сенека о счастливой жизни читать

Сенека о счастливой жизни читать

Луций Анней Сенека

I. 1. Все, брат Галлион (1), желают жить счастливо, но никто не знает верного способа сделать жизнь счастливой. Достичь счастливой жизни трудно, ибо чем быстрее старается человек до нее добраться, тем дальше от нее оказывается, если сбился с пути; ведь чем скорее бежишь в противоположную сторону, тем дальше будешь от цели. Итак, прежде всего следует выяснить, что представляет собой предмет наших стремлений; затем поискать кратчайший путь к нему, и уже по дороге, если она окажется верной и прямой, прикинуть, сколько нам нужно проходить в день и какое примерно расстояние отделяет нас от цели, которую сама природа сделала для нас столь желанной.

2. До тех пор, пока мы бродим там и сям, пока не проводник, а разноголосый шум кидающихся во все стороны толп указывает нам направление, наша короткая жизнь будет уходить на заблуждения, даже если мы день и ночь станем усердно трудиться во имя благой цели. Вот почему необходимо точно определить, куда нам нужно и каким путем туда можно попасть; нам не обойтись без опытного проводника, знакомого со всеми трудностями предстоящей дороги; ибо это путешествие не чета прочим: там, чтобы не сбиться с пути, достаточно выйти на наезженную колею или расспросить местных жителей; а здесь, чем дорога накатанней и многолюдней, тем вернее она заведет не туда.

всякий человек, ошибившись, прямо или косвенно вводит в заблуждение других; поистине вредно тянуться за идущими впереди, но ведь всякий предпочитает принимать на веру, а не рассуждать; и насчет собственной жизни у нас никогда не бывает своих суждений, только вера; и вот передаются из рук в руки одни и те же ошибки, а нас все швыряет и вертит из стороны в сторону. Нас губит чужой пример; если удается хоть на время выбраться из людского скопища, нам становится гораздо лучше.

5. Вопреки здравому смыслу, народ всегда встает на защиту того, что несет ему беды. Так случается на выборах в народном собрании:

стоит переменчивой волне популярности откатиться, и мы начинаем удивляться, каким образом проскочили в преторы (2) те люди, за которых мы сами только что проголосовали. Одни и те же вещи мы то одобряем, то порицаем; в этом неизбежный недостаток всякого решения, принимаемого большинством.

III. 1. Итак, будем искать что-нибудь такое, что было бы благом не по внешности, прочное, неизменное и более прекрасное изнутри, нежели снаружи; попробуем найти это сокровище и откопать. Оно лежит на поверхности, всякий может отыскать его; нужно только знать, куда протянуть руку. Мы же, словно в кромешной тьме, проходим рядом с ним, не замечая, и часто набиваем себе шишки, натыкаясь на то, что мечтаем найти.

Источник

О счастливой жизни

(1) Все люди хотят жить счаст­ли­во, брат мой Гал­ли­он, но они смут­но пред­став­ля­ют себе, в чем заклю­ча­ет­ся счаст­ли­вая жизнь. А достиг­нуть послед­ней в выс­шей сте­пе­ни труд­но. Если чело­век собьет­ся с пути, он ухо­дит от сча­стья тем даль­ше, чем боль­ше он увле­ка­ет­ся пого­ней за ним: когда путь ведет в про­ти­во­по­лож­ную сто­ро­ну, поспеш­ность и слу­жит при­чи­ною еще боль­ше­го уда­ле­ния от конеч­но­го пунк­та. Поэто­му мы долж­ны преж­де все­го наме­тить себе цель сво­их стрем­ле­ний, затем тща­тель­но выбрать сред­ства к ско­рей­ше­му дости­же­нию ее, а потом уже в пути, если толь­ко он будет пра­ви­лен, мы будем сооб­ра­жать, как вели­ка наша еже­днев­ная успеш­ность и насколь­ко мы при­бли­зи­лись к тому иде­а­лу, к кото­ро­му нас вле­чет есте­ствен­ный порыв. (2) Пока мы сует­ли­во бро­дим без про­вод­ни­ка, при­слу­ши­ва­ясь к шуми­хе вздор­ных кри­ков, маня­щих нас к раз­ным соблаз­нам, жизнь про­па­да­ет даром сре­ди заблуж­де­ний, а она корот­ка даже в том слу­чае, если мы день и ночь будем забо­тить­ся о сво­ем духов­ном раз­ви­тии. Итак, мы долж­ны решить, к чему и как нам стре­мить­ся; нам нужен так­же опыт­ный про­вод­ник, зна­ко­мый с тою обла­стью, в кото­рую мы наме­ре­ны всту­пить, пото­му что в дан­ном слу­чае дело обсто­ит не так, как в осталь­ных путе­ше­ст­ви­ях, где нас пред­о­хра­ня­ет от оши­бок воз­мож­ность вос­поль­зо­вать­ся какой-нибудь тро­пин­кой или обра­тить­ся за разъ­яс­не­ни­я­ми к жите­лям. Здесь же самый тор­ный, самый мно­го­люд­ный путь ока­зы­ва­ет­ся наи­бо­лее обман­чи­вым. (3) Глав­ней­шая наша зада­ча долж­на заклю­чать­ся в том, чтобы мы не сле­до­ва­ли, подоб­но скоту, за вожа­ка­ми ста­да, чтобы мы шли не туда, куда идут дру­гие, а туда, куда повеле­ва­ет долг. Вели­чай­шие беды при­чи­ня­ет нам то, что мы сооб­ра­зу­ем­ся с мол­вой и, при­зна­вая самы­ми пра­виль­ны­ми те воз­зре­ния, кото­рые встре­ча­ют боль­шое сочув­ст­вие и нахо­дят мно­го после­до­ва­те­лей, живем не так, как это­го тре­бу­ет разум, а так, как живут дру­гие. (4) Вот откуда эта непре­рыв­но нарас­таю­щая груда жертв заблуж­де­ний! Когда во вре­мя круп­но­го пора­же­ния про­ис­хо­дит все­об­щая дав­ка, никто не пада­ет так, чтобы не увлечь за собою дру­го­го, нахо­дя­щи­е­ся же впе­ре­ди при­чи­ня­ют гибель сле­дую­щим за ними: точ­но такие же явле­ния мож­но наблюдать на каж­дом шагу и в жиз­ни. Никто не заблуж­да­ет­ся толь­ко во вред себе, но вся­кий быва­ет при­чи­ною и винов­ни­ком чужо­го заблуж­де­ния. Зря при­мы­кать к иду­щим впе­ре­ди опас­но, а меж­ду тем, когда воз­ни­ка­ет вопрос о смыс­ле жиз­ни, люди нико­гда не рас­суж­да­ют, а все­гда верят дру­гим, так как вся­кий более скло­нен верить, чем рас­суж­дать. Поэто­му рас­про­стра­ня­ю­ще­е­ся пре­ем­ст­вен­ным путем недо­ра­зу­ме­ние сби­ва­ет нас с тол­ку и повер­га­ет в без­дну бед­ст­вий, где мы поги­ба­ем жерт­вой чужих при­ме­ров. Мы спа­сем­ся, если толь­ко отре­шим­ся от стад­но­го чув­ства: (5) народ отно­сит­ся теперь враж­деб­но к разу­му, упор­ст­вуя в сво­ем пагуб­ном заблуж­де­нии. Ана­ло­гич­ные слу­чаи встре­ча­ют­ся и на изби­ра­тель­ных собра­ни­ях: когда непо­сто­ян­ная тол­па отво­ра­чи­ва­ет­ся от сво­их преж­них любим­цев, те же самые лица, кото­рые про­ве­ли их в пре­то­ры, удив­ля­ют­ся, что они мог­ли подать свои голо­са за таких недо­стой­ных кан­дида­тов. Одно и то же мы то одоб­ря­ем, то осуж­да­ем. Так быва­ет со вся­ким при­го­во­ром, опи­раю­щим­ся на боль­шин­ство мне­ний.

А ты видишь, в каком позор­ном и пагуб­ном раб­стве будет нахо­дить­ся тот, на кого попе­ре­мен­но будут ока­зы­вать свое вли­я­ние удо­воль­ст­вия и стра­да­ния, дес­по­ти­че­ские силы, дей­ст­ву­ю­щие крайне про­из­воль­но и необуздан­но. V. Поэто­му нуж­но себя поста­вить в неза­ви­си­мое от них поло­же­ние, а его созда­ет не что иное, как рав­но­ду­шие к судь­бе. Тогда осу­ще­ст­вит­ся выше­ука­зан­ное неоце­ни­мое бла­го — спо­кой­ст­вие и воз­вы­шен­ность духа, чув­ст­ву­ю­ще­го свою без­опас­ность; с исчез­но­ве­ни­ем вся­ких стра­хов насту­па­ет выте­каю­щая из позна­ния исти­ны вели­кая и без­мя­теж­ная радость, при­вет­ли­вость и про­свет­ле­ние духа. Все это будет для него усла­дой не пото­му, что это бла­га, а пото­му, что это пло­ды нахо­дя­ще­го­ся в нем самом добра. (1) Раз уже я рас­щед­рил­ся на опре­де­ле­ния, то счаст­ли­вым мож­но назвать того, кто, бла­го­да­ря разу­му, не ощу­ща­ет ни страст­но­го жела­ния, ни стра­ха. Впро­чем, кам­ни и живот­ные так­же сво­бод­ны от стра­ха и печа­ли, одна­ко никто не назо­вет их на этом осно­ва­нии счаст­ли­вы­ми, так как у них нет созна­ния сча­стья. (2) В таком же поло­же­нии нахо­дят­ся те люди, кото­рых при­род­ное тупо­умие и отсут­ст­вие само­со­зна­ния пони­зи­ло до уров­ня гру­бых скотов. Меж­ду таки­ми людь­ми и живот­ны­ми нет ника­кой раз­ни­цы, так как послед­ние совер­шен­но лише­ны разу­ма, а пер­вые, обла­дая помра­чен­ным рас­суд­ком, изощ­ря­ют­ся к соб­ст­вен­но­му вреду в гнус­но­стях. Чело­век, не име­ю­щий поня­тия об истине, нико­им обра­зом не может быть назван счаст­ли­вым. (3) Сле­до­ва­тель­но, жизнь — счаст­ли­ва, если она неиз­мен­но осно­вы­ва­ет­ся на пра­виль­ном, разум­ном суж­де­нии. Тогда дух чело­ве­ка отли­ча­ет­ся ясно­стью; он сво­бо­ден от вся­ких дур­ных вли­я­ний, изба­вив­шись не толь­ко от тер­за­ний, но и от мел­ких уко­лов: он готов все­гда удер­жи­вать заня­тое им поло­же­ние и отста­и­вать его, несмот­ря на оже­сто­чен­ные уда­ры судь­бы. (4) Что же каса­ет­ся удо­воль­ст­вий, то, хотя бы они окру­жа­ли нас со всех сто­рон, вкра­ды­ва­лись все­ми путя­ми, лас­ка­ли душу сво­и­ми пре­ле­стя­ми и рас­то­ча­ли перед нами все новые соблаз­ны, чтобы при­ве­сти в воз­буж­ден­ное состо­я­ние все наше суще­ство или толь­ко отдель­ные орга­ны, — никто из смерт­ных, будь у него еще хоть кап­ля чело­ве­че­ско­го досто­ин­ства, не поже­ла­ет день и ночь метать­ся в судо­ро­гах стра­сти и, поза­быв­ши о душе, жить исклю­чи­тель­но инте­ре­са­ми сво­ей пло­ти.

(2) К это­му сле­ду­ет при­со­во­ку­пить, что удо­воль­ст­вия встре­ча­ют­ся даже в самой позор­ной жиз­ни, меж­ду тем как доб­ро­де­тель вооб­ще не допус­ка­ет пороч­ной жиз­ни, и что неко­то­рые несчаст­ны не вслед­ст­вие отсут­ст­вия удо­воль­ст­вий, а, напро­тив, из-за избыт­ка их. Ниче­го подоб­но­го не было бы, если бы удо­воль­ст­вие состав­ля­ло неотъ­ем­ле­мую часть доб­ро­де­те­ли. В дей­ст­ви­тель­но­сти же послед­няя часто не сопро­вож­да­ет­ся удо­воль­ст­ви­ем, да она нико­гда и не нуж­да­ет­ся в нем. (3) Что же вы сопо­став­ля­е­те не толь­ко несход­ные, но даже про­ти­во­по­лож­ные эле­мен­ты? Доб­ро­де­тель — это нечто вели­че­ст­вен­ное, воз­вы­шен­ное, цар­ст­вен­ное, непо­беди­мое, неуто­ми­мое, удо­воль­ст­вие же — нечто низ­кое, раб­ское, немощ­ное, пре­хо­дя­щее, кара­у­ля­щее и гнездя­ще­е­ся в непотреб­ных местах и трак­ти­рах. Доб­ро­де­тель встре­тишь в хра­ме, на фору­ме, в курии; она на пере­до­вом посту защи­ща­ет город­ские сте­ны; она покры­та пылью; у нее заго­ре­лое лицо и мозо­ли­стые руки. Напро­тив, удо­воль­ст­вие чаще скры­ва­ет­ся и ищет мра­ка; оно шны­ря­ет око­ло раз­но­го рода бань и мест, боя­щих­ся эди­ла 1 ; оно изне­же­но и сла­бо­силь­но; от него пахнет вином и бла­го­вон­ной мазью, оно блед­но или нару­мя­не­но, на нем отвра­ти­тель­ные следы кос­ме­ти­че­ских средств. (4) Выс­шее бла­го веч­но, неис­то­щи­мо, оно не вызы­ва­ет ни пре­сы­ще­ния, ни рас­ка­я­ния, так как пра­виль­ный образ мыс­лей не допус­ка­ет заблуж­де­ния; он не ста­вит чело­ве­ка в необ­хо­ди­мость него­до­вать на при­ня­тые реше­ния и отме­нять их, так как все­гда руко­вод­ст­ву­ет­ся осно­ва­тель­ны­ми сооб­ра­же­ни­я­ми; удо­воль­ст­вие же пога­са­ет в момент наи­боль­ше­го вос­тор­га. Да и роль его огра­ни­че­на: оно быст­ро испол­ня­ет ее; затем насту­па­ет отвра­ще­ние, и после пер­во­го увле­че­ния сле­ду­ет апа­тия. Вооб­ще нико­гда не быва­ет устой­чи­вым явле­ние, отли­чаю­ще­е­ся сти­хий­но­стью дви­же­ния. Таким обра­зом, и не может быть ниче­го проч­но­го в том, что про­хо­дит мигом и в самом про­цес­се сво­его осу­щест­вле­ния обре­че­но на гибель. Достиг­ши куль­ми­на­ци­он­но­го пунк­та, оно пре­кра­ща­ет­ся, неми­ну­е­мо кло­нясь уже с само­го нача­ла к сво­е­му кон­цу.

