Скачать книгу Я слежу за тобой полную версию современного популярного автора Саманта Бейли, Елена Алешина в формате FB2, TXT, PDF, EPUB бесплатно на нашем сайте 18pohd.ru.

Друг-Мой-Враг
Сара Голдман нанимает симпатичную двадцатидвухлетнюю Холли присматривать за своим шестилетним сыном, и сначала все складывается просто идеально. Маленький Джейкоб обожает няню, а Холли видит в Саре образ матери, которой у нее никогда не было, и практически становится членом семьи. Однако мнительная Сара все же не может до конца довериться Холли и начинает следить за ней… Результаты слежки приводят к открытию, настолько шокирующему, что Сара с мужем бегут на другой конец страны, планируя начать жизнь сначала. Но в новом жилище супруги обнаруживают скрытые камеры, а по ночам вокруг рыскает подозрительная фигура, – неужели за Голдманами кто-то следит? И если так, кто это может быть?

Саманта М. Бейли

Я слежу за тобой

Боязнь есть мать предусмотрительности.

    Томас Гарди

Samantha M. Bailey

WATCH OUT FOR HER

Copyright © Samantha M. Bailey, 2022

All rights reserved

Издательство выражает благодарность литературному агентству Andrew Nurnberg Literary Agency за содействие в приобретении прав.

В книге имеются упоминания социальных сетей Facebook (Фейсбук) и Instagram (Инстаграм). Деятельность американской транснациональной холдинговой компании Meta Platforms Inc. по реализации продуктов – социальных сетей Facebook и Instagram запрещена на территории Российской Федерации.

© Е. О. Алешина, перевод, 2024

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Иностранка

Глава первая

САРА

Настоящее время

Я смотрю на людей.

Цепким взглядом соглядатая я наблюдаю за ними из окна арендованного автомобиля, пока Дэниел паркуется возле нашего нового дома под номером 227 по Сиреневой аллее. Здесь мы будем жить на протяжении следующих шести месяцев, пока не подыщем себе дом, который захочется приобрести в собственность. Интерьер я видела только на зернистых изображениях. Этот дом нашла для нас новая консалтинговая фирма, в которой будет работать мой муж. Своего рода поощрение, чтобы завлечь его в ряды своих сотрудников. И это помогло нам совершить внезапный бросок через всю страну. Стало легче, но не совсем.

В сумерках наш двухэтажный особнячок сливается с другими домами на тихой улице в пригороде Торонто, как, надеюсь, сливаемся и мы. Квартал заканчивается тупиком. Там, напротив оврага, располагается ряд приземистых таунхаусов. Меня пробирает дрожь. Но не от ощутимой сентябрьской прохлады, а от столь близкого соседства с лесом. Этот лес сильно напоминает мне обо всем, что произошло с нами в Ванкувере.

Мы с Джейкобом, моим сыном, выходим из машины и шлепаем кроссовками по оставшимся после ночного дождя лужам. Этот звук возвращает меня в настоящее, унося далеко от Холли Монро – нашей няни, нанятой на лето и подтолкнувшей меня согласиться на этот незапланированный переезд. Дэниел идет впереди, волоча за собой чемодан. Каждые несколько секунд он с улыбкой поглядывает через плечо. Я улыбаюсь ему в ответ, но внутри рыдаю из-за всего, что утаивала от него на протяжении лета, и всего, что он может скрывать от меня.

Джейкоб останавливается перед нашим новым домом из красного кирпича с тремя спальнями.

– У него есть глаза, – говорит сын. Голос его звучит безжизненно, и весь он дрожит в своей тонкой курточке. В Торонто ветер более пронизывающий, чем в Северном Ванкувере. К этому моему мальчику теперь тоже придется привыкнуть. – Окна – это глаза, а дверь – рот. А носа нет.

Я притягиваю сына к себе. Это просто воображение шестилетнего ребенка, однако его слова застревают у меня в голове.

Джейкобу не известна настоящая причина нашего переезда из Ванкувера. Он знает только то, что папа устроился на новую интересную работу деловым консультантом в городе, где прошло его детство, а мама поддерживает папу. Ни сын, ни муж даже не подозревают о вечерах, которые я провела, спрятавшись в густой роще за ограждением бассейна, потому что оттуда открывался отличный обзор дома нашей няни.

Мне хотелось быть ею. Холли, молодая и красивая, и вся ее жизнь как дивный чистый лист. Но я перестала ей доверять. А в конце желала лишь одного – защитить свое.

Я поворачиваюсь к сыну в тот момент, когда он сует в рот большой палец. Этой привычкой он, похоже, обзавелся за лето. Сердце у меня сжимается при виде веснушек на носу Джейкоба, ярко проступающих на бледной, как мел, коже. Выглядит он ужасно. Мы летели ночным рейсом, чтобы он поспал в дороге. Но Джейкоб был убит горем из-за переезда, так резко сорвавшего его с родного места, и потому проплакал почти весь полет. Говорят, ты можешь быть счастлив ровно настолько, насколько счастлив самый несчастный из твоих детей. У меня ребенок всего один, и он морально подавлен, так что я чувствую себя похожим образом. Он лишился дома и всех, кого любит, если не считать нас с Дэниелом.

– Ну что, готов увидеть дом? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал бодро.

Джейкоб вынимает мокрый палец изо рта. Кожа вокруг ногтя в бахроме и трещинах.

– Я хочу домой.

«Ну, это уже невозможно», – думаю я про себя, но вслух не произношу. Две недели назад Дэниел продал наш красивый дом на утесе в Форест-Вью частному покупателю из престижного гольф-клуба, членом которого он состоял. Наш дом нам больше не принадлежит. Муж в кои-то веки обо всем позаботился, что было совсем не похоже на человека, который не в состоянии сам собрать себе на работу обед и почти никогда не читает нашему сыну, предоставляя это мне. И теперь в этом новом месте мне не остается ничего, кроме как быть мамой Джейкоба. Нужно было радоваться тогда, а не ныть, желая чего-то большего, какого-то чувства собственного «я».

Как только Дэниел подходит к двери, на крыльце зажигаются фонарики. Мы с Джейкобом поднимаемся за ним по трем высоким ступеням, и я вглядываюсь в темноту через декоративное стекло, с которого на меня смотрят наши призрачные отражения. Дэниел шарит в почтовом ящике в поисках ключа, вставляет его в замок и поворачивает. Замок не щелкает. Черная дубовая дверь оказалась не заперта.

– Ух ты! Агент по недвижимости забыла закрыть на ключ, – комментирует Дэниел.

Я чувствую на себе чей-то взгляд и оборачиваюсь назад. Под тусклым желтым светом уличного фонаря видно, как дергается занавеска в окне дома на противоположной стороне улицы. Появляется и тут же исчезает чье-то лицо. Не буду сгущать краски. Мне не хочется поддаваться страшному предчувствию, терзающему меня с тех пор, как я в последний раз видела Холли шестнадцать дней тому назад.

Я тащусь следом за Дэниелом, подталкивая ко входу Джейкоба, и запираю за собой дверь. Прежде чем я успеваю оглядеть хотя бы первый этаж, Джейкоб начинает выть – издает низкий отчаянный вопль, от которого у меня внутри все переворачивается. Дэниел смотрит на меня и на короткое время закрывает глаза, как поступает всегда в затруднительных ситуациях, пытаясь таким образом прогнать от себя все плохое.

Я, как обычно, принимаю удар на себя.

– Что случилось? – спрашиваю я Джейкоба, опускаясь на деревянный пол, чтобы оказаться на уровне глаз сына.

– Мистер Блинкерс! Я не смогу здесь жить без него! – он не переставая колотит себя кулачком по худому бедру. Я беру его маленькую руку и зажимаю в ладонях.

Ничто не ранит мать больше, чем боль ее ребенка. Я совершила столько непоправимых ошибок. И теперь моя единственная забота – сделать так, чтобы Джейкоб снова был счастлив.

Правда, сделать это я никак не могу, поскольку мы потеряли его любимую игрушку, мистера Блинкерса – мягкого серого кролика, с которым он спал каждую ночь на протяжении всего лета. Он исчез, когда мы упаковывали одежду, игрушки и электронику, которые планировали забрать с собой в Торонто. Я виню в этом себя. Наверное, случайно его выбросила. Это моя вина, как и многое из случившегося этим летом.

– Попробуем найти нового мистера Блинкерса здесь в магазине, милый.

Дэниел ставит на пол сумки. Ключи от дома падают на стоящий у двери маленький столик из черного дерева. От звонкого стука я подпрыгиваю. Муж вслед за мной наклоняется к Джейкобу.

– Дружок, мы купим тебе нового зайчика и возьмем его с собой на Си-эн-тауэр. Там на верхушке есть крутящийся ресторан.

Дэниел старается чересчур сильно, и Джейкоб видит его насквозь.

– Я хочу кролика, которого подарила мне Холли! – Он утыкается мне в плечо, и слезы льются из его глаз так обильно, что мой плащ тут же становится мокрым. Я крепко обнимаю сына и даю ему выплакаться. Мой радужный малыш, мое чудо, свершившееся после преждевременно прервавшейся беременности. Джейкоб – единственный ребенок, которого мне суждено иметь в жизни.

Дэниел направляет на меня свой полный сожаления взгляд. О чем он сожалеет? Какими натянутыми и отстраненными стали наши отношения в браке? Насколько незаметной я стала для него за последний год? Как они с Холли любезничали, когда не знали, что я за ними наблюдаю? Нет, не буду сейчас об этом. Он уверил меня, что я все поняла неправильно. Все только у меня в голове.

С того дня, когда Дэниел предложил переехать в другой конец страны, чтобы все исправить, он так старался быть внимательнее, дать мне почувствовать, что я для него что-то значу и что сейчас все так, как было сразу после свадьбы пятнадцать лет назад. Я решила поверить, что между ним и Холли ничего не было. Я решила, но поверила ли я ему в действительности?

Надо рассуждать здраво, в кои-то веки. Кто, как не Дэниел, массировал мне стопы каждый божий вечер, пока я носила Джейкоба? Он плакал вместе со мной, когда на шестнадцатой неделе беременности мы потеряли нашего первого ребеночка, нашу дочку, потому что ее сердечко перестало биться у меня внутри.

Больше я не могу никого потерять. Это меня сломает.

Джейкоб постоянно вспоминает Холли, и каждый раз это действует мне на нервы. На сей раз Дэниел отвечает первым:

– Джейкоб, не будем говорить о Холли, ладно? Мы должны жить дальше.

Вот опять: мой муж пытается. Я провожу рукой по его густым каштановым волосам с наметившейся сединой на висках. Седина ему, конечно, к лицу. А свои волосы я выкрасила в платиновый блонд еще в конце июля, и сейчас они сальные и собраны в конский хвост, но их темные корни все равно бросаются в глаза.

– Я хочу, чтобы все было как р-р-раньше, – заикаясь, тянет Джейкоб.

– Сладкий мой, – говорю я. – Что-то менять всегда нелегко, но все будет хорошо. Будет даже лучше, чем раньше.

Голос у меня срывается. Было так тяжело прощаться с мамой, братом Натаном, золовкой Пэм и племянницами Сьенной и Лили. До этого я никогда не отлучалась из Ванкувера дольше, чем на пару недель. Теперь же при одной только мысли о возвращении туда меня переполняет ужас. Этим летом я напрочь потеряла контроль. Я видела кое-что не предназначенное для моих глаз. Я сделала то, чего ни в коем случае делать не следовало.

Я глажу Джейкоба по щеке, а потом направляюсь к первой двери. Впереди еще две. Дом из страшной сказки с бесконечным количеством дверей. Меня тут же окутывает темнота. Наш прежний дом мог похвастаться простором, открытостью и большими окнами, через которые ярко и радостно сияло солнце. Всего в нескольких шагах от нашей террасы с бассейном стоял величественный пихтовый лес, свысока глядевший на реку Капилано, чьи воды бурлили прямо позади нашего двора. Здесь же весь первый этаж отделан темной лепниной, а окна узкие. На пыльный деревянный пол мрачного темного цвета падают жуткие тени.

Я тяжело выдыхаю и прижимаю к себе стучащего зубами Джейкоба.

– Надо включить отопление.

– Конечно. Джейкоб, идем со мной. Давай-ка найдем, где тут термостат. Я уже и забыл, насколько в Торонто холоднее. Даже в сентябре. – Муж бледен. У него не менее измученный вид, чем у меня. Я чувствую очередной укол вины, но стараюсь сосредоточиться на Дэниеле. Он, кажется, рад возвращению в Торонто, где провел все детство, а теперь заново начинает карьеру в консалтинге, с десяток лет проработав прикованным к рабочему столу операционным директором в ванкуверской компании.

Ни на миг не отпуская черных перил, я поднимаюсь по изогнутой лестнице на просторную площадку второго этажа, устланную коричневой доской из древесины гикори. Хозяйская спальня большая, с дорогими и мрачными дубовыми комодами и такой же передней спинкой кровати. Мне не терпится обшарить все уголки и закоулки, чтобы узнать, кто жил здесь до нас и какие скелеты мог прятать в этом доме. Старые привычки так легко не отпускают.

Я закрываю дверь спальни и гляжусь в закрепленное на ней ростовое зеркало. Щеки впали, под глазами темно-фиолетовые круги. Мне все равно. Здесь я снова смогу быть Сарой Голдман – просто матерью и женой, а не фотографом и женщиной, одержимой ревностью к двадцатидвухлетней няне своего ребенка.

Усталость лишает меня жизненных сил. Я всегда плохо спала, но яростная гонка ради скорейшего отъезда из Ванкувера съела меня без остатка.

Пока Дэниел и Джейкоб разбираются внизу с отоплением и, надеюсь, заносят коробки из багажника, я ложусь на большую двуспальную кровать без постельного белья или покрывала. Мне не по вкусу этот сусальный дом, но в нем хотя бы уже есть мебель. Я с радостью замечаю на потолке детектор дыма. Однако маленькая лампочка в середине не горит. Надо проверить батарейки. При моем небольшом росте в пять футов и один дюйм мне приходится воспользоваться черным стулом возле выходящего на улицу окна.

Поднимая в воздух пылинки, я подтаскиваю стул под детектор дыма и, встав на него, вздыхаю, потому что не могу дотянуться до цели даже кончиками пальцев. Но теперь мне хотя бы удается рассмотреть датчик получше.

В центре него вовсе не лампочка, даже близко ее не напоминает. Но это что-то круглое.

Видеокамера.

«У дома есть глаза».

За мной кто-то следит.

Глава вторая

ХОЛЛИ

Раньше

Отец Холли сидит напротив дочери за длинным обеденным столом красного дерева. Этим утром она проснулась особенно рано ради возможности позавтракать с ним наедине. Ей нравится это время – только они вдвоем, и солнечные лучи падают на свисающую со сводчатого потолка богато украшенную хрустальную люстру, заливая их с отцом золотым светом. В такие редкие моменты жизни он просто ее папа, а не Джон Монро – наследник империи «Хэлс Про Икс».

Только что пришедшие почтой копии документов с оценками Холли на медицинском факультете Университета Британской Колумбии лежат возле отцовской тарелки со свежими фруктами. Отец больше не ест тяжелую пищу перед работой. Мачеха Холли, Лизетт, держит его на строгой диете.

– Умница, Холли, – говорит отец, прихлебывая кофе. – Я, конечно, продолжаю считать, что в следующем семестре ты должна стать лучшей студенткой в группе, но средний балл на уровне четверки на первом курсе медицинского – это весьма неплохой результат. – Он стучит пальцем по бумаге. – Тебе пора подумать над выбором руководителя для фармацевтического исследовательского проекта, который тебе предстоит на третьем курсе.

Есть ей уже не хочется. Глаза щиплет от слез, но Холли не показывает вида. Представители рода Монро могут быть только лучшими; все остальное считается неудачей.

– Спасибо, пап, – отвечает она, откусывая кусочек круассана с маслом и кладя его на тарелку. – Может, пообедаем сегодня вместе?

Если он согласится, она проведет утро, набираясь смелости. Каким-нибудь образом она это произнесет, сообщит ему о своем нежелании возвращаться осенью на медицинский факультет. Ей не хочется быть навечно привязанной к «Хэлс Про Икс» и нести на себе груз ответственности за продолжение фамильного наследия. Ей хочется, чтобы у нее было время для путешествий, может быть, для изучения психологии, да просто была возможность существовать как принадлежащая себе личность, не завязанная на то, что она Монро. Но в то же время ей не хочется разочаровать отца.

Он качает головой с густой для его сорока семи лет шевелюрой:

– Прости, солнышко. У меня встреча с Чарли Лэнгом. Он хочет посмотреть нашу лабораторию и последнюю статистику по «Ритофану». – Потом отец подмигивает. – Чувствую, он уже близок к тому, чтобы решиться на инвестиции. Если нам удастся привлечь Чарли, этот бета-блокатор выведет «Хэлс Про Икс» на международный уровень. Лизетт организует вам встречу наедине. – Тут он улыбается Холли, и она чувствует себя принцессой. Под воздействием отцовского взгляда от ее тревог не остается и следа.

Но все-таки Чарли Лэнг – владелец одной из крупнейших ванкуверских девелоперских фирм и, возможно, самый богатый и влиятельный человек среди отцовских знакомых – ее пугает. Отец на нее рассчитывает. Но вдруг ей не удастся заполучить инвестиции Чарли? Это самое важное задание из всех, что ей поручались. Провала здесь быть не может. Это ей было ясно.

