Помни дружок что в сердце нашел где
Помни дружок что в сердце нашел где
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептание и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он увидел за дверью разряженную в розовом грезетовом платье и лиловом шелковом платке полную, румяную и красивую женщину с блюдом. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб-соль его светлости. Муж ее встретил его с крестом в церкви, а она дома. «Очень хороша», — прибавил адъютант.
Кутузов слушал доклад дежурного генерала и критику позиции при Царево-Займище так же, как он слушал Денисова. Он слушал только оттого, что у него были уши, которые не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что могли сказать ему, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал все, что ему скажут, и слушает все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что-то другое, что должно было решить дело, что-то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением его лица, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, необходимость соблюсти приличие и любопытство к тому, что такое означал женский шепот за дверью и мелькание и шуршание розового платья. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но он презирал все это не умом, не чувством, не знанием, потому что он и не старался выказывать их, а он презирал их желанием успокоиться, пошутить с попадьею, заснуть, презирал своей старостью, своею опытностью жизни и знанием того, что чт\ должно совершиться, то совершится.
— Ну теперь все? — сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей пухлой белой шеи, направился к дверям.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготавливалась, она все-таки не успела подать вовремя, и с низким поклоном поднесла Кутузову. Глаза Кутузова прищурились, он улыбнулся, рукой взял ее за подбородок и сказал:
— И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо. Попадья, провожая дорогого гостя, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Князь Андрей остался, дожидаясь, на крыльце. Через полчаса его позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке, но в чистом белье. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был роман m-me de Genlis, как увидал князь Андрей на обертке.
— Ну, садись, садись тут, поговорим, — сказал он. — Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец…
Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе…
— Благодарю вашу светлость, — отвечал князь Андрей, — но я боюсь… что не гожусь больше для штабов, — сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил и при которой вопросительно посмотрел на князя Андрея. — А главное, — прибавил князь Андрей, — я привык к полку, полюбил и офицеров, и людей. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и тонкое выражение светилось в лице Кутузова. Он перебил Болконского.
— Мне жаль тебя, а ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню с знаменем. — Кутузов притянул его за руку и поцеловал, и опять на глазах его князь Андрей заметил слезы. Хотя и знал князь Андрей, что Кутузов слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его, жалея о его потере, князю Андрею было радостно и лестно это воспоминание об Аустерлице. — Иди с Богом своей дорогой. Ну, про Турцию, про Букарешт расскажи… — вдруг переменил он разговор. Поговорив о Валахии, расспросив о Калафате, которые особенно интересовали его, Кутузов опять возвратился к советчикам, как он называл штабных, и которые, видимо, занимали его. — Там советчиков не меньше было. Если бы я слушал, мы бы еще теперь воевали в Турции. Все поскорее хотят. А скорое на долгое не выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость нетрудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше, и лошадиное мясо турки ели. И французы тоже будут.
Помню детство
Помню детство
Я помню детство, где кидали краба
Я чеканю дома и раскидываю траблы
Порох поглотил меня, я стал немного лучше
В мире обстановку разгоняют только тучи
В моём сердце без печали, не забыть все
Мрачные фрагменты в мои уши это «кинь все»
Вроде вывел в лотерею сраный куш и бинго
Кожа не готова забирать весь этот выигрыш
На жаргоне треки называют «бэнгером»
В думки вгонит суета без плана хейтеров
Мечты сгорают с годом, где себя апгрейдили
Без копейки реки гонят, чтоб заметили
И я выстрелами, выстрелами
Паками мысленными высекали
Сдуру бессмысленными высекали
Чиллом без кристалла, музыка destiny
И я выстрелами, выстрелами
Паками мысленными высекали
Сдуру бессмысленными высекали
Чиллом без кристалла, музыка destiny
Детство не в найках но душу не колет
Дай мне вернуться обратно, позови
На балансе окутаны сворой
Медленно тащили нас пески
Разбегаются мысли, дворы замолчали
Дворы замолчали
Детский разум не спорил о громком
Увиденным был опечален
Я тот с района
Я видел боли
Чтобы понять тебя мне надо зачитать и выдать спойлер
Не слаще соли мой родной город
Спасал меня от паники забиться берег полон
Но эта пайка, вспомним былые патроны
В карманах, сюжеты
Те что горели в холод
Я поднимаю руку
Дать знать своим, напомнить
Время тлеет быстро
Нужно помнить совесть
Слёзы от матерей, что присели возле
Открывались горизонты протирая кроссы
Дело было ближе, стало больно
Каждый помнит, от чего пропитан горем
Детство не в найках но душу не колет
Дай мне вернуться обратно, позови
На балансе окутаны сворой
Медленно тащили нас пески
Разбегаются мысли, дворы замолчали
Дворы замолчали
Детский разум, не спорил о громком
Увиденным был опечален
Залетай в мою историю
Олда, power you
Детство поманило в голове, я в этом плаваю.
Помню нашу главную цель и за главную.
В этой банде будто groove иду за всех в ударную.
Я волну эту хаваю, добрались до мечты
Пуля моя вера, пусть останутся мосты.
Этика ушла за горизонт, а мы просты
Этика ушла за горизонт, а мы просты
Дыма говорит и суета
Буря накрывала этот день не тая не тая б она.
Жира больше, как можно дольше.
Эра наша, не надо вождей
Нам правда в души
До байки кишим, кутим и крошим
Горя сбросим, в горы просим
Забери меня на полосу и взлёта просим мы.
Я рутинами и всеми вилами играли-пели мы.
Там где, там где, там где велено, нашёл баланс.
Я рутинами и всеми вилами играли-пели мы.
Там где, там где, там где велено, нашёл баланс.
Я рутинами и всеми вилами играли-пели мы.
Там где, там где, там где велено, нашёл баланс.
Помни дружок что в сердце нашел где
Навсегда. Какое злое слово,
Не догнать и даже не окликнуть,
В этом мире ничего не ново,
Только как нам к этому привыкнуть?
Не привыкнуть, боль не успокоить.
Каждый раз все тяжелей прощаться.
Те приносят истинное горе,
Кто дарил нам бескорыстно счастье.
И, порой надолго забываясь,
Говорим о них лишь в настоящем.
Воскрешая снова и прощаясь,
Как о вечных.
Или только спящих.
Им среди живых воспоминаний
Суждено незримо рядом жить,
Почему людей мы отпускаем,
Только ИХ не можем отпустить.
Хожу-брожу дождливым переулком,
Стучусь в ворота, открывают — захожу,
Но вслед шагам из подворотен эхо гулко
Мне повторяет: я тебя не нахожу…
Смотрю-гляжу намокшими глазами,
Увидев тень — не отрываю взгляд,
Но шепчет разум вместе со слезами:
Ты не вернешься, не придешь назад…
Кричу-шепчу и повторяю имя,
Услышав шорох — напрягаю слух:
Я знаю, друг, что ты меня покинул,
Но все еще надеюсь: может, вдруг….
И вот, почти смирившись с этой болью.
Я ощущаю снова и опять:
Как ты, привычкою пройдя по изголовью,
Клубком со мной ложишься рядом спать.
А иногда: как будто одеяло
Вдруг тащит кто-то потихонечку когтем,
Или с просонья кажется, что мало
Или не тот дала, не самый лучший корм…
Но в пустоте, атаковавшей душу,
Нет никого, как рядом нет тебя,
И губ моих срывается: «Послушай…»
Напрасно в темноту небытия…
И снова будет дождь шуршать тенями,
И снова будет сердце ныть навзрыд;
И мне казаться долгими ночами
Со мною рядом кошка мирно спит.
Смотрю-гляжу намокшими глазами,
Увидев тень — не отрываю взгляд,
Но шепчет разум вместе со слезами:
Ты не вернешься, не придешь назад…
Кричу-шепчу и повторяю имя,
Услышав шорох — напрягаю слух:
Я знаю, друг, что ты меня покинул,
Но все еще надеюсь: может, вдруг….
И вот, почти смирившись с этой болью.
Я ощущаю снова и опять:
Как ты, привычкою пройдя по изголовью,
Клубком со мной ложишься рядом спать.
А иногда: как будто одеяло
Вдруг тащит кто-то потихонечку когтем,
Или спросонья кажется, что мало
Или не тот дала, не самый лучший корм…
Но в пустоте, атаковавшей душу,
Нет никого, как рядом нет тебя,
И губ моих срывается: «Послушай…»
Напрасно в темноту небытия…
И снова будет дождь шуршать тенями,
И снова будет сердце ныть навзрыд;
И мне казаться долгими ночами
Со мною рядом кошка мирно спит
Бог, отдай назад мою кошку! –
Ту, что взял, чтоб терлась об ноги,
Если ты такой уж хороший.
Иль людьми придуманы боги?
Ту, что, вдруг вскочив, рвалась к двери,
Только лишь ключом в замке клацну,
Чтоб погладил я шерстку зверю,
Потому что все любят ласку.
Ту, что мне была как священник –
Изливал я ей свою душу,
Хоть была плохой собеседник,
Но могла внимательно слушать.
Ту, что брать могла мою пищу
Иль лакать из блюдечка воду,
И себя я чувствовал высшим
Существом, приравненным к Богу.
Она жалась к людям, просила
Снять болезни цепкие когти –
Люди оказались бессильны
И ничуть не лучше, чем кошки.
Тех, кого пускаем мы в сердце,
Отпускаем поздно иль рано.
С коготками вырвано тельце,
Время лижет рваную рану.
Я могу сказать только: «Мяу!»,
Потому что нет объясненья,
Для чего красивых и мягких
Зарывать в морозную землю.
Бог, отдай назад мою кошку! –
Ту, что ввек тебя не полюбит,
Если ты такой уж хороший.
Иль богов придумали люди?
Есть где-то там, за горизонтом,
За краем неба и земли,
Страна счастливых ожиданий,
Ее «Мост Радуги»нарекли.
Туда уходят все любимцы,
Там есть луга, холмы, леса,
Еды полно, там много солнца,
Беги, лети, плыви – краса.
Все кто с болезнью и увечьем,
Кто стар и дряхл, кто жизнь влачил,
На том мосту вдруг молодеют,
Полны энергии и сил.
Там время бег остановило,
Но все несут одну печаль,
Из всех кто здесь, оставил каждый,
Кого-то на земле, а жаль.
Но будет день, когда вдруг кто-то,
Застынет. Взгляд куда то в даль,
Огонь в глазах, дрожь нетерпенья,
Пройдет последняя печаль.
Он вдруг покинет своих братьев,
Летит от счастья над травой,
Быстрей, быстрей. Быстрей в объятья,
Быстрей к нему, встречать его.
Он будет, одурев от счастья,
Лизать лицо его и руки.
Он будет знать, что он дождался,
Пришел конец его разлуки.
Они обнимутся покрепче,
Объединятся навсегда,
Теперь они навечно вместе,
Чтоб не расстаться никогда.
Его рука скользит по шерсти,
Тихонько чухает за ухом,
Они уходят вместе, в вечность,
Врастая чувствами друг в друга.
Есть где-то там, за горизонтом,
За краем неба и земли,
Страна счастливых ожиданий,
Ее «Мост Радуги»нарекли…
Странно уходить наверх,
Исчезать с потоком света
Странно уходить наверх,
Hе успев дожить до лета
Облака постелив плащом
Я приду к тебе дождем
Слушай летний дождь
Это я хожу по крыше,
Слушай летний дождь
В нем ты голос мой услышишь
Это свет моей звезды
Стал потоками воды
Радуга раскинет руки
Hад твоим окном
И когда-нибудь вдвоем
Мы с тобой по ней пройдем
Вспоминай меня светло
Это я стучу в стекло.
В пыльной Москве старый дом в два витражных окошка
Он был построен в какой-то там –надцатый век.
Рядом жила ослепительно-черная Кошка
Кошка, которую очень любил Человек.
Нет, не друзья. Кошка просто его замечала –.
Чуточку щурилась, будто смотрела на свет
Сердце стучало… Ах, как ее сердце мурчало!
Если, при встрече, он тихо шептал ей: «Привет»
Нет, не друзья. Кошка просто ему позволяла
Гладить себя. На колени садилась сама.
В парке однажды она с Человеком гуляла
Он вдруг упал. Ну а Кошка сошла вдруг с ума.
Выла соседка, сирена… Неслась неотложка.
Что же такое творилось у всех в голове?
Кошка молчала. Она не была его кошкой.
Просто так вышло, что… то был ее Человек.
Кошка ждала. Не спала, не пила и не ела.
Кротко ждала, когда в окнах появится свет.
Просто сидела. И даже слегка поседела.
Он ведь вернется, и тихо шепнет ей: «Привет»
В пыльной Москве старый дом в два витражных окошка
Минус семь жизней. И минус еще один век.
Он улыбнулся: «Ты правда ждала меня, Кошка?»
«Кошки не ждут…Глупый, глупый ты мой Человек»
Он год в моих дружках ходил
Он год в моих дружках ходил,
Мне улыбался и кадил,
Пока ему я нужен был!
Потом меня он обходил…
И вдруг успех его забыл.И вот он вновь ко мне прилез,
А мы с Тайгой — тихонько в лес.
У моего дружка Тайги
Четыре тоненьких ноги.
Большие уши, мокрый нос
И сердце верное до слез.
Статьи раздела литература
Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».
Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.
Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями. Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.
Электронная почта проекта: stream@team.culture.ru
Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».
В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».
Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter. Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.
Я помню, любимая, помню. (6 стр.)
Пора расстаться с озорной
И непокорною отвагой.
Уж сердце напилось иной,
Кровь отрезвляющею брагой.
И мне в окошко постучал
Сентябрь багряной веткой ивы,
Чтоб я готов был и встречал
Его приход неприхотливый.
Теперь со многим я мирюсь
Без принужденья, без утраты.
Иною кажется мне Русь,
Иными кладбища и хаты.
Прозрачно я смотрю вокруг
И вижу, там ли, здесь ли, где-то ль,
Что ты одна, сестра и друг,
Могла быть спутницей поэта.
Что я одной тебе бы мог,
Воспитываясь в постоянстве,
Пропеть о сумерках дорог
И уходящем хулиганстве.
«Дорогая, сядем рядом…»
Дорогая, сядем рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.
Я давно мой край оставил,
Где цветут луга и чащи.
В городской и горькой славе
Я хотел прожить пропащим.
Я хотел, чтоб сердце глуше
Вспоминало сад и лето,
Где под музыку лягушек
Я растил себя поэтом.
Там теперь такая ж осень…
Клен и липы в окна комнат,
Ветки лапами забросив,
Ищут тех, которых помнят.
Их давно уж нет на свете.
Месяц на простом погосте
На крестах лучами метит,
Что и мы придем к ним в гости.
Что и мы, отжив тревоги,
Перейдем под эти кущи.
Все волнистые дороги
Только радость льют живущим.
Дорогая, сядь же рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.
«Мне грустно на тебя смотреть…»
Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.
Чужие губы разнесли
Твое тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой.
Ну что ж! Я не боюсь его.
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только желтый тлен и сырость.
Ведь и себя я не сберег
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.
Смешная жизнь, смешной разлад.
Так было и так будет после.
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости.
Вот так же отцветем и мы
И отшумим, как гости сада…
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.
«Ты прохладой меня не мучай…»
Ты прохладой меня не мучай
И не спрашивай, сколько мне лет.
Одержимый тяжелой падучей,
Я душой стал, как желтый скелет.
Было время, когда из предместья
Я мечтал по-мальчишески – в дым,
Что я буду богат и известен
И что всеми я буду любим.
Да! Богат я, богат с излишком.
Был цилиндр, а теперь его нет.
Лишь осталась одна манишка
С модной парой избитых штиблет.
И известность моя не хуже,
От Москвы по парижскую рвань
Мое имя наводит ужас,
Как заборная, громкая брань.
И любовь, не забавное ль дело?
Ты целуешь, а губы как жесть.
Знаю, чувство мое перезрело,
А твое не сумеет расцвесть.
Мне пока горевать еще рано,
Ну, а если есть грусть – не беда!
Золотей твоих кос по курганам
Молодая шумит лебеда.
Я хотел бы опять в ту местность,
Чтоб под шум молодой лебеды
Утонуть навсегда в неизвестность
И мечтать по-мальчишески – в дым.
Но мечтать о другом, о новом,
Непонятном земле и траве,
Что не выразить сердцу словом
И не знает назвать человек.
Сукин сын
Снова выплыли годы из мрака
И шумят, как ромашковый луг.
Мне припомнилась нынче собака,
Что была моей юности друг.
Нынче – юность моя отшумела,
Как подгнивший под окнами клен,
Но припомнил я девушку в белом,
Для которой был пес почтальон.
Не у всякого есть свой близкий,
Но она мне как песня была,
Потому что мои записки
Из ошейника пса не брала.
Никогда она их не читала,
И мой почерк ей был незнаком,
Но о чем-то подолгу мечтала
У калины за желтым прудом.
Я страдал… Я хотел ответа…
Не дождался… уехал… И вот
Через годы… известным поэтом
Снова здесь, у родимых ворот.
Та собака давно околела,
Но в ту ж масть, что с отливом в синь,
С лаем ливисто ошалелым
Меня встрел молодой ее сын.
Мать честная! И как же схожи!
