танцевать.
Виктор. Я согласен, надо помогать. Только это очень трудно. Тут нужен особый дар. Впрочем, как всюду…
Дина (возле музыкального центра). А кто говорит, что легко? Надо умело использовать свой жизненный опыт, и все. Зря живем, что ли… Вы любите быстрые, медленные?
Виктор. Я не знаю… Все равно.
Дина. Я люблю медленные.
Виктор. Я тоже медленные.
Дина. А танцевать как любите — близко или на расстоянии? Сейчас танцуют — он там, она там, между ними пропасть, и никакого удовольствия от партнера. Я вообще не понимаю, зачем танцевать, если не получаешь удовольствия. Раньше танцевали не на таком расстоянии, как теперь, а люди были ближе друг к другу. (Включает музыку.) Нет, слишком быстрая… (Переключает.) Вот эта, вроде бы…
Волшебная музыка, прекрасно известная как «История любви».
Виктор. Оставьте, пожалуйста!
Виктор. Очень. Разрешите?
Виктор (возвышен и деликатен). Сколько-то лет назад, когда эта мелодия была еще очень, очень популярна… Над нами телерадиоателье… А я работаю фармацевтом в аптеке, аптека этажом ниже, а телерадиоателье… Представляете, в телерадиоателье с утра и до ночи в течение года и больше играли эту прекрасную, эту… Когда слышу, у меня ощущение — изнемогаю. По-моему, эта музыка — сама любовь. Если есть на свете любовь — так это, наверное, она… в образе как бы…
Дина. Вы не так чувствуете мелодию. Лучше будет, если я вас поведу. (Обнимает его и ведет с большим чувством.)
Танцуют. Музыка, наконец, стихает. Оба стоят, прильнув друг к другу, не пошелохнутся. Ни она, ни он. Она глубоко-глубоко и грустно вздыхает. Он вздыхает глубоко-глубоко и задумчиво.
Сто лет не танцевала с мужчиной…
Дина. Если вы меня поцелуете — будет совсем….
Женщина закрывает глаза и подставляет губы. Он ее целует.
Дина. Вы что? (Глядит на мужчину с недоумением.)
Дина. Ничего. Я вам, кажется, не сестра.
Виктор (неловко смеется). Извините… Я не понимаю, дело в том… Что-нибудь не так.
Дина. На ком вы были женаты, если так целуетесь?
Виктор. Всегда так целовался, не знаю…
Мужчина дает свои губы. Женщина целует его не как сестра. Внимательно на него смотрит.
Мужчина вздыхает — глубоко-глубоко.
Что с вами, Виктор Петрович?
Виктор. Я без ума от вас! (Решительно обнимает женщину.) Вы такая. (Целует.)
Дина. А вам не кажется, что этак мы далеко зайдем? (Целует мужчину.)
Виктор. Мне так хорошо вдруг, так тепло сделалось… (Смеется.)
Дина (улыбается). Голоса женские больше не мерещатся?
Виктор. Никаких голосов!
Дина. Меня хорошо видите?
Виктор. Дина Федоровна, я ослеп и ничего не вижу! Вы прекрасная, вы замечательная, спасибо!
Дина. Не за что. Очень нравлюсь?
Виктор. Очень! Давно не нравился так… Никто! Спасибо.
Виктор. Можно я снова поставлю то же самое? (Устремляется к музыкальному центру.)
Дина (удерживает его). Нельзя. (Сама идет и сама «ставит то же самое».)
Виктор (быстро подходит, обнимает ее). До чего прекрасные любовь и музыка!
Виктор. Не то слово!
Дина. Тогда ведите меня в танце.
Звучат прекрасные любовь и музыка. Мужчина и женщина прекрасно проводят время — они танцуют.
Виктор. Изнемогаю… Спасибо.
Виктор. Дина Федоровна…
Виктор. Может, поцелуемся?
Виктор. Дина Федоровна…
Виктор. Мне прекрасно…
Виктор. А вам — не удивительно?
Виктор (вздыхает). И мне… А может так продолжаться долго-долго?
Виктор. Продолжаться и не кончаться, продолжаться и не разрушаться от времени, от скуки, от испытаний житейских — может?
Виктор. У вас прекрасный оптимизм. Вы мне нравитесь — очень! — за оптимизм. Вы мне вообще очень, а еще и за оптимизм. Оптимизм, Дина Федоровна, в жизни — я это понял недавно — самое главное! Давайте еще целоваться, так приятно.
Виктор. Вы на меня вот так смотрите и вот так улыбайтесь всегда, пожалуйста, если не трудно… Вам вот так очень-очень идет. Нет, Дина Федоровна, не так, так слегка как бы… так кокетливо, а вот до этой улыбки вы мне показали улыбку… И эта ничего, то есть мне нравится, очень хорошая, но эта игривая, а тогда… вот! Вот так улыбайтесь! Пожалуйста.
Дина (улыбается «вот так»). Поцелуемся?
Виктор. Музыка кончилась.
Дина. Еще не надоело?
Виктор. Что вы, я могу бесконечно. У нас бухгалтер уволилась, не выдержала. В заявлении написала: «Эта история любви меня уже доконала. Освободите от занимаемой должности, пока с ума не сошла».
Виктор. А я мог бесконечно, мне не надоедало и не мешало.
Дина (выключает музыкальный центр). Перегрелся, пускай отдохнет. И вы отдохните, потом опять потанцуем.
Виктор (плюхается в кресло). Музыка прекрасная, любовь прекрасная, все — прекрасно.
Дина. Просто скажите, что я вам очень понравилась и вам прекрасно со мной, и поэтому и музыка прекрасная, и еще — и все.
Виктор. Вы удивительная… И прекрасная… И… вы очень мудрая женщина, только не сердитесь… Мы могли потратить на так называемые этапы бог знает сколько времени, а благодаря вам…
Дина. Конечно. Когда ты знаешь, что тебе двадцать лет, а больше ты ничего не знаешь — резину можно тянуть, сколько угодно. Мне времени просто жалко. И я уже наизусть знаю: проку от этих этапов — ну никакого! Кто кого перефальшивит, и только противно потом. И зачем я это, думаешь… Лично меня тошнит от этих выламываний. Пока слушаешь — кажется, слова как слова, и все нормально. А подумаешь — дурацкие же… Можно было и не говорить. Можно было и не слушать. Ну, ладно, когда-то думаешь, с кем-то все равно надо. Ну, сходишь в кино, ну, в театр. Ну, в ресторан. В ресторан не всегда, не у всякого такие деньги и вообще… Ну, прогулки по свежему воздуху, за город или там еще куда… И все? И больше ведь — ничего? Можно так узнать человека? Да никогда в жизни. Пока ты с ним жить не начнешь, пока не увидишь, какая это гадина — все бесполезно!
Виктор. Любопытная мысль. Однако я все же думаю…
Дина. Узнать человека можно только когда ты с ним — о-хо-хо.
Виктор. Я за своей первой женой ухаживал год и восемь месяцев.
Виктор. Правда, это было… давно…
Дина. А поцеловались на каком?
Виктор. Кажется, на тринадцатом…
Дина. Долго. Меня мой муж, помню, дня через два уже целовал.
Виктор. О, Дина Федоровна, это не с моим характером… Особенно в ту пору, когда… Что вы, я тогда только институт закончил и вообще не помышлял… Честно скажу: пока учился — у меня вообще никого не было. То ли время было такое, что учиться так хотелось, то ли я был такой… А наверное, и время, и я, и многое… А после института еще трудней: я заметил, на взгляд женщины, мужчина, работающий в аптеке, звучит примерно как женщина-сталевар. Возможно, что комплексы, возможно, преувеличиваю, несовременно, возможно. Но я отчего-то стеснялся… скрывал… И если бы не мама, друзья…
Дина. Вы закончили институт, вам было двадцать два года.
Виктор. Двадцать три.
Дина. Тем более. До двадцати трех лет девчонками, выходит, не интересовались. Может, давление было пониженное?
Виктор. Абсолютно хорошее давление!
Дина. Хорошее? Может быть… Я просто… Хорошее-хорошее, я ничего… Только что это значит — терпеть тринадцать месяцев?
Виктор. Со второй женой я терпел всего семь!
Дина. За семь месяцев у некоторых дети рождаются. Странно мне даже слышать, чтобы в наше время у кого-то было столько времени…
Виктор. Дина Федоровна, я вам честно скажу: у меня обостренное чувство уважения к женщине. Сам не знаю отчего — смертельно боюсь своим преждевременным прикосновением обидеть. Это врожденное, с этим ничего, наверное… Всякий раз одно и то же: а вдруг я ей не нравлюсь. Или ей неприятны мои объятия, а я… Как же я могу, когда я не знаю.
Дина. Откуда вы заранее можете знать, приятны женщине ваши объятия или нет?
Виктор. Так в том-то и дело, что не знаю!
Дина. Так надо же сначала обнять, а потом станет ясно!
Виктор. А как же я могу обнять, если я не знаю!
Дина. Какой же вы мужчина?
Виктор. А если я не в силах против собственной натуры? Если я так уже устроен, что не наглый я — так что же мне.
Дина. Переустраиваться надо. Смелее надо быть.
Виктор. Знаю, что надо. Не умею, не дано, да и не постигну я — как?
Дина. О, Господи, чего тут постигать, сейчас каждый школьник… Не стыдно? А еще фармацевт! Вставайте.
Быстро вставайте. (Сама отходит от него).
Мужчина нехотя поднимается.
Встали? Теперь все забудьте. Мы с вами не целовались и вообще ничего еще не делали. Еле-еле знакомы. Вы — Витя, я — Дина. Так?
Виктор. Дина Федоровна.
Дина. Можно без Федоровны. Или тогда и вы Петрович.
Виктор. Для вас — Витя.
Дина. Тогда и я Дина. Для вас. Витя и Дина. Так?
Дина. Итак, теперь: я вам не противна?
Виктор (улыбается). Допустим.
Дина. Что допустим? Допускать ничего не будем: либо противна, либо не противна. Я вам противна?
Виктор. Вы мне очень приятны.
Дина. Значит, не противна? Хорошо, теперь нам надо узнать — вы мне противны или не противны?
Виктор. Я же вам не противен.
Дина. Стойте спокойно и не ломайтесь, как девочка. Я же опыт показываю. Чтобы вы не были в следующий раз таким темным. И не улыбайтесь. Стойте серьезно, как бы вы стояли, если бы пришлось. Говорите.
Виктор. Говорить… Что говорить?
Дина. Все что угодно. Какую-нибудь глупость. Говорите, как все люди говорят, не надо специально придумывать. В словах смысла нет, а в том, как мы с вами интуитивно заражены друг другом… что ли… В общем, бормочите.
Ну, хоть что-нибудь убогое!
Виктор. Дина Федоровна…
Дина. Ой! (Отшатывается, всплескивает руками). Как вы меня напугали. Стойте на месте, я отдышусь, так напугали. Разве можно людей так пугать? Кто позволил людей так пугать — люди не вороны.
Виктор. Но, Дина Федоровна…
Дина (громко сморкается в носовой платок). Что вы там бормочете, мне некогда. (Смотрит на мужчину, который кажется подавленным.) Разговор короткий. Надо быть дубиной, чтобы не понять: вы мне противны. Ну как?
Дина. Еще бы! Но вы сразу почувствовали, как вы мне — противны? Как вы мне — никак?
Виктор. Вы преобразились, я вас не узнал… Если бы вы меня сразу так, я бы, наверное…
Дина. Теперь показываю — не противны. Говорите еще чего-нибудь. Давайте, говорите. Стойте, молчите. (Подбегает к зеркалу, причесывается, припудривается, подкрашивает губы, возвращается, с нежным ожиданием во взоре глядит на мужчину.)
Мужчина потрясен переменой. Женщина выглядит смущенной. Он смеется. Она улыбается.
Виктор. Дина Федоровна…
Дина (оставаясь на месте, всем существом тем не менее устремляется навстречу ему). Что? Вы позвали меня по имени? Мне показалось? Вы не позвали? Мне не показалось?
Виктор. Дина Федоровна, вы даже…
Дина. Ах, так вы действительно позвали меня по имени — ах! Молчите, славный! Нет, говорите. Мне так приятно, когда именно вы именно вашими губами произносите именно мое имя, с ним сразу делается что-то необыкновенное — говорите еще. Молчите. Говорите, пожалуйста. Ну, пожалуйста? Вы и никто другой. Повторяйте мое имя чаще, я вам буду очень благодарна. Я буду слушать с вниманием и надеждой на лучшее будущее. Пока не надоест. (Приближается к мужчине, блаженно закрывает глаза.) Ах, спойте мне, пожалуйста: у любви, как у пташки крылья, ее-оо…
Виктор. Дина Федоровна…
Виктор. Можно я вас поцелую?
Дина. Меня. (Широко открывает глаза на мужчину — как будто видит впервые.) Завтра какой день недели?
Виктор. Завтра… недели… можно.
Дина. Завтра у нас воскресенье. Потому что вчера была пятница. Правильно?
Виктор. Не знаю, не помню… А что? Какое все это…
Дина. Большое. Мне интересно, загс по воскресеньям работает? Вообще-то должен работать: народ весь не работает, самое время жениться. Как думаете?
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги 6,5 (сборник пьес для двух актеров) предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.