Популярность софистов среди афинских граждан объяснялась тем что они
Что такое софистика, и откуда она взялась?
Привет, пикабу! Завалялся у меня небольшой образовательный материал, который я писал еще в институте, популярно объясняющий смысл такого направления философии, как софистика. Без всяких заумных слов и понятий, все четко и по делу. Надеюсь, кого-нибудь заинтересует 🙂 Осторожно, длиннопост!
В V веке в Греции, на почве стремления людей отказаться от всяких условностей в пользу размышлений и исследований без границ, появляется новое философское учение – софистика, которое преследовало в основном практические цели.
Софистика имела много общего с риторикой – еще одним популярным учением в то время. Оба направления стремились к красноречию, к умению говорить правильно, четко излагать свою мысль. Оба учения преследовали сугубо практические цели – как эффективнее оказывать влияние на людей. Но и разница была велика – если риторика больше внимания уделяла форме выражения, то софистика – содержанию. Если риторы обещали научить красноречию, то софисты – мудрости.
Софистика абсолютизирует относительность знаний. Она утверждает, что нет объективной истины, потому что сам человек – мера всех вещей. Вообще, софистика стала своего рода «революцией» философского знания именно потому, что была направлена на самого человека, а не на мир вокруг. Софистика изучала объект, а не субъект.
Основателями софистики принято считать Протагора, Горгия и Продика. Изначально слово «софист» означало «мудрец», но впоследствии оно приобрело негативную окраску (пустослов, лжец, обманщик) благодаря противникам софистики. Здесь стоит отметить, что саму софистику можно назвать «продуктом демократии», потому что софисты вели активную политическую жизнь. А как известно, древнегреческая демократия строилась на умении убеждать, на красноречии.
Больше всего софистов интересовал характер возникновения таких общественных явлений, как государство, законодательство и религия. Все три явления было принято считать искусственно созданными.
В качестве примера классического софизма очень часто приводят «Эватлов софизм», который пересказан в книге А. И. Тимофеева «Аргументация: теория и практика». Цитирую: «Эватл брал уроки софистики у Протагора с тем условием, что гонорар он уплатит только в том случае, если выиграет первый судебный процесс. Ученик после обучения не взял на себя ведение какого-либо процесса и потому стал считать себя вправе не платить гонорара. Учитель пригрозил подать жалобу в суд, говоря ему следующее: «Судья или присудит тебя к уплате гонорара, или не присудит. В обоих случаях ты должен будешь уплатить. В первом случае в силу приговора судьи, во втором случае в силу нашего договора». На что Эватл отвечал: «Ни в том, ни в другом случае я не заплачу. Если меня присудят к уплате, то я, проиграв первый процесс, не заплачу в силу нашего договора, если же меня не присудят к уплате гонорара, то я не заплачу в силу приговора суда».»
Выходит, что софистика использовалась чаще в личных корыстных целях, нежели как инструмент познания. Здесь мы плавно переходим к критике.
Софистика нещадно подвергалась критике. Наиболее известные противники софистики – Сократ, Ксенофонт и Платон. Аристофан пошел дальше – он высмеивал софистику в пьесах.
По мнению противников софистики, такой метод ведения спора был нечестным, мошенническим и аморальным. Аристофан в комедии «Облака» очень ясно описывает отношение к софистике и, хоть и крайне утрированно, ее суть.
Софистика получила известность именно за счет «негативной» своей стороны, как это часто бывает. Даже в Древней Греции, не говоря уже про наше время, большинство имело представление о софистике как о демагогии, а не как о познании человека. Софистика – это эксперимент, это игра, движения разума, полет мысли, полемическая акробатика. Но, разумеется, люди, владеющие подобной техникой в совершенстве, не всегда используют ее во благо.
Софистика в наше время
В наше время софистика существует в основном как метод аргументации. В логике софизмы принято понимать как умышленно ложное утверждение/рассуждение, выдаваемое за истину. В своей книге Тимофеев приводит четкое разделение софизмов по видам/типам, но в наше время софистика именно в качестве метода манипуляции сознанием, изучаемым сознательно и как самостоятельная наука, потеряла актуальность. Сейчас гораздо более популярно нейролингвистическое программирование и тому подобные техники. Но софистика неизменно следует за нами по путям споров и дискуссий, ведущихся умными, но не имеющими специальной подготовки людьми. Конечно, далеко не каждый человек, ведущий полемику, пользуется софизмами, но исходя из моего личного опыта, могу сказать, что подмена понятий и игра смыслами – довольно часто встречающийся в споре прием.
На самом деле, то же самое НЛП корнями уходит, в том числе, и в софистику. Я немного знаком с основами этой техники, и могу сказать, что она строится не столько на том что ты говоришь, а на том как и когда ты говоришь. Все в той же прекрасной книге Тимофеева есть главка, посвященная именно психологическим приемам в софистике (например, выступить первым).
Краткий пересказ: бросить курить – легко! Вот, в принципе, и все. На протяжении всей книги (мягкая обложка, 208 (!) страниц), автор просто повторяет этот тезис в явной и неявной формах, переставляет слова местами, приводит тонны аргументов против пользы курения, оставляя, тем не менее, маленькую иллюзию существования этой самой пользы. Периодически текст перемежается историями из жизни и «письмами» благодарных читателей. Никаких практических советов по отказу от курения книга не содержит, более того, автор рекомендует курить на протяжении всего чтения и потом, после конца оного, выкурить еще одну, «последнюю», сигарету.
Такой прием может сработать только если читатель – человек не самой сильной воли, который, к тому же, не особо вникает в смысл прочитанного. Прием иллюстрирует русскую народную поговорку «назови человека свиньей сто раз, и на сто первый он хрюкнет». Причем тут софистика? Притом, что даже само название сего труда литературного – оно же и основная концепция/альфа-тезис – уже софистика. Заведомо ложное утверждение, выдаваемое автором за непреложную истину в последней инстанции, которую читатель, то ли по глупости своей, то ли из-за замыленности сознания, то ли еще почему, не знал. Двойные смыслы («курильщик есть наркоман»), игра на самолюбии («неужели у вас не получится?») и т.д. делают эту книгу просто-таки учебником по софистике. Кстати, вторая книга автора, которая в оригинале называется «Easy way to control alcohol», в России издается под названием «Легкий способ бросить пить». Видимо, по аналогии с предыдущей, чтобы поддержать бренд. В этом заключается ошибка российских маркетологов, потому что в данном случае важен не бренд, а то, что читатель примет за основу.
Окрыленные успехом Карра, многие американские публицисты стали пользоваться подобным приемом. Причем, не только чтобы продать какой-то товар, но и даже в таких областях, как отношения мужчины и женщины. Есть такой писатель – Грэй Джон. Он издал книгу под названием «Мужчины с Марса, женщины с Венеры», и главный тезис книги заключается в том, что мужчины и женщины – совершенно разные по природе своей. Отсюда и все проблемы в отношениях. Концепция примерно такая же: тезис, история про себя, тезис, история про кого-нибудь из читателей, тезис и так далее.
Как вы понимаете, практической пользы от такой литературы чуть меньше, чем ничего, зато денег, на ней заработанных, хватит, чтобы накормить пару тысяч детских домов. Примечательно, что Аллен Карр – обычный парень, бухгалтер, не искушенный в вопросах психологии и философии. Ну, по крайней мере, он так говорит.
Так вот, к чему я все это веду – со времен Античности ничего, по сути не изменилось. Отдельные личности с хорошей смекалкой, развитой логикой и деловой жилкой умудрялись зарабатывать кучу денег на убеждении людей в ложных утверждениях. Софисты впервые начали брать с людей деньги за обучение, а Аллен Карр впервые начал брать деньги с людей за несуществующую услугу в узкой сфере, которую он сам и придумал (помимо книг, у него есть еще сеть клиник по борьбе с курением). Развитие софистики произошло, и разница, очевидно, не столько в методах убеждения, сколько в масштабах потерь попавшихся под горячую руку талантливого софиста.
Софистика – один из излюбленных приемов политиков, но об этом в следующей главе. Вообще, это достаточно распространенный прием, настолько распространенный, что в интернете даже был одно время популярен мем, основанный на софистике. Вот классический пример Филосораптора:
Я думаю, что попадание какого- либо явления в интернет свидетельствует о крайней его популярности.
Софистика настолько прочно укрепила свои позиции (читай – популяризовалась), что я даже боюсь рассуждать об этичности ее использования. Но все же это необходимо.
Софистика VS мораль.
Вот мы и добрались до самого интересного – моральной стороны вопроса. Насколько этически правильно использовать софистику в жизни? Существует ли запрет на ее использование? Можно ли использовать софистику так, чтобы никто не заметил? Ответы на эти и другие вопросы читайте далее.
«Мораль (лат. moralitas, термин введён Цицероном от лат. mores — общепринятые традиции, негласные правила) — принятые в обществе представления о хорошем и плохом, правильном и неправильном, добре и зле, а также совокупность норм поведения, вытекающих из этих представлений.»
То есть, если рассуждать о частностях, то софистика должна быть чем-то, что не принимается большей частью общества. Ну, судя по тому, что в интернете на различных форумах и во множестве рефератов и статей по софистике, ее воспринимают как что-то однозначно нехорошее, с этим все в порядке. Если шагнуть глубже, то НЛП, например, вообще официально запрещено в некоторых странах. А на многих тренингах по НЛП в России заранее предупреждают о недопустимости использования техники на близких и с целью получения выгоды. И тут мы вплотную подбираемся к последнему вопросу. Если мы используем софистику как инструмент влияния на массы (см. предыдущую главу), то наша задача – сделать это как можно менее заметно. Что, по большому счету, сделать несложно, потому что люди, всерьез воспринимающие литературу типа той, о которой говорилось выше, как правило, не обладают критическим мышлением. Лично на меня, как на заядлого скептика, всё та же книга произвела негативное впечатление, потому что с первых строк стало понятно: это не работает. Но не работает только потому, что бросается в глаза. Хотя, судя по популярности книги, не особенно-то и бросается.
Софистика широко используется в политике – это факт. И здесь во внимание стоит принимать фактор заинтересованности политика во благе государства. Всем известны случаи, когда кто-нибудь из ведущих политиков уклоняется от ответа на пресс-конференции или каком-нибудь интервью. Высший пилотаж – ответить так, чтобы ничего по сути вопроса не сказать, но при этом оставить аудиторию удовлетворенной.
С другой, очевидно, «менее моральной», стороны вопроса – в софистике нет ничего плохого. На войне, как известно, все средства хороши, а дискуссия – та же война, только это война аргументов. И такая война, на мой взгляд, гораздо честнее, чем война с ведением боевых действий на территории другого государства. Как минимум потому, что здесь каждый участник спора сам себе командир, солдат и врач в одном лице. Если человек умеет убеждать, то какая разница, каким именно способом?
Я думаю, что этический вопрос должен стоять следующим образом: каковы последствия от использования софистики? Если речь идет о том, чтобы убедить друга сегодня пойти в «МакДональдс», а не в «БургерКинг», то, пожалуй, софистика здесь весьма кстати. А если мы говорим о речах Гитлера, который заставил всю страну вырезать полмира – то увольте, тут он неправ.
Возвращаясь к основной идее софистики – а именно к самопознанию, могу сказать, что софистика может служить и во благо. Набор ситуаций из разряда безобидных, в которых используется наш прием, может послужить отличной зарядкой для ума и проверки возможностей собственного сознания. Тренируя логику софистикой, можно построить фундамент для более сложных логических дисциплин.
Дискуссионное айкидо или чем ответить софисту.
У читателя мог возникнуть закономерный вопрос – а можно ли обезопасить себя от козней злых софистов? Ответ: можно! В книге Тимофеева приводится довольно подробные рекомендации по методам защиты от софистики в споре. Для удобства я сформировал их кратенький список с примерами.
· Сохраняйте спокойствие. Не ведитесь на провокацию – софист только этого и ждет. Будьте вежливы и доброжелательны.
· Знайте врага в лицо. Изучите основные приемы софистики. Осведомлен – значит вооружен.
· Будьте находчивы. Не полагайтесь на заученные формулировки – импровизируйте!
· Не спорьте с неадекватными людьми. Если вы знаете, что человек склонен к грубости или демагогии – не вступайте в полемику.
· Не тыкайте носом. Не стоит обвинять собеседника в софистике – от ошибки ее отличает только внутреннее намерение, которое вам уж точно нечем доказать.
· Научитесь правильно спорить. Четко выдвигайте тезисы и аргументы. Не переходите на личности. Требуйте того же от собеседника.
Вот, пожалуй, основные рекомендации по уклонению от софистики. Удачных споров!
Популярность софистов среди афинских граждан объяснялась тем что они
1. Софисты и софистическое искусство
Как известно, философия как сфера духовной культуры получила свое наименование («любовь к мудрости») у древних греков. Они же выдвинули множество философов и выдающихся деятелей в других областях культуры и общественной жизни, имена которых навсегда сохранились в памяти человечества. Не случайно Ф. Энгельс писал, что мы вынуждены будем в философии, как и во многих других областях, возвращаться постоянно к подвигам того маленького народа, универсальная одаренность и деятельность которого обеспечила ему такое место в истории развития человечества, на которое не может претендовать ни один другой народ (Маркс, Энгельс. Т. 20. С. 369). В самом деле, обращает на себя внимание поразительный факт: одни лишь Афины с общим количеством свободного населения не более 150 — 180 тысяч человек в течение V века до н. э. дали миру таких «вечных спутников» человечества, как Сократ и Платон, Эсхил и Софокл, Аристофан и Еврипид, Фукидид, Фидий и Перикл.
В Афины, ставшие в V в. до н. э. «школой Эллады», стремились прославленные философы, ученые и ораторы, поэты, скульпторы и замечательные мастера-ремесленники. «Пританеей мудрости» стали в это время Афины и для знаменитых софистов. Здесь они приобрели особую популярность. Необычайным успехом пользовались софисты у афинской молодежи. Одно из подобного рода волнующих событий, приезд в Афины выдающегося софиста Протагора, красочно (но несколько карикатурно) изобразил Платон в диалоге «Протагор» (310 а и сл.).
Еще до рассвета молодой человек по имени Гиппократ, сын Аполлодора, стал изо всех сил стучать в двери Сократа палкой и, когда ему отворили, ворвался в дом и громким голосом спросил:
— Сократ, проснулся ты или спишь? — Сократ вскакивает испуганно. — Уж не принес ли ты какую-нибудь дурную весть? — спрашивает он.
— Принес, — ответил Гиппократ, — но только хорошую.
— Ладно, коли так. Но какая же это весть, ради которой ты явился в такую рань?
Тут Гиппократ, подойдя поближе к Сократу, сказал:
— Протагор, великий софист из Абдер, приехал. Вслед за этим Гиппократ сообщает о цели своего визита, о своей просьбе к Сократу похлопотать за него, Гиппократа, перед Протагором, чтобы этот знаменитый софист взял его в число своих учеников. С рассветом Сократ и Гиппократ отправляются в дом богатого афинянина Каллия, у которого остановился абдерский гость. Там они застают Протагора прохаживающимся по портику в сопровождении трех друзей с каждой стороны (в том числе хозяина дома и двух сыновей Перикла — Парада и Ксантиппа) и целого хора «завороженных» почитателей. «Глядя на этот хор, — иронизирует платоновский Сократ, — я особенно восхищался, как они (почитатели Протагора. — Ф. К.) остерегались, чтобы ни в коем случае не оказаться впереди Протагора: всякий раз, когда тот со своими собеседниками поворачивал, эти слушатели стройно и чинно расступались и, смыкая круг, великолепным рядом выстраивались позади него» (Платон. Протагор. 315 а — b).
Кто же были эти столь популярные в Афинах и во всей Греции софисты, будоражившие умы людей и вызывавшие энтузиазм у афинской молодежи? Каковы социально-исторические и идейные корни интеллектуального явления, получившего название «софистика», в атмосфере которого сложилось учение Сократа и его метод?
Прежде всего, обратимся к термину «софист» (sophistēs). Первоначально у греков этот термин означал «мастер», «умелец», «искусник» и прилагался ко всем видам ремесел и «художеств» (искусств). Имея общий корень с существительным sophia (мудрость), с прилагательным sofos (мудрый) и глаголом sophizomai (приобретать знания, становиться искусным, выдумывать (мудрствовать, хитрить и т. п.)), слово «софист» применялось к человеку, который обрел мастерство, накопил разумное умение в каком-либо деле, в том или ином виде ремесла и искусства проявил изобретательность, сноровку и сметливость в своей профессии, а также вдохновение и творческие способности в любой сфере практической деятельности. Так, Гомер (Илиада. XV. 411 — 412) говорит о «художественной софии», о знании своего искусства плотника, которому его обучила Афина, богиня мудрости. Аналогичные понятия встречаются у Гесиода (Труды и дни. 649 — 650), который высказывается относительно своей «неискушенности» в корабельном деле и в плавании на море.
Означая разумное умение и целенаправленное искусство, термин «софия» в гомеровском понимании не ограничивался приобретением технических навыков и не сводился к простому оперированию чувственно-воспринимаемыми вещами: реализация «софии» предполагала также деятельность воображения и разума, деятельность творческого мышления, направленного на уяснение свойств и соотношения вещей, на построение идеальной модели создаваемого предмета или намеченного дела. Поэтому Гомер (Одиссея. XVII. 382 — 385) называет сведущим в своем деле «мастером», наряду с плотником, также врача, певца и гадателя.
Наличие в терминах «софия» и «софист» момента, связанного с разумным овладением, осмысленным постижением какого-либо дела — мастерства, со временем приводит к переносу внимания с практического аспекта этих слов на теоретический. В результате такого переноса «софия» и «софист» приобретают все более интеллектуальный смысл и значение. В этом интеллектуальном смысле термин «софист» (мудрец) употреблен у Геродота (I. 29; II. 49; IV. 95): он выделяет среди греческих «мудрецов» афинского государственного деятеля Солона, а философа Пифагора называет «величайшим греческим мудрецом».
С приобретением интеллектуального смысла и расширением своего значения термин «софист» становится в V в. до н. э. почетным наименованием людей, отличающихся способностями и талантом, познаниями и опытом в самых различных областях деятельности и культуры: «софистами» стали называть выдающихся государственных деятелей, законодателей и стратегов, философов, врачей и поэтов, архитекторов, музыкантов, актеров и т. д. Но с конца V в. до н. э. это слово, используемое в более узком смысле, относилось уже к платным учителям красноречия и философии. Кроме того, оно начинает употребляться в отрицательном смысле — как «лжемудрец», «шарлатан» и «фокусник» (это прозвище своим распространением более всего обязано Платону).
Появление софистов и софистики (искусства убеждать) в античной Элладе, особенно в Афинах, было обусловлено развитием древнегреческой демократии и всем предыдущим ходом философской мысли, укреплением экономических и культурных связей между греческими полисами и расширением контактов с негреческим миром, знакомством с обычаями и образом жизни других народов.
Зарождение древнегреческой демократии связано со становлением полисов (VIII — VII вв. до н. э.) и с борьбой широких слоев демоса против господства родовой аристократии. В VII в. до н. э. (а конкретно — в 621 г. до н. э. в Афинах) эта борьба привела к изданию писаных законов, к записи действующего по обычаю (неписаного) права родовой знати толковать традицию и осуществлять правосудие. Такая, казалось бы, незначительная мера, как узаконение обычая, имела более важные, чем ограничение произвола родовой знати, последствия: она вносила коренные изменения в правосознание. Если раньше обычай считался божественным установлением и назывался ###, то теперь обычай, освобожденный от божественной санкции, превратился в человеческое установление — ### (закон, законоположение), в правовую норму, подлежащую обсуждению.
Реформы Солона (594 г. до н. э.) и Клисфена (509 г. до н. э.), заложившие основы демократического строя в Афинах, способствовали дальнейшему развитию правового и политического рационализма — укреплению идеи о номосе как общей для всех правовой норме, которая может быть заменена другой правовой нормой, более совершенной и рациональной, более отвечающей условиям времени и места. В этом проявлялось представление о законе, праве, государстве и его учреждениях как об относительных явлениях, возникновение и существование которых определяется их целесообразностью, т. е. тем, что признается гражданами полиса разумным и справедливым. Это влекло за собой ряд других вопросов, более общего и принципиального порядка: каково происхождение законов вообще, а также правовых норм и политических учреждений, какова их природа? Что считать критерием справедливости закона, разумности правовой нормы и на чем основана их обязательность? Что такое справедливость и существует ли она?
Примечателен ответ на последний вопрос представителя первого поколения софистов Протагора: «…ведь что каждому городу представляется справедливым и прекрасным, то для него и есть, пока он так считает» (Платон. Теэтет. 167 с). Принцип нравственно-правового релятивизма, сформулированный Протагором, характеризует умонастроение эпохи, в особенности ее молодого поколения, для которого общественно-политические проблемы, вопросы о законе и праве, их происхождении и сущности приобрели первостепенное значение.
Вот схема беседы о законах, состоявшейся между юным Алкивиадом, научившимся софистической мудрости, и Периклом, придерживающимся на этот счет старомодных представлений (Ксенофонт. Воспоминания. I. 2, 41 — 46):
— Скажи мне, Перикл, — начал Алкивиад, — мог ли бы ты объяснить мне, что такое закон?
— Закон, — отвечал Перикл, — это все то, что народ в собрании примет и напишет с указанием, что следует делать, а чего не следует.
— А если не народ, но, как бывает в олигархиях, немногие соберутся и напишут, что следует делать, — это что?
— Все, — отвечал Перикл, — что напишет властвующий в государстве класс, обсудив, что следует делать, называется законом.
— Так, если тиран, властвующий в государстве, напишет гражданам, что следует делать, и это закон?
— Да, — отвечал Перикл, — все, что пишет тиран, пока власть в его руках, и это называется законом.
— Мне кажется, да, — сказал Перикл.
— Значит, и все, что тиран пишет, не убеждением, а силой заставляя граждан делать, есть беззаконие?
— Мне кажется, да, — отвечал Перикл, — я беру назад свои слова, что все, что пишет тиран, не убедивши граждан, есть закон.
— Да, Алкивиад, — отвечал Перикл, — и мы в твои годы мастера были на такие штуки: мы заняты были этим и придумывали такие же штуки, которыми, по-видимому, занят теперь и ты.
Короче говоря, Перикл, вступив в противоречие со своим первоначальным определением закона и не находя выхода из этого противоречия, ограничился ссылкой на то, что в молодости и он увлекался такого рода логическими проделками, ловя собеседника на противоречиях.
Понятно, что обсуждение проблем закона и права легко переводилось на обсуждение обычаев и традиций, религиозных и нравственных устоев общества, которые также становились предметом критического анализа. Вокруг этих проблем происходил оживленный обмен мнениями, возникали острые дискуссии, которые подчас приводили к столкновению взглядов «отцов» и «детей».
Неудивительно, что в период расцвета греческой культуры, называемый иногда периодом греческого Просвещения, центр внимания греческих мыслителей переносится с «теории» (созерцания) природы и космологических проблем на «теории» общества, явления общественной жизни, на решение антропологических проблем.
Историческая действительность рассматриваемого периода давала в этом плане богатый материал для наблюдений, размышлений и теоретических обобщений. Оживление и расширение контактов и связей греческих полисов между собой, со странами Древнего Востока и негреческим миром вообще в период греко-персидских войн и последующие десятилетия, знакомство с обычаями и нравами, верованиями и образом жизни различных народов позволяли наблюдать их пестрое многообразие. Во время своих путешествий историк Геродот не раз поражался тому, сколь отличен образ жизни эллинов от жизни других народов. Более того, описывая разнообразие обычаев и верований и с увлечением рассказывая о наиболее контрастных из них, «отец» истории и этнографии приходит к выводу, что «если бы предоставить всем народам на свете выбирать самые лучшие из всех обычаи и нравы, то каждый народ, внимательно рассмотрев их, выбрал бы собственные» (III. 38). Странствующий же рапсод и философ Ксенофан (VI в. до н. э.), сравнивая верования народов, замечает, что эфиопы представляют своих богов курносыми и черными, а фракияне — голубоглазыми и рыжеватыми. Отсюда он приходит к мысли, что каковы народы, таковы и созданные ими по своему образу и подобию боги.
Жизнь народа, их нравы и обычаи, их верования и порядки показывали, что представления о добре и зле, о прекрасном и безобразном не везде одинаковы: они расшатывали уверенность греков в исключительном и общеобязательном характере их обычаев и верований, но вместе с тем наталкивали на мысль об относительной (условной) природе традиций, нравов и уклада жизни. На почве этих представлений пробуждалось критическое отношение к традиции и господствующим обычаям, к «заветам отцов» и другим авторитетам.
Хотя в дебатах в народном собрании, в суде присяжных и других государственных учреждениях, где сталкивались интересы различных партий и отдельных граждан, ссылка на волю богов, на авторитет традиции и «заветы отцов» всегда оставалась важным доводом, тем не менее этого было недостаточно: ни за какой партией или группами общества, а тем более отдельным лицом, не признавалось права претендовать на роль единственного (или единственных) выразителя воли бога (богов), правоверного носителя традиции и непогрешимого толкователя «заветов отцов». Поэтому приходилось больше полагаться на силу слова, на разумные доводы, на учет интересов и настроений большинства граждан в данный момент, на расстановку сил в народном собрании, в международных отношениях и т. п.
В усложнившихся условиях общественной жизни исключительно большое значение приобретают политическое образование, искусство владения словом, мастерство в публичных выступлениях. Сила слова становится орудием влияния и власти, формой политической и интеллектуальной деятельности, искусством убеждать, средством сознательного выбора политической линии, способом осуществления правосудия. Не случайно ораторское искусство в период расцвета греческой демократии, особенно афинской, привлекает всеобщее внимание и объявляется «царицей всех искусств». Ясно, что общее и политическое образование, а в особенности искусство владения словом, стали настоятельной потребностью для каждого, кто хотел обрести влияние среди граждан, воздействовать на ход государственных дел или стремился отличиться на государственном поприще. В соответствии с этой потребностью в V в. до н. э. появляется новая профессия — профессия софиста, который за определенную плату обучал риторике и философии, учил «мыслить, говорить и убеждать», сообщал известный объем сведений из разных областей знаний и деятельности.
Успеху софистов способствовали также некоторые черты национального характера греков, делавшие их «прирожденными» диалектиками и заядлыми спорщиками. Искусство диалектики греков, их мастерство доказывать и опровергать вызывает восхищение и теперь, но их чрезмерная страсть к спорам, судебным процессам и сутяжничеству явились подлинным бедствием для этого пылкого и красноречивого народа. Склонность греков к спорам, их «любовь к несогласию» историк Геродиан (ок. 170 — 240 гг.) назвал «застарелой болезнью» эллинов. Показательно и то, что комедиограф Аристофан, имея в виду страсть своих сограждан к судебным тяжбам, заставляет одного из своих персонажей, которому показали карту Афин, первым делом спросить: «А где же дикастерион?» (т. е. суд, без которого он не представляет себе Афин).