Снова выплыла боль души.
С этой болью я будто моложе,
И хоть снова записки пиши.
Рад послушать я песню былую,
Но не лай ты! Не лай! Не лай!
Хочешь, пес, я тебя поцелую
За пробуженный в сердце май?
Поцелую, прижмусь к тебе телом
И как друга введу тебя в дом…
Да, мне нравилась девушка в белом,
Но теперь я люблю в голубом.
«Этой грусти теперь не рассыпать…»
Этой грусти теперь не рассыпать
Звонким смехом далеких лет.
Отцвела моя белая липа,
Отзвенел соловьиный рассвет.
Для меня было все тогда новым,
Много в сердце теснилось чувств,
А теперь даже нежное слово
Горьким плодом срывается с уст.
И знакомые взору просторы
Уж не так под луной хороши.
Буераки… пеньки… косогоры
Обпечалили русскую ширь.
Нездоровое, хилое, низкое,
Водянистая серая гладь.
Это все мне родное и близкое,
От чего так легко зарыдать.
Покосившаяся избенка,
Плач овцы, и вдали на ветру
Машет тощим хвостом лошаденка,
Заглядевшись в неласковый пруд.
Это все, что зовем мы родиной,
Это все, отчего на ней
Пьют и плачут в одно с непогодиной,
Дожидаясь улыбчивых дней.
Потому никому не рассыпать
Эту грусть смехом ранних лет.
Отцвела моя белая липа,
Отзвенел соловьиный рассвет.
«Низкий дом с голубыми ставнями…»
До сегодня еще мне снится
Наше поле, луга и лес,
Принакрытые сереньким ситцем
Этих северных бедных небес.
Восхищаться уж я не умею
И пропасть не хотел бы в глуши,
Но, наверно, навеки имею
Нежность грустную русской души.
Полюбил я седых журавлей
С их курлыканьем в тощие дали,
Потому что в просторах полей
Они сытных хлебов не видали.
Только видели березь да цветь,
Да ракитник кривой и безлистый,
Да разбойные слышали свисты,
От которых легко умереть.
Как бы я и хотел не любить,
Все равно не могу научиться,
И под этим дешевеньким ситцем
Ты мила мне, родимая выть.
Потому так и днями недавними
Уж не юные веют года.
Низкий дом с голубыми ставнями,
Не забыть мне тебя никогда.
Возвращение на родину
Я посетил родимые места,
Ту сельщину,
Где жил мальчишкой,
Где каланчой с березовою вышкой
Взметнулась колокольня без креста.
Как много изменилось там,
В их бедном, неприглядном быте.
Какое множество открытий
За мною следовало по пятам.
Отцовский дом
Не мог я распознать:
Приметный клен уж под окном не машет,
И на крылечке не сидит уж мать,
Кормя цыплят крупитчатою кашей.
Стара, должно быть, стала…
Да, стара.
Я с грустью озираюсь на окрестность.
Какая незнакомая мне местность!
Одна, как прежняя, белеется гора,
Да у горы
Высокий серый камень.
Здесь кладбище!
Подгнившие кресты,
Как будто в рукопашной мертвецы
Застыли с распростертыми руками.
По тропке, опершись на подожок,
Идет старик, сметая пыль с бурьяна.
«Прохожий!
Укажи, дружок,
Где тут живет Есенина Татьяна?»
«Татьяна… Гм…
Да вон за той избой.
А ты ей что?
Сродни?
Аль, может, сын пропащий?»
«Да, сын.
Но что, старик, с тобой?
Скажи мне,
Отчего ты так глядишь скорбяще?»
«Добро, мой внук,
Добро, что не узнал ты деда. «
«Ах, дедушка, ужели это ты?»
И полилась печальная беседа
Слезами теплыми на пыльные цветы.
«Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать…
А мне уж девяносто…
Скоро в гроб.
Давно пора бы было воротиться».
Он говорит, а сам все морщит лоб.
«Да. Время.
Ты не коммунист?»
«Нет. «
«А сестры стали комсомолки.
Такая гадость! Просто удавись!
И мы идем, топча межой кукольни.
Я улыбаюсь пашням и лесам,
А дед с тоской глядит на колокольню.
«Здорово, мать! Здорово!»
И я опять тяну к глазам платок.
Тут разрыдаться может и корова,
Глядя на этот бедный уголок.
Пришли соседи…
Женщина с ребенком.
Уже никто меня не узнает.
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот.