Пришвин кащеева цепь о чем

Лирическая эпопея Пришвина “Кащеева цепь”

Роман “Кащеева цепь” (1927) принято называть лирической эпопеей. Исторические события осмыслены в нем через личные переживания, основное внимание уделено не действиям героя, а его мыслям, раздумьям. Роман был хорошо встречен критикой, которая посчитала, что история формирования творческой личности и приход молодежи в революцию показаны автором убедительно.

К роману тесно примыкали “Журавлиная родина”, “Охота за счастьем”, “Большая звезда”, “Завлекающий рассказ”. Таким образом, получилась своеобразная лирическая

Роман написан в духе классических произведений о русском поместном дворянстве – трилогии Л. Н. Толстого, книг С. Аксакова, А. Н. Толстого, И. Бунина. Говоря о традициях, можно упомянуть и трилогию М. Горького. У Пришвина присутствует подробное описание быта, обстановки, где происходит формирование героя и его столкновение с социумом.

Конфликт романа развивается в двух планах: остро социальный конфликт и конфликт

Дневники по своему объему превосходят многие эпопеи, их можно рассматривать как летопись эпохи. Несмотря на то что записи велись ежедневно, события не выстраиваются в строгом хронологическом порядке.

Дневники, изданные без купюр в конце 1980-х годов, открывают новые грани таланта Пришвина: его глубокое проникновение в политические и социальные вопросы. Писатель отразил одну из главных проблем общественной жизни – сосуществование народа и интеллигенции, описал кризис, который переживала интеллигенция в связи с уничтожением духовных ценностей в период революции. Здесь прозвучало творческое кредо писателя – внимание к потомку “маленьких людей” “тихому скромному человеку”.

В 1927-1930 гг. Пришвину удается благодаря поддержке Горького издать собрание сочинений в 7 томах. Появление 7-го тома – “Журавлиная родина” – совпало с началом травли Пришвина в печати.

На него обрушился РАПП с обвинениями в “биологизме”, “наивни-чанье” и “неверии в конечные цели революции”, в отсутствии “советского духа” и незнании языка. Писатель был на грани самоубийства, его мучило состояние личной и творческой несвободы.

Между тем в творчестве Пришвина открывается, по словам Горького, “совершенно новое мироощущение”. На мировоззрение писателя большое влияние оказывают философские и научные идеи эпохи о космическом сознании, например идея “всеединства”, т. е. родственной близости всех элементов бытия. Пришвин увлекся книгами известного мыслителя А. Ф. Лосева “Античный космос и современная наука”, В. И. Вернадского “Биосфера”. По теории последнего, биосфера и человек – это единая система, изменить которую можно лишь по воле человека и с помощью его разума.

Конечное состояние биосферы, когда человеком вносятся глобальные изменения в естественную среду, называется ноосферой. В ноосфере происходит замена антропоцентризма на антропокосмизм, устраняется противостояние человека и природы. На основе этой теории возникает тезис Пришвина: “Мы – дети солнца”.

В 1931 г. Пришвин отправляется на Дальний Восток, а в 1933 г. в числе других писателей едет на строительство Беломорского канала. В этой поездке он испытал ошеломляющее впечатление от Надвоицкого водопада. Созерцая его красоту, писатель смог увидеть “образ всего человека, единого в своем бесконечном разнообразии”.

Поездка повлияла на все последующее творчество писателя. Впечатления от поездок на Урал, на Дальний Восток отразились в ряде очерков, объединенных в книгу “Золотой рог” (1931). В этой книге картины природы Сибири соседствуют с историями автора-рассказчика.

Related posts:

Источник

Мотив пути в романе «Кащеева цепь» М. Пришвина: композиционно-структурное своеобразие

Лишова Н. И.
Филоlogos. – 2011. – № 8. С. 48-54.

В статье рассматривается один из способов воплощения мотива пути в художественном дискурсе М. Пришвина. Композиционно-структурное своеобразие романа «Кащеева цепь» раскрывает особенности духовного странствия героев через постижение тайны.

Ключевые слова: композиция, странствие, круг, тайна

В творческом наследии М. Пришвина мотив пути актуализирован на всех уровнях художественной структуры. В дневниках Пришвина, в его произведениях обнаруживается мечта о какой-то Неведомой стране, куда он стремится с детства, стране «Небывалого», которая трансформируется в его произведениях, превращаясь то в страну ослепительной зелени («За волшебным колобком»), то в загадочную страну Арка («Черный араб»), то в таинственное место, где растет Жень-шень – корень жизни («Жень-шень»).

В «Черном арабе» герой-повествователь ищет «страну обетованную», которая у киргизов зовется «Арка». Герой, «по виду – киргиз, по слуху – араб», хочет понять «всеобщее сознание природы», воплощая через это идею Всеединства. Степь становится волшебной страной, в которой обитает вечность, на что указывает также мотив оборотничества, способствующий воплощению идеи о множественности ликов бытия и в тот же момент о внутреннем единстве человека и мира, человека и природы.

В повести «Жень-шень» герой, пострадавший от войны, ищет свой «корень жизни», символ не только витальности, но и связи между разными культурами в едином пространстве мира. Топоним Арсея (так называет Лувен Россию) становится знаком этого единения: «…я стал считать просто случайностью, что когда-то Арсея Лувена была в Шанхае, а моя Арсея в Москве… культура не в манжетах и запонках, а в родственной связи между людьми» [5,24]. Основной лейтмотив повести – любовь как основа Всеединства. Это и любовь к природе, и любовь к женщине, увиденной лишь одно мгновение, это любовь ко всему живому.

В очерке «За волшебным колобком» герои ищут «страну без имени, без территории». Тайна сущего может находиться на Севере, где прошлое переплетается с настоящим. Пришвина постоянно притягивает Север с его суровой архаикой и чистотой нравов. В своих первых очерках он обнаруживает на Русском Севере, среди поморов и полесников, удивительный мир гармонии и красоты. Герои его очерков находят то место, где сохранилась еще в нетронутом виде «колыбель» русского человека. Там он встречает людей, не испорченных цивилизацией. Пришвин ищет корни национального генотипа, те конститутивные признаки, которые определяют сущностные основы национального характера: простота, гостеприимство, устремленность к Абсолюту, духовная и физическая сила, выносливость, но в первую очередь, абсолютная вера народа в Божий Промысел. Отправляясь на Соловки вместе с богомольцами, герой-повествователь разгадывает тайну их странствия. Они плывут «за тридевять земель» в надежде найти место, где могли бы очиститься от скверны, покаяться. Видя искру счастья на лицах этих «черных людей», герой-интеллигент начинает понимать сакральное значение слов «по обещанию»: «Человек удаляется от социума, повязшего в грехе, пребывает в отшельнической тишине, совершая при этом нечто вроде феноменологической редукции: он выносит социум со всей его греховной мирской суетой за скобки, чтобы в сосредоточенном уединении услышать голос Благодати… Монастырь становится местом массового паломничества – притяжением тех, кто преисполнен решимости изменить себя, начать новую жизнь… Соловки – само воплощение светлого космизма» [3,143].

