Существует великое множество житейских мифов, которые большинство из нас принимает за истину без каких-либо реальных доказательств. Корреспонденты «Слободы» вышли на улицы города и проверили их вместе с читателями!
Существует великое множество житейских мифов, которые большинство из нас принимает за истину без каких-либо реальных доказательств. Корреспонденты «Слободы» вышли на улицы города и проверили их вместе с читателями!
. ТУЗИК ПОРВЕТ ГРЕЛКУ?
Зальмах порвал грелку в два счета, причем на две равные части! Увы, но эта грелка никого больше не согреет.
. СОДА ВЫТЕСНЯЕТ ГАЗИРОВКУ?
. В ПРЕЗЕРВАТИВ ВМЕСТИТСЯ 20 ЛИТРОВ ВОДЫ?
Нервы напряжены до предела: еще пол-литра, и «капитошка» разлетится в клочья!
А ЧТО ВНУТРИ. ПТИЧКУ НЕ ЖАЛКО!
— Получай, так тебе! Больше ты никогда не сделаешь фотографии с красными глазами!
Как Тузик грелку: Советские лётчики «порвали» американцев в небе Кореи и спасли Родину
Тяжёлые и болезненные поражения, которые понесли ВВС США в воздушных боях с уступавшими им в разы по численности советскими лётчиками в небе над Кореей, заставили Вашингтон отказаться от операции «Дропшот» — уничтожения атомными бомбардировками СССР
Это стало понятно в «чёрный четверг», когда почти 200 американских самолётов, в том числе около 50 B-29, летевшие, как на параде, под охраной 150 истребителей F-80, F-84 и новейших F-86 «Сейбр», встретились с поднятыми по тревоге 48 советскими МиГами-15 из дивизии лучшего советского аса Второй мировой войны Ивана Кожедуба. Американцы собирались уничтожить стратегически важный мост через реку Ялуцзян, чтобы нарушить снабжение северокорейских войск и китайских «добровольцев», и были уверены в успехе.
Как это было
Вот как описывает этот исторический день в своих мемуарах «Против «мессеров» и «сейбров»» 95-летний ас Сергей Крамаренко, последний из живущих Героев Советского Союза, получивших это звание за Корейскую войну, официально в которой СССР не участвовал. В войне с нацистами он был ведомым у Кожедуба, сбившего тогда 64 вражеских самолёта, в том числе два атаковавших его американских истребителя и немецкий реактивный Ме-262.
«Первой взлетела первая эскадрилья, затем вторая, а потом наша, третья. Я со своей шестёркой находился в группе прикрытия, моя задача — не дать вражеским истребителям атаковать две передние эскадрильи, составляющие ударную группу, дав им свободу действий. Её задачей было уничтожение бомбардировщиков или штурмовиков противника. Вслед за нашим 176-м полком поднимается в воздух 196-й полк подполковника Пепеляева. Это был первый случай, — напоминает участник событий, — когда командир нашей 324-й дивизии полковник Иван Кожедуб поднял в воздух все боеспособные самолёты нашей дивизии: 48 истребителей МиГ-15. На земле осталась только дежурная пара — два самолёта».
В течение года несколько десятков советских МиГов полковника Ивана Кожедуба наводили страх на американских пилотов двух тысяч боевых самолётов в небе Кореи. Фото: www.globallookpress.com
Это было действительно смелое решение. 50 находившимся тогда на театре военных действий советским самолётам, которые имели опознавательные знаки ВВС Северной Кореи, и чьи лётчики носили китайскую лётную форму, противостояли три воздушные армии противника — свыше 2000 боевых самолётов, а также палубная авиация нескольких американских и британских авианосцев. Получалось 1:40. Советским пилотам приходилось воевать не только в меньшинстве, но и в условиях серьёзных ограничений: им было приказано не залетать за линию фронта, не участвовать в воздушных охотах, не появляться над Жёлтым морем, где господствовал американский флот, чтобы врагу не удалось захватить в любом виде ни одного советского лётчика, если кого-то собьют.
