Почему принято говорить что фашизм противостоит не только демократии
Фашизм – это очередная уловка паразитов
К вопросу о вреде догматизации сущности фашизма
Автор – Роман Огиенко
1. Что такое фашизм?
Казалось бы, глупый вопрос, но, тем не менее, что представляет собой фашизм? Что в нём есть такого, что позволяет нам сказать, что перед нами действительно фашизм, а не нечто иное, иными словами: что фашизм делает фашизмом?
А вот это на самом деле непростой вопрос. Дело в том, что ничего особо специфического, то есть того, чего не было до него и что противопоставляло его «нормальному» капитализму, в фашизме нет. Это может показаться странным, ведь во всех ВУЗовских учебниках фашизм принято обозначать как парадокс XX века, как нечто из ряда вон выходящее, то, чего никогда раньше не было и что не присуще капитализму – но это не так.
На самом деле, ничего особого в фашизме нет, это миф, который придумали сами фашисты, позиционируя себя как «третья сила». Но, к сожалению, множество левых продолжают бездумно тиражировать миф об особенности фашизма. Вот, к примеру, на паблике «Lenin Crew» в коротенькой заметочке о фашизме пишется:
«…Мы привели в своей статье большую цитату из рассекреченной переписки немецких промышленников, которая как раз и показывает «социально-политический заказ олигархов», но «заказ» не просто на «пушечное мясо» для начала новой войны, а на принципиально новую форму государственного правления, которую им, в целях сохранения своего господства, в условиях подъёма революционного рабочего движения и ослабления влияния в пролетарской среде социал-демократии [как будто предавшая рабочее дело социал-демократия противостояла буржуазии! – Р.О.], необходимо было установить на смену обанкротившейся буржуазно-демократической форме диктатуры капиталистов, для чего нужно было привести к власти национал-социалистов…»
Но в чём же заключается эта «принципиально новая форма государственного правления»?
Давайте, попробуем в этом разобраться. Если рассматривать фашизм с политической точки зрения, то необязательно быть экспертом в политологии, чтобы заметить, что фашистская риторика удивительно похожа на обычный правый консерватизм. Здесь я использую выдержку из книги Р. Пальма Датта «Фашизм и социалистическая революция» (ОГИЗ-СОЦЭКГИЗ, 1935 г.):
«Итак, что представляет собой фашизм в этом более узком, или специфическом, смысле? Имеется много определений фашизма, и они отличаются большим разнообразием и даже противоречивостью, несмотря на тождество конкретной реальности, которую хотят описать. По мнению самих фашистов, фашизм является духовной реальностью. Они определяют его в разрезе идеологии. Фашизм является, по их словам, олицетворением принципов «долга», «порядка», «авторитета», «государства», «нации», «истории» и пр.!
Ясно, что вся эта фразеология мало может помочь уяснению действительного существа фашизма. Прежде всего, все эти абстрактные общие положения, которые выставляются как специфически фашистские, отнюдь не отличаются оригинальностью и свойственны сотне школ буржуазной политической философии, ещё не являющихся фашистскими, и в особенности всем национально консервативным школам. Общие фразы о «долге сотрудничества», «обязанности по отношению к другим», «жизни как долге и борьбе», «высокой концепции гражданства», «государстве, стоящем над классами», «примате общих интересов над частными» (лозунг германских национал-социалистов) – всё это затасканные пошлости, которые используются всеми буржуазными политиками и мелкими моралистами для того, чтобы замаскировать действительность классового господства и классовой эксплуатации. Якобы исключительно фашистская философия идеализации государства как «абсолютной цели», стоящей выше отдельных индивидуумов и групп, является лишь вульгаризацией учения Гегеля и его последователей, заложивших основы господствующей школы буржуазной политической философии. Во всех этих концепциях нельзя найти и следа оригинальной мысли…»
Не только в теории, но и на практике фашизм ничего особенного не представляет. Концентрационные лагеря и газовые камеры, с которыми обычно ассоциируется фашизм, практиковались задолго до возникновения фашизма, ещё во время Первой Мировой войны. А что же представляет собой фашизм в экономическом плане? Сам фашизм позиционировал себя, как «корпоративное государство», Р. Датт пишет:
«Что же фактически представляет собой корпоративное государство? Его принципы, судя по описанию его сторонников, сводятся фактически к следующему:
1. Сохранение классовой структуры общества и классовой эксплуатации под покровом фраз об «органическом единстве» и т.п.
2. Сохранение капиталистического господства, «частного предприятия», «прибылей» и т.п.
3. Умеренное вмешательство или регулирующая роль государства, когда это необходимо.
4. Комитеты принудительного арбитража или объединённые промышленные советы капитала и труда.
Но эти принципы идентичны принципам всех современных капиталистических государств. Наглая попытка представить это как нечто «новое» основывается на наивной хитрости привлечь для сравнения давно отжившую доимпериалистическую эпоху капитализма «Iaisser faire». Со времени империалистической эпохи современный капитализм всё больше развивает государственное регулирование и контроль, координацию и картелизацию под руководством государства, и тысячи экспериментов и выдумок в области объединённых промышленных советов и всяких других аппаратов для обеспечения сотрудничества капитала и труда. Что касается определения промышленности как «служения обществу» и одобрения прибыли лишь поскольку это совместимо «с национальным благом», то поистине нет нужды в фашистской «революции», чтобы повторять эту мудрость Каллисфена.
Практическое значение фашистской «революции» и её «корпоративного государства» заключается в другом, как мы это покажем ниже. Возьмём например дофашистскую Германию, где государство уже сосредоточило в своих руках 1/10 промышленного производства, имело решающую часть акций крупных банков, пароходных обществ и Стального треста, и где промышленность и взаимоотношения между капиталом и трудом находились под контролем сети регулирующих советов… Вся послевоенная тенденция либералов, лейбористов и в особенности социал-демократов развивается параллельно фашистской линии и пропаганде корпоративного государства – это общая линия комбинации государственного контроля и частной инициативы, координации при помощи сети регулирующих советов классового сотрудничества и так называемого рабочего представительства, короче говоря, весь миф «организованного капитализма». Значительная часть либеральной жёлтой книги «Труд и нация» и фашистской Хартии труда могут заменить друг друга без заметных различий…»
К тому времени империализм достиг такого уровня, что империалисты осознали, что централизация потоков капитала и расширение поля деятельности компетентных чиновников значительно улучшают эффективность капиталистического хозяйства. Изменения в экономической жизни, аналогичные фашистским странам, происходили в тех же демократических США, Британии, только при этом употреблялось не словосочетание «корпоративное государство», а иные слова.
Следует добавить, что планирование, которое столь рьяно бичуют либералы и некоторые малограмотные экономисты, давно стало реальностью для всех наиболее развитых буржуазных стран. Недаром же японские экономисты столь детально изучали, а затем внедряли наработки советских экономистов.
Но стоит ли говорить, что полнокровного планирования при рыночной анархии (которая, невзирая на господство монополий, продолжает существовать) быть не может, к тому же такое планирование идёт на пользу исключительно кучке владельцев средств производства.
Таким образом, мы приходим к выводу, что ни в политическом, ни в экономическом плане ничего нового фашизм в себе не несёт.
Более того! Если мы вспомним, что фашисты, приходя к власти, выполняли заказ империалистов на развязывание новой империалистической бойни мирового масштаба (о который велась речь в кругу империалистов ещё в 1918 г.), то в чём принципиальное отличие фашистов от демократических и монархических режимов, развязавших Первую Мировую войну?
А всё дело в том, что интеллектуальный и политический уровень пролетариата начала XX века был таков, что для того, чтобы превратить его в пушечное мясо, не требовалось никаких идеологических усилий.
Империалистам нужна война, а пролетарии воевать не хотят, что делать?
Нужно было найти новый способ заманить пролетариев на войну. Для этого им стали внушать идеи реваншизма, что война – это единственно приемлемый вариант для «возрождения» нации, что нужно отнять у «вражеских» народов то, что принадлежит «нации».
Кроме того, надо было убедить пролетариев, что в этот раз они непременно «победят», потому что они «сверхлюди», «арии», великий и непобедимый народ, нужно только вспомнить о своей расовой гордости, «вернуться к истокам» и победа будет гарантированна!
Итак, идеологически фашизм представляет из себя право-консервативную риторику, помноженную на расизм, шовинизм, клерикализм, милитаризм и национализм в самых разнузданных своих формах.
Ничего особенно нового в фашизме нет, кроме одной существенной детали: если раньше пролетариев гнали на убой под предлогом «необходимости» (родина-мать зовёт и тому подобное), то при фашизме доминантой становится «право», «право» нападать на иные народы («варваров», «недочеловеков») и бесстыдно их разорять и порабощать.
Таким образом, фашизм культивирует в человеке самые низкие, животные инстинкты, превращая его в жестокого и бездумного зверя. Либерализм (как и любая иная эксплуататорская идеология), конечно, тоже культивирует в человеке животное начало, но всё же в несколько меньшей степени, стараясь придать этому благообразную, безвинную форму.
Следовательно, определяющая черта фашизма заключается в том, что при нефашистской политике империалисты стараются скрыть свои людоедские устремления от масс пролетариата под всякими благовидными предлогами, фашизм же не старается скрыть своих хищнических целей, напротив, он всячески выпячивает их.
Именно в этом ключе, я полагаю, следует понимать «открытость» диктатуры финансового капитала, не то, что он противостоит демократии, а то, что он не корчит из себя святошу, невинную овечку, он громко, во весь голос заявляет на весь мир о своих империалистических, людоедских интересах.
2. Фашизм есть отрицание демократии
Когда говорят, что с приходом итальянских и немецких фашистов началось сворачивание парламентаризма и установление открытой диктатуры финансового капитала, как-то упускается из вида тот простой факт, что империалисты сворачивают демократию не потому, что она им надоела, а потому, что она перестаёт выполнять свои функции, а именно – одурачивание населения.
К 30-м гг. и в Италии, и в Германии наблюдался резкий спад доверия пролетариата к буржуазной демократии и демократическим лидерам. Пролетарии видели, что в парламентах сидят одни богачи, законы принимаются исключительно в интересах богачей, обещания демократов и либералов – не более чем пустая демагогия. В этих условиях сохранять парламентскую мишуру было нецелесообразным.
Но задам такой нескромный вопрос: а что было бы в том случае, если бы у пролетариата сохранялись иллюзии по поводу парламентаризма? Неужели в таком случае империалисты стали бы сворачивать демократию? Неужто фюреры не приспособили бы демократию под нужды фашизма? Конечно, приспособили бы!
Напомню, что среди немецкого пролетариата были популярны социалистические идеи, и фашисты нагло именовали свою партию «социалистической», пусть и с приставкой «национал». Представления о том, что фашизм обязательно отрицает демократию, есть догматизм, попытка приписать фашизму некую свою «логику», но фашистской «логики» нет, есть «логика» империалистов, а фашизм лишь инструмент империалистов, и он не является некой навеки застывшей формой, он имеет бесчисленные формы проявления.
Соблюдение демократических процедур и сменяемость отдельных политиков никоим образом не мешает и не противоречит осуществлению фашизма, то есть ничем не прикрытого империализма.
Нужно понимать одну вещь, что в идеологической лаборатории империализма может быть создано бесчисленное количество самых невероятных политических мутантов. И почему бы империалистам, для достижения своих целей, не комбинировать фашистские и демократические методы? Или скажем так: почему демократический президент не может играть роль фюрера? Ведь такие примеры уже существуют, например, США.
Я уверен, что ту невероятно агрессивную, наглую и геноцидную политику, которую осуществляет США, иначе как фашисткой не назовёшь. Конечно, подозреваю, что кому-то покажутся эти слова созвучными со злосчастной концепцией профессора М. Попова, так называемого «фашизма на экспорт». Однако у профессора идёт разрыв внутренней политики с внешней.
Как может осуществляться фашистская политика снаружи, если внутри она демократическая? В конце концов, натовскую военщину не в пробирках выращивают; непосредственно осуществляют фашистскую политику простые американские парни. У них есть знакомые, друзья, родственники, неужели те не поддерживают их действий? Или господин профессор хочет сказать, что от американцев власти скрывают свои хищнические действия?
То есть, у США – и внешняя политика фашистская и внутренняя.
Кстати, здесь очень интересны рассуждения К. Чуковского о Супермене и порождённом им культе грубой силы. В комиксах, фильмах, Супермен, преследуя злодея, мог легко разрушить полгорода, и это подавалось как нечто нормальное. Чуковский верно подметил, что американские «супергерои» есть воплощение того самого ницшеанского сверхчеловека, которому дозволено всё.
Культ грубой силы – важнейший момент превращения человека в фашиста, то есть фашистское мировоззрение ещё в 30-х гг. плотно укоренилось в сознании американцев. Но при этом США вполне демократическое государство, с предвыборными шабашами, драками в парламенте и прочими «прелестями».
Следует добавить, что у Попова идёт отождествление установки США агрессивных, террористических режимов с фашистской политикой, между тем, подобным образом действовали абсолютно все империи задолго до возникновения фашизма и капитализма.
Кроме культа грубой силы, важнейшим аспектом фашизма является разжигание ненависти к другим народам, подгоняя под эту ненависть «научную» базу. Фашизм делит одни народы на «цивилизованные», а другие на «нецивилизованные», «варварские», которые можно и нужно порабощать и уничтожать.
Для того, чтобы убедиться, что США осуществляла фашистскую политику, можно вспомнить о том, как изображаются ими советские люди в литературной и визуальной пропаганде (особенно во времена «холодной» войны), изображаются они варварами, генетическими ублюдками, зверолюдьми. А эти устойчивые сравнения русского народа с медведем, то есть с животным, что как бы подчёркивает: мы – цивилизованные, а вы – варвары.
Ненависть культивировалась не только к социализму, но и к целому народу, который жил при социализме и «осмеливался» против него не бороться; причём «нормальный» человек должен был непременно ненавидеть советскую власть и полностью поддерживать возможную оккупацию Америкой его родины.
Та же самая идеология осуществляется в отношении всех современных неугодных американским империалистам режимов.
Американские аналитики любят преподносить противостояние США и РФ, как борьбу цивилизаций, при этом, конечно, речь идёт не о двух равноправных цивилизациях, а о противостоянии Цивилизации и квази-цивилизации.
Вообще «варварами» объявляются абсолютно все народы, которые смеют тем или иным образом противиться политике США. Чем можно объяснить ту ненависть и ожесточение, с которым американская военщина уничтожала мирное население Вьетнама, Кореи, Югославии, а теперь Ирака, Сирии, Ливии, Йемена, стран, которое не представляли и не представляют ни малейшей угрозы для Америки?
Только одним – они убеждены, что убивают не людей, а «недочеловеков, «зверолюдей».
Всё это есть, конечно, воздействие политиков, журналистов, литераторов, режиссёров, аналитиков и прочих выразителей воли фашиствующих империалистов. Выражаясь современным языком, формируется «общественное мнение гражданского общества», в соответствие с которым все, кто против политики США, – варвары, а раз они варвары, то они понимают лишь язык силы, поэтому США имеют право совершать против них агрессию.
Таким образом, буржуазная демократия может весьма мирно сосуществовать с фашизмом, точно так же, как до этого сосуществовала с классическим рабовладением. На самом деле, никаких принципиальных разногласий между демократами и фашистами быть не может, ведь и те и другие выступают за частную собственность, просто методы реализации интересов класса капиталистов несколько отличаются.
Капиталистам как раз очень выгодно, чтобы между либерализмом и фашизмом зияла непроходимая пропасть. Но фашизм и либерализм имеют гораздо больше общего, чем могло бы показаться: либерализм, выступающий за абсолютизацию рыночных отношений, то есть узаконенного людоедства, кровный брат фашизма с его культом насилия и мизантропией.
Стоит ли напоминать, что после крушения Рейха, фашисты в массе своей устремились в Аргентину и… демократические США, где не только нашли себе приют, но активнейшим образом сотрудничали с властью в борьбе против СССР…
Заключение
Возвращаясь к теме Украины, с которой я начал, можно сказать, что, невзирая на очевидную фашизацию украинского пролетариата, украинского фашизма нет, ибо фашизм есть политика империализма, а до империалистов украинские олигархи не доросли. Фашизация же, следует заметить, происходит в той или иной степени во всех без исключения буржуазных странах, потому, что это выгодно капиталистам. Зигующие бритоголовые идиоты – вполне неплохое средство в борьбе против конкурентов, и капиталистов, несомненно, привлекает перспектива превратить весь пролетариат в стадо, приходящее в фанатичный восторг от демагогии фюрера и готовое по первому же приказу лезть в окопы.
Но, поскольку на Украине в результате государственного переворота установился откровенно проамериканский режим, поскольку каждый шаг Киева контролируется в Вашингтоне, на Украине фашизм всё же есть, но фашизм этот американский. Соответственно, и в откровенно фашиствующей Прибалтике обосновался американский фашизм.
Много идёт споров вокруг вопроса: есть ли фашизм в РФ?
Поскольку россияне пока готовы умирать за интересы «своих» империалистов бесплатно, поскольку они не требуют у империалистов делиться добычей от ограбления других народов, фашизма в РФ нет, он просто не нужен. Всё дело в том, что среди многих сохранившихся советских пережитков у пролетариата РФ существует мысль о том, что бескорыстно и самоотверженно сражаться за родину, за идею – это почётно (не даром же империалисты возродили Праздник Победы и ежегодно отмечают его с большой помпой).
Фашизм есть развращение пролетариата насилием, превращение его в банду головорезов, фашизм бросает клич пролетариям: грабьте другие народы, это ваш путь к обогащению! Фашизм наступает тогда, когда империалисты не могут уговорить пролетариат захватывать им новые рынки и источники ресурсов за «спасибо»; тогда империалисты обещают пролетариям, что те могут рассчитывать не на абстрактные, а вполне конкретные материальные блага от разорения и порабощения других народов.
Такую политику и осуществляют США. Американские легионеры, воюющие в Сирии, Ливии, Ираке, Йемене, прекрасно понимают, что сражаются не за родину, не за мир во всём мире, а за денежные мешки корпораций, которые хорошо заплатят им, обеспечат социалкой их детей, родственников. Россияне же, как показывают события в Донбассе, готовы не то, что бесплатно гибнуть на полях сражений, но даже без воинских почестей и официального признания их «героизма».
Однако, можно ли считать РФ антифашистской силой, учитывая, что она противостоит американскому фашизму на той же Украине (пусть и крайне непоследовательно)?
Конечно, нет, ибо цель империалистов РФ та же, что и у вашингтонских фашистов – безраздельное господство над мировой частной собственностью. Вместе с тем, почему же марксисты должны противиться борьбе российского империализма с американским фашизмом, как заявляют определённые товарищи?
И не надо этих глупых обвинений в так называемом «красном путинизме», то есть социал-шовинизме. Речь идёт не об оправдании российского империализма, а о том, что марксисты в любом случае не способны пока влиять на ситуацию, а взаимное истощение империалистических хищников объективно выгодно для мирового пролетариата, во всяком случае, пока оно не перерастает в прямое столкновение.
Догматизм – страшная вещь. Он словно вирус, если человек его подхватил – излечиться от него крайне сложно, учитывая, что, как только он поселяется в неокрепшем уме, тут же начинает стремительно прогрессировать.
Догматизм отучает человека думать, порождает в нём леность ума и такой индивид, в конце концов, деградирует. Зачем думать своей головой, когда можно взять умную, авторитетную книгу и выдёргивать из неё цитаты на все случаи жизни! Поэтому многие люди, именующие себя последователями Маркса, относятся к марксизму, не как к научному методу, а как к эдакому кладезю истин на все времена, вроде библии.
Между тем, определение Димитрова считается классическим отнюдь не потому, что он исчерпывающее исследовал тему фашизма, а потому, что после него никто серьёзных исследований с позиций материализма и тем более диалектики не проводил.
Данное скромное исследование, конечно, не претендует на некую особую научную новизну, или исчерпывающее изложение материала; его целью служит подчёркивание сущности фашизма, того факта, что фашизм есть прямое порождение империализма, частной собственности и всегда им сопутствует.
Пусть эта статья поспособствует более детальному, обширному и вдумчивому исследованию фашизма, форм его проявления, что послужит выработке единственно верной тактики и стратегии будущего коммунистического движения.
Импортный фашизм (11.03.2016). Документальный спецпроект
Иудаизм, Сионизм, Фашизм. Запрещённый Фильм
Более подробную и разнообразную информацию о событиях, происходящих в России, на Украине и в других странах нашей прекрасной планеты, можно получить на Интернет-Конференциях, постоянно проводящихся на сайте «Ключи познания». Все Конференции – открытые и совершенно безплатные. Приглашаем всех просыпающихся и интересующихся…
Бегство от свободы, мысли Эриха Фромма о демократии и авторитарных/тоталитарных обществах
Почему человек страшится свободы, почему получив свободу мы ищем способ ее потерять, «размыть», «отречься»?
В то время, когда писалась книга Эриха Фромма «Бегство от свободы» (1941 год) миллионы людей отчаянно стремились избавится от «бремя «свободы». Немцы после распада кайзеровской империи остались в мире, в котором пропали обыденные для их общества ориентиры, вместо строгого, традиционного уклада жизни, — свобода, гласность, демократия и рыночная экономика внушала страх перед будущим для многих общественных формаций.
Что делать, как спастись от страха изоляции, одиночества и не востребованности? В разных уголках мира, ответ на этот вопрос предоставляли различные политико-правовые системы нового типа, — общества тоталитаризма. Гитлер, звал немцев стоить «великую Германию», Сталин к строительству «социалистического общества в отдельно взятой стране, с надеждой на расширения социализма на весь мир», Муссолини предлагал итальянцам поверить в возможность возвращения «Великого Рима». И все это они предлагали взамен на свободу воли своих сограждан, в обмен на подчинение великой воле вождей, партии и идеям теоретиков.
Эрих Фромм, один из многих, кто бежал от этих идей и один из тех, кто изучил эти идеи и постарался дать ответ на причину формирований общества нового типа с полным подавлением свободы граждан.
Он сформулировал свои взгляды на причин-следственные связи появления подобных обществ в своей работе «Бегство от свободы», которая вышла в свет в 1941 году. Он изучил на основе идей Фрейда и своей интерпретации этих идей, феномен «бегства человека от свободы». И развил свои мысли от общества тоталитарного типа к обществу рыночной экономики. Фромм увидел в обществе демократии и рыночной экономики признаки присутствия безвольных людей, людей работов-автоматов, безвольно относящихся к жизни.
Идеи «бегства от свободы» встречаются в монографиях утопистов эпохи средневековья, — Томас Мор, в своей «Утопии» описывал общество централизованное, с людьми подчиненными общей воли государства. Так и в работе, Томмаза Кампанеллы, «Город Солнца»: люди часть единого целого, подчиненные воле государства и трудящихся во имя получения общего блага.
Но только XX век, смог создать общества подобного типа, — общества подчинения граждан единому, целому. Общества где каждый расставался с своей индивидуальностью ради всеобщего блага, ради того, чтобы быть частью чего-то «большего» чем он сам. Общества «синергии», где взамен на твою индивидуальность человек получал великую идею и обезличенных соратников которые в едином порыве стремятся ее воплотить.
И так, Эрих Фромм ставит перед собой задачу, — понять причину по которой индивид отказывается от индивидуальности и свободы, ради «суррогатного» чувства обобщенности.
Мы с вами, рассмотрим его работу «Бегство от свободы» и вместе с ним, постараемся понять причины появления обществ, подавляющих свободу человека с одной стороны, и причину, самостоятельного стремления человека, передать свою индивидуальность и свободу, в обмен на общность с какими-либо идеями, движениями.
«Бегство от свободы» — это анализ феномена человеческого беспокойства, вызванного распадом средневекового мира, в котором человек, вопреки всем угрозам, чувствовал себя уверенно и безопасно.
Ведь действительно, новая эпоха основанная на промышленной революции и глобализации международных процессов развития общества превратил человеческий мир из маленького ограниченного в огромный и безграничный. Такой мир, пугает человека, заставляет его искать новое место для своей души, где он будет чувствовать себя безопасно.
Далее, Фромм говорит о дуализмы человеческого существования в современном мире^
Человеческий мозг живет в двадцатом веке; сердце большинства людей — все еще в каменном.
Он говорит о том, что
Первую мировую войну многие считали последней битвой, а ее завершение — окончательной победой свободы: существовавшие демократии, казалось, усилились, а взамен прежних монархий появились новые демократии.
Нам пришлось признать, что в Германии миллионы людей отказались от своей свободы с таким же пылом, с каким их отцы боролись за нее; что они не стремились к свободе, а искали способ от нее избавиться; что другие миллионы были при этом безразличны и не считали, что за свободу стоит бороться и умирать.
После завершения первой мировой войны многие смотрели с перспективой в будущее, однако уже тогда существовали предпосылки для духовного, социального, экономического и политического конфликта. Множество государств потеряли свою традиционную систему управления. Был нанесен огромный вред экономике. Фактически, все проигравшие нации оказались в глубоком кризисе, который выражался в разрушении традиционных знаковых систем, институтов общественной жизни. Люди оказались в новом мире, без духовных ориентиров. В результате из-за возникшего вакуума возникла ситуация благоприятная для развития деструктивных политических партий, которые ориентировались на наиболее не защищенные группы населения. Люди искали спасения от неуверенности неустроенного мира вокруг себя. И партии деструктивного содержания им это предложили: причину их проблем – враг внутренний, враг внешний. Решение их проблем, — подчинение воли немногих, которые знают, как разрешить все трудности. И все это было завернуто системой новых символов, знаков – массовой пропаганды через радио, кинотеатры, печать, массовые мероприятия.
Фромм, в самом начале своего повествования говорит о проблеме, которые узнают современные общества, когда борьба со злом и есть зло.
Если на свободу нападают во имя антифашизма, то угроза не становится меньше, чем при нападении во имя самого фашизма
В своей работе, Фромм отсылает нас к высказыванию: американского философа Джона Дью, это один из наиболее известных философов США который оказал огромное влияние на американскую педагогику. Дью говорит о том, что проблема тоталитарных обществ не в внешних факторах: экономика, политика и прочее., проблема внутри самого человека. Как говорил выше Фромм, мы живем в 20м веке мозгом, а духовно мы в каменном и из-за этого возникает трещина между сознательным и бессознательным и именно туда стремятся болезненные идеологии с своим учением.
Джон Дью — американский философ и педагог, представитель философского направления прагматизм.
«Серьезная опасность для нашей демократии состоит не в том, что существуют другие, тоталитарные государства. Опасность в том, что в наших собственных личных установках, в наших собственных общественных институтах существуют те же предпосылки, которые в других государствах привели к победе внешней власти, дисциплины, единообразия и зависимости от вождей. Соответственно поле боя находится и здесь, в нас самих, и в наших общественных институтах» — сказал, Дью.
Маркс, Ницше, Фрейд в своих работах предупреждают человечество 20 века о грядущих серьезных потрясениях, через призму искусства, наиболее ярко об этом сказал художник, Эдвард Мунк . А Фромм эту мысли выразил следующим образом:
Благодушный оптимизм XIX века потревожили — с очень разных позиций — Ницше и Маркс; несколько позже прозвучало предостережение Фрейда.
Однако есть еще одна причина, по которой принадлежность к общности становится столь насущно необходимой: это субъективное самосознание. Способность мыслить позволяет человеку – и заставляет его – осознать себя как индивидуальное существо, отдельное от природы и от остальных людей. Как будет показано в следующей главе, степень этого осознания может быть различной, но оно существует всегда. И в результате возникает сугубо человеческая проблема: сознавая свою отдельность, сознавая – пусть даже очень смутно – неизбежность болезней, старости и смерти, человек не может не чувствовать, как он незначителен, как мало значит в сравнении с окружающим миром, со всем тем, что не входит в его Я. Если он не принадлежит к какой-то общности, если его жизнь не приобретает какого-то смысла и направленности, то он чувствует себя пылинкой, ощущение собственной ничтожности его подавляет. Человек должен иметь возможность отнести себя к какой-то системе, которая бы направляла его жизнь и придавала ей смысл; в противном случае его переполняют сомнения, которые в конечном счете парализуют его способности действовать, а значит, и жить.
Возникает стремление отказаться от своей индивидуальности, побороть чувство одиночества и беспомощности, а для этого – слиться с окружающим миром, раствориться в нем.
Фромм своих размышлениях, говорит о том, что несовершенство человека, это и есть путь его совершенствования и развития, именно с акта неподчинения (Адам и Ева) человек встал на путь развития человеческой цивилизации, Фромм говорит:
Таким образом, акт неподчинения, акт свободы прямо связывается с началом человеческого мышления.
Фромм рассуждает о реформации и устройстве человеческого общество, именно в разрушении устроив средневекового общества и разрушительных последствий реформации, в человеке зародились новые иррациональные страхи, которые послужили основой для принятия новых иррациональных учений, —
В те времена, как и ныне, традиционные жизненные устои значительной части населения находились под угрозой вследствие революционных перемен в экономическом и социальном плане; средний класс, как и теперь, испытывал особенно сильный страх перед подавляющей мощью крупного капитала и монополий, и этот страх оказывал существенное влияние на дух и идеологию той части общества, которая находилась под угрозой, обостряя чувства одиночества и бессилия, присущие отдельно взятым людям.
Но хотя человек не был свободен в современном смысле, он не был при этом ни одинок, ни изолирован. Занимая определенное, неизменное и бесспорное место в социальном мире с самого момента рождения, человек был закреплен в какой-то структурированной общности; его жизнь была с самого начала наполнена смыслом, что не оставляло места сомнениям, они и не возникали.
Дальше Фромм говорит о том, что именно Лютер (Лютер, Мартин, — идеолог реформации церкви) в своем учении о необходимости верить себя в руки «божией воли» зародил основу для иррациональных, деструктивных сил, для «новых церквей», большевизма, фашизма и прочих сил. Которые вслед за Лютером, призывали людей, передать свою индивидуальность, свою волю, в руки отдельных «просвещенных» людей, партий.
Решение Лютера – это сегодняшнее решение очень многих людей, хотя они мыслят не в богословских терминах: уверенность достигается отказом от своей изолированной личности, превращением себя в орудие могущественной внешней силы.
«Вера» Лютера состояла в убеждении, что любовь дается ценой отказа от собственной воли; это решение имеет много общего с принципом полного подчинения индивида государству или вождю.
Развиваю свою идею критики реформации, Фромм добавляет иные предпосылки, заложенные реформацией, послужившие основой для «бегства» от свободы:
В кальвинистской доктрине предопределения есть одна сторона, которую необходимо отметить особо, поскольку эта идея была поднята на щит в идеологии нацизма. Это – принцип прирожденного неравенства людей. Для Кальвина существовали две категории людей: те, что будут спасены, и те, которым предназначено вечное проклятие. Поскольку эта судьба назначена еще до рождения, никто не в состоянии ее изменить, что бы он ни делал в течение своей жизни.
Из этого рассуждения видно, что стремление к непрерывному усилию, неустанной работе отнюдь не противоречит принципиальному убеждению в бессилии человека, а, напротив, является психологическим результатом этого убеждения. Таким образом, усилия и работа приобрели совершенно иррациональный характер. Они не могут изменить судьбу, предначертанную богом, не зависящую ни от каких усилий человека, а служат лишь средством заранее узнать эту предначертанную судьбу. В то же время лихорадочная деятельность помогает справиться с невыносимым ощущением беспомощности.
Вслед за Реформацией, и тех проблем, которые она вызвала, Фромм прослеживая в своей работе процесс преломления «непрерывного усилия» с экономическим развитие общества, результатам которого стал капитализм, который вместе с своим развитием принес два обстоятельства, а именно:
Одним словом, капитализм не только освободил человека от традиционных уз, но и внес громадный вклад в развитие позитивной свободы, в развитие активной, критической и ответственной личности.
Другая состоит в том, что капитализм сделал индивида еще более одиноким, изолированным, подверженным чувству ничтожности и бессилия.
Также Фромм, отмечает, что и человек в эпоху капитализма, превратился в товар:
Для господства «Зла» потребовались определённые условия, в том числе экономические, так финансовый кризис, который затронул все страны мира, а особенно индустриальное развитие, привел к бедности, тем самым еще более ослабив волю людей к саморазвитию. Весь мир боролся с последствиями экономического кризиса, всякого рода радикальные движения появились повсюду, в том числе в США и Англии, но из-за сильного традиционного общества в этих странах, деструктивные идеологии не получили развития. В то время, в таких странах, как Италия, Германия «новые церкви» смогли найти свою «паству».
Инфляция в Германии в 1923 году и кризис в США в 1929-м усилили чувство неуверенности, разбили у громадного большинства надежду преуспеть за счет собственных усилий и традиционную веру в свои неограниченные возможности.
Два пути «бегства от свободы»:
Главные пути, по которым происходит бегство от свободы, – это подчинение вождю, как в фашистских странах, и вынужденная конформизация, преобладающая в нашей демократии.
Два пути развития человека – «бегство» или «позитивное развитие»
Механизмы «бегства от свободы»
Наиболее частые формы проявления мазохистских тенденций – это чувства собственной неполноценности, беспомощности, ничтожности. Анализ людей, испытывающих подобные чувства, показывает, что хотя сознательно они на это жалуются, хотят от этих чувств избавиться, в их подсознании существует какая-то сила, заставляющая их чувствовать себя неполноценными или незначительными. Эти чувства – не просто осознание своих действительных недостатков и слабостей (хотя обычная их рационализация состоит именно в этом); такие люди проявляют тенденцию принижать и ослаблять себя, отказываться от возможностей, открывающихся перед ними.
2. Разрушительность
Фромм, выделяет еще один механизм «бегства от свободы» — разрушительность, которая направлена на разрушение объекта. Об этом он пишет ниже:
Разрушить мир – это последняя, отчаянная попытка не дать этому миру разрушить меня. Целью садизма является поглощение объекта, целью разрушительности – его устранение. Садизм стремится усилить одинокого индивида за счет его господства над другими, разрушительность – за счет ликвидации любой внешней угрозы.
Разрушительность – это результат непрожитой жизни. Индивидуальные или социальные условия, подавляющие жизнь, вызывают страсть к разрушению, наполняющую своего рода резервуар, откуда вытекают всевозможные разрушительные тенденции – по отношению к другим и к себе.
Размышляя над механизмами «бегства от свободы» Фромм, приходит к идее того, что мы «граждане» и «подданные» своих стран находимся под постоянным давлением внешних сил, которые заставляют нас отказываться от внутреннего Я, понижают наш уровень критического мышления, — и все это для того, чтобы человек легче встраивался в систему общественной жизни. Однако, с другой стороны, подобные механизмы ведут человека по пути потери собственного мнения и воли, они становится – внушаемыми.
Подавление критического мышления, как правило, начинается в раннем возрасте.
На самом деле значительная часть наших желаний фактически навязана нам со стороны; нам удается убедить себя, что это мы приняли решение, в то время как на самом деле мы подстраиваемся под желания окружающих, гонимые страхом изоляции или даже более серьезных опасностей, угрожающих нашей жизни.
Замещение, подмена подлинных актов мышления, чувства и желания в конечном счете ведет к подмене подлинной личности псевдоличностью. Подлинное Я является создателем своих психических проявлений. Псевдо-Я лишь исполняет роль, предписанную ему со стороны, но делает это от своего имени. Человек может играть множество ролей и быть субъективно уверенным, что каждая из них – это он. На самом же деле человек разыгрывает каждую роль в соответствии со своими представлениями о том, чего от него ждут окружающие; и у многих людей, если не у большинства, подлинная личность полностью задушена псевдоличностью. Иногда во сне, в фантазиях или в состоянии опьянения может проявиться какая-то часть подлинного Я: чувства и мысли, не возникавшие уже много лет. Иногда это дурные мысли, которые человек подавляет потому, что боится или стыдится их. Иногда же это лучшее, что в нем есть, но оно тоже подавлено из-за боязни подвергнуться насмешкам или нападкам за эти чувства и мысли.
Психология нацизма
Макркс, говорил об экономических предпосылках всех проблем современного общества, Фрейд, а за ним и Фромм, говорят о том, что многие вопросы общественной жизни находятся в области иррационального мышления. Это то, что мы не подозреваем, то что находится в не зоны обычного прогноза – экономики, политики и прочего. Психология иррациональности отдельного индивидуума, перерождается в психологию иррациональности человеческого общества, социума. И подобное перерождение, особенно хорошо видно на примере развития нацистских движений во всем мире, после первой мировой войны в целом.
Нацизм – это экономическая и политическая проблема, но без учета психологических факторов невозможно понять, каким образом он приобрел власть над целым народом.
В противоположность отрицательному или равнодушному отношению рабочего класса, либеральной и католической буржуазии низшие слои среднего класса (мелкие лавочники, ремесленники, служащие) восторженно приветствовали нацистскую идеологию.
….
В этой второй группе населения, составившей массовую опору нацистского движения, люди старшего поколения формировали более пассивный слой; их сыновья и дочери стали активными борцами. Нацистская идеология – дух слепого повиновения вождю, ненависть к расовым и политическим меньшинствам, жажда завоевания и господства, возвеличение немецкого народа и «нордической расы» – имела для них огромную эмоциональную притягательность. Именно это покорило их, превратило в пылких приверженцев нацизма и борцов за его дело.
У многих владельцев крупного капитала в Германии было желание, найти фигуру во власти, которая будет работать в их интересах. Военные контракты, рост экономики, все это помогло бы росту бизнеса. Гитлер, казался именно такой фигурой, которая сможет централизовать экономику и общества в интересах крупного бизнеса.
Привилегированные классы рассчитывали, что нацизм направит угрожавший им эмоциональный заряд в другое русло и в то же время поставит нацию на службу их собственным экономическим интересам. В целом их ожидания оправдались, хотя они и ошиблись в некоторых деталях. Гитлер и его бюрократия не стали таким орудием, которым круппы и тиссены могли бы командовать как хотели; им пришлось разделить свою власть с нацистской бюрократией, а в ряде случаев и подчиниться ей. Однако нацизм, принесший экономический ущерб всем остальным классам, заботливо опекал интересы наиболее мощных групп германской промышленности. Нацистская система – это «усовершенствованный» вариант довоенного германского империализма; нацисты продолжают дело павшей монархии.
В цитате ниже, Фромм расписывает свое видение того, почему Гитлер добился успеха в Германии
Бедность, — опора Гитлера в его политики завивания мира, бедность заставляет людей отречься от себя, во имя «великой жертвы».
Гитлер прекрасно сознает, что его философия самоотречения и жертвенности предназначена для тех, кого экономическое положение лишает всякой возможности счастья. Ему не нужен такой общественный строй, где каждому было бы доступно личное счастье; он хочет эксплуатировать саму бедность масс, чтобы заставить их уверовать в его проповедь самопожертвования. Он совершенно открыто заявляет: «Мы обращаемся к огромной армии людей, которые так бедны, что их личное существование отнюдь не является наивысшим в мире богатством…»
Бегство в симбиотическую зависимость может на какое-то время приглушить страдание, но не может его устранить. История человечества – это история растущей индивидуализации и вместе с тем. история растущей свободы. Стремление к свободе – не метафизическая сила, хотя законами природы его тоже не объяснить; оно является неизбежным результатом процессов индивидуализации и развития культуры. Авторитарные системы не могут ликвидировать основные условия, порождающие стремление к свободе; точно так же они не могут искоренить и стремление к свободе, вытекающее из этих условий.
Свобода и демократия
Изучив проблему тоталитарного общества Германии периода зарождения развития нацизма, Фромм переключается на проблемы современного демократического общества (книга 1941, но идеи актуальны и сейчас, а может и более актуальны чем во время жизни Фромма). Современное информационное общество создает общество, людей-автоматов, людей-роботов. Где люди, считают, что имеют мнение и знание по какому-либо вопросу, в то время, как на самом деле это знание, идея им внушена через систему рекламы, образования, общественных норм.
Мы гордимся тем, что нас не гнетет никакая внешняя власть, что мы свободны выражать свои мысли и чувства, и уверены, что эта свобода почти автоматически обеспечивает нам проявление индивидуальности. Но право выражать свои мысли имеет смысл только в том случае, если мы способны иметь собственные мысли; свобода от внешней власти становится прочным достоянием только в том случае, если внутренние психологические условия позволяют нам утвердить свою индивидуальность. Достигли ли мы этой цели?
Человеческая беспомощность, приводит людей к выбору, либо стать часть системы авторитарного типа, либо стать часть хорошо отлаженного механизма современного демократического общества.
Фромм, описывает механизмам «бегства от свободы» современного общества:
Фромм, описывает поведение человека — робота, в этом описании, мы можем увидеть себя:
Психологический робот живет лишь биологически, эмоционально он мертв; он двигается, как живой, но тем временем жизнь его, словно песок, уходит сквозь пальцы. Современный человек изображает удовлетворение и оптимизм, но в глубине души он несчастен, почти на грани отчаяния. Он судорожно цепляется за все индивидуальное, он хочет быть «не таким, как все», ведь нет лучшей рекомендации для чего бы то ни было, чем слова «это что-то особенное». Нам сообщают имя железнодорожного кассира, у которого мы покупаем билет; сумки, игральные карты и портативные приемники «персонализованы» инициалами их владельцев. Все это свидетельствует о жажде «особенного», но это, пожалуй, последние остатки индивидуальности. Современный человек изголодался по жизни, но поскольку он робот, жизнь не может означать для него спонтанную деятельность, поэтому он довольствуется любыми суррогатами возбуждения: пьянством, спортом или переживанием чужих и вымышленных страстей на экране.
Уже в 1941 году, Фромм говорил об опасности для демократии, опасности появления возможности прихода к власти популистов, которые могут нести такие же разрушительные идеи, как и нацисты Германии.
Отчаяние людей-роботов – питательная среда для политических целей фашизма.
Роботизация индивида в современном обществе усугубила беспомощность и неуверенность среднего человека. Поэтому он готов подчиниться новой власти, предлагающей ему уверенность и избавление от сомнений.
Фромм, пишет кто такой свободный человек и кто, тот самый «керпичик» современного позитивного общества свободных людей:
Мы полагаем, что реализация своего Я достигается не только усилиями мышления, но и путем активного проявления всех его эмоциональных возможностей. Эти возможности есть в каждом человеке, но они становятся реальными лишь в той мере, в какой они проявляются. Иными словами, позитивная свобода состоит в спонтанной активности всей целостной личности человека.
Почему же спонтанная деятельность решает проблему свободы? Мы уже говорили, что негативная свобода превращает индивида в изолированное существо – слабое и запуганное, – чье отношение к миру определяется отчужденностью и недоверием. Спонтанная активность – это единственный способ, которым человек может преодолеть страх одиночества, не отказываясь от полноты своего Я, ибо спонтанная реализация его сущности снова объединяет его с миром – с людьми, природой и самим собой. Главная, важнейшая составная часть такой спонтанности – это любовь, но не растворение своего Я в другом человеке и не обладание другим человеком. Любовь должна быть добровольным союзом с ним, на основе сохранения собственной личности. Именно в этой полярности и заключается динамический характер любви: она вырастает из стремления преодолеть отдельность и ведет к единению, но не уничтожает индивидуальность. Другая составная часть спонтанности – труд. Но не вынужденная деятельность с целью избавиться от одиночества и не такое воздействие на природу, при котором человек, с одной стороны, господствует над нею, а с другой – преклоняется перед ней и порабощается продуктами собственного труда. Труд должен быть творчеством, соединяющим человека с природой в акте творения. Что справедливо в отношении любви и труда, справедливо и в отношении всех спонтанных действий, будь то чувственное наслаждение или участие в политической жизни общества. Спонтанность, утверждая индивидуальность личности, в то же время соединяет ее с людьми и природой. Основное противоречие, присущее свободе, – рождение индивидуальности и боль одиночества – разрешается спонтанностью всей жизни человека.
Демократия – это система, создающая экономические, политические и культурные условия для полного развития индивида. Фашизм – как бы он себя ни называл – это система, заставляющая индивида подчиняться внешним целям и ослабляющая развитие его подлинной индивидуальности.
И так, рассмотрим некоторые вопросы в отрыве от других тем
В то время как процесс индивидуализации происходит автоматически, развитие личности сдерживается целым рядом психологических и социальных причин. Разрыв между этими тенденциями приводит к невыносимому чувству изоляции и бессилия, а это в свою очередь приводит в действие психические механизмы, которые будут описаны ниже как механизмы избавления, бегства.
И продолжает далее
Бегство в симбиотическую зависимость может на какое-то время приглушить страдание, но не может его устранить. История человечества – это история растущей индивидуализации и вместе с тем. история растущей свободы. Стремление к свободе – не метафизическая сила, хотя законами природы его тоже не объяснить; оно является неизбежным результатом процессов индивидуализации и развития культуры. Авторитарные системы не могут ликвидировать основные условия, порождающие стремление к свободе; точно так же они не могут искоренить и стремление к свободе, вытекающее из этих условий.
2. Какой социальный слой является социальной базой диктатуры, авторитарного режима?
Э.Фромм отвечает на этот вопрос рассматривая историю прихода к власти нацистского режима, который начинал свой путь как авторитарный режим, постепенно ставший образцом тоталитарного режима, Фромм говорит:
В противоположность отрицательному или равнодушному отношению рабочего класса, либеральной и католической буржуазии низшие слои среднего класса (мелкие лавочники, ремесленники, служащие) восторженно приветствовали нацистскую идеологию.
….
В этой второй группе населения, составившей массовую опору нацистского движения, люди старшего поколения формировали более пассивный слой; их сыновья и дочери стали активными борцами. Нацистская идеология – дух слепого повиновения вождю, ненависть к расовым и политическим меньшинствам, жажда завоевания и господства, возвеличение немецкого народа и «нордической расы» – имела для них огромную эмоциональную притягательность. Именно это покорило их, превратило в пылких приверженцев нацизма и борцов за его дело.
Фромм, в свое работе указывает на то, что наиболее податливым социальным слоям для авторитарного режима, является тот социальный слой, который наиболее не уверен в свое будущем в условиях изменяющейся технологии и экономики. В своей основе фашистский режим Италии, Германия опирался на социальный слой лавочников, неквалифицированных рабочих, ремесленников который в результате экономического кризиса почувствовали свою уязвимость и страх, перед надвигающимися изменениями.