Православная психология что это
Православная психология — что это?
Русская православная психология — что это за явление, зачем нужны православные психологи? И какое отношение Церкви к психологии? Ответы в нашей статье!
Православная психология
Нужно ли со своими «болячками» идти к психологу? Особенно если ты — верующий православный христианин? Если есть священники, Церковь, Евангелие и святоотеческое наследие, зачем еще нужна психология?
Все мы знаем, что в вопросах веры ничто так не ценно, как опыт. Поэтому, пытаясь ответить на вопрос «Нужна ли православному психология?», в первую очередь оглядываешься на реальный опыт своих близких. А он разный.
У одной из моих верующих, православных подруг была невыносимого характера и нрава сестра-подросток. Не получая от матери или сестры желаемого, кидалась утюгами, будильниками, громила мебель. В том, что подруга не преувеличивает, мы и сами убедились, когда однажды она привезла ее в нашу подмосковную общину при храме, куда мы съезжались на субботу-воскресенье под крыло своего духовника. До метания утюгов и будильников дело не дошло, но по речам и мелким поступкам, по увлеченному передразниванию взрослых было заметно, что подросток явно без тормозов. «Для меня нет авторитетов» — сквозило в бесшабашном ее тоне.
Дело дошло до того, что чрезвычайно умудренный, хорошо нас знающий священник однажды даже благословил Машу в период особо неукротимого буйства сестры… вызывать домой милицию.
Маша уходила от родных, чтобы не сталкиваться с сестрой, жила у друзей. Потом наше общение стало не таким тесным, а когда спустя какое-то время, встретившись, мы поинтересовались у Маши, в каком состоянии сестра, оказалось, что метательница утюгов и будильников — отличница юридической академии и уже давно не тиранит семью. «Что же произошло?!» — ахнули мы. «Я сводила ее к психологу в православный центр. Она с ней, видимо, точно и убедительно поговорила, и — как отрезало. Сестре вдруг стало все понятно и про себя, и про последствия своего поведения».
«Может быть, девочка «переросла» свое буйство, вышла из трудного подросткового возраста?» — не доверяли мы Машиному рассказу. «И это могло сказаться, — отвечала Маша, — но именно разговор с психологом оказался для нас тем самым ключом, который открыл ей дверь понимания — и себя, и других».
А вот совсем другая история. Еще одна моя знакомая, верующий человек, без особой нужды, ради любопытства к внутреннему миру стала ходить к давно знакомому и когда-то сыгравшему хорошую роль в ее жизни психологу на что-то вроде психоаналитических сеансов.
Над нею посмеивались даже неверующие — смотрите, она и на исповедь ходит, и к психоаналитику. Подруга поясняла: исповедь — целительное Таинство, а встречи с психологом — что-то вроде перестройки душевной архитектуры. Ей казалось, что они с ее знакомым психологом хорошие «прорабы» этой перестройки.
Спустя три года после начала этого интеллектуального и душевного приключения я встретила ее в состоянии мучительного кризиса. Она попала в тяжелые испытания, несчастья преследовали ее и ее родных, и она забыла обо всем на свете, кроме молитвы, постов, Церкви. На мой вопрос о психологе замахала руками: «Все это игрушки. И я не уверена, не опасные ли». Прочитав удивление в моих глазах, уточнила: «Я передоверилась тому психологу, он сказал, что мы занимаемся с ним “психодрамой”, а на поверку оказалось — чем-то непонятным. Похоже, он применял ко мне полугипнотические практики, а след этих практик я, несмотря на университетское образование и всегдашний интерес к гуманитарным текстам и практикам, сейчас не могу “считать”».
Та плотность боли и тот мучительный опыт реальных событий и переживаний, через которые моя подруга прошла потом, не оставил камня на камне от интереса к такого рода практической психологии, а подозрение к ней — оставил.
«Мне кажется, я развинтила себе душу этими странными самокопаниями и фантазиями, а когда пришли реальные испытания, встретила их в ослабленном состоянии, и чуть не погибла. В конце концов, Господь дает каждому то устроение души, которое дает. Надо терпеть в том числе и свои психологические слабости», — такую позицию заняла она в итоге.
Она не согласилась даже с моим соображением, что опасны, скорее всего, вот такие психоаналитические методы смутной духовной этимологии, ну а уж обычный-то разговор с хорошо образованным психологом — дело полезное. «Все нам дано, все у нас есть — в духовном опыте святых отцов. А психология — это “лабиринт, из которого нет выхода”».
Почему для кого-то психология становится нитью Ариадны, выводящей из лабиринта трудностей, а для кого-то — самим лабиринтом?
Сказать ли психологии решительное православное «нет»? Но не поскальзываемся ли мы тут на том самом обскурантизме, на который много раз указывала русская интеллигенция, говоря о церковном опыте?
Ведь у психологов в арсенале немало практических навыков. Недаром же на всех пресс-конференциях в дни напряженного поиска решений «что же делать с сидельцами пензенского оврага?» рядом со священниками сидела психолог и говорила дельные вещи. И из сект, все знают, людей лучше вытаскивать, опираясь на помощь профессионального психолога.
Ну и в конце концов: «Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною» (1 Кор. 6: 12). Психология как идея фикс, как нечто формирующее предельный мировоззренческий горизонт — вот это уже, может быть, «превышение полномочий». А психология как опыт, как умное профессиональное знание — почему нет? Было бы большой гордостью пренебрегать и психологической культурой. Если, конечно, это не попытка вогнать в культурный слой нашей жизни бетонный раствор хамства и эпатажа.
Но всячески «снимая шляпу» перед психологической культурой, я бы, честно говоря, медлила восторги, когда речь заходит о психологии как таковой.
Конечно, любой предмет во всем великолепии своих глубоких смыслов предстает отнюдь не в учебниках. Честь всякой науки составляют авторы, первооткрыватели законов. И вот тут надо, мне кажется, заметить еще одну ахиллесову пяту психологии как науки — отсутствие жестких законов, если речь не идет о рефлексах и собаках Павлова. И присутствие авторов — часто ярких, но очень субъективных. В вершинах своих психология — это как раз набор ярких и противоречащих друг другу в позициях и взглядах фигур. Мне кажется, неискушенному легко оказаться в дебрях, может быть и весьма соблазнительных.
Спор одного из психологических столпов века Зигмунда Фрейда с религиозными основаниями наших мировоззрений меня лично и не страшит, и не отталкивает. Не страшит, потому что всякие системные наезды такого рода внутри нашей души и головы быстро рушатся. Это как интеллектуальная закалка. А не отталкивает, потому что, например, из лекций известного современного христианского философа Владимира Бибихина, ученика Лосева, я знаю о последнем развороте Фрейда в сторону религии. Просто этот разворот не успел отлиться в тексты, но все, что говорит о его духовном итоге Бибихин, цитируя Фрейда, мне кажется убедительным.
Однако молодой зеленый ум, руководимый страстью к оригинальности и ниспровергательству, склонный к шоку и эпатажу, вполне может вписать позиции Фрейда в число излюбленных постулатов. И тут, конечно, встает вопрос о том, не приготовляют ли такого рода позиции человеческую душу, ту самую, которая, как мы любим повторять вслед за Тертуллианом, по природе своей христианка, — к инфицированию грехом?
Вопрос о соблазнах — духовных, мыслительных — почти всегда будет вставать, когда речь будет заходить о постижении психологии, ее теориях и теоретиках.
Елена ЯКОВЛЕВА
Читайте также:
Немного о психологии – святоотеческой и современной
Сегодня очень часто в среде церковных людей случается наталкиваться на противопоставление практики современной психологии (пусть даже и христианской) опыту святых отцов древности. И, к сожалению, приходится констатировать: психология в этой битве на поле сердец человеческих нередко одерживает победу. Сразу скажу: против психологии я ничего не имею, всерьез интересуюсь ею, даже получил дополнительное психологическое образование. Но воспринимаю ее применительно к жизни христианской исключительно как подручное средство, как то, что при правильном подходе может принести существенную пользу, а при подходе неверном способно причинить серьезный вред.
