Предмет словесность это что

Словесность

Полезное

Смотреть что такое «Словесность» в других словарях:

словесность — См … Словарь синонимов

СЛОВЕСНОСТЬ — СЛОВЕСНОСТЬ, словесности, мн. нет, жен. 1. Творчество, выражающееся в слове, как устном, так и письменном, словесное творчество. Теория словесности. || Совокупность произведений такого творчества какого нибудь народа. Народная словесность. Устная … Толковый словарь Ушакова

Словесность — в широком смысле это совокупность всех произведений человеческого творчества, выраженных словами. Включает в себя не только литературу («изящная словесность»), но и прочие виды, например, устные произведения (фольклор), письма, дневники.… … Википедия

СЛОВЕСНОСТЬ — СЛОВЕСНОСТЬ, и, жен. 1. Художественное литературное творчество и словесный фольклор (книжн.). Изящная с. (устарелое название художественной литературы). Устная народная с. 2. Слова, разговоры, подменяющие дело (неод.). Все его обещания пустая с.… … Толковый словарь Ожегова

Словесность — совокупность произведений какого либо народа, устных и письменных; это творчество народа; как безымянное, так и авторское. Словесность объединяет все жанры: сказы и сказки, былины и летописи, комедии и трагедии, научные работы и учебники и т.д. В … Основы духовной культуры (энциклопедический словарь педагога)

Словесность — обиходный термин, в общем соответствующий более принятому в науке термину литература и столь же мало определенный, как и последний. По одним, понятие С. шире понятия литературы, так как литература (от латинского litterae письмена) есть… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

словесность — и, только ед., книжн. 1) Художественная литература и устное народное творчество, а также совокупность литературных и фольклорных произведений какого л. народа. Изящная словесность. История словесности. Различия во мнениях могут проходить в разных … Популярный словарь русского языка

Словесность — ж. 1. Творчество, выраженное в слове (как устном, так и письменном); словесное творчество. отт. Совокупность произведений такого творчества какого либо народа. 2. устар. Название филологических наук (лингвистики, стилистики, литературоведения и т … Современный толковый словарь русского языка Ефремовой

словесность — словесность, словесности, словесности, словесностей, словесности, словесностям, словесность, словесности, словесностью, словесностями, словесности, словесностях (Источник: «Полная акцентуированная парадигма по А. А. Зализняку») … Формы слов

словесность — слов есность, и … Русский орфографический словарь

Источник

Предмет «словесность» в старших классах. Стоит ли объединять русский язык и литературу в один предмет?

«Если мы хотим в стране готовить только по одной специальности — охранник газовой трубы, то тогда так и нужно сделать», — предостерегает доктор педагогических наук, член-корреспондент Российской академии образования Евгений Ямбург. Дело в том, что по новым стандартам образования с этого года в старших классах русский язык и литературу объединят в один предмет под названием «словесность».

Такое нововведение вызвало горячие споры, и уже нашлось немало противников этой реформы, в том числе и среди учителей. Сколько часов потребуется для освоения новой дисциплины, еще неизвестно. По действующей пока программе русскому языку отводится один час в неделю, а литературе — четыре. Новую, еще не разработанную до конца программу в качестве эксперимента введут уже в этом году, а к 2020 году на нее планируют перевести всех остальных.

Сторонники реформы считают, что они революции не совершили. Язык и литература во многих странах преподаются как один предмет. И сама идея объединения не нова. В школах дореволюционной России была такая дисциплина.

«Программа 10−11 классов и в действующем стандарте, и в новом — это стилистика, культура речи. А как же ее еще изучать, если не посредством русской литературы?» — поясняет директор Департамента государственной политики в сфере общего образования Министерства образования и Низиенко.

Противники нововведения говорят о низкой успеваемости учеников, а если пойти по такому пути, то, возможно, будущие старшеклассники не будут знать ни родного языка, ни литературы.