Холли не помнила ни единой совместной трапезы с отцом, когда бы он не упоминал «Хэлс Про Икс» – ведущую в стране фармацевтическую компанию. Она была собственностью Холли по праву рождения, а если отец добьется своего, то однажды станет и ее единственной целью в жизни. Отец хочет для дочери самого лучшего. Это ей известно. Он предан своей работе и всего себя посвятил тому, чтобы превратить их фамилию в живую легенду. Но сердце у нее обрывается при мысли о лете, которое ей предстоит провести, обхаживая инвесторов ради запуска «Ритофана» – отцовского революционного сердечного препарата. На предварительных испытаниях лекарство дало меньше побочных эффектов, чем имеющиеся на рынке аналогичные препараты. Это первый продукт компании, для которого отец собирается добиться одобрения Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов. Но для того, чтобы начать клинические испытания на людях – последний и самый дорогой этап, предваряющий подачу заявки на регистрацию нового препарата, – надо собрать сорок миллионов долларов. Это эпохальный период в жизни их семьи.

Может, Холли и не знает наверняка, чего хочет от жизни, но разве этого? Сегодня у нее голова идет кругом; она чувствует себя не в своей тарелке. Холли глядит на отца, а он с гордостью ей улыбается. Он не понимает. Всякий раз, когда она подходит вплотную к вопросу о своих деловых встречах, он уклоняется. Ему неведомо в полной мере, чего ей стоит заставлять этих могущественных людей вкладывать деньги. Когда Холли удается заманить в проект одного из них, для нее это становится лучшим моментом. Отец смеется и обнимает Холли, щедро изливая на нее похвалы и любовь, и говорит, что он счастливейший человек на свете, поскольку у него есть такая дочь, как она. Так почему же она несчастлива? Почему Холли недостаточно быть его маленькой девочкой, зеницей его ока?

Холли слышит, как в атриуме угрожающим эхом разносится цоканье каблучков Лизетт по полу итальянской древесины. Черт. Она идет. Холли слышит ее запах прежде, чем успевает увидеть глазами. Дорогой парфюм Лизетт отравляет воздух. Мачеха одета для дамского обеда. Цветастый сарафан облегает ее подтянутые в тренажерном зале изгибы. Она стоит рядом с Холли, и ее коротко стриженные черные волосы рассыпаются на макушке аккуратной шапочкой.

– Твое собеседование с Голдманами в девять, – объявляет она Холли.

– Собеседование? – переспрашивает Джон, отправляя в рот кусочек манго и улыбаясь жене и дочери так, будто они его сокровища. Или движимое имущество.

Лизетт скалится в улыбке, едва двигая закачанными ботоксом мышцами лица.

– Да. Дэниел Голдман ищет няню для шестилетнего сына. Им нужен человек на все лето, чтобы его жена Сара могла выделить какое-то время для себя. – Она протягивает руку за стоящей на боковом шкафчике фарфоровой чашкой и наливает себе кофе из серебряного френч-пресса. – Ты разве не помнишь, что он говорил в воскресенье за обедом?

– Кажется, я этого не слышал. Но если Холли побудет няней у Голдманов, это просто прекрасно. Мне нравится Дэниел. Он хорошо поднялся до исполнительного директора «Код тека». Растет. Помимо этого, он разумный инвестор, так что я думаю, тут тоже есть потенциал. Я имею в виду для нас. – Иногда он так делает, говорит о Холли так, будто ее нет поблизости.

Лизетт медленно подходит к падчерице. Она кладет руку на ее голое плечо, но прикосновение не несет в себе успокоения. Холли смотрит на женщину, плохо заменяющую ей мать, которой она никогда не знала. Ее родная мама Кейтлин умерла во время родов. Холли не уверена, что отец смог простить дочь за то, что она убила его жену. Для Холли женитьба отца на Лизетт – как предназначенное ей наказание.

То, что Лизетт так и не двинулась с места, означает, что она ждет. Ей что-то нужно. Поначалу Холли пыталась донести до отца, как печально ей становится от присутствия Лизетт, но он был ослеплен любовью к знойной красавице и искренне верил, что Лизетт любит Холли не меньше, чем собственную дочь Алексис и его. Мужчины. Они бывают так глупы.

Холли давно оставила попытки выстроить с этой женщиной отношения, хоть сколько-то походящие на отношения матери и дочери. Но по крайней мере у Холли есть Алексис – сводная сестра на пять лет старше ее, результат первого непродолжительного брака Лизетт с мужчиной, чьего имени она никогда не произносит. И еще Алексис – лучшая подруга Холли.

Холли было шесть, когда жизнь свела ее с одиннадцатилетней Алексис. Девочки сразу же привязались друг к другу, подтолкнув Лизетт к решению переложить ответственность за заботу о Холли на выносливые плечи Алексис. Холли знает, что ей повезло унаследовать естественную красоту матери, а вот Алексис, ширококостная и неуклюжая, абсолютно не из тех девушек – ни в детстве, ни сейчас, – которым суждено блистать на шикарных вечеринках или модных показах. Единственный случай, когда Лизетт одаривает Холли своим вниманием, это когда ей что-нибудь от нее нужно, как сейчас – для видимости или для какой-нибудь грязной работы.

Джон отодвигает свой стул назад и кивает Холли.

– Работа няней будет хорошим дополнением к твоему резюме, если хочешь пойти в ординатуру на педиатрию. Рынок детской медицины растет в геометрической прогрессии. Это было бы очень полезно. Тебе стоит знать, что у Дэниела Голдмана есть высокопоставленные друзья. Я видел, как он общался в клубе «Каньон» с Чарли. А недавно он играл в гольф со мной и Стэном Филдингом.

«Полезно». У Холли нет никакого желания сидеть с каким-то ноющим ребятенком ради того, чтобы его мать все лето напролет делала себе маникюры-педикюры. Или слышать о Стэне Филдинге – генеральном директоре крупной нефтяной компании, отцовском партнере по гольфу и давнем инвесторе их семейной фирмы. Но то, как отец смотрит на нее с обожанием и гордостью, а также жадный блеск в глазах Лизетт не оставляют ей выбора. Она Монро. Ее работа – помогать расширять границы империи. Это ведь даже интересно, двойной стандарт. Алексис никогда не приглашали работать в «Хэлс Про Икс». И от нее явно не ждут, что она будет завлекать клиентов. Если уж на то пошло, ее отец и Лизетт хотят, чтобы она вообще держалась от семейного бизнеса как можно дальше.

Холли встает из-за стола.

– Подожди, – велит Лизетт.

На долю секунды Холли кажется, что мачеха может сказать что-нибудь ободряющее.

– Да? – Ее бесит эта всколыхнувшаяся в груди надежда, но она ничего не может с собой поделать.

– Захвати на собеседование к Голдманам купальник. У них есть бассейн.

– Хорошо, – отвечает Холли. Но собственный ответ возмущает ее тем, как мило и послушно звучит слетевшее с ее губ слово. Это вопиющее предательство всего, что живет в ее сердце.

Холли устало тащится по винтовой лестнице огромного дома с видом на лес, проходит мимо бывшей комнаты Алексис, в которой теперь располагается личный тренажерный зал Лизетт. Сейчас это помещение совсем не похоже на то, что здесь было, когда в нем жила Алексис. Сводная сестра уехала два года назад, потому что, будучи двадцатипятилетней дипломированной медицинской сестрой, она уже должна была жить отдельно. Этого она и хотела. И теперь живет в Линнморе в десяти минутах езды отсюда в полуподвальной квартирке. Это однушка с голыми стенами, потому что Алексис не смогла устроиться работать по специальности. Заботливая и внимательная, Алексис могла бы стать замечательной медсестрой, но она не умеет проходить собеседования. Она понятия не имеет, как себя подавать. Это удел Холли.

Холли очень не хватает присутствия Алексис в доме. Она добрый до мозга костей и самый самоотверженный человек в ее жизни. И несмотря на это, похоже, что только Холли по ней и скучает. Плакаты о защите прав животных и яркие гобелены, украшавшие голубые стены в ее комнате, заменили зеркалами от пола до потолка, чтобы Лизетт во время занятий могла видеть себя со всех сторон.

Холли тоскует по тем дням, когда Алексис неловко плюхалась к ней на кровать, желая поболтать – а это желание было у нее непроходящим, – и когда заказывала пиццу с колбасой, потому что Холли любила ее больше всего, на импровизированные киновечера, проходившие в спальне Холли, поскольку там стоял большой телевизор. Для сводной сестры Холли всегда была на первом месте. Даже когда в тринадцать лет Алексис пригласили на ночевку к Слоан Перкинс – самой крутой ученице из седьмого класса, она предпочла этой «девчонке что надо» Холли.

Алексис единственная, кто принимает Холли такой, какая она есть. Конечно, она принимает ее, поскольку не знает всего. И никогда не сможет узнать.

Холли со вздохом заходит в свою идеальную розовую комнату. Она раздвигает занавески на окне и прижимается лицом к стеклу. Когда окно открыто, ей слышно, как шумит внизу река Капилано. Это место – рай для любого; для Холли – это тюрьма с красивым видом.

Она понимает, что в ее отношениях с мачехой не все нормально, но у нее никак не получалось подобрать правильные слова, чтобы их описать, пока в этом учебном году она не выбрала в качестве факультатива психологию. Теперь ей стало ясно, что Лизетт страдает нарциссизмом; Алексис для нее помеха, а Холли – пешка в ее руках. Единственное, чему научила ее Лизетт, это что любовь условна. Профессор Люк Филлипс, конечно же, рассказал Холли многое о поведении людей. Холли улыбается при мысли об этом. Это единственные отношения, которые не срежиссировала для нее Лизетт.

Почему Холли не может послать мачеху к чертям? Какое право она имеет диктовать падчерице, на какую работу устраиваться, как себя вести и что говорить? Холли устала быть куклой Барби, трофейной дочкой.

Она натягивает синий слитный купальник под джинсовые шорты и майку, накидывает сверху худи и прихватывает с собой рюкзак. На выходе из дома девушка замечает на столике в прихожей изумрудные сережки Лизетт. Холли сует их себе в карман, наслаждаясь щекочущим нервы волнением оттого, что берет серьги только потому, что у нее есть такая возможность.

У круговой подъездной дорожки она вспыхивает от раздражения.

– Вот черт, Лизетт! – Как маленькая, Холли пинает покрышку мачехиного мерседеса, перекрывшего дорогу белому джипу, подаренному Холли отцом на восемнадцатилетие. Она знает, что, если вернется и попросит Лизетт переставить машину, та только обвинит Холли и скажет, что у нее в юности не было собственной машины – «девушки в наши дни избалованы до невозможности. Не Алексис, конечно, а остальные». Она не будет разговаривать с Холли по меньшей мере весь день и начнет жаловаться на то, что, хотя одна из ее маленьких пташек и вылетела из гнезда, кажется, что в доме все равно не протолкнешься. Сегодня у Холли больше нет ни желания, ни сил принимать на себя еще больше упреков и мучиться по этому поводу чувством вины. Ноша, которую она уже несет, и без того тяжела.

Она вытаскивает из дальнего угла гаража велосипед, решив, что лучше десять минут покрутит педали до Клифсайд-роуд, где живут Голдманы.

Когда Холли поворачивает направо на бульвар Монтрояль, у нее в рюкзаке начинает звонить телефон. Она останавливается, несмотря на то что из-за этого может прибыть к Голдманам с небольшим опозданием.

– Привет, я не могу говорить, – сообщает она Алексис, когда круглое лицо сводной сестры заполняет собой все пространство экрана. Алексис всегда держит телефон слишком близко и не красится с тех пор, как покинула дом два года назад.

– Ты вся мокрая. Чем ты занимаешься?

– Еду на велосипеде на собеседование, чтобы работать няней. Твоя мама устроила. Не спрашивай.

– Няней? Я думала, ты все лето будешь помогать Джону с продвижением.

– Так и есть. Дневная работа, ночная работа.

Алексис качает головой, а потом поворачивается к кому-то позади себя.

И тут Холли понимает, откуда звонит сестра. Она на работе. А за ней стоит Люк. Когда Алексис не смогла никуда устроиться по специальности, Холли вмешалась. Она договорилась о работе для Алексис на неполный день на все лето. Подшивать документы и помогать с исследованиями ее бывшему профессору психологии. Холли пришлось практически умолять Люка и даже больше.

– Пожалуйста. Алексис потрясающая. Суперусердный и старательный работник. Совсем на меня не похожа. Ей нужен настоящий опыт работы, чтобы она смогла когда-нибудь устроиться медсестрой.

– Не знаю, смогу ли я сладить с двумя женщинами из клана Монро, – поддразнил Люк, целуя Холли в плечо, ибо она затащила его к себе в постель, пока папа с Лизетт были где-то в противоположном крыле и пребывали в полном неведении, что профессор находится в доме.

Холли содрогается, чувствуя тяжелый груз вины. Стольких вещей она может добиться лишь одним путем. Алексис до сих пор не имеет никакого понятия об отношениях Холли с Люком. Никто не имеет. Так много секретов. Но связь Холли с профессором рвется. Она получила желаемое. Больше он ей не нужен. Он как развязавшийся шнурок, который у нее нет сил завязывать.

Холли снова сосредотачивается на Алексис.

– Мне сейчас нужно к Голдманам. Твоя мама хочет, чтобы я приглядывала за их ребенком. Папа недавно вступил в клуб «Каньон».

– А, – отвечает Алексис. – Ясно.

– Ну, у них хоть бассейн есть. У тебя все хорошо?

– Да. Хочешь заехать после работы? Или сходим куда-нибудь? В тайский или в кино?

Хочется ли ей? Ей не хочется ехать домой, где Лизетт с отцом будут допрашивать ее с пристрастием о Дэниеле Голдмане и уговаривать ее расспросить его о финансах. А еще ей, наверное, надо порвать сегодня вечером с Люком, покончить с этим.

– Возможно. Я тебе напишу, когда освобожусь, – говорит Холли.

– Ладно. Пей воду. Люблю тебя. Ой, тут доктор Филлипс передает привет.

– Передавай ему тоже. – Холли откашливается. – И я тебя люблю.

Она нажимает отбой, тяжело выдыхает и подъезжает по Клифсайд-роуд к серо-бежевому дому с алюминиевой облицовкой. На крыльце-веранде стоят два плетеных кресла и маленький кованый столик. Это милый простой домик, не то что ее золоченая клетка.

Поставив велосипед на подножку возле баскетбольной сетки, Холли обвязывает худи вокруг талии, поднимает руку и, стиснув зубы, стучит в красную дверь Голдманов.

Дверь с грохотом распахивается, и маленький мальчик, перепрыгивая через баскетбольный мяч, вылетает мимо Холли прямо на улицу, не глядя по сторонам.

Холли инстинктивно бросается за ним и ловит за талию.

– Ей, гонщик, стоп-линия в конце подъездной дорожки.

Мальчуган смотрит на нее ясными голубыми глазами, его лохматые светлые волосы падают ему на лицо. Он широко улыбается, и на его розовых щечках появляются две ямочки. Раз уж ей придется стать няней, то ребенок хотя бы попался прелестный.

Он вбегает обратно в открытую дверь, и оттуда появляется женщина. Она раздергивает рукой мягкие светлые волосы длиной до плеч. Вид у нее слабый и усталый, но улыбка приветливая и доброжелательная. Она не накрашена и не похожа на дам из круга общения Лизетт. У Холли не получается представить, как эта женщина обедает со стайкой мачехиных приятельниц.

– Здравствуй, Холли. Меня зовут Сара, а эту мартышку – Джейкоб.

Джейкоб озорно улыбается Холли.

– Приятно с вами познакомиться.

– Спасибо. Как видишь, Джейкобу нужно еще кое-чему научиться, в том числе как не выбегать прямо на дорогу, – Сара журит сына, но при этом ласково покачивает головой. – И спрашивать, кто там, когда стучат в дверь, если я не успеваю подняться с цокольного этажа наверх. Я как раз была у себя в красной комнате.

– Красной комнате? – Холли на ум приходят какие-то киноужасы с убийством, и ее слегка передергивает. Бывало, она упрашивала Алексис посмотреть снятое по книге Стивена Кинга «Сияние», пока родителей не было дома. А Алексис всегда отвечала: «Только если ты обещаешь, что придешь в комнату ко мне, а не к маме или Джону, когда тебе приснится кошмар». Кошмары снились Холли постоянно, и она всегда забиралась в постель к Алексис.

Она так запуталась в своих мыслях, что не поняла последних слов Сары. Холли снова переключает внимание на стоящую перед ней женщину.

– В общем, я фотограф. Красная комната – это моя фотографическая лаборатория. Джейкоб так ее называет из-за красного освещения. Я как-нибудь тебе покажу, если захочешь. Если тебя вообще интересует фотография.

– Интересует, – отвечает Холли. – Я люблю фотографии из путешествий.

– Хорошо, – произносит Сара. – Я тоже люблю снимки из путешествий, но сейчас я в основном почти не отхожу от дома. Снимаю то, что вижу вокруг. – Она глядит на сына, который дергает ее за руку.

Сара – полная противоположность Лизетт. Глаза скорее теплые, чем холодные, поза больше располагающая, нежели строгая. Она дружелюбна и открыта, только, может, немного напряжена.