Подход правильный, с моей точки зрения, заключается в том, чтобы с благодарностью пользоваться тем богатейшим материалом, который наработан психологами, вдумчиво анализировать механизмы и примеры помощи людям травмированным, зависимым и созависимым, наблюдать за тем, как меняется с течением времени человек, как влияют различные внешние факторы, отсутствовавшие в нашей жизни ранее, на психику, нервную систему и на то, что мы обычно называем внутренним устроением. И, разумеется, при этом мы смотрим на все предлагаемое нам психологией через призму христианства, принимая то, что служит главной нашей цели, и отвергая уводящее нас от этой цели.
Существует множество школ и направлений психологии, не говоря уже о том, что каждый практикующий специалист в придачу к этому является обладателем своего собственного жизненного и профессионального опыта, тех или иных нравственных и ценностных ориентиров, может быть как верующим человеком, так и откровенным безбожником. Психология ставит перед собой задачу помочь человеку – так, как понимает помощь опять же та или иная школа, тот или иной психолог. И в некоторых случаях задача эта решается средствами, никак не противоречащими Евангелию и, возможно, даже подготавливающими человека к принятию и пониманию сути заповедей Христовых; но в других противоречие бывает совершенно очевидным, так что по большому счету можно говорить о выборе: либо «такая» психология, либо христианство – совместить не удастся.
Есть замечательный пример у преподобного аввы Дорофея, иллюстрирующий эти самые несовместимые с христианством техники работы над собой.
Преподобный был человеком очень внимательным, вдумчивым, постоянно учащимся, старающимся извлекать духовную пользу из всего, с чем ему доводилось сталкиваться. Он, как бы мы сказали сейчас, был превосходным христианским психологом и исследователем душ человеческих, прежде всего – своей собственной души. И вот как-то раз он увидел одного брата, который постоянно подвергался оскорблениям и уничижениям со стороны прочих насельников обители, служил для них объектом насмешек и досаждений. И при этом всегда сохранял удивительное спокойствие, безмятежность.
Конечно, авва Дорофей заинтересовался этим и, как человек, стремящийся познавать духовную мудрость, спросил брата, какой помысел позволяет ему сохранять мир при таких непрестанных искушениях.
«Мне ли обращать внимание на их недостатки или принимать от них обиды как от людей? Это – лающие псы», – ответил тот.
«Услышав это, – говорит преподобный, – я преклонил голову и сказал себе: “Нашел путь брат сей”, – и, перекрестясь, удалился от него, моля Бога, чтобы Он покрыл меня и его».
Поэтому естественно, что для нас далеко не каждый психологический метод или прием может быть приемлемым – если, конечно, мы прежде всего считаем себя христианами, то есть учениками Христовыми, и со Христом желаем быть. Это кажется совершенно очевидным, но… Но, как я упомянул выше, в наши дни даже вполне, казалось бы, церковные люди нередко предпочитают психологию святоотеческой аскетике, и психоанализ с гештальт-терапией оказываются для них куда ближе, доступнее и понятнее, чем «Лествица» или «Невидимая брань».
Мне кажется, что основных причин тому как минимум две. Во-первых, происходит некое смешение целей и понятий. К чему мы стремимся на самом деле? К решению внутренних проблем, к налаживанию отношений дома и на работе, к успеху в карьере и «саморазвитии»? Или же мы ищем подлинной, настоящей жизни с Богом, той самой, которая есть Царствие Божие, открывающееся нам еще здесь, на земле? В первом случае психология точно может нам помочь, но вот во втором… К сожалению ли, к счастью ли, но ни Фрейд, ни Юнг, ни Адлер никого в Царствие Небесное привести не смогут: они не знали не только пути в него, но и в принципе мало что ведали о нем. А отцы… Отцы-подвижники сами прошли этим путем и могут вести по нему нас, если только мы готовы прислушиваться к ним и у них учиться.
Во-вторых, мне кажется, что большинство современных христиан святых отцов… боятся. Да, именно так, и с этим страхом я сталкиваюсь буквально день за днем. Страх рождается от ощущения, что вот прямо сейчас святые наставники требуют от нас не просто изменения в образе мышления и жизни, но и подвигов, превосходящих наши телесные и душевные силы. От ощущения, что мы находимся под их пристальным присмотром и они строго будут судить любую нашу немощь, любое отклонение от максимально строгой аскетической жизни. От ощущения, наконец, что, читая их советы и наставления, мы раз и навсегда лишаемся права на утешение, на сострадание, на какие бы то ни было личные планы или интересы. Чудно звучит? Но на самом деле очень часто дело обстоит именно так.
Мы боимся строгости святых отцов, между тем они пишут прежде всего о постепенности и посильности подвигов
Я полагаю, что объясняется такая трактовка святоотеческих творений достаточно просто: сегодня мало людей, которые умеют вдумчиво вчитываться в текст (не говорю уже – читать между строк), большинство обращает внимание исключительно на то, что выделяется особенно ярко, рельефно. А это, как правило, и есть повествования о сверхъестественных подвигах, о полной безжалостности к себе, о жизни беспримерно суровой, исполненной лишений и тяжких трудов. Но есть, без сомнения, то, что, возможно, не столь бросается в глаза, однако для нас в нашем наличном состоянии куда важнее: это, условно говоря, многообразные свидетельства о том, что лествица, возводящая к небесам, начинается здесь, на земле, и первая ступень ее находится вровень с этой самой землей, так что положить начало восхождению совсем не сложно – это еще даже не труд, а всего лишь решение.
Приведу лишь несколько примеров такого рода – на самом деле их не счесть.
Как святитель Феофан Затворник советовал определять количество поклонов для своего келейного правила? «Положи столько поклонов, сколько нужно, чтобы твое тело утомилось»… А потом… «Отними от него некоторое количество и из оставшегося сделай для себя правило». Это как раз о постепенности, о мере, о посильном подвиге.
Авва Исаак Сирин, строжайший подвижник, так формулирует принцип «посильного делания»:
«Если не безмолвствуешь сердцем, безмолвствуй по крайней мере языком. Если не можешь держать в порядке свои помыслы, то хотя чувства свои сделай благоустроенными. Если не один ты мыслию своею, то будь один хотя телом своим. Если не можешь потрудиться телом своим, поскорби хотя мысленно. Если не можешь бодрствовать стоя, то бодрствуй сидя или лежа на ложе твоем. Если не можешь поститься в продолжение двух дней, постись по крайней мере до вечера. А если не можешь и до вечера, то остерегайся пресыщения. Если не непорочен ты сердцем своим, то будь непорочен хотя телом. Если не плачешь в сердце своем, то по крайней мере облеки в плач лице свое. Если не можешь миловать, то говори, что ты грешен. Если ты не миротворец, то не будь хотя любителем мятежа.
«Если не можешь миловать, то говори, что ты грешен. Если ты не миротворец, то не будь хотя любителем мятежа»
Не можешь стать рачительным – по крайней мере в образе мыслей своих будь не как ленивый. Если ты не победитель, то не превозносись мыслию пред подчиненными. Если не в состоянии заградить уста осуждающему друга своего, то по крайней мере остерегись вступать с ним в общение».
То есть если не можешь делать великого, то начинай с малого, не пренебрегай тем, что для тебя возможно, это главное, это – фундамент, на котором все зиждется.
А вот изумительный совет преподобного Варсанофия Великого игумену обители авве Сериду, когда тот решил изменить устав общежития в сторону большей его строгости:
«Сын мой! И тебе говорю и брату Иоанну: прежде сего вам было уже писано о долготерпении, и теперь повторю: сбивай молоко, и будет масло; если же стиснешь руку на сосце, выйдет кровь (Притч. 30: 33). И еще святой апостол Павел говорит: бых Иудеем яко Иудей, да Иудеи приобрящу и проч. (1 Кор. 9: 20). А ниже он же говорит: всем бых вся, да всяко некия спасу (1 Кор. 9: 22). Если кто хочет согнуть дерево или виноградную лозу наподобие обруча, то сгибает постепенно, и они не переламываются; если же погнет вдруг и сильно, то (дерево) тотчас ломается. Разумей, что говорю».
Замечательно разрешает он и вопрос о том, как быть, когда человек настойчиво просит у тебя то, без чего ты не можешь обойтись, убеждая отшельника в том, что он смело может отвечать: просимого у него нет – ведь его и правда нет для того, чтобы отдать, есть – только для того, чтобы пользоваться самому.
И другое важнейшее наставление принадлежит ему же:
«Если видишь, что кто-то упал в яму и просит о помощи, не протягивай ему руку – протяни ему посох. Если он захочет выбраться, ты поможешь ему; если же он, наоборот, будет тащить тебя к себе, просто отпусти посох. А если ты подашь ему руку, он с легкостью стянет в яму и тебя».
Кто скажет, что эти советы неприменимы к нашей жизни, что они не исполнены снисхождения к немощи и несовершенству человеческому, что они не показывают глубочайшего знания… психологии?
Я уверен, что каждый, кто по-настоящему, не только теоретически, но и опытно познакомится с тем удивительным знанием человеческой души, которое мы находим у святых отцов, не заплутает и в дебрях многообразия психологии современной. И сможет найти в ней то, что, без сомнения, принесет ему пользу, послужит подспорьем в повседневной работе над собой. И точно так же сможет отсечь лишнее, с жизнью евангельской мало совместимое.
«Христос не ставил ультиматумы блудницам»: как работают православные психологи
«Афиша Daily» узнала, как православная психология смотрит на актуальные проблемы горожан, разводы, аборты и гомосексуальность, а затем отправила атеистов из редакции на консультацию к практикующим специалистам.
Православный психолог, психотерапевт, преподаватель курса пастырской психологии, директор консалтинговой компании
Кто такие православные психологи?
Православный психолог — это специалист православного мировоззрения, который понимает конфессиональные особенности и этические установки христиан, подбирает соответствующие методы работы и видит взаимосвязь психологических и духовных проблем. Хочу сказать сразу: духовных советов я не раздаю. Нельзя примерять роль «великого гуру» или «старца», хотя сами клиенты иногда этого ждут.
По светской профессии я бизнес-психолог, консультант по управлению персоналом и оптимизации бизнес-процессов. Я окончила психфак МГУ, прошла дополнительное обучение по психодраме, гештальт-терапии и другим методам психотерапии. Для того чтобы стать православным психологом, необязательно получать именно православное образование, хотя сейчас такие учебные заведения уже есть.
Православные психологи часто работают за пожертвования или бесплатно, но поскольку консультирование стало занимать более 80 процентов моего времени, я определила базовую стоимость часа, которая относительно московских цен невысока. При этом, если у кого-то кризисная и одновременно сложная в финансовом плане ситуация, я соглашаюсь на меньшую оплату или даже на бесплатное консультирование. Сейчас я зарабатываю существенно меньше, чем раньше, когда занималась в основном бизнес-консультированием.
Опасаются ли православные люди психологии?
Некоторые люди считают, что психологи конкурируют со священниками, борются с ними за души паствы. Другие боятся, что их могут загипнотизировать. И еще каких-то восемь лет назад мне регулярно приходилось объяснять, что психология — это не сатанизм. Самое крупное заблуждение — православному человеку психология не нужна, она якобы для неверующих. Я всегда говорю: если у человека не решены внутренние конфликты, есть застарелый невроз, то к духовной жизни у него приступить не получится. Иногда невротизированные люди с агрессивной моделью поведения обличают еретиков, громят выставки и выдают картину совершенно неадекватной нехристианской злобы.
Кого не станет консультировать православный психолог?
Психолог, который выбирает себе клиентов исключительно по конфессиональному признаку, не психолог. Но если какие-то жизненные установки совершенно несовместимы с базовым христианским мировоззрением, я просто понимаю, что мне как верующему человеку будет сложно найти с этим клиентом взаимопонимание. Психолог должен обсуждать открыто свою позицию и вместе с клиентом решать, есть ли смысл работать дальше.
Например, я бы не стала консультировать мужчину, который обратился с вопросом, как ему лучше снимать девушек на одну ночь. Но я бы спросила, зачем ему это и что его пугает в длительных отношениях. Возможно, так мы бы вышли на его реальные проблемы.
Что будет делать православный психолог, если к нему придет гомосексуал?
Человек не выбирает сексуальную ориентацию, поэтому с догматической точки зрения проблема не в ней. Грехом церковь считает именно практику гомосексуальных отношений. В таких случаях я спрашиваю, зачем человек пришел ко мне: если с внутренним конфликтом между верой и ориентацией, с этим я работаю, помогая клиенту найти приемлемый для него выход.
Один из вариантов — пожизненное воздержание. С одной стороны, это звучит жестоко, но с другой — в церкви многие категории людей призваны к сексуальному воздержанию. Например, все не состоящие в браке люди, вдовы и вдовцы, не вступившие в повторный брак. Но и с духовной, и с психологической точки зрения это должен быть личный выбор. Я считаю недопустимым требовать воздержания от другого человека. Если мы обратимся к Священному Писанию, то увидим, что Христос не ставил ультиматумы ни одной из блудниц, с которыми он общался.
Часто гомосексуалы приходят с тем, что свою ориентацию они считают грехом, у них появляется ощущение богооставленности, отчаяния. Я говорю, что могу помочь справиться с отчаянием, но переделать ориентацию еще не удалось никому. В этом, кстати, я расхожусь с консервативной частью наших церковных кругов, потому что они склонны отвергать таких людей. Но я верю в просвещение.
Как поступает православный психолог, если клиент хочет решить вопрос методом, который не принимает христианство?
Отговорить — значит, принять на себя ответственность за судьбу другого. А это неправильно и даже жестоко по отношению к взрослому и обладающему свободной волей человеку.
Если бы ко мне пришла женщина, которая собирается сделать аборт, я бы помогла ей разобраться в себе и в ситуации, чтобы она приняла взвешенное решение. Любой православный психолог имеет на этот счет совершенно определенную собственную позицию, о которой стоит предупредить клиентку.
Если женщина уже сделала аборт, это не значит, что у нее нет шанса на прощение Бога. Пока человек жив, шанс есть всегда. Это одна из основ аскетики — отделять грех от грешника. Грешника надо любить, а грех — ненавидеть. Если человек не понимает, что его поступок — грех, то нужно просто зафиксировать разницу понимания, проговорить ее вслух и работать дальше в той парадигме, которая не противоречит взглядам терапевта.
Священникам тоже нужны психологические консультации?
У священнослужителей те же личностные и семейные проблемы, и нередко им не с кем посоветоваться. Кроме того, у них случается профессиональное выгорание, но они редко обращаются с этим к профессионалам. Считается, что священнослужители должны решать эти проблемы не в душевном, то есть психологическом, а в духовном ключе, обсуждая, например, проблемы со своими духовными отцами, но, к сожалению, они есть далеко не у каждого.
Что такое религиозные травмы?
Люди приходят в церковь по разным причинам: хотят обрести душевный покой, избавиться от неврозов, почувствовать Божью благодать. Часто им не хватает того, что в психологии называется безусловным принятием, то есть веры в то, что их может кто-то любить просто так. Люди идут за этим в церковь, а сталкиваются с тем, что им ставят условия, в том числе священнослужители — иногда так же жестко, как родители, мужья, жены, начальники, но только теперь это все считается духовным, освященным авторитетом церкви. Из-за этой жестокости нередко рушатся идеалы — и травма человека не лечится, а только усугубляется.
Возвращаться или не возвращаться после этого в церковь — выбор человека. Даже Господь не посягает на свободу воли, а тем более психологу не подобает этим заниматься. В случае религиозной травмы основные задачи психолога — помочь человеку преодолеть травмирующие обстоятельства и обрести необходимую устойчивость. Иногда такой уход и переосмысление приводит к сознательному приходу в церковь: человек идет уже к Богу, а не за решением своих психологических проблем.
Есть ли среди православных психологов мошенники?
Шарлатана от настоящего психолога отличить нетрудно. Во-первых, стоит обратить внимание на то, насколько человек категоричен. Если он навязывает свое мнение, значит, это, скорее всего, не очень хороший психолог. Еще можно посмотреть, что человек пишет у себя в соцсетях. Во-вторых, насторожиться следует, если вы видите, что человек не разграничивает зону ответственности психолога и священнослужителя. Если психолог дает советы исцеляться постом, молитвой и паломничеством по святым местам — это не психолог. Третье — надо посмотреть, как он договаривается о результате. Некоторые псевдопсихологи считают, что раз человек пришел, значит, надо его воцерковлять, хочет он того или нет.
Что православные психологи думают о депрессии?
То, что депрессия и уныние одно и то же, — страшное заблуждение. Тут важна дифференциальная диагностика, потому что это разные состояния. Если подойти с аскетической точки зрения, то уныние — это болезнь воли, а депрессия — это с научной точки зрения нарушение баланса нейромедиаторов. Также состояние депрессии для человека неприятно и неестественно. А уныние, как и любая страсть, поначалу даже приятно: «А не пойти ли мне потупить, порасслабляться?» Бывает и бодрое уныние — когда человек вроде и занят, но какой-то ерундой.
Для начала надо исключить или подтвердить депрессию. Я всегда объясняю священникам опасность депрессии, а также опасность приложения к ней всех аскетических средств, которые рекомендованы для уныния. Если человеку с клинической депрессией советовать больше поститься, молиться и усугублять аскетические подвиги, его расстройство будет прогрессировать — причем очень быстро и с увеличением риска суицида. Кстати, это понимают даже те священники, которые психологию не любят. Я им рассказываю о симптомах и говорю, что если хотя бы часть из них есть, ваша задача — деликатно, тактично отправить человека к психиатру. Господь, конечно, силен, он творит чудеса, но если у человека аппендицит, можно молиться и ждать его исцеления, а можно взять и вызвать скорую.
Атеисты из «Афиши Daily» идут к православному психологу
Мы решили проверить, как работает православная психотерапия на практике, поэтому отправили атеистов из редакции поговорить с разными православными психологами о своих проблемах.
Своего сеанса я ждала час — к православному психологу Светлане Азарьевне Швецовой пришел человек с «реальной проблемой», и свою нереальную я обдумывала самостоятельно, сидя на лавочке у храма Воскресения Христова. Светлана Азарьевна консультирует индивидуально и ведет групповые приемы в трапезной этого самого храма у метро «Семеновская», а параллельно преподает в Российском православном университете святого Иоанна Богослова.
Перед встречей я почитала, о чем обычно говорят в первый раз (о семье, учебе, работе — о предыстории), как правильно формулировать проблему (никак, точнее — как хотите, так и формулируйте, задача психолога — услышать вас), чем в идеальном мире должен закончиться час беседы (планом работы на будущее). Поняла, что огромных проблем у меня нет или я их не вижу, но обсудить есть что. Доверие у меня устроено так: незнакомому человеку я могу рассказать такое, что даже наедине с собой сформулировать не могу, — поэтому все точно должно было пройти хорошо.
Первый вопрос — что я чувствую, прождав час встречи, на которую я пришла вовремя, — немедленно вызвал симпатию, а вот резкий переход на «ты» после моего ответа, напротив, оттолкнул. Психолог несколько раз упомянула, что наш прием — игровой, поэтому говорить о серьезном расхотелось. Это даже не было неприятно — все были в курсе эксперимента. Мы обсудили мой возраст, образование и семью — Светлана Азарьевна аккуратно записывала все на бумагу и рисовала схемы родственных связей. Пыталась применить ко мне эффект Зейгарник — я сказала, что не понимаю, что это такое, и она подробнейшим образом объяснила, что это феномен запоминания незавершенных действий: то, что мы успешно закончили, мы забываем скорее, чем то, что не удалось завершить. Единожды упомянула святых отцов, на чьей мудрости вроде как и основана православная психология, — без назиданий и давления, так же просто, как могла бы сослаться на Юнга. Внимательно слушала и задавала вопросы, но вот искать ответы не помогала. Возможно, я должна была додуматься до чего-то сама, но у меня не получилось ни за пять лет до этого приема, ни за те полчаса, что он шел. Мы поговорили обо всем понемногу, и, кажется, запретных тем на такой консультации нет в принципе.
А ближе к концу встречи мы начали ходить по кругу. Разные формулировки одного и того же вопроса наводили меня на самоочевидный ответ, но я его нарочно не озвучивала — он же очевидный, а я пришла за другим, который не могу найти сама. Скоро это, видимо, надоело и психологу. Она — уж так мне показалось — со снисходительной улыбкой постановила, что я «добрый и светлый человечек с высоким уровнем надежды», поэтому «все будет хорошо».
Это был (не считая комичного опыта во время обучения за границей) мой первый поход к психологу, и это притом что я обожаю уберизированные сервисы записи куда угодно через приложение — от массажиста до гинеколога. У меня перед глазами — примеры друзей, и отчаявшихся, и оживших после терапии, и попробовать на себе, конечно, хочется. Если бы такой сервис придумала и запустила РПЦ, я бы пошла не раздумывая. Как по мне, ничем православный психолог от неправославного не отличается — все они иногда опаздывают.
Недавно я получил психологическое образование, поэтому мне было особенно интересно посмотреть, как работают мои православные коллеги. За последние несколько лет я периодически работал с психологами-консультантами, преимущественно это были специалисты, занимающиеся транзактным анализом и гуманистической психологией. Если говорить простыми словами, то наша работа была нацелена на то, чтобы научить меня выстраивать внутренний диалог и четко разделять понятия «я хочу» и «мне нужно».
Не могу сказать, что подход психолога Михаила Леонидовича Котляревского серьезно отличался. Как мне показалось, в его случае «православный» — это не столько о парадигме, в которой он работает, сколько о клиентах: преимущественно Михаил работает с верующими, воцерковленными людьми.
Мой опыт показывает, что с консультантом надо совпасть: психолог должен быть тебе приятен, чтобы ты мог по-настоящему работать с ним. В нашем случае этого не случилось — мне было крайне неудобно обсуждать с Михаилом свои проблемы. Это связано не столько с его профессионализмом или каким-то особенностями подхода, сколько с простыми человеческими различиями.
Наш сеанс проходил в шумном и многолюдном кафе «Грабли» на Пушкинской — это очень мешало беседе, так как слушать и говорить было довольно сложно. В нашей беседе я не заметил каких-то элементов проповеди. Михаил в своей работе в первую очередь опирается на какие-то базовые гуманистические принципы и старается сочетать подходы различных психологических течений. По словам православного консультанта, вне зависимости от степени религиозности человек должен сам выстраивать внутренний диалог и понимать, что ему по-настоящему важно. Церковь должна выступать не контролирующими органом, который говорит, что делать человеку, а скорее другом и советником.
Мы обсуждали проблему одиночества, которая для меня довольно значима. Так как наша встреча была первой и к тому же отчасти вынужденной (все-таки это был редакционный эксперимент), нам не удалось детально поработать с моим запросом, зато Михаил рассказал несколько историй своих клиентов. Например, с ним работала пожилая женщина, которая была подвержена депрессии, вызванной одиночеством. В ходе работы консультанту удалось сместить фокус ее внимания с собственных проблем, которые решить не представлялось возможным, на проблемы других. Пенсионерка начала помогать в организации паломнических туров и через это смогла побороть ощущение оставленности и ненужности.
Мне кажется, что к православному консультанту определенно стоит обращаться в тех случаях, когда религиозные убеждения вступают в конфликт с желаниями и окружающей действительностью. По словам Михаила, часто верующие люди отдают священникам роль родителей, которые диктуют им, что делать, хвалят их или наказывают. И многие священнослужители подхватывают эту роль.