стихотворение жизнь без начала и конца
Возмездие
Юность – это возмездие.
Ибсен
Жизнь – без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами – сумрак неминучий,
Иль ясность Божьего лица.
Но ты, художник, твердо веруй
В начала и концы. Ты знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить все, что видишь ты.
Твой взгляд – да будет тверд и ясен.
Сотри случайные черты –
И ты увидишь: мир прекрасен.
Познай, где свет, поймешь, где тьма.
Пускай же все пройдет неспешно,
Что в мире свято, что в нем грешно,
Сквозь жар души, сквозь хлад ума.
Так Зигфрид правит меч над горном:
То в красный уголь обратит,
То быстро в воду погрузит –
И зашипит, и станет черным
Любимцу вверенный клинок…
Удар – он блещет, Нотунг верный,
И Миме, карлик лицемерный,
В смятеньи падает у ног!
__________
Но песня – песнью все пребудет,
В толпе все кто-нибудь поет.
Вот – голову его на блюде
Царю плясунья подает;
Там – он на эшафоте черном
Слагает голову свою;
Здесь – именем клеймят позорным
Его стихи… И я пою, –
Но не за вами суд последний,
Не вам замкнуть мои уста!
Пусть церковь темная пуста,
Пусть пастырь спит; я до обедни
Пройду росистую межу,
Ключ ржавый поверну в затворе
И в алом от зари притворе
Свою обедню отслужу.
__________
Ты, поразившая Денницу,
Благослови на здешний путь!
Позволь хоть малую страницу
Из книги жизни повернуть.
Дай мне неспешно и нелживо
Поведать пред Лицом Твоим
О том, что мы в себе таим,
О том, что в здешнем мире живо,
О том, как зреет гнев в сердцах,
И с гневом – юность и свобода,
Как в каждом дышит дух народа,
Сыны отражены в отцах:
Коротенький обрывок рода –
Два-три звена, – и уж ясны
Заветы темной старины:
Созрела новая порода, –
Угль превращается в алмаз.
Он, под киркой трудолюбивой,
Восстав из недр неторопливо,
Предстанет – миру напоказ!
Так бей, не знай отдохновенья,
Пусть жила жизни глубока:
Алмаз горит издалека –
Дроби, мой гневный ямб, каменья!
Александр Блок — Возмездие: Стих
[1]«В полную меру» (лат.) — лозунг Бранда, героя одноименной драмы Г. Ибсена.
Анализ поэмы «Возмездие» Блока
Поэма Александра Блока «Возмездие» — незавершенное автором произведение о России и ее судьбе, поведанное через историю одной семьи. Она полна революционных предчувствий и поэт, по его собственным словам, не счел нужным заканчивать работу над ней во времена, когда уже был однозначно понятен исход революции. Автор написал ее в стиле реализма, осознавая, что история идет вперед и, несмотря ни на что, мир остается прекрасным.
Большинством блоковедов «Возмездие» оценивается, как некий итог творчества поэта, в котором объединились творческие поиски автора и его взгляды на жизнь, хотя это произведение совсем не относится к самым исследованным в творчестве поэта. Споры о жанровой принадлежности ведутся литературоведами до сих пор.
Перед самой смертью Блок напишет предисловие к поэме: объясняя ее замысел, он цитирует Г. Ибсена («Юность – это возмездие»). Обращаясь к структуре произведения, он говорит о том, что оно должно было состоять из пролога, трех глав и эпилога, при этом действия каждой главы происходят на фоне исторических событий мирового значения.
Начинается поэма, как призыв к художнику и взывание к его вере в «начала и концы»:
Сотри случайные черты —
И ты увидишь: мир прекрасен.
Далее следует мысль о роде, красной нитью проходящая через все произведение: о том, что сын – это отражение отца и его продолжение, что они оба – звенья одной цепи. Здесь стоит вспомнить отца Блока, с которым неразрывно связаны эти строки и которого поэт так мало знал.
Действие разворачивается в 70-х годах 19 века: во времена народовольческого движения в одной из либерально настроенных семей появляется привлекательный молодой человек, одновременно похожий на Байрона и демона. Он постепенно внедрился в семью интеллигентов, женившись на одной из дочерей и увезя ее впоследствии в Европу. Через несколько лет дочь возвращается на Родину с первенцем на руках.
Следующая часть поэмы посвящена сыну «демона», который предстает бесчувственным сыном 21 века. В заключительной части Блок описывает, с чем приходит к концу жизни его отец и какие изменения произошли в этом ярком «демоне». Все события этой части происходят в столице Польши, где на самом деле жил отец поэта.