Мотив пути в пришвинской наррации – сквозной, концептуальный. Сам писатель испытывал чувство абсолютной необходимости странствования. Он жаждал видеть новые земли, лица, слышать новые запахи, звуки, открывать новые широты, звезды: «…с каких-то лет меня стало неудержимо тянуть выйти куда-то в люди…» [4,438], «постран­ствовать. Богу помолиться. попытать счастья на новых местах» [7,112]. Каждая минута вписана им в вечность, что помогало быть всегда современным. Пространство, где путешествуют, странствуют герои, может быть самых различных типов: оно выступает как реальный, физический топос, а может приобретать мифологически-сказочные очертания. Так, в пришвинском тексте странствуют даже волхвы в «Мирской чаше» (время в мифологии обратимо, пространство новозаветной истории оборачивается вспять). Они идут в пространстве абсолютного хаоса России, они заблудились. Но все-таки вдалеке горит Вифлеемская звезда, которая указывает новый путь не только волхвам, но и самой заблудившейся России. Так выстраивается вертикальный пространственный вектор. И пусть на горизонте нет грани между небом и землей, надежда на преодоление русского хаоса остается.

Особенно интересным в контексте нашего исследования выступает роман Пришвина «Кащеева цепь». Манифестация мотива пути в автобиографическом дискурсе отражается в композиционной структуре произведения, где пространство жизни автора и пространство текста настолько тесно проникают друг в друга, что образуют единое «эктропическое пространство» (В. Топоров): «…я хочу теперь получить право врываться в рассказ, где мне только захочется, и тем самым сохранить в творческом соотношении и правду, и вымысел» [4,55]. Название романа – это семантическая проспекция. Кащеева цепь является символом замкнутости, несвободы, зла, сковавшего весь мир. Цель писателя и его героя – разорвать эту цепь и освободить людей от Кащеевых оков. Это находит отражение в композиционной цепочке событий. Каждое звено этой цепи семантически и композиционно представляет круг, который надо разомкнуть, чтобы продвигаться дальше в художественном пространстве романа, присоединяясь к другим звеньям. Таким образом, создается некая структурная спираль, содержащая в себе интенции авторского замысла, где живет «тайна голубых бобров», где «все голубое». Каждое звено представляет собой путь к тайне, разгадка которой таит в себе возможность разомкнуть очередное звено.

Уже начальное звено, названное «Голубые бобры», повествует о детстве Курымушки и определяет первую тайну, с которой пришлось столкнуться герою, тайну «Голубого», «какого-то старшего, большого и доброго» [4,33]. Курымушка разгадывает тайну местонахождения Голубого: «далеко за рай,… страны зарайские, … там все голубое» [4,52]. Он стремится туда, в эти «зарайские» страны. Полет Курымушки к Голубому наполнен новозаветной символикой, ибо это особый путь, путь туда, где бессильна Кащеева цепь: «Сладко спит победитель всех страхов на белой постели Марьи Моревны. Тихий гость вошел с голубых полей. Несет по облакам светлого мальчика Сикстинская прекрасная дама»[4,52]. Так размыкается первый круг, и новое звено в композиционной структуре означает переход героя в новое состояние, свидетельствующее о взрослении Курымушки, о его интеллектуальном возрастании. Но и это манифестируется в тексте с помощью локальных отношений. Во втором звене резко ломается жизнь маленького героя – из домашнего гнезда, тепла, уюта, он перемещается в иное пространство. Теперь он станет гимназистом Елецкой мужской гимназии. Наступает новый, очень сложный этап его жизни. В гимназии Курымушка обнаруживает множество тайн, которые не дают ему покоя. Ему тоскливо здесь, и он стремится туда, в неизведанную даль, где «сияет страна ослепительной зелени». Любимыми уроками Курымушки были уроки «Козла». Таким прозвищем был наделен учитель географии (В. Розанов). Молодого гимназиста заинтересовал путь в Азию по реке Сосне. Вместе с товарищами он решается на побег, план которого был продуман до мелочей: «…оружие, лодка, съестные припасы… Только надо делать как можно скорее, чтоб успеть до замерзания рек пробраться в южные теплые моря» [4,70]. Естественно, «экспедиция в забытые страны за голубыми бобрами» не удалась, и беглецы были возвращены обратно в гимназию. Но была предпринята первая попытка ответить на главный вопрос своей жизни: где же находится Азия, «колыбель человеческого рода, исторические ворота, через которые проходили все народы» [4,69]. Уже с этого момента началась «внутренняя одиссея» героя, желание «открыть в себе самом новую страну» уже никогда не отступало.

Главное событие четвертого звена – это возвращение домой. Можно сказать, что жизненный круг Курымушки сомкнулся (уехал из дома, в него же и вернулся). Но на самом деле это не так. Герой-повествователь на все вокруг начинает смотреть по-другому, так как теперь у него совершенно новое «миросозерцание». Не умея дать название главной идее, которой будет служить всю жизнь; он уже точно знает, что «есть везде какая-то музыка любви» [4,189]. Это подтверждает и знакомство с художником-передвижником, с которым автобиографический герой странствует только мысленно. Но цель этих странствий типична: поиски «волшебной земли». Это ментальное путешествие не менее привлекательно, чем реальное. Теперь герой начинает одно из самых увлекательных странствий своей жизни – «поиски философского камня». У него пробуждается огромный интерес к философскому вопрошанию. На первых порах – к немецкой философии. Сблизившись и подружившись с марксистом Ефимом Несговоровым, Алпатов получает задание перевести работу А. Бебеля «Женщина и социализм». Ему кажется, что это тоже, своего рода, поиск правды, которая помогла бы освободить простой народ от кащеевой цепи. Начинается особый этап в жизни героя, который он определял «…как последний жестокий расчет с жизнью, вроде сожжения Содома; теперь же не конец, а начало (курсив мой – Н. Л.) жизни совершенно иной» [4,200]. Так начало и конец сходятся вновь, так рождается еще один жизненный круг, в котором уже нет Курымушки. Его место занимает повзрослевший физически, духовно и интеллектуально Михаил Алпатов.

Странствия продолжаются, меняются не только города, но и страны. Внешнее пространство героя оборачивается внутренним тюремным пространством абсолютной несвободы. В маленькой камере ему плохо, душно, невыносимо мучительно тянется «шерстяное» тюремное время. От горьких мыслей Алпатова вновь спасает путешествие. Это мысленное увлекательное путешествие к Северному полюсу. Став «будто-путешественником», он совершает «внутренне путешествие взамен настоящего», благодаря чему обретает спокойствие и душевное равновесие. Внутреннее путешествие требует напряжения душевных и интеллектуальных сил. Самое главное: он становится свободным в тюремной камере-одиночке, в которой продолжаются поиски «страны обетованной»: «…он идет к Северному Полюсу,… плетется в свою какую-то землю обетованную» [4,232]. Алпатов понимает, что это начало нового витка, нового круга жизни с ее вопросами, тайнами и загадками.

Наиболее значимым звеном в композиционной цепочке романа является шестое с символическим названием «Зеленая дверь». Дверь – это пограничный пространственный знак перехода из одного локуса в другой. Не случайно в Германии, куда герой уезжает учиться, Алпатов видит странный сон, в котором неизвестный саксонец «будто бы показывает ему прикрытую кустом можжевельника тайную тропинку в лесу и говорит ему: «Идите, мой господин, туда, ваша невеста там, вон там». По этой тропе Алпатов идет недолго, показывается знакомая Зеленая дверь, закрытая тончайшим сплетением трав, через которые надо пройти, не задев ни одной. И вот, оказывается, нет никакой трудности пройти между травами и не согнуть ни одного цветка, не потревожить ни одного жучка; нужно только для этого отказаться от всякой выгоды для себя» [4,290]. Этот сон глубоко символичен. Он определяет все, что случится с героем дальше. В этом сне зашифрован главный принцип его будущих скитаний: оставить за дверью все лишнее, «выгодное», «житейское», и, преодолев порог таинственной зеленой двери, выйти в мир, где нет подлости и мелкого расчета. Во сне герою открывается главная тайна жизни за волшебной «Зеленой дверью», и когда эта тайна постигнута, то герой испытывает чувство абсолютной свободы. Теперь ему не страшно: «Оказывается, оставлять выгоду сзади себя, по ту сторону Зеленой Двери, очень легко, и обыкновенный страх перед этим – великий обман. Выгодное – это значит мелкое, совершенно лишнее, а большое свободно проходит между травами, обнимая их, как воздух, не шевеля ни одного лепестка на цветках» [4,291].

Источник

Бочаева Н. Г.: «Кащеева цепь» М. М. Пришвина в контексте автобиографической повести о детстве (к вопросу о традициях и новаторстве)

«КАЩЕЕВА ЦЕПЬ» М. М. ПРИШВИНА В КОНТЕКСТЕ АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЙ ПОВЕСТИ О ДЕТСТВЕ

(К ВОПРОСУ О ТРАДИЦИЯХ И НОВАТОРСТВЕ)

Талант М. М. Пришвина формировался на рубеже столетий, когда особенно вырос интерес к судьбе человека, личности, роковым образом зависимой от бытия в целом. Нравственно-философские основы творчества писателя естественно и органически связаны с традициями народной культуры, духовности, с особым пониманием и выражением Добра, Красоты, Природы, Истории, смысла жизни.

Единство онтологически-генетической связи с народными традициями и нравственной философией русского интеллигента XX в. составляет ту основу, на которой рождаются неповторимые произведения Пришвина. Эпоха рубежа веков обострила вопрос о Человеке. Концепция личности определяла различие подходов разных художников: к герою времени, к герою литературы, к возможностям человеческого разума. Творчество Пришвина органически вплеталось в проблематику литературы его времени. Детство стало одной из ведущих тем литературы. Русские писатели чутко уловили, что русский человек в глубине души до конца своих дней остается ребенком, и поэтому детские воспоминания, казалось бы, затерявшиеся в потемках памяти, способны перевернуть и его душу, и его жизнь.

В русской литературе создано большое количество художественных автобиографий, повестей и рассказов о детстве. Эта тема, традиционная для литературы конца XIX-начала XX веков, соединяет в себе философские, эстетические и этические проблемы. В разное время к ней обращались такие русские писатели, как Л. Н. Толстой, С. Т. Аксаков, В. Г. Короленко, Н. Г. Гарин-Михайловский, М. Горький, А. Н. Толстой, А. П. Чехов, А. И. Куприн, Л. Н. Андреев, И. А. Бунин. Пришвин, для которого познание человека является ведущим направлением творчества, продолжает художественные размышления своих предшественников и делает свои творческие открытия.

Русские писатели-классики явили пример высшей степени бережного отношения к миру ребенка. Следует сказать, что в детях их привлекало прежде всего то, что восприятие ребенка, который, по словам Ивана Карамазова, «еще не съел яблока», отличается специфическим единством и нераздвоенностью. Ребенок улавливает более сходство, родственность вещей, чем их различие, разделенность и чуждость друг другу, и все вещи с высоты его малого роста предстают как нечто большое и обязательно живое. Классики литературы раскрывают особенности сокровенного детства. Чем духовно выше восходят они, создавая cвои произведения, тем зорче видят в жизни то нескончаемое, подлинно абсолютное, то «вечное детство», которое и есть залог истинного человеческого бытия.

Выдающийся мыслитель и педагог начала XX века Б. В. Зеньковский считает, что в мире людей «. этот период занимает необычно большое место по времени. Очевидно, что продолжительность детства может быть понята лишь в том случае, если детство, как таковое, имеет какую-то особую функцию… Чисто биологическое понимание детства, видящее в нем лишь раннюю стацию в развитии человека, не может объяснить нам его своеобразие» [2]. Именно детство имеет такое огромное значение в том, как разовьется в будущем данная личность. В этом смысле роман Пришвина «Кащеева цепь» трудно переоценить.

В повести М. Горького «Детство» прослеживается процесс формирования личности, становление характера в детские годы. На примере своей собственной жизни писатель создал образ героя своего времени и вместе с тем народный характер. Для Горького было важным показать тенденцию развития личности в ее сопротивлении окружающей среде.

Особый интерес представляют произведения, в которых подчеркивалось в рёбенке творческое начало, прослеживался путь писателя. К таким произведениям относятся автобиографические произведения М. Пришвина, И. Бунина, В. Набокова.

Творчество Пришвина находилось в русле одного из плодотворных течений русской литературы. Это течение можно определить как «опыт освоения сказочной семантики, как выразителя нравственно-философского идеала автора» (М. Н. Липовепкий) [3, с. 15] Сказочные принципы и способы повествования действительности лежат в основе «Кащеевой цепи» М. Пришвина.

определила общую идейно-композиционную структуру романа.

Волшебно-сказочные традиции повествования просматриваются и в структуре романа.

Так, в начале повествования описано раннее детство героя и особо запомнившийся странный дар умирающего отца младшему сыну (нарисованные голубые бобры). Над бесполезным «даром» смеются взрослые, называя покойника фантазером, с горечью вспоминая, что семья разорена. Подобным образом начинаются волшебные сказки о младших детях, обделенных при разделе имущества, но добивающихся счастья и богатства.

Сказочное начало ощутимо и в том, что главный герой, повзрослев, стремится помочь людям и одновременно найти себя, разорвав таинственную Кащееву цепь. Вся жизнь героя укладывается в сказочные схемы, понимается через призму сказок, благодаря своеобразному «переложению» реальной действительности на язык собственного сердца, т. е. на язык сказки.

цепь, которой сковал всех Кащей Бессмертный), а также впервые появляется «перетолкование» происходящего, собственный «образ» жизни в виде сказки.

Автобиографическая сказка детства предполагает соединение наивно-романтического и доверчивого взгляда на жизнь ребенка и мудрости взрослого, но Пришвину удается «раствориться» в детском восприятии: Курымушка видит себя Иваном-царевичем, который должен разбудить, спасти Марью Моревну. Детское чувство сказки соединяется с вечными идеями христианской мудрости и милосердия. Курымушке снится: «Тихий гость вошел с голубых полей. Несет по облакам светлого мальчика Сикстинская прекрасная дама. Гость пришел не один, с ним вместе с голубых полей смотрят все отцы от Адама с новой и вечной надеждой: “Не он ли тот мальчик, победитель всех страхов, снимет с них Кащееву цепь”» [4, с. 84].

Любого встреченного на жизненном пути человека, каждое событие герой «Кащеевой цепи» стремится «вписать» в свою сказку. Так, о директоре гимназии Алпатов говорит: «Вот он, страшный Черномор, поймал человека и потянул, потянул к себе» [4, с. 193].

Финал романа можно назвать антисказочным (нет традиционной свадьбы), но достигнута более важная цель: уничтожено Зло, разбиты звенья Кащеевой цепи. Сказка не покидала героя на протяжении жизни. Отдельные ее мотивы стали «сквозными»: «голубые бобры» из завещания умирающего отца, возможно, обитают в неведомой стране, которую Алпатов ищет всю жизнь; таинственный гость с волшебной палочкой, «великий художник», служащий красоте мира, появившийся в детстве, завершает сюжетную часть романа. Эти внутренние «связи» романа позволяют считать его автобиографической сказкой и источником многих художественных находок писателя.

1. Гордович К. Д. История русской литературы. – М., 1998.

2. Зеньковский В. В. Психология детства. – М., 1996.

Источник

Кащеева цепь

В Ельце, моём родном городе, все старинные купеческие фамилии были двойные. Наша первая фамилия, Пришвины, была родовая, официальная, а вторая, «уличная», была Алпатовы.

Родился я в 1873 году в селе Хрущёво, Соловьёвской волости, Елецкого уезда, Орловской губернии. Село Хрущёво представляло собой небольшую деревеньку с соломенными крышами и земляными полами. Рядом с деревней была усадьба помещика. В этом большом помещичьем доме я и родился. Это маленькое имение, около 200 десятин, было куплено дедом моим Дмитрием Ивановичем Пришвиным у дворянина, генерала Левшина. После семейного раздела Хрущёво досталось моему отцу, Михаилу Дмитриевичу Пришвину. Вот так и случилось, что Елецкий купеческий сын, мой отец, сделался помещиком. В имении отец стал разводить орловских рысаков, сам выезжал их и не раз в Орле брал призы. Ещё отец мой был замечательным садовником, превосходным охотником и вёл весёлую жизнь. Как жаль мне отца, не умевшего выйти к чему-нибудь более серьёзному, чем звонкая жизнь.

Случилось однажды, он проиграл в карты большую сумму; чтобы уплатить долг, пришлось продать весь конный завод и заложить имение по двойной закладной. Отец не пережил несчастья, умер, и моей матери, женщине в сорок лет с пятью детьми, предоставил всю жизнь работать «на банк».

Мать моя, Мария Ивановна Игнатова, родилась в городе Белеве на берегу Оки. Работая неустанно с утра до вечера, учитывая каждую копейку, мать моя под конец жизни всё-таки выкупила имение и всем нам пятерым позволила получить высшее образование.

В нашем доме сохранилось старинное, сделанное ещё крепостными руками, огромное кресло Курым. Никто не знал, почему оно так называется. Говорили, что мальчиком я был очень похож на кресло, но чем похож — об этом никто не знал. Часто я раздумывал, сидя в этом огромном кресле. Я думал, что у каждого из нас жизнь, как оболочка складного пасхального яйца. Иногда всё прожитое начинает отлетать, как скорлупки, и выходит маленький мальчик Курымушка у постели больного отца. Отец сделал единственной здоровой рукой какой-то знак, и мать сейчас же дала ему лист бумаги и карандаш. Он нарисовал каких-то необыкновенных животных и подписал: голубые бобры.

Этой ночью все бегали с огнём, стучали, шептались. Утром Курымушка узнал, что отец умер. Из всех разговоров Курымушка понял, что какой-то Банк схватил маму, и она будет на него работать; ещё нехорошо, что он — сирота, что «мы — купцы» и что земля перейдёт мужикам. Хороши были только голубые бобры.

Мать всегда встаёт до солнца и уходит в поля. За обедом она сидит загорелая и могучая, ест и разговаривает о делах со старостой Иваном Михалычем. Поздней осенью, когда начинает рано темнеть, приходит время гостей. К матери часто наведываются соседка Софья Александровна и тётя Дунечка. Курымушка складывает себе про них сказки.

Было, представляется Курымушке, три жениха у Софьи Александровны, два хорошие, и один Бешеный. Старец велел Софье Александровне идти за хорошего, но она пошла за Бешеного. Бешеный барин был атеистом, но что это значит, Курымушка не знал. Софья Александровна хотела уйти от Бешеного, но старец велел терпеть. Она терпела и во всём слушалась старца.

Другая сказка была про Дунечку. У одного из маминых братьев был мальчик по имени Гарибальди. Он жил в большом доме вместе с Дунечкой. Когда Гарибальди стал большим, то поднял в этом доме восстание и ушёл. С ним ушла его сестра Дунечка. Куда они ушли — узнать было нельзя. Почему-то они ненавидели царя, такого хорошего, освободителя крестьян.

Был в деревне мужик Гусёк. Он часто топтался в передней и клянчил у мамы землицы. Мать землю давала, но пользы это не приносило. У Гуська была мечта: поймать белого перепела и продать купцам за большие деньги. Но хотя он и тратил на ловлю перепелов всё своё время, попадались ему одни только серые. Даже Курымушке довелось побывать с ним на охоте.

Когда в усадьбу приезжают гости, одичавшие братья Курымушки, гимназисты, разбегаются по заброшенному саду. Курымушке тоже нужно бежать от гостей, а то не миновать колотушки от братьев за отдельную радость. Сбылось однажды тайное желание Курымушки — всех детей гости захватили, и они сидели за столом, как привязанные за жабры ерши. Возле Курымушки стояло блюдо с сушёными грушами. Он стащил одну — и в карман. Брат Коля заметил это и стал заставлять Курымушку таскать для него разные вещи, угрожая рассказать всем о груше. Раз даже двугривенный пришлось вытащить из кошелька матери. С каждым днём нарастала сила тайны сушёной груши, а тут подоспела и другая беда.

Братья забили палками самого большого поповского гуся, чтобы зажарить его на костре, как Робинзон. Они исчезают на «озорной тропе», ведущей через пшеницу неизвестно куда. Курымушка — тайком за ними. Пшеница со всех сторон, как лес, а большой Голубой сверху смотрит и всё видит. Стало страшно. Курымушка решил присоединиться к братьям — будь что будет. Только он стал подходить, как вдруг один из братьев уронил гусака. Гусь гулко ударился о землю — и как закричит. Курымушка прыгнул в пшеницу и побежал, оставляя за собой широкую дорогу. По этой дороге за ним пустился кровавый гусак. Курымушка был уверен, что это Голубой покарал злодеев и напустил гусака. На бегу он читал все молитвы, которые знал, пока не выбрался из пшеницы. Курымушке не пришло в голову сделать из кровавого гусака тайну против братьев. Он только понял, что есть тайны большие, которые остаются с самим собой, и есть маленькие — они выходят наружу, и ими люди мучают друг друга.

Однажды в Хрущёво заехала генеральша Левшина с дочерью Машей, попросила разрешения обойти поместье, в котором жила много лет. Для Курымушки девушка стала сказочной красавицей, Марьей Моревной. Маша осталась погостить и сразу же приручила диких гимназистов, а Курымушку избавила от тайны сушёной груши.

Раз мама наняла нового конюха, Ивана. Он был такой страшный, что даже Мария Ивановна его побаивалась, а Курымушка долго думал: уж не Балда ли это. Иван постоянно делал что-то гадкое с горничными на печи. Курымушка думал, что именно в этом заключается его страшная тайна. Ещё говорили, что Иван — вылитый Александр Михайлович, Бешеный барин. В один зимний вечер прошёл слух: царя убили. Иван сказал, что теперь господ перережут, а землю разберут. Потом приехал становой и увёз куда-то Ивана.

Пришёл светлый день. Дома сказали: «Сегодня Маша приедет». Софья Александровна сказала, что Маша экспансивная и ей надо съездить к старцу, поучится смирению. Курымушка эти слова понимает по-своему. Софья Александровна хочет отдать Машу старцу. Теперь старец кажется ему Кащеем бессмертным. Но он всё расскажет Марье Моревне и Кащею её не отдаст.

Мать собирает гостей. В этот раз ожидают самого Бешеного барина. Софья Александровна свозила его к старцу, и он очень изменился. За обедом зашёл разговор о царе, но Дунечке это не понравилось: нового царя она тоже не любила. За столом повисло тяжёлое молчание, как будто Кащей сковал всех своей цепью. Чтобы разбить эту цепь, Курымушка громко спросил, почему про Ивана все говорят: вылитый Александр Михайлович. Словно что-то сломалось за столом, и Курымушку отправили спать. Ночью он не спал — жалел, что не смог сломать Кащееву цепь. Потом пробрался к Марье Моревне, рассказал ей про Кащея и тихо уснул в её постели, когда в комнату вошёл большой Голубой.

Курымушка стал коровой на первом же уроке математики. Зато географией он занимался с большим удовольствием, и Козёл сказал, что из него что-то выйдет, может — великий путешественник. Курымушка задумался: каково это быть путешественником, и решил податься в Азию на поиски страны, где живут голубые бобры. На этот подвиг он подбил двух своих друзей: Ахилла и Сашу Рюрикова по прозвищу Рюрик. После тщательных сборов экспедиция отправилась в путь и продолжалась три дня. Вернул путешественников на родину становой Крупкин. Во время экспедиции путешественники были героями в глазах всех гимназистов города, но когда их привезли обратно, над Курымушкой в гимназии долго издевались. Как за зверем ходили и твердили: «Поехал в Азию, приехал в гимназию».

Проходили год за годом. Глубоко где-то в душе, как засыпанная пеплом, спала страна голубых бобров. И вот, когда у Алпатова стали виться кольцами русые волосы и чуть-чуть наметились усики, когда все одноклассники стали мечтать о танцах в женской гимназии и писать стихи Вере Соколовой, будто вулкан взорвался, и всё пошло кувырком.

Против четвёртого класса, где учился Алпатов, был физический кабинет. Раз он засмотрелся на удивительные машины, и один из старших учеников, Незговоров, заговорил с ним и дал ему книгу по физике. Постепенно Алпатов вошёл в круг старшеклассников, где читали запрещённую литературу. Там Алпатова звали Купидошей из-за вьющихся волос. Чтобы его так не называли, Алпатов постригся налысо, и даже отверг Веру Соколову.

Вскоре Алпатов решил, что ему осталось узнать о последней, казалось ему, неизвестной и большой тайне. В классе была целая группа учеников во главе с Калакутским, они знали про это всё. Алпатов прямо спросил его об этом. Калакутский согласился отвести его к своей знакомой, Насте. «Настя любит мальчиков, она тебя живо обработает, — сказал Калакутский, — только надо выпить для храбрости». По заячьему пути, для бесплатных, повёл он Алпатова к Насте. По дороге рассказал, что Заяц тоже сюда ходит, а Козёл — нет, он сам с собой. Настя оказалась большая фарфоровая баба с яркими пятнами на щеках. Алпатов очень испугался, водка для смелости не помогла, он убежал. Всю ночь ему снились кошмары про Зайца и Козла.

На следующее утро Алпатов пошёл в гимназию со смутным решением начать свою жизнь совсем по-другому. Первым был урок географии. Увидев Козла, Алпатов вспомнил, что ему о нём рассказали. Мише сделалось противно, он начал грубить Козлу. В конце концов Алпатова выгнали из класса, а затем и из гимназии.

Дядя Курымушки, богатый сибирский купец и пароходчик Иван Астахов, появлялся в доме сестры всякий раз, как случались какие-либо неприятности. Явился он и на этот раз. Сквозь сон Курымушка слышал разговоры старших. Говорили про Гуська, будто он, как Адам, был изгнан из рая пахать, но землю всю отняли помещики. Говорили про Марью Моревну, что она живёт во Флоренции, в какой-то семье, моет полы, стирает, готовит, учит детей, и её там боготворят. А потом дядя предложил забрать Курымушку с собой в Сибирь, в Азию. Дядя Иван всегда был в семье примером удачливости и везения, и мать понадеялась, что он сделает из сына человека. Сам же Курымушка был рад, что наконец-то едет в Азию.

Сначала ехали скорым поездом. Дядя, который всегда чему-то учился, купил на станции в Нижнем большую энциклопедию Брокгауза и Эфрона и заставлял Курымушку читать вслух статьи на букву «А». Потом пересели на пароход. Плыли по Каме, потом на поезде — через суровый Урал. И вот, наконец, столб, с одной стороны которого написано: «Европа», а с другой: «Азия». Дальше плыли на пароходе «Иван Астахов». Пароход вёз переселенцев, потомков второго Адама, которому не досталось земли. Старому богу наскучили жалобы первого Адама, и он сотворил другого человека. Второй Адам тоже согрешил и был изгнан из рая в поте лица обрабатывать землю. Только бог забыл, что земля уже занята, и вот новый Адам бродит в поисках свободной земли, но нигде не находит.

Выстроил себе пароходчик Иван Астахов, командир сибирской шпаны, двухэтажный дом с вышкой, огромный и мрачный, ни на что не похожий. Внизу двенадцать комнат и вверху столько же, на вышке — подзорная труба. В этом дворце Иван Астахов жил один, только молчаливой тенью ходил по дому дрессированный лакей Александр.

Дядя устроил Алпатова в гимназию. Проходит два года. Первым идёт Алпатов в гимназии. Он очень самолюбив, ему трудно всё даётся, и оттого он одинок. Всё уходит на достижение первого, а среди других учеников складывается интересная, таинственная и ему не доступная жизнь. В гимназии существовали группа, директор был её тайным руководителем. Николай Ополин, смуглый и крепкий юноша, успевал и семью кормить, и быть в первых учениках. Сын директора, Лёва, становился настоящим учёным. Попович Фортификантов, начинающий филосов, был переведён из семинарии за вольнодумство. Ещё был украинец, лентяй, нов политике разбирался лучше всех. Семён Лунин, самый бедный в классе, кормил свою семью и занимался статистикой. Эта компания в классе рассаживалась рядом, на переменах они тоже не расставались. Как ни старался Алпатов примкнуть к ним — ничего не вышло, потому что Михаил был племянником самого богатого в округе купца.

По всей Сибири пробежал слух, что могучий и непреклонный Иван Астахов, поднося хлеб-соль наследнику русского престола, струсил, не договорил свою речь и уронил к ногам его серебряное блюдо. Наконец явился и сам Астахов. Никогда не видел Михаил своего дядю таким. Теперь глава сибирской шпаны всех встречал восторженными рассказами о наследнике. Услыхав об этом, к Астахову явился сам директор гимназии и сразу всё прекратил. Увидев в окно директора, Миша спустился по лестнице послушать. Оказалось, что директор создаёт в гимназии школу народных вождей. Алпатов был ошеломлён. Он три года тратил себя на ненужные достижения, а они готовились к великому делу. И опять он — второй Адам без земли. Через две недели Алпатов пришёл к дяде проститься: он окончил курс и уезжает в Россию.

У Алпатовых умерла старая няня, это событие изменило все планы Марии Ивановны и даже грозило расстроить её юбилей. За это время Мария Ивановна выкупила имение и всё подновила. По всей губернии о ней шла слава замечательной хозяйки. С первых же дней после смерти няни оказалось, что на ней было всё домашнее хозяйство, и только благодаря этому Мария Ивановна могла исправно вести дела имения. Она попыталась переложить часть хозяйства на старшую дочь, Лидию, но она оказалась совершенно к этому не готова, и они постоянно ссорились. Мария Ивановна не знала, что делать с дочерью — послать на курсы или выдать замуж.

Вскоре после пасхи Мария Ивановна получила письмо от сына Миши, что гимназию он окончил, но служить у дяди не хочет, а поступит в политехникум и сделается инженером.

В конце концов Мария Ивановна решила разделить всё своё хозяйство между детьми. Она написала им, и сыновья стали съезжаться. Первым приехал старший сын Николай. Он был необыкновенный лентяй, мечтал устроиться где-нибудь в глухом городке и целый день ловит рыбу. Вскоре приехал живой и по-цыгански красивый медицинский студент Александр, а затем и будущий судья Сергей. Последним явился Михаил. Мать у всех спрашивала, что делать с Лидией, но они ничего не могли ей посоветовать.

Алпатов обошёл родные места, поохотился с Гуськом на перепелов и заглянул в школу к Дунечке. В городе он встретил Ефима Несговорова. Он состоял в подпольной организации, куда вступил и Алпатов. Миша рассказал Ефиму о школе народных вождей, и он сразу увлёкся этой идеей. Во главе организации стоял Данилыч. Мише поручили переводить с немецкого Бебеля «Женщина и социализм».

Александр собрался жениться на бедной дворянке Марии Отлетаевой. Он совершенно переменился, стал чужой, с восторгом говорил о своих будущих родственниках, и это очень мучило Марию Ивановну. Миша тоже изменился. Он считает себя акушером истории, он должен перерезать пуповину, связывающую человека и бога и освободить мир от кащеевой цепи.

До Марии Ивановны дошла весть, что Миша арестован и помещён в тюрьму. Сначала она сильно взволновалась, но потом понемногу успокоилась. На юбилей к Марии Ивановне съехалось много гостей. Отлетаевы привезли с собой свою дальнюю родственницу Инну Ростовцеву. К вечеру Мария Ивановна уговорила Инну остаться у неё погостить. Она видела в Инне тургеневскую девушку.

Дело Алпатова расследовал товарищ прокурора из Петербурга, господин Анацевич. Ему пришла в голову мысль собрать из всех высших учебных заведений вступительные прошения студентов, сверить почерки с теми документами, которые нашлись при обыске, и так установить личности деятелей «школы пролетарских вождей». Михаила Алпатова арестовали в самом начале расследования. Во дворе тюрьмы, в которую его привезли, выхаживал настоящий дикий журавль по кличке Фомка. У него было сломано крыло, и он жил здесь уже второй год. Алпатова посадили в одиночную камеру № 27. Больше всего Мишу угнетало постоянное наблюдение за ним через глазок в двери. Чтобы не сойти с ума, Алпатов выдумал себе «будто — путешествие» к северному полюсу, где, хирея над золотом, сидит Кащей бессмертный. Миша высчитывал, сколько диагоналей камеры потребуется на всё путешествие. Это было внутреннее путешествие взамен настоящего.

В тюрьме у политических были свидания с девушками, не известными заключённым, как с невестами. Иногда даже заключались браки.

Алпатов понравился надзирателю Кузмичу, и с его помощью сумел переехать в более светлую камеру. Из окна было видно огромное дерево и журавль Фомка. Время от времени к Алпатову заходил Анацевич, уговаривал покаяться, обещал смягчения наказания, но Миша не сдавался. Медленно ползёт время, как тюремное шерстяное одеяло. Выпал снег.

Когда день стал прибывать, Миша получил письмо от «невесты» Инны Ростовцевой. Из письма стало ясно, что его выпустят после пасхи, и ему следует ехать за границу, где он встретится с Инной. Настал праздник весны света. К Алпатову пришла «невеста». Она вошла в комнату свиданий под густой вуалью и стала по ту сторону решётки. Лица её он так и не увидел, но запомнил голос.

Алпатов впал в тоску. Однажды он изо всех сил ударил кулаком в стену, чтобы заменить душевную боль физической. Из-за стены ему ответили стуком. Это был Ефим Незговоров. Они стали перегова­риваться с помощью азбуки Морзе. Потом это заметили, и всё кончилось.

В один ясный весенний день над тюрьмой начала кружиться стая журавлей. С ними улетел Фомка.

После пасхи Алпатова выпустили. Жандармский ротмистр велел ему выбрать город на три года. Михаил обязался выехать за границу через неделю. Качаясь, с огромным узлом на плече подходит Алпатов к калитке и часовой его выпускает.

Михаил пересел в иностранный вагон в Вержболове и помчался в Европу. По дороге он познакомился с Ниной Беляевой. Она, как и Инна, окончила Смольный и теперь ехала учится в Германию. Алпатов не догадывался, что она была близкой подругой Ростовцевой. Нине Михаил понравился.

Алпатов приехал в Берлин и поселился на дешёвой квартире у рабочего-металлиста Отто Шварца. Шварц был социал-демократом только потому, что ему это было выгодно. Это не мешало ему преклоняться перед императором Вильгельмом.

Желая найти Инну, Алпатов подал запрос в адресный стол. Вскоре пришёл ответ с адресом. Было ещё рано для визитов, и Михаил решил сначала зайти в университет. Там Алпатов долго мучил канцеляристов справками, желая узнать, на какой факультет записалась Инна, но её имени нигде не оказалось. Наконец он решился зайти к Инне, но её уже не было: час назад она уехала в Йену. Алпатов помчался за ней. Йена — город небольшой, и все иностранцы останав­ливались у фрау профессорши Ниппердай. Инну Алпатов снова не застал, но ему подробно описали её дальнейший маршрут: сначала Вартбург, а затем Дрезден. Инна забыла у профессорши свою белую шаль и Алпатов забрал её с собой как талисман.

Он гнался за Инной по Зелёной Германии и отставал то на два дня, то на день. На пристани у Эльбы ему сообщили, что русская фрейлин вчера проехала в Дрезден в сопровождении молодого шведа. Алпатов решил, что в Дрездене она обязательно пойдёт смотреть «Сикстинскую мадонну».

Картина была большая, как океан. Алпатов долго не мог от неё оторваться. В зале, где висела картина, Михаил неожиданно встретил Ефима Незговорова. Он признался Алпатову, что его тянет уничтожить мадонну, для него она была идолом. Ефим напомнил Алпатову о долге, но Мише этот человек стал неприятен. Они расстались.

В тот же день Алпатов встретил Нину и пригласил её к себе в гостиницу пить чай. Там она случайно увидела белую шаль Инны. Миша узнал, что Ростовцева и Беляева — подруги, и что Инна уехала в Париж с молодым шведом.

Алпатов отдался влиянию Ефима. Незговоров предложил Мише ехать в Лейпциг учиться и постепенно организовать там, в русской колонии, марксистский кружок. Алпатов обрадовался этому предложению, обещал работать, как на родине, упустив из виду, что сам он стал уже другим. После этой погони за ускользающей невестой Алпатов хотел большой работой изгнать из головы всякую блажь.

В Лейпцигском университете Алпатов записался сразу на все интересующие его курсы. Он был не один русский, их было много. Аксёнов, красивый барственный блондин, был из Симбирска. Высокий брюнет с чёрными жгучими глазами, похожий на французского гипнотизёра, оказался Амбаров из Петербурга. Чижов из Екатеринбурга — странный человек в синей косоворотке под серым пиджаком без жилета. С огненно-красными волосами и частыми веснушками пришла Роза Катценэл­ленбоген из Пинска. Ещё много было русских, и все до одного хотели изучать философию.

На первом же собрании русской колонии Алпатов понял, что организовать кружок здесь не удастся. Он вышел на улицу подавленный и ущемлённый. На бульваре Миша встретил Амбарова. Тот признался, что только в Лейпциге у него три жены, а до этого он жил в Риме, в Париже, в Цюрихе. Амбаров простился с Алпатовым и просил навестить его в технической лаборатории, где он работает ежедневно.

Алпатов увлёкся химией и тоже начал работать в лаборатории. Его соседкой оказалась Роза Катцэлленбоген. Многому научил его Амбаров.

Очень возможно, что вся беда вышла у Алпатова из-за тома трудов Фридриха Ницше, который он однажды купил в книжной лавке. Узнав эту книгу, Алпатов не мог больше слушать философские лекции и записывать всё в тетрадку. Нет, настоящее знание летит, как метеор, и Алпатов устремился работой в одну только точку, забросил все лекции и делал только анализы в лаборатории. Через месяц он далеко обогнал Розу, но химия даётся мерным трудом. Алпатов встретился с высшей математикой, и теперь день и ночь сидит над интегралами, к которым до крайности неспособен. Роза без труда догоняет его. С удивлением он спрашивает у Розы, в чём её успех. Она спокойно объясняет, что изучает химию для фармацевтики, и со временем станет провизором в Пинской аптеке.

Вечером Алпатов идёт куда-то неопределённо по бульвару и снова встречает Амбарова под руку с новой женой. Они спускаются в один из подвальных пивных баров и садятся у белого мраморного столика. Зашёл разговор о женщинах. Амбаров оказался пресыщенным человеком, а химией он занялся потому, что его интересуют взрывчатые вещества — только они дают настоящую власть. Это испугало Алпатова — он узнал в Амбарове сумасшедшего.

В это время один грузный бурш из Конкордии так нагло следил за качанием ноги третьей жены Амбарова, что Алпатов не выдержал и показал ему язык. Бурш вызвал его на дуэль. Алпатов хотел извиниться, но потом решил, что это неловко: тогда всех русских будут считать трусами. Несколько дней Миша посещает учителя фехтования. Поединок происходил в большой, хорошо проветренной зале, дрались на шлегерах до первой крови. Это была не дуэль, а, скорее, обряд, к которому немцы относились очень серьёзно. После дуэли состоялась дружеская попойка. Алпатов был оглушён глупостью всего происходящего. Не имея возможности даже посмеяться, он стал быстро пить пиво. Очнулся Алпатов поутру на чьей-то широкой двуспальной кровати. Рядом с ним спала молодая женщина. Алпатов всмотрелся и с трудом понял злую шутку Амбарова: с ним рядом лежала та самая его третья жена, из-за которой произошла дуэль.

Униженный и раздавленный, Алпатов выкрадывается на улицу. Всюду большое движение, все готовятся встречать Новый год. Алпатов узнаёт в толпе Розу Катценэл­ленбоген, и они заходят вместе позавтракать в маленькое кафе. Под влиянием всего произошедшего Алпатов чуть не попросил Розу выйти за него замуж, но вовремя очнулся. Именно Роза навела его на мысль сделаться инженером по осушению болот, торфмейстером.

Дома Алпатова дожидался гость — Ефим Незговоров, тот самый Ефим, который был ему на родине всех дороже, который не признавал ничего, кроме революции. Незговоров понял, что Алпатов не выполнил поручения, и между ними всё было кончено.

Несколько лет Алпатов жил в Лейпциге, в семье вдовы одного известного композитора. Курс болотных наук был почти окончен. Алпатову оставалось на своём дипломном проекте гидроторфной машины сделать циркулем красный кружок, чтобы подчеркнуть собственное изобретение. В чертёжной не нашлось необходимого для этого кармина, пришлось ехать за ним домой. По дороге назад, в чертёжную, Алпатов увидел в конце улицы на небе летнее круглое облако — первый признак весны. Это облако напомнило Алпатову его весну света, оно звало сорваться с места, лететь в синий мир. Он сел в омнибус, идущий по направлению к облаку, в котором по странной случайности сидели только молоденькие девушки. Одна из них окликнула Алпатова. Он узнал голос: это была Инна.

Они провели вместе весь день. Инна рассказала про шведа: у него было расстройство желудка, она помогла — купила лекарство и рассталась с ним в Брюсселе. На следующее утро Алпатов проснулся ребёнком, готовым обнять весь мир любовью. Вместе с кофе ему подали на подносе письмо. «Я не та, которую вы любите: вы сочинили себе невесту. И я тоже не могу полюбить вас в один день. Прощайте. Ночью я уезжаю», — было в этом письме. Алпатов ставит последний кружок на дипломном проекте и покупает билет в Москву. Тут приходит ещё одно письмо: она в Париже, раскаивается и зовёт его к себе.

В Париже карнавал, какой бывает там посреди поста. Они встречаются в Люксембургском саду у фонтана Медичи, и снова проводят целый день вместе. Инна призналась, что боится своей матери — она не примет Михаила. Мать Инны урождённая графиня, а отец из купцов. Ради неё он сменил фамилию (был Чижиковым, стал Ростовцевым), отказался от науки, бросил университет и сделался действи­тельным стацким советником в лесном департаменте. Но несмотря ни на что, он так и остался для неё Чижиковым. После долгих мучений и колебаний было решено: Алпатов едет в Россию устраивать своё положение, а она доучивается в Сорбонне и ждёт его.

Алпатов погостил немного в имении у матери. В это время умирает Гусёк — он так и не поймал белого перепела. Миша рассказывает матери, что намерен жениться на Инне. Мария Ивановна очень обрадовалась этой новости. Перед поездкой в Петербург Алпатов захотел несколько дней побыть в Москве. Там его немедленно вызвали в полицию. Полковник, которому поручили это дело, оказался неплохим человеком. Договорились так: он отправит запрос за границу, а пока он будет идти, Алпатов успеет создать себе положение в Петербурге.

В Петербурге Алпатов явился к Петру Петровичу Ростовцеву и попросил устроить его на живую работу. Ростовцев обещал ему место в департаменте. Места надо было дожидаться, и Ростовцев взял пока Алпатова к себе секретарём, работать над энциклопедией флоры и фауны. Работали по ночам, а днём Алпатов писал длинные сумасшедшие письма своей невесте. Ростовцеву он так и не признался, что влюблён в его дочь.

Инна долго не писала, а потом от неё пришло письмо, которое было для Алпатова как стакан яда. В письме было: «Мы говорим на разных языках, нам не по пути. В этот раз твёрдо и решительно говорю: нет». Оказалось, что мира «взамен Инны» не существует. Алпатова вдруг потянуло к природе, захотелось увидеть синиц на берёзах, и он пошёл, не видя ничего вокруг себя. За ним, не выпуская из виду, шёл небольшой человечек с кульком кедровых орешков. Алпатов заметил человечка только когда вышел за город, и вдруг понял: за ним послали филера, и самого глупого. Протянув руку, Алпатов с наслаждением сжал ему шею, а потом подтолкнул сзади коленкой и велел ему скоро бежать. Тот убегает, не оглядываясь.

После семидневного скитания в окрестностях Петербурга Алпатов придумал: открыться полюбившему его отцу Инны и ехать вместе к ней. Вернувшись в Петербург, Михаил с ужасом узнаёт, что Пётр Петрович умер. Его похоронили на Волковом кладбище, среди учёных и писателей.

Некоторое время спустя Алпатов возвращается в Петербург. Он опять получил письмо от Инны и надеялся на примирение. В поезде с ним заговорил незнакомец. Он назвался Павлом Филипповичем Чернома­шенцевым, давним знакомым Марии Ивановны. Черномашенцев знал о жизни Алпатова до мельчайших подробностей и был, как позже выяснилось, агентом, приставленным к Алпатову для слежки. Дождавшись, когда Чернома­ашенцев заснёт, Алпатов вышел на первой попавшейся станции. Сперва он хотел сесть в другой поезд и доехать до Петербурга, но вдруг услыхал весеннее пение тетеревов в окружающем маленькую станцию лесу, и пошёл на звук. По дороге он провалился по шею в ледяную воду и развёл костёр, чтобы обсохнуть, а потом бросил в огонь все вещи, напоминавшие ему об Инне, лёг на куст можжевельника и крепко заснул.

Нашёл Алпатова местный охотник Чурка и вывел к реке. В это время тронулся лёд, и Алпатов видел своё: грязные льдины плыли, как звенья разбитой Кащеевой цепи.

На этом автобио­гра­фический роман «Кащеева цепь» кончается. Но мне кажется возможным рассказать здесь, как Алпатов сделался писателем после того, как «ушёл в природу».

Первым человеком, оставившим след в моей жизни, была моя мать. В этом человеке я вижу, как в чистом зеркале, ту свою хорошую родину-мать, для которой стоит пожить на земле и постоять за неё. После встретился на моём пути великий странник Горький Алексей Максимович. Это было после революции 1905 года. Я рассказал ему, как в студенческие годы я в качестве химика поехал на Кавказ уничтожать на виноградниках филлоксеру, мне было тогда с чем-то двадцать лет. Я тогда примкнул к марксистам и познакомился с трудом Августа Бебеля «Женщина в прошлом, настоящем и будущем». Позже «женщина будущего» превратилась для меня в Марью Моревну. Горький назвал меня романтиком.

Рассказав эту беседу с Горьким, я лет на десять забежал вперёд того времени, в котором я почувствовал возможность стать писателем. В то время я был студентом в Риге, и после Кавказа пришёл на работу в социал-демокра­тическую партию под руководством Данилыча (Василия Даниловича Ульриха). Я старался делать больше всех, но был до крайности неспособен к политической работе и очень страдал от своих неспособностей. По Рижскому делу я сидел в тюрьме и был в ссылке. После мне удалось вырваться в Германию. Там треснул мой «роман» с немецкой социал-демократией и я взялся за учёбу.

Вскоре я очутился земским агрономом в городе Клину Московской губернии. Я погас и заболел неизвестной мне душевной болезнью. Корни этой болезни питались моей мучительной и неудавшейся любовью к исчезнувшей невесте. Тайна моей болезни была в том, что я стал бояться острых предметов. Каждый раз, как я видел острый предмет, меня тянуло схватить его и пустить в ход. Это усугублялось тем, что мне приходилось торговать косами, серпами, топорами и тому подобными вещами. В конце концов, я написал письмо-исповедь и поехал в Москву к известному психиатру профессору Мержеевскому. Профессор уезжал. Он наспех прочёл мою исповедь, сказал: «Ничего особенного» и быстрым движением наколол её, как жука, на длинную иглу для приколки поступающих бумаг. Его совет был: принимайте ванны в 27 градусов. Скорее всего, он понял болезнь мою просто как болезнь роста. Доведённый до крайности, я обратился к первому попавшемуся невропатологу. Небольшой человечек с рыжими волосами дал мне коробочку пилюль, отказался от денег и пообещал: «Через месяц вы будете здоровы». Так и вышло.

Однажды я ехал из Москвы в Елец. Было это на одном полустанке. Ожидать поезда было трудно. От скуки я взял лист бумаги и стал писать кое-какие воспоминания из своего детства. Когда я опомнился, то понял, что свершилось величайшее открытие в моей жизни — мне теперь нечего бояться себя и своего одиночества. Тогда не было у меня ни малейшей мысли о том, что это можно было бы напечатать и этим жить.

Проезжая однажды на извозчике, я вспомнил тот дом, где жил мой спаситель, невропатолог. Я решил пойти поблагодарить его. К моему изумлению это оказался не врач — я тогда ошибся этажом. Ему просто стало жалко, что такой молодой человек мучается пустяками, и он дал мне пилюли, сделанные из сахарной пудры. Меня вылечил обыкновенный оптик.

С детства меня учили, что для большого, настоящего счастья нужно всю душу свою положить за друзей и самому остаться ни с чем. Но в долгой жизни оказалось, что и добрые друзья, поняв достойного человека, сами ему начинают служить и платить за его добро. Вот мне и кажется, будто я, как и весь русский человек, этим счастьем силён!

Понравился ли пересказ?

Ваши оценки помогают понять, какие пересказы написаны хорошо, а какие надо улучшить. Пожалуйста, оцените пересказ:

Источник

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *