Праздник который всегда с тобой о чем
Рецензия на книгу Эрнеста Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой»
В Хемингуэе меня поражает и вдохновляет его вера в силу творчества и искусства, его отказ от сделки между творческой деятельностью писателя и коммерческой выгодой, в его ценностной системе слово должно служить правде и только правде, он не соглашается подделывать свои произведения для повышения их рейтинга и популярности среди читателей, издателей, и он порицал своих коллег, которые могли ломать свой стиль и писать «нужные темы» во имя выгоды.
Период жизни в Париже Э.Хемингуэй называет одним из самых счастливых в своей жизни, хотя в то время у него не было ни славы, ни достаточно денег, зато у него была любимая жена и кроха-ребенок, его любимое и значимое дело, к которому он подходил самоотверженно трудолюбиво, и целый Париж с соседними регионами Европы, куда он выезжал с семьей, – Париж, вдохновлявший его, ставший плодотворной почвой, в которой талант Хемингуэя пустил корни и дал первые творческие всходы.
«Если тебе повезло и ты в молодости жил в Париже, то, где бы ты ни был потом, он до конца дней твоих останется с тобой, потому что Париж – это праздник, который всегда с тобой.» Париж предстает городом молодости и красоты, в котором можно жить всего за 5 долларов в день, скопления кафе, где парижане как будто обитают большую часть времени, работают (как делал сам Хемингуэй, заказывая чашечку кофе и не отвлекаясь до того момента, пока не завершит рассказ), где легко не планируя можно повстречать друзей или знаменитостей, город библиотек и скачек. Таков Париж Хемингуэя!
Книга «Праздник, который всегда с тобой»
Год издания книги: 1964
Книга Эрнеста Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой» относится к произведениям, изданным уже после смерти писателя. Работу над этим сборником мемуаров Эрнест Хемингуэй начал в 1957 году, но так и не успел закончить. Работу за него завершила его четвертая жена. Книга «Праздник, который всегда с тобой» не раз упоминается во многих кинофильмах, а после терактов 2015 года в Париже стала одним из символов не сломленного духа парижан.
Сюжет книги «Праздник, который всегда с тобой» кратко
В книге Хемингуэя «Праздник который всегда с тобой» читать можно о событиях, развернувшихся в Париже 20-х годов прошлого столетия с самим Эрнестом. На тот момент он был молодым журналистом канадской газеты «Торонто стар», который прибыл в Париж вместе со своей семьей. Ютились они в небольшой квартирке на улице Кардинала Лемуана, в которой не было ни горячей воды, ни канализации, а кроватью им служил пружинный матрас, просто брошенный на пол. Рабочим кабинетом у Хемингуэя было небольшое помещение в соседнем доме, в котором он работал над своими статьями и делал первые шаги в литературе.
Его учителями в литературе стали такие люди как Гертруда Стайн к которой он часто приходил просто выпить водки и поговорить о искусстве. Здесь он знакомится с Алистером Кроули и общается с Фрэнсисом Скоттом Фицджеральдом. Он пишет огромное количество рассказов и начинает работу над своим первым романом. Но в первую очередь он живет, наслаждается Парижем, своей женой и просто общением с людьми. Книга «Праздник, который всегда с тобой» Хемингуэя не имеет четкой сюжетной линии. Это просто воспоминания, которые в 1956 году писатель нашел в забытом чемодане. На дне этого чемодана лежали дневники писателя тех дней. Они были самой большой ценностью, работу над которыми Хемингуэй вел до самой смерти.
Что касается по книге Эрнеста Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой» отзывов, то они носят преимущественно положительный характер. Ведь это книга, которая удивительным образом передает атмосферу и дух Парижа, а также не спеша и расстановкой позволяет познакомится с этапами становления творческой личности. Книгу сложно назвать динамичной и захватывающий, в ней вы не найдете мудрых размышлений и сокровенных тайн. Это произведение о обычной жизни человека, написанное лаконичным языком. Книга вряд ли станет вашим любимым произведением, но точно оставит после себя теплое послевкусие. Именно поэтому скачать Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой» можно посоветовать читателям, которые не гонятся за динамичным сюжетом, а хотят увидеть Париж таким, каким его увидел великий писатель.
Книга «Праздник, который всегда с тобой» на сайте Топ книг
Книгу Эрнеста Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой» читать настолько популярно, что она попала в наш список лучших книг зарубежной классики. При этом с годами интерес к произведению не убывает. Что дает основание уверенно утверждать, что мы еще не раз увидим его среди 100 лучших книг.
Праздник, который всегда с тобой Купить Купить TXT Купить Аудио
Затонский Д.В. Так начинается Хемингуэй. Анализ книги «Праздник, который всегда с тобой»
«Праздник, который всегда с тобой» появился на книжном рынке через три года после того, как Хемингуэя не стало. Это одна из тех книг, которые он завещал своим близким и которые не увидели свет при его жизни не потому, что он не успел их опубликовать, а потому, что не желал этого делать. Она слишком личная. Ее действующие лица не вымышленные персонажи, а реальные люди, названные своими истинными именами. И хотя большинство из них были уже мертвы, когда Хемингуэй писал о них, он не передал книгу издателям. Он посчитал, что будет лучше, если все это станет достоянием публики после того, как положение автора и его героев полностью уравняется: они не в состоянии ответить ему, но и он не в состоянии ответить своим критикам.
Так поступал не один Хемингуэй. Так поступил, например, и Ромен Роллан, разрешивший публикацию некоторых из своих «Дневников» не ранее чем через десять лет после его смерти. Как и Роллан, Хемингуэй всегда был необычайно щепетилен, очень разборчив в средствах, очень благороден, даже рыцарствен. Может быть, несмотря на свою внешнюю грубоватость, он был последним романтическим рыцарем среди американских писателей нашего времени, своего рода Атосом XX века. Боксер, охотник, рыболов, страстный поклонник кровавой корриды, легко, без позы и рисовки, ставивший на карту свою собственную жизнь, он необычайно бережно относился к чужой жизни, чужой чести, чужой репутация. Как всякий большой, сильный и добрый человек, он был трогательно нежен в обращении с другими. Он никогда не требовал и не ждал от них того, чего не смог бы или не пожелал сделать сам. И от себя он требовал несравненно больше, чем от других.
Этой-то «атмосферой границы», на которой кончалась одряхлевшая буржуазная цивилизация и начинался каждодневный человеческий подвиг, оживлена каждая страница хемингуэевских книг. Разумеется, пионерский быт ни в каком отношении не был идиллией. Его разъедали пьяная жестокость и холодный эгоизм. И в первые лесные фактории Новой Англии, и в степные поселки Дикого Запада проникали бациллы буржуазных болезней. Вместе с расчетливыми дельцами, прожженными авантюристами, шулерами, проститутками, держателями салунов здесь воцарялись жажда наживы, культ золота, волчьи законы эксплуатации. Но от пионеров — сознательно и бессознательно — Хемингуэй позаимствовал все лучшее, все, что сопротивлялось утверждению капиталистических порядков, все, что было истинной, а не официальной Америкой с ее президентами, ее банками, ее юстицией, ее гангстерами, ее лживо-оптимистическим искусством. Хемингуэй, даже когда жил в Штатах, бежал от официальной Америки, но бежал, сохраняя в душе Америку истинную, трудовую, народную. И так же поступали его герои. Это была их форма протеста, быть может иногда наивного, даже сворачивающего на какие-то анархистские тропинки, но всегда искреннего протеста против официальной буржуазной Америки.
«Праздник, который всегда с тобой» — это книга о Париже 20-х годов, где жил тогда Хемингуэй и где он начинал свой путь художника. В ней описаны парижские крыши, парижские кафе, свежие весенние утра Парижа, взятая в гранит Сена с неподвижными фигурками удильщиков и с лавками букинистов. Казалось бы, что же здесь общего с той «атмосферой границы», о которой я только что говорил, с пионерским бытом, с трудовой Америкой?
В этой книге ведь изображается древний европейский город с его рафинированной культурой и чисто европейскими сложностями.
Однако «Праздник, который всегда с тобой» не роман из французской жизни. Это даже не мемуары в обычном смысле слова, то есть такие, в которых для читателя основной интерес представляет то, о чем рассказывается, а не тот, кто рассказывает. «Праздник, который всегда с тобой» — это книга большого художника о самом себе и о своем искусстве, это исповедь, это субъективные признания, субъективные даже там, где Хемингуэй повествует о своих друзьях, своих современниках (а он очень часто делает именно это). Для тех, кто изучает творчество и биографии Гертруды Стайн, Скотта Фицджеральда, Эзры Паунда, Томаса Стернса Элиота, воспоминания, характеристики Хемингуэя вряд ли могут иметь большую ценность. Но тем большую ценность все это приобретает для тех, кто интересуется самим Хемингуэем.
Книгу Хемингуэя можно либо отвергнуть, либо принять — и тогда говорить лишь о том, что в ней действительно есть и что с ней действительно связано. Потому что в ней повествуется не о Париже, а только о том, чем был Париж для Хемингуэя, не об Эзре Паунде, а о том, как воспринимал Эзру Паунда Хемингуэй, не о художественном творчестве вообще, а о творчестве Эрнеста Хемингуэя. И поскольку Хемингуэй всегда носил в сердце своем истинную Америку, она присутствует и в этой книге; она — в его оценках, его приговорах, в том, что он приемлет и что безоговорочно отвергает.
Если бы Хемингуэй не был Хемингуэем, то есть замечательным писателем XX века, большим художником и настоящим гражданином, его книга могла бы превратиться в нечто сугубо личное. Но Хемингуэй — это Хемингуэй. И то, что он думает о себе и о других, чрезвычайно важно. Важно прежде всего, потому, что мы, прочтя его книгу, начинаем лучше понимать его как творческую индивидуальность. Однако не только поэтому. Хемингуэй-художник не просто конкретная личность, своеобразное явление, но и представитель определенного направления в мировой литературе. И то, чем он обладает, принадлежит уже не ему одному, но и всему современному реализму. В этом смысле Хемингуэй типичен. Его становление и его путь отражает — в специфическом, разумеется, преломлении — путь становления реализма XX века.
До «Праздника, который всегда с тобой» Хемингуэй написал две книги, которые чем-то напоминают эту, — «Смерть после полудня» (1932) и «Зеленые холмы Африки» (1935). Первая из них — трактат о бое быков, но с экскурсами в область литературы, социологии, философии, также личных воспоминаний; вторая — заметки об охоте и путешествиях, но с подобными же экскурсами. Однако даже в этих книгах (не говоря уже о чисто художественных произведениях Хемингуэя) мы не вступаем в такое прямое и непосредственное соприкосновение с ним самим, как в «Празднике». В «Смерти после полудня» автор — несколько выдуманная, искусственная фигура, некто склонный к манерности и эпатажу читателя. Хемингуэй написал эту книгу в период глубокого творческого кризиса, и все — даже он сам — виделось ему тогда мрачным, чуть-чуть гротескным. Что ж до «Зеленых холмов Африки», то это в большей степени путевые очерки, книга о других и о другом, нежели настоящая исповедь.
Итак, «Праздник» занимает среди книг Хемингуэя особое место; он — единствен в своем роде. Это интимная встреча читателя с писателем, да к тому же еще встреча с Хемингуэем, которого мы меньше всего знаем, — молодым Хемингуэем. Он тогда только начинался как писатель, и все в нем было еще прозрачно, просто, не затуманено будущими наслоениями. Но — и это не менее существенно — такую встречу организовал для нас старый Хемингуэй, Хемингуэй, который уже прошел сквозь все соблазны и все испытания своей полной борьбы и поисков жизни, Хемингуэй, умудренный опытом, в чем-то, может быть, уже успокоившийся, а в чем-то и более убежденный и юношески пристрастный, чем в молодости.
20-е годы были годами наиболее интенсивного горения модернистских школ, а Париж был их вселенской столицей. Писатели, поэты, художники со всего мира слетались сюда, как бабочки на яркий свет, и многие из них гибли, опалив себе крылья в багровом пламени «чистых» форм, беспредметных исканий, беспросветного отчаяния.
Что Хемингуэй оказался в эти годы в Париже, не удивительно. Не удивительно и то, что он на каждом шагу сталкивался с модернистскими поэтами и художниками и что эти люди — заблудшие и растерявшиеся перед лицом изменившегося после войны и революции мира — тем не менее стремились стать менторами, учителями молодого Хемингуэя. Удивительно, в своем роде беспримерно другое — что Хемингуэй в этой обстановке шатаний и духовного кризиса, Хемингуэй, сам познавший войну и связанную с ней болезненную утрату иллюзий, сумел остаться самим собой. Он неуклонно шел избранным путем и добивался поставленных перед собой задач.
В западном литературоведении упорно распространялось мнение, будто раннее писательское ученичество Хемингуэя было ученичеством модернистским. При этом ссылались на его дружбу с Эзрой Паундом, на его близость к Гертруде Стайн, на его пиетет по отношению к Джемсу Джойсу.
В действительности никакого периода модернистского ученичества в творчестве Хемингуэя не было. Хемингуэй начинался и продолжался как реалист, как реалист XX века, который вобрал в себя все своеобразие современности и всю усложнившуюся специфику форм ее отображения. Путь Хемингуэя не свободен от срывов, от ошибок, от острых камней преткновения. Но это путь художника, упорно искавшего соприкосновения с живой, конкретной действительностью и стремившегося к тому, чтобы честно, правдиво и просто рассказать о людях, о мире и помочь этим рассказом людям найти и понять истину: «Вы с Чинком, — напоминает Хемингуэю его жена, — все время говорили о том, как добиваться правды, когда пишешь, и правильно изображать, а не описывать».
Когда Хемингуэю было очень плохо, Гертруда Стайн, женщина довольно состоятельная, принимала его в своей квартире на улице Флерюс, 27, поила чаем и ликерами, говорила с ним. Его никто не печатал, в него никто не верил, у него не было денег на обед. А она верила в него, она ободряла его. И он не мог не быть ей за это благодарен. Но он не был ее учеником. Правда, Хемингуэй говорил, что учился у нее «искусству повторов», но скорее из вежливости. В «Празднике», оценивая одну из книг Стайн, он отмечает: «Книга начиналась великолепно, далее следовали десятки страниц, многие из которых были просто блестящи, а затем начинались бесконечные повторы, которые более добросовестный и менее ленивый писатель выбросил бы в корзину». Однако ведь повторы — это творческий принцип модернистки Стайн («Роза — это роза, это роза» и так далее, до бесконечности). Значит, в корзину должно было бы, собственно, полететь все сочинительство Стайн. Следовательно, то, что говорит Хемингуэй о книге Стайн, — это не просто указание на промахи собрата, а свидетельство расхождения творческих принципов — реалиста Хемингуэя и модернистки Стайн. Общий портрет Стайн, который Хемингуэй набросал в «Празднике», подтверждает такую мысль. Глава, посвященная этой писательнице, носит несколько ироническое название: «Мисс Стайн поучает». Ироничен — при всей максимальной доброжелательности — и тон этой главы. Стайн предстает перед читателем в качестве женщины капризной и избалованной, в виде богатой барыньки, жаждущей признания и легкой литературной славы, мещанки, приходящей в ужас от грубых слов и предпочитающей закрывать глаза на жизненную правду: «Она хотела знать только веселую сторону происходящих в мире событий, а не всю правду, не все дурное».
Я повторяю, для нас не очень важно, была ли Гертруда Стайн действительно такой. Для нас важно, что не приемлет в ней Хемингуэй, ибо это показывает, каким был он сам и каким был фундамент его жизненной и художнической философии. Хемингуэй был тружеником; сочинительство для него — работа, тяжелая работа, самое серьезное, что только может быть на свете, но и самое важное, самое прекрасное. Ни слава, ни деньги не были его целью, а только правда. И тут он не знал никаких компромиссов.
Хемингуэй высоко ценил своего современника, большого американского писателя Скотта Фицджеральда. Фицджеральду посвящены многие страницы «Праздника». И страницы эти написаны с теплотой и симпатией. Хемингуэй прощает Фицджеральду его безалаберность, его чудачества, его болезненную мнительность, его инфантильную бесцеремонность. Но есть вещи, которые Хемингуэй не прощает даже Фицджеральду: «Я знал, что он пишет рассказы для «Сэтердей ивнинг пост», которые широко читались три года назад, но никогда не считал его серьезным писателем. Он рассказал мне, как писал рассказы, которые считал хорошими — и которые действительно были хорошими — для «Сэтердей ивнинг пост», а потом перед отсылкой в редакцию переделывал их, точно зная, с помощью каких приемов их можно превратить в ходкие журнальные рассказики. Меня это возмутило, и я сказал, что, по-моему, это проституирование». И Хемингуэй не принимает никаких оправданий Фицджеральда, даже объяснения, что заработанные на рассказиках деньги позволяют тому писать настоящие книги: «Я сказал, что, по-моему, человек губит свой талант, если пишет хуже, чем может писать».
И еще одной вещи Хемингуэй не мог простить Фицджеральду — аристократического снобизма, отгораживавшего того от жизни. Однажды Фицджеральд презрительно отозвался об официантах, сказав, что все они «отъявленные мерзавцы». Рассказав это, Хемингуэй продолжает:
«Я вспомнил Ивена Шипмена (американского поэта. — Д. 3.) и официанта из «Клозери де Лила». и подумал о том, как Ивен работал у него в саду в Монруже задолго до того, как я познакомился со Скоттом, и как мы все давно и хорошо дружили в «Лила», и какие там произошли перемены и что они означали для всех нас. Я хотел бы рассказать Скотту о том, что происходит в «Лила», но я знал, что его не трогают ни официанты, ни их беды, ни их доброта и привязанность. В то время Скотт ненавидел французов, а так как общаться ему приходилось преимущественно с официантами, которых он не понимал, с шоферами такси, служащими гаражей и хозяевами квартир, он находил немало возможностей оскорблять их.
Еще больше, чем французов, он ненавидел итальянцев. Англичан он тоже ненавидел. «
И этот национальный и социальный аристократизм, по мнению Хемингуэя, портил Фицджеральда не только как человека, но и как писателя. Он отчуждал его от жизни, мешал ему учиться у нее во всей полноте и объеме: «Скотт, как я вскоре убедился, полагал, что романист может узнать все, что ему нужно, от своих друзей и знакомых». Иными словами, Фицджеральд — по крайней мере в изображении Хемингуэя — оказался в плену предубеждений официальной Америки, что и не позволяло ему стать в полной мере большим художником. Напротив, глубокий и естественный демократизм Хемингуэя, демократизм той пионерской, романтической Америки, которую он носил в сердце, делал его именно таким художником.
Его первым и главным учителем была жизнь. И он учился у нее всюду и всегда, сидя за столиком кафе, болтая с шофером такси, слушая рассказы пожилого крестьянина. Он не спускался до простых людей, он просто жил их жизнью и смотрел на мир их глазами. И современный мир открывался ему — открывался во всей сложности и во всей простоте. Это была радость открытия мира, счастье единения с ним. Как верному и преданному другу, мир отдавал ему все богатство своих красок, а он отдавал миру всю свежесть и тонкость своих чувств и восприятий большого художника, талантливого мастера, творившего из увиденного, наблюденного и прочувствованного неповторимую симфонию жизни, скромный и величественный гимн бытия. Симфония, гимн — это и есть хемингуэевский Париж, в котором у него было все —; молодость, любовь, труд и целый новый мир, который предстояло сделать своим, Париж, в котором открытие и творчество сопутствовали друг другу, его Париж.
И это было праздником, «праздником, который всегда с тобой».
Мир хемингуэевского творчества абсолютно чужд стерильной холодности, иероглифической зауми, алгебраическому схематизму мира модернистского поэта Эзры Паунда. Молодой Хемингуэй любил молодого Паунда, который тогда еще не стал почитателем итальянских фашистов и махровым реакционером, но любил как человека, а не как художника. Как художники же они резко расходились.
В 20-е годы симптомами расхождения были, казалось бы, мелочи. Паунд не читал русских классиков, они ничего не говорили ему, ничем его не обогащали. Для Хемингуэя Толстой, Тургенев, Достоевский, Чехов являлись неотъемлемой частью его мира, колоссальным богатством этого мира; они помогли Хемингуэю стать тем, чем он стал. Но быть за или против русских реалистов не мелочь, это, если хотите, масштаб измерения мировоззренческой и эстетической позиции писателя. Конкретные результаты могут проявиться позднее, но они обязательно проявятся. Так оно и вышло. В 30 — 40-е годы Паунд и Хемингуэй оказались в диаметрально противоположных политических лагерях: один стал фашистом, забрался под крылышко Муссолини и молился о победе стран «оси»; другой стал антифашистом, сражался в Испании, участвовал в освобождении Парижа от нацистов.
И еще об одном эпизоде, связанном с Паундом, но имеющем более широкое значение, хочется здесь вспомнить. Паунд при финансовой поддержке одной богатой американки создал нечто вроде благотворительного общества под названием «Бель Эспри». Целью этого общества было собрать средства, которые позволили бы поэту-модернисту Томасу Стернсу Элиоту оставить службу в банке и полностью посвятить себя творчеству. Молодой Хемингуэй — наивный, доверчивый, восторженный — тоже принял участие в этом предприятии. Но старый Хемингуэй повествует о «Бель Эспри» с едкой иронией. Во-первых, все усилия оказались излишними: Элиот вскоре получил премию буржуазного журнала «Дайл», опубликовал поэму «Опустошенная земля», за которую британские тори ему хорошо заплатили. И, сверх того, Элиот сам отыскал титулованную меценатку, согласившуюся финансировать его журнал «Критерион». Все это является неплохой иллюстрацией к тому, как происходило на практике «приручение» бунтующих «гениев» модернизма.
Однако самое любопытное даже не это. Участие Хемингуэя в «Бель Эспри» имеет свою комическую сторону. Хемингуэй, который сам только что бросил журналистику, чтобы целиком отдаться писанию рассказов, и остался вообще без средств к существованию, отдает последние деньги на поддержку Элиота, который отнюдь не голодает, не находится в безвыходном положении, а просто не желает приносить слишком тяжких жертв музе поэзии — не может расстаться со своим зонтиком, своим смокингом, своим камином, своей бутылкой дорогого вина к обеду и своей послеобеденной «Виргинией». И в те дни «заветной мечтой» Хемингуэя «было увидеть, как майор (он иногда путал Элиота с неким майором Дугласом. — Д. 3.) энергичной походкой выходит из банка свободным человеком».
Однако комическое порой способно оттенить истинное величие. Элиот не вышел из банка свободным человеком. Визитку клерка из Сити он сменил на бархатную куртку художника, точно так, как мундир улана меняют на мундир драгуна, оставаясь на той же королевской службе. Свободным человеком был и остался Хемингуэй. Он не подлаживался под требования модных журналов и капризы избалованных меценаток. Он писал не для журналов, не для издательств, а для людей, для миллионов настоящих читателей. И при поддержке этих читателей он заставил мир слушать себя, признать себя. И в то время, когда состарившийся Элиот писал трактаты в защиту англо-католической церкви и статьи об опасностях всеобщего образования, Хемингуэй создал «Старика и море» — величественную сагу XX столетия.
«Праздник, который всегда с тобой» бросает свет на загадку, откуда и как пришел к нам такой Хемингуэй, где источник его душевного здоровья, его абсолютной честности, его настойчивой жажды правды. Прочтя эту книгу, мы лучше понимаем простую, как глубокий источник, прозу Хемингуэя, проникаем в лабораторию его творчества, одну из тех лабораторий, где создавался и испытывался живой реализм нашей эпохи.
Праздник, который всегда с тобой
Читаю новое издание этой книги.
Интересная с ним история.
Как известно, писатель умер, не успев закончить книгу. Ее изданием спустя несколько лет занималась его последняя жена Мэри.
И, как выясняется из предисловия, к тому, что она наделала с рукописью, есть большие претензии.
Претензии, соответственно, у потомков писателей от предыдущих жён. Именно они иницировали новую публикацию «Праздника, который всегда с тобой», заявив, что именно их вариант более отвечает авторскому замыслу. (Его перевод на русский в 2012 году сделал Виктор Голышев, по нему и цитирую из предисловия).
Внук писателя, Шон, пишет:
«Это новое, особое издание книги «Праздник, который всегда с тобой» — классические мемуары моего деда о его первых годах в Париже — выходит через пятьдесят лет после того, как он закончил черновой вариант книги. Здесь впервые представлен подлинный текст рукописи в том виде, в каком она существовала на момент его смерти в 1961 году. В предыдущие годы Хемингуэй сделал несколько редакций основного текста, однако не написал введение и последнюю главу, такие, какими был бы удовлетворен; не выбрал он и заглавие. Фактически Хемингуэй продолжал работать над книгой еще в апреле 1961 года.
За три года, прошедшие между смертью автора и первой публикацией книги весной 1964-го, Мэри Хемингуэй и редактор «Скрибнерс» Гарри Браг подвергли рукопись значительной правке.
Некоторая — незначительная — часть материала, который Хемингуэй намеревался включить в книгу, была исключена, а другой материал, который он написал для книги, но затем решил выбросить, был добавлен — в частности, глава под названием «Рождение новой школы», значительная часть главы об Эзре Паунде, теперь получившая название «Эзра Паунд и Гусеница-землемерка», и значительная часть главы, прежде называвшейся «Париж никогда не кончается», а теперь переименованной в «Зимы в Шрунсе».
«Введение» на самом деле не было написано Хемингуэем; его составила Мэри Хемингуэй из фрагментов рукописи, и по этой причине оно в нынешнее издание не вошло.
Подобным же образом редакторы изменили порядок некоторых глав.
Глава 7 стала главой 3, глава 16 о Шрунсе была поставлена в конец и дополнена материалом из главы, где Хемингуэй описывал свой разрыв с Хэдли и женитьбу на Полине Файфер. Этот текст впервые публикуется здесь под заглавием «Рыба-лоцман и богачи». Хемингуэй решил не включать его в книгу, потому что рассматривал свои отношения с Полиной как начало, а не конец.
Писатель в 1927 году
Кроме того, в опубликованном тексте «Праздника» содержались незначительные поправки, которые редактор едва ли внесла бы, если бы ей пришлось испрашивать разрешения у автора. Эти поправки удалены. Самые существенные из них, мне кажется, — замена во многих местах второго лица в повествовании на первое; начинается это с первого абзаца первой главы и проведено по всему тексту. Этот тщательно продуманный литературный прием создает впечатление, что автор разговаривает с собой, и за счет повторяющегося «ты» читатель подсознательно вовлекается в повествование».
***
Действительно, вот я открыла новый вариант текста книги, он начинается так:
«Потом погода испортилась. Так в один день кончилась осень. Ночью ты закрывал окна от дождя, и холодный ветер обрывал листья с деревьев на площади Контрэскарп».
А вот старый советский вариант (с издания, сделанного вдовой)
«А потом погода испортилась. Она переменилась в один день – и осень кончилась. Из-за дождя нам приходилось закрывать на ночь окна, холодный ветер срывал листья с деревьев на площади Контрэскарп».
Другие нюансы тоже чувствуются по мере чтения тем, кто хорошо знаком со старым вариантом.
***
Название книге тоже дала Мэри, основываясь на фразе, которую Хэм когда-то употребил в разговоре с другом.
Читаю дальше предисловие:
«Сам Хемингуэй в рукописи дал названия только трем главам: «Форд Мэдокс Форд и ученик дьявола», «Рождение новой школы» и «Человек, отмеченный печатью смерти». Заглавия первого издания, за исключением упомянутых выше, сохранены ради удобства читателей, знакомых с книгой. Названия дополнительным, прежде не публиковавшимся этюдам дал я сам.
Большое количество материала, написанного для этой книги, Хемингуэй отверг, следуя «старому правилу: насколько хороша книга, судит пишущий ее по тому, насколько хорош материал, от которого он отказался». Для книги было написано по меньшей мере еще десять глав разной степени законченности. Они включены здесь в отдельный раздел после основного текста. Все они не были завершены в том виде, который удовлетворил бы самого автора, и потому не могут считаться законченными. Некоторые главы переписывались и существуют в двух черновиках, другие — только в одном рукописном. Большинство читателей, я думаю, согласятся, что в совокупности эти главы являются весьма интересным дополнением к книге.
Хэм и вторая жена Полина, 1927
Судя по рукописям, труднее всего Хемингуэю давался рассказ о том, как он изменил Хэдли с Полиной и о конце его первого брака. В каком-то смысле он был бы логичным финалом книги, и понятно, почему Мэри Хемингуэй решила именно так ее закончить.
Однако, написав эту главу, которая включена в данное издание под названием «Рыба-лоцман и богачи», Хемингуэй счел ее непригодной для завершения книги, поскольку считал женитьбу на Полине началом, а не концом, а героиня книги Хэдли оставалась здесь покинутой и одинокой. Хуже всего то, что в издании 1964 года эта глава представлена в сокращенном виде. Раскаяние Хемингуэя, ответственность за разрыв, которую он берет на себя, «невероятное счастье» с Полиной — все это вырезано редакторами.
В данном издании читатели могут впервые увидеть полностью текст, написанный Хемингуэем.
Радикально сокращая текст главы, Мэри Хемингуэй, его четвертая и последняя жена, руководствовалась, видимо, своими личными отношениями с Эрнестом, а не интересами книги и автора, который выступает в ее версии несознательной жертвой, каковой он явно не был».
Автор предисловия, нетрудно догадаться, потомок означенной Полины.
***
Вот содержание нового издания, для наглядности:
Праздник, который всегда с тобой
1 Хорошее кафе на площади Сен-Мишель
2 Мисс Стайн наставляет
3 «Шекспир и компания»
4 Люди Сены
5 Неверная весна
6 Конец одной страсти
7 «Une Géneration Perdue»[12]
8 Голод был хорошим воспитателем
9 Форд Мэдокс Форд и ученик дьявола
10 С Паскиным в кафе «Дом»
11 Эзра Паунд и Гусеница-землемерка
12 Странноватое завершение
13 Человек, отмеченный печатью смерти
14 Эван Шипмен в «Лила»
15 Посланец Зла
16 Зимы в Шрунсе
17 Скотт Фицджеральд
18 Ястребы не делятся
19 Вопрос размера
Дополнительные парижские заметки
Рождение новой школы
Эзра Паунд и его «Bel Esprit»
От первого лица
Тайные радости
Странный боксерский клуб
Едкий запах лжи
Образование мистера Бамби
Скотт и его парижский шофер
Рыба-лоцман и богачи
Nada у Pues Nada
***
Хорошая книга, в общем. При любом варианте.