Провозглашал что сознание может быть познано только внутренним созерцанием
Глава 4. Формирование психологических концепций в XVII–XVIII вв
В XVII в. в связи с коренными сдвигами в социально-экономическом развитии европейского общества происходят глубинные преобразования в мировоззрении человечества, получившие название научной революции. Успехи естественных наук призывают к опытному изучению природы, в том числе и природы человека.
Выдающийся мыслитель нового времени Фрэнсис Бэкон (1561–1626) обосновывает идею о решающей роли эксперимента в научном познании. («Только искусно задавая природе вопросы и вырывая у нее тайны при помощи специально изобретенных орудий познания, человек становится властелином природы».) Природа становится объектом вычислений, измерений, наблюдений и экспериментов при помощи термометров, барометров, микроскопов и телескопов. Формируются принципы научного исследования, которые переносятся и на изучение человека. Природа трактуется как грандиозный механизм, действующий по физическим законам. Человек начинает рассматриваться как особый механизм, в котором не остается места для мифической души.
Декарт, осуществив экспериментальное исследование зрительных восприятий, впервые установил некоторые механизмы построения зрительного образа на сетчатке, выявил роль движений в построении этих образов, зависимость зрительного образа от предшествующего чувственного опыта человека («Диоптрика», 1637 г.). Под влиянием идей Декарта развивалась вся психология и нейрофизиология нового времени.
Трактовка Декартом психики как внешне детерминированного регуляционного механизма стала базой последующего развития научных представлений о психике человека. Р. Декарт впервые объяснил психические проявления как материально обусловленные, отражательно-регуляционные, рефлекторные процессы. И хотя взгляды Декарта носили еще механистический характер (он приравнивал человека к простейшим автоматам), на основе его взглядов в психологии возникло важнейшее ее понятие – понятиеассоциации. Сложные психические явления стали объяснять связями – ассоциациями. Декарт ввел в науку понятие сознания как непосредственное знание души о себе. Этот постулат стал базой двухвекового господства в психологии парадигмыиитроспекционизма. Интроспекционизм (от лат. introspecto – гляжу внутрь, всматриваюсь) провозгласил, что сознание может быть познано, но только внутренним созерцанием, самонаблюдением.
Мыслители нового времени формировали материалистические представления о сущности психики. Так, голландский философ-материалист Бенедикт Спиноза (1632–1677) в своем трактате «Этика», анализируя сущность мышления, утверждал, что порядок и связь идей те же, что и порядок и связь вещей. Выдающийся немецкий мыслитель Г. Лейбниц (1646–1716) уже различал в структуре психики два уровня –сознание и подсознание. Лейбниц полагал, что и при отсутствии сознания происходит скрытая, подспудная психическая деятельность в сфере подсознания. Он впервые установил явление подпорогового восприятия (явление «малых перцепций») и выдвинул постулат одинамике психических явлений.
XVII в. – век радикальных сдвигов в социально-политической жизни народов Европы – стал переломным этапом и в развитии психологии. Господствовавшая в средневековье схоластика, не интересовавшаяся тем, каким путем приобретаются знания, уступила место эмпиризму – знамением века становится практика, опыт. Идеологи этой эпохи призывали к опытному изучению природы, не исключая и человека. Возникла идея причинности,детерминированности психических явлений.
Английский философ Джон Локк (1632–1704) провозгласил, что все идеи происходят из опыта, в котором объединяются чувственные впечатления от внешних объектов («Опыт о человеческом разуме»). Д. Локк выступил как основоположник теории эмпиризма. Он вслед за Декартом детально разработал проблему ассоцианизма и интроспекции как основного метода психологии. Рассматривая проблему «наращивания идей», Д. Локк утвердил в психологиипринцип развития.
РАЗДЕЛ VI. ИСТОРИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ ПСИХОЛОГИИ
Глава 4. Формирование психологических концепций в XVII–XVIII вв.
В XVII в. в связи с коренными сдвигами в социально-экономическом развитии европейского общества происходят глубинные преобразования в мировоззрении человечества, получившие название научной революции. Успехи естественных наук призывают к опытному изучению природы, в том числе и природы человека.
Выдающийся мыслитель нового времени Фрэнсис Бэкон (1561–1626) обосновывает идею о решающей роли эксперимента в научном познании. («Только искусно задавая природе вопросы и вырывая у нее тайны при помощи специально изобретенных орудий познания, человек становится властелином природы».) Природа становится объектом вычислений, измерений, наблюдений и экспериментов при помощи термометров, барометров, микроскопов и телескопов. Формируются принципы научного исследования, которые переносятся и на изучение человека. Природа трактуется как грандиозный механизм, действующий по физическим законам. Человек начинает рассматриваться как особый механизм, в котором не остается места для мифической души.