– У вас есть аккаунт в «Инстаграме»? – спрашивает Холли, а потом широко улыбается Джейкобу, который, по всей видимости, ждет не дождется, когда же она обратит внимание на него. – Могу поспорить, что ты по-настоящему высоко прыгаешь.

– Смотри! – И Джейкоб сигает вверх.

– Потрясающе!

Сара предостерегает:

– Осторожно, Джейкоб, – а потом снова обращается к Холли: – Я ничего не знаю про «Инстаграм». Но я есть в «Фейсбуке». – Женщина пожимает плечами. – Только и в нем я плохо разбираюсь. Посты, тэги и какие-то эмоджиконы.

Холли сдерживает улыбку.

– Эмотиконы, да. Сначала все это кажется сложным. – Она уже нашла общий язык с этой приземленной мамочкой, которая ничего не смыслит в социальных сетях. – Если вы фотограф, то «Инста» для вас – лучшая платформа. Я могу помочь зарегистрироваться, если захотите.

Сара касается горла.

– Ой, это очень щедрое предложение. Давай посмотрим, как пойдет. Я не работала как профессионал с тех пор, как забеременела Джейкобом. Это было уже так давно. Просто вот так сразу это слишком сложно, понимаешь?

– Конечно. Я прекрасно понимаю, – соглашается Холли. Она одаривает ослепительной улыбкой стоящего между ними энергичного мальчонку. За время их разговора он ни секунды не постоял спокойно. – Покажешь мне, как ты умеешь играть в баскетбол?

– Папа говорит, я мастер обводки! – Он тут же оббегает крыльцо, хватает мяч, попеременно разными руками чеканит им на месте как настоящий профи и останавливается в ожидании похвалы.

– Отлично! – Холли ударяется с ним кулачками, а потом поворачивается к Саре. – Кстати, мой ник в «Инстаграме» звучит как «Холли Гоу Лайтли». Если вдруг захотите найти.

– Как в «Завтраке у Тиффани»? – уточняет Сара.

– Да. Один из моих любимых фильмов.

– Такой забавный. Мне он тоже нравится, – признается Сара.

Холли вытаскивает телефон и поворачивает экраном к Саре, чтобы ей была видна лента: селфи, которые Холли сделала на пляже, в университетском кампусе, и последний любимый снимок, на котором она держит еще не прочитанную книгу «Becoming. Моя история» Мишель Обамы. Ее картина идеальной жизни. На экране телефона она выглядит прекрасно, но в реальности это полный бардак.

– Ух ты! У тебя наметанный глаз. Зайдем в дом?

Холли не поняла, насколько искренен комплимент хозяйки. Сара заводит Джейкоба в дом, а Холли идет следом за ними. Оказавшись внутри, она убирает телефон в рюкзак. Интерьер оформлен в светло-серых и кремовых тонах с оранжевыми и бирюзовыми акцентами в виде диванных подушек и приставных столиков. Здесь присутствует чувство дома, в отличие от ее собственного жилища, которое Лизетт превратила в нечто похожее на специальный раздел дизайнерского журнала.

Джейкоб уносится вперед, а они с Сарой идут в гостиную мимо висящих на стенах фотографий в рамках: захватывающих фотопейзажей парка Капилано, Кливлендской плотины, подвесного моста через реку Капилано и репортажных снимков Джейкоба и его отца Дэниела. Последний оказался красавцем – густые каштановые волосы, мальчишеское лицо, волевой подбородок, – но вид определенно как и у всех знакомых ей папаш из Форест-Вью: богатый, занятой и скучный.

– Они прекрасны. – Холли показывает на фотографии Дэниела и Джейкоба, где они прыгают в Тихий океан во время отлива. Сара поймала идеальный момент, когда волна прокатывается под их босыми ногами, а их лица озаряет радость и наслаждение свободой. У Холли щемит сердце. Каково это, чувствовать такое?

– О, спасибо, – отвечает Сара и переводит взгляд на диван. Там уже стоит Джейкоб с распростертыми руками, будто стремится взлететь. – Джейкоб, не смей. – Она выдыхает и снова поворачивается к Холли. – Дэниел решил, что мне было бы полезно уделить этим летом время себе. Я довольно долго просто сидела дома с ребенком. – Сара подходит к дивану и показывает на пол. – Слезь, пожалуйста.

Холли подавляет улыбку, глядя на бесстрашные проказы Джейкоба. Потом она глядит через большие венецианские окна на задний двор, где на солнце сверкает бассейн.

Сара показывает на него через раздвижную стеклянную дверь.

– Лизетт сказала мне, что ты сертифицированный спасатель. Ты не против того, чтобы плавать с Джейкобом?

Холли кивает. Она совсем даже не против. В воде она чувствует себя счастливой. Отец с Лизетт настояли на том, чтобы Холли и ее сводная сестра тренировались в плавании, чтобы их приняли в команду школы «Йорк-хаус» – престижной частной школы для девочек, в которой они и учились. Так что, будучи хорошими пловчихами, обе с легкостью заняли места в команде и получили работу спасателями на лето. Алексис, конечно же, жаждала спасать жизни, а для Холли это был прекрасный способ знакомиться с мальчиками, поскольку в школе их не было. Хотя на свидания она никогда ни с кем не ходила. Мальчики нужны для практики. Мужчины – для настоящей жизни.

– Идем. Я покажу тебе задний двор. – Джейкоб подхватывается и мчится открывать дверь, а Холли выходит следом за Сарой на прилегающую к дому веранду с четырьмя бирюзовыми шезлонгами, расставленными вокруг ассиметричного бассейна в форме почки, и круглым стеклянным столиком с красным зонтом от солнца. Все простое и непритязательное, как сама Сара. Справа от бассейна располагается маленький домик из кедровой доски.

Сара замечает, что Холли смотрит на него.

– Это мужская берлога Дэниела. Не разрешай Джейкобу там играть. Дэниел ревностно охраняет это место. Ему не нравится, даже когда я туда захожу. – Она закатывает глаза и смеется. – Мужчины.

Холли улыбается, переводя внимание на открывающийся с террасы захватывающий вид. Ей приходится прикрыть глаза от солнца.

– Мой дом прямо напротив через реку. Вон тот в серединке, из стекла и бетона.

Сара прищуривается.

– О, это шикарный дом. Я и не знала, что мы живем так близко друг от друга.

Холли указывает пальцем на дальний левый угол своего дома.

– А моя комната вон там наверху. – Вода в бассейне рябит, хотя ветер несильный. А верхушки деревьев в густом лесу едва заметно покачиваются во влажном воздухе в удивительной близости от дома Голдманов. Сквозь небольшой просвет среди узловатых ветвей Холли видно широкое окно ее спальни. Она оставила шторы открытыми. Никому не понять, каково ей живется в этом доме. На этой стороне реки все совсем иначе.

Сара быстро кивает и ведет Холли обратно в гостиную. Джейкоб льнет к Холли, и Сара бросает взгляд на сына:

– Джейкоб, принеси, пожалуйста, свой купальный костюм.

Мальчик не обращает на мать никакого внимания и с глухим звуком плюхается на диван. Сара тут же напрягается, но быстро справляется со своей реакцией, сосредотачиваясь на Холли:

– Твоя мачеха сказала, что ты только что закончила первый курс на медицинском факультете?

Холли покашливает.

– Ага. То есть да. В Университете Британской Колумбии.

– Какое достижение. Почему именно медицина?

Холли выдает ту же ложь, что всем остальным:

– Чтобы работать с папой в «Хэлс Про Икс». Мы одна большая счастливая и трудолюбивая семья.

Холли досадует на то, что она Монро. Ей хочется просто быть собой, и неважно, чем ей пришлось бы заниматься по жизни. Но в трастовом фонде, который Холли должна получить после достижения двадцати пяти лет, отец сделал оговорку, что деньги перейдут к ней только при условии, что она получит медицинский диплом и станет работать в «Хэлс Про Икс». Таким образом он привязывает ее к Форест-Вью – а заодно и к себе – навечно.

Как же повезло Джейкобу, что его мама, по-видимому, любит его настолько сильно, что предоставляет ему достаточно свободы и позволяет просто бегать и играть. Как же ему повезло, что у него вообще есть мама.

Сара выжидающе смотрит на Холли:

– Так что скажешь? Берешься за эту работу? Если ты не против попробовать прямо сегодня, то, может, останешься, и посмотрим, как Джейкоб это воспримет?

– Йе-е! – взвизгивает Джейкоб, радостно улыбаясь Холли.

Новоиспеченная няня широко улыбается в ответ.

– Я с удовольствием. – И это в самом деле так. Джейкоб, видимо, с первой секунды почувствовал к ней симпатию, Сара оказалась очень милой, а этот дом – уютным. Однозначно уютнее, чем ее собственный.

– Вот и прекрасно. Если понадоблюсь, я буду у себя в красной комнате.

– Сейчас надену купальный костюм! – Джейкоб в мгновенье ока летит с дивана на лестницу.

Холли смеется. Присматривать за этим малышом будет не так уж тяжко.

У Сары широко раскрываются глаза от удивления:

– Ух ты! Ты ему понравилась. Обычно он гораздо… упрямее.

Холли чувствует, что у нее пылают щеки.

– Скучно ему не будет. Я люблю плавать и кататься на велосипеде, так что найду ему занятие.

Судя по вываленным из плетеной корзины в углу гостиной игрушкам и электронным устройствам, а также по прислоненному к стене мольберту, Джейкобу есть чем заняться. А Холли не терпится заглянуть в другие комнаты. Этим она занималась всегда, когда оказывалась в новом для себя месте, ведь дома людей – это отражения их истинных личностей, однако тайны свои они скрывают. Столько всего можно узнать, если пошарить вокруг. Этому ее научил Люк. Речь не о самих вещах, а больше о том, как люди их размещают по дому: что выставляют напоказ, а что прячут. Все это рассказывает о многом. И ей хочется узнать историю Голдманов.

У Холли пищит телефон, и она достает его из рюкзака. Холли чувствует на себе взгляд Сары. Со стороны это выглядит плохо? Может, она не должна пользоваться телефоном? В конце концов, она здесь ради получения работы.

– Это моя сводная сестра, – поясняет она Саре. – Вы не возражаете, если я быстро ей отвечу?

– Давай, – отвечает Сара. – А потом, если ты не против, сбегаешь наверх поторопить Джейкоба, чтобы шел плавать?

Холли улыбается:

– Разумеется.

Сара разворачивается на каблуках и направляется к лестнице, ведущей на цокольный этаж.

«Как дела?» – написала Алексис.

«Мама милая. Малыш классный. Папу не видела».

«Ты ему понравишься».

Холли морщится.

«Мне пора».

Сверху до нее доносится топот, и она откладывает телефон, чтобы посмотреть, чем там занимается Джейкоб. Поднявшись наверх, Холли видит, что дверь в комнату мальчика открыта. А сам он еще в пижаме с Железным человеком спрыгивает с кровати на пол, а потом запрыгивает обратно. С грохотом приземлившись и увидев Холли, Джейкоб выпучивает глаза.

– Я упражняюсь.

Холли смеется.

– Ты готов идти плавать? – Она снимает с себя толстовку с логотипом Университета Британской Колумбии и остается в синем купальнике – достаточно скромном, но подчеркивающем фигуру. Важно чувствовать себя уверенно внешне, даже если не чувствуешь себя так внутри. – Надевай свой купальный костюм, и я научу тебя нырять за монетками.

Холли взъерошивает Джейкобу волосы и выходит в холл, пока он переодевается. Ее охватывает гордость за то, что она так хорошо с ним справляется. Жаль, что отец не видит, как здорово у нее получается обращаться с детьми.

Холли смотрит вниз. Дверь в комнату Сары открыта. Она тихонько подбирается к ней и заглядывает внутрь. Ей открывается большое, но уютное пространство спальни с мятно-зеленым креслом в углу, поверх которого накинуто пушистое белое покрывало. Ей представляется, что, завернувшись в него, Сара с Джейкобом сидят в обнимку и читают. Тут есть ощущение безопасности. Как в спальнях, которые показывают в семейных комедиях. Ей хочется прилечь на красивое небесно-голубое одеяло, свернуться калачиком среди мягких подушек кремового цвета.

– Холли? – зовет сверху Джейкоб.

Она спешит обратно к его комнате. Мальчик стоит в белой футболке и голубых плавках, скрывающих большую часть его кожи от жестких солнечных лучей.

– Идем!

Они вместе спускаются по лестнице. Джейкоб сует свою маленькую ручку в руку Холли и тащит ее к бассейну позади дома. Он прыгает в воду прежде, чем Холли успевает его остановить. На секунду ее охватывает паника, но увидев, что малыш плавает уверенно, она снова начинает дышать.

– Смотри! – кричит она ему. Глаза Джейкоба лезут на лоб, когда Холли с трамплина исполняет идеальный прыжок согнувшись.

– Ого! Научишь меня так же?

– К концу лета нырять будешь сногсшибательно!

Джейкоб окунается с головой в мелкой части бассейна и делает под водой нескладный переворот, от чего Холли разбирает смех. Но тут она слышит у себя за спиной какой-то звук.

Обернувшись, она бросает взгляд на окно цокольного этажа, расположенного как раз на уровне глаз. Там она видит Сару. Ее лицо наполовину скрыто телеобъективом. Сара стучит в стекло и машет. Потом она наводит фотоаппарат на Холли и нажимает спуск затвора.

Холли натянуто улыбается.

Джейкоб в дальнем углу бассейна. Он даже не попадает в кадр.

Волоски на руках Холли встают дыбом. У нее такое чувство, что Сара видит ее насквозь.

А Холли не хочется, чтобы кто-нибудь знал о том, что спрятано у нее внутри.

Глава третья

САРА

Настоящее время

Застыв, я таращусь на круглый глазок камеры в детекторе дыма. Нужно пошевелиться. Быстро. Соскочив со стула, я в панике шарю глазами по комнате в поисках другой скрытой опасности. Но я даже не знаю, что ищу. Это было бы, возможно, смешно, если бы я не была так напугана.

Скрытая камера. С нее-то и началась вся история с Холли.

Поначалу все было очень невинно. Видеоняни – обычное дело. Любая хорошая мать прибегла бы к их помощи для контроля за чужим человеком, которому доверила своего ребенка. Но не каждая мать стала бы фотографировать няню ребенка через окно ее спальни в тот момент, когда няня не подозревает, что за ней кто-то наблюдает. Теперь же мне противно вспоминать об этом – как оттого, что я смогла пасть так низко, так и оттого, что увидела.

Я помню тот день, когда наняла Холли, и как Джейкоб тут же ее принял. Она была юна, энергична и игрива – совсем не то, что я. Мой сын ее слушался и ходил за ней хвостиком. Это придало мне уверенности в том, что их можно оставить без присмотра, и побудило закрыться в красной комнате вскоре после ее прихода. К тому же в гостиной у меня были установлены две видеоняни: одна спрятана в вазе на камине, а вторая – в стенных часах.

Дэниел ничего не знал об этих видеокамерах. Он бы сказал, что я драматизирую. Ему моя реакция всегда кажется чрезмерной, а я, по его мнению, вечно жду самого худшего ото всех, и от него в особенности. И еще он считает, что я слишком опекаю Джейкоба. Выслушивать его нытье мне не хотелось, поэтому я спрятала видеокамеры до момента, пока не понадобится показать ему записи.

И надо признать, что в первый день этот полный восхищения взгляд Холли дал мне почувствовать, что меня поняли – разглядели то, кем я на самом деле являюсь. В тот самый момент, когда она появилась у нас в своих джинсовых шортах и черном худи Университета Британской Колумбии, со своими прелестными ножками и изящной фигуркой, у меня возникло пьянящее чувство, что мы хорошо поладим и что, несмотря на большую разницу в возрасте, мы нужны друг другу. Я полагаю, это и притупило мое обычно обостренное чутье. Ибо я все истолковала неверно.

Как только в январе мне исполнился сорок один год, я почувствовала себя… потерянной. За неимением других занятий я липла к Джейкобу, как клей, постоянно переживая за него и терзаясь дурными мыслями, что с ним что-нибудь произойдет, стоит мне упустить его из поля зрения хоть на секунду. Рассказывают ведь истории матерей, чьи дети попали под машину или утонули в тот момент, когда они отвернулись. Эти сценарии мелькали у меня в голове в виде страшных стоп-кадров.

Дэниел заметил изменения в моем поведении и сказал, что в своем постоянном беспокойстве за сына я балансирую на грани безумия. Вот его точные слова: «Ты душишь его своей заботой. Нужно тебе отвлечься».

По его настоянию я заново открыла для себя свою первую любовь в жизни – фотографию. Но душа все равно разрывалась на части. Разве моя работа заключается не в том, чтобы быть мамой Джейкоба? Оберегать его от опасности, замечать ее прежде него самого и уводить от нее подальше? Мне отчаянно требовалось со страстью отдаться чему-нибудь исключительно для себя, и в глубине души я понимала, что Дэниел прав. К этой потребности примешивалось чувство вины за тоску по чему-то большему, чем просто быть матерью. Ведь я сама не понимала, что именно заключается в этом «большем». Может, все это и расположило меня к молоденькой, свежей девушке, взявшей на себя мои обязанности, будто они самые легкие на свете.

Я и не думала превращать Холли в объект своих съемок. Или мыслей.

В первый раз я подглядела за ней случайно. Это получилось среди ночи. К тому моменту минуло уже несколько часов после того, как она ушла домой, успешно проведя с Джейкобом свой пробный день.

