Правда ли что цветаева бросила детей
«Талантливое чудовище»: почему Цветаева не любила младшую дочь и не спасла её от тяжёлой смерти?
Фотограф, человек кино и искусства
Время на чтение: 8 минут
Если вы выросли в больших семьях, то наверняка в детстве хотя бы раз спорили с братьями и сёстрами, кого родители любят больше. Обычно матери и отцы с одинаковой теплотой относятся ко всем детям, или тщательно скрывают свои чувства к определённому ребёнку. Но у Цветаевой это скрыть не получилось — теперь каждый знает, какую свою дочь она любила больше, а какую оставила погибать в муках.
Было ли это ужасной жестокостью или единственно возможным вариантом? Разберёмся в этой статье.
Ненависть к одной и безоговорочная любовь к другой
Великая русская поэтесса Марина Цветаева была не только эмоционально чёрствой по жизни, но и прежде избалованной и окружённой прислугами. Она просто не умела проявлять заботу к другим и не особо любила детей: однажды на ужине с друзьями она уколола чужую малышку иголкой, чтобы та не трогала её туфли.
«Почему я люблю веселящихся собак и не выношу веселящихся детей?!», — как-то восклицала она в своём дневнике.
Вот и стала девушка матерью… своеобразной. До сих пор современники ведут споры о её добропорядочности и любви к дочерям. Впрочем, гадать долго не приходится — страницы дневников женщины буквально сами кричат о ненависти к одной из своих наследниц.
Негативные чувства выражались и в поступках.
«Ужасно жалко ребёнка — за два года земной жизни ничего кроме голода, холода и побоев», — писала Магдана Нахман о жизни маленькой мученицы, на которую у матери не хватило любви.
Но несчастной стала лишь одна малышка, так как свою старшую дочь Ариадну прозаик безмерно обожала, особенно в младенчестве: в первые годы жизни малышки, страницы молодой матери пестрели восторженными фразами о ней. Каждую неделю Марина Ивановна пересчитывала все зубы дочки, все слова, которые она знает, описывала, что она умеет делать и чем превосходит остальных детей.
А описывать было что. Аля (так её сокращённо называли в семье) была под стать своим гениальным родителям. С ранних лет вела дневники, постоянно читала, выражала интересные мысли по разным вопросам и даже писала стихи — некоторые из них поэтесса напечатала в одном из своих сборников.
Молодая мать была абсолютно уверена в способностях своего первенца:
«Как ты себе представляешь Алю в будущем? Какова должна быть нормальная дочь Серёжи и меня. И вы ещё думаете, что у вас может быть нормальная дочь. Она, конечно, будет поразительным ребёнком… К двум годам она будет красавицей. Вообще я ни в её красоте, ни уме, ни блестящести не сомневаюсь ни капли… Аля нисколько не капризна, — очень живой, но «лёгкий» ребёнок», — писала она о ней.
«Я никак не могу её любить» — поэтесса-зверь
По её цитатам можно понять, что у Марины были слишком завышенные ожидания на детей: она хотела, чтобы они выросли уникальными, необычными и одарёнными, как сама она. И если Аля этому соответствовала, то, не заметив гениальности Иры, мать на неё озлобилась. В итоге Цветаева махнула на вторую дочь рукой, почти о ней не заботилась и ничего в неё не вкладывала. Относилась как к животному — с которыми, кстати, поэтесса регулярно сравнивала всех детей.
Например, когда из дома нужно было отойти, а оставшаяся в квартире еда должна была остаться нетронутой, поэтесса привязывала маленькую Иру к стулу или «к ножке кровати в тёмной комнате» — а то однажды девочка за недолгую отлучку мамы успела съесть целый кочан капусты из шкафа.
На малышку почти не обращали внимания, а от друзей семьи и вовсе чуть ли не скрывали. Как-то Вера Звягинцова рассказывала:
«Всю ночь болтали, Марина читала стихи… Когда немного рассвело, я увидела кресло, всё замотанное тряпками, и из тряпок болталась голова — туда-сюда. Это была младшая дочь Ирина, о существовании которой я до сих пор не знала».
К дочкам поэтесса проявляла и разную терпимость: если Але в младенчестве она прощала порчу обоев, поедание извёстки со стен, купание в помойном ведре и баловство со «спичечными и гадкими папиросными коробками», то Иру, которая в том же возрасте могла часами напевать одну и ту же мелодию, а в приюте биться головой о стены и пол и постоянно покачиваться, женщина считала недоразвитой.
Ира плохо обучалась новому — значит, глупа. Аля отказалась ходить в школу — значит, слишком для неё умна. Так, видимо, и считала молодая мать исходя из её записей о старшей:
«Мы её не заставляем, надо, наоборот, приостановить развитие, дать ей возможность развиться физически… Я ликую: спасена! Аля будет читать про Байрона и Бетховена, писать мне в тетрадку и «развиваться физически» — всё, что мне нужно!».
Но, хоть Алю Марина и любила больше, к ней она тоже порой чувствовала нездоровую ревность и злость:
«Когда Аля с детьми, она глупа, бездарна, бездушна, и я страдаю, чувствую отвращение, чуждость, никак не могу любить», — писала о ней.