Декарт, осуществив экспериментальное исследование зрительных восприятий, впервые установил некоторые механизмы построения зрительного образа на сетчатке, выявил роль движений в построении этих образов, зависимость зрительного образа от предшествующего чувственного опыта человека («Диоптрика», 1637 г.). Под влиянием идей Декарта развивалась вся психология и нейрофизиология нового времени.
Трактовка Декартом психики как внешне детерминированного регуляционного механизма стала базой последующего развития научных представлений о психике человека. Р. Декарт впервые объяснил психические проявления как материально обусловленные, отражательно-регуляционные, рефлекторные процессы. И хотя взгляды Декарта носили еще механистический характер (он приравнивал человека к простейшим автоматам), на основе его взглядов в психологии возникло важнейшее ее понятие – понятие ассоциации. Сложные психические явления стали объяснять связями – ассоциациями. Декарт ввел в науку понятие сознания как непосредственное знание души о себе. Этот постулат стал базой двухвекового господства в психологии парадигмы иитроспекционизма. Интроспекционизм (от лат. introspecto – гляжу внутрь, всматриваюсь) провозгласил, что сознание может быть познано, но только внутренним созерцанием, самонаблюдением.
Мыслители нового времени формировали материалистические представления о сущности психики. Так, голландский философ-материалист Бенедикт Спиноза (1632–1677) в своем трактате «Этика», анализируя сущность мышления, утверждал, что порядок и связь идей те же, что и порядок и связь вещей. Выдающийся немецкий мыслитель Г. Лейбниц (1646–1716) уже различал в структуре психики два уровня – сознание и подсознание. Лейбниц полагал, что и при отсутствии сознания происходит скрытая, подспудная психическая деятельность в сфере подсознания. Он впервые установил явление подпорогового восприятия (явление «малых перцепций») и выдвинул постулат о динамике психических явлений.
XVII в. – век радикальных сдвигов в социально-политической жизни народов Европы – стал переломным этапом и в развитии психологии. Господствовавшая в средневековье схоластика, не интересовавшаяся тем, каким путем приобретаются знания, уступила место эмпиризму – знамением века становится практика, опыт. Идеологи этой эпохи призывали к опытному изучению природы, не исключая и человека. Возникла идея причинности, детерминированности психических явлений.
Английский философ Джон Локк (1632–1704) провозгласил, что все идеи происходят из опыта, в котором объединяются чувственные впечатления от внешних объектов («Опыт о человеческом разуме»). Д. Локк выступил как основоположник теории эмпиризма. Он вслед за Декартом детально разработал проблему ассоцианизма и интроспекции как основного метода психологии. Рассматривая проблему «наращивания идей», Д. Локк утвердил в психологии принцип развития.
В XVIII в. психология развивалась под влиянием возникновения новых мировоззренческих представлений.
Мощное движение научного сознания против теологического мировоззрения, получившее название «просвещение», тяготело к детерминизму – первопричинному объяснению физических и духовных явлений. Выдвигалось предположение, что для вещей и идей должен быть один порядок.
Сложилась предпосылка для возникновения концептуального, всеобщего объяснительного принципа психики. В качестве универсальной объяснительной категории в психологии окончательно утвердилось понятие ассоциации.
Особенно широко понятие ассоциации было разработано английским врачом Дейвидом Гартли (1705–1757) («Наблюдения над человеком», 1749 г.). Установленные Гартли закономерности образования ассоциаций – смежность воздействий и частота их повторения – стали, по существу, первыми закономерностями психологии.
Гартли обогатил психологию многими основоположениями. Так, он отделил память от всех других познавательных процессов, считая ее общим свойством нервной системы, на основе которого совершаются все психические явления. Он прозорливо увидел в волевом акте взаимодействие сенсомоторных и речевых процессов. Гартли первым понял, что волевое действие ребенка – это его самокоманда, которой он овладевает в общении со взрослыми. Определив три элемента нервно-мышечной системы (орган чувств – мозг – мышцы), Гартли постулировал связь между рефлексом и ассоциацией, и это открыло путь для дальнейшей конвергенции нейрофизиологии и психологии.
Исходными побуждениями человеческого поведения Гартли считал чувство удовольствия и чувство страдания. Формирование человека, по Гартли, зависит от того, с какими социально значимыми воздействиями сочетаются эти базовые чувства человека. Идеи Гартли оказали решающее влияние на последующее развитие психологии.