(1) Итак, истин­ное сча­стье заклю­ча­ет­ся в доб­ро­де­те­ли. Какие же руко­во­дя­щие ука­за­ния она даст тебе? — Преж­де все­го ты не дол­жен счи­тать бла­гом или злом того, что не будет резуль­та­том доб­ро­де­те­ли или поро­ка; затем ты дол­жен оста­вать­ся непо­ко­ле­би­мым и при встре­че с тем злом, кото­рым сопро­вож­да­ет­ся доб­ро­де­тель; нако­нец, по мере сил, ты дол­жен упо­доб­лять­ся Богу. (2) Что же она сулит тебе за такой образ дей­ст­вий? — Гро­мад­ные и достой­ные боже­ства пре­иму­ще­ства. Ты изба­вишь­ся от вся­ко­го при­нуж­де­ния, ни в ком не будешь нуж­дать­ся; будешь сво­бо­ден, без­опа­сен, ограж­ден от потерь; ни одно пред­при­я­тие твое не ока­жет­ся напрас­ным, у тебя не будет пре­пят­ст­вий. Все будет совер­шать­ся соглас­но тво­е­му пред­по­ло­же­нию: воз­мож­ность небла­го­при­ят­ных, неожидан­ных, неже­ла­тель­ных для тебя обсто­я­тельств будет совер­шен­но исклю­че­на. — (3) Зна­чит, доб­ро­де­тель ока­зы­ва­ет­ся доста­точ­ной для счаст­ли­вой жиз­ни? — А поче­му бы ей при ее совер­шен­стве и боже­ст­вен­ных каче­ствах и не быть доста­точ­ной? Она заклю­ча­ет в себе для это­го даже слиш­ком мно­го дан­ных. Дей­ст­ви­тель­но, какой недо­ста­ток может ощу­щать чело­век, побо­ров­ший в себе вся­кие жела­ния? К чему внеш­ние бла­га тому, кто сосре­дото­чил в себе все свое досто­я­ние? Но, как бы вели­ка ни была успеш­ность стре­мя­ще­го­ся к доб­ро­де­те­ли чело­ве­ка, послед­ний все-таки нуж­да­ет­ся в неко­то­рой снис­хо­ди­тель­но­сти судь­бы, пока он под­ви­за­ет­ся на зем­ном попри­ще, пока он не осво­бо­дит­ся от сво­их уз, от вся­ких смерт­ных оков. Какая же раз­ни­ца меж­ду таким чело­ве­ком и осталь­ны­ми людь­ми? — А та, что одни лег­ко при­вя­за­ны, дру­гие креп­че при­ко­ва­ны, а третьи ско­ва­ны так, что не могут поше­вель­нуть­ся. Чело­ве­ка, под­няв­ше­го­ся на зна­чи­тель­ную высоту по пути к духов­но­му совер­шен­ству, цепи не стес­ня­ют: он, прав­да, еще не сво­бо­ден, но поль­зу­ет­ся уже пра­ва­ми сво­бод­но­го.

— Да ведь в этом лука­вые люди, закля­тые вра­ги пра­вед­ни­ков, упре­ка­ли Пла­то­на, упре­ка­ли Эпи­ку­ра, упре­ка­ли Зено­на.

Если срав­нить обо­их Като­нов, то Катон Млад­ший в боль­шей сте­пе­ни пре­вос­хо­дил богат­ст­вом сво­его пра­деда, чем сам он усту­пал Крас­су. Если бы ему доста­лись еще боль­шие сред­ства, то он не отка­зал­ся бы от них, (4) так как муд­рец не счи­та­ет себя недо­стой­ным слу­чай­ных мило­стей судь­бы. Он не любит богат­ства, но пред­по­чи­та­ет его бед­но­сти; он не откры­ва­ет перед ним сво­его серд­ца, но впус­ка­ет его в свой дом; он не отре­ка­ет­ся от име­ю­ще­го­ся у него богат­ства, но удер­жи­ва­ет его, желая пре­до­ста­вить боль­шие сред­ства в рас­по­ря­же­ние доб­ро­де­те­ли.

(1) А раз­ве мож­но сомне­вать­ся, что в богат­стве муд­рец нахо­дит боль­ше средств к духов­но­му раз­ви­тию, чем в бед­но­сти, где вся доб­ро­де­тель заклю­ча­ет­ся в сохра­не­нии непре­клон­но­сти и бод­ро­сти, тогда как богат­ство откры­ва­ет обшир­ное попри­ще для воз­дер­жа­ния, щед­ро­сти, акку­рат­но­сти, рас­по­ряди­тель­но­сти, вели­ко­ле­пия. (2) Муд­рец не станет смот­реть на себя с пре­зре­ни­ем, хотя бы он был кро­шеч­но­го роста; одна­ко ему было бы при­ят­нее быть высо­ким и строй­ным; точ­но так же, несмот­ря на тще­ду­шие и поте­рю одно­го гла­за, он будет чув­ст­во­вать себя здо­ро­вым; тем не менее он пред­по­чел бы быть сила­чом. При этом он не будет забы­вать, что сосре­дото­чен­ная в нем духов­ная сила зна­чит боль­ше, чем физи­че­ские каче­ства. Со сла­бым здо­ро­вьем он будет мирить­ся, жела­тель­ным же будет при­зна­вать цве­ту­щее. (3) Хотя неко­то­рые пре­иму­ще­ства в сущ­но­сти незна­чи­тель­ны и поте­ря их не может отра­зить­ся гибель­но на выс­шем бла­ге, одна­ко они отча­сти содей­ст­ву­ют той посто­ян­ной весе­ло­сти, кото­рая порож­да­ет­ся доб­ро­де­те­лью. Богат­ство так настра­и­ва­ет и раз­ве­се­ля­ет муд­ре­ца, как моря­ка раду­ет попут­ный ветер, как при­ят­ны хоро­шая пого­да и во вре­мя зим­ней сту­жи солн­це­пек. (4) Далее, кто из муд­ре­цов, я разу­мею сто­и­ков, счи­таю­щих доб­ро­де­тель един­ст­вен­ным бла­гом, станет отри­цать, что даже так назы­вае­мые без­раз­лич­ные пред­ме­ты заклю­ча­ют в себе неко­то­рую цен­ность и что одни из них заслу­жи­ва­ют пред­по­чте­ния перед дру­ги­ми.

Одним из них при­да­ет­ся неко­то­рое зна­че­ние, дру­гим — боль­шое. Во избе­жа­ние оши­бок при­ми к сведе­нию, что богат­ство при­над­ле­жит к пред­по­чти­тель­ным пред­ме­там. (5) Ты ска­жешь: « Зачем же ты изде­ва­ешь­ся надо мной, когда богат­ство игра­ет у тебя такую же роль, как и у меня? » — Хочешь знать, отве­чу я, какая раз­ни­ца в наших отно­ше­ни­ях к нему? Если у меня про­па­дет богат­ство, моя поте­ря огра­ни­чит­ся толь­ко им; если же ты лишишь­ся его, то ты не смо­жешь прий­ти в себя, чув­ст­вуя, что в тво­ем суще­стве обра­зо­ва­лась пустота; в моих гла­зах богат­ство име­ет неко­то­рое зна­че­ние, в тво­их — вели­че­ст­вен­ное; я — гос­по­дин богат­ства, ты же — его раб.

(1) Пере­стань же тре­бо­вать от фило­со­фов без­де­не­жья, так как никто не обре­кал муд­ро­сти на бед­ность. Фило­соф может иметь боль­шие мате­ри­аль­ные сред­ства, но они ни у кого не отня­ты и не обаг­ре­ны чужой кро­вью; он при­об­рел их, нико­го не оби­жая и не при­бе­гая к гряз­ной нажи­ве; рас­хо­до­ва­ние их так же чест­но, как и поступ­ле­ние, и никто, кро­ме завист­ни­ков, не станет по ним взды­хать. Как бы ты их ни уве­ли­чи­вал, они оста­нут­ся без­упреч­ны­ми: в них, прав­да, мно­го таких дра­го­цен­но­стей, на кото­рые вся­кий зарит­ся, но никто не мог бы най­ти в их соста­ве моей соб­ст­вен­но­сти. (2) Не отка­зы­ва­ясь от щед­рот судь­бы, муд­рец не будет гор­дить­ся чест­но при­об­ре­тен­ным име­ни­ем и не будет его сты­дить­ся. Впро­чем, у него будет повод к гор­до­сти, если он, открыв­ши свой дом и допу­стив­ши к сво­е­му доб­ру сограж­дан, смо­жет ска­зать: « Пусть каж­дый возь­мет то, в чем он при­зна­ет свою соб­ст­вен­ность! » Каким вели­ким чело­ве­ком, каким бога­чом в луч­шем смыс­ле это­го сло­ва он будет, если после это­го у него оста­нет­ся столь же боль­шое иму­ще­ство! Я хочу ска­зать: если он без рис­ка и спо­кой­но раз­ре­шит наро­ду про­из­ве­сти у себя обыск, если никто не най­дет у него пред­ме­та, на кото­рый мож­но было бы изъ­явить при­тя­за­ние, он впра­ве сме­ло и откры­то при­зна­вать себя бога­чом. (3) Муд­рец не пустит к себе в дом ни одно­го дена­рия 25 нечи­сто­го про­ис­хож­де­ния, но он не отвергнет богат­ства, явля­ю­ще­го­ся даром судь­бы и пло­дом доб­ро­де­те­ли, и не закро­ет перед ним сво­ей две­ри. Да и на каком осно­ва­нии он мог бы отка­зать ему в удоб­ном поме­ще­нии? Пусть оно пожа­лу­ет пого­стить у него! Он не будет хва­стать им, но и не будет скры­вать его: пер­вое свиде­тель­ст­во­ва­ло бы о скудо­умии, а вто­рое — о робо­сти и мелоч­но­сти чело­ве­ка, вооб­ра­жаю­ще­го, что он хра­нит в кар­мане невесть какое доб­ро. Муд­рец, как я ска­зал, не вышвырнет богат­ства из сво­его дома. (4) В про­тив­ном слу­чае ему при­шлось бы ска­зать, что богат­ство бес­по­лез­но или что он не уме­ет им поль­зо­вать­ся. Как даже в слу­чае воз­мож­но­сти совер­шать путь пеш­ком он все-таки пред­по­чтет ехать в эки­па­же, так, несмот­ря на при­ми­ре­ние с бед­но­стью, он охот­но согла­сит­ся быть бога­тым, если это ока­жет­ся для него дости­жи­мым. Он будет вла­деть богат­ст­вом, счи­тая его мало­важ­ным и мимо­лет­ным досто­я­ни­ем и не поз­во­ляя, чтобы оно при­чи­ня­ло вред кому-нибудь дру­го­му или ему само­му. (5) Он будет дарить… Чай, навост­ри­ли уже уши? Дер­жи­те кар­ман поши­ре! Он будет дарить хоро­шим людям или тем, кото­рых смо­жет сде­лать тако­вы­ми. Он будет дарить с вели­чай­шей осмот­ри­тель­но­стью, выби­рая наи­бо­лее достой­ных, так как он пом­нит о необ­хо­ди­мо­сти отда­вать себе отчет как в рас­хо­дах, так и в дохо­дах. Он будет дарить по вполне ува­жи­тель­ным сооб­ра­же­ни­ям, пото­му что неудач­ный дар при­над­ле­жит к чис­лу постыд­ных потерь. Его кар­ман будет досту­пен, но не дыряв: из него мно­го вый­дет, но ниче­го не выпа­дет.