Перед ними была поставлена цель обеспечить господство в воздухе, не допускать бомбардировок военных и гражданских объектов, коммуникаций, избегать собственных потерь, отпугивать врага одним своим видом, с целью чего советские МиГи были сделаны максимально заметными. Они ярко блестели на солнце, что позволяло американцам их легко обнаруживать. Ещё одной важной задачей, поставленной командованием перед советскими лётчиками, была защита северокорейских и китайских пилотов, которые, воюя на самолётах тех же типов, вначале несли серьёзные потери из-за отсутствия опыта. Квалифицированные американские лётчики быстро понимали по «почерку», что перед ними неопытные пилоты, и рвались сбивать их, чтобы увеличить свой личный счёт. Не допускать этого и было важной задачей советских лётчиков, дававших своим союзникам возможность выживать и набираться опыта.
На чём воевали
Американский истребитель F-86 «Сейбр» («Сабля»), появившийся на Корейском полуострове в начале 1951 года, был примерно равен по своим тактико-техническим данным МиГ-15: уступая в скороподъёмности и удельной тяге, он превосходил его по манёвренности, большей дальности полёта и в наборе скорости на пикировании. Однако МиГ-15 имел существенное преимущество в вооружении. Три его пушки — две калибра 23 мм и одна калибра 37 мм с прицельной дальностью 800 метров — значительно превосходили вооружение «Сейбра»: шесть пулемётов калибра 12,7 мм с дальностью стрельбы 400 метров…
Набросившиеся на американскую армаду два полка МиГов, связав боем истребители прикрытия, начали истребление «Суперфортрессов», которые горели, разваливаясь в воздухе. Всё небо было усеяно парашютами спасающихся из подбитых машин американских лётчиков. Советские пилоты, не считавшие в глубине души американцев врагами, не расстреливали их, в отличие от американцев, которые мстили таким образом за свою несостоятельность, ибо не любили и не любят проигрывать. Ещё бы. В гимне ВВС США есть такие слова: «We live in fame or go down in flame. Hey! Nothing will stop the U.S. Air Force!» («Мы живём в славе или падаем, объятые пламенем. Привет! Ничто не остановит ВВС США!») Первое американцам советские пилоты обеспечили, второе — опровергли.
Лучшие советские и американские истребители были почти равны по своим параметрам, успех боя зависел от мастерства пилотов. Фото: www.globallookpress.com
Полный разгром
Крамаренко продолжает: «Всего в этом бою… из 48 бомбардировщиков В-29 смогли прорваться только три самолёта. Прорвавшиеся самолёты сбросили три шеститонных радиоуправляемых бомбы, которые повредили одну из опор моста. Но уже через несколько дней этот важнейший стратегический мост, по которому велось снабжение северокорейских войск и армий китайских добровольцев, был восстановлен. За это американцы заплатили потерей 12 бомбардировщиков В-29 и четырёх истребителей F-84. Ещё несколько «Летающих крепостей» разбились при посадке на свои аэродромы. Известно также, что при посадке на свой аэродром один из самолётов с повреждённым шасси, не выдержав направления и налетев на находившиеся на стоянке самолёты В-29, разбил ещё несколько машин».
И хотя американцы сообщили, что 12 апреля в небе Северной Кореи были сбиты лишь…три «Суперфортресса» (эта насквозь лживая цифра до сих пор фигурирует в англоязычной версии мельком упоминающей об этом разгроме «Википедии»), этот день был назван «чёрным», и на целую неделю в американских ВВС был объявлен траур по погибшим лётчикам. Позднее штаб американского Бомбардировочного командования заявил, что восемь бомбардировщиков были сбиты и упали на территории Северной Кореи, а ещё 17 бомбардировщиков вернулись на свои базы сильно повреждёнными, со множеством пробоин и были списаны.
Выходило, — заключает советский ас, — что американцы за один день потеряли 25 стратегических бомбардировщиков и около сотни человек лётного состава, выпрыгнувших на парашютах над территорией Северной Кореи и взятых в плен корейцами. Интересно, что одновременно американское командование сообщило, что в этом бою были сбиты 11 МиГов. На самом же деле все наши истребители благополучно вернулись на свой аэродром, и только три или четыре МиГа имели по нескольку пробоин от огня пулемётов бомбардировщиков.
Новая попытка, последняя
В результате дневные полёты «Суперфортрессов» прекратились на три месяца. Однако американцы упорны, они сделали после этого ещё одну, окончательную, попытку доказать, на что способны их стратегические бомбардировщики. 22-27 октября 1951 года они попытались разбомбить строящиеся в Северной Корее аэродромы (советские и северокорейские лётчики базировались в Китае). Так, за «чёрным четвергом» последовала «чёрная неделя». Несмотря на плотное истребительное прикрытие, советские лётчики сбили 20 В-29.
С тех пор севернее Пхеньяна «Суперфортрессы» никогда не залетали: северокорейские сёла и города были спасены от ковровых бомбардировок, от сжигания напалмом, уцелели сотни тысяч людей. А советские лётчики стали презрительно называть «Суперфортрессы» «летающими сараями» — уж больно хорошо и легко они горели после того, как пушки МиГов превращали их с безопасного расстояния в решето. Никакого серьёзного вреда СССР «летающие сараи» нанести не могли. Атомная угроза, как и третья мировая война, отменялась, так как по баллистическим ракетам у обеих стран был примерный паритет.
Талант ныне 95-летнего Сергея Крамаренко, сбившего всего несколько немецких самолётов, раскрылся в Северной Корее, где он сбил американских самолётов примерно вдвое больше (13 машин), чем официально признано. Фото: www.globallookpress.com
Кто кого больше сбил на самом деле?
В течение 10 месяцев — с 1 апреля 1951 года по 31 января 1952 года — 324-я дивизия под командованием трижды Героя Советского Союза, полковника Кожедуба, которому лично было запрещено участвовать в боях, сбила 215 самолётов противника, потеряв 10 лётчиков и 23 своих самолёта. То есть на один сбитый советский самолёт приходилось почти 10 американских, в то время как американская пропаганда утверждала, что счёт 14:1, а то и 20:1 в пользу янки. Лишь недавно американцы «скорректировали» свои оценки в сторону правды, но и сейчас они лживые.
При этом дивизия Кожедуба — вначале 50, потом 30–40 самолётов — повторим, воевала против почти двух тысяч американских машин. Стоит также отметить, что у советских лётчиков не было высотно-компенсирующих костюмов (ВКК), помогающих переносить перегрузки в реактивном самолёте и не терять временно при резких манёврах сознание. У американцев они были. У советской стороны не было также никакой службы спасения, сбитые лётчики должны были выпутываться из сложной ситуации сами. Иногда они гибли на земле, когда северные корейцы или китайцы принимали их за американцев.
Американские «Суперфортрессы» В-29 советские лётчики называли «летающими сараями» — так легко их было сбить. Фото: www.globallookpress.com
В таких условиях советский 64-й истребительно-авиационный корпус вёл боевые действия почти три года (32 месяца). За это время корпус уничтожил 1252 вражеских самолёта. Зенитная артиллерия корпуса сбила 153 самолёта, а лётчики — 1099. Собственные потери составили 319 самолётов МиГ-15 и Ла-11. Погибли 120 лётчиков, которых хоронили в Порт-Артуре.
На самом деле американских самолётов было сбито гораздо больше — многие из них падали в море или разбивались при посадках в Южной Корее. Добравшихся «на одном крыле» до своих баз часто списывали из-за невозможности ремонта. Надо, правда, признать, что ближе к завершению войны на Корейском полуострове американцам удалось с помощью целого комплекса энергичных мероприятий снизить свои потери — за счёт как улучшенного обучения лётчиков, так и различных технических новшеств, применённых на «Сейбрах». МиГи, впрочем, тоже совершенствовались, но советское командование могло бы ещё лучше использовать опыт своих пилотов. В целом, согласно рассекреченным в 1993 году данным Генштаба ВС России о Корейской войне, общий счёт противоборства в небе Кореи — 3:1 в пользу советских пилотов. К концу войны американцы подтянулись и смогли сократить дистанцию.
Особенно отличились такие советские асы, как Евгений Пепеляев (23 победы), Николай Сутягин (22 победы) Сергей Крамаренко (13 побед). 51 советский лётчик одержал пять и более побед. Причём, повторим, им засчитывались только самолёты, в уничтожении которых не было никаких сомнений. В основном это были американские самолёты. У противника отличились капитан Джозеф Макконнелл, сбивший 16 самолётов, капитан Джеймс Джабара, одержавший 15 побед. На третьем месте — капитан Мануэль Фернандес, сбивший лично 14 самолётов и один в группе. Асами стали 40 лётчиков. Однако они сбивали не только советские, но и китайские и северокорейские самолёты, что было куда легче, и не церемонились приписывать себе победы, которых не было.
Американская месть
Завершилась воздушная война на Корейском полуострове американской подлостью. 27 июля 1953 года, фактически уже после окончания войны, истребители ВВС США сознательно расстреляли гражданский Ил-12 с советскими опознавательными знаками в воздушном пространстве КНР в 110 километрах от границы КНДР, летевший из Порт-Артура во Владивосток. Шесть членов экипажа и 15 пассажиров погибли. Как утверждают, пилот одного из четырёх американских истребителей, окруживших Ил-12, Ральф Парр, сбивший ранее девять самолётов, хотел сделать «круглым» свой счёт и стать «двойным асом». Но расстреливал гражданский самолёт не только он. Таков был противник в той войне.
«За интервью в «Известиях» коммунисты меня порвали как Тузик грелку»
Негласное правило, что худруки должны уходить из театра только вперед ногами, давно пора оставить в прошлом, считает Евгений Миронов. Он уверен, что представители народа не должны влиять на искусство, но диктат демократии — не меньшее зло, чем цензура худсоветов. А еще народный артист не понимает, как Кейт Бланшетт теперь смотрит в глаза Кевину Спейси после того, что о нем наговорила. Об этом художественный руководитель Государственного театра Наций рассказал в интервью «Известиям» по случаю открытия нового сезона.
— Евгений Витальевич, как чувствуете себя после карантина?
— Стыдно сказать, но прекрасно. Тот бешеный темп, в котором мы жили много лет, приостановился. Нам удалось более подробно поработать над новыми проектами, чего мы не смогли бы себе позволить, если бы не карантин. Разбирались с текстами, переписывали какие-то моменты, размышляли, ждали разрешения репетировать — и дождались. Сейчас в каждом углу театра кипит работа: готовим новые постановки, освежаем в памяти текущий репертуар, ведем переговоры по будущим проектам. Какие-то планы, конечно, перенеслись на следующий год. Например, «Мастер и Маргарита» Робера Лепажа. У канадцев та же проблема, что и у нас, — последствия пандемии, в том числе финансовые.
— Вы опять про работу рассказываете.
— Да у меня жизнь в этом плане не сильно изменилась — я и на самоизоляции работал. Единственное отличие — сильно экономил время: не ездил в разные точки Москвы, не встречался вживую, всё было в режиме Zoom, и я с удовольствием забираю этот опыт в будущее. Главное, всё это время я был с семьей. Три месяца работал дома, а рядом бегали, кричали, смеялись родные голоса. Это фантастика, потому что так близко со своей семьей я уже давно не жил. Обычно приезжал к ним летом на неделю, когда они все вместе отдыхали. И это была единственная неделя за год, когда я видел их всех вместе.
— Случилась переоценка ценностей?
— Да, я успел подумать, как мне дальше структурировать свою жизнь. Все-таки мне уже 54 года. Как у Пушкина в «Евгении Онегине»: «Ужель мне скоро тридцать лет». Я не кокетничаю, это логика распределения сил на будущее — энергозатраты большие, а ресурсов становится меньше.
— Думала, вы скажете «на остаток».
— Нет, ну какой остаток (смеется)? Чувствую себя вполне здоровым.
Еще за время карантина у меня родилось много новых идей: и театральных, и киношных. Я же еще и художественный руководитель студии «Третий Рим», которую мы сейчас динамично развиваем. Очень благодарен этому времени за то, что смог доделать что-то, до чего руки не доходили, смог отдохнуть от чего-то, от чего давно пора было отдохнуть. Никому и никогда не мог в этом признаться, но где-то в глубине души я давно мечтал об академическом отпуске на год. Думал: «Неужели я такой раб обстоятельств, что не могу взять и год ничего не делать или поехать, куда захочу?» Эти мысли я тут же от себя отгонял. Понимал, что это невозможно, и вдруг. эта пандемия.
В августе я выступил с концертом в Клину. Это были уже настолько забытые ощущения от встречи со зрителем. Впервые за долгое время мне было чем с ним поделиться, мне ничего не нужно было из себя вытаскивать специально.
— А обычно приходится именно вытаскивать?
— В последнее время было именно так. Ритм был напряженный: я не только работал в театре, но и снимался в двух фильмах. Съемки эти очень долго тянулись — целых два года. Я был настолько опустошен, что уже понимал: не имею права выходить к зрителям в таком состоянии. Я был пустым сосудом, даже со дна нечего соскрести — ничего не осталось.
— Многие еще не были в театре в новом сезоне. Каково это — играть перед полупустым залом?
— Я счастливый артист, так уж нас воспитал Табаков — мы всегда играли при полных залах. И, конечно, я задумывался, как будет ощущаться зал, в котором люди сидят в масках два через два кресла. Но мы, артисты, настолько соскучились по работе, что готовы играть перед любым залом. На прошлой неделе были «Рассказы Шукшина», и мы все получили какое-то колоссальное удовольствие от самой возможности почувствовать отдачу зрительного зала.
— Пока во всем мире рассуждают про харассмент, у нас в России женщины на эту тему предпочитают не распространяться. А вы как думаете, проблема всё же существует? В театре, например, режиссеры тоже в основном мужчины.
— Вы сами сталкивались с этим?
— Намеки были, но я всегда их жестко пресекала.
Прошлой зимой мы сидели и общались с моей любимой актрисой — замечательной Кейт Бланшетт. Она пришла к нам в театр, посмотрела спектакль «Сказки Пушкина», после этого мы с ней вместе ужинали. Вечер проходил в прекрасной атмосфере, мы хохотали и болтали, и вообще мы с ней какие-то родственные актерские души. Меня интересовало чисто по-человечески, как она относится к тому, что происходило на тот момент с Кевином Спейси. Я спросил — и словно какой-то бетонный занавес вдруг упал между нами. Кейт изменилась в лице и сказала, что Спейси — это чудовище: «Я не буду его даже обсуждать, то, что он сделал, — это преступление». А через несколько месяцев суд снял с него обвинение. Мне интересно, как она сейчас смотрит в глаза Кевину Спейси. Человеку, которого просто уничтожили еще до суда, перечеркнули жизнь этого великого артиста. Я тогда подумал, что, наверное, именно так случалось у нас в советское время с инакомыслящими. Для меня влияние спецслужб у нас и общественного мнения на Западе абсолютно соразмерно.
— Всё, что укоренилось на Западе, постепенно вживается и в российскую действительность. Как считаете, кулак общественного мнения скоро будет грозить и здесь?
— Не хотелось бы. Люди не понимают, что это такое. Зимой мы были на гастролях в Париже, а у них там шли забастовки. Мы привезли спектакль «Дядя Ваня». Когда во Франции забастовки, там закрываются все театры — их работники тоже выходят на митинги, они солидарны. Я очень уважаю права трудящихся Франции, но, когда в день спектакля, не предупреждая, на работу не вышли технические службы, я был в ужасе от происходящего. Представьте только: у нас премьера, открытие «перекрестного» Года культуры России и Франции, пришли министры культуры Франции и России, посол, а у нас нет трех человек, один из которых поднимает занавес, второй отвечает за свет, третий — за звук. Подхожу к директору театра и художественному руководителю, нашему режиссеру Стефану Брауншвейгу, говорю: «Что мы будем с этим делать? Может, мы поставим своих?» Он, я уверен, тоже понимал, что невозможно отменить спектакль, но на словах должен был выражать солидарность с бастующими.
— Почему?
— Там мести боятся. Боятся того, что кто-то услышит нечто такое, что будет свидетельствовать об их несогласии с народной волей. Их просто вынудят уволиться. Во Франции в этом плане настоящий диктат — диктат демократии…
— Многие считают, что свободы и демократии у наших деятелей культуры многовато.
— Руководитель одной нашей важной культурной институции недавно сказал, что он хочет, чтобы ввели худсоветы. Миленький мой. Он, может быть, забыл, что это такое? Я помню спектакль «Три девушки в голубом» в «Ленкоме», который никак не могли принять. А это был такой спектакль! Я в жизни ничего подобного не видел! У меня было просто потрясение, как играла Чурикова, какая драматургия была у Петрушевской. Я бы мечтал, чтобы театр был таким везде и всегда. Бедный Марк Захаров: тут он обрезал монолог, там — сцену, потому что в худсовете были доярка, комбайнер и механизатор. Как представители народа, партийные люди, они могли влиять на искусство.
— Год назад в интервью «Известиям» вы сказали, что Ленин не любил Россию.
— Да, понаделали мы этим интервью делов. Коммунисты меня порвали как Тузик грелку (смеется).
— Почему личность Ленина до сих пор вызывает столько эмоций?
— Потому что он гений, он изменил мир.
— Не пора бы уже успокоиться?
— Как успокоиться? Вот следующий мой герой — Михаил Горбачев. Всего шесть лет был у власти, и он тоже изменил мир. Сколько времени уже прошло с тех пор? Мы когда с Чулпан Хаматовой в прямом эфире в Instagram прочитали кусочек пьесы, а потом выложили это видео наYouTube-канал Театра Наций, нас просто забросали со всех сторон проклятьями. А ведь мы ставим спектакль не про политику, а про любовь, про Михаила и Раису — про пару, которая волею судьбы изменила ход истории. Именно пара, не он один. Мне как артисту стало интересно, кто где из них родился, у кого какие корни, как они познакомились, какие они люди по характеру, по склонностям своим. Многое же зависит от личностных качеств. Мы в этом как раз увлеченно разбираемся. Знаете, у меня выработалась своя точка зрения на Горбачева. Когда я обложился разными книгами, в том числе стал читать про политическую составляющую его судьбы, у меня сформировалось о нем собственное мнение. Но я не собираюсь высказывать его на спектакле.
— Как ученик Олега Павловича Табакова вы переживаете за то, что происходит в МХТ?
— А что там особенного происходит? Опять готовы из мухи раздуть слона. Да, в труппе, судя по сообщениям, есть недовольные ситуацией, но есть и довольные. Вообще, нам пора что-то делать с нашим отношением — здесь я говорю и про театральное сообщество, и вообще про общество, и про власть в том числе — к смене поколений. Нужно принять это как естественный ход жизни. Правило, согласно которому художественные руководители и главные режиссеры должны выезжать из театра только вперед ногами, давно пора оставить в прошлом. Сколько раз мы были свидетелями того, как после смерти великого человека у руля театра ставили кого-то из коллектива, кто был под рукой, или вовсе случайных людей, и потом два десятилетия театр просто гнил, предавая таким образом принципы того, чьим именем все не уставали клясться. Вспомните хотя бы БДТ до того, как пришел Андрей Могучий, да и многие другие места.
Должны приходить другие, моложе и деятельнее, с другим представлением об искусстве. И коллектив должен быть настроен на работу с новым творческим лидером, а не на бессмысленные усилия по консервации того, что уже стало историей. Задачей театра не может быть так называемое сохранение традиций, театр должен жить и творить здесь и сейчас. Обиды и эмоции некоторых актеров по-человечески понятны, и труппы могут и должны меняться — кто-то уходит, кто-то приходит, нормальный процесс, не повод для скандалов. «Придет, придет и наше время, / И наши внуки в добрый час / Из мира вытеснят и нас!» — Александр Сергеевич Пушкин. Почему мои коллеги к этому не готовы, мне непонятно.
— Напоследок коротко расскажите, чем порадуете зрителей в новом сезоне.
— Коротко вряд ли получится. У нас юбилейный год — 135 лет этому зданию-сказке, которое архитектор Михаил Чичагов спроектировал в псевдорусском стиле специально для театра Федора Корша, крупнейшего частного театра в России. Праздновать мы будем ближе к Новому году, когда, надеюсь, мы сможем пригласить полный зал зрителей. А пока у нас уже вышли три премьеры: две на основной сцене и одна на малой. «Разбитый кувшин» режиссера Тимофея Кулябина с Ингеборгой Дапкунайте и Виталием Коваленко — это дебют одного из ведущих питерских артистов у нас в театре, да и вообще в Москве. В преддверии года Достоевского режиссер Евгений Марчелли поставил спектакль по повести «Село Степанчиково и его обитатели». Называется он «Страсти по Фоме», а главную роль играет мой учитель Авангард Леонтьев. На малой сцене Олег Долин представил спектакль-фейерверк «Лекарь поневоле».
В октябре тоже не собираемся сбавлять обороты: начнем со спектакля малой формы «Наше всё… Циолковский» в Новом пространстве Театра Наций, потом сыграем премьеру Алвиса Херманиса «Горбачев» и возобновим на малой сцене спектакль Талгата Баталова «Покорность» по роману Уэльбека — мы показали его на зрителях только два раза перед карантином. Ну а дальше — проведем Театр Наций FEST в Ноябрьске и Тобольске, выпустим премьеру «Моими глазами» в постановке Дмитрия Сердюка, это спектакль к 75-летию Победы, затем Тимур Бекмамбетов с «Ходжой Насреддином», Данил Чащин с «Живым трупом», Максим Диденко с «Левшой», а заканчивать сезон будем постановкой Константина Богомолова «На всякого мудреца довольно простоты». И это лишь то, что уже в процессе работы, а сколько еще в планах! Летом, в наш театральный отпуск, если всё будет нормально, полетим к Роберу Лепажу в Канаду — продолжать репетировать «Мастера и Маргариту».
В 1990 году после окончания Школы-студии МХАТ (курс Олега Табакова) Евгений Миронов был принят в Московский театр-студию под руководством Табакова. С декабря 2006 года — художественный руководитель Государственного театра Наций. Сыграл более полусотни ролей в кино, в том числе в картинах «Анкор, еще Анкор!», «Мусульманин», «Время первых» и других. Лауреат двух Государственных премий РФ. Народный артист России.
В течение года несколько десятков советских МиГов полковника Ивана Кожедуба наводили страх на американских пилотов двух тысяч боевых самолётов в небе Кореи. Фото: www.globallookpress.com
Лучшие советские и американские истребители были почти равны по своим параметрам, успех боя зависел от мастерства пилотов. Фото: www.globallookpress.com
Талант ныне 95-летнего Сергея Крамаренко, сбившего всего несколько немецких самолётов, раскрылся в Северной Корее, где он сбил американских самолётов примерно вдвое больше (13 машин), чем официально признано. Фото: www.globallookpress.com
Американские «Суперфортрессы» В-29 советские лётчики называли «летающими сараями» — так легко их было сбить. Фото: www.globallookpress.com
%205.jpg "%D0%91%D1%83%D0%BB%D1%83%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D0%B0111%20(2)%205")
