Понятие что такое миф
Понятие что такое миф
Полезное
Смотреть что такое «миф» в других словарях:
миф — миф, а … Русский орфографический словарь
миф — миф/ … Морфемно-орфографический словарь
МиФ — Мебель и фурнитура ЗАО http://www.mf.ru организация МИФ «Математика, информатика, физика» электронный журнал http://virlib.eunnet.net/MIF/ г. Екатеринбур … Словарь сокращений и аббревиатур
Миф — МИФ. Содержание этого понятия далеко не столь просто и прозрачно, как это обычно представляют в широких кругах. Школьное определение мифа фантастические представления о богах и богоподобных героях, слагающиеся в донаучных сумерках первобытных… … Литературная энциклопедия
МИФ — Это понятие имеет в обыденном и культурном языке три значения: 1) древнее предание, рассказ; 2) мифотворчество, мифологический космогенез; 3) особое состояние сознания, исторически и культурно обусловленное. Первое значение, или представление,… … Энциклопедия культурологии
Миф — МИФ. Содержание этого понятия далеко не столь просто и прозрачно, как это обычно представляют в широких кругах. Школьное определение мифа фантастические представления о богах и богоподобных героях, слагающиеся в донаучных сумерках первобытных … Словарь литературных терминов
МИФ — (греч. mythos). Вымысел, сказочный, баснословный, небывалый герой. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910. МИФ греч. mythos. Вымысел, служащий для олицетворения какой нибудь идеи. Объяснение 25000… … Словарь иностранных слов русского языка
МИФ — МИФ, мифа, муж. (греч. mythos). 1. Древнее народное сказание о богах или героях (ист. лит.). Мифы классической древности. Миф об Антее. Миф о Прометее. || Легенда, сказание, как составная часть религиозного исповедания (книжн.). Христианский миф … Толковый словарь Ушакова
миф — сущ., м., употр. сравн. часто Морфология: (нет) чего? мифа, чему? мифу, (вижу) что? миф, чем? мифом, о чём? о мифе; мн. что? мифы, (нет) чего? мифов, чему? мифам, (вижу) что? мифы, чем? мифами, о чём? о мифах 1. Миф это древняя легенда, в которой … Толковый словарь Дмитриева
миф — См. басня, сказка. Словарь русских синонимов и сходных по смыслу выражений. под. ред. Н. Абрамова, М.: Русские словари, 1999. миф анекдот, басня, выдумка, ска … Словарь синонимов
Понятие что такое миф
/ Ориг. : μῦθος – сказание, предание
В архаических культурах мифология представляет собой базовую символическую систему, образующую картину мира.
Миф служит важнейшим механизмом культурной преемственности, идеальным образцом значимых форм поведения; ориентация на воспроизведение сакральных мифических событий во многом определяет традиционализм общества.
Миф передаётся в форме рассказа (в отличие от сказки, события миф воспринимаются аудиторией как истинные), эпоса, отражается в социальной структуре, искусстве, символике поэзии, архитектуры, одежды и т. д.
Традиционные мифы часто выступают как священный язык религии, тесно связаны с обрядами, воспроизводящими мифич. события (согласно другой точке зрения, архаические мифы представляет собой интерпретацию первичной символизации, задаваемой обрядом). Прямую связь с ритуалом (жертвоприношением, инициациями) имеют определённые типы мифов, например миф об «умирающем и воскресающем Боге», шаманские мифы, «медвежьи песни» медвежьего праздника и др.
Основные сюжеты архаических мифов повторяются в разных независимо развивавшихся культурах (например, миф о Потопе); складываются общие типы мифологического героя (трикстер; герой-богатырь, например Тор, Геракл; герой-шаман, например Один; богиня-любовница, например Афродита-Венера, Астарта-Иштар; богиня-дева-воительница, например Афина, Артемида, валькирии; и т. п.).