В XVIII в. немецкий ученый Христиан Вольф (1679–1754) издал первые научно-психологические труды: «Эмпирическая психология» (1732 г.) и «Рациональная психология» (1734 г.). Активность души (в метафорическом смысле это понятие сохранялось очень долго) Вольф связывал со способностью человека иметь представления. Классифицировав психические явления на различные группы, Вольф усматривал в основании каждой из них определенные способности. Вольф ввел в научный оборот термин «психология».
В XVIII в. возникает концепция историзма – жизнь людей соотносится с жизнью общества, а жизнедеятельность общества осознается как закономерный исторический процесс. Возникают первые ростки понимания культурно-исторической детерминированности индивидуальной психики. «Людьми правят законы, которые сами зависят от условий жизни общества», – провозглашает Шарль Луи Монтескье в трактате «О духе законов» (1748 г.). Психика человека соотносилась уже не только с телом и мозгом, непосредственной средой, но с культурно-историческими факторами формирования общества.
В XVIII в. усиливается тенденция к категоризации и классификации. Многочисленные эмпирические описания требовали объяснительных понятий, классификационных схем. Исходя из этого принципа возникают новые представления о мироздании (Лаплас) и духовной сфере (Кант).
Иммануил Кант (1724–1804) подразделил все психические явления на три группы: 1) познавательные, 2) эмоциональные и 3) волевые. Французским естествоиспытателем Жаном Батистом Ламарком (1744–1829) создается первое целостное учение об эволюции органического мира. На этой основе возникла теория «естественной истории» человека.
Крупные достижения в области нейрофизиологии позволили поставить вопрос о нейрофизиологических механизмах психики. Формируются исходные понятия физиологии и психологии – понятия раздражения, возбуждения и чувствительности. В двигательных актах организма стали различаться периферия и центр.
Чешский физиолог Йиржи Прохазка (1749–1820) впервые дал классическое научное определение рефлекса: «Внешние впечатления, возникающие в чувствительных нервах, очень быстро распространяются по всей их длине до самого начала. Там они отражаются по определенному закону, переходят на определенные и соответствующие им двигательные нервы и по ним чрезвычайно быстро направляются к мышцам, посредством которых производят точные и строго ограниченные движения»[1].
И. Прохазка отметил, что рефлекс возникает в ответ лишь на определенные раздражители – на те, которые имеют для организма приспособительную значимость. Он впервые установил, что по рефлекторному принципу функционируют не только низшие, но и высшие отделы нервной системы, что все формы психической деятельности направлены на приспособление организма к условиям окружающей среды, подчиняясь общему закону «сохранения живого тела».
Итак, в XVIII в. человечество вплотную подошло к пониманию сущности психики – психика стала пониматься как способность дифференцировать (классифицировать по категориям) внешние воздействия, оценивать их в соответствии с потребностями организма и на основе этого осуществлять избирательные, приспособительные действия.
[1] Прохазка Й. Трактат о функциях нервной системы. Л., 1957. С. 91.
Формирование психологических концепций в 17-18 веках
Психологические воззрения античности и средневековья
Древнегреческий философ Гераклит считал, что душа – это субстанция. Она может быть предметом интеллектуального анализа. Мозг является местом, где «живет» душа. Демокрит впервые высказал идею о детерминации души и космоса, считая, что нет беспричинных явлений в мире. Известный древнегреческий врач Гиппократ (460-377 гг. до н.э.) впервые ввел названия темпераментов, связывая их с преобладанием в организме человека различных жидкостей: крови (сангвис) – у сангвиников, желтой желчи (холэ) – у холериков, слизи (флегмы) – у флегматиков и черной желчи (мелайна холэ) – у меланхоликов.
Сократ положил начало экспериментальной психологии, технику диалога, явился «пионером психотерапии».
Согласно древнегреческому философу Платону (427-347 г.г. до н.э.), душа у человека существует прежде, чем она вступает в соединение с телом. Она является вместилищем вечных идей. Мир идей он рассматривал как смыслообразующий фактор познания. В идеи, в понятии Платон распознал умственную модель, устойчивый стандарт предметов. Душевные явления делятся на разум, мужество (воля) и вожделение (мотивация). Разум находится в голове, мужество – в груди, вожделение – в брюшной полости. Их гармоничное единство придает целостность душевной жизни человека. Трактовка Платоном психики как идеальной сущности является выдающимся достижением древнегреческой философии.