В произведении «Возмездие» Блок проявляет себя, как непосредственный наследник реализма А.С. Пушкина, так как описывает конец дворянского сословия, но без надрывных страданий, осознавая, что жизнь не кончена, а продолжается и, более того, в ней по-прежнему можно разглядеть прекрасное.
Возмездие
Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
Тобою в мрак ночной, беззвездный
Беспечный брошен человек!
В ночь умозрительных понятий,
Матерьялистских малых дел,
Бессильных жалоб и проклятий,
Бескровных душ и слабых тел!
С тобой пришли чуме на смену
Нейрастения, скука, сплин,
Век расшибанья лбов о стену
Экономических доктрин,
Конгрессов, банков, федераций,
Застольных спичей, красных слов,
Век акций, рент и облигаций,
И мало действенных умов,
И дарований половинных
(Так справедливей – пополам!),
Век не салонов, а гостиных,
Не Рекамье, – а просто дам…
Век буржуазного богатства
(Растущего незримо зла!).
Под знаком равенства и братства
Здесь зрели темные дела…
А человек? – Он жил безвольно:
Не он – машины, города,
«Жизнь» так бескровно и безбольно
Пытала дух, как никогда…
Но тот, кто двигал, управляя
Марионетками всех стран, –
Тот знал, что делал, насылая
Гуманистический туман:
Там, в сером и гнилом тумане,
Увяла плоть, и дух погас,
И Ангел сам священной брани,
Казалось, отлетел от нас:
Там – распри кровные решают
Дипломатическим умом,
Там – пушки новые мешают
Сойтись лицом к лицу с врагом,
Там – вместо храбрости – нахальство,
А вместо подвигов – «психоз»,
И вечно ссорится начальство,
И длинный громоздкóй обоз
Волóчит за собой команда,
Штаб, интендантов, грязь кляня,
Рожком горниста – рог Роланда
И шлем – фуражкой заменя…
Тот век немало проклинали
И не устанут проклинать.
И как избыть его печали?
Он мягко стлал – да жестко спать…
Двадцатый век… еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).
Пожары дымные заката
(Пророчества о нашем дне),
Кометы грозной и хвостатой
Ужасный призрак в вышине,
Безжалостный конец Мессины
(Стихийных сил не превозмочь),
И неустанный рев машины,
Кующей гибель день и ночь,
Сознанье страшное обмана
Всех прежних малых дум и вер,
И первый взлет аэроплана
В пустыню неизвестных сфер…
И отвращение от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть, и ненависть к отчизне…
И черная, земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи…
Что ж, человек? – За ревом стали,
В огне, в пороховом дыму,
Какие огненные дали
Открылись взору твоему?
О чем – машин немолчный скрежет?
Зачем – пропеллер, воя, режет
Туман холодный – и пустой?
Теперь – за мной, читатель мой,
В столицу севера больную,
На отдаленный финский брег!
Возмездие
Двадцатый век. Еще бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).
Пожары дымные заката
(Пророчества о нашем дне),
Кометы грозной и хвостатой
Ужасный призрак в вышине,
Безжалостный конец Мессины
(Стихийных сил не превозмочь),
И неустанный рев машины,
Кующей гибель день и ночь,
Сознанье страшное обмана
Всех прежних малых дум и вер,
И первый взлет аэроплана
В пустыню неизвестных сфер.
И отвращение от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть и ненависть к отчизне.
И черная, земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи.
Что? ж человек? — За ревом стали,
В огне, в пороховом дыму,
Какие огненные дали
Открылись взору твоему?
О чем — машин немолчный скрежет?
Зачем — пропеллер, воя, режет
Туман холодный — и пустой?
Теперь — за мной, читатель мой,
В столицу севера больную,
На отдаленный финский брег!
Идут, идут. Едва к закату
Придут в казармы: кто — сменять
На ранах корпию и вату,
Кто — на? вечер лететь, пленять
Красавиц, щеголять крестами,
Слова небрежные ронять,
Лениво шевеля усами
Перед униженным «штрюком»,
Играя новым темляком
На алой ленточке, — как дети.
Иль, в самом деле, люди эти
Так интересны и умны?
За что они вознесены
Так высоко, за что в них вера?
Пройдет одно — придет другое,
Вглядись — уже не та она,
И той, мелькнувшей, нет возврата,
Ты в ней — как в старой старине.
Смеркается. Спустились шторы.
Набита комната людьми,
И за прикрытыми дверьми
Идут глухие разговоры,
И эта сдержанная речь
Полна заботы и печали.
Огня еще не зажигали
И вовсе не спешат зажечь.
В вечернем мраке тонут лица,
Вглядись — увидишь ряд один
Теней неясных, вереницу
Каких-то женщин и мужчин.
Собранье не многоречиво,
И каждый гость, входящий в дверь,
Упорным взглядом молчаливо
Осматривается, как зверь.
Вот кто-то вспыхнул папироской:
Средь прочих — женщина сидит:
Большой ребячий лоб не скрыт
Простой и скромною прической,
Широкий белый воротник
И платье черное — всё просто,
Худая, маленького роста,
Голубоокий детский лик,
Но, как бы что найдя за далью,
Глядит внимательно, в упор,
И этот милый, нежный взор
Горит отвагой и печалью.
Кого-то ждут. Гремит звонок.
Неспешно отворяя двери,
Гость новый входит на порог:
В своих движениях уверен
И статен; мужественный вид;
Одет совсем как иностранец,
Изысканно; в руке блестит
Высокого цилиндра глянец;
Россия-мать, как птица, тужит
О детях; но — ее судьба,
Чтоб их терзали ястреба.
В семье — печаль. Упразднена
Как будто часть ее большая:
Всех веселила дочь меньшая,
Но из семьи ушла она,
А жить — и путанно, и трудно:
То — над Россией дым стоит.
Отец, седея, в дым глядит.
Тоска! От дочки вести скудны.
Вдруг — возвращается она.
Что? с ней? Как стан прозрачный тонок!
Худа, измучена, бледна.
И на руках лежит ребенок.
В те незапамятные годы
Был Петербург еще грозней,
Хоть не тяжеле, не серей
Под крепостью катила воды
Необозримая Нева.
Штык све?тил, плакали куранты,
И те же барыни и франты
Летели здесь на острова,
И так же конь чуть слышным смехом
Коню навстречу отвечал,
И черный ус, мешаясь с мехом,
Глаза и губы щекотал.
Я помню, так и я, бывало,
Летал с тобой, забыв весь свет,
Но. право, проку в этом нет,
Мой друг, и счастья в этом мало.
Да, сын любил тогда отца
Впервой — и, может быть, в последний,
Сквозь скуку панихид, обедней,
Сквозь пошлость жизни без конца.
Отец лежал не очень строго:
Торчал измятый клок волос;
Всё шире с тайною тревогой
Вскрывался глаз, сгибался нос;
Улыбка жалкая кривила
Неплотно сжатые уста.
Но разложенье — красота
Неизъяснимо победила.
Казалось, в этой красоте
Забыл он долгие обиды
И улыбался суете
Чужой военной панихиды.
А чернь старалась, как могла:
Над гробом говорили речи;
Цветками дама убрала
Его приподнятые плечи;
Потом на ребра гроба лег
Свинец полоскою бесспорной
(Чтоб он, воскреснув, встать не мог).
Потом, с печалью непритворной,
От паперти казенной прочь
Тащили гроб, давя друг друга.
Бесснежная визжала вьюга.
Злой день сменяла злая ночь.
По незнакомым площадям
Из города в пустое поле
Все шли за гробом по пятам.
Кладби?ще называлось: «Воля».
Да! Песнь о воле слышим мы,
Когда могильщик бьет лопатой
По глыбам глины желтоватой;
Когда откроют дверь тюрьмы;
Когда мы изменяем женам,
А жены — нам; когда, узнав
О поруганьи чьих-то прав,
Грозим министрам и законам
Из запертых на ключ квартир;
Когда проценты с капитала
Освободят от идеала;
Когда. — На кладбище был мир.
И впрямь пахнуло чем-то вольным:
Кончалась скука похорон,
Здесь радостный галдеж ворон
Сливался с гулом колокольным.
Как пусты ни были сердца,
Все знали: эта жизнь — сгорела.
И даже солнце поглядело
В могилу бедную отца.
Не также ль и тебя, Варшава,
Столица гордых поляко?в,
Дремать принудила орава
Военных русских пошляков?
Жизнь глухо кроется в подпольи,
Молчат магнатские дворцы.
Лишь Пан-Мороз во все концы
Свирепо рыщет на раздольи!
Неистово взлетит над вами
Его седая голова,
Иль откидные рукава
Взметутся бурей над домами,
Иль конь заржет — и звоном струн
Ответит телеграфный провод,
Иль вздернет Пан взбешённый повод,
И четко повторит чугун
Удары мерзлого копыта
По опустелой мостовой.
И вновь, поникнув головой,
Безмолвен Пан, тоской убитый.
И, странствуя на злом коне,
Бряцает шпорою кровавой.
Месть! Месть! — Так эхо над Варшавой
Звенит в холодном чугуне!
* — «Аллее роз» — улица в Варшаве.
** — quantum satis — «В полную меру» (лат.) —
*лозунг Бранда, героя одноименной драмы Г. Ибсена.
Жизнь без начала и конца. Ко дню рождения А. Бло
100 лет назад Александр Блок написал эти строки «на камне у села Рунова», неподалеку от усадьбы Шахматово. Жизнь и творчество Блока неразрывно связаны с этими местами.
Убегающие за горизонт отлогие холмы Клинско-Дмитровской гряды, медленно протекающая невдалеке речка Лутосня… Когда-то они очаровали известного ученого Д.И.Менделеева. В 1865 году он приобрел усадьбу Боблово. Именно он посоветовал своему другу и коллеге А.Н.Бекетову, известному ученому, профессору ботаники, купить усадьбу для летнего отдыха семьи в этих местах. И в истории небольшой подмосковной усадебки, долго до этого не имевшей постоянного хозяина и переходившей из рук в руки, начался новый период, наполненный жизнью во всех ее проявлениях, правда, исключительно в летние месяцы, когда сюда приезжала семья Бекетовых. Составляли ее, кроме хозяина исключительно лица прекрасного пола: жена Андрея Николаевича Елизавета Григорьевна и четыре дочки: Екатерина, Софья, Александра и Мария. Таким образом, «отец русской ботаники» жил в абсолютном цветнике «маленькой усадьбы» до тех пор, пока «тишины не возмутили собачий лай и детский крик». Это был крик его маленького внука… ставшего впоследствии большим поэтом.
Бастыльник покачнув крылом,
Коляска подкатила к дому.
И сразу стало все знакомо,
Как будто длилось много лет,-
И серый дом, и в мезонине
Венецианское окно,
Цвет стекол – красный, желтый, синий,
Как будто так и быть должно.
Ключом старинным дом открыли
(Ребенка внес туда старик),
И тишины не возмутили
Собачий лай и детский крик.
Погружался я в море клевера,
Окруженный сказками пчел.
Но ветер, зовущий с севера,
Мое детское сердце нашел.
Я иду по ней косогорами
И смотрю неустанно вперед,
Впереди с невинными взорами
Мое детское сердце идет.
Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
И дверь звенящая балкона
Открылась в липы и сирень
И в синий купол небосклона,
И в лень окрестных деревень…
Белеет церковь за рекою
За ней опять леса, поля…
И всей весенней красотою
Сияет русская земля…
Эти строки Блок написал в мае – июле 1921 года. В последний раз он был здесь летом 1916-го, перед отъездом на войну, но Шахматово до последних дней жизни поэта возникало его в снах, дневниках, стихах.
С 1917-го усадьба разорялась местными крестьянами, а в июле 1921-го дом сожгли. Остальные усадебные постройки были разобраны на бревна. Холм постепенно поглощался лесом, и к середине 20-го века только заросший фундамент да «огромный тополь серебристый» отмечали место былой усадьбы.
Но в 1946 году сюда приезжает фотохудожник Государственного Литературного музея Виктор Сергеевич Молчанов. Увлеченность поэзией, очарованность «многоверстными синими русскими далями» привела к созданию фоторабот, ставшими олицетворением стихов Блока в фотографии. Вслед за В.С. Молчановым побывали здесь и художник И.С.Глазунов, писательница Л.Б.Либединская, писатель и литературовед С.С.Лесневский – именно с его появления в Шахматове в 1969 году началась активная работа по возрождению усадьбы. Уже тогда в Шахматово приезжали автобусы паломников, чтобы поклониться этому месту, подышать его воздухом. Работа по созданию проекта восстановления усадьбы Шахматово началась в 1976 году. 3 сентября 1984 года учрежден Государственный историко-литературный и природный музей-заповедник А.Блока. В 1987 были закончены археологические раскопки на территории усадьбы. В 2001-м открыл двери главный дом, восстановленный на прежнем фундаменте, по сохранившимся чертежам и фотографиям, и флигель.