Итак: стоит ли объединять русский язык и литературу в один предмет? К каким последствиям это может привести? Для начала я провела небольшой соцопрос среди своих друзей. Из 31 человека 93,5% проголосовали против такой реформы, некоторые даже прокомментировали свой ответ:

Ирина Кулабухова, 2 курс, АлтГТУ: «Давайте ещё физкультуру и рисование объединим».

Интересное сравнение! И Ирина не одна такая.

Наталья Мозер, 3 курс, НГПУ, филфак: «Объединять не стоит, это точно. Мне кажется, что каждый нормальный человек должен это понимать. Это совершенно два разных предмета, например, как химия и физика, их же никто не хочет объединить! Русский язык — это точная наука, а на литературе же можно порассуждать… Вывод — плохая идея».

Вдумайтесь только: объединить два совершенно разных предмета — русский и литературу, в один — это, пожалуй, то же самое, что объединить физкультуру и рисование или химию и физику. Это невозможно! Что же тогда будет представлять собой новая дисциплина?! Непонятно.

И поэтому я решила узнать мнение более опытного человека — учителя русского языка и литературы с большим стажем преподавания.

Надежда Александровна Алекса, учитель русского языка и литературы школы для слабовидящих (г. Рубцовск):

— Я однозначно против объединения. Считаю, что русский язык и литература — это два разных предмета. На литературе можно научить учеников анализировать, высказывать свою точку зрения и доказывать ее, приводить нужные аргументы, видеть красивое и необычное. А русский язык более точный предмет. Там уже совсем другие цели: научить грамотно применять правила при письме, обосновывать применение того или другого правила. У каждого предмета есть свои особенности, тонкости, а если их объединить, то они сольются во что-то неопределенное и потеряются. Последствия вполне предсказуемы: ученики будут неграмотными: они не смогут понимать все тонкости литературных произведений и не изучат русский язык в полном объеме, а он довольно сложный предмет.

В итоге, что же получается?! Сторонники реформы — это словно западники, которые стремятся к идеалам Запада и стараются на него равняться. Но мы — русские, у нас свое, независимое государство. Может, уже пора пойти по своему собственному пути, не гоняться за чужими идеями, реформами и порядками, а вводить свои? Пока мы будем равняться на кого-то, мы не сделаем шаг вперед к развитию и процветанию нашего государства, а образование останется мертвой точкой на бескрайнем пути продвижения.

Проголосовали 39 человек

Комментарии (39):

Войти через социальные сети:

Попытка ввести словесность не так страшна в сравнении с изменениями в содержании программ по литературе.

«Медный всадник» Пушкина больше не является частью обязательной школьной программы, как и некоторые произведения Чехова и Гоголя.
Полностью вычеркнуты даже из «углубленного» курса Белла Ахмадулина, Владимир Высоцкий, Булат Окуджава. Нет в обязательном курсе и Алексея Толстого.

Появятся новые «классики»: Рытхэу, Эппель, Гладилин, Терехов, Пелевин.

Это «творение» группы под руководством господина Ланина, начальника Лаборатории дидактики литературы Института содержания и методов обучения Российской академии образования.
В одном интервью он сказал: » Нужно, чтобы дети были умеренно образованы. «

Людмила Вахрушева, я с Вами абсолютно согласна. Это самое «творение» просто возмутительно!! Пусть некоторые классики непонятны молодым людям, но вот убирать их и вставлять какие-то новые, которые неизвестно откуда появились и каким-то образом стали новыми «Классиками» просто абсурд какой!!
И что значат его слова: «» Нужно, чтобы дети были умеренно образованы»? Мне вот непонятно, что они ими хотел сказать. Если учителя и не только сетуют на низкую успеваемость нынешних школьников.

некоторые классики непонятны молодым людям

Лишить их этого шанса = преступление.

Олег Антонов, зная Алину, могу подтвердить, что все высказывания приведенные в статье не вымышлены, а являются достоверными.)

Олег Антонов, Ваши доказательства за объединения очень грамотны, но я хочу привести ещё одно доказательство в свою пользу, может оно Вас убедит хоть маленько. Наталья Солженицына, вдова великого русского писателя 20 в., говорила в своем интервью программы «Вести в субботу»: «Литературы сейчас в 5 классе три часа, в 6, 7, 8, в так называемых средних классах, — два часа. А в старших, 9-11, — формально три, но реально эти три часа почти всюду уступают место русскому языку, потому что в ЕГЭ литература не входит вообще». Я подписываюсь под её словами.

Статья показалась однобокой. Высказывания двух студентов и учителя совершенно не убеждают в их правоте.
«. ученики будут неграмотными: они не смогут понимать все тонкости литературных произведений и не изучат русский язык в полном объеме. »
Сейчас объединения пока нет, а неграмотность есть. Преподавание литературы губит всякую любовь к ней. Исключения, к несчастью, встречаются редко. Целью преподавания становится натаскивание к ЕГЭ.

Людмила Ливина, c тем что ПЛОХОЕ преподавание всё портит, согласна.
С жёстким разделением предметов не согласна, взаимопроникновение приносит только пользу.
А как же пишутся изложения и сочинения? А как выполняется стилистический (языковой) анализ текста?
Литературу я очень люблю, но любовь к ней привил мне мой отец и институт, а не школа.

В Германии в школе и гимназии язык и литература объединены, но «обыдлизации» общества нет.
Вам всего доброго.

Сергей В. Воробьев, грамматический уровень сего образчика словесности свидетельствует о правоте автора данного перла.

Из 31 человека 93,5% проголосовали против такой реформы, некоторые даже прокомментировали свой ответ
А саму эту мать и матическую операцию кто-нибудь прокомментировал?

В 15 лет нас заставляли понимать Пьера Безухова и Наташу Ростову, зачем то заучивать наизусть отрывок о дубе, под которым лежал Болконский, а я только после 30 лет я понял какая глыба Достоевский и какой тонкий юмор у Чехова. А Льва Толстого как в школе невзлюбил, так до сих пор и не могу полюбить.

Александр Петров, примите мои соболезнования. Вас действительно обокрали.

Эльмира Кадырова, вот я его почитал и перечитывать не собираюсь. Для меня других писателей достаточно. Но, повторяю еще раз, охоту читать Толстого мне отбили в средней школе, там же не привили охоту читать других писателей. До всего пришлось доходить самому. Вы уж извините, но преклончться как то не перед кем тоже не научился, даже перед Толстым

Александр Залтик, вам повезло. Но даже на всю Москву едва ли наберется десяток таких преподавателей, а что говорить о России?

Источник

Словесность и литература: духовные основы русского и западноевропейского подхода к словесному творчеству

В отечественной филологии временами предпринимаются попытки примирить и сохранить оба понятия либо как дополняющие друг друга, либо на правах общего и частного, рода и вида. В первом случае исходят из этимологии: словесность как производное от слова – это то, что слывет, слышится, славится, будучи произнесенным изустно, а литература – то, что записано с помощью букв, литер (лат. littera – «письменный знак, начертание»). Во втором случае исходят из того, что наша речь и произносится устно, и записывается в виде слов. При таком взгляде литература как только записанные слова есть понятие более частное и подчиненное по отношению к словесности как совокупному единству устных и письменных произведений.

Однако прямая поверхностная логика здесь плохо работает, потому что не отражает алогичное, сверхрассудочное, духовное противоборство между понятиями литературы и словесности как ключевыми для западного и русского типов художественного сознания. Каждое из этих слов тяготеет к обозначению всей совокупности устных и письменных произведений. Внешне это, как правило, выражается в признании обоих слов взаимозаменимыми синонимами с последующим обязательным предпочтением одного из них (предпочтение может быть осознанным и обоснованным, а может отдаваться тихо, без привлечения внимания или даже неосознанно). При этом у поклонников понятия литература неизбежно возникает причудливое «устная литература» (например, у Б.В. Томашевского в его «Теории литературы»). Состояние явного или скрытого взаимного подавления приводит к тому, что понятия словесности и литературы время от времени становятся знаменами противоборствующих лагерей.

Во времена преобладающего стремления к возрождению основ исконно русского мировосприятия у нас усиливается и распространяется понятие словесности. Напротив, в эпохи, когда преобладает западническая направленность духовных устремлений, берет верх понятие литературы.

Чтобы осознать сущность судьбоносного для нас расхождения в выборе понятий о природе словесных творений, необходимо рассмотреть становление самих понятий.

Словесные произведения в древнерусских письменных памятниках изначально, с XI века, чаще всего именуются словами. Словами же называются и отдельные части предложения, части речи, образные выражения (как, например, в переводе сочинения Георгия Херобска «О образех», включенном в «Изборник Святослава 1073 года»). Как наиболее распространенное видовое обозначение словесных произведений самого разного предназначения, понятие слова изначально тяготеет к обобщенному наименованию всей совокупности таковых произведений.

Утверждению у славян обобщающего понятия о слове как о богоданном, целостном, духовно-содержательном единстве в особенности способствовало усвоение православной веры и ее Священного Писания – Евангелия, прежде всего, Евангелия от Иоанна, которое, по преданию, было первым переведено с греческого на славянский, пользовалось особой любовью славян как самое близкое им по бого-словскому духу и потому получило название «славянского». В первом стихе этого Евангелия сказано: «В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово» (Ин. 1: 1). Наименование Иисуса Христа Божественным Словом (Логосом – по-гречески), в Котором содержатся и от Которого проистекают все благодатные слова, как не что другое развило обобщающие возможности понятия слова в русском языке. Обретение христианского Писания и передающей его славянской письменности способствовало включению в понятие слова не только устных (слышимых, слывущих, славящихся), но и письменных его проявлений – на равных правах.

Итак, христианскими источниками окончательно определяется коренная особенность русского представления о слове как живом, целостном, отражающем личностные качества автора духовном единстве, в котором письменно-звуковая оболочка является неким несущим телом, неразрывно связанным с духовным содержанием и подчиненным ему. Не только первичные слова, являющиеся основными единицами языка, но и слова как пространные сочинения из этих первичных слов рассматривались по преимуществу в качестве дара Божиего, стяжаемого во вдохновении (в худшем случае вдохновенно сочиненное слово могло оказаться нечистым, исходящим от лукавого духа, и древнеславянская филологическая мысль с неусыпной бдительностью распознавала духовную природу слов). Не только простые первичные слова, но и «сложносочиненные» слова после их боговдохновенного возникновения почитали и сохраняли в неизменности, в особенности – Священное Писание, слова пророков, святых (в той мере, в какой их боговдохновенность признавалась). Создание нового слова мыслилось как событие исключительное, чудесное, как плод Божественной благодати, а не самостоятельного человеческого произволения.

С обретением христианской письменности у славян сразу развилось значение буквы как книги, целостного письменно-словесного произведения (а не только отдельного письменного значка). Святой Кирилл, как отмечается в его житии, поначалу соглашался переводить богослужебные книги с греческого на славянский, только если славяне уже «имаютъ боуквы (в значении «книги». – А.М.)въ езыкъ свои». Славянское языковое сознание изначально сосредоточивало внимание на целостных словесных выражениях, на их духе или смысле, а не на отдельных значках, которыми слова записывались. В житии святого Кирилла говорится об обретенных им в Корсуни Евангелии и Псалтыри, «русьскими письмены» писаных, как о целостном словесно-письменном духовном явлении – священном писании.

Ранний эллинистический перевод «семьюдесятью толковниками» Ветхого Завета с еврейского на греческий (III век до Р.Х.) в целом не поколебал сниженного отношения греков к письменно-грамматическому началу в слове, несмотря на то, что вместе с этим духовно очень влиятельным переводом в греческий язык было привнесено возвышенное отношение евреев к письменности и ее буквенной основе. За поверхностью письма греки все-таки стремились видеть целостный словесный состав священного «писания».

Вместе с тем, уже в начальной стадии грекоязычного христианского богословия ветхозаветное Писание евреев истолковывается не только как пророчески духоносное слово, но и как сочинение, в самом восприятии евреев духовно омертвевшее, закосневшее в поверхностной букве закона: «Если же служение “смертоносным буквам” (ту танату эн граммасин – в греческом подлиннике. – А.М.), начертанное на камнях, было так славно, что сыны Израилевы не могли смотреть на лице Моисеево по причине славы лица его преходящей, – то не гораздо ли более должно быть славно служение духа?» (2 Кор. 3: 7–8). Граммата» – так стали именоваться книги Ветхого Завета в Новом Завете, а у этого слова в истории греческого языкового самосознания сложилось устойчиво сниженное значение.

Окончательному утверждению сначала у православных греков, а затем и у славян высокого представления о богодухновенности слов, о неизменности и целостности их исходного, корневого, богоданного смысла, но в то же время об относительной условности, подчиненности и подвижности знакового (письменного) выражения весьма способствовали известные рассуждения апостола Павла: «Иже и удоволи нас служители быти нову завету, не письмени, но духу: письмя бо убивает, а дух животворит» («Он дал нам способность быть служителями Нового Завета, не буквы, но духа, потому что буква убивает, а дух животворит») (2 Кор. 3: 6). Церковнославянское «письмя» (передающее греческое грамма) означает, прежде всего, отдельный письменный знак; но во множественном числе («писмена») означает преимущественно письмо, письменность в целом (как греческое граммата). Письменность в смысле совокупности отдельных букв, отвлеченных от целостного словесно-духовного смысла, столь же смертоносна, как и каждая отдельная буква. В следующем 7-м стихе у апостола Павла как раз и говорится о самодовлеющих «смертоносных буквах» (по-церковнославянски – «смерти письмены»), которыми были начертаны на каменных скрижалях живые в своем духовном содержании слова завета и которым древние евреи поклонялись больше, нежели духовному смыслу целостных боговдохновенных слов.

В этом смысле весьма примечательно, что выше в том же послании апостола Павла, при развитии метафоры верного Богу народа как записанного Божиего слова, двусмысленное понятие письма заменяется однозначным понятием целостного словесного послания (в греческом подлиннике – эпистола): «Послание (бо) наше вы есте, написаное в сердцах наших являеми, яко есте послание Христово, служеное нами, написано не чернилом, но Духом Бога жива, не на скрижалех каменных, но на скрижалех сердца плотяных» (в русском синодальном переводе эта уточняющая смысловая тонкость стирается употреблением многозначного слова «письмо»: «Вы показываете собою, что вы – письмо Христово, через служение наше написанное не чернилами, но Духом Бога живаго, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца») (2 Кор. 3: 3).

В иудейской каббале в наиболее ярком и глубоко проработанном виде отразилось общее для восточной магии почитание отдельных письменных знаков, из которых составляются слова и к которым сводится духовное содержание слов. Буквы, а не слова, оказываются основными носителями духовного смысла и духовной силы, но смысла раздробленного, распыленного, простейшего и силы безликой. Из мозаичного буквенного смысла с помощью буквенной силы могут складываться любые слова и образные представления. Сочетания букв внутри отдельного слова и сочетания слов внутри большого слова как сочинения слов оказываются проявлениями единого творческого, по сути жизнетворческого дела, осуществляемого самообожающимся человеком-художником. Из отдельных букв человек может творить новые угодные себе слова, а вместе с ними и новые жизненные сущности. В основе такого представления о творчестве – древняя пантеистическая магия, обожествляющая весь мир и человека как средоточие, распорядителя сил мироздания. Этим представлением определяется вся древняя культура магических заговоров, стремящаяся к ломке естественного языка, созданию своего собственного языка, высвобождающего и направляющего стихийную силу отдельных букв и звуков. Этим способом человек-творец пытается навязать свою волю, свое прихотливое воображение окружающему бытию.

«Имеет значенье, с какими
И в положенье каком войдут в сочетание те же
Первоначала и как они двигаться будут взаимно…
Даже и в наших стихах вид имеет большое значение,
Расположение букв и взаимное их сочетание:
Теми же буквами мы означаем ведь небо и землю,
Солнце, потоки, моря, деревья, плоды и животных;
Если не полностью все, то все-таки большая часть их
Те же и в самых вещах: материи все измененья –
Встречи, движенья, строй, положенье ее и фигуры –
Необходимо влечет за собой и в вещах перемены».

Таким образом, на почве магического обожествления письма уже в римской античности складывается представление об особом высшем типе художественной литературы – типе, выражающем своевольное творческое воображение автора, вымысел, который, будучи воплощенным с помощью силы букв в слова и сочинения слов, воплощается, тем самым, и в саму действительность. Коренной дух этой теургической «литературной» магии, наряду с каббалой, разнообразно выражали гностические, неоплатонические учения. Этот дух охватил культуру поздней античности и в дальнейшем, особенно с эпохи Возрождения, оказал самое сильное воздействие на западноевропейское литературное сознание. Если в Средние века это было еще в основном тайное низовое знание, отражающееся в магической литературе по алхимии, астрологии и т.п., то благодаря усилиям гуманистов Возрождения, литературное сознание стало широко известным и по сути господствующим в Западной Европе. Вехой в распространении литературного сознания стали труды графа Пико делла Мирандолы и его последователя Иоганна Рейхлина, которые с конца XV века стали переводить на латынь и толковать каббалистические сочинения.

В Новое время литературное сознание еще больше развивается в основных западноевропейских языках – в магических течениях внутри барокко, романтизма, символизма. У французов от общего понятия littérature образуется представление о художественной литературе как беллетристике, то есть «красивых буквах» (belles-lettres). У немцев понятие Literatur («литература») дополняется уже собственным Schriftsteller – «писатель», то есть «тот, кто расставляет буквы, литеры, шрифт»; соответственно schriftstellern – «писать, сочинять, заниматься литературой», то есть особым образом «расставлять буквы».

На переходе от XVIII к XIX веку понятие словесности стали растворять в понятии литературы, в частности, путем уравнивания их смысла при забвении исходного корневого значения. Так поступил, например, А.Я. Галинковский в «Корифее, или Ключе литературы» (Ч. 1. Кн. 1. СПб., 1802).

Со второй половины XIX и до 90-х годов XX века, вне всяких сомнений, преобладало уже понятие литературы. Глубинной причиной преобладания являлся неуклонно нараставший отрыв всего общества, особенно образованного слоя, от ценностей православной веры и от связанного с этими ценностями непрерывного словесного предания русского народа.

Итак, на православной Руси в древности имагинативно-литературное творческое самосознание Запада встретило самое сильное в Европе сопротивление. С конца XVII века это сопротивление резко ослабло, временами, впрочем, усиливаясь. Усиление наблюдается у нас всякий раз после очередного расшатывания мировоззренческих устоев и неизбежно следующего затем исторического потрясения, когда встает вопрос о дальнейшем существовании государства и народа под угрозой их растворения среди других народов и государств.

В настоящее время наблюдается мощный подъем исконно русских взглядов на словесное творчество, соразмерный упадку этих взглядов, случившемуся в предшествующие десятилетия. Это выражается, между прочим, в восстановлении прав на существование у понятия словесность, которое, казалось бы, уже навсегда было снабжено в русских толковых словарях XX века пометкой «устаревшее».

Источник