Первая систематизация знаний о психике была осуществлена древнегреческим философом Аристотелем (384-322 гг. до н.э.) в трактате «О душе». По Аристотелю, душа – не бесплотная сущность, а способ организации живого тела и его поведения. «Душа движет живое существо решением и мыслью» (Аристотель. О душе. Соч. В 4-х т. Т. 1. М., 1976. С. 384.). Аристотель впервые вывел функциональную зависимость души (психики) и тела (организма). Его учение о растительной, животной и разумной душе утвердило принцип развития психики от низших форм к высшим. Способности человека рассматриваются Аристотелем как система природных предрасположенностей, развившихся в практической деятельности. Им была дана первая классификация психических явлений. Душа, по Аристотелю, бестелесна, она есть форма живого тела, причина и цель всех его жизненных функций. Движущей силой поведения человека является стремление (внутренняя активность организма), сопряженная с чувством удовольствия или неудовольствия. Чувственные восприятия составляют начало познания. Сохранение и воспроизведение ощущений дает память. Мышление включает в себя понятия, суждения и умозаключения. Особой формой интеллекта является нус (разум), привносимый извне в виде божественного разума. В учении Платона и Аристотеля психическое отделилось от телесного. Душа перестала трактоваться как мифологический двойник тела и стала рассматриваться как организующий механизм жизнедеятельности живых организмов.
В средневековье происходит уход от научный воззрений. Душа является божественным, сверхъестественным началом, поэтому изучение душевной жизни человека подчинено богословию. Человеку доступна только внешняя часть души, которая обращена к внешнему миру. Таинства души доступны лишь в религиозном (мистическом) опыте.
Тем не менее, в христианстве были осмыслены многие стороны душевной жизни личности, ищущей высшего смысла и нравственности. Так, в Ш-У вв. н. э. в работах Плотина (205-270 г.г.), Аврелия Августина (354-430 г.г.), раннехристианских философов и теологов предметом исследования стал внутренний мир человека, возможности самопознания, а также способность сознания (интенциональность), направленная на предмет. Данный вопрос был рассмотрен Фомой Аквинским (1226-1274 г.г.).
С У по Х1У веках в работах Боэция (480-524 г.г.), Дунса Скотта (1265-1308 г.г.) складываются представления о личности.
В средние века накапливается конкретный материал об анатомо-физиологических особенностях человеческого организма как одной из основ психики. Немецкие схоласты Р. Гоклениус и О. Кассман впервые ввели термин «психология» (1590 год).
Формирование психологических концепций в 17-18 веках
В 17 веке успехи в естествознании способствовали изменению мировоззрения человека и представлений учения о душе.
Вершиной учения о душе стала система взглядов Ф. Бэкона (1561-1626 г.г.). Новизна подхода Бэкона состояла в отказе от умозрительного решения вопросов о природе души и переходе к эмпирическому изучению ее способностей. Он обосновывает идею о решающей роли эксперимента в научном познании. Формируются принципы научного познания, которые переносятся на изучение человека. Природа трактуется как механизм, действующий по физическим законам. Человек рассматривается как особый механизм, в котором нет места для мифической души. Бэкон в соответствии с традицией отделил науку о теле от науки о душе, а в науке о душе выделил науку о рациональной божественной душе и душе нерациональной, чувствующей, телесной общей для человека и животных. Важным является то, что в учении о душе он ввел новые составляющие – общество и орудия труда в процессах познания мира.
Представления о душе радикально изменилось после того, как Рене Декарт (1596-1650) ввел понятие «сознание». Оно рассматривалось как критерий, отделяющий душу и тело. Декарт утверждал, что взаимодействие человека с миром происходит не по велению мифической души, а благодаря внешним стимулам и соответствующей материальной конструкции человека. Декарт ввел понятие «рефлекс».
Рефлексы – это закономерные ответы тела на внешнее воздействие. Душа отдельная субстанция. Мышление – единственный атрибут души. Духовные чувства, в отличие от телесных движений, обусловлены сознанием. Декарт впервые объяснил психические проявления как материально-обусловленные, отражательно-регуляционные, рефлекторные процессы. И хотя взгляды Декарта носили еще механистический характер (он приравнивал человека к простейшим автоматам), на основе его взглядов в психологии возникло важное понятие – ассоциации. Сложные психические явления стали объясняться связями – ассоциациями. Сознание для него есть непосредственное знание души о самой себе. Это стало базой для развития интроспекционизма. Интроспекционизм (от лат. Introspecto – гляжу внутрь, всматриваюсь) провозгласил, что сознание может быть познано, но только внутренним созерцанием, самонаблюдением. Таким образом, учение Декарта составило основу нового психологического знания, поскольку оно ввело представления:
· о доступности внутреннего мира через интроспекцию;
· о рефлексе как механизме поведения;
· о ведущей роли внешнего мира в детерминации поведения, а также ее механистическую интерпретацию;
· о психофизической проблеме и ее дуалистическом решении.
Мыслители нового времени формировали материалистические представления о сущности психики. Так, голландский философ-материалист Бенедикт Спиноза (1632-1677 г.г.) в своем трактате «Этика», анализируя сущность мышления, утверждал, что порядок и связь идей те же, что и порядок, и связь вещей.
Выдающийся немецкий мыслитель Г. Лейбниц (1646-1716 г.г.) различал в структуре психики два уровня – сознание и подсознание. Он полагал, то при отсутствии сознания происходит скрытая психическая деятельность в сфере подсознания. Лейбниц впервые выделил круг неосознаваемых, недоступных самонаблюдению явлений.
Английский философ Джон Локк (1632-1704 г.г.) считал, что все идеи происходят из опыта, в котором объединяются чувственные впечатления от внешних объектов. Д.Локк выступил основоположником теории эмпиризма, утвердил в психологии принцип развития.
С именем Христиана Вольфа (1679-1754) связано появление нового направления в науке – эмпирической психологии. Он подчеркивал значимость изучения конкретных явлений психической жизни, используя самонаблюдение. Но в тот период эмпирическая психология не имела опытного характера исследования в современном понимании. Активность души (в метафорическом смысле это понятие сохранялось очень долго) Вольф связывал со способностями человека иметь представления.
Английский врач Дейвид Гартли (1705-1757 г.г.) отделил память от всех других познавательных процессов, считая ее общим свойством нервной системы, на основе которой совершаются все психические явления.
В 18 веке возникает концепция историзма – жизнь людей соотносится с жизнью общества, а развитие общества осознается как закономерный исторический процесс. Впервые возникает идея влияния культурно-исторического процесса на формирование индивидуальной психики. Усиливается тенденция к категоризации и классификации психических явлений. Формируются исходные понятия физиологии и психологии – раздражения, возбуждения и чувствительности. В двигательных актах организма стали различаться периферия и центр.
Глава 9. Гегель. Сознание как отношение и созерцание
Я не знаю, действительно ли до Канта никто не применял понятие «чистое сознание», я не историк философии. Но общепринятым оно стало в философии определенно после того, как Кант заговорил о чистом разуме, чистом мышлении и чистом сознании. Точно так же мне трудно проследить историю понятия «самосознание», но в наш философский обиход оно вошло благодаря скрытому спору Гегеля с Фихте.
Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770—1831)создал следующий идеализм, так сказать, абсолютный. Кстати, ему тоже не было дела до войны с Материализмом, он едва-едва успевал рассказать собственное откровение.
Глава 9. Гегель. Сознание как отношение и созерцание
В отличие от Канта, отвергавшего своих немецких предшественников, Гегель Кантом был увлечен и мог бы считаться его продолжателем, не будь столь самостоятелен.
Война Богов. В сущности, он ставил перед собой совсем не философские задачи — он ищет «позитивную», «народную» религию, которая бы позволила человеческому духу обрести свободу для самораскрытия. При этом, как ни странно, он, как и Фихте, постоянно занят наукотворчеством. В XIX веке даже творцы новых религий вынуждены видеть их как Науки, если хотят, чтобы они прижились в этом мире. Считается, что Гегель был восхищен преобразованиями, которые Наука подарила Франции после революции 1789 года. Под влиянием этой резни восторженный Гегель сделал основанием своей философии свободу. У меня же эта избирательная слепота великих мыслителей вызывает вопрос: если они во французской революции сумели рассмотреть только то, о чем кричала пропаганда, и не увидели того, что в действительности происходило там с человеком и человеческим духом, то можно ли доверять их философии во всем остальном? Как бы они оценили русскую революцию: как десять потрясших мир дней или как шестую часть земли, залитую кровью, за колючей проволокой, ставшую зеками и до сих пор мечтающую о свободе даже после того, как ее дали?
В творчестве Гегеля-философа было несколько периодов. Первый из них, который зовется йенским, начался в 1801-ом, а завершился в 1807-ом году большой работой, считающейся чуть ли не самой сложной в истории мировой философии — «Феноменологиейдуха». Я бы назвал ее философским гимном самопознанию.
Однако прежде чем перейти к разговору о сознании у Гегеля, я приведу несколько слов Густава Шпета, переводившего «Феноменологию». Переводу этому мешало множество трудностей, связанных с самим Гегелем. «Прежде всего самый язык Гегеля, даже в устной речи шокировавший Шиллера и Гёте» (Шпет, От переводчика // Гегель, Феноменология духа, с. 5).
Иными словами, при чтении Гегеля стоит вспомнить то правило, которое я предложил в главе о Канте: не стоит считать, что это вы не понимаете Гегеля, сделайте допущение, что именно в этом непонятном куске он не смог выразиться ясно. Читайте его так, как советуют читать начинающим изучать иностранный язык: не останавливайтесь перед непонятным словом или местом, проскакивайте дальше, чтобы сначала создать себе общее впечатление о том, что же сказано в этом отрывке. Это даст общее понимание. И только если после этого станет ясно, без какого именно слова теряется смысл, лезьте в словарь или садитесь разбираться с карандашом.
Я же начну рассказ о понимании сознания Гегелем с работы более поздней, чем «Феноменология духа», но зато более простой и писавшейся как учебник философии для гимназии, в которой Гегель тогда преподавал, — с «Философской пропедевтики».Пропедевтика — это введение в науку. «Пропедевтика» писалась им в 1808—1811 годах. Это значит, ее можно рассматривать как своего рода выводы из «Феноменологии духа»1807 года, изложенные, предположительно, языком, на котором ее должны были читать ученики старших классов. Естественно, она является и подготовкой к написанию следующих работ, а именно его «Логики». Но «Логику» я рассматривать не буду.
Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 4
«Пропедевтики» и «Феноменологии» вполне достаточно, чтобы понять, что такое сознание для Гегеля.
«Пропедевтика» состоит у Гегеля из трех курсов — младшего, среднего и старшего класса. Все три курса, так или иначе, говорят о сознании. В сущности, сознание оказывается какой-то чертой, позволяющей Гегелю описать главное — Дух. А вся философия — учением о Духе.
Определение сознания, которое, кстати, довольно часто используется философами, рассказывающими о Гегеле, дается уже во втором параграфе этой книги. Дается как-то странно, будто обломившееся из ниоткуда, потому что никак внешне не связано с первым параграфом, где путано сказано, что предметом учения о праве, долге и религии является человеческая воля, которая тут же заменяется духом, который как воля действует практически и как-то там, себя определяя, определяет переопределяя. И вдруг за этим следует:
«Сознание, собственно говоря, — это отношение Як какому-нибудь предмету, безразлично, внутреннему или внешнему» (Гегель, Философская пропедевтика, Введение, § 2).
Наверное, несмотря на внешнюю внезапность этого перехода, он внутренне был совершенно оправдан для маэстро. Во всяком случае, его приняли другие философы, например, Маркс. Оправдан ли он для учеников гимназии, его, вероятно, не интересовало. Им отводилась простая роль — благоговеть и восхищаться глубиной мысли.
Допуская, что мысль эта действительно глубокая, я ее все-таки разберу вместе с гегелевскими пояснениями.
«Сознание, собственно говоря,— это отношение Як какому-нибудь предмету, безразлично, внутреннему или внешнему. Содержание наших знаний составляют отчасти предметы, которые мы познаем посредством чувственных восприятий, отчасти же предметы, основой которой является сам дух. Первые составляют чувственный, вторые умопостигаемый мир. Правовые, нравственные и религиозные понятия относятся к последнему» (Там же).
Как видите, способ изложения, что называется, перевернутый с ног на голову. Если бы не иметь целью поразить воображение читателя треском ярких фраз, то все это высказывание можно было бы превратить в спокойное и доступное пониманию рассуждение, переставив местами его части.
Сначала идет описание предмета исследования, а именно:
Философия имеет своим предметом не вещи или явления, а наши знания о них. Откуда берутся знания? Из двух источников. Содержание наших знаний составляют отчасти предметы, которые мы познаем посредством чувственных восприятий, отчасти же предметы, основой которых является сам дух.
Отношение Я к этим предметам называется сознанием. Я бы, правда, сказал: отношение Я к этим предметам я называю сознанием.
Почему я делаю такую поправку? Да потому что Гегель нигде не доказал, что сознание есть отношение, и исследования он такого не делал. Он
Глава 9. Гегель. Сознание как отношение и созерцание
просто знает и одаривает толпу своим знанием. Психологии тогда еще не было, а будь она, можно было бы задать вопрос великому: а откуда взялось у вас это знание? Как вы понимаете, у Гегеля было великое оправдание для всего, что он говорил: допустив, что часть знаний к нам приходит не из жизненного опыта, а прямо из Духа, он тем самым оставил себе возможность не искать объяснений многому из того, что «просто знал».
Сейчас то, что ты что-то «просто уверенно знаешь», является лишь поводом для вопроса: не вошло ли это знание в твое сознание помимо твоей воли и без осознавания? Не привнесено ли оно вместе с какой-то болезнью или во время потери сознания? Иначе говоря, не является ли такое «само собой разумеющееся знание» своего рода сумасшествием. В то же время оно было признаком особой приобщенности к Духу. А в древности и просто признаком боговдохновенности.
При этом я, на самом-то деле, вовсе и не такой уж противник утверждения, что, кроме чувственно-воспринимаемых знаний, мы имеем знания умопостигаемые при созерцании Духа, что значит, воспринятые не чувствами в обычном смысле. Во-первых, как психолог-прикладник я слишком много работал с внутриутробной памятью, которая невозможна по понятиям современной академической Психологии, но при этом существует.
Доводилось мне работать и с воспоминаниями из прошлой жизни, которые не могли быть восприняты органами чувств того тела, в котором сейчас находится человек. Правда, с одной стороны, это все-таки память о самом обычном восприятии, — хотя и из другой жизни, но не из Духа. А с другой — такие воспоминания обычной проверке не поддаются, а значит, Наука может не принимать их в расчет, как своего рода фантазии. Почему Наука всегда избирает не принимать в расчет такие вещи, другой вопрос. Но для меня эти состояния вполне подтвержденные. Я действительно ни разу не находил каких-то документальных подтверждений услышанному. Но мне и нужно было другое. По сути, вопрос стоял всегда так: излечится ли человек от болезненного состояния, если найдет его причину не в этой жизни, а в прошлой? И как мне относиться к таким состояниям, если воспоминание о них излечивало то, что не поддавалось никакому другому воздействию? Лично я избрал сделать допущение, что это заслуживает исследования. Впрочем, можно и отмахнуться.
Что же касается Гегеля, то его утверждение о существовании знаний, полученных не путем восприятия с помощью органов чувств, для меня приемлемо еще в одной части. А именно в той, где мы путем созерцания работы ума или Духа не только видим те образы, которые пришли через восприятие, но и саму работу ума, а через нее и устройство сознания, что есть исключительно умопостигаемая часть меня. А ведь в самом этом устройстве скрыты определенные законы мира. Если над этим задуматься, конечно. Так что, сколь бы ни был Локк близок сердцу естественника, умопостигаемый мир существует и может постигаться помимо органов чувств. И даже если он есть та самая «чистая доска», доска эта все-таки имеет какое-то устройство, определяющее всю работу нашего ума, а значит, содержащее в себе эти самые законы. Доска же эта, лично для меня, и является сознанием.
Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 4
Но понимаемое так сознание ни в коей мере не будет соответствовать тому, что говорит Гегель: сознание есть отношение. Отношение — это какое-то действие Я. И если упрощать, то это действие осознавания или сознава-ния, то есть превращения в знание того, что воспринято чувствами или внутренним созерцанием. И значит, Гегель говорит лишь о том сознании, которое интересует его в связи с предметом его собственных поисков — философией. Сознание, как он определяет его в начале «Пропедевтики» — это то, что обеспечивает философа работой. Именно поэтому я и предлагаю дополнить это определение уточнением от первого лица, от Гегелевского Я. Например, таким:
Лично Я буду рассматривать под именем сознание некое отношение Я к предмету восприятия, превращающему его в знание, используемое в философских рассуждениях.
Остается вопрос: исчерпывает ли такое определение все случаи употребления Гегелем понятия «сознание»?
В следующем, третьем, параграфе он как всегда путано и непонятно говорит вещи, которые, на мой взгляд, не только расширяют это определение, но даже ему противоречат:
«Во взаимоотношениях с предметом (а это значит в осознавании предмета — АШ) Я бывает 1) пассивным, а предмет-— причиной определений во мне. В этом случае имеющиеся во мне определенные представления появляются оттого, что непосредственно наличные предметы производят на меня какое-то впечатление. Это и есть теоретическое сознание.
Выступает ли оно как воспринимающее, или как воображение, или как мыслящее, его содержание всегда является некоторым уже данным и наличным содержанием.
2) Противоположным образом проявляет себя Я как практическое сознание, когда нужно, чтобы определение Я не оставалось только определениями его представления и мышления, а сделались внешне существующими» (Там же, § 3).
Оставлю в стороне множественные неточности и нестыковки мысли, вроде того, что ужеимеющиеся во мне представления появляютсяоттого, что непосредственно наблюдаемые сейчас предметы производят на меня впечатление.
Но кое-что разберу. Сказать, что Я бывает 1) пассивным, то есть теоретическим, значит, сказать, что бывает сознающее созерцание. Добавить к этому, что в противоположность ему существует 2) практическое сознание, значит, сказать, что существует упражняющееся или действующее сознание. Такое описание кажется вполне допустимым. Мы привыкли считать, что что-то может быть пассивным и активным. Это как бы разные состояния одного и того же. Но ведь это лишь наша привычка к подмене действительности словами. Попробуйте представить себе пассивную и активную беременность. Скажете, эти понятия не подходят к беременности? Это некая подмена?
Тогда вглядитесь в рассуждения Гегеля, может быть, и здесь подмена?
Начну с того, что подмена уже в том, что Гегель, только что дав определение сознанию, забывает про него и использует длинные словесные обороты, вроде: во взаимоотношении с предметом Я бывает пассивным. А что, собственно говоря, получится, если подставить его же определения в его словосочетания? Мы уже поняли, что сознание как отношение — это созна-вание. Значит, он говорит: Я сознает пассивно и. допустим, активно. Когда я сознает предметы знания пассивно — это теоретическое сознание. Но теория в переводе — это созерцание. Значит это созерцающее сознавание. Уже противоречие. Сознание может быть созерцающим. Оно — некая вещь. А вещь может действовать. Сознавание или осознавание — это действие. Действие есть то, что оно есть. Питие не может быть смотрением, бегание — восприятием или восприниманием. Соответственно, сознавание не может быть ничем, кроме как сознаванием!
Мы, конечно, можем определить его через другое понятие. Например, созерцание. Сказать, к примеру, что сознавание есть своего рода созерцание. Но сказать, что сознавание, сознавая, не сознает, а созерцает, это какой-то бред, нужный только чтобы было в чем путаться. Откуда он?
Думаю, из непродуманности. Гегель в действительности по-настоящему не задумывался как ученый о том, что такое сознание. Он спешил рассказать о Духе и захлебывался от обилия того, что надо было высказать. И поэтому он пользовался бытовым пониманием, а точнее, понятием сознания. А оно у него состояло из двух частей. Одну он принял как философскую: сознание как сознавание есть отношение я к знаниям. А вторую старался спрятать, чтобы она не испортила чистоту рассуждений и не позволила усомниться в его способности давать определения. С определениями у него были какие-то особо любовные отношения. Эта вторая часть понятия тем не менее постоянно прорывалась наружу вот в таких высказываниях: это и есть теоретическое сознание. его содержание всегда является некоторьш уже данным и наличным содержанием.
У отношения не может быть содержания. У сознания может, а у отношения — нет. Отношение есть отношение. Ты можешь относиться по-разному, у тебя могут быть разные отношения к разным вещам. Но отношение есть действие, ему не в чем содержать содержание.
Сознание как сознавание тоже не может их содержать. Сознание в этом случае как раз является примером такого отношения, называемого осозна-ванием. И ничего более.
Если мы начинаем говорить о том, что сознание обладает содержанием, значит, мы предполагаем, что сознание является не только действием, превращающим воспринятое в знания, сознающим, но и неким пространством, вместилищем, способным содержать в себе нечто. Это должно быть заявлено четко и определенно. И если такого определения нет, все остальные рассуждения, по-видимому, строятся на изначально противоречащем самому себе основании.
Понимал ли это Гегель? Да кто его знает. Попробуйте понять, скажем, из такого высказывания:
«Само же внутреннее определение практического сознания это либо [природное] побуждение, либо воля в собственном смысле слова» (Там же, § 5).
Или вот из такого определения сознания, сделанного для ребят постарше, для среднего класса:
«Наше обычное знание представляет себе лишь предмет, который оно знает, но в то же время не представляет себя себе, то есть самого знания. Целое же, которое налицо в знании, это не только предмет, но и Я, которое знает, а также взаимоотношение между мной и предметом — сознание» (Там же, Феноменология духа или наука о сознании, § 1).
Как бы там ни было, сознание есть отношение.А все остальное надо не читать, а понимать, как это и делают профессиональные философы, говоря себе: тут Гегель говорит слово «знание», но это он говорит не о знании, а о Духе, например, который, когда он собственно наличествует, то определяет себя как знание, и как таковое он знает, что знает, но зная не представляет себя себе.
На Гегеле, по моим представлениям, кончается пора классики в философии. После него люди мельчают и уже не позволяют себе так открыто пренебрегать теми, кто будет их читать. В итоге их произведения обретают большую понятность и становятся неуязвимее, но зато теряют размах и божественную одержимость, свойственную духовидцам. Читать Гегеля невозможно, да и не полезно, но как жаль, если бы его не было и не на ком было бы научиться ценить и простое, понятное слово и творческий порыв, которому нет дела до материи, в которую он воплощается. Когда я перечитываю то, что пишу, я все время ловлю себя на том, что мне есть дело до того, поймут ли меня. И тогда я глубоко и печально завидую Гегелю.
Наверное, потому, что это другое сознание не предмет философии. Так что сдаваться пока рано.