В современном мире мифы десакрализуются и уходят в «подсознание» общества, продолжая во многом определять его жизнь и картину мира, выступая как неотрефлексированные схемы восприятия и поведения людей. К мифологическому мышлению апеллируют реклама и идеология, мифы являются универсальным языком искусства и интегрирующей, сплачивающей общество силой (формируя, например, национальное самосознание).
Первые опыты критического рационального анализа мифов относятся к древне-греческой философии. Платон и его последователи рассматривали мифы как символы, указывающие на вневременную высшую реальность идей-первообразов (эйдосов). Эвгемер (III век до н. э.) интерпретировал мифы как обожествление царей, героев и мудрецов прошлого (это толкование мифов получило название эвгемерического). Софисты и стоики (см. Стоицизм) трактовали мифы аллегорически, считая богов персонификацией природных явлений. В средние века слово «мифы» означало именно античные мифы, чаще всего считавшиеся аллегориями или языческими историями о демонических существах. Аллегорические интерпретации мифов преобладали в эпохи Возрождения и Просвещения: так, Д. Юм видел в мифических образах выражение страхов и надежд первобытного человека, не способного отделить мир объектов от мира субъективных переживаний. Французские просветители считали мифы проявлением невежества, суеверием и сознательным обманом народа жрецами.
В 1724 году миссионер-иезуит исследователь ирокезов Ж.Ф. Лафито опубликовал первый труд по сравнительной мифологии («Нравы американских дикарей в сравнении с нравами древних времён»), сопоставив в нём мифы индейцев с древне-греческими мифами.
Родоначальником такого подхода к мифу стал немецкий филолог Х.Г. Гейне, который в сочинениях «De fide historica aetatis mythicae» (1798 год) и «Sermonis mythici seu symbolici interpretatio. » (1807 год) предложил рассматривать мифологию как архаический язык, запечатлевший осмысление древними народами окружающего мира.
Понимание искусства как современного мифотворчества вызвало к жизни утопические проекты создания новой мифологии («Речь о мифологии» Шлегеля, 1800 год; так называемая Первая программа системы немецкого идеализма, около 1797 года, и др.). К этой же традиции восходит и позднейшая филоско-поэтическая апологетика М. у Ф. Ницше, связанная с осознанием кризиса новоевропейской рационалистической культуры.
Эстетические и филосовско-аллегорические толкования мифа были подвергнуты критике Ф.В. Шеллингом в лекциях по философии мифологии 1820-1840-х годы, где был поставлен вопрос о специфической истинности мифологии как развёртывающегося в сознании внутренне необходимого «теогонического процесса», получающего завершение в монотеизме.
Намеченное уже в работах И.Г. Гердера осознание тесной связи мифа с языком и его значения в формировании «духа народа» привело в творчестве представителей гейдельбергского романтизма, прежде всего братьями Я. и В. Гримм, к масштабной реконструкции национальной мифологии на основе анализа фольклора («Немецкая мифология», т. 1-3, 1875-1878 годы).
Под влиянием идей братьев Гримм сформировалась мифологическая школа, связанная с поиском первичных мифологических мотивов в произведениях фольклора и литературы; её представители (А. Кун, М. Мюллер, Ф.И. Буслаев, А.Н. Афанасьев, А.А. Потебня и др.), собравшие огромное наследие мифологии разных народов, заложили основы сравнительно-типологического и этимологического изучения мифа. В этой школе преобладала трактовка мифа как образного воплощения природных явлений (её называют также «натуралистической школой»), связанного с обожествлением небесных светил («солярная теория» Мюллера) или грозы («метеорологическая теория» Куна).
Основатель английской функциональной школы (см. Функционализм) Б. Малиновский в полемике с английской антропологической школой акцентировал практические функции мифа, играющего важнейшую роль в символическом поддержании социального порядка («Миф в первобытной психологии», 1926 год). Начиная с Малиновского обряды и мифы стали рассматриваться как два аспекта (словесный и действенный) единой системы архаической культуры, призванные поддерживать традицию.
С.Н. Булгаков рассматривал миф как «орудие религиозного ведения». В противоположность этому Р. Бультман в работе по экзегетике Нового Завета выдвинул программу демифологизации Евангелия, считая необходимым отделить экзистенциальный смысл религиозного предания от его мифологической формы.
Осуществлённый А.Ф. Лосевым феноменолого-диалектический анализ мифа изнутри него самого как изначальной реальности, лежащей в основе всякой культуры (в т. ч. науки и искусства), исходит из принципиальной несводимости его ни к «примитивно-научному построению», ни к созерцательной «отрешённости» поэзии. Полемизируя с Э. Кассирером, Лосев говорит о специфической вненаучной «истинности» и «достоверности» мифа как «живого субъект-объектного взаимообщения», образа «личностного бытия»: конкретный миф может быть отвергнут и вытеснен только другим мифом. Я.Э. Голосовкер видел в мифе и его логике наиболее полное воплощение творческого воображения, создающего вечные смыслообразы человеческого существования («имагинативный абсолют»).
Р. Барт рассматривал миф как вторичную семиотическую систему, надстроенную над языком, и, анализируя современную ему массовую культуру, отождествлял мифологию с идеологией, считая её основным средством манипулирования массовым сознанием.
Согласно М. Элиаде, обобщившему исследования «архаической онтологии» миф (циклический характер мифологического времени «вечного возвращения» в отличие от необратимого линейного «историчекого» времени и т. д.), функционирование традиционного общества строится на ритуальном воспроизведении изначальных мифических прасобытий, свершившихся «во время оно» и воспринимаемых как священная тайна, которая не нуждается в объяснении, но сама проливает свет на любые обыденные события и делает их участников сопричастными вечности. В современном обществе мифологические мотивы не только присутствуют в искусстве и других продуктах фантазии, но и широко распространены в быту, политической и идеологичекой жизни, заполняя любые разрывы в тонкой оболочке рационального сознания.
Утверждаемая Х. Блюменбергом неустранимость элементов мифа в создаваемой человеком картине мира связана с его представлением о принципиальной метафоричности мышления и о существовании «абсолютных метафор», непереводимых на какой-либо неметафорический язык.
В концепции К. Хюбнера проблема «истины» мифа, продолжающего жить в современном мире в искусстве и религии, раскрывается через анализ его специфической рациональности (эмпирической и семантической интерсубъективности) в конфронтации с рациональностью новоевропейской науки.
Поскольку мифология осваивает действительность в формах образного повествования, она близка художественной литературе; исторически она предвосхитила многие возможности литературы и оказала всестороннее влияние на её раннее развитие. Литература не расстаётся с мифологическими основами и позднее, что относится не только к произведениям с «мифологическими» сюжетами, но и к реалистическому и натуралистическому бытописательству XIX и XX веков.
Различные типы отношения поэта к мифу удобно прослеживать на материале античной литературы. Подход к действительности в гомеровском эпосе насквозь проникнут мифологическим стилем мировосприятия. Известно, что действия и психические состояния героев «Илиады» и (в меньшей степени) «Одиссеи» мотивируются вмешательством богов: в рамках эпической картины мира боги более реальны, чем слишком субъективная сфера человеческой психики. Ввиду этого возникает соблазн толковать гомеровский эпос только как внутреннее порождение мифотворческой стихии (к чему склонялся, например, Ф.В. Шеллинг). Но уже в гомеровском эпосе каждый шаг в сторону сознательного эстетического творчества ведёт к переосмыслению мифа: мифологический материал подвергается отбору по критериям красоты, а подчас пародируется.
Новые типы отношения к мифу представлены в римской литературе. Вергилий («Энеида») связывает мифологию с религиозно-филоской проблематикой современности, создавая новую структуру мифологического образа, который обогащается символическим смыслом и лирической проникновенностью, отчасти за счёт пластической конкретности; выработанная им структура образа во многом предвосхищает христианские мифологемы (средне-вековая поэзия и Данте продолжают вергилиевское отношение к мифу).
Овидий, напротив, отделяет мифологию от религиозного содержания. При этом, допуская любую степень иронии или фривольности по отношению к каждому отдельному мотиву, он наделяет систему в целом эстетически возвышенным характером. При всём различии между Овидием и Вергилием в степени «серьёзности» овидиевский подход к мифу не исключает не только аллегоризма, но и настоящей космической символики (сквозная символика «Метаморфоз», раскрываемая в 15 книгах). Литература Возрождения, восприняв овидиевский стиль подхода к мифу, насыщает его напряжённым антиаскетическим настроением («Фьезоланские нимфы» Дж. Боккаччо, «Сказание об Орфее» А. Полициано, «Триумф Вакха и Ариадны» Л. Медичи и др.).
Для Средневековья новозаветная мифологема становится мерой всех вещей; эстетический мир Средневековья в конечном счёте организован вокруг фигуры Христа. В отличие от литературной жизни античных мифов, использование в средне-вековой литературе христианской мифологии было регламентировано авторитетом Священного Писания и Церкви; несмотря на это, новозаветные образы претерпевают нередко неожиданные модификации (Христос в древне-саксонской эпической поэме «Гелианд» в виде могущественного и воинственного монарха). Прорыв средне-вековой скованности в подходе к религиозным образам осуществляет Данте, сплавляющий мифологию христианства и античности с мифологизированным материалом личной судьбы в единое художественное целое.
Начиная с Позднего Возрождения неантичные образы христианской религии и рыцарского романа переводятся в образную систему античной мифологии, понимаемой как универсальный язык («Освобождённый Иерусалим» Т. Тассо, идиллии немецкого поэта XVII века Ф. Шпе, воспевающие Христа под именем Дафниса). Аллегоризм и культ условности достигают апогея к XVIII веку.
Однако к концу XVIII века выявляется противоположная тенденция; становление углублённого отношения к мифу происходит прежде всего в Германии, особенно в поэзии И.В. Гёте, Ф. Гёльдерлина и в теории Ф.В. Шеллинга, заострённой против классицистического аллегоризма. Для романтиков существует уже не единый тип мифологии (античность), а различные по внутренним законам мифологии миры; они осваивают богатство германской, кельтской, славянской, восточной мифологии. В 1840-1870-x годы грандиозная попытка заставить мир мифов и мир цивилизации объяснять друг друга была предпринята в музыкальной драматургии Р. Вагнера.
XX век выработал типы сознательного, рефлективного, интеллектуалистического отношения к мифу. Т. Манн в ходе работы над тетралогией «Иосиф и его братья» изучает фрейдистско-юнгианскую теорию мифологии; Т. Элиот комментирует ветхозаветные мифологемы в собственном творчестве. Пародийная мифологизация житейской прозы последовательно проводится в творчестве Ф. Кафки и Дж. Джойса.
Для современных писателей характерно не нарочитое и выспреннее преклонение перед мифом (как у поздних романтиков и символистов), а свободное, непатетическое отношение к нему; интуитивное вникание в мифе дополняется иронией, пародией и анализом, а схемы мифа отыскиваются подчас в простых и обыденных предметах.
Дополнительная литература:
Пропп В. Я. Морфология сказки. Л., 1928. СПб., 1996;
Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. 5-е изд. М., 2009;
Kirk G. S. Myth: its meaning and functions in ancient and other cultures. Berk., 1973;
Стеблин-Каменский М. И. Миф. Л., 1976;
Фрезер Дж. Золотая ветвь. М., 1983;
Голосовкер Я. Э. Логика мифа. М., 1987;
Мифы народов мира. Энциклопедия. 2-е изд. М., 1987–1988. Т. 1–2;
Jamme Chr. «Gott an hat ein Gewand»: Grenzen und Perspektiven philosophischer Mythos-Theorien der Gegenwart. Fr./M., 1991;
Евзлин М. Космогония и ритуал. М., 1993;
Голан А. Миф и символ. М., 1994;
Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994;
Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996;
Малиновский Б. Магия, наука и религия. М., 1998;
Леви-Стросс К. Первобытное мышление. М., 1999;
Кассирер Э. Философия символических форм. М., 2002. Т. 2:
Мифологическое мышление; Von Hendy A. The modern construction of myth. Bloomington, 2002;
Кэмпбелл Дж. Мифы, в которых нам жить. М., 2002;
Кэмпбелл Дж. Пути к блаженству: мифология и трансформация личности. М., 2006;
Юнг К. Г. Душа и миф. Шесть архетипов. Минск, 2004;
Armstrong K. A short history of myth. Edinburgh, 2005;
Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. 4-е изд. М., 2006;
Плютто П.А. Концепция аутентичного мифа и анализ социокультурных иллюзий. М., 2009.
Введение в мифологию
«Изучая мифологию, мы занимаемся не седой древностью и не экзотическими культурами. Мы изучаем наше собственное мировосприятие» – этот тезис сделал курс Александры Леонидовны Барковой навсегда памятным ее студентам. Древние сказания о богах и героях предстают в ее лекциях как части единого комплекса представлений, пронизывающего века и народы. Мифологические системы Древнего Египта, Греции, Рима, Скандинавии и Индии раскрываются во взаимосвязи, благодаря которой ярче видны индивидуальные черты каждой культуры. Особое место уделяется мифологическим универсалиям, проявляющимся сквозь века и тысячелетия. Живой язык, образная, подчас ироничная подача самого серьезного материала создает эффект непосредственного общения с профессором, на лекциях которого за четверть века не уснул ни один студент.
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Введение в мифологию предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Лекция 1. Понятие мифа
Мы будем заниматься мифологическим мышлением. Что это такое? Чем мифологическое мышление отличается от мифологии славянской, египетской и какой угодно? Примерно тем же, чем скелет человека отличается от человека как индивидуальности. То есть мифологическое мышление — это то, что было, есть и, вероятно, будет. Это то, на чем построена не только древняя культура, но и культура современная. На универсалиях мифологического мышления в огромной степени строится, например, современная реклама. В какой-то степени на них строится вообще современное искусство. И несовременное тоже. Итак, есть некие универсалии, которые существуют помимо нашего сознания. Они находятся на уровне подсознания. Они не меняются с течением веков и тысячелетий. Они, естественно, не отличаются у разных народов. Хотя, конечно, у каждого конкретного народа они наполняются неким конкретным содержанием, конкретной формой. Конечно, надо уметь различать, где мы имеем дело с универсальным представлением (и, соответственно, надо делать акцент на том, что это представление универсальное), а где-то надо все-таки делать акцент на частностях, потому что частности — это, собственно, то, что составляет нашу национальность. Всё это тоже не менее важно, чем универсалии, просто надо правильно расставлять акценты в каждом конкретном случае.
Что же в таком случае миф? Сразу хочу подчеркнуть, что, хотя мы привыкли под словом «миф» подразумевать некие сказания о том, как какой-то там бог соблазнил какую-то там очередную смертную или не очень смертную женщину (что нам в основном известно по мифам Древней Греции, хотя это тоже не совсем так), мы под словом «миф» подразумеваем не сказания. Мы под словом «миф» подразумеваем представление. И это представление может воплощаться или словесно (в форме мифа, рассказа), или же изобразительно (изображения богов в любом музее истории искусств), и, наконец, миф может воплощаться через действия, то есть в ритуале. Например, когда кто-то видит черную кошку, совершает некие ритуальные действия, чтобы она зла не принесла, то это ритуальные воплощения мифа на примитивном уровне. Но мы будем это называть суеверием, потому что каждый человек скажет, что он во всё это не верит. Но когда человек подчеркивает, что он не верит, но совершает действие, — это суеверие. А когда верит — это миф.
Итак, миф воплощается в одной из трех форм. Но и не обязательно только в одной, может сразу и в двух, и в трех: словесной, изобразительной и ритуальной. Мы, конечно, в основном будем иметь дело с мифами, воплощаемыми словесно, но не всегда. Другие формы тоже будут. Итак, миф — это некое представление. Но какое? Чем мифическое представление отличается от немифического? Тем, что в основе мифологического мировосприятия всегда лежит представление о двух мирах: мире людей и ином мире. И эти два мира взаимодействуют. Таким образом, миф — это представление, основанное на взаимодействии мира людей и иного мира (мы можем называть его потусторонним). Но слово «потусторонний» мне не нравится, потому что для мифологически мыслящего человека он никакой не потусторонний. Например, человек живет в доме, в котором есть домовой. Ну какое же это потустороннее существо? Это уже, можно сказать, член семьи. В какой-то степени даже старший член семьи. Ничего потустороннего для мифологически мыслящего человека здесь нет. Это «потустороннее» только для исследователя, атеиста.
И еще один очень важный момент. Я уже неоднократно употребляла выражение «мифологическое мышление». Этот термин прижился в науке. Нам от него уже никуда не деться, мы уже на него обречены. Но тем не менее необходимо признать, что мифологического мышления не существует. Как так? Дело в том, что мышление подразумевает логический анализ, в то время как мифология основывается совершенно на другом. Она основывается на эмоциональном восприятии действительности. Если взять уже упомянутый случай с черной кошкой, то логически, разумеется, ее появление в себе никакого вреда не несет. Почему человек плюет через левое плечо и разламывает палочку, если встретил черную кошку? Потому что это бьет по его эмоциям, он испытывает чувство страха или некоего дискомфорта. Стало быть, миф — это иррациональное переживание действительности, которое основано на взаимодействии мира людей и иного мира и может воплощаться словесно, изобразительно или через действие, то есть ритуально. Это мы и будем понимать под словом «миф».
Обобщая, мы можем сказать довольно жестко: всё, что мифологично, эмоционально. И практически всё, что эмоционально, в той или иной степени мифологично.
Миф основан на противопоставлении: «свое» и «чужое». Причем в мифологическом мировосприятии (дальше я буду говорить «мышлении» в силу научной традиции, но надо помнить, что это все-таки не мышление») всё «свое» воспринимается положительным независимо от его неких объективных качеств. Оно «свое», и поэтому оно — хорошее. Как только мы сталкиваемся с таким представлением, всё прекрасно, логика отдыхает, логика выключена, пошла чистая мифология. А соответственно, всё чужое воспринимается как потенциально опасное, как потенциально враждебное и, применительно к антуражным (традиционным) мифологиям, как колдовское. Понятно, что такая картина, как противопоставление «своего» и «чужого», очень хорошо ложится на советскую идеологию. И действительно, в последние два десятилетия появилось очень много работ, где ценности советской культуры и мировоззрение советской эпохи рассматриваются строго именно в рамках классической мифологии. И кстати, из этого мы делаем простой вывод: мифологическое мышление не связано с религиозностью. И иногда даже одно другому довольно сильно вредит. В советское время, как известно, религии не было. Она была отменена. Был атеизм. А мифология цвела пышным цветом, потому что религия ей не мешала. Всё «свое» мыслится благим, всё «чужое» — потенциально опасным, колдовским. Возьмем более антуражный пример. Приезжает американский этнограф к австралийским аборигенам, записывает их сказания. Те его принимают, потому что считают его своим предком (кстати, любопытный факт, что австралийцы действительно верили, что британцы — их предки, потому что у австралийцев обитатели мира мертвых представляются белотелыми, а австралийцы, как вы знаете, смуглые). Итак, они его принимают, но предупреждают не ездить за те холмы, потому что там якобы живет очень злое племя, которое может его заколдовать и съесть. Естественно, британец не слушает их советов, едет за те холмы, и там, можно догадаться, ему говорят то же самое. Этот пример можно спроецировать на советское время, на «железный занавес». От австралийцев в этом смысле мы отличаемся достаточно мало.
Кто у нас населяет иной мир?
К иному миру относятся, естественно, боги классических архаических или не очень классических мифологий.
Следующий класс — божества (в русской мифологии: русалки, домовые, лешие). То есть существа, которые живут бок о бок с человеком, живут с ним в одном доме, живут с ним на одной территории. Их культ, представление о них, сосуществование рядом с ними играло и играет до сих пор очень-очень большую роль. Может показаться, что в нашем современном обществе поверий о леших нет, но если поговорить с серьезными туристами, то они много интересного расскажут. А если вам удастся разговорить серьезного спелеолога или серьезного альпиниста, то там такого будет и вовсе предостаточно. Не могу не заметить, что чем больше профессия (род занятий) связана с риском, тем больше будет уровень мифологизации. И кстати, такие представления (об ином мире) будут достаточно ревниво охраняться и далеко не всегда выдаваться вовне. Чтобы записывать, допустим, современные поверья о леших, можно далеко не всякого туриста разговорить, и далеко не всякий турист согласится это рассказать. Потому что для него это действительно очень серьезный вопрос, он с этими силами взаимодействует. Не будем говорить о том, существуют они или нет, поскольку это вопрос веры.
Следующая категория — это животные. Животные с завидной регулярностью мифологически маркированы. Иногда в определенных ситуациях животные оказываются мифологически значимы, хотя в обычной жизни мы к ним так не относимся. Пример из моей личной полевой практики. Приезжаем мы в украинскую деревню с фольклорной экспедицией от Института славяноведения под руководством Никиты Ильича Толстого (внука Л. Н. Толстого). Как празднуется свадьба? Вот так-то и так-то, но на свадьбе обязательно должен быть кот. Через год приезжаем в деревню, которая находится приблизительно в пятидесяти километрах от первой. Как празднуется свадьба? Вот так-то и так-то. Но на свадьбе категорически не должно быть кота. И опять-таки каким-то образом это объясняется. Оставим вопрос о том, должен ли быть все-таки кот на свадьбе. Что мы имеем? Совершенно обычное домашнее животное. В обычной жизни никакой мифологической роли не играет. Но свадьба — переход из холостого состояния в семейное. Раз состояние перехода — значит, это зона риска, зона повышенной эмоциональной окрашенности. И в этой ситуации обычное животное мифологизируется. И в этой ситуации кот оказывается мифологически значим, и поскольку он здесь мыслится носителем определенных сил, то эти силы мы можем или принимать, или отвергать. И соответственно, в деревнях, расположенных сравнительно недалеко друг от друга, решения принимаются противоположные.
Итак, мы уже имеем такие категории: боги, божества, обитатели мира мертвых, животные.
Последняя категория существ иного мира — соседние народы, которые в большей или меньшей степени мифологизируются всегда. Вот сейчас благодаря глобализации это потихонечку уходит. И то у нас хватает совершенно немыслимых мифов про другие народы. Идем дальше.
Уже была упомянута одна черта мифологического мышления, которая чрезвычайно важна: это тождество противоположностей (пример с котом на свадьбе). Почему оно оказывается возможным? Потому что когда какой-то объект ярко мифологически эмоционально окрашен, то, соответственно, он вызывает весьма сильные эмоциональные переживания, которые могут быть как с плюсом, так и с минусом. От любви до ненависти один шаг. От ненависти до любви, в общем, не многим больше. То есть чем мифологичнее какой-либо объект, тем противоположнее может быть его восприятие. Это особенность мифологического мышления. Она была подмечена очень давно. Но именно через эмоциональное восприятие оно, насколько я помню, никогда не объяснялось. Это надо очень хорошо понимать.