Сдала собственных детей в приют, так как не хотела работать
Сложные постреволюционные годы. Голод. Переводчице не раз предлагали помощь, но она не могла её принять из-за гордости. Хотя помощь была нужна: денег не было, как и возможности заработать. Муж пропал.
«Я больше так жить не могу, кончится плохо. Спасибо за предложение кормить Алю. Сейчас мы все идём обедать к Лиле. Я – нелёгкий человек, и моё главное горе – брать что бы то ни было от кого бы то ни было… С марта месяца ничего не знаю о Серёже… Муки нет, хлеба нет, под письменным столом фунтов 12 картофеля, остаток от пуда «одолжённого» соседями — весь запас. Живу даровыми обедами (детскими)», — писала девушка в письме Вере Эфрон.
Хотя, говорят, на самом деле возможность работать была, или был вариант хотя бы продавать драгоценности на рынке, но ведь поэтесса никак не могла себе позволить заниматься «скучным делом» или унижаться на ярмарке, как какая-то мещанка!
Чтобы не дать дочкам умереть от голода, поэтесса выдаёт их за сирот, запрещает им называть её мамой и временно сдаёт в приют. Конечно, изредка она навещает девочек и приносит им сладости, но именно в тот период появляется первая трагичная запись об Ирине: «Я никогда её не любила».
Болезни девочек: спасение любимой и страшная гибель ненавистной дочки
В приюте Ариадна заболела малярией. Тяжело: с лихорадкой, высокой температурой и кровавым кашлем. Марина регулярно навещала дочь, кормила её, выхаживала. Когда во время таких визитов у прозаика спрашивали, почему она хотя бы немного не угостит маленькую, она чуть ли не приходила в ярость:
«Делаю вид, что не слышу. — Господи! — Отнимать у Али! — Почему Аля заболела, а не Ирина. », — писала она в своих дневниках.
Слова были услышаны судьбой: вскоре заболела и Ирина, тоже малярией. Вылечить обеих было женщине не по силам — пришлось выбрать только одну. Безусловно, счастливицей оказалась именно Аля: ей мама приносила лекарства и сладости, а вот её сестру продолжала не замечать.
В тот период ещё очевиднее стало отношение Цветаевой к младшей дочери: порой она проявляла к ней не только равнодушие, но и какое-то отвращение. Особенно острым это чувство стало после жалоб на то, что двухлетняя Ирочка всё время кричит от голода.
Об этом в письмах сообщала и семилетняя Аля:
«У Вас я ела лучше и наедалась больше, чем у этих. О мама! Если бы Вы знали мою тоску. Я не могу здесь жить. Я не спала ни одной ночи ещё. Нет покою от тоски и от Ирины. Тоска ночью, и Ирина ночью. Тоска днём, и Ирина днём. Марина, я в первый раз в жизни так мучаюсь. О как я мучаюсь, как я Вас люблю».
Марина разозлилась на Иру: «При мне она пикнуть не смела. Узнаю её гнусность». Напомним, что малышке тогда ещё и трёх лет не исполнилось — какая может быть гнусность?
Когда Марина пришла забирать любимую дочку (единственную, ведь младшую она так и оставила погибать в приюте), ей передали все письма семилетней Ариадны. В них девочка ежедневно описывала, как невыносимо Ира кричит от голода, и как она испражняется на кровать из-за постепенного отказа органов. От матери к Але тоже передалась ненависть к младшей сестре, которую она порой выплёскивала на бумаге:
«Я Ваша! Я страдаю! Мамочка! Ирина сегодня ночью обделалась за большое три раза! Она отравляет мне жизнь».
Цветаеву вновь возмутила «гнусность» ребёнка, и она лежащую в муках Иру так ни разу не навестила, не передала ей даже кусочек сахара или ломтик хлеба, который мог бы облегчить страдания. Вскоре Марина услышала ожидаемые слова «Ваш ребёнок умер от голода и тоски». Женщина на похороны не пришла.
Как сложилась судьба Ариадны
Ариадна была одарённым человеком, но её талантам так и не суждено было раскрыться в полной мере – значительную часть своей жизни Ариадна Сергеевна Эфрон провела в сталинских лагерях и сибирской ссылке.
Когда её реабилитировали, ей к тому времени исполнилось уже 47 лет. У Ариадны было больное сердце, она пережила неоднократные гипертонические кризы ещё в молодости.
На протяжении 20 лет после освобождения из ссылки дочь Цветаевой занималась переводами, собирала и систематизировала литературное наследие своей матери. Ариадна Эфрон умерла летом 1975 года на 63 году жизни – от обширного инфаркта.
Что подарить подруге?
Подарочный сертификат! Его можно подарить любимому человеку или использовать самому.
А еще мы каждый месяц разыгрываем сертификат на 3000 руб. среди новых подписчиков на Email. Подпишись!
Выбрать сертификат в магазине
baltvilks
Saltus Solaris
Non multa, sed multum
Обыватель при встрече с искусством всегда склонен совершать две ошибки. Он, во-первых, отождествляет творцов с героями их произведений, а во-вторых, обожествляет и превозносит любого человека, имеющего отношение к высокой литературе, живописи, музыке. И эти две наклонности мешают обычным людям наслаждаться искусством. Потому что они не хотят верить, что талант и мораль несовместимы.
Она в первые послереволюционные годы работала в разных советских структурах: то в Наркомате по делам национальностей, фактически — органе цензуры, то в Наркомпросвещения. Получала какую-никакую зарплату. Много и плодотворно писала стихи, пьесы. Участвовала в поэтических вечерах, ходила в гости, заводила хорошие знакомства. Младшую дочь при этом запирала дома, привязав к ножке кровати. Старшую часто ссылала к тётке. Ирина от недоедания медленно развивалась, почти не говорила, чем очень раздражала тщеславную Цветаеву. В 1919 году она отдаёт детей в приют. Подбрасывает, как беспризорников. Не приезжает к ним — работает. В конце концов её вынуждают навестить дочек. Заведующая приютом рассказывает Цветаевой, как дочь Ирина всё время кричит от голода, на что мать оставляет в дневнике запись:
«Ирина, которая при мне никогда не смела пикнуть. Узнаю ее
гнусность». Цветаева приносила немного еды только старшей дочери. Персонал просил кормить и младшую. На что поэт снова пишет в дневнике:
«“А что ж вы маленькую-то не угостите?” Делаю вид, что не слышу.—
Господи! — Отнимать у Али! — Почему Аля заболела, а не Ирина. »
Она очень любила дочь Ариадну. Однако с двух до четырёх её лет Цветаева почти безотлучно проживала со своей любовницей Софьей Парнок.
Марина Цветаева с дочерью Ариадной (ее поэтесса голодом не уморила, но зато «блаородно» подставила чекистам в качестве наживки).
Порченные девки, любовный квинтет и гей-бордель.
Мы все пали жертвой усвоенных ещё в школе строк о том, что «гений и злодейство — две вещи несовместные». Всего этого нам ни в школах, ни в университетах не рассказывают. Потому большинство людей воспринимают поэтов, писателей и художников небожителями. Знать правду обычный человек не хочет, потому что не сможет от неё отстраниться и смотреть не на автора, а на искусство. Как не может он порой и понять природу художественного вымысла. Благочестивого семьянина Набокова обыватель считает педофилом, скромного журналиста Паланика — садистом.
А правда в том, что автор и литература не всегда одинаково красивы. Талант и даже гений выпадают случайно. И даже если дар достался хорошему человеку, слава и деньги вполне способны его испортить. Поэтому людям, не умеющим абстрагироваться от личности автора, лучше не читать биографических монографий и ограничиться краткой справкой. Потому что, узнав однажды о подлости или слабости любимого автора, иной читатель уже никогда не сможет получать удовольствия от литературы, созданной бесчестным человеком.
Лёгкая биография, не обременяющая литературного наследия, должна выглядеть так:
Кстати, вот еще один материал о Цветаевой из моего журнала. На этот раз даже несколько жалостливый.
Цветаева, Марина Ивановна — Википедия. (убийство своей дочери).
Цветаева о смерти дочери.
В том же посте я обещал написать полный доклад для википедии, с ссылками на достоверные источники и с соблюдением правил википедии. У меня это получилось, я написал первую статью про Ирину Сергеевну Эфрон (чего не сделал ни один Цветаевский биограф) и отредоктировал главу про Арианду Сергеевну Эфрон. Вот результаты голосования:
К моему большому сожалению статья предлагается к удалению по распоряжению кого то из администрации вопреки рейтингу: Википедия:К удалению/30 января 2018. Предпологаю, что раз писатель великий, то не надо копать его прошлое.
Эта статья предлагается к удалению.
Пояснение причин и соответствующее обсуждение вы можете найти на странице Википедия:К удалению/30 января 2018.
Пока процесс обсуждения не завершён, статью можно попытаться улучшить, однако следует воздерживаться от переименований или немотивированного удаления содержания, подробнее см. руководство к дальнейшему действию.
Не снимайте пометку о выставлении на удаление до окончания обсуждения.
Шанс удаления довольно велик, Цветаевцы грызут мне горло. Но надежда еще есть. Тем не менее статья существует и я публикую ее внизу на случай удаления. Это делается не ради мести поэтесе, а ради возможности узнать правду и прочитать достоверную информацию. Хочу выразить большую благодарность wyradhe ( http://serebro.livejournal.com/406481.html )
написавшим в интернет ру первую работу в этой сфере.
Ирина Сергеевна Эфрон (13.04.1917-15(16?).02.1920) – дочь Марины Ивановны Цветаевой.
В 1917 году Ирина Эфрон родилась в Москве (1). Ее мать известная русская поэтесса Марина Цветаева. Отец – Сергей Яковлевич Эфрон: публицист и литератор, впоследствии агент НКВД. Об Ирине Эфрон на сегодняшний день в основном известно из дневников и писем Цветаевой и ее знакомых. В своих воспоминаниях артистка Гринева-Кузнецова (2) описывает Ирину как девочку наделению талантом к пению:
«Я заглядываю в первую (три шага от входа) комнату: там кроватка, в которой в полном одиночестве раскачивается младшая дочь Марины – двухлетняя Ирочка. Раскачивается – и напевает: без каких-нибудь слов – только голосом, но удивительно осмысленно и мелодично».
Мелодичность голоса Ирины так же упоминаются в воспоминаниях Веры Звягинцевой. Однако по записям самой Марины Цветаевой девочка страдала отставанием в развитии, что подробно описывает в своем дневнике:
Однако это запись могла быть связана с меньшей любовью к младшей дочери со стороны Цветаевой:
Сахар и кровь! Содрогаюсь.
— «Это ничего, Алечка, это от кашля такие жилки лопаются».
Несмотря на жар, жадно ест.
— «А что ж Вы маленькую-то не угостите?» Делаю вид, что не слышу.— Господи! — Отнимать у Али! — Почему Аля заболела, а не Ирина. — (4)
До прибытия в приют, Ирина жила вместе с матерью в доме на Борисоглебском переулке (дом № 6, стр. 1). (5). Отец Эфрон Сергей Яковлевич учувствовал в Белом движении и дома отсутствовал. (6) Ирина росла отстающей в развитии, что могло быть обусловлено недоеданием, холодом и отсутствием надлежащего ухода, и отсутствием любви со стороны матери. Из воспоминаний русской поэтессы Веры Клавдиевны Звягинцевой (7):
«Всю ночь болтали, Марина читала стихи. Когда немного рассвело, я увидела кресло, все замотанное тряпками, и из тряпок болталась голова – туда-сюда. Это была младшая дочь Ирина, о существовании которой я до сих пор не знала. Марина куда-то ее отдала в приют, и она там умерла» (8)
Это так же подтверждает Швейцер Виктория, биограф Марии Цветаевой. В своей книги “Марина Цветаева” она пишет:
Среди знакомых не было секретом отношение Цветаевой к младшей дочери. Н. Я. Мандельштам говорила мне, как были потрясены они с Мандельштамом, когда Цветаева показала им, каким образом она привязывала Ирину «к ножке кровати в темной комнате». (9)
Ирина находилась в антисанитарных условиях, что так же препятствовало развитию. В своей книги Виктория Швейцер пишет воспоминания младшей сестры Марины Цветаевой (10)
Анастасия Цветаева вспоминала, как, вернувшись весной 1921 года в Москву после четырехлетнего отсутствия, она ужаснулась тому запустению, беспорядку и грязи, которыми зарос дом сестры. Воспользовавшись ее отсутствием, она начала приводить все в порядок; мыть, чистить, гладить. И вместо благодарности услышала от вернувшейся домой Марины: «Мне это совершенно не нужно. Не трать своих сил!» (11)
14/27 ноября 1919 года Цветаева с помощью третьих лиц отдает Ирину и Алю Эфрон в приют Кунцево как сирот. (12).
Цветаева сдала дочерей в приют из-за тяжелого материального положения. Работать Марина Цветаева не шла, как она пишет в связи с творческой деятельность:
28-го ноября 1919 г.— продолжение.
Меня презирают — (и в праве презирать) — все.
Служащие за то, что не служу, писатели зато, что не печатаю, прислуги за то, что не барыня, барыни за то, что в мужицких сапогах (прислуги и барыни!)
Кроме того — все — за безденежье.
1/2 презирают, 1/4 презирает и жалеет, 1/4 — жалеет. (1/2 + 1/4 + 1/4 = 1)
А то, что уже вне единицы — Поэты! — восторгаются. (14)
В виду писательской деятельности Цветаева так же не стала торговать антиквариатом и вещами из ее дома (15) на Сухаревке, где спекулянты перепродавали скупленное имущество (16). Об этом своих воспоминаниях Цветаева пишет:
МЦ, 26-го дeкaбpя 1919 г., ст. ст.
«Я так мало женщина, что ни разу, ни разу мне в голову не пришло, что от голода и холода зимы 19 года есть иное средство, чем продажа на рынке». (17)
Жизнь в приюте Ирины Эфрон была довольно тяжелой и длилась до конца ее смерти. Заведующая приютом 24 ноября сообщает Цветаевой, что двухлетняя Ирина в приюте кричит от голода. Цветаева не желая показывать свое родство, называет себя крестной. Из записей Цветаевой:
Я, почти радостно: —«Ну, я же всегда говорила! Не правда ли, для 2 1/2 л она чудовищно-неразвита?»
— «Я же Вам говорю: дефективный ребенок. Кроме того, она всё время кричит. Знаете, были у меня дети-лгуны, дети, к ые воровали»…
— «Но такого ребенка Вы еще не видали?»
— «Никогда».— (Тирада о дефективности, при чем мы обе — почему-то — сияем.)
— «Вы не мешаете ей писать?»
— «Нет, почему? Она пишет, читает, ну а вчера поплакала немножко. Она читала книжку, рядом другая лежит, подошел мальчик — неграмотный — тоже захотел посмотреть»…
(Бедная Аля! Это как если бы какой-нибудь солдат со Смоленского захотел «посмотреть» мою золотую, с золотым обрезом — без единой картинки! — Беттину!)
— «Ваша девочка там говорила мне, что Аля не ходит в школу»…
— «Да, да, мы ее не заставляем, надо, наоборот, приостановить развитие, дать ей возможность развиться физически»…
— «Ну, а Ирина. Она видно очень голодала, жалко смотреть. Но кричит? <Ирина, к я при мне никогда не смела пикнуть. Узнаю ее гнусность. (Примечание М. Цветаевой.) >— Скажите, чьи это, собственно, дети? Они брошены, чтоли в квартире? Они ничего не могут сказать»…
— «Да, да, я была знакома с их родителями. Я — крестная мать Али». (18)
Голод был связан с отсутствием еды в приюте. Карточки же на кашу выдаваемые советской властью для детей, Цветаева тратила на знакомых. Из дневника Цветаевой:
Сочельник (25 декабря по григорианскому календарю) 1919 г.— Госпиталь.
«Дома мечусь по комнате — вдруг понимаю, что еду сегодня же — забегаю к Б там отдать им рисовую сладкую кашу (усиленное детское питание на Пречистенке, карточки остались после детей) — в горло не идет, а в приюте дети закормлены — от Б тов на вокзал, по обыкновению сомневаюсь в дороге, тысячу раз спрашиваю, ноги болят (хромые башмаки), каждый шаг — мучение — холодно — калош нет — тоска — и страх — ужас». (19)
В записях Цветаевой написано, что в приюте дети закормлены. Однако из записи, сделанной ранее видно, что Марина Цветаева знает о голоде в приюте.
— «Ну, а Ирина. Она видно очень голодала, жалко смотреть. Но кричит? <Ирина, к я при мне никогда не смела пикнуть. Узнаю ее гнусность. (Примечание М. Цветаевой.) >— Скажите, чьи это, собственно, дети? Они брошены, чтоли в квартире? Они ничего не могут сказать»…(20)
Поэтому же поводу Цветаева редко навещала Ирину и Алю. В приюте Марину Ивановну считали крестной девочек, поскольку она назвалась их крестной, во время визитов. Из письма Али Эфрон видно, что девочки тяжело переносили разрыв с матерью:
Я Ваша! Я страдаю! Мамочка! Ирина сегодня ночью обделалась за большое три раза! Сегодня должна приехать Лидия Александровна. Ирина отравляет мне жизнь.
Вечная печальная бело-серая пелена снега! Печаль! Уж начинаю мечтать о елке. Топот детей, которых прогоняют с «верху». Мрачно в душе, не имеющей Вас. Всё приуныло. О приемная мать. Я Ваша! Я люблю Вас больше настоящей матери! — Виднеется дорога, по которой должен проехать заветный экипаж.
Марина! Я представляю себе наш милый дом. Печка, ведры, окаренки. Всё для нашей души. Прочла «Тысяча и Одна Ночь», читаю сейчас «Биографические рассказы».— Из жизни Байрона.— Думаю, что мне удастся еще поцеловать Вас. Правда? О как Вы были добры, что приняли меня. Дети дразнят Вас: — «Ноги-то у твоей мамы какими-то тряпками обвиты».— «Это не тряпки, а гетры, а у вас тряпки». Ирина каждую ночь по два по три раза делает за большое. Сплю с «Волшебным Фонарем». Конверт у меня сломала Лидия Константиновна. Я в глубоком горе. И еще оторвала у моего «Лихтенштейна» верхний листок с названием. Я несчастна. Сегодня я должна была идти в школу. Я отказывалась, говорила про Вас, но никто не слушал. Я сегодня завтракала с «младшими». Ирину и меня остригли. Я оставила прядь из моих волос Вам на память.
Написала уж письмо к Рождеству. Ирина выучила одно слово: «Не дадо.»— не надо. (21)
Судьбами Иры и Аси так же интересовались ближайшие родственники: Вера Эфрон, сестра Сергея Эфрона и тетка Ирины предлагала Цветаевой забрать детей. (22) Однако они не получили согласия Цветаевой, а сама поэтесса просила общую знакомую «удержать Веру от поездки за Ириной».
Такое же предложение поступало от второй сестры Эфрона, Лили Эфрон. Она собиралась взять Ирину в деревню, где она работала в Народном доме. Лили уверяла что сможет выходить Иру. Однако Цветаева тоже ей отказала. (23). В последствии после смерти Ирины, Марина Цветаева напишет, что знала о возможности Лили прокормить Ирину:
Ирина! — Я теперь мало думаю о ней, я никогда не любила ее в настоящем, всегда я мечте — любила я ее, когда приезжала к Лиле и видела ее толстой и здоровой, любила ее этой осенью, когда Надя (няня) привезла ее из деревни, любовалась ее чудесными волосами. Но острота новизны проходила, любовь остывала, меня раздражала ее тупость, (голова точно пробкой заткнута!) ее грязь, ее жадность, я как-то не верила, что она вырастет — хотя совсем не думала о ее смерти — просто, это было существо без будущего. (24)
О нежелании отдавать Ирину Эфрон из приюта Лили Эфрон упоминает художница Магда Нахман в своем письме, датированном 1920 к Юлии Оболенской:
«Я понимаю, огорчение Лили по поводу Ирины, но ведь спасти от смерти ещё не значит облагодетельствовать: к чему жить было этому несчастному ребёнку? Ведь навсегда её Лиле бы не отдали. Лиля затратила бы последние силы только на отсрочку её страданий. Нет, так лучше. Но думая о Серёже, я так понимаю Лилю. Но она совсем не виновата. Что это с Мих. С., Господи? Ничего не понимаю» (25)
В ночь с 25 ноября / 9 декабря 1919 на 26 ноября / 10 декабря 1919 года Аля в Кунцеве заболевает неясной лихорадкой, заведующая назначает ей на всякий случай постельный режим и вызывает врача. (26) Болезнь постепенно прогрессировала, в конечном счете привело к смерти в 15/16.02.1920.