– Ты принята, – сообщила я ей чуть позже полудня, будучи уверенной в том, что это наилучшее решение, и излучая облегчение и признательность Дэниелу за идею. Все-таки это он ее нашел.

– Правда? – спросила Холли чуть неуверенно. И это стало первым замеченным мною признаком, что ей нельзя доверять на все сто.

– Да, у тебя фантастически получается управляться с моим сыном. Давай договоримся на рабочее время с девяти до четырех, с понедельника по пятницу. Тебе подходит такой график?

– Идеально, – ответила она.

В четыре, после того как она укатила на своем велосипеде домой, Джейкоб подошел ко мне, сияя от радости. Он был спокойнее обычного, потому что Холли проплавала с ним несколько часов, а потом повела его искать сокровища на лужайке перед домом. Кажется, она умела находиться поблизости и при этом не ограничивать ему пространство для исследования.

– А завтра Холли придет? – спросил Джейкоб, пока его няня удалялась в сторону родительского особняка на другом берегу Капилано.

– Будет приходить каждый рабочий день, – объявила я своему счастливому ребенку.

В восемь вечера я уложила вымотанного Джейкоба спать. В десять уснула сама, а Дэниел заполз в постель в час ночи, после возвращения со встречи со Стэном Филдингом – одним из приятелей по гольфу и бывшему члену университетского братства, с которым он тесно общался. Уснуть снова мне не удалось.

В конце концов, проворочавшись и промаявшись два часа, я прихватила свою верную «Лейку» и вышла на террасу у бассейна сделать несколько снимков ночного неба. После рождения Джейкоба я периодически страдала приступами бессонницы. Однако в ту ночь мое внимание привлекло не небо и не звезды. То был свет на другом берегу реки.

Не знаю, что заставило меня спуститься в заросли за ограждением бассейна и начать приглядываться. За узким выступом густой лес с переплетениями узловатых ветвей и торчащими из земли корнями спускается по крутому откосу к бурной реке. Здесь красиво, но у крутого обрыва опасно.

Очутившись на выступе, я вгляделась в небольшой просвет среди ветвей и резко втянула в себя воздух, осознав, что передо мной. Это было окно спальни Холли.

Я не удержалась и навела свой телеобъектив на прозрачные занавески в ее окне. Холли сидела на кровати. Подробностей видно не было, но было ясно, что она не одета. Я поняла, что это она, по собранным в хвостик волосам. За просвечивающими шторами можно было различить лишь темный силуэт ее тела, по-юношески совершенного, но лишь в общих чертах. По комнате прошел кто-то еще. Лица этого человека тоже было не различить, но фигура выглядела по-мужски мускулистой. Значения это не имело. Мне хотелось рассмотреть именно Холли – эту молодую женщину в расцвете ее не тронутой годами и заботами красоты. Не то чтобы мне было видно все – не так откровенно, – но все же она была передо мной, по-видимому, со своим парнем, и проходила у себя в спальне этот обряд посвящения, не ведая того, как сложится ее жизнь дальше. Ее друг подошел к ней, но она поцеловала его первой. Холли взяла инициативу в свои руки. Все происходило уже не в первый раз – это было очевидно, – но свежесть и новизна, видимо, сохранялись. И Холли не подозревала, насколько она гибка и прекрасна, насколько это время скоротечно и как сильно все меняют возраст и жизненный опыт. И еще она не знала, что кто-то за ней подсматривает. Я уже не могла стереть из головы увиденное. Оно меня заворожило.

Я щелкнула затвором. В ней было что-то особенное, нечто, заставившее меня погрузиться в ностальгию о давно минувших днях, когда любовь и страсть просто опьяняли и весь мир принадлежал мне. Тогда я была юна и наивна, моя кожа не сморщивалась и не провисала, а я не была заложницей постоянной тревоги за каждое движение сына. Конечно, нехорошо было подглядывать, но я почувствовала радость за Холли, за то, что она молода и живет полной жизнью. Возможно, это были ее первые серьезные отношения с парнем. И ему позволили остаться на ночь. Мне в ее возрасте никогда не разрешали оставлять парня у себя на ночь.

Не надо мне было делать те снимки. Но все же я сделала и не раз. Я была уверена, что это только мой секрет, но теперь такой уверенности у меня нет.

Я знаю, что тревожусь о множестве вещей. Я не то чтобы зашоренный человек. Просто там, где другие видят приключения, я предчувствую опасность. Терпеть не могу это нервное ожидание, возникающее в груди всякий раз, когда Джейкоб взбирается на дерево слишком высоко или слишком быстро бежит вниз по лестнице. Куда ни посмотри, я везде вижу опасность; я не могу довериться людям, способным причинить нам вред. Сборщик мусора потенциально может украсть наши персональные данные; тренер Джейкоба по баскетболу – педофил; сотрудник клиентского сервиса в банке собирается опустошить мои банковские счета. Мне приходится обуздывать свои мысли, пока они совсем не разошлись. Я пялюсь на круглый глазок на потолке. Должно быть разумное объяснение тому, что в моей новой спальне установлена скрытая камера. Холли больше нет в нашей жизни.

Все закончилось в ее последний день с нами. Ни сообщения, ни звонка, ни даже записки, прежде чем оставить Джейкоба дома одного ждать, пока она найдет его под кроватью в жестокой игре в прятки, давшей ей возможность уйти, не попрощавшись.

По словам ее отца, она уехала ото всех в какое-то тихое и уединенное тропическое местечко; судя по ее ленте в «Инстаграме», там она «обретает себя».

Я оставляю в покое детектор дыма со зловещим оком внутри и иду обратно на нижний этаж. Там царит пугающая тишина. В отсутствие ковров, приглушающих звук, мои шаги по деревянному полу эхом разносятся по дому.

Спустившись до конца, я вскрикиваю.

В гостиной стоит широко улыбающаяся блондинка в ярко-розовой ветровке с тарелкой печенья в руках.

– Ой, божечки, простите. Не хотела вас напугать. Ваш муж впустил меня через заднюю дверь. – Она протягивает руку. – Меня зовут Тара Конрой. Живу в соседнем доме.

Сначала скрытая камера, а теперь чужак в моем доме? Где, черт возьми, Дэниел с Джейкобом?

– О, если вы ищете мужа и сына, то они на заднем дворе играют с моим мальчиком, с Коди.

Может, я переволновалась, но все-таки в том, что эта женщина так вот, играючи, попадает в мой дом, будто это самое обычное дело, есть нечто жуткое. Мысленно посылаю сигнал Дэниелу и стараюсь не делать поспешных выводов. Мне уже известно, что это может быть опасно. Я подхожу к середине комнаты, где у дивана стоит гостья, и трясу ее протянутую руку.

– Сара Голдман. Приятно познакомиться, – произношу я.

– И мне, – отвечает Тара.

Я вытягиваю шею, чтобы заглянуть ей через плечо, но все комнаты в этом доме так угнетающе закрыты, что мне не удается увидеть ни кусочка заднего двора.

– Это вам. – Тара протягивает мне тарелку с печеньем. – Я добавляю в них сироп рожкового дерева вместо шоколада, потому что у Коди аллергия на арахис. У Джейкоба ни на что нет аллергии?

Я напрягаюсь, но пытаюсь это скрыть. Она называет моего сына по имени, будто мы с ней дружим уже долгие годы.

– Нет. Спасибо вам. Они… выглядят аппетитно. Пожалуй, отнесу их на кухню. Может, мы выйдем на улицу, и тогда я познакомлюсь с Коди?

Женщина сияет ослепительно-белыми, будто только что отбеленными, зубами. Кожа в уголках глаз у нее не сморщивается, как у меня. Она, должно быть, младше.

Мне не нравится эта завистливая часть моей натуры, которая вечно сравнивает других женщин со мной в пользу той или другой. Никогда этим особо не заморачивалась, пока однажды не посмотрелась в большое зеркало в холле и при солнечном свете не обнаружила у себя шею своей мамы. Старение произошло так быстро, что я и не заметила. И теперь мне кажется, что я только его и вижу. Но, конечно же, мои страхи коренятся гораздо глубже. Я ведь это понимаю. Просто не знаю точно, что надо делать.

Веду Тару на кухню, а потом через раздвижные двери во двор. Возле песочницы я вижу Дэниела, и там же стоят Джейкоб и еще один светловолосый мальчик повыше ростом. Дети молчат; Джейкоб не смотрит на другого мальчика. Опустив голову, он пинает песок. Это болью отзывается в моем сердце. Может, это из-за расставания с Холли – его любимицей на протяжении всего прошедшего лета, а может, из-за переезда. Но, как бы то ни было, мой шумный и неугомонный сын превратился в бледную тень себя прежнего. Может, ему пойдет на пользу, что по соседству оказался его ровесник. Может, в итоге все сложится удачно.

Тара стоит рядом, даже слишком близко ко мне, и, не закрывая рта, выдает поток восторженных слов:

– Я так рада, что у вас сынок. Коди семь, а другие детишки на этой улице совсем маленькие. Он будет безумно счастлив, что у него есть с кем играть. В какой школе учится Джейкоб? В каком он классе?

От пулеметной очереди ее вопросов у меня голова идет кругом. Стараюсь поспевать за ней и формулировать наилучшие ответы так, чтобы рассказывать о себе поменьше. Больше я не доверюсь человеку, проявляющему живейший интерес ко мне или моему сыну.

– Джейкобу будет семь в ноябре, – отвечаю я. – Он идет во второй класс.

– О, где же? Коди учится в начальной школе Блоссом-Корт. В классе у Валери Мартин.

– Ну да, в Блоссом-Корт, – мне не оставалось ничего другого, кроме как подтвердить сей факт, хотя внутренне было некомфортно из-за того, что рассказываю ей лишние подробности. У меня определенно нет желания признаваться ей, насколько виноватой я себя чувствую из-за того, что Джейкоб идет в новую школу с недельным опозданием, и насколько не готова к переменам. В обычное время я бы использовала последние дни перед началом учебного года на то, чтобы записать сына в спортивные секции, связаться с учителем и директором. А сейчас пока что только перекинулась парой слов с секретарем в Блоссом-Корт.

Тара хлопает в ладоши.

– Я надеюсь, они окажутся в одном классе. Мисс Мартин замечательная. – Я не успеваю ничего ответить, потому что соседка тарахтит дальше: – Это ведь съемный дом, верно? Вы здесь надолго? Дэнни сказал, что вы из Ванкувера. Никогда там не бывала.

Дэнни? С какой стати она называет моего мужа Дэнни? Он всегда представляется Дэниелом, а друзья зовут его Дэном.

После секундной паузы она продолжает:

– Надеюсь, вы захотите остаться в Блоссом-Корт. Это особое место. Вы… – Таре не дает договорить Джейкоб, разразившийся громким плачем. Он бросается прочь от песочницы и прилипает к Дэниелу, пряча лицо.

Они подходят к нам.

– О, вы уже познакомились. Хорошо, – говорит Дэниел, а Джейкоб в это время упирается головой ему в бок.

– Все в порядке? – обращаюсь я к Дэниелу, но тот пожимает плечами, поскольку не имеет никакого понятия, что вывело нашего сына из равновесия. С этим я разберусь через секунду. – Тара была у нас в гостиной. – Я улыбаюсь, но округляю при этом глаза, завуалированно вопрошая «какого черта?»

Дэниел то ли меня не понимает, то ли считает, что я снова перебарщиваю.

– Кажется, я своими печеньями напугала вашу жену, Дэнни, – смеясь, оправдывается Тара. – Уверяю вас, печь я умею.

– Ты ведь любишь печенье, правда, Дэнни? – я скалюсь в улыбке, глядя на мужа, а он покашливает, маскируя, как мне кажется, смех.

Джейкоб хлюпает носом у него под боком.

– У него все хорошо? – интересуется Тара.

Джейкоб поднимает голову.

– Мы потеряли мистера Блинкерса, – говорит он дрожащим голосом. – Мне его Холли подарила. – Он осознает свою ошибку, когда слова уже слетают с его губ. Его голова резко поднимается, взгляд встречается с моим. – Извини, мамочка. Я знаю, что не должен говорить о ней.

У меня внутри все переворачивается. Я не могу требовать от него никогда не вспоминать о девушке, которая несколько недель была для меня как дочь, а ему как старшая сестра. Но при упоминании ее имени мне становится дурно.

Мы с Дэниелом обмениваемся взглядами.

– Мы потеряли его любимую мягкую зверушку, – поясняет муж.

Тара наклоняется, чтобы оказаться на одном уровне с Джейкобом.

– Ты любишь печенье? Я испекла для тебя.

Меня передергивает. Я собиралась выбросить ее гостинец в компост. Что-то в Таре меня нервирует. Она какая-то… вездесущая и слишком быстрая.

– Спасибо, Тара. У нас была беспокойная ночь и утро. Наверное, будем обустраиваться, – говорит Дэниел, в конце концов реагируя на мое состояние. – Еще кучу сумок нужно распаковать.

– Конечно. – Она переводит взгляд на своего сына, в одиночестве играющего в песочнице. – Мы идем домой, Коди! – Тара касается моего плеча, и я подпрыгиваю. – Как обустроитесь, заходите на кофеек и поболтать. Я так рада, что поблизости живет мамочка. Нам надо друг за другом приглядывать, верно? – Она мне подмигивает.

«Друг за другом приглядывать».

Я, как дурочка, киваю. После того как они с Коди выходят через калитку заднего двора, мы втроем гуськом проходим на кухню и задвигаем за собой дверь. Я тут же запираю ее на замок. Теперь, когда мы остаемся одни, я наклоняюсь к Джейкобу.

– Планшет у меня в сумке в прихожей. Может, поиграешь в «Роблокс»?

Раньше мне казалось, что он еще маловат для этой игры, но Дэниел считал, что нет. Я подчинилась. Джейкобу нравится в нее играть, но сейчас он настолько угрюм, что только пожимает на мое предложение плечами. А потом, шаркая ногами, выходит из кухни. Я закрываю глаза, жалея, что не могу повернуть время вспять и вернуть своего радостного маленького мальчика.

Когда Джейкоб уже не может нас услышать, я бросаю печенье с сиропом рожкового дерева в мусор.

– Зачем ты это сделала? – спрашивает Дэниел.

– Мы ведь ее даже не знаем.

На его губах появляется покровительственная улыбка, но успевает исчезнуть прежде, чем я на него набрасываюсь.

– Ты права, – говорит Дэниел. Он притягивает меня к себе. Прикосновение моей щеки к его твердой и теплой груди успокаивает. Я прижимаюсь к мужу, утешившись мыслью о том, что каким-нибудь образом мы все же найдем путь навстречу друг другу. А может быть, мне даже удастся снова стать той женщиной, какой я была до того, как с головой рухнула в кризис среднего возраста.

Я отстраняюсь от Дэниела и смотрю ему в глаза.

– Я обнаружила скрытую камеру, – сообщаю я ему.

– Что? – Муж непонимающе хмурит лоб.

– В нашей спальне. Я тебе покажу.

Мы заглядываем в гостиную предупредить Джейкоба, что пойдем наверх. Я посылаю сыну воздушный поцелуй, которого он не замечает из-за того, что торчит в «Роблоксе». Наверху, в нашей новой спальне, я показываю на детектор дыма на потолке.

– Ты думаешь, там есть камера? – недоверчиво спрашивает Дэниел.

– Просто сними его, пожалуйста.

В Дэниеле шесть футов роста, и он с легкостью снимает датчик с потолка, открывает заднюю крышку и вытряхивает оттуда литиевую батарейку. Он осматривает устройство, а потом бросает его на кровать. Дэниел ничего не говорит и жестом показывает, что нам надо выйти в холл.

На площадке второго этажа он прижимается спиной к перилам.

– Так что? – интересуюсь я.

– Это не детектор дыма. – Муж трет лицо рукой. Я замечаю, что она слегка дрожит, и это отнюдь не помогает мне успокоить свои страхи.

При виде мужниного волнения я тут же переключаюсь в режим защиты.

– Какого черта происходит? – вопрошаю я. – За каким хреном здесь вообще оказалась камера?

Дэниел стискивает меня в объятиях.

– Сейчас позвоню агенту по недвижимости и спрошу, что ей известно про эту камеру. Может, осталась от предыдущих жильцов.

Я облегченно выдыхаю, что Дэниел не отмахнулся. В кои-то веки я не раздуваю из мухи слона. В кои-то веки я не истеричка.

Он выпускает меня из объятий и направляется вниз звонить. Я остаюсь в холле второго этажа возле лестницы. Невидимая паника у меня внутри нарастает. В груди все мучительно напрягается под тяжестью моих тайн.

– Что я натворила? – шепчу я.

Через несколько секунд Дэниел уже поднимается по лестнице и останавливается рядом со мной.

– Я оставил Кортни, агенту по недвижимости, сообщение. И еще я получил электронное письмо о том, что коробки с нашей одеждой и прочими вещами привезут в понедельник.

– Хорошо. Надеюсь, Кортни скоро перезвонит, – отвечаю я.

– Почему бы тебе не заняться чем-нибудь для себя? Может, вещи разберешь пока? А я займу Джейкоба. Пойдем подышим с ним свежим воздухом и заодно зайдем за продуктами. По дороге из аэропорта мы проезжали торговый центр минутах в пятнадцати отсюда. – Он нежно прижимается своими губами к моим. – Не беспокойся, – велит он мне. – Не делай поспешных выводов. Уверен, что все объяснится. Ничего страшного.

У меня в животе появляется ощущение порхающих бабочек, которое муж до сих пор дарит мне спустя шестнадцать лет совместной жизни. Я познакомилась с Дэниелом, будучи двадцатипятилетней бариста – он похвалил мои фотографии, которые управляющий кофейней разрешил повесить на стене за стойкой. Я залилась краской неожиданного волнения от встречи с симпатичным мужчиной в безупречном костюме, которому понравились мои работы, да и сама я, кажется, тоже. Я защитила диплом по изящным искусствам, отучившись на полную стипендию в Университете искусств и дизайна имени Эмили Карр, однако престижное образование не позволило мне устроиться на желаемую работу, хоть как-то связанную с фотографией. Дэниелу было двадцать шесть, он работал программистом, а по вечерам учился в бизнес-школе. С ним я обрела стабильность, которой была лишена с тех пор, как от сердечного приступа умер мой отец. Мне было тринадцать, и это случилось как раз накануне моего бат-мицва[1 — Празднование религиозного совершеннолетия в иудаизме. – Здесь и далее прим. пер.]. Празднование не состоялось, но не из-за того, что еще продолжался период шивы[2 — Период траура в иудаизме], а из-за того, что мы больше не могли себе этого позволить.

Однако это ощущение бабочек только заново разжигает во мне остатки гложущего подозрения, что он от меня что-то скрывает. Что перешептывания украдкой и странные взгляды, которыми он обменивался с Холли, в общем-то, не просто плоды моего воображения. Что он спал с нашей няней или собирался.

Дэниел снова меня целует.

– Все будет хорошо, – говорит он. – Мы начнем все сначала.

Дэниел прав. Прошлое остается в прошлом. Все это глубоко похоронено. А переезд поможет нам снова сблизиться. Все будет хорошо, если я не дам беспокойству себя одолеть.

Но как только Дэниел берет Джейкоба за руку и они направляются к двери, меня всю без остатка поглощает жгучая тревога. Мне хочется обыскать дом на предмет других камер. Если ни одной не найдется, просто буду знать, что я параноик.

Я перехожу из одной безликой комнаты в другую, шарю на кухне. Просматриваю внутренности черных матовых шкафчиков, вожу рукой по деревянной обшивке стен. Свет поступает только через раздвижную стеклянную дверь, ведущую в маленький, но чистый задний дворик. Длинные, похожие на пальцы ветки ясенелистного клена скребутся в окно второго этажа. В кухне на потолке установлен детектор дыма, и в груди у меня все перехватывает от беспокойства. Я снова могу вздохнуть только после того, как понимаю, что он совсем не похож на тот, что висел на потолке хозяйской спальни. Глазка видеокамеры нет.

Я направляюсь в соседствующую с кухней гостиную. Сканирую взглядом потолок. Ничего. Открываю встроенный шкафчик. В белой электрической розетке на стене торчит какая-то странная штуковина. Я опускаюсь на пол. Розетка на шесть гнезд, и три из них заняты. Справа есть пустое гнездо. А над ним, прямо в розетке виднеется крошечный глазок.

Голова гудит. Я вскакиваю на ноги, пулей вылетаю на кухню и начинаю резко, с остервенением выдвигать ящики. Мне на глаза попадается малярный скотч. Я зубами отрываю кусок и заклеиваю странную розетку.

Следующий на очереди большой холодный цокольный этаж в более светлых тонах. Я замечаю маленький белый кубик, прикрученный к белому шкафчику в основном помещении. Подтащив кресло, я встаю на него и отрываю прибор от дверцы. У меня на ладони лежит скрытая камера размерами два на два дюйма.

Я продолжаю поиски. В помещении для няни ничего нет. Перехожу на третий этаж. В двух из трех комнат камер нет. Остается проверить еще одно место: спальню Джейкоба. Но прежде, чем зайти туда, я стараюсь поразмышлять логически. Возможно, у предыдущих жильцов были дети и они установили камеры в качестве видеонянь, как и я.

Дверь открыта. На нижнем ярусе кровати у стены что-то лежит. Я подхожу ближе. Нет. Этого не может быть. Просто не может.

Но это так.

Это мистер Блинкерс – потерянная мягкая игрушка сына.

У меня под кожей шевелится ужас. Мы оставили эту игрушку в Ванкувере. Мы нигде не могли ее найти.

Кто-то, кому известно, насколько важен для моего сына мистер Блинкерс, приехал за нами сюда, в Блоссом-Корт. И это может быть только один человек. Холли.

Глава четвертая

ХОЛЛИ

Раньше

В пятницу утром, как и каждый день, будильник Холли надрывается в семь тридцать. Ворочаясь в кровати, она чувствует запах ванили и расплавленного шоколада от своих волос. Накануне они с Сарой и Джейкобом пекли печенье, смеясь и шутя, прямо как в кино. Холли бы ни за что не подумала, что работа няней может быть такой веселой и приносить такое глубокое удовлетворение. Но последние пять дней, и особенно то время, что они с Сарой проводили на террасе по утрам, а иногда и в конце дня, уже сделали это лето лучшим в жизни Холли.

К среде у них установился идеальный распорядок. Холли приходит в девять, с полчаса они с Сарой пьют кофе на террасе, пока Джейкоб играет в баскетбол или катается туда-сюда по дорожке на самокате. Потом Сара удаляется в свою красную комнату, и Холли присматривает за Джейкобом на протяжении дня. Мужа Сары, Дэниела, она так до сих пор и не встретила, поскольку ко времени ее появления он уже уезжает на работу, а когда она уходит в четыре часа, до его возвращения остается еще много времени. Спустя несколько дней она по-прежнему чувствует себя в своей тарелке. У нее такое чувство, что в этой семье у нее есть свое место и нужная работа.

Еще Холли порой представляет себе, что это ее дом. У Голдманов все совсем не так, как у нее. Это настоящий дом. Холли разрешают есть в любом месте, где она пожелает, и ей не приходится волноваться из-за острых углов и стеклянных произведений искусства, которые можно ненароком разбить. Джейкобу нравится все, чем они занимаются. Вчера он сидел у Холли на коленях, и она рисовала буквы у него на спине.

Когда в гостиную вошла Сара, она засмеялась:

– Творческий подход к обучению орфографии.

– Я правильно отгадываю каждую букву! – Джейкоб повернулся и потребовал: – Давай посложнее, Холли. Я хочу показать маме, как у меня получается.

Она подчинилась, и признание в глазах Сары вместе с восторгом от достигнутого на личике Джейкоба стали для нее лучшей наградой, чем все деньги мира.

В лице Сары Холли видит такую мать, какой она всегда представляет собственную. Она не то чтобы идеальна – это не так. Она постоянно беспокоится о том, что Джейкоб ест: «Надо кушать побольше овощей, Джейкоб. Тебе нужны витамины!» Когда бы они ни вышли на улицу, Сара всегда бежит за ними вслед: «Не забудьте солнцезащитный крем!» Она то и дело целует сына, даже несмотря на то, что Джейкоб иногда уклоняется. И он знает, что она всегда рядом ради него. И знает о том, что Холли тоже.

Никто не приходит в такой восторг при ее появлении, как Джейкоб. Даже Алексис. Каждое утро он ждет ее на крыльце, и когда она подъезжает на велосипеде к их дому, мчится встречать и приветствовать тайным рукопожатием. Это сложная комбинация из хлопков и взмахов ладонями, которую он придумал специально для них.

И Сару Холли, похоже, тоже заинтересовала. В течение дня она выскакивала из своей красной комнаты, чтобы сделать несколько кадров, как Холли с Джейкобом ныряют за монетками в бассейне и лепят куличики из земли, взятой с клумбы с розовыми пеонами справа от раздвижной двери.

– Не смотрите в камеру. Просто притворитесь, что меня здесь нет, – советует Сара.

Вчера, когда Джейкоб ударился локтем о стену и зарыдал, она бегом выскочила с цокольного этажа, но быстро ушла обратно, поскольку поняла, что у Холли все под контролем.

– Просто не знаю, что бы я без тебя делала, – призналась Сара, увидев, как Джейкоб уютно устроился у Холли на коленях.

Холли начинает чувствовать то же самое по отношению к Саре.

Перед тем как встать и пойти в душ, она хватает с прикроватного столика телефон. Там сообщение от Алексис:

«Что мне надеть сегодня вечером на мероприятие?»

Уф, вечеринка по случаю помолвки Нади Филдинг. Она и думать о ней забыла, но мероприятие как раз сегодня. Всю неделю у Лизетт с языка не сходило имя Чарли Лэнга. «Вы знали, что “Лэнг Девелопментс” строит огромный жилой дом на Робсона?» «Чарли любит говорить о политике, но он консерватор, так что следите за тем, что говорите». «Любимый цвет Чарли – желтый».

Холли набирает ответ:

«Что сама хочешь».

«Тогда джинсы и футболку».

Холли отправляет смеющийся до упаду смайлик и откладывает телефон. Она как раз вылезает из кровати, когда дверь ее комнаты без стука открывает Лизетт. Мачеха без приглашения переступает через порог спальни.

– Сегодня будь дома к пяти. Кстати, Дэниел и Сара Голдманы тоже будут. Надеюсь, они тобой довольны? Полагаю, мы узнаем, если нет. И помни, что сегодня наша цель – это Чарли. Думаю, ты понимаешь, что если Чарли инвестирует в «Ритофан», мы сможем приступить к третьей фазе испытаний.

Лизетт кружит возле кровати Холли. Скучающий взгляд ее нефритовых глаз – это цветные контактные линзы – направлен прямо в глаза падчерицы.

– Надень свое ярко-желтое прямое платье. Выгодно подчеркивает, но сдержанное. – Лизетт улыбается, что только у нее одной получается делать, не выражая ни капли расположения.

Холли про себя стонет из-за первого из множества подобных мероприятий, намеченных на лето. На них она должна будет красиво встряхивать волосами и улыбаться, заставляя потенциальных инвесторов поверить в то, что они самые интересные люди на свете. В прошлом году в центре внимания на проходившем в клубе «Каньон» благотворительном вечере в пользу больниц был Стэн Филдинг. Ох, и горд был ее отец, когда Холли хихикала и чокалась бокалами с раскрасневшимся от возбуждения Стэном. Глядя на дочь с другого конца зала, он одаривал ее лучезарной улыбкой. В следующий понедельник Стэн инвестировал пятьсот тысяч долларов в «Ленвотрик» – их препарат от рака щитовидной железы.

После того как ей удалось закрыть сделку, отец повел ее на обед в устричный бар в «Саттон плейс» – их любимый отель, чтобы воспеть свой счастливый талисман – дочь с необычайными навыками продаж. Если бы только дело ограничивалось одними лишь улыбками и чоканьем бокалами. Слава богу, в те выходные Алексис была на медицинской конференции, где пыталась завязать полезные связи для дальнейшего устройства на работу, которая никак не появлялась в ее жизни.

Так значит, Голдманы будут присутствовать на вечере у Филдингов. Интересно. Может, так ей будет проще пережить этот вечер. Ну, и как минимум она увидит Сариного мужа, о котором та говорит, и отца, которого то и дело упоминает Джейкоб. «Побудь еще, пока папа не посмотрит, как я ныряю!», «Холли, помнишь, что мама говорила нам не заходить в папино бунгало. Это его мужская берлога». Холли любопытна. Очень любопытна.

Она уже знает, что Алексис весь вечер будет подпирать стены, неловко поддерживая беседу, от которой готов смыться кто угодно, и дожидаясь, когда Холли закончит танцевать медляки в зале клуба «Каньон». Никто ничего не ждет от Алексис. Но она все равно старается чересчур усердно и всякий раз терпит неудачу. Если Алексис попадется под руку Лизетт, та ласково посоветует ей посидеть в баре и укажет дочери на тихий уголок подальше от сосредоточенной в этом зале власти в виде элиты общества и денежных мешков.

Выдвинув свое требование, а вместе с ним и завуалированную угрозу, Лизетт выходит из спальни Холли и тихо закрывает за собой дверь.

Холли запускает шелковой подушкой в закрытую дверь. Подушка приземляется с глухим ударом. Вот так и живет она в этом доме, в собственной семье – сколько ни бейся, никто не обратит внимания.

Она встает с кровати, достает из своей просторной гардеробной дурацкое ярко-желтое платье и кладет его на спинку стула у письменного стола. Холли хмуро глядит на него и идет в ванную принимать душ. Надев купальник – на сей раз это красный слитный, – шорты с обтрепанным нижним краем и майку, Холли выходит на улицу и снова обнаруживает, что машина Лизетт не позволяет ей выехать. Мачеха будто делает это нарочно. Классическая демонстрация силы. Холли теперь опоздает.

Выгнав из гаража велосипед, она смотрит на окна второго этажа в надежде на то, что отец окажется в кабинете и она сможет ему помахать. Завтракать Холли не стала, потому что все равно не застала бы его за столом. У него с утра деловой телефонный разговор. Но когда Холли смотрит наверх, то видит только Лизетт. Та стоит, скрестив на груди руки, и взирает сверху на падчерицу.

До дома Голдманов Холли добирается с пятнадцатиминутным опозданием. Она отгоняет от себя мысли о странных взаимоотношениях в ее семье и мчится по подъездной дорожке к скачущему на прыгалке-кузнечике Джейкобу.

– Привет, Холли! – кричит ее подопечный, будто она не рядом, а где-то далеко.

– Привет, Джейки! – так же отвечает ему Холли.

Джейкоб перестает прыгать, чтобы обменяться с Холли секретным рукопожатием, а Сара смеется, сидя на своем обычном месте в ротанговом кресле на крыльце, потягивая кофе и наблюдая за сыном.

Холли утирает пот на затылке, и короткие волоски застревают в звеньях серебряной цепочки. Сара видит, как Холли борется с волосами, пытаясь их отцепить.

– Иди сюда. Давай помогу.

Холли кладет велосипед и, запыхавшись, подходит к ступеням крыльца. Сара встает и аккуратно высвобождает замочек цепочки.

– Прости, я опоздала. Мою машину заставили. Я крутила педали изо всех сил.

– Ничего страшного. Одна из привилегий работы на дому – это отсутствие начальника. – Сара широко улыбается, глядя на прыгающего по дорожке Джейкоба. – Если не брать в расчет вот этого маленького паренька.

Холли закрывает глаза, наслаждаясь легкими прикосновениями Сариных пальцев. Она не может припомнить, когда в последний раз к ней кто-нибудь прикасался так нежно, если не считать Алексис.

Сара поглаживает ее по плечам.

– Ну вот, все в порядке, – сообщает она, обходя Холли и останавливаясь перед ней. – Красивое ожерелье. Такой симпатичный логотип в виде снежинки. А подвеска, это ведь знак «инь»?

Холли кивает.

– Сводная сестра подарила. У нее «янь». Это из «Юника» – того клевого магазинчика на Грэнвилл. Там все единственное в своем роде.

Год назад, на пятнадцатую годовщину того дня, когда они впервые появились в жизни друг друга, сводная сестра вручила ей бледно-лиловую коробочку, внутри которой на хлопковой подложке лежала тонкая серебряная цепочка.

Алексис показала ожерелье у себя на шее – такое же, как в коробочке, и с похожей подвеской.

– Ты «инь» для моего «янь». – Она улыбнулась во весь рот, и при этом даже ее кривоватый передний зуб смотрелся мило. – Парные ожерелья для сестер.

Холли была так тронута, что расплакалась и крепко обняла Алексис.

– Ты для меня самый важный человек на свете. Ты знаешь об этом?

– Правда, очень милое ожерелье, – говорит уже Сара. – Но для старой мамаши, вроде меня, оно слишком уж крутое. Можно? – спрашивает она, поднося руку к шее Холли.

– Конечно, – отвечает Холли. Сара осторожно берет серебряный «инь» двумя пальцами и переворачивает. – «Х» значит Холли. Как здорово. Вы с сестрой, наверное, очень близки.

Друг для друга они пошли бы на что угодно. И так было всегда. Алексис покрывала Холли, когда та задерживалась где-нибудь позже дозволенного; Холли умасливала полицейского, чтобы не выдвигал обвинений, когда Алексис с подружками приковала себя к кедру, спасая дерево от вырубки строителями. Их связь не менее крепкая, чем у любых родных сестер, а может, даже крепче.

Единственное, чего не понимает Алексис, это как сильно ей повезло. Она не осознает, какое бремя в виде возложенных ожиданий и вынужденных действий, о которых впоследствии приходится молчать, несет на себе Холли. Если бы Алексис узнала, она была бы возмущена и пришла бы в ужас. Она бы не поняла.

Холли кивает, глотая комок в горле.

– У Алексис на обратной стороне кулона буква «А». А у тебя есть братья или сестры?

– Да. – Сара откидывается назад на своем плетеном кресле и перекрещивает ноги. Ее штаны для йоги в катышках, на белой футболке внизу пятнышко от кофе. – Младший брат Натан. Мне всегда хотелось сестру. – Она пожимает плечами. – И дочку. – Сара задумчиво смотрит на ускакавшего далеко по дорожке Джейкоба.

Холли садится во второе плетеное кресло и молчит. За последнюю неделю она поняла, что порой Саре требуется время, чтобы выразить свои мысли. Поэтому она тоже откидывается на спинку и ждет.