Древнегреческий суд не знал ни прокурора, ни защитника. Каждый должен был защищать себя сам, а обвинитель обязан был в суде лично поддержать обвинение. Но так как частые судебные процессы были обычным явлением в жизни греков и никто не был огражден от привлечения к суду и несправедливого обвинения, то, естественно, каждый стремился приобрести навыки в красноречии, в публичных выступлениях. Но это было делом нелегким, требовавшим значительных средств, времени и продолжительных упражнений под руководством учителей риторики. Поэтому многие из граждан в необходимых случаях прибегали к услугам софистов или к помощи других ораторов, которые составляли для них судебные и иного рода речи. Эти речи нередко заучивались наизусть.
Софистика была риторически-диалектическим искусством (искусством полемики) и строилась на столкновении противоположных тезисов. Она позволяла взвесить аргументы и принять обдуманное решение по вопросу, допускающему различные суждения. Но не существовало гарантии и от злоупотребления софистическим искусством, от использования его в неблаговидных целях, когда, говоря словами Платона, сильный довод делается слабым, а слабый — сильным. Разумеется, возможность злоупотребления полемическим искусством еще ничего не говорит о ценности или непригодности этого искусства.
Софизмы, разного рода словесные уловки и логические ухищрения создавались на почве двусмысленности слов, путем малозаметной подмены тезиса, намеренного удлинения речи, затруднявшего осмысление сказанного в целом, приведения противника в состояние раздражения и гнева, когда в состоянии аффекта он утрачивал способность следить за логической правильностью суждений, и т. д.
Софистическое искусство оперирования понятиями нередко приводило к логическим парадоксам, к двояким решениям, и потому неразрешимым проблемам. Некоторое представление о такого рода парадоксах дают следующие примеры. Обратимся к парадоксу, получившему название «Учитель и ученик» и приписываемому Протагору. Этот парадокс характеризует, помимо прочего, сложившееся в народном сознании представление о софистах и их роли в судебных процессах.
Однажды к софисту (Протагору) пришел молодой человек с просьбой обучить его риторике и диалектике, риторически-полемическому искусству. Они заключили договор, по которому ученик должен был уплатить гонорар учителю только в том случае, если он выиграет свой первый судебный процесс. Прослушав курс, ученик не выступил в суде. Учитель заявил ученику, что он подаст на него в суд, и любое решение суда будет в его, учителя, пользу. И в самом деле: если ученик выиграет процесс, то он заплатит ему согласно условиям договора; если же ученик проиграет, а он, учитель, выиграет, то и в этом случае, по решению суда, он получит деньги со своего ученика.
Но ученик хорошо усвоил курс софистического искусства. Он, в свою очередь, утверждал, что в обоих случаях он ничего не платит учителю. Ибо, если ученик проиграет, а учитель выиграет процесс, то, согласно условию договора, он не платит; если же он, ученик, выиграет процесс, то и в этом случае он ничего не платит в силу решения суда.
Такое двойное решение называется дилеммой. Софисты пользовались дилеммами в различных целях (полемических, педагогических и т. п.). Нередко они прибегали и к надуманным софизмам, парадоксам и двусмысленностям, для которых не подходил ни положительный, ни отрицательный ответ. Задавался, например, вопрос: «Перестал ли ты бить своего отца?» Или: «Будет ли ложью, если человек лжет и при этом сознается, что лжет?»
Конечно, деятельность софистов не сводилась к словесным фокусам и забавным хитросплетениям. Многие из них были заняты серьезными философскими и научными проблемами и проявили себя в различных областях общественной деятельности.