Возьмем пример более антуражный. Греческая мифология. Рождается у Леды от Зевса, пришедшего к ней в образе лебедя, прекраснейшая из всех смертных женщин дочь Елена. Всё замечательно. Она живет у земного мужа Леды. И приходит время выдавать Елену замуж. И оказывается парадоксальная ситуация: за красивейшую из женщин никто не хочет свататься. Почему? Формально это объясняется тем, что каждый боится, что он женится на Елене, а ее тотчас украдут. На самом деле это позднейшая рационализация. Речь идет о том, что сверхкрасота, как и сверхуродство, решительно отталкивают. Потому что это то, что не входит в привычный людям уровень бытия, в привычный людям образ жизни. И это одинаково отталкивается, одинаково отрицается. Кстати, очень часто в разнообразных сказаниях мы встречаемся с тем, что персонаж, особенно негативный, может одновременно восприниматься и как сверхпрекрасный, и как сверхуродливый или менять облик с одного на другой. Это обычная ситуация. Если кто хорошо помнит курс алгебры, то в классе пятом изучается такая величина, как модуль. Допустим, есть пределы красоты и уродства или каких-либо других качеств по модулю. Пределы — в данном случае для человека. Если за эти пределы существо выходит как в лучшую, так и в худшую сторону, то всё — это нелюдь. Кстати, в связи с этим не могу не заметить, что наш с вами язык прекрасно сохраняет представление о том, что далеко не всякое существо, похожее на человека, является человеком. Мамы у нас иногда напрасно ругают так своих детей: «Когда ж ты у меня человеком станешь?» Конечно, такая мама не верит в то, что существо рождается еще не вполне человеком, но язык это еще сохраняет. Или же выражение, что таким-то путешественникам, шедшим через опасные земли, было предсказано, что они вернутся живыми. С точки зрения логики это очень смешно. Как будто бы можно вернуться мертвыми. С точки зрения мифологии всё нормально. То есть, действительно, у нас на протяжении тысячелетий было представление о том, что в чужих краях тебя заколдуют, съедят, а в твоем облике явится какой-нибудь демон или ты вернешься в состоянии ходячего трупа. А такому вампиру надо что-то есть, ты будешь пожирать своих бывших сородичей. И соответственно, предсказание, что человек может вернуться не живым, когда-то было вполне актуальным. А сейчас оно просто сохраняется в языке. Таково мифологическое мышление в самых общих чертах.
Следующий важный момент. Если мы находимся внутри некоего круга эмоциональных переживаний, то естественно, что законы, по которым самые разные явления в этом круге отождествляются, нам понятны, потому что мы по ним живем. Как только мы оказываемся вне такого круга переживаний, то сразу же начинается восприятие таких отождествлений, как «чушь собачья». Приведу простой пример. Допустим, мы перенесемся в советское время. Нам надо нарисовать стенгазету «Да здравствует советская пионерия!». Что можно взять в качестве эмблемы для такой газеты? Пионерский галстук, барабан, пионерский значок, горн, костер. Можем нарисовать отдающего салют пионера. Или пионерку. Можем нарисовать отряд пионеров. Для человека, который представляет себе советскую действительность, понятно, что всё это абсолютно равнозначные символы советской пионерии для эмблемы такой стенгазеты. Они все годятся в равной степени. Это просто понятно и очевидно. Но из этого следует, что для нас именно в данных рамках абсолютно равнозначны: кусочек красного шелка, кусочек металла, мальчик, девочка, мальчик и девочка, вместе взятые. В рамках символа, в рамках эмоционального переживания они все полностью тождественны. Но как только мы выходим за пределы этого символа, то, понятно, мы мальчика от девочки прекрасно отличаем.