Похороны проходили без присутствующих. В письме к Звегинцевым Цветаева пишет о том, что Ирина умерла от малярии:
«Москва, 7/20-го февраля 1920 г., пятница
У меня большое горе: умерла в приюте Ирина — 3-го февраля, четыре дня назад. И в этом виновата я. Я так была занята Алиной болезнью (малярия — возвращающиеся приступы) — и так боялась ехать в приют (боялась того, что сейчас случилось), что понадеялась на судьбу.
— Помните, Верочка, тогда в моей комнате, на диване, я Вас еще спросила, и Вы ответили “может быть” — и я еще в таком ужасе воскликнула: — “Ну, ради Бога!” — И теперь это совершилось, и ничем не исправишь. Узнала я это случайно, зашла в Лигу Спасения детей на Соб площадке разузнать о санатории для Али — и вдруг: рыжая лошадь и сани с соломой — кунцевские — я их узнала. Я взошла, меня позвали. — “Вы г жа такая-то? — Я. — И сказали. — Умерла без болезни, от слабости. И я даже на похороны не поехала — у Али в этот день было 40,7 — и — сказать правду?! — я просто не могла. — Ах, господа! — Тут многое можно было бы сказать. Скажу только, что это дурной сон, я все думаю, что проснусь. Временами я совсем забываю, радуюсь, что у Али меньше жар, или погоде — и вдруг — Господи, Боже мой! — Я просто еще не верю! — Живу с сжатым горлом, на краю пропасти. — Многое сейчас понимаю: во всем виноват мой авантюризм, легкое отношение к трудностям, наконец, — здоровье, чудовищная моя выносливость. Когда самому легко, не видишь что другому трудно. И — наконец — я была так покинута! У всех есть кто-то: муж, отец, брат — у меня была только Аля, и Аля была больна, и я вся ушла в ее болезнь — и вот Бог наказал.
— Никто не знает, — только одна из здешних барышень, Иринина крестная, подруга Веры Эфрон. Я ей сказала, чтобы она как-нибудь удержала Веру от поездки за Ириной — здесь все собиралась, и я уже сговорилась с какой-то женщиной, чтобы привезла мне Ирину — и как раз в воскресенье.
— Господа! Скажите мне что-нибудь, объясните.
У Али малярия, очень частые приступы, три дня сряду было 40,5 — 40,7, потом понижение, потом опять. Д ра говорят о санатории: значит — расставаться. А она живет мною и я ею — как-то исступленно.
Господа, если придется Алю отдать в санаторию, я приду жить к Вам, буду спать хотя бы в коридоре или на кухне — ради Бога! — я не могу в Борисоглебском, я там удавлюсь.
Или возьмите меня к себе с ней, у Вас тепло, я боюсь, что в санатории она тоже погибнет, я всего боюсь, я в панике, помогите мне!
Малярия лечится хорошими условиями. Вы бы давали тепло, я еду. До того, о чем я Вам писала в начале письма, я начала готовить сборник (1913 — 1916) — безумно увлеклась — кроме того, нужны были деньги.
И вот — все рухнуло.
— У Али на днях будет д р — третий! — буду говорить с ним, если он скажет, что в человеческих условиях она поправится, буду умолять Вас: м. б. можно у Ваших квартирантов выцарапать столовую? Ведь Алина болезнь не заразительная и не постоянная, и Вам бы никаких хлопот не было. Я знаю, что прошу невероятной помощи, но — господа! — ведь Вы же меня любите!
О санатории д ра говорят, п. ч. у меня по утрам 4—5°, несмотря на вечернюю топку, топлю в последнее время даже ночью.
Кормить бы ее мне помогали родные мужа, я бы продала книжку через Бальмонта — это бы обошлось. — Не пришло ли продовольствие из Рязани? — Господа! Не приходите в ужас от моей просьбы, я сама в непрестанном ужасе, пока я писала об Але, забыла об Ирине, теперь опять вспомнила и оглушена.
— Ну, целую, Верочка, поправляйтесь. Если будете писать мне, адресуйте: Мерзляковский, 16, кв 29. — В. А. Жуковской (для М. И. Ц ) — или — для Марины. Я здесь не прописана. А может быть, Вы бы, Сашенька, зашли? Хоть я знаю, что Вам трудно оставлять Веру.
Целую обоих. — Если можно, никаким общим знакомым — пока — не рассказывайте, я как волк в берлоге прячу свое горе, тяжело от людей.
И потом — Вы бы, Верочка, возвратили Але немножко веселья, она Вас и Сашу любит, у Вас нежно и весело. Я сейчас так часто молчу — и — хотя она ничего не знает, это на нее действует. — Я просто прошу у Вас дома — на час!
Однако в самом письме показания Цветаевой разняться. В письме писательница пишет, что собиралась взять Ирину, когда Аля полностью выздоровеет и что договорилась с некой «женщиной» о том, чтоб Ирину к ней привезли в воскресенье 9/22 февраля, когда она еще была больна. Так же там не указана правильная дата смерти. В последствии Цветаева посветит Ирине стих:
Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были — по одной на каждую —
Две головки мне дарованы.
Но обеими — зажатыми —
Яростными — как могла! —
Старшую у тьмы выхватывая —
Младшей не уберегла.
Две руки — ласкать — разглаживать
Нежные головки пышные.
Две руки — и вот одна из них
За ночь оказалась лишняя.
Светлая — на шейке тоненькой —
Одуванчик на стебле!
Мной еще совсем непонято,
Что дитя мое в земле. (28)
Осуждая Цветаеву в своем письме, датированном мартом 1920 Магда Нахман пишет к Юлии Оболенской:
“…Умерла в приюте Сережина дочь — Ирина — слышала ты? Михаил Соломонович под арестом — это на днях Вера писала. Лиля хотела взять Ирину сюда и теперь винит себя в ее смерти. Ужасно жалко ребенка — за два года земной жизни ничего кроме голода, холода и побоев…” (29)
3) ОБ ОТНОШЕНИИ М. ЦВЕТАЕВОЙ К ДОЧЕРИ ИРИНЕ
В СВЕТЕ УЧЕНИЯ СВ. ОТЦОВ
12) Марина Цветаева и её дочери. Часть 1 Ле Мур https://www.stihi.ru/2014/01/08/11056
16) Претерпевшие до конца,
21) Марина Ивановна Цветаева: Записная книжка № 7, 1919-1920 гг. Страница 3 http://tsvetaeva.lit-info.ru/tsvetaeva/zapisnye-knizhki/zapi.
25) Лина Бернштейн «Умерла в приюте Сережина дочь—Ирина» http://sites.utoronto.ca/tsq/56/Bernstein56.pdf
29) Т. Геворкян. Пойми, как давило ее прошлое, как гудело оно, как говорило! http://magazines.russ.ru/voplit/2007/5/ge7.html
О каком голосовании речь? Это изменение числа символов в статье.
Какое двуличие: писать возвышенно, а жить низко.
Намеренная жестокость как маркер ущербности души.
Вряд ли мне захочется читать ее стихи. Не интересен мне автор с фальшивой глубиной, благородством и великодушием.
Очень тяжело читать и дело даже не в поступке Цветаевой, а в самом тексте. Какие-то лишние вставки знаков, непонятно откуда взявшиеся, окончания не по смыслу. Какая-то каша, у которой есть смутная линия повествования
Собственно про статью я сказала в комменте в ветке.
А теперь скажу об ином. Пишете
Это делается не ради мести поэтесе
но ставите тег «месть».
Не можете определиться? =)
Я и до этого ее стишки творчеством не считала. Господи, какое ничтожество.
Да, она была, скажем прямо, слегка ебанутой. И чудесным поэтом. В среде творческих людей это не редкость. Ахматова тоже не подарок. И Блок. И Бродский, например.
Но они как бы и не золотые червонцы.
Ирина выучила одно слово: «Не дадо.»— не надо.
кошмар. тяжело читать.
Вы отвратительно излагаете информацию. Так же отвратительно обстоят у Вас дела с правописанием. Оставьте это людям, пишущим более интересно и обстоятельно. Каша в голове у Вас и каша же в посте.
И в случае конкретно стихов, которые помимо красивого рифмоплетства несут в себе ещё и некий посыл, мораль, имхо личность поэта играет очень важную роль. Ибо кто вообще будет прислушиваться к мыслям женщины, намеренно загубившей своего ребёнка?
У мамки с мозгами чегото было.
Да и закончила закономерно.
А окружающие утютюкали про талант.
Почему столько ошибок? И почему Эфор, а не Эфрон?
Вопросы про правомерность расстрела части интеллигенции потихоньку отпадают. Творчество и принадлежность к «поэтам» не гарантирует порядочности. Мандельштам вон тоже засветился в повествовании. Фактическое детоубийство ничем не лучше гос. измены. Куда смотрело НКВД? Хотя в 19ом оно никуда еще не смотрело. Но в 30-ых же годах было и время и желание расследовать. Мандельштама вон придавили, чего с ней то цацкались? Уж, живя на даче НКВД, вернувшись из за бугра, ей были Обязаны задать вопросы и получить ответы.
Я много читала об этом. Насколько я поняла, Ирину она родила от Осипа Мендельштам. Девочка копия его. Эфрон был на службе. А когда Осип охладел к ней, у них началась неприязнь друг к другу. От этого она и девочку не любила. Стихи почитайте ее в этот период, очень много можно понять. После такого лицемерия я не могу даже читать ее стихи. Какая нормальная женщина, дворянского происхождения может жить с нквдшником. Не знаю.. мерзко все это
Как родилась дочь стал очень сентиментальным во всем, что касается маленьких беспомощных детей. Потому текст целиком осилить не смог, на за проделанную работу спасибо.
цветаева была поехавшей, травмированной, поэтому такой бред творила, ужас конечно
Отвратительная рожа, отвратительная прическа, отвратительные стихи, отвратительные друзья. Даже серийные маньяки и диктаторы не вызывают такого отвращения. Даже у Гитлера не было такого слащавого липкого безосновательного самолюбования.
Шикардос 🙂 скопировать статью из Вики 👍🏼
Про ее дочь недавно был пост
Партия операторов в действии. Хотя статья на самом деле довольно не википедичная.
Немного истории
Для тех, кто искренне офигевает от ситуации, сложившейся ныне в Среднеуральском женском монастыре.
Метал спасает людей
Почему Wall Street?
Уолл-стрит (англ. Wall Street) — название небольшой узкой улицы в нижней части Манхэттена в городе Нью-Йорк, ведущей от Бродвея к побережью пролива Ист-Ривер. Считается историческим центром Финансового квартала города
Название улицы происходит от городской стены, которая в XVII веке являлась северной границей голландского города Новый Амстердам (одно из первых названий Нью-Йорка). В 1640-е годы частокол и забор из досок отгородил жителей колонии. Позднее, по распоряжению Вест-Индской компании, губернатор голландской колонии Питер Стайвесант, используя рабский труд, построил более крепкий частокол. К моменту войны с Англией укрепленная 4 метровая стена из древесины и земли была укреплена созданными в 1653 году палисадами. Построенная стена защищала поселенцев от нападений индейских племён, колонистов Новой Англии и британской армии.
В 1685 году жители проложили дорогу вдоль стены, которую и назвали Уолл-стрит, что буквально означает «улица стены». В 1699 году стена была разрушена британцами.
В конце XVIII века в начале улицы росло дерево платан, возле которого продавцы и спекулянты торговали ценными бумагами. В 1792 году они решили закрепить свою ассоциацию «Платановым Соглашением» (англ. Buttonwood Agreement). Это и стало началом Нью-Йоркской фондовой биржи.
В 1889 году биржевой отчёт «Customers’ Afternoon Letter» стал именоваться The Wall Street Journal, получив своё название от улицы. В настоящий момент это влиятельная ежедневная деловая газета выходит в городе Нью-Йорке. Владеет газетой компания Dow Jones & Company.
Марлен Дитрих и Константин Паустовский.
«…Однажды я прочитала рассказ „Телеграмма“ Паустовского. (Это была книга, где рядом с русским текстом шёл его английский перевод.) Он произвёл на меня такое впечатление, что ни рассказ, ни имя писателя, о котором никогда не слышала, я уже не могла забыть. Мне не удавалось разыскать другие книги этого удивительного писателя. Когда я приехала на гастроли в Россию, то в московском аэропорту спросила о Паустовском. Тут собрались сотни журналистов, они не задавали глупых вопросов, которыми мне обычно досаждали в других странах. Их вопросы были очень интересными. Наша беседа продолжалась больше часа. Когда мы подъезжали к моему отелю, я уже всё знала о Паустовском. Он в то время был болен, лежал в больнице. Позже я прочитала оба тома „Повести о жизни“ и была опьянена его прозой. Мы выступали для писателей, художников, артистов, часто бывало даже по четыре представления в день. И вот в один из таких дней, готовясь к выступлению, Берт Бакарак и я находились за кулисами. К нам пришла моя очаровательная переводчица Нора и сказала, что Паустовский в зале. Но этого не могло быть, мне ведь известно, что он в больнице с сердечным приступом, так мне сказали в аэропорту в тот день, когда я прилетела. Я возразила: „Это невозможно!“ Нора уверяла: „Да, он здесь вместе со своей женой“. Представление прошло хорошо. Но никогда нельзя этого предвидеть, — когда особенно стараешься, чаще всего не достигаешь желаемого. По окончании шоу меня попросили остаться на сцене. И вдруг по ступенькам поднялся Паустовский. Я была так потрясена его присутствием, что, будучи не в состоянии вымолвить по-русски ни слова, не нашла иного способа высказать ему своё восхищение, кроме как опуститься перед ним на колени. Волнуясь о его здоровье, я хотела, чтобы он тотчас же вернулся в больницу. Но его жена успокоила меня: „Так будет лучше для него“. Больших усилий стоило ему прийти, чтобы увидеть меня. Он вскоре умер. У меня остались его книги и воспоминания о нём. Он писал романтично, но просто, без прикрас. Я не уверена, что он известен в Америке, но однажды его „откроют“. В своих описаниях он напоминает Гамсуна. Он — лучший из тех русских писателей, кого я знаю. Я встретила его слишком поздно.»
В память об этой встрече Марлен Дитрих подарила Константину Георгиевичу несколько фотографий. Одна из них запечатлела Константина Паустовского и преклонившую перед любимым писателем колени актрису на сцене Центрального дома литераторов.