(1) Оши­ба­ет­ся тот, кто пред­по­ла­га­ет, что дарить лег­ко. Это крайне труд­ная зада­ча, если толь­ко чело­век бла­готво­рит пла­но­мер­но, а не сорит день­га­ми без раз­бо­ра и по при­хо­ти. Одно­го я задаб­ри­ваю, дру­го­му воз­вра­щаю долг; одно­го я выру­чаю, дру­го­му даю из состра­да­ния. Это­му я ока­зы­ваю помощь, так как он заслу­жи­ва­ет того, чтобы его спа­сти от разо­ре­ния и бед­но­сти. Неко­то­рым я не дам, хотя бы они тер­пе­ли нуж­ду, пото­му что послед­няя не пре­кра­тит­ся, несмот­ря на мое вспо­мо­ще­ст­во­ва­ние; одним я пред­ло­жу посо­бие, а дру­гим даже навя­жу его. Я не могу быть в этом отно­ше­нии небреж­ным: ведь нико­гда я не выдаю боль­ше ссуд, чем в то вре­мя, когда я дарю. — (2) « Как? ты, — гово­рит мой про­тив­ник, — даришь с тем, чтобы полу­чить обрат­но? » — Совсем нет! но с тем, чтобы не поте­рять. Мы долж­ны дарить таким людям, кото­рые были бы в состо­я­нии воз­вра­тить полу­чен­ное, хотя это­го и не сле­ду­ет от них тре­бо­вать. Пусть бла­го­де­я­ние упо­доб­ля­ет­ся глу­бо­ко зары­то­му кла­ду, кото­рый мож­но достать в слу­чае край­ней необ­хо­ди­мо­сти. (3) А какое обшир­ное попри­ще пред­став­ля­ет для бла­готво­ри­тель­но­сти самый дом бога­то­го чело­ве­ка! Кто, в самом деле, станет рас­про­стра­нять свою щед­рость толь­ко на рим­ских граж­дан? При­ро­да повеле­ва­ет мне при­но­сить поль­зу людям, а рабы ли они или сво­бод­ные, бла­го­род­но­го ли про­ис­хож­де­ния или воль­ноот­пу­щен­ни­ки, даро­ва­на ли им сво­бо­да с соблюде­ни­ем над­ле­жа­щих фор­маль­но­стей или упро­щен­ным спо­со­бом, в при­сут­ст­вии дру­зей, — совер­шен­но без­раз­лич­но. Слу­чай бла­готво­ри­тель­но­сти пред­став­ля­ет­ся везде, где толь­ко есть чело­век. Муд­рец может разда­вать день­ги даже в сте­нах сво­его дома, про­яв­ляя щед­рость, кото­рая назы­ва­ет­ся li­be­ra­li­tas не пото­му, что на нее име­ют пра­во сво­бод­ные люди, а пото­му, что она исхо­дит из сво­бод­но­го серд­ца. Муд­рец нико­гда не навя­зы­ва­ет сво­их щед­рот пороч­ным и недо­стой­ным людям, но, с дру­гой сто­ро­ны, мило­сер­дие его, нико­гда не исто­ща­ясь, бьет пол­ным клю­чом вся­кий раз, как най­дет­ся достой­ный его чело­век.

(1) Что же это зна­чит? Так как мы соглас­ны в том, что обла­да­ние богат­ст­вом допу­сти­мо, то выслу­шай­те, поче­му я не при­чис­ляю его к бла­гам и чем отли­ча­ет­ся мое отно­ше­ние к нему от ваше­го.

Посе­ли меня в бога­тей­шем доме, где золо­то и сереб­ро в обы­ден­ном употреб­ле­нии, — все же я не ста­ну зазна­вать­ся из-за обста­нов­ки, при­над­ле­жа­щей, прав­да, мне, но чуж­дой мое­му внут­рен­не­му суще­ству. Отведи меня на Свай­ный мост 26 и поставь сре­ди нищих — все-таки я не буду пре­зи­рать себя из-за пре­бы­ва­ния в обще­стве людей, про­тя­ги­ваю­щих руку за мило­сты­ней, так как не иметь кус­ка хле­ба — сущий пустяк для того, кто не лишен воз­мож­но­сти уме­реть. Но тем не менее я пред­по­чи­таю вели­ко­леп­ный дом упо­мя­ну­то­му мосту.

(3) Пусть еже­днев­но все испол­ня­ет­ся по мое­му жела­нию, пусть за преж­ни­ми бла­годар­ст­вен­ны­ми празд­не­ства­ми сле­ду­ют все новые — все же это не вызо­вет во мне чув­ства само­до­воль­ства. Заме­ни эти бла­го­при­ят­ные обсто­я­тель­ства про­ти­во­по­лож­ны­ми. Пусть со всех сто­рон обу­ре­ва­ют мою душу поте­ри, печаль и раз­лич­ные невзго­ды, пусть вооб­ще ни один день не про­хо­дит у меня без како­го-нибудь огор­че­ния — все-таки я не ста­ну из-за это­го счи­тать себя несчаст­ным сре­ди вели­чай­ших бед, не ста­ну про­кли­нать ни одно­го дня, так как мною при­ня­ты меры к тому, чтобы ни один день не был для меня горест­ным. Но тем не менее я пред­по­чи­таю сдер­жи­вать поры­вы радо­сти, чем подав­лять в себе чув­ство горе­сти.

(1) Но вы это­го не пони­ма­е­те, да и выра­же­ние лица у вас не соот­вет­ст­ву­ет ваше­му поло­же­нию. Так быва­ет часто с людь­ми, у кото­рых дом в тра­у­ре, а они сидят в цир­ке или теат­ре, не зная о сво­ем несча­стии. Но, глядя вдаль с высоты, я вижу, какая гро­за или надви­га­ет­ся на вас и раз­ра­зит­ся немно­го поз­же, или настоль­ко при­бли­зи­лась, что гото­ва уни­что­жить вас и ваше досто­я­ние. Да и теперь, хотя вы смут­но пред­став­ля­е­те себе это, раз­ве не кру­жит вас беше­но какой-то вихрь, все­ляя в вас отвра­ще­ние и стрем­ле­ние к одним и тем же пред­ме­там и то под­ни­мая вас высо­ко вверх, то низ­вер­гая в без­дну. (Конец поте­рян.)

Источник

Сенека о счастливой жизни читать

2. До тех пор пока мы бро­дим там и сям, пока не про­вод­ник, а раз­но­го­ло­сый шум кидаю­щих­ся во все сто­ро­ны толп ука­зы­ва­ет нам направ­ле­ние, наша корот­кая жизнь будет ухо­дить на заблуж­де­ния, даже если мы день и ночь ста­нем усерд­но трудить­ся во имя бла­гой цели. Вот поче­му необ­хо­ди­мо точ­но опре­де­лить, куда нам нуж­но и каким путем туда мож­но попасть; нам не обой­тись без опыт­но­го про­вод­ни­ка, зна­ко­мо­го со все­ми труд­но­стя­ми пред­сто­я­щей доро­ги; ибо это путе­ше­ст­вие не чета про­чим: там, чтобы не сбить­ся с пути, доста­точ­но вый­ти на наез­жен­ную колею или рас­спро­сить мест­ных жите­лей; а здесь чем доро­га нака­тан­ней и мно­го­люд­ней, тем вер­нее она заведет не туда.

3. Зна­чит, глав­ное для нас — не упо­доб­лять­ся овцам, кото­рые все­гда бегут вслед за ста­дом, направ­ля­ясь не туда, куда нуж­но, а туда, куда все идут. Нет на све­те вещи, навле­каю­щей на нас боль­ше зол и бед, чем при­выч­ка сооб­ра­зо­вы­вать­ся с обще­ст­вен­ным мне­ни­ем, почи­тая за луч­шее то, что при­ни­ма­ет­ся боль­шин­ст­вом и чему мы боль­ше видим при­ме­ров; мы живем не разу­ме­ни­ем, а под­ра­жа­ни­ем. Отсюда эта веч­ная дав­ка, где все друг дру­га тол­ка­ют, ста­ра­ясь оттес­нить.

4. И как при боль­шом скоп­ле­нии наро­да слу­ча­ет­ся ино­гда, что люди гиб­нут в дав­ке (в тол­пе ведь не упа­дешь, не увле­кая за собой дру­го­го, и пере­д­ние, споты­ка­ясь, губят иду­щих сза­ди), так и в жиз­ни, если при­глядеть­ся: вся­кий чело­век, оши­бив­шись, пря­мо или кос­вен­но вво­дит в заблуж­де­ние дру­гих; поис­ти­не вред­но тянуть­ся за иду­щи­ми впе­ре­ди, но ведь вся­кий пред­по­чи­та­ет при­ни­мать на веру, а не рас­суж­дать; и насчет соб­ст­вен­ной жиз­ни у нас нико­гда не быва­ет сво­их суж­де­ний, толь­ко вера; и вот пере­да­ют­ся из рук в руки одни и те же ошиб­ки, а нас все швы­ря­ет и вер­тит из сто­ро­ны в сто­ро­ну. Нас губит чужой при­мер; если уда­ет­ся хоть на вре­мя выбрать­ся из люд­ско­го ско­пи­ща, нам ста­но­вит­ся гораздо луч­ше.

5. Вопре­ки здра­во­му смыс­лу народ все­гда вста­ет на защи­ту того, что несет ему беды. Так слу­ча­ет­ся на выбо­рах в народ­ном собра­нии: сто­ит пере­мен­чи­вой волне популяр­но­сти отка­тить­ся, и мы начи­на­ем удив­лять­ся, каким обра­зом про­ско­чи­ли в пре­то­ры 2 те люди, за кото­рых мы сами толь­ко что про­го­ло­со­ва­ли. Одни и те же вещи мы то одоб­ря­ем, то пори­ца­ем; в этом неиз­беж­ный недо­ста­ток вся­ко­го реше­ния, при­ни­мае­мо­го боль­шин­ст­вом.

Если бы у наше­го духа нашлось вре­мя пере­дох­нуть и прий­ти в себя, о как возо­пил бы он, до того сам себя заму­чив­ший, что решил­ся бы нако­нец ска­зать себе чистую прав­ду:

3. « Как бы я хотел, чтобы все, что я сде­лал, оста­лось несо­де­ян­ным! Как я завидую немым, когда вспо­ми­наю все, что когда-либо про­из­нес! Все, чего я желал, я поже­лал бы теперь сво­е­му злей­ше­му вра­гу. Все, чего я боял­ся — бла­гие боги! — насколь­ко лег­че было бы выне­сти это, чем то, чего я жаж­дал! Я враж­до­вал со мно­ги­ми и сно­ва мирил­ся (если мож­но гово­рить о мире меж­ду зло­де­я­ми); но нико­гда я не был дру­гом само­му себе. Всю жизнь я ста­рал­ся выде­лить­ся из тол­пы, стать замет­ным бла­го­да­ря како­му-нибудь даро­ва­нию, и что же вышло из того? — я толь­ко выста­вил себя мише­нью для вра­же­ских стрел и пре­до­ста­вил кусать себя чужой зло­бе.

1. Итак, будем искать что-нибудь такое, что было бы бла­гом не по внеш­но­сти, проч­ное, неиз­мен­ное и более пре­крас­ное изнут­ри, неже­ли сна­ру­жи; попро­бу­ем най­ти это сокро­ви­ще и отко­пать. Оно лежит на поверх­но­сти, вся­кий может отыс­кать его; нуж­но толь­ко знать, куда протя­нуть руку. Мы же слов­но в кро­меш­ной тьме про­хо­дим рядом с ним, не заме­чая, и часто наби­ва­ем себе шиш­ки, споты­ка­ясь о то, что меч­та­ем най­ти.

2. Я не хочу вести тебя длин­ным круж­ным путем и не ста­ну изла­гать чужих мне­ний на этот счет: их дол­го пере­чис­лять и еще доль­ше раз­би­рать. Выслу­шай наше мне­ние. Толь­ко не поду­май, что « наше » — это мне­ние кого-то из масти­тых сто­и­ков, к кото­ро­му я при­со­еди­ня­юсь: доз­во­ле­но и мне иметь свое суж­де­ние. Кого-то я, навер­ное, повто­рю, с кем-то согла­шусь отча­сти; а может быть, я, как послед­ний из вызы­вае­мых на раз­би­ра­тель­ство судей, ска­жу, что мне нече­го воз­ра­зить про­тив реше­ний, выне­сен­ных мои­ми пред­ше­ст­вен­ни­ка­ми, но я имею кое-что доба­вить от себя.

3. Итак, преж­де все­го я, как это при­ня­то у всех сто­и­ков, за согла­сие с при­ро­дой: муд­рость состо­ит в том, чтобы не укло­нять­ся от нее и фор­ми­ро­вать себя по ее зако­ну и по ее при­ме­ру. Сле­до­ва­тель­но, бла­жен­ная жизнь — это жизнь, сооб­раз­ная сво­ей при­ро­де. А как достичь такой жиз­ни? — Пер­вей­шее усло­вие — это пол­ное душев­ное здо­ро­вье, как ныне, так и впредь; кро­ме того, душа долж­на быть муже­ст­вен­ной и реши­тель­ной; в-третьих, ей надоб­но отмен­ное тер­пе­ние, готов­ность к любым пере­ме­нам; ей сле­ду­ет забо­тить­ся о сво­ем теле и обо всем, что его каса­ет­ся, не при­ни­мая это­го слиш­ком близ­ко к серд­цу; со вни­ма­ни­ем отно­сить­ся и ко всем про­чим вещам, делаю­щим жизнь кра­си­вее и удоб­нее, но не пре­кло­нять­ся перед ними; сло­вом, нуж­на душа, кото­рая будет поль­зо­вать­ся дара­ми фор­ту­ны, а не раб­ски слу­жить им.

4. Я могу не при­бав­лять — ты и сам дога­да­ешь­ся — что это дает неру­ши­мый покой и сво­бо­ду, изго­няя все, что стра­ши­ло нас или раз­дра­жа­ло; на место жал­ких соблаз­нов и мимо­лет­ных наслаж­де­ний, кото­рые не то что вку­шать, а и поню­хать вред­но, при­хо­дит огром­ная радость, ров­ная и без­мя­теж­ная, при­хо­дит мир, душев­ный лад и вели­чие, соеди­нен­ное с крото­стью; ибо вся­кая дикость и гру­бость про­ис­хо­дят от душев­ной сла­бо­сти.