– Я… У меня случился выкидыш на шестнадцатой неделе беременности. Прошу прощения. Это, наверное, лишняя информация.

– Нет, вовсе нет, – отвечает Холли. – Мне так жаль. Это, наверное, было большим ударом. – Холли замечает явные темные круги у Сары под глазами. – У тебя все в порядке? – спрашивает она.

– Бессонница. Но все в порядке. – Лицо Сары заливается краской.

– Холли! Смотри, как я могу! Сто прыжков за минуту.

Холли порывается встать, но Сара мотает головой:

– Тебе не обязательно подскакивать по первому его желанию. Ничего страшного, если чуть-чуть подождет.

Холли это ценит. Ей ясно, что слова Сары продиктованы добрыми побуждениями.

– Я сейчас разговариваю с твоей мамой, Джейки, – кричит она мальчику в ответ. – Я подойду через минутку. – После этого Холли снова поворачивается к Саре. – Тяжело удержаться, чтобы не удовлетворять все его желания. Он такой потрясающий ребенок.

– И требовательный. – Сара смеется. – Но спасибо тебе. Он от тебя без ума. Такой счастливый.

Холли сияет.

– Надеюсь, у тебя получается хорошенько поработать. Ты планируешь выставлять свои фотографии на выставке? Или продавать?

Сара берет свой кофе и долго пьет.

– Мне еще далеко до такого уровня. Из ста снимков хорошими получаются считаные единицы. И на проявление каждой пленки уходит много времени.

– А почему ты не перейдешь на цифру?

– Мне нравится заправлять пленку в фотоаппарат, смешивать реагенты. Наблюдать за изменениями. – Сара дергается, когда Джейкоб едва избегает падения со своей скакалки. – И в отличие от родительства, эти процессы я могу контролировать.

Холли полностью ее понимает. Она нащупывает в кармане диоровскую тушь для ресниц, которую прихватила из сумочки Лизетт на выходе из дома.

– Знаешь, у меня уйдет всего пару минут, чтобы настроить тебе аккаунт в «Инстаграме». Не обязательно постить каждый день. Но это хороший способ заявить о себе.

Сара прикусывает губу.

– Не знаю… – Она опускает взгляд на себя, затем снова поднимает на Холли и протягивает ей телефон с маленького столика. – Ну, давай, пока я не передумала.

Холли смеется, мимоходом подмечая, что у Сары не установлена блокировка экрана. Потом она загружает приложение, и за считаные минуты Сара становится обладательницей аккаунта в «Инстаграме». Холли возвращает телефон хозяйке и наблюдает за тем, как по ее лицу расплывается медленная улыбка.

– «Фотопроизведения Сары Голдман». Мне нравится. – Она касается коленки Холли. – Спасибо тебе.

– Проще всего было бы сделать несколько фотографий на телефон и выложить их.

– О господи, Холли, я жду уже вечность! – объявляет с дорожки Джейкоб. – Ну пожалуйста.

– Теперь уже пора идти. – Холли расстегивает рюкзак. – У меня тут для него кое-что есть. – Она вынимает мягкого серого кролика и показывает Саре.

Сара улыбается.

– Это так мило. Сейчас он увлекается супергероями, но я уверена, что кролика оценит.

Предвкушение Холли чуть меркнет, но как только Джейкоб замечает игрушку в ее руке, тут же бросает своего «кузнечика» и бегом бросается к ней.

– Это мне? – Он прижимает кролика к груди. – Он мне нравится. Очень-очень.

Глаза Сары широко раскрываются от удивления.

– Что надо сказать Холли, Джейк?

– Спасибо! – говорит мальчик и обхватывает любимую няню руками.

Холли смеется и тоже обнимает своего подопечного.

– Пожалуйста!

– Наверно, мне пора двигаться, – говорит Сара. – По-хорошему, надо съездить по делам, а потом уже садиться за работу. Пиши, если понадоблюсь. – Сара гладит Холли по плечу, целует Джейкоба в макушку, кладет телефон в лежащую возле кресла сумочку и, подхватив ее, направляется к гаражу.

Холли с Джейкобом смотрят, как Сара задом выруливает с подъездной дорожки и уезжает. С тех пор как Холли начала присматривать за Джейкобом, Сара впервые оставила их дома одних.

Холли поворачивается к Джейкобу.

– Хочешь поиграть в прятки?

Вместо ответа мальчик вместе с кроликом убегает в дом.

– Ты нас с мистером Блинкерсом ни за что не найдешь!

Холли идет за ним.

– С мистером Блинкерсом? – переспрашивает она. – Ты так будешь его называть?

– Да! – хихикает Джейкоб и бежит наверх.

– Давай, прячься, а я попробую тебя найти!

Когда он исчезает из виду, Холли идет в гостиную и смотрит на черную вазу на камине, где, как она знает, спрятана видеоняня. Она заметила ее в самый первый день, но никогда не заговаривала о ней с Сарой. Старшие всегда думают, что младшие не знают о том, что за ними наблюдают. Это, конечно, несколько смешно, учитывая тот факт, что люди постарше обычно плохо разбираются в технике.

Сара, по всей видимости, стесняется демонстрировать свои фотографии, но теперь, когда у нее появился аккаунт в «Инстаграме», Холли сможет помочь ей отобрать и выложить несколько снимков. Сара никогда прямо не запрещала ей заходить в красную комнату. И пока Джейкоб прячется, у нее будет несколько минут, чтобы разведать, что да как. Трогать она, конечно, ничего не станет. Просто быстренько глянет на Сарину работу.

Холли отворачивается от видеоняни и кричит:

– Я даю тебе побольше времени, чтобы ты успел спрятаться получше. – Это на тот случай, если камера записывает звук или Джейкоб уже ждет ее. Сама она с бьющимся сердцем на цыпочках спускается в цокольный этаж. На нижних ступенях ей открывается вид на бар с большим плоским телевизором и коричневым кожаным диваном. Здесь внизу она камер не видела, хотя это не то место, где они с Джейкобом часто играют. Прямо под лестницей оказывается ванная, далее идет гостевая комната и темное помещение, в котором она никогда не бывала. Дверь туда постоянно закрыта, и сейчас Холли нестерпимо хочется ее открыть.

Она ничего не знает о процессе проявки пленки. Ей не хочется испортить что-то из фотографий и тем более чтобы Сара узнала о том, что она тут была. Но пьянящее желание увидеть творения Сары оказывается сильнее беспокойства.

Холли поворачивает ручку двери. В комнате царит кромешная тьма, окон нет, и она быстро закрывает за собой дверь, чтобы предотвратить попадание сюда света. Она отдает себе отчет в том, что свет может погубить фотографии, но не может ничего разобрать в темноте. Холли различает лишь силуэт висящей над ней лампочки в центре комнаты. От лампы отходит белый шнурок. Она тянет за этот шнурок. Комната наполняется красным светом, и теперь ей видно, что помещение разделено на две части. В одной из них имеется раковина, над ней натянута проволока, на которой прищепками приколоты негативы фотографий, похожих на те, что висят на стенах по всему дому. Еще там есть полочка с бутыльками, большой поднос и черно-серебряная штуковина, напоминающая аппарат, которым пользуется офтальмолог Холли. Сара поистине фанат старой школы. Она хоть знает, как пользоваться цифровой камерой?

В дальнем углу с противоположной стороны комнаты стоит металлический шкафчик с ящичками. Холли тянет за ручку ящика. Заперто.

Она так и не сняла со спины рюкзак. Секунду поколебавшись, Холли достает купленный в интернет-магазине «Этси» аквамариновый брелок с выдвижным миниатюрным ножиком, ножницами и пилочкой для ногтей. Сердце Холли бешено стучит, когда она нажимает пилочкой на нужное место в замке и слышит заветный щелчок.

Внезапно Холли подскакивает от громкого грохота.

Черт. Джейкоб. Что он теперь натворил? Она запирает ящик, выбегает из красной комнаты и мчится наверх.

– Кто не спрятался, я не виновата. Я иду искать!

Никакого тихого подхихикивания или учащенного дыхания. Вообще ни звука.

Холли бросает рюкзак на диван и обыскивает каждую комнату на втором этаже. Джейкоба нет. Она цепенеет. Бежит на террасу у бассейна, леденея при мысли о том, что может там увидеть. Она громко с облегчением выдыхает, не обнаружив ребенка в бассейне. До нее доносится какой-то звук, и она бежит к двери прихожей, отделяющей дом от гаража. Распахнув ее, Холли обнаруживает Джейкоба в гараже. Он стоит на сиденье своего внедорожного велосипеда, а мистер Блинкерс болтается на руле.

Велосипед шатается, и Холли не успевает подбежать к Джейкобу прежде, чем он падает на бетон.

– Боже мой!

Джейкоб лежит на полу. Его глаза широко открыты, и он начинает тихо подвывать.

– Оу, – издает он, и по его лицу струятся слезы.

Холли отталкивает с дороги велосипед и бросается к мальчику, ощупывая пальцами его голову, стараясь понять, нет ли у него шишек или крови. Слава богу, голова оказывается в порядке.

– Как тебя зовут?

Джейкоб корчит гримасу, отвечая ей в интервалах между всхлипываниями:

– Это глупый вопрос. Ты знаешь, кто я.

Холли быстро осматривает его всего. Кроме намечающегося большого синяка на правом колене, все вроде бы в порядке. Ей самой тоже хочется заплакать.

– Я проверяю, нет ли у тебя сотрясения мозга.

– Спроси что-нибудь посложнее.

«Что твоя мама прячет в запертом ящике?» Это первое, что приходит ей на ум, но она не высказывает этого вслух.

Холли помогает Джейкобу сесть, и как только он замечает упавшего с велосипедного руля мистера Блинкерса, его плечики расслабляются. Он хватает кролика и осматривает его.

– Холли, он пострадал?

Джейкоб протягивает ей игрушку. Холли осматривает ее с таким серьезным видом, как могла бы осматривать живого кролика.

– У него небольшой разрыв на попе. Я его зашью. – Холли закусывает губу, коря себя за то, что оставила Джейкоба без присмотра. Она понимает, что этого было делать нельзя, что это из-за нее Джейкоб ушибся. – Давай в этот единственный разочек скажем маме, что ты споткнулся на террасе у бассейна, когда мы плавали, хорошо? Мне кажется, ей не понравится, что ты оказался в гараже один, без присмотра.

Джейкоб кивает.

– Хорошо, – соглашается он.

Они заходят обратно в дом, и Холли, усадив Джейкоба на стул в кухне, прикладывает к ушибленному колену мешочек со льдом. Когда боль утихает, Холли достает из плетеной корзины в гостиной пазл, и они вместе садятся за стол, подальше от глазка видеоняни. Нога Джейкоба покоится на подушке. Через полчаса открывается входная дверь. В кухню заходит Сара со съехавшим на бок пучком. В руках у нее сумки с продуктами. Она замечает мешочек со льдом и приподнятое колено сына и тут же бросает сумки на пол.

– Что случилось?

– Он упал, но с ним все в порядке. Просто ушибся коленкой.

Сара осматривает ногу Джейкоба, а потом прижимает его к себе и целует в макушку.

– Проказник. Будь аккуратнее.

– Это я виновата, – говорит Холли. – Я находилась слишком далеко и не смогла уберечь его, когда он споткнулся. – Она ждет, что Сара рассердится, но та кладет свою теплую ладонь поверх холодной ладони Холли.

– Это не твоя вина. Он импульсивен. Ты не можешь уследить за каждым его шагом.

У Холли щемит в груди. Сара проявляла к ней только доброту и щедрость, а она не только покусилась на ее личное пространство, но еще и соврала насчет падения сына. Хуже того: она пренебрегла своими обязанностями по присмотру за ним, а потом научила Джейкоба врать собственной матери.

– Может, мне достать художественные принадлежности, чтобы вы сделали сад из камушков или еще что-нибудь? – предлагает Сара.

Холли вспоминает, как в семилетнем возрасте она вместе с Алексис сделала из камней домашних животных, а потом оказалось, что эти камушки были дорогущим танзанитом стоимостью в тысячи долларов. Лизетт была в ярости из-за того, что они разрисовали ее драгоценные камни. При этом воспоминании Холли смеется вслух.

– Что? – спрашивает Сара.

– Просто вспомнила глупости, которые творила в детстве.

– Тебе повезло. Я имею в виду то, что у тебя была возможность делать глупости. Мой папа умер, когда я была еще совсем юной. Мне рано пришлось взять на себя ответственность за многие вещи. – Сара качает головой. – Может, мне надо проще относиться ко всему, что происходит с Джейкобом.

– Ты замечательная мама, – говорит Холли. – Моя мама умерла, производя на свет меня.

У Сары отвисает челюсть.

– О, зайка, это ужасно. Извини меня.

– Все в порядке. Ты же не знала. Мне ничего о ней не известно, потому что папа никогда о ней не рассказывает. – Эти слова слетают с ее губ прежде, чем она успевает опомниться. Холли никогда никому не признается в том, что ей очень не хватает матери, хотя ей даже не пришлось ее узнать. Нигде в доме нет ее фотографий. На единственной имеющейся у Холли фотографии ее мама на шестом месяце ожидания дочки. Потрясающая красотка с огненно-рыжими волосами и самыми красивыми янтарными глазами из всех, что Холли видела в жизни.

– Просто это… это так печально. Но, должно быть, это замечательно, что в твоей жизни есть Лизетт.

Они смотрят друг другу в глаза.

– Нет, – говорит Холли. – То есть это не всегда так уж замечательно.

Сара не пристает с расспросами. Только кивает.

– Понимаю.

«Вот бы моей мамой была ты», – думает про себя Холли.

Сара бросает взгляд на массивные часы «Таймекс» на запястье.

– Наверное, пора за дело. Позовете тогда, если понадоблюсь?

– Конечно, – отвечает Холли. – Мне главное уйти сегодня ровно в четыре, чтобы подготовиться к вечернему банкету.

Лицо Сары кривится в гримасе:

– Точно, банкет.

– Я знаю, – поддерживает Холли, а потом ее охватывает беспокойство из-за того, что она наговорила лишнего. – Лизетт сказала, что ты тоже приглашена. Я очень рада, что ты там будешь.

Сара усмехается.

Остаток дня Холли больше обычного старается развлекать Джейкоба. Она зашивает мистера Блинкерса, сообщив Джейкобу, что у кролика теперь есть крутой шрам. Это приходится ему по нраву. К тому времени, когда боковым зрением через окно гостиной она замечает идущего по террасе у бассейна в свое бунгало Дэниела Голдмана, Джейкоб успевает дважды выиграть у нее в карточную игру «Джин-рамми». Холли смотрит на висящие справа от телевизора часы. Только половина четвертого. Может, он вернулся домой пораньше из-за вечеринки.

Холли ждет, что Дэниел в любой момент оставит свое бунгало и зайдет в дом, но проходят добрые полчаса, и только тогда он появляется на пороге дома.

– Привет, дружок, – произносит он, заходя в гостиную и опуская на пол коричневую кожаную сумку. Он раскрывает объятия навстречу сыну.

Джейкоб бежит прямо к нему.

– Папочка! – Мальчик обхватывает отцовскую ногу, забыв о своем ранении, и держится до тех пор, пока Дэниел не поднимает его, чтобы покружить по комнате, а потом ставит обратно на пол.

Он протягивает руку Холли.

– Дэниел. Наслышан о тебе, Холли. Приятно, наконец, познакомиться лично.

Холли жмет его руку и улыбается в ответ.

Дэниел смотрит на сына сверху вниз.

– Мы с мамой сегодня вечером уйдем. С тобой посидит соседка Нора. Сможете заказать пиццу и посмотреть «Мстители. Финал». – Он смотрит на Холли и подносит палец к губам. – Не говори Саре, что я разрешил это смотреть. – Дэниел широко улыбается Холли поверх прыгающей макушки Джейкоба, а потом говорит ей: – Твой отец сказал, что ты тоже будешь на банкете.

– Да.

Джейкоб смотрит на отца.

– Я упал и поранился. Но я храбро себя вел.

– Как ты упал?

Джейкоб быстро бросает взгляд на Холли.

– Споткнулся на террасе у бассейна.

Холли опять чувствует себя отвратительно и избегает смотреть Дэниелу в глаза.

– Мы в самом деле очень признательны тебе за помощь с этим малым. Сара говорит, вы с ним потрясающе ладите. Он у меня в жизни на первом месте. – Дэниел улыбается Джейкобу во весь рот.

Джейкоб быстро сгибает и разгибает по два пальца на каждой руке.

– Потому что я родился одиннадцатого одиннадцатого!

– Одиннадцатое одиннадцатого. Твои любимые числа. И мои тоже!

При виде простоты и естественной близости в отношениях Джейкоба с отцом у Холли становится тепло на душе.

– Сара у себя в красной комнате? – интересуется Дэниел. – Как обычно? – Последний вопрос был явно произнесен с ударением.

– У вашей жены большой талант. Мне нравятся ее фотографии. – Холли чувствует потребность защитить Сару, доказать ценность ее работы.

– Совершенно точно одно: фотография для нее – это хороший способ отвлечься.

Холли внутренне ощетинивается, но вслух ничего не говорит. Она наклоняется к Джейкобу и взъерошивает его волосы.

– Повеселись сегодня с другой няней, мой мальчик. – К своему удивлению, она чувствует укол ревности из-за того, что кто-то другой будет находиться в этом доме и заботиться о ее подопечном. Дэниелу она говорит:

– До встречи в клубе «Каньон» сегодня вечером.

Холли выходит из гостиной под звуки воодушевленного щебетания Джейкоба, стихающие по мере ее удаления. По пути к выходу она сталкивается с Сарой. Та что-то протягивает Холли. Брелок с миниатюрной пилочкой для ногтей.

Сердце Холли останавливается. Она громко сглатывает и берет с ладони Сары протянутый ею предмет.

– Это лежало на лестнице в цокольный этаж. Наверное, твое?

– Да, – сдавленным голосом отвечает Холли. Она прокашливается. – Спасибо. Мы с Джейкобом играли. Наверное, выпал из кармана.

По лицу Сары проскальзывает какая-то тень. Ее взгляд направлен на шорты Холли с глубокими карманами. И тут к ним подходят Дэниел с Джейкобом.

– Привет, мои роднули, – обращается к ним Сара, обнимая сына и целуя мужа в щеку. – Ты пришел только что? – спрашивает она у Дэниела.

– Ага, – отвечает муж. – Только вошел.

Хотя это не совсем правда. Холли прикидывает, сколько времени ему требуется, чтобы дойти от бунгало до дома. Чем он там занимался, в своей «мужской берлоге», в которую запрещено заходить Джейкобу?

– Ну, значит, вы с Холли познакомились? – спрашивает Сара.

– Да, – отвечает Холли.

– Я говорила Дэну, как нам с тобой повезло, что ты уже чувствуешь себя членом нашей семьи. Доверие ведь очень важно. Понимаешь? – Говоря это, Сара кладет руку на талию мужа. Он не обращает на это никакого внимания. Дэниел достает свой телефон и что-то печатает. – Ой, чуть не забыла! – Сара хватает со столика в прихожей связку ключей, отцепляет один ключ и протягивает Холли. – Я сделала для тебя ключ от дома. Так вы с Джейкобом сможете выходить и приходить, когда захочется.

Холли берет ключ, осторожно зажимая в ладони, будто хрупкий горшочек с золотом.

– Спасибо, – говорит она. – Я это очень ценю.

«Доверие ведь очень важно».

Эти слова вызывают у Холли чувство дурноты. Она шпионила за Сарой. Она подорвала ее доверие. Но только теперь до нее доходит, что она, возможно, шпионила не за тем человеком. И не в том месте.

Глава пятая

САРА

Настоящее время

Мистер Блинкерс взирает на меня с нижнего яруса кровати, а я давлюсь слезами. Как это вообще возможно? К утру вчерашнего дня наш дом в Ванкувере практически опустел. Рабочие забрали все предназначенные для отправки коробки, а мебель мы продали или раздали. Джейкоб ничего не говорил весь день до самого отъезда в аэропорт вчера вечером, пока не сообразил, что нигде не может найти мистера Блинкерса. А потом его понесло. Я его успокаивала, а Дэниел тем временем обыскал каждый угол дома, бунгало и бассейн. Кролик исчез. Джейкоб был вне себя, а мы ничего не могли поделать, потому что должны были успеть на рейс в Торонто.

Возможно, Джейкоб оставил кролика во дворе? Но что, если Холли сама взяла его? Она ведь так и не вернула мне ключ. И она единственная знала о том, как сильно Джейкоб любит эту мягкую зверушку именно из-за того, что это был ее подарок. Она заставила его полюбить этого кролика. Она всех нас заставила себя любить.

Минимум косметики и этот шикарный золотисто-каштановый каскад волос, рассыпавшийся по ее загорелым плечам. Она без усилий завлекла Джейкоба в сети своего обаяния. Она вселяла уверенность, порождавшую во мне зависть и благоговение. Гордиться тут нечем, но так оно и есть. В ее возрасте я не была беззаботной. У меня не было такой привилегии. И к двадцати двум годам я успела обзавестись семилетним стажем работы параллельно с учебой. Моей единственной отдушиной была фотография. У меня не было ни ухажеров, ни выпускного платья, ни шикарных светских мероприятий, куда я могла бы пойти со своим отцом. Мне не дарили машин.

И все же я понимаю, что была к Холли несправедлива. Может, от нее исходила уверенность, но не счастье. Я знала, что она ранима и одинока. Я поняла это по тому, как она меня обнимала, таяла в моих объятиях, будто я… будто я была ее матерью.

Ей не хватало любви. А мы с Джейкобом были рады щедро поделиться ею с Холли. Но в ее глазах было что-то еще – пугавшая меня пустота. И пугающая до сих пор. Она подталкивала меня к мыслям о том, как далеко может зайти Холли ради того, чтобы заполнить эту пустоту? И что именно она хотела найти в нашей семье?

Теперь, глядя на сидящую передо мной мягкую игрушку, я жалею о том, что мало слушала свой внутренний голос. Я жалею, что просто отмахнулась от своих страхов, свалив все, как обычно, на паранойю.

Я беру мягкого кролика в руки и прощупываю, ища острые предметы, камеру, провод.

Там ничего нет. Кролик оказывается просто кроликом.

Вот до чего я дошла.

До разговора о мистере Блинкерсе с Дэниелом я положу кролика в коробку и уберу в примыкающую к спальне гардеробную, где до него не доберется Джейкоб. Я открываю коробку с нашими паспортами и свидетельствами о рождении и кладу игрушку туда. Когда я с силой запахиваю створки коробки, руки у меня дрожат. В гардеробной темно, и я вылетаю оттуда, едва переводя дух.

Ладно, думаю я. Если за мной кто-то – или пусть это будет Холли – следит, пытаясь запугать, я тоже буду следить за ним.

Я знаю, что Дэниел уехал с Джейкобом в магазин на арендованной машине. Они еще не вернулись, но я могу ходить пешком. По дороге из аэропорта Пирсона мы проезжали мимо магазина электроники недалеко отсюда. Свежий воздух мне не повредит, к тому же надо выбраться из этого темного дома с его гнетущей атмосферой и не поддающимися разгадке секретами.

Я выхожу из дома, запираю за собой дверь и обозреваю улицу. Все спокойно. Я иду по мощеной подъездной дорожке и замечаю мужчину. С кружкой в руке он сидит на крыльце дома из серого кирпича, расположенного прямо напротив нашего. Крыльцо узкое, как у всех домов в этом квартале. Там нет места даже для стола. Просто белый пластиковый крутящийся стул справа от коричневой входной двери.

Он неотрывно на меня смотрит. Я изучаю его: худое, вытянутое лицо изможденного вида; тонкие волосы соломенного оттенка; острые узловатые колени, выпячивающиеся под рыжевато-коричневыми штанами. Мог ли он установить камеры у нас в доме? Это смешно, и я снова ловлю себя на том, что поддаюсь мною же раздутой панике.

Надо подойти и представиться, как полагается нормальной соседке, но я не чувствую в себе желания. Да и взгляд у него не очень-то дружелюбный. Поэтому я направляюсь в конец Сиреневой аллеи, потом возвращаюсь назад. Он по-прежнему на меня смотрит. Проигнорировав его, я поворачиваю налево к витиеватой вывеске, гласящей: «Добро пожаловать в Блоссом-Корт – ваш район».

Плотные серые тучи грозят разразиться дождем. Я совсем не знаю Торонто. Мы находимся далеко от центра города, и здесь нет захватывающих дух видов на горные хребты, океан или реку. Только другие люди по соседству, что может таить в себе опасность еще большую, чем та, от которой мы уехали.

Вся взмокшая и взвинченная, сорока? минутами позже я добираюсь до магазина. Там под люминесцентными лампами при виде знакомой витрины я успокаиваюсь и направляюсь в отдел товаров для безопасности дома. Сердцебиение снова учащается, когда я прохожу мимо отдела фототоваров с «Никонами», «Лейками», штативами и экспонометрами. Но я не останавливаюсь. Я бросила свое занятие фотографией, потому что оно не шло на пользу ни мне, ни семье. Как бы это ни было больно, я выбрала Дэниела и Джейкоба.

Мне на глаза попадаются лампочки, которые на самом деле представляют собой беспроводные камеры видеонаблюдения. Беру одну в руки, испытывая при этом чувство вины, которое появляется всякий раз, когда я трачу деньги. Это результат того, что я выросла бок о бок с просроченными счетами на оплату отопления и уведомлениями о выселении.

– Вам помочь? – слышу я голос.

Быстро обернувшись, я вижу парня чуть за двадцать с мужским японским пучком в форменной синей футболке магазина.

– Да. Как вот эти, хорошие? – Я показываю на видеокамеры в виде лампочек.

– В зависимости от того, как вы собираетесь их использовать.

– Просто для безопасности вокруг дома.

– Только снаружи?

Не знаю. Как далеко я готова зайти? Кто-то пытается меня запугать, но я отказываюсь становиться пленницей в собственном доме с постоянно направленным на нас глазком видеокамеры. Дэниел и Джейкоб имеют право на частную жизнь, даже если этого права нет у меня.

Я не перестала подглядывать за Холли после той первой ночи в лесу рядом с террасой. Вовсе нет. Это превратилось практически в ночную привычку. Я ждала, пока Дэниел точно уснет, если он вообще находился в этот час дома, ибо он частенько проводил время с членами клуба «Каньон», внезапно ставшими его друзьями. Потом потихоньку шла к заднему выходу и, затаив дыхание, открывала раздвижную дверь к бассейну. На шее у меня болтался фотоаппарат, на ногах надеты беговые кроссовки с хорошим протектором, чтобы не убиться, соскользнув со скалы.

Те фотографии были искусством, ни в коей мере не скабрезные, однако вызывающие. Мои снимки Холли с мужчиной через окно ее дома. Или мужчинами. Я ведь не знаю наверняка, был ли это один и тот же или их было больше. Мои снимки получились красивыми отчасти благодаря своей утонченности и едва уловимым очертаниям. Они были неочевидной, интригующей историей, которую зритель пытается прочитать, глядя на изображение в кадре. Кого бы ни приводила Холли к себе в спальню, я прекрасно понимаю, что это делалось втайне. Если Джон с Лизетт и находились дома, то либо ничего не знали, либо им было наплевать.

А для меня было важно эти фотографии спрятать. Я представляю, как бы это смотрелось, попадись фотографии кому-нибудь на глаза: женщина средних лет фотографирует няню в ее собственной спальне. Но на самом деле все было не так. В тех снимках не было ничего незаконного или явного. То было искусство, предназначенное исключительно для меня одной.

Я держала фотографии в запертом ящике у себя в красной комнате в ванкуверском доме, и Дэниел ничего о нем не знал. Я ему никогда не рассказывала. Это могло бы стать очередным доказательством того, что я уступаю ему в выдержке, что он был прав, когда сглаживал и даже отметал мои страхи, считая их невротическими наклонностями ревнивой, боящейся потерять контроль над собственной семьей мамаши.

До переезда я уничтожила все фотографии в камине. Черт. Вот к чему свелась вся моя страсть к фотографии. А после того как у меня не осталось другого выбора, кроме как показать Дэниелу все, чем занималась Холли в нашем доме, я молотком разнесла на кусочки обе мои радионяни. Я навсегда удалила все видео из приложений на смартфоне, а затем снесла сами приложения.

Не осталось никаких улик.

– Мэм? Вам нужны камеры только снаружи дома или внутри тоже?

Я резко возвращаюсь в настоящее и отвечаю на вопрос продавца:

– Только снаружи.

– Тогда эта модель – хороший выбор. Можете установить по одной над гаражом, входной дверью и окнами, чтобы засечь злоумышленника. Если вы опасаетесь именно этого.

Я опасаюсь, что кто-нибудь будет стоять, возвышаясь над нашей кроватью, пока мы будем спать, но вслух этого не произношу.

– Она срабатывает на движение?

– Конечно, срабатывает. Она посылает вам уведомление, если улавливает движение.

Я мысленно подсчитываю выходящие на улицу окна на первом этаже, прибавляю входную дверь и выход на задний двор.

– Я возьму четыре.

Помимо этого, я покупаю пять датчиков дыма, чтобы заменить прежние, включая найденную в спальне имитацию. Мне плевать, работают остальные или нет: я должна установить свои. Выхожу из магазина и иду пешком по улице Дюфферин, которая, кажется, считается здесь главной. Внезапно я улавливаю рычание автомобильного двигателя и звук медленно катящихся по асфальту шин.

Я поворачиваюсь.

– Привет, мамочка!

От облегчения у меня слегка подкашиваются колени. Какое-то мгновенье я держусь за стальной поручень и изображаю на лице широкую улыбку.

– Привет, ребята!

Я открываю пассажирскую дверь и прыгаю в машину. Джейкоб улыбается в своем автокресле на заднем сиденье. У него на голове новая бейсболка с логотипом бейсбольной команды «Блю Джейс» и солнечные очки с Человеком-пауком на размер больше, чем надо. Дэниел тоже выглядит довольным.

– Мы прикупили еды, одежды и всякого разного.

Я, разинув рот, смотрю на Дэниела, который обычно даже нижнее белье себе не покупает сам. Как правило, эта задача ложится на меня. Не знаю, что стало причиной такой перемены, что в конце концов заставило его прислушаться к моим словам о том, как сложно мне справиться со всеми заботами о ребенке и домашними делами в одиночку. Надеюсь, это не чувство вины. Мне хотелось бы верить, что теперь у него появится время, которое он сможет уделить нам, потому что сейчас на своей новой работе он будет сам составлять свой график и начнет нарабатывать собственную базу клиентов, которым будет помогать приводить в порядок их компании. К тому же здесь нет загородного клуба или группы влиятельных людей, с которыми ему захотелось бы наладить дружеское общение. Надеюсь, что все обстоит именно так.

Муж гордо кивает, разглядывая фирменные пакеты с камерами, которые я ставлю на пол.

– А это что?

– Потом. – Я поворачиваю голову назад.

Дэниел смотрит на меня через зеркало заднего вида.

– Джейк, расскажи маме, что мы ей купили.

– О, да!

Шуршит пластиковый пакет, я поворачиваюсь всем телом и вижу сияющего Джейкоба. Он протягивает мне что-то похожее на часы. Я теряюсь.

– Это фитнес-трекер. Чтобы ты считала шаги, когда будешь отводить меня в школу и забирать обратно!

Я принимаю из протянутых рук Джейкоба пакет, изображаю на лице выражение восторга и признательности. У меня уже есть верный «Таймекс», который я предпочитаю новым технологиям. Дэниелу это известно. Но я не могу ранить чувства Джейкоба. Он так счастлив, что выбрал для меня этот подарок.

– Спасибо, ребята. Видимо, маме надо привести себя в форму. – Я посмеиваюсь, но избегаю смотреть Дэниелу в глаза.

Он откашливается.

– Раз уж ты больше не занимаешься фотографией, мы подумали, что это послужит неплохим стимулом.

– Это очень любезно, – говорю я ему, но в действительности без фотографии в жизни я просто не знаю, куда себя девать. Я точно не из общительных, хоть и пытаюсь. Прошлой зимой, когда мы ходили ужинать со Стэном Филдингом и его женой Глорией, я чувствовала себя не в своей тарелке. Мы ужинали в клубе «Каньон» – эксклюзивном, до нелепости дорогом гольф-клубе, в который Дэниелу вдруг захотелось во что бы то ни стало попасть. На том ужине Глория упомянула фотовыставку в галерее Одена, и я набралась смелости и спросила, не ищут ли они еще фотохудожников.

Дэниел засмеялся и чмокнул меня в щеку.

– Там профессионалы, милая. У тебя хватает забот по дому и с Джейкобом.

Я так крепко сжала бокал с вином, что, боялась, он лопнет. Мне представилось, как я разбиваю его о голову Дэниела. Но вместо этого только вежливо кивнула. Однако несколько месяцев спустя он изменил свою позицию и, кажется, понял, что мне нужна помощь. Тогда он организовал собеседование с Холли.

Может, Дэниел был прав на том ужине. С меня было достаточно того, что я обеспечивала своему ребенку стабильность.

И сейчас, когда мы вместе едем обратно в наш новый дом, я знаю, что никогда уже не испытаю таких чувств по отношению к своим занятиям фотографией, как этим летом. У меня кружилась голова от заново разгоревшейся страсти к своему занятию и от того, что мне удалось найти способ убедиться, что няня подходит нашему сыну. Но в конечном итоге все, что я увидела в объектив, в дальнейшем принесло мне только страх и боль.

И как только Дэниел заезжает в гараж, ко мне возвращается тревога. Когда Джейкоб убегает наверх искать место для своих новых игрушек и мы остаемся в прихожей одни, я рассказываю Дэниелу о других обнаруженных мной камерах, купленных лампочках и мистере Блинкерсе.

Его лицо бледнеет.

– Покажи.

Я в изумлении смотрю на мужа.

– Ты серьезно? Ты мне не веришь?

Он чешет себе затылок.

– Конечно, верю. Просто некоторые вещи нужно увидеть собственными глазами.

Я веду его к лестнице. Внезапно на меня наваливается усталость от недостатка света в этом доме и от постоянного мрачного предчувствия, укоренившегося где-то у меня внутри. Мы с Дэниелом подходим к нашей огромной гардеробной, я открываю коробку и даю ему мистера Блинкерса.

Дэниел растерянно моргает, явно пребывая в расстроенных чувствах.

– Как это возможно? – спрашивает он у меня.

Прежде, чем я успеваю ответить, нас замечает Джейкоб и вбегает в комнату.

– Вы его нашли! – вопит он, выхватывая мистера Блинкерса у отца из рук и прижимая к себе так крепко, что, будь кролик живой, он бы его задушил.

Дэниел смотрит на меня выпученными глазами.

– Дружок, может, ты случайно положил его в коробку или к себе в сумку, когда мы собирали вещи в Ванкувере? – спрашивает Дэниел у сына более высоким голосом, чем обычно.

Наверное, он прав. Я не понимаю, почему об этом не подумала. Из-за своей паники я, конечно же, не заметила очевидного.

– Золотце, – обращаюсь я к сыну, присаживаясь перед ним на одно колено. – Все хорошо. Ты там положил его в коробку, а здесь вытащил и оставил на кровати, верно?

Джейкоб смеется.

– Глупости. Я не клал мистера Блинкерса в коробку. – Он держит кролика на вытянутой руке. – Больше не убегать и не оставлять меня одного, – наказывает он мистеру Блинкерсу с выражением искренней радости на своем идеальном личике. – Подожди, я тебе покажу свою новую двухъярусную кровать!

Джейкоб вместе с кроликом выбегает из гардеробной, и я поворачиваюсь к мужу:

– Что за чертовщина, Дэниел? Мы же везде искали. Все коробки облазили.

– Знаю. Но, очевидно, одну мы пропустили, понимаешь? Хоть одной загадкой меньше. – Он выходит из гардеробной.

Я иду следом.

– Какая-то фигня. Сначала камеры, точь-в-точь как мои видеоняни в гостиной на Клифсайд, а теперь одна из любимейших вещей Джейкоба появляется из ниоткуда? – Я хватаюсь за живот, потому что его крутит от волнения. Мне хочется, чтобы Дэниел все прояснил, сказал мне, что я себя накручиваю. Вместо этого он широкими шагами подходит к окну, выходящему на Сиреневую аллею, и пялится через стекло на тихую улицу внизу. Так он стоит долгое время.

Все это напоминает какую-то игру в кошки-мышки, правила которой мне неизвестны.

– Я… Я ее ненавижу. Холли, – произношу я.

В тот самый миг, когда я только произношу эти слова, я уже понимаю, что не должна была этого делать. Я знаю, что это только все осложнит.

– Все закончилось, Сара. Забудь ее. Холли.

Я двигаюсь в его сторону, касаюсь локтя, заставляя повернуться к себе.

– А что, если она тоже приехала сюда за нами?

Дэниел поражен.

– Сара, брось. Чего ради Холли ехать сюда за нами? Да, она на нас сердита за то, что уехали почти без предупреждения. Но она всего лишь няня. Я говорил тебе, что она только няней всегда и была. Я уверен, что у нее есть занятия получше, чем прыгать в самолет и мчаться за нами на окраину Торонто. – В его голосе слышится раздражение.

– Конечно, – отвечаю я. – Не знаю, что на меня нашло. Наверное, стресс от переезда, – говорю я, хотя понимаю, что дело не в этом. Пора отпустить все, что было, но я не знаю, смогу ли.

Я чувствую себя одинокой и неприкаянной. Мне не хочется провести первый день в новом доме в расстроенных чувствах и в ссоре.

– Я купила видеокамеры для наружного наблюдения. И новые детекторы дыма.

Дэниел потирает лицо своими большими руками, которые я всегда очень любила.

– Ты считаешь, что я свихнулась, – констатирую я.

– Ты не… свихнулась, – отзывается он. – Я думаю, мы оба измотаны этим резким переездом, и к тому же… произошедшим в Ванкувере. И прошу заметить, я не считаю, что нам следует чего-то бояться, однако обеспечить свою безопасность – вполне благоразумное решение. Я не пытаюсь тебя принизить. – Муж тяжело опускается на кровать. – Все приборы я установлю.

Я сажусь рядом с ним и кладу голову ему на плечо.

– Агент по недвижимости не перезванивала?

– Пока нет. Сейчас позвоню ей снова. – Дэниел встает и выходит из спальни.

– Ты куда?

– За телефоном.

– Он у тебя в кармане. – Я показываю на выпирающий прямоугольник в кармане его спортивных штанов.

Муж вздыхает.

– Я умотался, Сара. Правда. Позвоню ей позже, ладно?

– Сейчас быстренько постелю постель, и сможешь лечь.

– Сара, – негромко окликает меня Дэниел.

– Да?

– Если хочешь, чтобы Джейкоб адаптировался к новому месту, забудь про лето. Все это в прошлом. Сейчас новый старт.

Я всей душой надеюсь, что муж прав. Я встаю, подхожу к нему и целую в щеку.

– На улице хорошо. Пойду выведу Джейкоба поиграть.

– Я сам это сделаю, – неуверенно предлагает муж, но я прекрасно знаю, что он завалится на кровать и вырубится раньше, чем я успею выйти из комнаты. Завидую его умению засыпать где угодно и когда угодно. Прекрасный навык отключения.

Наскоро пообедав готовыми макаронами с сыром, которые купил Дэниел, мы с Джейкобом идем к выходу. Сын упражняется с привезенным из Ванкувера баскетбольным мячом, водя его по дорожке туда и обратно. С крыльца на него взирает мистер Блинкерс. Джейкоб двигается очень быстро, и я усилием воли заставляю себя держать рот на замке, чтобы не выкрикивать ему предостережений быть осторожнее. Мужчины из дома напротив не видно; слева высится в тишине дом Тары из коричневого кирпича. Наш газон пора стричь, зато у крыльца есть маленькая клумбочка рудбекий. Район действительно симпатичный.

Именно это я и пишу в коротком сообщении маме. С учетом трехчасовой разницы во времени в Ванкувере сейчас только половина десятого утра, а суббота – единственный день, когда мама может поспать подольше. Все остальные дни недели она на ногах уже с рассветом. Так что ответ я получу позже.

– Мамочка, там собачка! – Джейкоб останавливается на тротуаре. По Сиреневой аллее в нашу сторону идет женщина в бейсболке цвета хаки, а с ней милый черно-белый меховой комочек.

Она останавливается напротив нашего дома, чтобы Джейкоб погладил собаку. Та встает, опираясь передними лапками ему на ноги. Джейкоб хихикает, и для меня это самый желанный звук в мире.

– Роско, отстань, – женщина легонько шлепает песика, а Джейкоб протягивает руку, чтобы почесать его за ушком.

– Все в порядке. Мой сын любит собак. У вас очень милый песик. У него такие симпатичные ботиночки. – Я показываю на маленькие красные башмачки и протягиваю руку. – Меня зовут Сара.

Женщина снимает бейсболку, открывая стриженные под пажа волосы цвета электрик и розовые щеки. Она пожимает мне руку.

– Эмили. А это Роско, мой бунтарь.

Я смеюсь, и впервые за долгое время это искренне.

– Что это за порода? – с горящими глазами интересуется Джейкоб.

– Хороший вопрос. Он спасеныш, так что я не уверена. А ты как думаешь, какой он может быть породы?

Джейкоб склоняет голову набок: знак того, что он воспринял вопрос со всей серьезностью.

– Он может быть вестиком[3 — Вест-хайленд-уайт-терьер.]. Или пуделем. А может, шнауцер.

Меня удивляет, что сын знает столько пород. Эмили широко улыбается.

– Ты просто специалист по собакам.

– Я хочу себе собаку, – говорит Джейкоб.

Меня опять захлестывает чувство вины. Джейкоб умолял нас завести ему собаку, но я не могла взять на себя ответственность еще и за нее, прекрасно понимая, что прогулки и кормление лягут именно на меня.

– Я живу в таунхаусах в тупиковом конце улицы, – говорит Эмили, показывая в конец улицы напротив оврага, – так что можете приходить играть с Роско в любое время. – Потом она переводит взгляд на наш дом. – Вы давно тут живете?

– Нет. Мы только переехали. – Я отвечаю немного отрывисто, потому что мужчина из дома напротив снова появляется на крыльце. Он в тех же рыже-коричневых штанах, что были на нем утром, и в черной стеганой куртке, явно видавшей и лучшие дни. Я переключаю внимание обратно на Эмили и натянувшего поводок Роско.

– Сидеть, Роско. – Песик слушается, и хозяйка дает ему лакомство.

Не спросив разрешения, Джейкоб выхватывает из руки Эмили пакетик с собачьим лакомством.

– Джейк! – одергиваю я сына, стыдясь за его поведение.

Эмили смеется.

– Ничего страшного. – Она ласково объясняет Джейкобу: – Отломи кусочек и протяни его на ладони, чтобы он понюхал.

Джейкоб делает, как ему сказали, и улыбается во весь рот, когда Роско проглатывает угощение за одну наносекунду.

– Молодец! – От комплимента Эмили сын сияет.

– Ну, я пойду, – говорит Эмили. – Ко мне сейчас должен ученик прийти.

– Вы учитель?

– Репетитор. Математика и чтение с первого по шестой классы.

– Ну что ж, очень приятно было познакомиться с вами, Эмили. И с Роско.

– Мне с вами тоже. Добро пожаловать в наш район. – Она снова широко улыбается, идет дальше по улице и исчезает, свернув налево.

– Разве не милая была эта собачка, мамочка? Мне понравилось его имя. Как ты думаешь, она разрешит мне его выгуливать?

Я диву даюсь, насколько резко меняется сын. И все благодаря плюшевому кролику и собаке. Этот разговорчивый, энергичный мальчик и есть сын, которого я знаю, а не тот печальный и апатичный ребенок, которым он был с тех пор, как Холли ушла от него не попрощавшись. Надеюсь, скоро мы снова увидимся с Эмили и Роско.

– Почему бы нам не заказать вечером пиццу? – обращаюсь я к Джейкобу, и он воодушевляется пуще прежнего.

Мы вместе заходим в дом. Минутой позже спускается еще не отошедший ото сна Дэниел и просит Джейкоба помочь с установкой лампочек-камер и датчиков дыма. Я тем временем стараюсь распаковать как можно больше вещей. Обустроив комнату Джейкоба, чтобы ко времени отхода ко сну у него появилось чувство дома, мы рассаживаемся за удобным круглым столом на кухне и устраиваем уютный ужин из пиццы пепперони для Джейкоба и второй с острым перцем и фетой для нас с Дэниелом. Я стараюсь не думать о странностях этого дома и о том, что за нами может следить тот, у кого есть доступ к камерам. Не важно. Камеры ведь все равно сняты, а все новые под моим контролем.

В восемь вечера начинает моросить дождь. Я укрываю Джейкоба новым одеялом с героями «Мстителей», которое купил ему Дэниел, и сижу с ним, пока он не закрывает глаза и его на зависть длинные ресницы не опускаются на нежную кожу. Наконец, я на цыпочках выхожу из комнаты. Мне хочется спросить у Дэниела, звонил ли он агенту по недвижимости, но он опять задремал. Я ныряю под одеяло и сворачиваюсь, прижавшись к нему. Тепло его тела согревает меня.

Я не знаю точного времени, когда среди ночи раздается грохот. Я подскакиваю, тут же проснувшись, и протягиваю руку, чтобы разбудить Дэниела. Но он спит очень крепко. Возможно, это просто енот рылся в мусорном баке. Но я все равно иду в комнату Джейкоба проведать. Сын крепко спит, засунув большой палец в рот, а рядом на подушке лежит мистер Блинкерс. Переполняемая любовью к Джейкобу, я сажусь на пол в его комнате и прислоняюсь к стене под окном. Серебристые жалюзи открыты, и в окно льется такой яркий лунный свет, что от него исчезают даже тени под глазами Джейкоба. Надеюсь, сын привыкнет к нашей новой жизни здесь. Я должна сделать то же самое.

Я не хочу, чтобы лунный свет разбудил Джейкоба, поэтому встаю, собираясь закрыть жалюзи, и смотрю в окно.

На улице кто-то есть. Во дворе.

Сердце у меня замирает. Я выхожу из комнаты Джейкоба и тихонько подкрадываюсь к задней двери не кухне. Смотрю через стекло, но луна светит под другим углом. Снаружи кромешная тьма. Дождь прекратился, и облаков не видно из-за густого жуткого тумана.

Я уже собираюсь включить снаружи свет, но необходимость в этом отпадает. Свет вспыхивает в одном из окон Тариного дома, и мне становится видна аккуратная клумбочка желтых хризантем и маленькая песочница, которую надо было бы накрыть брезентом от животных. Но тот, кто находился во дворе, уже исчез.

Отодвигаю дверь, и от внезапно пронизавшего сквозь тонкую пижаму холода меня бросает в дрожь. Босиком по мокрой траве я подхожу к земляному кругу вокруг ствола большого клена. Мне ясно, что все могло почудиться. Я пережила шок и еще не оправилась полностью. Мне просто нужно убедиться. Если во дворе ничего нет, никаких следов, я просто пойду наверх, залезу под одеяло и постараюсь уснуть.

Разглядеть можно одно: два грязных отпечатка ног на узкой дорожке, развернутых носками к дому.

Свет в окне Тары гаснет.

Я поднимаю взгляд. Перед моими глазами как раз окно комнаты Джейкоба, где крепким сном спит мой невинный мальчик.

Глава шестая

ХОЛЛИ

Раньше

Коктейльное платье из бордового кружева колется, и ей до безумия хочется выпить, но она приехала на эту скучную вечеринку по случаю помолвки Филдинг отдельно от отца и Лизетт. Последняя, наверное, еще разносит на части дом, пытаясь найти свой бриллиантовый браслет от Картье. Он пропал. Это ее самая ценная вещь, причем не только из-за своей стоимости в двадцать тысяч долларов, но еще и потому, что Джон ей подарил его чуть больше года назад, когда Джефф Хадсон – владелец фамильной сети продуктовых магазинов наконец решился вложиться в предпоследнее исследование перед выводом на рынок «Бронкотина». Этот препарат от астмы сейчас приносит отцу самую большую прибыль. Отец до сих пор думает, что это Лизетт удалось договориться об инвестициях, но он ошибается. То была первая сделка Холли.

А теперь благодаря «Ритофану» корпорация «Хэлс Про Икс» сможет выйти на международный фармацевтический рынок. Но финальные испытания невозможны без больших вливаний наличности, а Холли никак не может перестать чесаться из-за дурацкого бордового платья, которое царапает кожу, как наждачная бумага. Надо было надеть лимонное платье, которое предлагала Лизетт. Акт неповиновения Холли обернулся для нее крапивницей. Но как бы неудобно ни было, это не помешает ей действовать на вечеринке так, как она должна: сплетничать, улыбаться и вращаться среди элиты Форест-Вью, будучи при этом подпираемой с обеих сторон отцом и Лизетт.

А потом, в конце вечера, она, конечно же, подойдет к Чарли Лэнгу и утвердит его в намерении заключить сделку. Как только он согласится инвестировать, Холли увидит свою награду. Отец просияет, глядя на нее, и крепко обнимет.

– Ты лучшая, моя девочка, – скажет он, как всегда говорил ей раньше, пока в их жизни не появилась Лизетт. Если она представит себе это, то так все и будет. Это называется воплощением. А если размер инвестиций окажется достаточно велик, ей, возможно, больше не придется закрывать сделки.

Она заказывает в баре колу, оглядывает богато украшенный зал, ища глазами Алексис. Сводная сестра уже должна быть здесь, так что они смогут сделать вид, что у них идеальная смешанная семья. Холли замечает Надю Филдинг. Та что-то вещает за установленным на возвышении столом для почетных гостей, рядом со своим женихом Стюартом Литтоном – старшим сыном семейства, имеющего большое влияние в сфере недвижимости. Тема сегодняшнего вечера, несомненно, богатство. Им здесь пышет все, начиная от серебряных подсвечников на каждой изящной скатерти розоватого оттенка и заканчивая свисающим с потолка безвкусным ворохом цветов пастельных оттенков. Холли без сил, но заставляет себя встрепенуться, когда в зал под руку входят отец с Лизетт. Лизетт поднимает брови, глядя на Холли. Время ее выхода.

Холли подходит к ним в центр зала, поглядывая на голое запястье Лизетт. Девушка улыбается. Лизетт безупречна в своем струящемся белом платье, но Холли доставляет удовольствие мысль о том, как мачеха, изрыгая проклятия, носилась по дому в поисках браслета, который она уже никогда не найдет.

Отец целует Холли в щеку и шепчет:

– Чарли Лэнг должен быть где-то поблизости. Сделай так, чтобы я тобой гордился, моя сладкая.

Холли делает глубокий вдох и произносит слова, которым сама удивляется, едва они успевают слететь с ее губ:

– Может, на следующей неделе с Чарли пообедает Лизетт? Раз уж я теперь работаю няней.

Отец смеется, будто она только что отпустила презабавнейшую шутку.

– Ты мой козырь. Я на тебя рассчитываю. А Лизетт уже устроила для тебя все так, чтобы сегодня у тебя была возможность к нему подойти.

Сердце Холли падает.

Лизетт изучает ее взглядом.

– Это платье тебе не идет.

Холли не отвечает.

Лизетт поворачивается в направлении тяжелой дубовой двери зала. Та как раз открылась, и Холли облегченно выдыхает. Алексис здесь. Ее широкие плечи ссутулены, черное платье в пол сидит плохо, а каштановые локоны длиной почти до талии уже начали курчавиться. Она кого-то ищет глазами.

Лизетт коротко взмахивает рукой, привлекая внимание дочери, и тихо говорит Холли: