сережа спектакль мхт актеры
|Серёжа|
 |
Дмитрий Крымов: «Когда-то мой папа, Анатолий Васильевич Эфрос, ставя свой знаменитый спектакль Месяц в деревне, хотел взять эпиграфом к нему стихи Пастернака:
О, если бы я только мог,
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти.
А Инна Натановна Соловьева, узнав, что Маша Смольникова играет Анну Каренину после своей Му-Му, смешной восьмилетней девочки, нелепо погибшей на наших глазах в рассвете своей влюбленности в театр и в жизнь, подумала секунду и сказала: А, понятно: обе погибают из-за любви…
Нам хотелось сделать Анну Каренину, как очередной бунинский Солнечный удар — быстро, нежно и страшно. Но наш спектакль Сережа — это не Анна Каренина. Это спектакль по мотивам великого романа, даже, я бы сказал, по отдаленным мотивам. Там нет ни Левина, ни Кити, ни Стивы Облонского, нет сенокоса, кваса и потной рубахи, нет аппетитных стерлядей и устриц в ресторане и нет потрясающей сцены, когда Каренин пришел к адвокату и, может быть, впервые испытал унижение. Нет сцены скачек, падения Вронского и смерти Фру-Фру, да и паровозика, в общем-то, тоже нет… разве что игрушечный, маленький. Одним словом, это все будет похоже на Толстого, но меньше, короче. Как бы фрагмент. А Сережа — это сын Анны Аркадьевны Карениной, мальчик, тоже восьми лет, который и стоит в центре этого Солнечного удара, когда все смешалось, не только в доме Облонских, но и вообще».
В основе спектакля — роман Л. Н. Толстого „Анна Каренина“, а также „Жизнь и судьба“ Василия Гроссмана и специально для этой постановки написанный Львом Рубинштейном текст „Вопросы“.
В 2020 году спектакль удостоен премии «Золотая маска» в номинациях «Лучшая женская роль» (Мария Смольникова) и «Лучшая работа режиссёра» (Дмитрий Крымов).
Спектакль «Серёжа» — участник программы «Особый взгляд» для людей с нарушением зрения.
В спектакле звучат музыкальные произведения Дж. Мияке, П. Чайковского, К. Монтеверди, М. Оуэнса, Alex Luna, К. Кэллоуэя, F. Froeba, Дж. Палмера, К. Бодрова, Th. Hanreich, Г. Бреговича, И. С. Баха – А. Марчелло, Owain Phyfe, Г. Форе, Torna A Surriento (Э. де Куртис – Дж. де Куртис).
Отзывы зрителей:
В двух словах — must see. Но, поскольку у Крымова все must, пусть будет еще одно — всенепременно must see. И лучше не один раз. Тут придумано столько сочных, живых деталей, что внимание за всеми не успевает, и вздохнуть некогда, когда смотришь этот яркий аттракцион впервые. У Крымова-художника образы говорят больше, чем могут сказать слова. Как веревка, пуповина, которой после рождения ребенка связывает всех воедино. И разрыв этой связи и означает действительное рождение нового, взрослого человека из ребенка-куклы. Потерю его, гибель. И бесконечность мучительных вопросов, которыми заканчивается мир детства: за что, почему, зачем нам все это.
Людмила Ворсина
Посмотрите спектакль… И тогда спокойствие вашей жизни будет нарушено, вы будете маяться и бомбардировать себя массой вопросов, вести бесконечные внутренние монологи, возможно кинетесь перелистывать жёлтые страницы запылённых первоисточников. Никаких ответов, конечно, не найдёте, но это не суть важно, потому что, вам никогда не забыть мальчика Серёжу и того, что увидели. Ну, а собственно ради этого мы и ходим в театр.
Наталия Памсик
Для меня этот спектакль оказался о том, что все мы, в сущности, дети всю свою жизнь. Игрушки наши становится сложнее и опаснее, отношения запутанее и глубже, но по сути своей мы всегда то сами для кого-то безжизненные куклы, то решительные и рещающие взрослые. И кружась в этом бесконечном круговороте — легко и незаметно ломаем чью-то жизнь или свою судьбу, в тайне надеясь что это все понарошку и не всерьез.
Женька Нагапетян
Одна из мыслей, которая «свербит» после спектакля: любите своих детей! Не делайте так, что бы живое существо превращалось для вас в игрушку, или еще горше в «разменную монету» при разводах и расставаниях. Дмитрий Анатольевич Крымов все свои спектакли ставит о любви. И этот тоже – о любви к детям, которая у Анны Карениной, увы, не сложилась. Да здравствует любимое занятие режиссера Дмитрия Крымова — пересказывать классические произведения своими словами! С нетерпением жду новых премьер!
Анатолий Краснопивцев
Спектакль о женской природе, о том, что от нее не отмахнуться, не удалиться, не спрятаться. Осуждать бесполезно, требовать бессмысленно, призывать к чувству долга — себе дороже, получишь ненависть и страх в ответ. Остается только принять. Так, как принял Лев Николаевич. Это так очевидно мне. В спектакле «Сережа» в жизнь Анны Карениной любовь-страсть врывается внезапно, как стихийное бедствие, катастрофа, которая переворачивает ее с ног на голову и лишает возможности твердо стоять на ногах на и без того неровной Земле. Хаос врывается в ее устойчивый мир, разложенный по полочкам. Нас миллионы, таких? как Алексей Каренин, постоянных рыцарей порядка и борьбы с хаосом. И какими бы мы не были «многоуважаемыми», какими бы не окружали бы себя «многоуважаемыми» вещами, хаос будет врываться в нашу жизнь через наших близких либо ураганами, либо тонкими струйками заползать в маленькие щели. Потому что жизнь без хаоса — не жизнь. Хоть убейся, останься один как перст, контролируй каждый свой чих, сделай зомби из своего ребенка — не спасешься.
Гюльнара Алиярова
Главное, идя на крымовского Сережу, не думать о том, что это инсценизация Анны Карениной или хотя бы фрагментов романа. Это реминисценции на тему романа, его отражения, отсветы, блики, оголоски в массовом сознании, в каждом из нас. Здесь как всегда у Крымова, масса гэгов, вставных необязательных историй, неразберихи, шуток, игр с залом, размыкающих историю, иронизирующих над серьезным академическим театром и тут же возвращающих к нему во внезапных пронзительных щемящих сценах любви, страсти, отчаяния, гибели.
Ольга Вайсбейн
Ника Ерофеева: 40 вопросов Толстому, или Как Анна Каренина попала под стол
Первое, что слышишь, входя в зал, ― голоса. Полотеры, натирающие чуть приподнятую сцену МХТ, слушают на магнитофоне старую запись легендарной «Анны Карениной» Немировича-Данченко. Хмелев (Каренин) и Тарасова (Каренина) разыгрывают сцену разговора супругов. Речь их степенна и протяжна, бархатна и тягуча, каждый звук глубок и округл, а интонации непередаваемо роскошны. Запись звучит с помехами, как будто доносится прямиком из 1937 года. Слушать великих актеров очень смешно, такими неестественными, нелепыми и несуразными кажутся сейчас их голоса. Думаешь, ведь не могли же люди 80 лет назад и правда так разговаривать, да и 150 лет назад вряд ли могли.
Смешно еще и потому, что слишком уж серьезно, монументально, как на парадном портрете, а оттого неловко. Над этой серьезностью, какой-то излишней взрослостью Крымов и подтрунивает весь спектакль, пытается растормошить и зрителей, и умудренную жизнью мхатовскую сцену, и сам роман. Заигрывает с фирменной чайкой на занавесе, вытаскивает из суфлерского подполья шуршащие листы экспликации и программку 37-го года. Как ребенок дразнит старую бабушку, понять которую невозможно и которая, как кажется, никогда не была молода.
«Сережа» похож на выбивание пыли из старого ковра по весне. Когда все семейство со смехом теснится в воскресенье на балконе или радостно высыпает во двор. Повсюду стоит веселый гомон, во все стороны разлетается пыль, семейство с упоением чихает и кашляет и с удивлением разглядывает скрывавшийся, оказывается, в переходящем из поколения в поколение ковре узор.
Может показаться, что самого романа в спектакле до обидного мало, он как будто отодвинут на второй план. Но стоит чуть приглядеться — и станет видно, как внимательно и бережно на самом деле относятся создатели к тексту «Анны Карениной»
Вот появляется Анна Каренина (Мария Смольникова). Элегантная и миниатюрная, вся в черном, на голове маленькая шляпка-вуалетка, чинно и плавно движется по партеру к сцене, несет в руках аккуратный чемодан. Все как и полагается образцовой даме из XIX века. Но, сделав шаг на сцену, дама моментально поскальзывается (как приличные толстовские героини не поступают, а вот крымовские вполне) и с криком падает навзничь, практически скатываясь в суфлерскую рубку. От незыблемой хрестоматийности не осталось и следа.
Герои Крымова разговаривают своими словами. И часто о всякой ерунде. Создается впечатление, что актеры придумывают монологи прямо на ходу. Может даже показаться, что самого романа в спектакле до обидного мало, он как будто отодвинут на второй план. Но стоит чуть приглядеться, прислушаться — и станет видно, как внимательно и бережно на самом деле относятся создатели к тексту «Анны Карениной». Они не просто повторяют за Толстым, а говорят с ним на одном языке, поэтому так просто и незаметно встраиваются толстовские слова в монологи «от себя», так что и не отличишь порой, где заканчивается одно и начинается другое.
Каренин ― персонаж не отрицательный и уж точно не неприятный, напротив, его очень жалко, а иногда он даже немного напоминает барона Мюнхгаузена («он такой выдумщик», ― говорит о муже Анна). Расшитый золотом мундир его слишком красив и волшебен для государственной службы, да и может разве чопорный чиновник, не человек, а машина, «перевести страх в музыку»? Первое появление ― в глубине сцены, стоит, увенчанный ветвистыми оленьими рогами. Но в рогах его, увешанных звенящими бубенцами, нет оскорбления обманутого мужа, скорее, что-то величественно-сказочное, как у оленя, на голове которого выросло вишневое дерево. Неспешно увозит Анну на спине — то ли лесной олень из песни, то ли северный олень из «Снежной королевы».
Вронский переворачивает своей любовью все вверх дном и с ног на голову, ведь и в его жизни любовь тоже все перевернула. Оттого он ходит на руках, радостно балансируя в пространстве, и все предметы вокруг Анны тоже заставляет балансировать
Сережу, давшего имя спектаклю, играет кукла (художник-кукольник Виктор Платонов) и сразу три актера (Антон Лобан отвечает за ноги, Мария Сокольская — за руки, а Маруся Пестунова — смышленая Сережина голова). Все время окруженный толпой гувернеров и учителей, мальчик совсем заброшен родителями, и хотя они почти постоянно присутствуют вместе на сцене, но существуют как будто бы параллельно. Вот Сережа завтракает, пускает воздушного змея, учит французский язык ― жизнь сына проносится мимо Анны, но она ничего не замечает. Она безмолвной статуей застыла посреди сцены, обращенная к кулисе, в которой скрылся Вронский.
Вронский (Виктор Хориняк) ― вовсе не военный и совсем не муж, но мальчик. Преимущественно ничего не понимающий, смотрящий на мир восторженно и открыто сквозь круглые стекла очков и появляющийся на подмостках исключительно в сопровождении мамы, княгини Вронской (Ольга Воронина).
Он врывается в упорядоченный дом Карениных, как ворвался вместе со снежным вихрем в вагон поезда. Вронский переворачивает своей любовью все вверх дном и с ног на голову, ведь и в его жизни любовь тоже все перевернула. Оттого он ходит на руках, радостно балансируя в пространстве, и все предметы вокруг Анны тоже заставляет балансировать, выстраивая из них прекрасные и шаткие конструкции, держащиеся на одном только честном слове, данном друг другу влюбленными. Так и сам Крымов врывается в размеренно-взвешенный роман Толстого, опрокидывает его, выводит из состояния равновесия, сознания того, что все под контролем. Выбивает почву из-под ног романа и его героев. Потому так накренился, потеряв точку опоры, планшет сцены, что устоять на нем ровно практически невозможно. «Мир завалился».
Ведущая тема спектакля, пожалуй, хрупкость. Хрупкость всего на свете, особенно семьи. А самая страшная трагедия ― этой семьи разрушение. Пожалуй, и спектакль-то в первую очередь как раз об этом. Не только о страсти, хотя и к «Сереже» подходят пастернаковские строки:
О, если бы я только мог,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти,
которые хотел взять эпиграфом к спектаклю «Месяц в деревне» Анатолий Эфрос. И не об одной только любви, которой почему-то так глупо не хватает на всех даже у Анны Карениной, которую бог сделал такою, что ей нужно любить. И даже не только о том, как маленький мальчик Сережа оказывается забытым и брошенным посреди большой сцены-жизни. Но о том, как от разрушения семьи рушится сама жизнь, отдельных людей и вся в целом, рушится все вокруг, весь мир.
Встречаются взгляды Вронского и Анны, и прежний устоявшийся мир тут же летит в тартарары. Встречаются два взгляда, и последствия их пересечения так велики, что случайные пассажиры поезда со своими пожитками не могут устоять на ногах, разлетаются в разные стороны, валятся на землю и конвульсивно извиваются, как будто что-то ломается не только снаружи, но и внутри них самих. Под грохот падающих чемоданов, оглушительный скрип и скрежет сходящего с рельс поезда, обрушивающегося здания вокзала, Анна Каренина оказывается то подброшенной в воздух, то лежащей поперек багажных полок, то перебрасываемой Вронским из одной немыслимой поддержки в другую. Вронский высокий, а Анна в его руках совсем маленькая, так что он даже не сразу сообразит, как же поставить ее на землю.
Один из самых красивых и грустных моментов спектакля — сцена, где Анна и Каренин в белых летних костюмах играют в бадминтон. Рядом катается на велосипеде Сережа, Алексей Александрович машет ему рукой. Они по-летнему похожи на все счастливые семьи и еще не знают, что зимой им предстоит стать несчастными как-нибудь по-своему. И только в самом финале, как предчувствие, бадминтон превращается в грубый теннис, сопровождаемый криками, и Каренин ожесточенно перебрасывается воланчиком с кем-то невидимым, стоящим в кулисах.
Крымов с актерами мчится сквозь спектакль, как с ледяной горки, стремительно и шумно, так что дух захватывает, и на полном ходу влетает из XIX века прямиком в XX, в 33-ю главу романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба»
А поезда, кстати, никакого нет. Со звоном и грохотом сыплется на пол посуда с празднично убранного стола (художник Мария Трегубова), и сам стол, теряя устойчивость, стремительно и слепо («Аз воздам!») несется вместо паровоза по накренившейся сцене, норовя сбить с ног, подмять под себя и Анну, и Каренина.
Крымов с актерами мчится сквозь спектакль, как с ледяной горки, стремительно и шумно, так что дух захватывает, и на полном ходу влетает из XIX века прямиком в XX, в 33-ю главу романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». Сережа — уже не кукла, а живой мальчик с торчащими голыми лопатками — неумолимо ускользает от матери, погружается в пучину кровати, как в болото или зыбучие пески, и становится умершим лейтенантом Шапошниковым. А сама Анна Каренина, перешагнув через порог времен, превращается в Людмилу, другую мать, тоже упустившую своего сына. Холодная военная зима будто подмораживает актеров, сковывает бурную жизнь спектакля. Почти без интонаций звучит читаемый с листа текст Гроссмана.
«Колоссальные вопросы стоят под нашими ногами. Ходить страшно», — говорит Крымов и оставляет свою героиню наедине со списком вопросов, какие задаются обычно школьнику в конце параграфа по литературе, написанным специально для спектакля Львом Рубинштейном. В 40 вопросах, обращенных к каждому зрителю и, как кажется, к самому Толстому, — весь тот оставшийся роман, не появившийся на сцене. Безответно и гулко повторяется в тишине рефреном «Кто-нибудь помнит? Помнит кто-нибудь?», «Почему все именно так, а не как-нибудь иначе?» Вопросы эти, как ни странно, восстанавливают равновесие, расшатанное спектаклем, как будто приобнимают за плечо своей крючковатой лапой. Ведь, как ни горько, что все именно так, но бывает же и как-нибудь иначе.
Спектакль «Сережа»
Постановочная группа
Действующие лица и исполнители
В рамках Второго Фестиваля театров Дальнего Востока, проводимого в Хабаровске с 17 по 24 сентября 2021 года, на основной сцене Хабаровского краевого музыкального театра будет представлен спектакль «Сережа» известного режиссера Дмитрия Крымова в постановке Московского художественного театра имени А.П. Чехова по роману Л.Н. Толстого «Анна Каренина».
Дмитрий Крымов: «Когда-то мой папа, Анатолий Васильевич Эфрос, ставя свой знаменитый спектакль „Месяц в деревне“, хотел взять эпиграфом к нему стихи Пастернака:
«О, если бы я только мог,
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти».
А Инна Натановна Соловьева, узнав, что Маша Смольникова играет Анну Каренину после своей Му-Му, смешной восьмилетней девочки, нелепо погибшей на наших глазах в рассвете своей влюбленности в театр и в жизнь, подумала секунду и сказала: „А, понятно: обе погибают из-за любви…“
Нам хотелось сделать „Анну Каренину“, как очередной бунинский „Солнечный удар“ — быстро, нежно и страшно. Но наш спектакль „Сережа“ — это не „Анна Каренина“. Это спектакль по мотивам великого романа, даже, я бы сказал, по отдаленным мотивам. Там нет ни Левина, ни Кити, ни Стивы Облонского, нет сенокоса, кваса и потной рубахи, нет аппетитных стерлядей и устриц в ресторане и нет потрясающей сцены, когда Каренин пришел к адвокату и, может быть, впервые испытал унижение. Нет сцены скачек, падения Вронского и смерти Фру-Фру, да и паровозика, в общем-то, тоже нет… разве что игрушечный, маленький. Одним словом, это все будет похоже на Толстого, но меньше, короче. Как бы фрагмент. А Сережа — это сын Анны Аркадьевны Карениной, мальчик, тоже восьми лет, который и стоит в центре этого „Солнечного удара“, когда все смешалось, не только в доме Облонских, но и вообще».
В основе спектакля — роман Л.Н. Толстого „Анна Каренина“, а также „Жизнь и судьба“ Василия Гроссмана и специально для этой постановки написанный Львом Рубинштейном текст „Вопросы“.
В 2020 году спектакль удостоен премии «Золотая маска» в номинациях «Лучшая женская роль» (Мария Смольникова) и «Лучшая работа режиссёра» (Дмитрий Крымов). Спектакль «Серёжа» — участник программы «Особый взгляд» для людей с нарушением зрения.
Напоминаем, что спектакль пройдет по установленным рекомендациям Роспотребнадзора: проверка температуры, обработка рук антибактериальным средством, наличие маски и соблюдение дистанции — обязательны.
Все отзывы о спектакле Сережа
Постановка МХТ им. Чехова
Лучшие отзывы о спектакле «Сережа»
Но, в целом, чудовищно скучно. показалось неестественным и странным (до сих пор не поняла замысла режиссёра), зачем сама Анна Каренина показана такой чудовищной идиоткой. какой-то тютёхой, неумёхой, неуклюжей дурой. в чем смысл этого? С какой целью так изменена натура главной героини? Пока не поняла. Потому что по книге, разумеется, она другая. Да и, будь она такой идиоткой, не влюбился бы в неё Вронский, и не женился бы высокий государственный деятель Каренин. Не вяжется.
Также, когда приходишь на всем известную классику и неоднократно прочитав оригинал произведения, ожидаешь либо нового прочтения, либо проекции на современное время, либо хоть какой-то связи, рефлексии того сюжета и идеи с современными реалиями. К сожалению, этого не обнаружила.
В общем, во втором действии силы иссякли и пришлось уйти. Хотя визуально было очень красивое действо. Немного обидно, что получился такой противоречивый и неоднозначный спектакль. Настолько 50% невероятно понравилось, настолько на вторую половину не понравилось.
И как виртуозны крымовская актриса Марина Смольникова (здесь так и слышу ахеджаковские интонации) и опытный мхатовский актер Анатолий Белый!
Все это соединение крымовского и мхатовского, классики и современной фантазии, необъяснимо возбуждает, смешит, трогает, восхищает, удивляет, и задаёт вопросы, вопросы, вопросы.
Бесталантный режиссёр пытается заменить талант эпатажем. Но талант и эпатаж часто не одно и тоже.
Понравилось:
Сильные актеры
Современное взаимодействие персонажей на сцене,
взаимодействие с залом
В остальном все было очень странно, перемешано и мутно. Местами просто визуально неприятные моменты. Местами проблески сюжета, но опять и опять все уходит в пелену несознательности. После просмотра хорошего впечатления постановка не оставила, чего от МХТ как-то не ожидал.
обратите внимание средних оценок нет. либо восторг. либо полное неприятие. и в этом весь Крымов. да, он это умеет: растеребить, растолкать, сделать не комфортно, не удобно. много приемов есть у режиссера. и параллельные монологи двух актрис, и резкие вспышки, и спецэффекты всякие. всё для того, чтобы сместить точку сборки. чтобы выбить из уютной нишки, в которой каждый из нас сидит. и если сопротивляться и негодовать по этому поводу, получается реакция со знаком минус. а если отпустить и войти в поток, случиться, если и не катарсис, то что-то к нему близкое. такой вот кибер-шаманизм..
конкретно о спектакле говорить не буду. те, кто любят Крымова, получат то, за чем пришли. единственный, пожалуй, минус это артист Хориняк (Вронский). как-то он потерялся во всей этой истории. вероятно выбор на него пал только потому что он единственный в МХТ кто, может ходить на руках.
Видимо, этот спектакль не для меня.
Показался затянутым и нужным.
Просто какой-то поток сознания.
Спектакль больше напоминал цирковок представление.
16 октября 2018
БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК
«Сережа». По роману Л. Н. Толстого «Анна Каренина».
МХТ им. А. П. Чехова.
Режиссер Дмитрий Крымов, художник Мария Трегубова.
Совсем недавно Дмитрий Крымов переместился с камерных сцен в большие пространства: в конце прошлого сезона в Театре Наций играли «Му-Му», а теперь в МХТ премьера спектакля «Сережа» по мотивам «Анны Карениной».
Как обычно у Крымова, эти самые мотивы фабульно далеки от первоисточника, но приводят зрителя в те же эмоциональные точки, в которые бил писатель. «Му-Му» транслировала горе, боль потери, «Сережа» рассказывает о сложных взаимоотношениях любви узаконенной и любви не по правилам, о гибельной инаковости. Но не зря спектакль называется «Сережа» — здесь, как и в «Му-Му», проступает сквозная тема лишнего ребенка, тема параллельного существования иллюзорного мира мечты (в «Му-Му» это искусство, здесь — романная любовь) и мира реального, жизни со всей ее видимой мелкостью и рутинностью. Вот еще любопытное наблюдение не кстати — интересно, как современный театр путешествует по романам Толстого, расставляя акценты, актуализируя того или иного персонажа: Сигарев в пьесе «Каренин» реабилитировал суховатого и традиционно чопорного мужа Анны, а Крымов вводит Сережу не столько как живого ребенка, сколько как роковое обстоятельство жизни.
Сцена из спектакля.
Фото — Е. Цветкова.
Еще одному своему правилу Крымов не изменил — сценографическому минимализму, пустой сцене без статичных громоздких декораций. Обыгрываются лишь реальные атрибуты мхатовского зала — плафоны под ложей бельэтажа, занавес с чайкой. Предметы на сцене есть, но все они мимолетны — человек выстраивает быт как некое мнимое постоянство, но вихрь жизни сметает все. Хрупкие конструкции пытается сооружать Вронский — какие-то пирамидки из деревянных фигурок, смешные, наивные инсталляции из стульев, игрушечной лошадки, библиотечных книг. Вронский (Виктор Хориняк) здесь лишен романтического измерения: мягкий, с детской припухлостью щек и близоруким взглядом, он — типичный маменькин сыночек, почти Митрофанушка, и к тому же обыватель. Он даже не то чтобы влюблен, его просто тянет к этой удивительной, такой непонятной ему женщине.
Анну Каренину играет Мария Смольникова, крымовская звезда, актриса перевоплощения, мастерски и свободно существующая в условиях изобретательного монтажа аттракционов, которые предлагает режиссер. Ее Анна — нелепая, несуразная, что, в общем, невероятно для этого персонажа. Да, она тонка и изящна, но в движениях угловата — все валится из ее рук, все время как будто чему-то удивлена, чем-то заворожена. Актрисе удается играть так, как будто ее героиня существует одновременно в двух мирах — в обычном, где контакт с бытом никак не складывается, и в каком-то особенном, недоступном для понимания простым смертным. Неловкость этой героини, ее почти блаженная простоватость здесь доведена до анекдота — например, Анна карабкается по деревянной лестнице наверх, чтобы поменять лампочку в плафоне, цепляется за какой-то выступ своим роскошным платьем и беспомощно болтается в ожидании спасения. Но ее порывистость, ее смущенная суетливость так естественны, в ее клоунском почти существовании столько свободы, столько решительного невнимания к каким-то общим правилам поведения, что это дразнит и манит всех. Даже мать Вронского (Ольга Воронина), властную и лихую старуху, развлекающую Анну во время путешествия в поезде карточными фокусами.
Как обычно в спектаклях Крымова, здесь очень много про театр. Перед началом звучат голоса постановки Немировича-Данченко в записи 1937 года, где Анну играла Тарасова, а Каренина — Хмелев. Великий театр страшного времени акцентирует витающую здесь мысль — о трагическом разрыве иллюзии и реальности, о том, как страшное заслоняется и оправдывается мечтой. Есть еще суфлерская будка, откуда шипящий голос подсказывает актерам романный текст. «Спасибо, я помню!» — грубо обрывает суфлера разгоряченный Каренин. Текста Толстого здесь, впрочем, предсказуемо немного — актеры, превращаясь в ироничных комментаторов своей роли, обращают зрительское внимание на редкие вкрапления оригинала. «О, у меня же здесь есть толстовская реплика!» — посреди сцены, как будто внезапно, вспоминает Смольникова и подходит к своему партнеру ближе, чтобы со значением сказать дежурную, казалось бы, фразу — «Здоров ли Сережа?». Вообще, театр Крымова совсем не про текст. Скорее про то, что находится между словами, про ту неявную жизнь, которая пульсирует в лакунах речи. Ведь даже когда в самом начале, в поезде Анна и графиня Вронская без умолку, умильно рассказывают друг другу о своих детях, решительно не слушая друг друга, это вовсе не про то, про что слова. Это, скорее, насмешка. Про фейковую умильную любовь — фанатичную, но какую-то кукольную. Настоящей она становится только в момент утраты, когда происходит что-то необратимое. Ближе к финалу в толстовский сюжет врывается фрагмент из романа Гроссмана «Жизнь и судьба». Мать лейтенанта Шапошникова мотается по фронтам в поисках могилы своего сына. Смольникова надевает пальто, платок, превращаясь в измученную горем мать 40-х. В такую же точку необратимости попадала и Каренина, когда сын буквально ускользал из ее рук.
Сцена из спектакля.
Фото — Е. Цветкова.
Сережа на протяжении почти всего спектакля — механический пупс, большая марионетка, руками, ногами и гигантской лысой головой которого управляют трое актеров. Это странное, малопривлекательное существо ползает, учит французский под одобрительные возгласы гувернеров и горничных. Его отдельное механическое существование происходит как будто бы совсем в другой плоскости, нежели трагическое порхание его воздушной матери. Здесь нет органической, естественной материнской любви, здесь скорее гнетущее чувство вины и беспокойство: Каренина как будто все время ищет сына, хотя, казалось бы, вот он, совсем рядом. Она цепляется за него, как за нечто постоянное, реальное, но видит в ребенке лишь какого-то страшноватого гомункула, не имеющего с ней ничего общего. И лишь в финале существо приобретает человеческие черты — Анна бросается к худому мальчику-подростку, сидящему на кровати голой спиной к залу. Она тянет руки, но кровать медленно уезжает вниз, остается лишь пустота, сын рассеивается, как мираж.
Вот еще новое — в расстановке сил, в знаменитом любовном треугольнике здесь нюанс: Каренин отлично понимает Анну, можно даже сказать, что их родство не случайно, не статусно. Они оба что-то знают о сложном устройстве мира, о природе страстей, только выбор они сделали разный. Каренин Анатолия Белого появляется на сцене с рогами, с натурально ветвистыми огромными рогами на голове. Интриги нет, все уже случилось. Впрочем, нельзя даже сказать, что он выглядит нелепо. Как сказочное животное, он аккуратно подставляет Анне спину, и та вскарабкивается на него. Как будто он хочет спасти ее, вывезти из этого зачарованного леса. Спектакль все время меняет эмоциональный регистр — порой здесь кипят страсти, можно сказать, именно мхатовские, театру Крымова не свойственные: у него все исподволь, с усмешкой, а здесь открыто, с истерическим криком, рыком, сыплющимися со стола предметами. Трудно забыть лицо Каренина, складывающееся в какую-то отчаянную шутовскую гримасу. Анатолий Белый играет на полную мощь, жонглируя холодным презрением, мимолетной нежностью и яростью вырвавшегося из клетки приличий зверя. Конечно, это удача — у актера несколько лет не было крупных театральных работ, и все же на премьерных показах видно, как мхатовскому артисту не просто встроиться в крымовскую эстетику, а подробный густой психологизм то и дело рушит хрупкую изящную театральность спектакля. Дело еще, наверное, в масштабах — спектакль для Крымова непривычно длинный, два с половиной часа с антрактом. И если в случае с «Му-Му» крымовский театр уверенно справился с масштабами большой сцены, то здесь все же МХТ с его историческим шлейфом, с его неотъемлемым пафосом несколько задавил легкость спектакля: он движется неровно, буксуя, зарываясь в иллюстрацию, в статичность и снова выныривая на поверхность. И, тем не менее, «Сережа» — спектакль авторский, сложносочиненный, с проявлениями блестящей крымовской интуиции, человеческой и режиссерской.