1. Наше бла­го мож­но опре­де­лить и ина­че, выра­зив ту же мысль дру­ги­ми сло­ва­ми. Подоб­но тому как вой­ско может сомкнуть ряды или раз­вер­нуть­ся, постро­ить­ся полу­кру­гом, выста­вив впе­ред рога, или вытя­нуть­ся в пря­мую линию, но чис­лен­ность его, бое­вой дух и готов­ность защи­щать свое дело оста­нут­ся неиз­мен­ны­ми, как бы его ни выстро­и­ли; точ­но так же и выс­шее бла­го мож­но опре­де­лить и про­стран­но и в немно­гих сло­вах.

3. Если хочешь еще подроб­нее, мож­но, не иска­жая смыс­ла, выра­зить то же самое ина­че. Что поме­ша­ет нам ска­зать, напри­мер, что бла­жен­ная жизнь — это сво­бод­ный, устрем­лен­ный ввысь, бес­страш­ный и устой­чи­вый дух, недо­ся­гае­мый для бояз­ни и вожде­ле­ния, для кото­ро­го един­ст­вен­ное бла­го — честь, един­ст­вен­ное зло — позор, а все про­чее — куча деше­во­го барах­ла, ниче­го к бла­жен­ной жиз­ни не при­бав­ля­ю­щая и ниче­го от нее не отни­маю­щая; выс­шее бла­го не станет луч­ше, если слу­чай доба­вит к нему еще и эти вещи, и не станет хуже без них.

4. Это бла­го по сути сво­ей тако­во, что вслед за ним по необ­хо­ди­мо­сти — хочешь не хочешь — при­хо­дит посто­ян­ное весе­лье и глу­бо­кая, из самой глу­би­ны бью­щая радость, наслаж­даю­ща­я­ся тем, что име­ет, и ни от кого из ближ­них сво­их и домаш­них не желаю­щая боль­ше­го, чем они дают. Раз­ве это не сто­ит боль­ше, чем ничтож­ные, неле­пые и для­щи­е­ся все­го какой-то миг дви­же­ния наше­го жал­ко­го тела? Ведь в тот самый день, когда тело усту­пит наслаж­де­нию, оно ока­жет­ся во вла­сти боли; ты видишь, сколь тягост­ное и злое раб­ство ожида­ет того, над кем по оче­реди ста­нут власт­во­вать наслаж­де­ние и боль — самые каприз­ные и свое­воль­ные гос­по­да? Во что бы то ни ста­ло нуж­но най­ти сво­бо­ду.

5. Един­ст­вен­ное, что для это­го тре­бу­ет­ся, — пре­не­бречь фор­ту­ной; тогда душа, осво­бо­див­шись от тре­вог, успо­ко­ит­ся, мыс­ли устре­мят­ся ввысь, позна­ние исти­ны про­го­нит все стра­хи, и на их место при­дет боль­шая и неиз­мен­ная радость, дру­же­лю­бие и душев­ная теп­лота; все это будет весь­ма при­ят­но, хоть это и не само по себе бла­го, а то, что ему сопут­ст­ву­ет.

1. И раз уж я решил не ску­пить­ся на сло­ва, то могу еще назвать бла­жен­ным того, кто бла­го­да­ря разу­му ниче­го не жела­ет и ниче­го не боит­ся. Прав­да, кам­ни тоже не веда­ют ни стра­ха, ни печа­ли, рав­но как и скоты; одна­ко их нель­зя назвать счаст­ли­вы­ми, ибо у них нет поня­тия о сча­стье.

2. Сюда же мож­но при­чис­лить и тех людей, чья при­род­ная тупость и незна­ние самих себя низ­ве­ли их до уров­ня скотов и неоду­шев­лен­ных пред­ме­тов. Меж­ду теми и дру­ги­ми нет раз­ни­цы, ибо послед­ние вовсе лише­ны разу­ма, а у пер­вых он направ­лен не в ту сто­ро­ну и про­яв­ля­ет сооб­ра­зи­тель­ность лишь себе же во вред и там, где не надо бы. Никто, нахо­дя­щий­ся за пре­де­ла­ми исти­ны, не может быть назван бла­жен­ным.

3. Итак, бла­жен­на жизнь, утвер­жден­ная раз и навсе­гда на вер­ном и точ­ном суж­де­нии и пото­му не под­власт­ная пере­ме­нам. Лишь в этом слу­чае душа чиста и сво­бод­на от зол, а такая душа избе­жит не толь­ко ран, но даже цара­пин; усто­ит там, где вста­ла одна­жды, и защи­тит свой дом, когда на него обру­шат­ся уда­ры раз­гне­ван­ной судь­бы.

4. Что же каса­ет­ся наслаж­де­ния, то пусть оно зато­пит нас с голо­вы до ног, пусть льет­ся на нас ото­всюду, рас­слаб­ляя душу негой и еже­час­но пред­став­ляя новые соблаз­ны, воз­буж­даю­щие нас цели­ком и каж­дую часть тела в отдель­но­сти, — но кто из смерт­ных, сохра­нив­ших хоть след чело­ве­че­ско­го обли­ка, захо­чет, чтобы его день и ночь напро­лет щекота­ли и воз­буж­да­ли? Кто захо­чет совсем отка­зать­ся от духа, отдав­шись телу?

1. Мне воз­ра­зят, что дух, мол, тоже может полу­чать свои наслаж­де­ния. Конеч­но, может; он может сде­лать­ся судьею в наслаж­де­ни­ях рос­ко­ши и сла­до­стра­стия, он может сде­лать сво­им содер­жа­ни­ем то, что обыч­но состав­ля­ет пред­мет чув­ст­вен­но­го удо­воль­ст­вия; он может зад­ним чис­лом сма­ко­вать про­шед­шие наслаж­де­ния, воз­буж­да­ясь памя­тью уже угас­ших вожде­ле­ний, и пред­вку­шать буду­щие, рисуя подроб­ные кар­ти­ны, так что пока пре­сы­щен­ное тело непо­движ­но лежит в насто­я­щем, дух мыс­лен­но уже спе­шит к буду­ще­му пре­сы­ще­нию. Все это, одна­ко, пред­став­ля­ет­ся мне боль­шим несча­стьем, ибо выбрать зло вме­сто добра — безу­мие. Бла­жен­ным мож­но быть лишь в здра­вом рас­суд­ке, но явно не здо­ров стре­мя­щий­ся к тому, что его губит.

2. Итак, бла­жен тот, чьи суж­де­ния вер­ны; бла­жен, кто дово­лен тем, что есть, и в ладу со сво­ей судь­бой; бла­жен тот, кому разум дик­ту­ет, как себя вести.

1. Те, кто утвер­жда­ет, буд­то выс­шее бла­го имен­но в наслаж­де­ни­ях, не могут не видеть, что оно у них ока­зы­ва­ет­ся не слиш­ком воз­вы­шен­ным. Вот поче­му они наста­и­ва­ют, что наслаж­де­ние неотъ­ем­ле­мо от доб­ро­де­те­ли и что чест­ная жизнь не может не быть при­ят­ной, а при­ят­ная — так­же и чест­ной. Я, при­знать­ся, не вижу, каким обра­зом мож­но объ­еди­нить вещи столь раз­лич­ные. Умо­ляю, объ­яс­ни­те, поче­му нель­зя отде­лить наслаж­де­ние от доб­ро­де­те­ли? Види­мо, раз доб­ро­де­тель есть источ­ник всех благ, из того же кор­ня берет нача­ло и все то, что вы люби­те и чего доби­ва­е­тесь? Одна­ко если бы они и в самом деле были нераздель­ны, нам не при­хо­ди­лось бы встре­чать вещей при­ят­ных, но позор­ных, и наобо­рот, вещей достой­ней­ших, но труд­ных и дости­жи­мых лишь путем скор­бей.

2. Добавь к это­му, что жаж­да наслаж­де­ний дово­дит до позор­ней­шей жиз­ни; доб­ро­де­тель же, напро­тив, дур­ной жиз­ни не допус­ка­ет; что есть люди несчаст­ные не из-за отсут­ст­вия наслаж­де­ний, а из-за их оби­лия, чего не мог­ло бы слу­чить­ся, если бы доб­ро­де­тель была непре­мен­ной частью наслаж­де­ния: ибо доб­ро­де­тель часто обхо­дит­ся без удо­воль­ст­вия, но нико­гда не быва­ет лише­на его совер­шен­но.

3. С какой ста­ти вы свя­зы­ва­е­те вещи столь несхо­жие и даже более того: про­ти­во­по­лож­ные? Доб­ро­де­тель есть нечто высо­кое, вели­че­ст­вен­ное и цар­ст­вен­ное; непо­беди­мое, неуто­ми­мое; наслаж­де­ние же — нечто низ­мен­ное, раб­ское, сла­бое и ско­ро­пре­хо­дя­щее, чей дом в при­тоне раз­вра­та и люби­мое место в каба­ке. Доб­ро­де­тель ты встре­тишь в хра­ме, на фору­ме, в курии, на защи­те город­ских укреп­ле­ний; про­пы­лен­ную, рас­крас­нев­шу­ю­ся, с рука­ми в мозо­лях. Наслаж­де­ние чаще все­го шата­ет­ся где-нибудь воз­ле бань и пари­лен, ища укром­ных мест, где потем­нее, куда не загляды­ва­ет город­ская стра­жа; изне­жен­ное, рас­слаб­лен­ное, насквозь про­пи­тан­ное нераз­бав­лен­ным вином и духа­ми, зеле­но­ва­то-блед­ное либо накра­шен­ное и нару­мя­нен­ное, как при­готов­лен­ный к погре­бе­нию труп.

4. Выс­шее бла­го бес­смерт­но, оно не бежит от нас и не несет с собой ни пре­сы­ще­ния, ни рас­ка­я­ния: ибо вер­но направ­лен­ная душа не кида­ет­ся из сто­ро­ны в сто­ро­ну, не отсту­па­ет от пра­вил наи­луч­шей жиз­ни и пото­му не ста­но­вит­ся сама себе нена­вист­на. Наслаж­де­ние же уле­ту­чи­ва­ет­ся в тот самый миг, как дости­га­ет выс­шей точ­ки; оно невме­сти­тель­но и пото­му быст­ро напол­ня­ет­ся, сме­ня­ясь тоск­ли­вым отвра­ще­ни­ем; после пер­во­го взры­ва стра­сти оно уми­ра­ет, вялое и рас­слаб­лен­ное. Да и как может быть надеж­ным то, чья при­ро­да — дви­же­ние? Откуда возь­мет­ся устой­чи­вость (sub­stan­tia) в том, что мгно­вен­но при­хо­дит и ухо­дит, обре­чен­ное погиб­нуть, как толь­ко его схва­тят, ибо, уве­ли­чи­ва­ясь, оно исся­ка­ет и с само­го сво­его нача­ла устрем­ля­ет­ся к кон­цу?

1. Я бы ска­зал, что наслаж­де­ние не чуж­до ни доб­рым, ни злым и что под­ле­цы полу­ча­ют не мень­шее удо­воль­ст­вие от сво­их под­ло­стей, чем чест­ные люди от выдаю­щих­ся подви­гов. Вот поче­му древ­ние учи­ли стре­мить­ся к жиз­ни луч­шей, а не при­ят­ней­шей. Наслаж­де­ние долж­но быть не руко­во­ди­те­лем доб­рой воли, ука­зы­ваю­щим ей вер­ное направ­ле­ние, а ее спут­ни­ком. В руко­во­ди­те­ли же нуж­но брать при­ро­ду: ей под­ра­жа­ет разум, с ней сове­ту­ет­ся.

2. Итак, бла­жен­ная жизнь есть то же самое, что жизнь соглас­но при­ро­де. Что это такое, я сей­час объ­яс­ню: если все наши при­род­ные спо­соб­но­сти и телес­ные даро­ва­ния мы ста­нем береж­но сохра­нять, но в то же вре­мя не слиш­ком тря­стись над ними, зная, что они даны нам на один день и их все рав­но не удер­жать навсе­гда; если мы не ста­нем по-раб­ски слу­жить им, отда­вая себя в чужую власть; если все уда­чи и удо­воль­ст­вия, выпа­даю­щие на долю наше­го тела, зай­мут у нас подо­баю­щее место, какое в воен­ном лаге­ре зани­ма­ют лег­ко­во­ору­жен­ные и вспо­мо­га­тель­ные вой­ска, то есть будут под­чи­нять­ся, а не коман­до­вать, — тогда все эти бла­га пой­дут на поль­зу душе.

3. Бла­жен муж, не под­власт­ный рас­тле­нию извне, вос­хи­щаю­щий­ся лишь собою, пола­гаю­щий­ся лишь на соб­ст­вен­ный дух и гото­вый ко все­му; его уве­рен­ность опи­ра­ет­ся на зна­ние, а его зна­ние — на посто­ян­ство; суж­де­ния его неиз­мен­ны, и реше­ния его не зна­ют исправ­ле­ний. Без слов понят­но, что подоб­ный муж будет собран­ным и упо­рядо­чен­ным, и во всех делах сво­их будет велик, но не без лас­ко­во­сти.

4. Разум побуж­да­ет­ся к иссле­до­ва­нию раз­дра­жаю­щи­ми его чув­ства­ми. Пусть так: у него ведь нет дру­го­го дви­га­те­ля, и толь­ко чув­ства дают ему тол­чок, застав­ляя дви­нуть­ся к истине. Но беря свое нача­ло в чув­ст­вен­но­сти, он дол­жен в кон­це вер­нуть­ся к само­му себе. Точ­но так же устро­ен и мир: этот все­объ­ем­лю­щий бог и пра­ви­тель все­лен­ной устрем­лен вро­де бы нару­жу, одна­ко ото­всюду вновь воз­вра­ща­ет­ся в само­го себя. Так долж­на посту­пать и наша душа: сле­дуя сво­им чув­ствам, она достигнет с их помо­щью внеш­не­го мира, но при этом долж­на остать­ся гос­по­жой и над собой, и над ними.

5. Имен­но таким обра­зом может быть достиг­ну­то в чело­ве­ке соглас­ное един­ство сил и спо­соб­но­стей, и тогда родит­ся тот разум, кото­рый не будет знать внут­рен­них раз­но­гла­сий и коле­ба­ний во мне­ни­ях, вос­при­я­ти­ях и убеж­де­ни­ях; кото­ро­му доста­точ­но будет раз и навсе­гда себя упо­рядо­чить, чтобы его части согла­со­ва­лись друг с дру­гом и, если мож­но так выра­зить­ся, спе­лись, и он достигнет выс­ше­го бла­га. Ибо в нем не оста­нет­ся неправ­ды и соблаз­на, он не будет натал­ки­вать­ся на пре­пят­ст­вия и оскаль­зы­вать­ся на сомне­ни­ях.

6. Все его дела будут дик­то­вать­ся лишь его соб­ст­вен­ной вла­стью, и непред­виден­ных слу­чай­но­стей для него не будет; все его пред­при­я­тия лег­ко и непри­нуж­ден­но будут обра­щать­ся к бла­гу, а сам пред­при­ни­ма­тель нико­гда не пока­жет спи­ны, изме­няя бла­гим реше­ни­ям, ибо коле­ба­ния и лень — это про­яв­ле­ния непо­сто­ян­ства и внут­рен­ней борь­бы. А посе­му сме­ло можешь заяв­лять, что выс­шее бла­го есть душев­ное согла­сие, ибо доб­ро­де­те­ли долж­ны быть там, где лад и един­ство, а где раз­лад — там поро­ки.

1. « Но ты сам, навер­ное, чтишь доб­ро­де­тель толь­ко пото­му, что наде­ешь­ся извлечь из нее какое-то наслаж­де­ние » — могут мне воз­ра­зить. — Преж­де все­го я отве­чу вот что: если доб­ро­де­тель и при­но­сит наслаж­де­ние, достичь ее стре­мят­ся не ради это­го. Невер­но было бы ска­зать, что она при­но­сит наслаж­де­ние; вер­нее — при­но­сит в том чис­ле и его; не ради него она обре­ка­ет себя на труды и стра­да­ния, но в резуль­та­те ее трудов, хотя и пре­сле­дую­щих иную цель, полу­ча­ет­ся меж­ду про­чим и оно.

2. Подоб­но тому как на засе­ян­ной хле­бом пашне меж коло­сьев всхо­дят цве­ты, но не ради них пред­при­ня­ли свой труд пахарь и сея­тель, хоть цве­ты и раду­ют глаз; цель их была — хлеб, а цве­ты — слу­чай­ное добав­ле­ние. Точ­но так же и наслаж­де­ние — не при­чи­на и не награ­да доб­ро­де­те­ли, а нечто ей сопут­ст­ву­ю­щее; оно не при­зна­ет­ся чем-то хоро­шим толь­ко отто­го, что достав­ля­ет удо­воль­ст­вие; напро­тив, доб­ро­де­тель­но­му чело­ве­ку оно достав­ля­ет удо­воль­ст­вие, толь­ко если будет при­зна­но хоро­шим.

3. Выс­шее бла­го заклю­че­но в самом суж­де­нии и поведе­нии совер­шен­но доб­рой души: после того как она завер­ши­ла свой путь и замкну­лась в соб­ст­вен­ных гра­ни­цах, достиг­нув выс­ше­го бла­га, она уже не жела­ет ниче­го более, ибо вне цело­го нет ниче­го, так же как нет ниче­го даль­ше кон­ца.

2. Поми­луй, да ведь все зна­ют, что пол­нее все­го упи­ва­ют­ся ваши­ми так назы­вае­мы­ми наслаж­де­ни­я­ми самые непро­хо­ди­мые дура­ки; что под­лость купа­ет­ся в удо­воль­ст­ви­ях; что дух, поспе­шая за телом, при­ду­мы­ва­ет для себя мно­же­ство новых извра­щен­ных наслаж­де­ний. Вот лишь неко­то­рые из них: чван­ство и пре­уве­ли­чен­ная само­оцен­ка, напы­щен­ность, воз­но­ся­щая себя над окру­жаю­щи­ми, сле­пая любовь ко все­му, что име­ет отно­ше­ние ко мне лич­но; пого­ня за радо­стя­ми и раз­бол­тан­ность; ни с чем не сораз­мер­ный ребяч­ли­вый вос­торг по пово­ду пустя­ков и мело­чей; болт­ли­вость и высо­ко­ме­рие; удо­воль­ст­вие оскорб­лять дру­гих; празд­ная рас­пу­щен­ность обле­нив­ше­го­ся духа, кото­рый свер­нул­ся клу­боч­ком и сам в себе заснул.

3. Всю эту дре­моту доб­ро­де­тель с него стря­хи­ва­ет, боль­но дер­гая его за ухо и напо­ми­ная, что наслаж­де­ние сле­ду­ет спер­ва оце­нить и лишь потом допус­кать к себе; наслаж­де­ния, кото­рые нель­зя одоб­рить, не име­ют в ее гла­зах цены; но и все про­чие она допус­ка­ет с боль­шой осто­рож­но­стью, полу­чая радость не от само­го наслаж­де­ния, а от сво­ей в нем уме­рен­но­сти. — « Но ведь уме­рен­ность, умень­шая наслаж­де­ния, тем самым нано­сит ущерб и выс­ше­му бла­гу! » — Ну что же: ты стре­мишь­ся пой­мать наслаж­де­ние, а я — укро­тить его и обуздать; ты упи­ва­ешь­ся удо­воль­ст­ви­ем, я его исполь­зую; ты счи­та­ешь его выс­шим бла­гом, для меня оно вовсе не бла­го; ты дела­ешь ради удо­воль­ст­вия все, я — ниче­го.

3. Мы еще увидим впо­след­ст­вии, сохра­ня­ет­ся ли вооб­ще доб­ро­де­тель у тех, кто так ее уни­жа­ет, ибо, сда­вая пози­ции, она теря­ет пра­во назы­вать­ся сво­им име­нем; пока­мест же я, в ответ на твое воз­ра­же­ние, при­ве­ду тебе мно­же­ство при­ме­ров людей, поме­шан­ных на наслаж­де­ни­ях, осы­пан­ных все­воз­мож­ны­ми дара­ми фор­ту­ны, но кого даже ты при­нуж­ден будешь при­знать людь­ми дале­ки­ми от доб­ро­де­те­ли.

2. У муд­ре­цов же, напро­тив, наслаж­де­ния тихи, уме­рен­ны, сдер­жан­ны, почти что вялы, едва замет­ны; они, как незва­ные гости, при­ни­ма­ют­ся хозя­е­ва­ми без поче­стей и без осо­бых изъ­яв­ле­ний радо­сти; их кое-где под­ме­ши­ва­ют в жизнь в неболь­ших коли­че­ствах, как череду­ют изред­ка серь­ез­ные дела с игра­ми и шут­ка­ми.

2. [XII, 4] Соб­ст­вен­но, не Эпи­кур побуж­да­ет их пре­да­вать­ся изли­ше­ствам рос­ко­ши: пре­дан­ные лишь соб­ст­вен­ным поро­кам, они спе­шат при­крыть их пла­щом фило­со­фии и со всех сто­рон сбе­га­ют­ся туда, где слы­шат похва­лу наслаж­де­нию. Они не в состо­я­нии оце­нить, насколь­ко трез­во и сухо то, что зовет наслаж­де­ни­ем Эпи­кур (по край­ней мере я, кля­нусь Гер­ку­ле­сом, имен­но так его пони­маю); они сле­та­ют­ся на звук само­го име­ни, ища надеж­но­го покро­ви­тель­ства и при­кры­тия сво­им вожде­ле­ни­ям.

3. [XII, 5] Таким обра­зом, они теря­ют един­ст­вен­ное бла­го, кото­рое было у них сре­ди мно­гих зол: спо­соб­ность сты­дить­ся сво­их гре­хов. Теперь они пре­воз­но­сят то, за что вче­ра крас­не­ли, и гром­ко хва­ста­ют­ся поро­ка­ми. А из-за это­го и под­рас­таю­щее поко­ле­ние сби­ва­ет­ся с пути, ибо позор­ная празд­ность полу­чи­ла отныне почет­ное зва­ние. Вот отче­го ваше вос­хва­ле­ние наслаж­де­ния столь губи­тель­но; достой­ные настав­ле­ния пре­по­да­ют­ся у вас шепотом в сте­нах шко­лы, а раз­ла­гаю­щие изре­че­ния кра­су­ют­ся на виду.

4. [XIII, 1] Сам-то я счи­таю — и в этом рас­хо­жусь со сво­и­ми кол­ле­га­ми, — что уче­ние Эпи­ку­ра свя­то и пра­виль­но, а если подой­ти к нему побли­же, то и весь­ма печаль­но; его наслаж­де­ние мало, сухо и под­чи­не­но тому зако­ну, какой мы пред­пи­сы­ва­ем доб­ро­де­те­ли: оно долж­но пови­но­вать­ся при­ро­де; а того, чем доволь­ст­ву­ет­ся при­ро­да, нико­гда не хва­тит для рос­ко­ши.

5. [XIII, 2] Что же полу­ча­ет­ся? Вся­кий, кто зовет сча­стьем празд­ное без­де­лье с пооче­ред­ным удо­вле­тво­ре­ни­ем вожде­ле­ний похо­ти и чре­ва, ищет доб­рый авто­ри­тет для при­кры­тия дур­ных дел, нахо­дит его, при­вле­чен­ный соблаз­ни­тель­ным назва­ни­ем, и отныне счи­та­ет свои поро­ки испол­не­ни­ем фило­соф­ских пра­вил, хотя наслаж­де­ния его не те, о каких он здесь услы­хал, а те, какие он при­нес сюда с собой; зато теперь он пре­да­ет­ся им без опас­ки и не таясь. Боль­шин­ство наших назы­ва­ют шко­лу Эпи­ку­ра настав­ни­цей в гнус­но­стях; я же ска­жу так: у нее неза­слу­жен­но дур­ная репу­та­ция.

6. [XIII, 3] Кто, кро­ме посвя­щен­ных, может знать навер­ня­ка? Она сама так убра­ла свой фасад, чтобы дать повод к сплет­ням и воз­буж­дать опа­се­ния. Она подоб­на доб­лест­но­му мужу, оде­то­му в жен­скую сто­лу: стыд­ли­вость не нару­ше­на, муже­ст­вен­ность не оскорб­ле­на, тело не откры­то для взо­ров нечи­стой стра­сти, но в руке тим­пан. Сле­до­ва­ло бы выбрать более при­стой­ную вывес­ку, чтобы она сама воз­буж­да­ла дух к доб­ро­де­те­ли; та, что висит сей­час, зазы­ва­ет поро­ки.

7. [XIII, 4] Вся­кий, устре­мив­ший­ся к доб­ро­де­те­ли, явля­ет собой при­мер бла­го­род­ной нату­ры; при­вер­же­нец наслаж­де­ния пред­ста­ет без­воль­ным, слом­лен­ным, лишен­ным муже­ст­вен­но­сти вырож­ден­цем, кото­ро­му суж­де­но ска­тить­ся на самое позор­ное дно, если кто-нибудь не научит его раз­ли­чать наслаж­де­ния и он не узна­ет, какие из них не выхо­дят за рам­ки есте­ствен­ных жела­ний, а какие — бес­пре­дель­ны и увле­ка­ют в про­пасть, ибо чем боль­ше их насы­ща­ют, тем нена­сыт­нее они ста­но­вят­ся.

1. [XIII, 5] Ну, ниче­го, лишь бы впе­ре­ди у нас шла доб­ро­де­тель, тогда любая дорож­ка будет без­опас­на! Чрез­мер­ное наслаж­де­ние вред­но, а чрез­мер­ной доб­ро­де­тель­но­сти опа­сать­ся не при­хо­дит­ся, ибо она сама есть мера; не может быть бла­гом то, что про­иг­ры­ва­ет от боль­шо­го раз­ме­ра. Кро­ме того: вам в удел доста­лась разум­ная при­ро­да; что же может быть для вас луч­ше разу­ма? Но если вам так уж мило это соеди­не­ние, если вы не соглас­ны идти к бла­жен­ной жиз­ни без обо­их сра­зу, то пусть доб­ро­де­тель идет впе­ре­ди, а наслаж­де­ние — сле­дом, уви­ва­ясь, слов­но тень, вокруг наше­го тела; но отда­вать доб­ро­де­тель, высо­чай­шую вещь на све­те, в слу­жан­ки наслаж­де­нию немыс­ли­мо для того, чей дух в состо­я­нии пости­гать не толь­ко ничтож­ные пред­ме­ты.

3. [XIV, 2] А про­ис­хо­дит все это от невоз­держ­но­сти и сле­пой люб­ви к удо­воль­ст­вию; кто при­ни­ма­ет дур­ное за хоро­шее, тому опас­нее все­го успех в дости­же­нии желан­но­го. Подоб­но тому как мы с вели­ки­ми труда­ми и опас­но­стью для жиз­ни охо­тим­ся на диких зве­рей, но после­дую­щее обла­да­ние ими при­но­сит не мень­ше хло­пот, и пле­нен­но­му зве­рю неред­ко слу­ча­ет­ся рас­тер­зать сво­его хозя­и­на, — точ­но так же и обла­да­те­ли наслаж­де­ний попа­да­ют в вели­кую беду, дела­ясь соб­ст­вен­но­стью того, чем, каза­лось, обла­да­ли. И чем боль­ше, чем силь­нее наслаж­де­ния, тем ничтож­нее и мель­че их быв­ший хозя­ин, а ныне раб мно­гих гос­под, тот самый, кого чернь вели­ча­ет счаст­лив­цем.

1. « Одна­ко что же все-таки меша­ет объ­еди­нить доб­ро­де­тель и наслаж­де­ние и устро­ить выс­шее бла­го таким обра­зом, чтобы чест­ное и при­ят­ное было одно и то же? » — Ни одна состав­ная часть чести не может быть бес­чест­ной, и выс­шее бла­го утра­тит свою под­лин­ность, если в нем ока­жет­ся хоть что-то не вполне наи­луч­шее.

2. Даже радость, порож­дае­мая доб­ро­де­те­лью, как она ни хоро­ша, не может быть частью выс­ше­го бла­га, так же как покой и весе­лье, от каких бы пре­крас­ных при­чин они ни воз­ни­ка­ли; все это, конеч­но, бла­га, но не из тех, что состав­ля­ют выс­шее бла­го, а из тех, что ему сопут­ст­ву­ют.

3. Тот, кто попы­та­ет­ся объ­еди­нить доб­ро­де­тель и наслаж­де­ние, пусть даже и не на рав­ных пра­вах, при­вя­жет к более проч­но­му бла­гу более хруп­кое, наде­ясь его упро­чить, после чего оба ста­нут шат­ки­ми; а на сво­бо­ду свою, непо­беди­мую до тех пор, пока для нас нет ниче­го доро­же ее, он наденет ярмо раб­ства. Ибо ему сра­зу пона­до­бит­ся фор­ту­на; но нет раб­ства гор­ше­го! Жизнь его отныне напол­нит­ся тре­во­гой, подо­зре­ни­я­ми, стра­хом; он будет тре­пе­тать от любо­го слу­чая, и каж­дое из сме­ня­ю­щих друг дру­га мгно­ве­ний будет таить в себе угро­зу.

4. Ты не хочешь водру­зить доб­ро­де­тель на твер­дое, непо­движ­ное осно­ва­ние; ты остав­ля­ешь ей лишь шат­кую поч­ву под нога­ми, ибо нет ниче­го более шат­ко­го и нена­деж­но­го, чем надеж­да на слу­чай, чем измен­чи­вое тело со все­ми его спо­соб­но­стя­ми и потреб­но­стя­ми. Как может чело­век пови­но­вать­ся богу, как может бла­го­душ­но при­ни­мать все, что бы с ним ни слу­чи­лось, не жало­вать­ся на судь­бу и тол­ко­вать все свои несча­стья в луч­шую сто­ро­ну, если самые ничтож­ные уко­лы наслаж­де­ния или боли застав­ля­ют его содро­гать­ся? Из него не вый­дет ни доб­рый защит­ник роди­ны, ни борец за сво­их дру­зей, если он поко­рил­ся наслаж­де­нию.

6. А кто жалу­ет­ся, пла­чет и стонет, не желая выпол­нять при­ка­за­ний, того застав­ля­ют силой и про­тив воли воло­кут туда, куда нуж­но. Какое, одна­ко, безу­мие не идти само­му, а застав­лять тащить себя воло­ком! Кля­нусь Гер­ку­ле­сом, какая глу­пость, какое непо­ни­ма­ние сво­его поло­же­ния — скор­беть отто­го, что чего-то тебе не хва­та­ет или что выпа­ла тебе жесто­кая доля; это, пра­во же, не умнее, чем удив­лять­ся и воз­му­щать­ся тем, что рав­но не мину­ет пло­хих и хоро­ших: болез­ня­ми, смер­тью, стар­че­ской сла­бо­стью и про­чи­ми пре­врат­но­стя­ми чело­ве­че­ской жиз­ни.

7. Есть вещи, кото­рые нам поло­же­но тер­петь, ибо таков порядок, уста­нов­лен­ный во все­лен­ной; их нуж­но при­ни­мать не теряя при­сут­ст­вия духа: ведь мы при­нес­ли при­ся­гу — нести свою смерт­ную участь и не рас­стра­и­вать наших рядов из-за того, чего избе­жать не в нашей вла­сти. Мы рож­де­ны под цар­ской вла­стью: пови­но­вать­ся богу — наша сво­бо­да.

1. Итак, истин­ное сча­стье — в доб­ро­де­те­ли. Какие сове­ты даст тебе доб­ро­де­тель? Не счи­тай ни дур­ным, ни хоро­шим того, что не име­ет отно­ше­ния к доб­ро­де­те­ли или поро­ку. Кро­ме того, будь непо­ко­ле­бим перед лицом зла и добра, дабы упо­до­бить­ся богу, насколь­ко это поз­во­ли­тель­но.

2. Какую награ­ду она сулит тебе за это? — Поис­ти­не огром­ную и боже­ст­вен­ную: ты не будешь знать ни при­нуж­де­ния, ни нуж­ды; полу­чишь сво­бо­ду, без­опас­ность, непри­кос­но­вен­ность; ника­ких тщет­ных попы­ток, ника­ких неудач: все, что ты заду­мал, будет полу­чать­ся, исчез­нут досад­ные слу­чай­но­сти, пре­пят­ст­ву­ю­щие испол­не­нию тво­ей воли и тво­их пла­нов.

3. Ну как? Доста­точ­но доб­ро­де­те­ли для бла­жен­ной жиз­ни? Ее одной — совер­шен­ной и боже­ст­вен­ной — может ли не хва­тить тебе, и даже с избыт­ком? Да и чего может не хва­тать тому, кто сто­ит по ту сто­ро­ну всех жела­ний? Тому, кто все свое собрал в себе, что может пона­до­бить­ся сна­ру­жи? Одна­ко тому, кто еще толь­ко стре­мит­ся к доб­ро­де­те­ли, даже если он уже дале­ко про­дви­нул­ся на этом пути, еще нуж­на неко­то­рая милость фор­ту­ны, пока он ведет борь­бу в чело­ве­че­ском мире, пока он не выбрал­ся из узла ско­вы­ваю­щих его смерт­ных пут. Око­вы эти быва­ют раз­ные: одни люди свя­за­ны, стя­ну­ты, даже цели­ком обмота­ны тугой, корот­кой цепью; дру­гие, уже под­няв­шись в гор­ние обла­сти и вос­па­рив ввысь, тянут за собой свою длин­ную, сво­бод­но отпу­щен­ную цепь: они тоже еще не сво­бод­ны; это нам кажет­ся, что они на воле.

1. Кто-нибудь из люби­те­лей обла­ять фило­со­фию может задать мне обыч­ный у них вопрос: « Отче­го же ты сам на сло­вах храб­рее, чем в жиз­ни? Зачем заис­ки­ва­ешь перед выше­сто­я­щим и не брез­гу­ешь день­га­ми, пола­гая их необ­хо­ди­мым для тебя сред­ст­вом к суще­ст­во­ва­нию? Зачем пере­жи­ва­ешь по пово­ду непри­ят­но­стей и про­ли­ва­ешь сле­зы при вести о смер­ти жены или дру­га? Зачем доро­жишь доб­рой сла­вой и не оста­ешь­ся рав­но­ду­шен к зло­сло­вию?

2. Зачем твое име­ние ухо­же­но более, чем тре­бу­ет при­ро­да? Поче­му твои обеды гото­вят­ся не по рецеп­там тво­ей фило­со­фии? К чему столь пыш­ное убран­ство в доме? И поче­му здесь пьют вино, кото­рое стар­ше тебя по воз­рас­ту? Зачем заво­дить волье­ры для птиц? Зачем сажать дере­вья, не даю­щие ниче­го, кро­ме тени? Поче­му твоя жена носит в ушах целое состо­я­ние бога­той семьи? Поче­му рабы, кото­рых ты посы­ла­ешь в шко­лу, оде­ты в дра­го­цен­ные тка­ни? Для чего у тебя учреж­де­но осо­бое искус­ство при­слу­жи­вать за сто­лом, и сереб­ро рас­кла­ды­ва­ет­ся не как попа­ло, а стро­го по пра­ви­лам, и заведе­на отдель­ная долж­ность наре­за­те­ля заку­сок? » К это­му мож­но доба­вить, если хочешь, и мно­го дру­гих вопро­сов: « Зачем тебе замор­ские вла­де­ния, и вооб­ще столь­ко, что ты не можешь счесть? Ты не зна­ешь всех тво­их рабов: это либо постыд­ная небреж­ность, если их мало, либо пре­ступ­ная рос­кошь, если их чис­ло пре­вы­ша­ет воз­мож­но­сти чело­ве­че­ской памя­ти! »

3. Когда-нибудь после я сам при­со­еди­нюсь к тво­ей бра­ни и постав­лю себе в вину боль­ше, чем ты дума­ешь; пока­мест же я отве­чу тебе вот что: « Я не муд­рец и — пусть уте­шат­ся мои недоб­ро­же­ла­те­ли — нико­гда им не буду. Поэто­му не тре­буй от меня, чтобы я срав­нял­ся с луч­ши­ми, я могу стать лишь луч­ше дур­ных. С меня доволь­но, если я каж­дый день буду избав­лять­ся от одно­го из сво­их поро­ков и биче­вать свои заблуж­де­ния.

1. « Ты живешь не так, как рас­суж­да­ешь » — ска­же­те вы. О зло­пы­ха­те­ли, все­гда набра­сы­ваю­щи­е­ся на луч­ших из людей! В том же обви­ня­ли и Пла­то­на, Эпи­ку­ра, Зено­на, ибо все они рас­суж­да­ли не о том, как живут, а о том, как им сле­до­ва­ло бы жить. Я веду речь о доб­ро­де­те­ли, а не о себе; и если ругаю поро­ки, то в первую оче­редь мои соб­ст­вен­ные: когда смо­гу, я ста­ну жить как надо.

3. Ста­ну ли я дожидать­ся, пока най­дет­ся чело­век, кото­ро­го не посме­ет оскор­бить ваша зло­ба, не при­знаю­щая свя­щен­ной непри­кос­но­вен­но­сти даже за Рути­ли­ем 7 и Като­ном? 8 Сто­ит ли ста­рать­ся не про­слыть у вас черес­чур бога­тым, если даже киник Демет­рий 9 для вас недо­ста­точ­но беден? А ведь сей муж — образ­чик суро­во­сти — борол­ся про­тив всех, даже есте­ствен­ных жела­ний и был бед­нее всех кини­ков: они запре­ща­ли себе иметь, он запре­щал и про­сить. И он-то для вас недо­ста­точ­но нищий! А ведь нетруд­но заме­тить, что не нау­ка доб­ро­де­те­ли, а нау­ка нище­ты была глав­ным делом его жиз­ни.

2. Вы охот­но рас­суж­да­е­те о чужой жиз­ни и чужой смер­ти; сто­ит упо­мя­нуть при вас имя како­го-нибудь вели­ко­го мужа, стя­жав­ше­го осо­бую сла­ву, как вы кида­е­тесь на него с лаем, слов­но дере­вен­ские двор­няж­ки на незна­ко­мо­го про­хо­же­го. Вид­но, вам выгод­но, чтобы ни один чело­век не казал­ся доб­рым, как буд­то чужая доб­ро­де­тель станет уко­ром вашим недо­стат­кам. Пол­ные зави­сти, вы срав­ни­ва­е­те свою грязь с чужим вели­ко­ле­пи­ем, не пони­мая, насколь­ко этим вреди­те самим себе. В самом деле, если их, стре­мя­щих­ся толь­ко к доб­ро­де­те­ли, сле­ду­ет при­знать все же корыст­ны­ми, рас­пут­ны­ми и тще­слав­ны­ми, то кем же ока­же­тесь в срав­не­нии с ними вы, для кого само имя доб­ро­де­те­ли нена­вист­но?

3. Вы утвер­жда­е­те, что никто не соблюда­ет на деле того, что гово­рит, никто не живет соглас­но соб­ст­вен­ным поуче­ни­ям. А что тут уди­ви­тель­но­го, когда гово­рит­ся о вещах вели­ких, тре­бу­ю­щих огром­но­го напря­же­ния сил, пре­вы­шаю­ще­го чело­ве­че­ские пре­де­лы? Пусть неудач­ны их попыт­ки вырвать гвозди и осво­бо­дить­ся от кре­ста, на кото­ром их рас­пи­на­ют; но из вас-то каж­дый сам заби­ва­ет себе гвозди. Когда их при­во­дят на казнь, каж­дый из них пови­са­ет на одном-един­ст­вен­ном стол­бе; а вы, сами себя еже­днев­но при­го­ва­ри­ваю­щие к каз­ни, буде­те рас­тя­ну­ты меж­ду столь­ки­ми кре­ста­ми, сколь­ко у вас стра­стей. Про­сто вам при­ят­но зло­сло­вить и поно­сить дру­гих. Я бы, может, и пове­рил, что сами вы сво­бод­ны от поро­ков, если бы мне не слу­ча­лось наблюдать, как иные, уже вися на кре­сте, плю­ют­ся в зри­те­лей.

2. Нуж­но ли удив­лять­ся, что, пыта­ясь взо­брать­ся по отвес­ной стене, они не дости­га­ют вер­ши­ны? Если ты муж­чи­на, ува­жай в дру­гих вели­кие дер­за­ния, даже когда они кон­ча­ют­ся кра­хом. Это бла­го­род­ное дело: пред­при­ни­мать попыт­ки, сооб­ра­зу­ясь не с соб­ст­вен­ны­ми сила­ми, а с воз­мож­но­стя­ми сво­ей при­ро­ды; устрем­лять­ся ввысь и вына­ши­вать в душе пла­ны столь гран­ди­оз­ные, что их не под силу осу­ще­ст­вить даже тем, кто укра­шен вели­чай­ши­ми духов­ны­ми даро­ва­ни­я­ми.

4. Име­ние свое я не ста­ну ни сте­речь с чрез­мер­ной ска­ред­но­стью, ни мотать напра­во и нале­во. Я ста­ну счи­тать, что пол­нее все­го обла­даю тем, что с умом пода­рил дру­го­му. Я не ста­ну отме­ри­вать свои бла­го­де­я­ния ни поштуч­но, ни на вес, меряя их лишь сте­пе­нью мое­го ува­же­ния к полу­ча­те­лю; вспо­мо­ще­ст­во­ва­ние достой­но­му я нико­гда не сочту чрез­мер­ным. Я не ста­ну делать ниче­го ради мне­ния окру­жаю­щих, но лишь ради соб­ст­вен­ной сове­сти; о чем знаю я один, я ста­ну делать так, буд­то на меня смот­рит тол­па наро­да.

6. А вы, нена­вист­ни­ки доб­ро­де­те­ли и ее почи­та­те­лей, — вы не изо­бре­ли ниче­го ново­го. Боль­ные гла­за не выно­сят солн­ца, ноч­ные живот­ные бегут от сия­ния дня, пер­вые лучи солн­ца повер­га­ют их в оце­пе­не­ние, и они спе­шат укрыть­ся в свои норы, забить­ся в дыры и щели, лишь бы не видеть страш­но­го для них све­та. Вой­те, скре­же­щи­те, упраж­няй­те ваши несчаст­ные язы­ки в поно­ше­нии доб­рых людей. Разе­вай­те пасти, кусай­те: вы ско­рее обло­ма­е­те зубы, чем они заме­тят ваш укус.

1. « Отче­го этот при­вер­же­нец фило­со­фии так бога­то живет? Сам учит пре­зи­рать богат­ство и сам же его име­ет? Учит пре­зи­рать жизнь, но живет? Учит пре­зи­рать здо­ро­вье, но сам забо­тит­ся о нем, как никто, и ста­ра­ет­ся иметь воз­мож­но луч­шее? Гово­рит, что изгна­ние — пустой звук: “Ибо что же дур­но­го в пере­мене мест?” — но сам пред­по­чи­та­ет соста­рить­ся на родине? Он заяв­ля­ет, что не видит раз­ни­цы меж­ду дол­гим и крат­ким веком, но отче­го же тогда сам он меч­та­ет о дол­гой здо­ро­вой ста­ро­сти и все силы при­ло­жит к тому, чтобы про­жить подоль­ше? »

2. Да, он утвер­жда­ет, что все эти вещи сле­ду­ет пре­зи­рать, но не настоль­ко, чтобы не иметь их, а лишь настоль­ко, чтобы иметь не тре­во­жась; не так, чтобы само­му гнать их прочь, но так, чтобы спо­кой­но смот­реть, как они ухо­дят. Да и самой фор­туне куда выгод­нее поме­щать свои богат­ства? — Конеч­но же, туда, откуда мож­но будет забрать их, не слу­шая жалоб­ных воплей вре­мен­но­го вла­дель­ца.

4. Дело в том, что муд­рец вовсе не счи­та­ет себя недо­стой­ным даров слу­чая: он не любит богат­ство, одна­ко пред­по­чи­та­ет его бед­но­сти. Он при­ни­ма­ет его, толь­ко не в серд­це свое, а в дом. Он не отвер­га­ет с пре­зре­ни­ем того, что име­ет, а остав­ля­ет у себя, пола­гая, что иму­ще­ство соста­вит веще­ст­вен­ное под­креп­ле­ние для его доб­ро­де­те­ли.

1. Мож­но ли сомне­вать­ся, что богат­ство дает муд­ре­цу гораздо более обиль­ную мате­рию для при­ло­же­ния спо­соб­но­стей его духа, неже­ли бед­ность? Ведь бед­ность помо­га­ет упраж­нять­ся лишь в одном роде доб­ро­де­те­ли: не согнуть­ся и не дать себе прий­ти в отча­я­ние; богат­ство же пре­до­став­ля­ет обшир­ней­шее поле дея­тель­но­сти и для уме­рен­но­сти, и для щед­ро­сти, для акку­рат­но­сти, рас­по­ряди­тель­но­сти и вели­ко­ду­шия.

2. Муд­рец не станет стес­нять­ся сво­его малень­ко­го роста, но все же и он пред­по­чел бы быть высо­ким и строй­ным. Конеч­но, муд­рец может чув­ст­во­вать себя пре­крас­но, имея хилое тело или лишив­шись гла­за, одна­ко он все же пред­по­чел бы телес­ное здо­ро­вье и силу, хоть и зна­ет, что у него есть сила зна­чи­тель­но бо ́ льшая.

3. Он будет тер­пе­ли­во сно­сить дур­ное здо­ро­вье, но желать себе будет доб­ро­го. Есть вещи с выс­шей точ­ки зре­ния ничтож­ные; если отнять их, глав­ное бла­го нисколь­ко не постра­да­ет; одна­ко они добав­ля­ют кое-что к той бес­пре­рыв­ной радо­сти, что рож­да­ет­ся из доб­ро­де­те­ли: богат­ство весе­лит муд­ре­ца и дей­ст­ву­ет на него при­мер­но так же, как на моря­ка — хоро­ший попут­ный ветер, как пого­жий день, как солн­це, вдруг при­грев­шее сре­ди тем­ной, мороз­ной зимы.

4. Далее, все муд­ре­цы — я имею в виду наших муд­ре­цов, для кото­рых един­ст­вен­ное бла­го — доб­ро­де­тель, — при­зна­ют, что и сре­ди тех вещей, что зовут­ся без­раз­лич­ны­ми, одни все же пред­по­чти­тель­нее дру­гих и даже име­ют извест­ную цен­ность. Неко­то­рые из них доволь­но почтен­ны, дру­гие почтен­ны весь­ма. И дабы ты не сомне­вал­ся, уточ­ню: богат­ство вещь без­услов­но пред­по­чти­тель­ная.

5. Тут ты, конеч­но, можешь вос­клик­нуть: « Так что же ты надо мной изде­ва­ешь­ся, если богат­ство озна­ча­ет для нас с тобой одно и то же? » — Нет, дале­ко не одно и то же; жела­ешь знать, поче­му? Если мое уплы­вет от меня, то кро­ме себя само­го ниче­го от меня не уне­сет. Тебя же это пора­зит; тебе будет казать­ся, что, поте­ряв состо­я­ние, ты поте­рял само­го себя. В моей жиз­ни богат­ство игра­ет кое-какую роль; в тво­ей — глав­ную. Одним сло­вом, моим богат­ст­вом вла­дею я, твое богат­ство вла­де­ет тобой.

1. Итак, пере­стань корить фило­со­фов богат­ст­вом: никто не при­го­ва­ри­вал муд­рость к бед­но­сти. Ничто не поме­ша­ет фило­со­фу вла­деть солид­ным состо­я­ни­ем, если оно ни у кого не отня­то, не обаг­ре­но кро­вью, не осквер­не­но неспра­вед­ли­во­стью, не накоп­ле­но гряз­ны­ми про­цен­та­ми 16 ; если дохо­ды и рас­хо­ды будут оди­на­ко­во чест­ны­ми, не при­чи­няя горя нико­му, кро­ме зло­де­ев. Уве­ли­чи­вай свое состо­я­ние, насколь­ко поже­ла­ешь, что в том постыд­но­го? Богат­ство, кото­рое вся­кий желал бы назвать сво­им, но в кото­ром никто не может назвать сво­ей ни кру­пи­цы, не постыд­но, а почет­но.

3. Муд­рец не впу­стит в свой дом ни дена­рия, при­шед­ше­го дур­ным путем; но он не отвергнет даров фор­ту­ны и пло­дов сво­ей доб­ро­де­те­ли, сколь бы вели­ки они ни были. В самом деле, с какой ста­ти отка­зы­вать им в доб­ром при­е­ме? Пусть при­хо­дят, их при­ве­тят как доро­гих гостей. Он не станет ни хва­стать­ся день­га­ми, ни пря­тать их (пер­вое — свой­ство духа сует­но­го, вто­рое — трус­ли­во­го и мелоч­но­го, кото­рый хотел бы, если мож­но, засу­нуть все свое доб­ро за пазу­ху), не станет, как я уже гово­рил, и выкиды­вать их из дома.

5. Он станет ода­ри­вать… — но что это вы навост­ри­ли уши? что под­став­ля­е­те кар­ма­ны? — …он станет ода­ри­вать людей доб­рых либо же тех, кого в состо­я­нии сде­лать доб­ры­ми. Он станет разда­вать подар­ки не преж­де, чем отбе­рет, по тща­тель­ней­шем раз­мыш­ле­нии, самых достой­ных, как чело­век, пом­ня­щий, что ему при­дет­ся давать отчет не толь­ко о дохо­дах, но и о рас­хо­дах. Он станет делать подар­ки, исхо­дя из тре­бо­ва­ний долж­но­го и спра­вед­ли­во­го, ибо бес­смыс­лен­ные дары — один из видов позор­но­го мотов­ства. Кар­ман у него будет откры­тый, но не дыря­вый: из него мно­го будет выни­мать­ся, но ниче­го не будет высы­пать­ся.

1. Оши­ба­ет­ся, кто дума­ет, буд­то нет ниче­го лег­че, чем дарить: это дело чрез­вы­чай­но труд­ное, если рас­пре­де­лять со смыс­лом, а не раз­бра­сы­вать как при­дет­ся, пови­ну­ясь пер­во­му побуж­де­нию. Вот чело­век, кото­ро­му я обя­зан, а это­му воз­вра­щаю долг; это­му я при­ду на помощь, а того пожа­лею; вот достой­ный чело­век, кото­ро­го надо под­дер­жать, чтобы бед­ность не сби­ла его с пути или не зада­ви­ла совсем; этим я не дам, несмот­ря на их нуж­ду, пото­му что если и дам, нуж­да их не умень­шит­ся; кому-то я сам пред­ло­жу, кому-то даже буду всо­вы­вать насиль­но. В таком деле нель­зя допус­кать небреж­но­сти: подар­ки — луч­шее поме­ще­ние денег.

2. « Как? Неужто ты, фило­соф, даришь для того, чтобы полу­чить доход? » — Во вся­ком слу­чае, для того, чтобы не поне­сти убыт­ки. Подар­ки сле­ду­ет вкла­ды­вать туда, откуда мож­но ждать воз­ме­ще­ния, но не нуж­но его тре­бо­вать. Мы поме­ща­ем наши бла­го­де­я­ния, как глу­бо­ко зары­тый клад: без нуж­ды ты не ста­нешь его выка­пы­вать.

3. Сам дом бога­то­го чело­ве­ка — обшир­ное поле для бла­готво­ри­тель­ной дея­тель­но­сти. Щед­рость назы­ва­ет­ся у нас « сво­бод­но­стью » — « li­be­ra­li­tas » — не пото­му, что долж­на быть обра­ще­на толь­ко на сво­бод­ных, а пото­му, что ее источ­ник — сво­бод­ный дух. Кто ска­жет, что щед­рость сле­ду­ет про­яв­лять лишь к оде­тым в тогу? При­ро­да велит мне при­но­сить поль­зу людям неза­ви­си­мо от того, рабы они или сво­бод­ные, сво­бод­но­рож­ден­ные или воль­ноот­пу­щен­ни­ки, отпу­щен­ные по зако­ну или по друж­бе, — какая раз­ни­ца? Где есть чело­век, там есть место бла­го­де­я­нию. Так что мож­но упраж­нять­ся в щед­ро­сти и разда­вать день­ги, не пере­сту­пая соб­ст­вен­но­го поро­га. Щед­рость муд­ре­ца нико­гда не обра­ща­ет­ся на недо­стой­ных и под­лых, но зато и не исся­ка­ет и, встре­тив достой­но­го, изли­ва­ет­ся вся­кий раз, как из рога изоби­лия.

5. Но чтобы ты понял, отче­го я не завидую нико­му из смерт­ных, выслу­шай, что я думаю по пово­ду раз­ных вещей в жиз­ни. Богат­ство — не бла­го; если бы оно им было, оно дела­ло бы людей хоро­ши­ми; но это не так; а посколь­ку то, что мы нахо­дим у дур­ных людей, не может назы­вать­ся хоро­шим, постоль­ку я не согла­ша­юсь назы­вать его этим име­нем. В осталь­ном же я при­знаю, что оно полез­но, достав­ля­ет мно­го жиз­нен­ных удобств и пото­му его сле­ду­ет иметь.

1. Что ж, выхо­дит, что и вы и я оди­на­ко­во пола­га­ем, что богат­ство сле­ду­ет иметь; послу­шай­те же, поче­му я не счи­таю его одним из благ и в чем я отно­шусь к нему ина­че, чем вы. Пусть меня посе­лят в самом бога­том доме, где даже самые обы­ден­ные пред­ме­ты будут толь­ко из золота и сереб­ра, — я не воз­гор­жусь, ибо все это хоть и окру­жа­ет меня, но лишь сна­ру­жи. Пере­не­си­те меня на Суб­ли­ций­ский мост 17 и брось­те сре­ди нищих: я не почув­ст­вую себя уни­жен­ным, сидя с протя­ну­той рукой сре­ди попро­ша­ек. Раз­ве тому, у кого есть воз­мож­ность уме­реть, так уж важ­но, что у него нет кор­ки хле­ба? Какой же из это­го вывод? Я пред­по­чту бли­ста­тель­ный дво­рец гряз­но­му мосту.

2. Поме­сти­те меня сре­ди осле­пи­тель­ной рос­ко­ши и изыс­кан­но­го убран­ства: я не сочту себя счаст­ли­вее отто­го, что сижу на мяг­ком и сотра­пез­ни­ки мои воз­ле­жат на пур­пу­ре. Дай­те мне иное ложе: я не почув­ст­вую себя несчаст­нее, опус­кая уста­лую голо­ву на охап­ку сена или ложась отдох­нуть на реза­ную соло­му, выле­заю­щую сквозь дыры в вет­хой пару­сине. Какой из это­го вывод? Я пред­по­чту гулять в пре­тек­сте, чем свер­кать голы­ми лопат­ка­ми через про­ре­хи в лох­мо­тьях.

4. И вот что ска­жет тебе еще этот Сократ: « Хочешь, сде­лай меня победи­те­лем всех наро­дов мира, пусть пыш­но укра­шен­ная колес­ни­ца Вак­ха везет меня во гла­ве три­ум­фа от само­го сол­неч­но­го вос­хо­да до Фив, пусть все цари при­хо­дят про­сить меня утвер­дить их на цар­стве, — в тот самый миг, когда со всех сто­рон меня будут вели­чать богом, я яснее все­го пой­му, что я чело­век. Хочешь — вне­зап­но, без пред­у­преж­де­ния, сбрось меня с этой осле­пи­тель­ной вер­ши­ны; пусть голо­во­кру­жи­тель­ная пере­ме­на судь­бы взгро­моздит меня на чуже­зем­ные носил­ки и я укра­шу собой тор­же­ст­вен­ную про­цес­сию над­мен­но­го и дико­го заво­е­ва­те­ля: воло­чась за чужой колес­ни­цей, я почув­ст­вую себя не более уни­жен­ным, чем тогда, когда сто­ял на соб­ст­вен­ной. Какой же из это­го вывод? А такой, что я все-таки пред­по­чту победить, а не попасть в плен. (5) Да, все цар­ство фор­ту­ны не удо­сто­ит­ся от меня ниче­го, кро­ме пре­зре­ния; но если мне пре­до­ста­вят выбор, я возь­му луч­шее. Все, что выпа­дет мне на долю, обра­тит­ся во бла­го, но я пред­по­чи­таю, чтобы выпа­да­ло более удоб­ное, при­ят­ное и менее мучи­тель­ное для того, кому при­дет­ся это обра­щать во бла­го. Не поду­май, конеч­но, буд­то какую-нибудь доб­ро­де­тель мож­но стя­жать без труда; но дело в том, что одним доб­ро­де­те­лям нуж­ны шпо­ры, а дру­гим — узда.

6. Это как с телом: спус­ка­ясь под гору, нуж­но его удер­жи­вать, под­ни­ма­ясь в гору — тол­кать впе­ред; так вот, и доб­ро­де­те­ли быва­ют направ­ле­ны либо под гору, либо в гору. Вся­кий согла­сит­ся, что тер­пе­ние, муже­ство, стой­кость и все про­чие доб­ро­де­те­ли, про­ти­во­по­став­ля­е­мые жесто­ким обсто­я­тель­ствам и под­чи­ня­ю­щие себе фор­ту­ну, караб­ка­ют­ся в гору, упи­ра­ют­ся, борют­ся. (7) И столь же оче­вид­но, что щед­рость, уме­рен­ность, кротость идут под гору. Здесь мы удер­жи­ва­ем свой дух, чтобы он не сорвал­ся впе­ред, там — гоним его, пону­ка­ем, тол­ка­ем самым жесто­ким обра­зом. Так вот, в бед­но­сти нам пона­до­бят­ся более муже­ст­вен­ные, воин­ст­вен­ные доб­ро­де­те­ли; в богат­стве — более утон­чен­ные, стре­мя­щи­е­ся сдер­жи­вать шаг и удер­жать себя в рав­но­ве­сии.

1. « Но какая же раз­ни­ца меж­ду мной, дура­ком, и тобой, муд­ре­цом, если мы оба хотим иметь? » — Очень боль­шая: у муд­ро­го мужа богат­ство — раб, у глу­по­го — вла­сте­лин; муд­рый не поз­во­ля­ет сво­е­му богат­ству ниче­го, вам оно поз­во­ля­ет все; вы при­вы­ка­е­те и при­вя­зы­ва­е­тесь к сво­е­му богат­ству так, буд­то кто-то обе­щал вам веч­ное им обла­да­ние, а муд­рец, уто­пая в богат­стве, тут-то и раз­мыш­ля­ет более все­го о бед­но­сти.

2. Ни один пол­ко­во­дец не пона­де­ет­ся на пере­ми­рие до такой сте­пе­ни, чтобы оста­вить при­готов­ле­ния к уже объ­яв­лен­ной войне, даже если она до вре­ме­ни не ведет­ся; а вас один кра­си­вый дом застав­ля­ет возо­мнить о себе и утра­тить пред­став­ле­ние о дей­ст­ви­тель­но­сти, как буд­то он не может ни сго­реть, ни обру­шить­ся; куча денег дела­ет вас глу­хи­ми и сле­пы­ми, как буд­то они отве­дут от вас все опас­но­сти, как буд­то у фор­ту­ны не хва­тит сил мгно­вен­но уни­что­жить их.

3. Богат­ство — игруш­ка вашей празд­но­сти. Вы не види­те заклю­чен­ных в нем опас­но­стей, как вар­ва­ры в оса­жден­ном горо­де не подо­зре­ва­ют о назна­че­нии осад­ных орудий и лени­во наблюда­ют за работой непри­я­те­ля, не в силах ура­зу­меть, для чего воз­во­дят­ся в таком отда­ле­нии все эти соору­же­ния. Так и вы: когда все бла­го­по­луч­но, вы рас­слаб­ля­е­тесь, вме­сто того чтобы заду­мать­ся, сколь­ко несчаст­ных слу­чай­но­стей под­сте­ре­га­ет вас со всех сто­рон. Они вот-вот уже гото­вы пой­ти на при­ступ и захва­тить дра­го­цен­ную добы­чу.

5. Так ска­жет вам тот, кому посчаст­ли­ви­лось достичь муд­ро­сти и чей сво­бод­ный от поро­ков дух велит ему пори­цать дру­гих — не из нена­ви­сти, но во имя исце­ле­ния. И вот что он еще при­ба­вит: « Ваше мне­ние вол­ну­ет меня не из-за меня, а из-за вас, ибо нена­видя­щие доб­ро­де­тель и гоня­щие ее с улю­лю­ка­ни­ем навсе­гда отре­ка­ют­ся от надеж­ды на исправ­ле­ние. Меня вы не оби­жа­е­те, но и богов не оби­жа­ют те, кто опро­киды­ва­ет алта­ри. Одна­ко дур­ные наме­ре­ния и злые замыс­лы не ста­но­вят­ся луч­ше отто­го, что не могут при­чи­нить вреда.

6. Я вос­при­ни­маю ваши бред­ни так же, как, веро­ят­но, Юпи­тер все­бла­гой и вели­чай­ший — непри­стой­ные выдум­ки поэтов, кото­рые пред­став­ля­ют его то кры­ла­тым, то рога­тым, то не ночу­ю­щим дома блудо­де­ем; жесто­ким к богам и неспра­вед­ли­вым к людям; похи­ти­те­лем сво­бод­ных людей и даже род­ст­вен­ни­ков; отце­убий­цей, без­за­кон­но захва­тив­шим отчий пре­стол и еще чужой в при­да­чу. Един­ст­вен­ное, чего дости­га­ют подоб­ные сочи­не­ния, — осво­бож­да­ют людей от вся­ко­го сты­да за свои пре­гре­ше­ния: мол, чего стес­нять­ся, если сами боги такие.

7. Меня ваши оскорб­ле­ния нисколь­ко не заде­ва­ют, но ради вас самих я пред­у­преж­даю вас: ува­жай­те доб­ро­де­тель, верь­те тем, кто сам неуклон­но ей сле­до­вал и теперь воз­ве­ли­чи­ва­ет ее перед вами: прой­дет вре­мя, и она пред­станет в еще боль­шем вели­чии. Почи­тай­те доб­ро­де­тель как богов, а испо­ве­дую­щих ее — как жре­цов, и да бла­го­го­ве­ют язы­ки ваши 18 при вся­ком упо­ми­на­нии свя­щен­ных пись­мен. Это сло­во: “fa­ve­te” — “бла­го­го­вей­те” про­ис­хо­дит вовсе не от бла­го­же­ла­тель­но­го одоб­ре­ния — “fa­vor”, оно не при­зы­ва­ет вас к кри­кам и руко­плес­ка­нию, как в цир­ке, а повеле­ва­ет мол­чать, дабы свя­щен­но­дей­ст­вие мог­ло свер­шить­ся как поло­же­но, не пре­ры­вае­мое неумест­ным шумом и бол­тов­ней. Вам вдвойне необ­хо­ди­мо испол­нять это пове­ле­ние и вся­кий раз, как разда­дут­ся речи это­го ора­ку­ла, закры­вать рот, чтобы слу­шать вни­ма­тель­но.

1. Вот о чем взы­ва­ет Сократ из тем­ни­цы, кото­рая очи­сти­лась, едва он вошел в нее, и сде­ла­лась почет­нее вся­кой курии 20 : « Что за безу­мие, что за при­ро­да, враж­деб­ная богам и людям, застав­ля­ет вас поно­сить доб­ро­де­тель и оскорб­лять свя­ты­ню злоб­ны­ми реча­ми? Если може­те, хва­ли­те доб­рых людей, не може­те — прой­ди­те мимо; а если уж вы не в силах сдер­жать сво­ей мерз­кой рас­пу­щен­но­сти, напа­дай­те друг на дру­га: ибо обра­щать вашу безум­ную брань к небу, я не ска­жу что кощун­ство, но напрас­ный труд.

5. Поставь­те в вину Пла­то­ну то, что он искал денег, Ари­сто­те­лю — что брал, Демо­кри­ту — что пре­зи­рал, Эпи­ку­ру — что тра­тил; мне само­му поставь­те в вину Алки­ви­а­да и Фед­ра — вы, кото­рые при пер­вой воз­мож­но­сти кине­тесь под­ра­жать всем нашим поро­кам, не пом­ня себя от сча­стья!

6. Огля­ни­тесь луч­ше на соб­ст­вен­ные поро­ки, на зло, оса­див­шее вас со всех сто­рон, вгры­заю­ще­е­ся в вас сна­ру­жи, паля­щее огнем самые ваши внут­рен­но­сти! Если вы не жела­е­те знать ваше­го соб­ст­вен­но­го поло­же­ния, то пой­ми­те хотя бы, что дела чело­ве­че­ские вооб­ще сей­час в том состо­я­нии, чтобы вам оста­ва­лось мно­го досу­га чесать язы­ки, пори­цая луч­ших, чем вы, людей.

1. Но вы это­го не пони­ма­е­те и стро­и­те хоро­шую мину при пло­хой игре, слов­но люди, сидя­щие в цир­ке или в теат­ре и еще не успев­шие полу­чить горест­ных вестей из дома, уже погру­жен­но­го в тра­ур. Но я-то гля­жу свер­ху и вижу, какие тучи соби­ра­ют­ся над ваши­ми голо­ва­ми, угро­жая взо­рвать­ся бурей в неда­ле­ком буду­щем, а неко­то­рые так уже и вплот­ную навис­ли над вами и вашим доб­ром. И даже более того: раз­ве ужас­ный шквал не захва­тил уже ваши души, хоть вы того и не чув­ст­ву­е­те, не завер­тел их в вих­ре, застав­ляя от одно­го убе­гать, к дру­го­му сле­по устрем­лять­ся, то воз­но­ся под обла­ка, то швы­ряя в про­пасть. »

[На этом текст в руко­пи­сях обры­ва­ет­ся.]

Стар­ший брат, Гал­ли­он, выс­ших долж­но­стей добил­ся: был кон­су­лом-суф­фек­том, а затем про­кон­су­лом в Ахайе, где про­сла­вил­ся уже не как Ора­тор, а как судья апо­сто­ла Пав­ла: «Во вре­мя про­кон­суль­ства Гал­ли­о­на в Ахайи напа­ли иудеи еди­но­душ­но на Пав­ла и при­ве­ли его пред суди­ли­ще, гово­ря, что он учит людей чтить бога не по зако­ну. Когда же Павел хотел открыть уста, Гал­ли­он ска­зал иуде­ям: Иудеи! Если бы какая-нибудь была обида, или злой умы­сел, то я имел бы при­чи­ну выслу­шать вас; но когда идет спор об име­нах и о законе вашем, то раз­би­рай­те сами: я не хочу быть судьею в этом. И про­гнал их от суди­ли­ща. А все Елли­ны, схва­тив­ши Сосфе­на, началь­ни­ка сина­го­ги, били его пред суди­ли­щем, и Гал­ли­он нима­ло не забо­тил­ся об этом» (Дея­ния свя­тых апо­сто­лов, 18, 12— 17). По воз­вра­ще­нии в Рим «…на Юния Гал­ли­о­на, устра­шен­но­го умерщ­вле­ни­ем его бра­та Сене­ки и сми­рен­но молив­ше­го о поща­де, обру­шил­ся с обви­не­ни­я­ми Сали­ен Кле­мент, назы­вая его вра­гом и убий­цею…» (Анна­лы, 15, 73). Неиз­вест­но, покон­чил ли он с собой тогда же, в 65 г., или несколь­ко позд­нее.

ПРИМЕЧАНИЯ РЕДАКЦИИ САЙТА

Источник