стася хомерики гранковская биография
Николай Хомерики: «В Москве надоели бешеный ритм, неискренние люди и искусственность»
Подписаться:
Поделиться:
Мы отправились на новоселье к режиссеру Николаю Хомерики, чтобы узнать, почему он променял свет московских окон на петербургское небо.
Стася, Миша, Софа и Николай — нам всегда казалось, что Хомерики из Петербурга, а теперь это и вправду так.
Вы родились и выросли в столице, благополучно снимали в Москве кино. Почему решили вдруг все бросить и переехать с семьей в Петербург?
Я всегда думал, что хорошо бы пожить тут подольше. Например, найти фильм, который будет сниматься в Петербурге. Но такой проект все не попадался, а в декабре 2015-го меня как будто накрыло. В Москве все стало окончательно плохо: надоели бешеный ритм, неискренние люди и искусственность во всем. Мало кто живет здесь и сейчас. Все находятся в погоне за лучшей жизнью. Мы с женой сняли квартиру здесь и уже через неделю переехали. Мы поселились у Таврического сада. Сам сад прекрасен, но этот район сильно напоминает столицу — в нем есть какая-то буржуазность: немного похоже на Патриаршие пруды, чего совсем не хотелось. Через полгода мы пришли ради развлечения посмотреть квартиру на Васильевском острове. Тогда у нас уже появилось представление, каким должно быть место, в котором хотелось бы жить в Петербурге. Попав сюда, мы сразу поняли, что обязаны найти деньги и купить именно ее. Здесь окна выходят на все стороны света и видно небо. Когда-то тут жила художница, в гостях у которой бывали Сергей Курехин и Борис Гребенщиков, а сам дом Алексей Балабанов снимал в «Кочегаре».
Ваши ожидания от города оправдались?
Абсолютно! Теперь даже непонятно, как мы вообще жили в Москве. Очень нравится именно на Васильевском острове. Можно сказать, что мы переехали не в Петербург, а сюда, потому что редко выбираемся на другую сторону Невы. Тут тихо, нет многочисленных туристов и близкая нам атмосфера: как будто небо шире и больше воздуха. Моя жена Стася родилась в Петербурге и как раз на Васильевском острове, но уехала с родителями, когда ей было три года. Получается, она связана с этим местом, а теперь и я тоже имею к нему отношение. У нас обоих ощущение, что мы вернулись к корням и хотим остаться: кино будут предлагать в разных городах и странах, но дом теперь здесь. Недавно я снова снимал в Москве — фильм по книге Сергея Минаева «Селфи» с Константином Хабенским. Эти съемки стали очень тяжелыми для меня психологически. Картина как раз про столицу и все те ее грани, от которых я уехал: клубы, казино и все в этом роде, поэтому работать над ней было вдвойне сложно.
«Хочется тишины и леса»: почему всем срочно нужно выбраться за город
«Афиша» пригласила две пары — режиссера Николая Хомерики и его жену, актрису Стасю Гранковскую, а также музыканта Пашу Артемьева и его подругу Таню Макарову — в затерянный в лесу коттедж Cross Country House, чтобы обсудить, как природа и тишина помогают перезарядить батарейки.
Что такое Cross Country House
Это временный отель, который компания Volvo Cars открыла в рамках кампании «Навстречу жизни». Уютный коттедж расположен в сосновом лесу на берегу Финского залива и будет принимать гостей до 30 сентября 2017 года. Забронировать его можно онлайн или через консьерж-службу, вот инструкция.
Идеи философа и британского писателя Алан Уотса стали вдохновением для кампании «Навстречу жизни». Уотс был убежден, что, если постоянно стремиться к новым высотам, мы рискуем упустить смысл жизни. Volvo призывает отключиться от ежедневных забот, вырваться из города и провести один или несколько дней в лесу, вспомнив о том, что действительно важно в жизни, получить удовольствие от простых вещей и вернуться к самому себе. На время пребывания в уютном коттедже гости получают (и заодно первыми тестируют) новый вседорожник V90 Cross Country. На нем можно отправиться в поездку по Приморскому шоссе и придирчиво выбирать пляж для пикника, доехать до одного из ресторанчиков, насладиться красотой местных озер и даже долететь до города Приморска (финского Койвисто) и полюбоваться старой кирхой Святой Марии Магдалины.
«Афиша Daily» отправилась в Cross Country House и обсудила тонкости лесного отдыха как возможности отдохнуть от городской рутины с людьми, чья работа связана с необходимостью постоянно придумывать и создавать — актером театра «Практика», музыкантом Пашей Артемьевым, только что выпустившим новый альбом «Канун конца начала», и режиссером «Ледокола», «Сказки про темноту» и фильма «Сердца бумеранг» Николаем Хомерики.
Паша Артемьев рассказывает Марии Кувшиновой об уходе из «Корней», театре и способах обрести свободу и самостоятельность
— У тебя есть рутина, из которой надо периодически вырываться? Или жизнь творческого человека совсем не похожа на жизнь офисного работника?
— Она, конечно, не похожа совсем. Но все равно это куча нервов, тоже приходится сидеть за компьютером, обзванивать каких-то людей и прочее. Ты живешь в Москве, это жесть. Постоянные передряги. Хочется тишины и леса время от времени.
— Ты можешь себе позволить уехать куда-то, где не ловит телефон?
— Почти не делаю так. Я люблю город, Москву люблю, несмотря ни на что. Мазохизм, конечно, ее любить, и это безответно чаще. И уже мало в Москве осталось того, что так нравилось раньше, но все равно. Я также и Берлин люблю, и Нью-Йорк. Но сейчас мы приехали в лес, тут кайфово. Тут вообще не слышно ничего, тишина полная.
— Я по дороге слушала твой новый альбом «Канун конца начала». Мне показалось, что он про некий кризис, который уже преодолен и остался в прошлом.
— Там есть история. Я хотел его сделать — надеюсь, получилось — концептуальным: со своей драматургией, с персонажем. Персонаж проходит путь. Наверное, он какой-то кризис преодолевает. Мы сейчас сюда ехали, и в машине был реально крутой звук. Там есть функция: включаешь — и все звучит как в Концертном зале Гетеборга (в этом шведском городе находится штаб-квартира Volvo. — Прим. ред.).
— В рекламном ролике Volvo V90 Cross Country звучит запись лекции философа Алана Уоттса, который говорит о том, что ты всю жизнь сдаешь экзамены — и в детском саду, и в школе, и в университете, и на работе. А потом тебе становится сорок или сорок пять, и ты думаешь: «Так, кажется, я пришел туда, куда стремился. Что дальше?»
— Я думаю, в актерской или музыкальной профессии ты всю жизнь пытаешься кому-то что-то доказать и проходишь через экзамены. Пробы, кастинги, даже концерты и альбомы — все это форма экзаменации. Если ты не Rolling Stones или Аль Пачино, которым можно, наверное, уже успокоиться. Хотя даже Аль Пачино ездит до сих пор на мастер-классы, насколько я знаю.
— У тебя был немного нетривиальный путь, ты двинулся от суперизвестности в составе группы «Корни» к каким-то заведомо более камерным вещам…
— Да, я дауншифтингом занялся определенным.
— Как ты решился? Что ты думал? Хватит? Хватит быть знаменитостью?
— Думал, что мне бы не хотелось быть дядечкой лет сорока, занимающимся тем же делом. И хотелось заниматься другой музыкой всегда. Не было такого, что утром проснулся и подумал: «Все, хватит». Был контракт, который мне пришлось доработать, но года за полтора я уже понимал, что я продлевать его не буду. И пошел восвояси.
— Когда ты решил участвовать в «Фабрике звезд», ты понимал, что тебя ждет?
— Нет, конечно. Это же первая «Фабрика» была. Никто не понимал, вплоть до тех, кто ее делал. Для всех была определенная форма эксперимента. В тот момент в России был только один реалити-проект — «За стеклом». Но меня увлекло, что «Фабрика» будет все-таки с музыкой связана. Думал, что я на неделю иду, что просто выгонят меня. Посвечу физиономией в телевизоре и буду заниматься чем-то другим.
— Ты как-то говорил, что «Фабрика звезд» была экспериментом над психикой.
— Это травма была — я по-прежнему так считаю. Потому что тебя на три месяца запирают в аквариуме, на тебя смотрит камера. Не могу сказать, что это классное переживание. Мне хотелось оттуда уйти в какой-то момент. Терапия какого-то рода, реабилитация, я думаю, нужна до сих пор.
— И тебе пришлось мобилизоваться.
— Да, не сразу. Не получилось сразу. У меня такого опыта не было, и пришлось себя заставлять учиться… не руководить — не люблю это слово… Собирать группу музыкантов. Но желание делать свое было непреодолимым.
— Как ты оказался в театре?
— Познакомился с Эдуардом Бояковым, когда он был еще худруком «Практики», на дне рождения одной общей подруги пропустили по стаканчику и разговорились. И он меня позвал играть в свой фильм «Доброволец». Потом, на стадии озвучания, я сказал: «Я бы поиграл в театре, если что». Сказал, не имея в виду, что «зовите меня играть Гамлета». Думал, может, «Кушать подано» какое-нибудь. Просто мне было любопытно.
— Побыть в этом мире?
— Да, заглянуть просто. А он меня позвал на главную роль. Не Гамлет, конечно, но спектакль «Жизнь удалась» был хорошим. И вот я застрял в этом… Не застрял, я люблю это дело. Но выбраться из него довольно тяжело. Попробовав раз, ем и сейчас. Это контакт с залом и работа с текстом — и себя узнаешь лучше. Много новых интересных людей. Думаю, что я очень развился благодаря этому в правильную сторону. Я довольно скованным всегда был человеком и, благодаря театру, раскрепостился чуть больше, комфортнее себя стал ощущать не только на сцене, но и вообще.
— У тебя ведь нет актерского образования?
— Нет, и я все время думаю, что мне поднажимать нужно больше, чем остальным ребятам. Но я и у них учусь у всех. И, когда есть такая возможность, езжу на какие-то курсы… Ощущение провала бывает регулярно. Но самое удивительное, что, когда ощущение провала есть у тебя и твоих коллег, зрителям кажется, что это лучший спектакль в их жизни. А когда тебе кажется, что ты все сделал офигенно, никто может даже не понять, что уже пора хлопать.
— А в кино ты как начал сниматься?
— Но кино — это больше про заработок у нас. Фильм «Интимные места» у меня вот был классный. Но в целом ты соглашаешься на какие-то условия — вот здесь ты зарабатываешь.
— И теперь еще режиссура: ты сам снял клип на песню «Колыбельная», который пародирует ночное телевидение с экстрасенсами.
— На самом деле это коллективный труд — сам, не сам. Есть оператор и команда крутых людей, я не перетягиваю на себя одеяло. Просто была идея, и я вокруг себя собрал класснейших ребят.
— Но все равно надо решиться: снять клип самому, а не пойти, например, к Павлу Руминову, который тоже тебе клипы снимал.
— Я все равно по возможности иду к кому-то еще. Понимаю, что с чем-то не справлюсь. Клип на «Колыбельную» не настолько тяжелая задача. Экстрасенсов играют суперталантливые артисты — Арина Маракулина, Александр Гудков. Мне надо было поставить рамки — начало и конец, — между которыми мы импровизировали. Я специально хотел сделать самое плохое телевидение на свете и с этой задачей как раз справился.
— Но ты хотел бы снимать еще?
— Мне бы хотелось попробовать срежиссировать что-нибудь самому — кино какое-нибудь. Но пока еще я наглости не набрался. Хотя мне очень хочется попробовать экранизировать роман Мариенгофа «Циники». Он очень кинематографичный. Но это что-то далекое.
Николай Хомерики рассказывает Марии Кувшиновой о небе над Васильевским островом, камерных фильмах и больших блокбастерах
— Ты в какой-то момент вдруг взял и переехал из Москвы в Петербург. Как это произошло?
— Мы сидели в одном кафе… В «Доме 12». И там накрыло меня, нас — сначала меня, потом Стасю (кивает на жену). Накопилась усталость от города. Уехать в Псковскую губернию не было возможности, потому что надо оставаться в доступности для работы. А мы всегда мечтали пожить в Петербурге. Надеялись, что фильм какой-то подвернется там. И настолько это желание было сильным, что мы стали искать квартиру и уже дней через десять переехали вместе с детьми. Конечно, опасались, что не пойдет. Большинство друзей отговаривали: там холодно, там сыро, мрачно. Но нам очень пошло и понравилось. Потом мы совершили внутри Петербурга еще один микропереезд, с 8-й Советской на Васильевский остров, а это еще один дауншифтинг внутри Петербурга. Потому что Васильевский остров — отдельная вселенная, которая находится по ту сторону основной массы туристов. Очень тихое место со своей отдельной атмосферой, еще более медленной, чем в среднем в городе. Нам это очень нравится. И в итоге даже так случайно вышло, что появился дом на Васильевском острове.
Зашли просто посмотреть квартиру, и так нам понравилось, что я начал искать деньги в долг, ипотеку организовывать.
— В образе жизни произошла перемена? В «Дом 12» больше не сходишь.
— Тут есть филиал в виде кафе «Рубинштейн». Там чуть меньше знакомых лиц, но почти то же самое. Но мы очень хорошо себя чувствуем без, скажем так, тусовки московской, которая…
— Обязывала участвовать в себе?
— Да. Что-то как будто пустое происходит. Какая-то зацикленность в том, как проводишь время. Не могу сказать, что у нас появилось много друзей в Петербурге… Мы больше наслаждаемся тем, что живем своей семьей, островом, его ритмом.
— Появились какие-то новые увлечения на новом месте?
— Главное хобби у меня — пройтись по магазинчикам вокруг дома. В отличие от Москвы, в каждом есть какой-то живой человек, с которым ты находишься в дружеских отношениях. Нет такого, что просто пришел и купил хлеб. Расскажешь, что у тебя было, что у него было. Мне очень нравится. Наверное, это тоже что-то режиссерское. Вроде не твои друзья, но ты с ними со всеми дружишь. И узнаешь что-то. Такое хобби — ходить по разным местам. Но самое приятное место на острове — это набережная Лейтенанта Шмидта, где можно с детьми гулять, смотреть на корабли и чувствовать, что находишься практически на море, в порту, где чайки летают. Не в мегаполисе, а в каком-то таком месте — как будто далеком и курортном. Мы выросли на море: я в Сочи, а Стася в Одессе — ощущение кораблей, чаек и моря очень важно для нас. У нас даже с балкона слышно все время этих чаек — и свежий морской воздух. Какие еще хобби у нас? Сидение на балконе и смотрение на небо. Из-за этого мы и влюбились в эту квартиру, потому что с балкона открывается вид на небо, очень большое. Как океан. Погода меняется каждый час, и ты можешь сидеть и просто наблюдать за движением облаков. Вот солнце вышло, вот оно ушло, вот радуга появилась, вот дождь пошел. Все это на твоих глазах, бесплатное шоу проходит каждый день.
— Прямо по Алану Уоттсу: «Live fully now». Как тебе удается все это с работой совмещать?
— Приходится раз в неделю ездить в Москву, чтобы закончить проект, который там снимался. Но следующий проект, слава богу, будет в Петербурге, поэтому меньше буду ездить.
— Твои профессиональные амбиции с возрастом уменьшаются, удовлетворяются, появляются другие?
— Всегда хочется совместить: снять один фильм большой, а другой камерный, для, можно сказать, себя. Пытаюсь сейчас, пишу сценарий параллельно с работой над фильмами для широкого зрителя. Пока не могу его дописать. Он должен созреть. Потому что, скажем, с «Сердца бумерангом» я закончил говорить про то, что меня волновало. Бессмысленно было повторяться. Все предыдущие камерные фильмы были про одиночество — вселенское. И про невозможность из него выбраться и пробиться. Теперь хотелось бы разобраться, что такое любовь, если она существует. Тема сложная, не один я пытался в этом разобраться. Поэтому не сразу удается.
— Ты был автором камерных фильмов, а в прошлом году снял блокбастер «Ледокол», по-моему, удачный. Как это произошло?
— Был уже заход с кинокартиной «Беляев», когда я пытался снять что-то для широкого зрителя.
Но фильм остановился по форс-мажорным обстоятельствам. Продюсер «Ледокола» Игорь Толстунов предложил эту тему. Я сказал: «Со сценарием помогу, а снимать, наверное, нет». Начал изучать материалы и настолько влился в эту Антарктиду, что потом уже говорю: «Ладно, и сниму это». Сценарий, который я писал, был пожестче, но кино все-таки продюсерское, они другой захотели градус ужасов.
— То есть у тебя было что-то вроде «Террора» Дэна Симмонса? Про замерзший корабль?
— Да, что-то вроде фильма «Выживший». Можно было там устроить драму-драму. Но мы сделали немного детское приключенческое кино.
— «Библиотека приключенческой литературы».
— Тоже непросто сделать, кстати.
— Возвращаясь к «Беляеву». Трудно было пережить закрытие проекта?
— Да, это было тяжелое испытание. Потому что оно не сразу взяло и закрылось, а очень долго тянулось в ожидании того, что вот-вот возобновится. И до сих пор если встретить продюсера, то что-то брезжит: а вдруг мы доснимем? Девять лет прошло. Я себя успокаиваю тем, что это был опыт, который мне помог. Не всегда нужен результат, иногда нужен процесс, потому что наша жизнь — это дорога. Тут не обязательно ставить галочки: что-то закончил или не закончил. Если ты это прожил и тебе это было интересно, значит, все было не зря.
На небе дождик, тучи: как прошел и чем завершился 32-й «Кинотавр»
Отсмотрев 15 конкурсных фильмов, не пропустив ни специальных показов, ни программы короткого метра, ни других мероприятий фестиваля, члены жюри и гости «Кинотавра» субботним утром смотрели в окно, за которым бесновался дождь. И хоть счастливые, как известно, часов не наблюдают, время подводить итоги и вручать призы все-таки приближалось. Море продолжало волноваться, видимо, чувствуя внутреннее родство с фильмом Николая Хомерики «Море волнуется раз», и демонстрировало свои артистические таланты и способности: никакой халтуры, одна штормовая почти волна совсем не была похожа на другую.
Эта авторская история Хомерики и сценариста Александра Родионова о влюбленности и любви в итоге забрала гран-при фестиваля, а сыгравшая мучимую сновидениями юную Сашу Ольга Бодрова получила приз за лучшую женскую роль. 24 года назад, в 1997-м, в аналогичной мужской номинации со сцены «Кинотавра» прозвучало имя ее отца, Сергея Бодрова-младшего, Данилы Багрова из фильма Алексея Балабанова «Брат». В 2021-м с его имени фестиваль, напротив, начинался. «Нас других не будет» Петра Шепотинника ловил улыбку своего героя, рассказывал фестивальные истории и напоминал: влюбленность зрителей в Бодрова-младшего была пронзительно-стремительной, а любовь оказалась крепкой. Артистка Мастерской Петра Фоменко Ольга Бодрова фестивальную публику тоже покорила быстро.
В общем-то, «Кинотавр» продолжает оставаться фестивалем поэтичных параллелей и контекстов, а заодно территорией, на которой ностальгическое соединяется с настоящим.
Дочь Сергея Бодрова Ольга рассказала о своей актерской карьере
«Меня почему-то туда потянуло, причем это было в довольно взрослом возрасте»
В конкурсе кинофестиваля в Сочи состоялась премьера фильма «Море волнуется раз» Николая Хомерики. Главные роли в нем сыграли молодые актеры – выпускница ГИТИСа, дочь Сергея Бодрова-младшего Ольга Бодрова и 19-летний Валерий Степанов из театрального колледжа Олега Табакова. Ольга рассказала нам о съемках и своей актерской карьере.
Ольга Бодрова в фильме Николая Хомерики «Море волнуется раз». Кадры из фильма предоставлены съемочной группой.
Сценарий «Море волнуется раз» написан Николаем Хомерики в тандеме с Александром Родионовым, и это их четвертая совместная работа.
Однажды ребята встречают немолодую пару (Андрей Смоляков и Юлия Ауг), тоже живущую в заброшенном доме. Чем-то они похожи на них, как если бы молодые герои перенеслись в машине времени в другое время и стали взрослыми.
Сашу мучают кошмары. Ей снится, как ее накрывает волна, и она кричит по ночам. Во сне она взрослая, и у нее есть муж Коля, до которого невозможно дозвониться. История не бытовая, а метафизическая, сложная и для опытных артистов, а тут – дебютанты.
Николай Хомерики носил на «Кинотавре» рубашку, в которой снимался Андрей Смоляков. Стася Гранковская-Хомерики поясняет: «Эта история про нас, и я таскала на площадку нашу одежду. Валера весь фильм в футболке Коли. Коля так в жизни одевается. А халаты нам дала Надежда Васильева (художник по костюмам и вдова Алексея Балабанова – С.Х.).
Актеры понимали, что расслабляться нельзя. Присел, а тебя уже снимают. Они все время находились в лесу, который по замыслу режиссера стал отдельным персонажем. Спрашиваю у Стаси Гранковской: «Ольга похожа на вас?». Она отвечает: «Мы по-разному себя ведем, но сходство на экране точно есть».
Ольга Бодрова в фильме Николая Хомерики «Море волнуется раз». Кадры из фильма предоставлены съемочной группой.
Но ее дебютом и открытием как актрисы все-таки стал фильм «Море волнуется раз». А если говорить о театре, то дебют состоялся в «Мастерской Петра Фоменко», когда вышел спектакль «Доктор Живаго». Режиссер Евгений Каменькович пригласил 22-летнюю Ольгу Бодрову на роль Лары Гишар, почувствовав в ней ощущение тревоги, которая должна присутствовать в гимназистке Пастернака. Лара в исполнении Ольги похожа на бескомпромиссного подростка, хотя это уже взрослая барышня.
Мы поговорили с Ольгой Бодровой в Сочи после премьеры фильма «Море волнуется раз»
— Вам повезло, что в самом начале карьеры вы встретились именно с Николаем Хомерики. Какие ощущения испытали на съемках такое непростой картины?
Нам в целом было легко, поскольку сложился хороший контакт, и мы попытались сохранить эту атмосферу. В первые съемочные дни было сложно. Большое счастье, что удалось снимать в хронологическом порядке. Это очень помогло, ведь для нашей истории это существенно, все в ней происходит одно за другим. Мы вместе с Валерой постепенно погружались в нее, и это тоже работало на историю.
Ольга Бодрова на «Кинотавре» со съемочной группой фильма. Фото: Геннадий Авраменко
— Сначала нашли героя, а потом уже вас?
— Да. Николай говорил, что важна была пара. Валеру нашли в первый год кастинга, который растянулся. А меня позднее.
— Что почувствовали, впервые увидев себя на экране?
— Было ощущение, что это другой человек, хотя мне сказали, что на экране я как в жизни. Но мне казалось, что это все-таки другой человек, и было интересно смотреть на героиню, на то, как она живет. Конечно, хотелось кое-что поправить, как-то по-другому ее повести, но поскольку это невозможно, то я ее отпустила. Теперь Саша живет сама по себе
— Николай Хомерики первым вас пригласил в кино? Как он с вами разговаривал?
— Я до этого работала с Настей Нечаевой. Она дебютант. Это был полный метр, но фильм так и не был доснят, процесс немного затянулся. С Николаем мы пили чай из шиповника на холме в Геленджике и разговаривали. Это большое счастье, что у нас возникла какая-то химия, произошло соединение. Когда я пришла на пробы, то сразу почувствовала, что от Николая исходит человеческая энергия, и это самое дорогое.
— Не смущала концепция режиссера? Ведь ваша героиня словно бы продолжается в другой женщине?
— Нет, не смущала. Тут не совсем продолжение, скорее, какая-то предопределенность. Мне очень близки вопросы, которые Николай задает. Когда я в первый раз прочитали сценарий, то не все поняла. А после того, как перечитала, у все сложилось, не осталось никаких вопросов. Я подумала, что это гениально, и доверилась режиссеру полностью.
На «Кинотавре». Ольга Бодрова с актером Валерием Степановым. Фото: Геннадий Авраменко
— Кому-то не хватило в вашей истории иронии. Вы почувствовали недопонимание?
— Никакой иронии нет. Просто мы пытались задать какие-то важные вопросы. Но это хорошо, когда не все понятно и очевидно. Кто-то ушел, не досмотрев фильм до конца. А те, кто остались, нас в какой-то момент приняли. Это же не пирожок, который надо испечь и продать, чтобы он всем нравился. Может, это и есть показатель хорошего кино, раз оно вызывает вопросы. Что-то не понятно, внутренне с чем-то споришь, значит, это все живое.
— Ваш дед Сергей Владимирович Бодров видел картину?
— Видел. Он даже разговаривал с Николаем. У него тоже были зрительские вопросы, но он доволен результатом и рад за меня.
— Появились новые предложения в кино? Или театр – это главное?
— Театр – это основа. В принципе артист начинается с театра, а дальше, дай бог, будут хорошие предложения в кино. Параллельно со съемками «Море волнуется раз» я работала у Данилы Козловского на его картине «Карамора».
— Вы учились в ГИТИСе..
— Да, я окончила режиссерский факультет ГИТИСа, училась в актерской группе в мастерской Леонида Хейфеца. Сейчас работаю в «Мастерской Петра Фоменко». У меня там два спектакля «Доктор Живаго» и «1000 и 1 ночь».
— Для Леонида Хейфеца это был последний набор? Он успел вас довести до выпуска?
— Мы были последними. Когда учились на третьем курсе, он себя уже плохо чувствовал, но нам все-таки посчастливилось с ним пообщаться.
— В «Мастерскую Петра Фоменко»вас пригласили на роль Лары и после этого вы стали актрисой этого театра?
— Да, Евгений Борисович Каменькович меня позвал на роль Лары после выпуска. Он работает на режиссерском факультетеГИТИСа и следил за нашим курсом во время обучения.
— Раньше «Мастерская…» была как замкнутая каста, где пополнение шло в основном за счет прямых учеников Фоменко.
— Устройство театра было другим. Раньше были показы отрывков, этюдов для Петра Наумовича. Но все давно поменялось. Так как Евгений Борисович работает на режиссерском факультете, то он видел нас уже в работах и пригласил.
— Не чувствуете себя представительницей другой школы?
— Какие перспективы в театре?
— Скоро начнется работа над новым спектаклем. Наверное, я пока не могу об этом говорить.
— Молодые актеры не горят желанием постоянно работать в театре, съедающем много времени и энергии. Свобода многим дороже.
— Я очень люблю театр. Мне кажется, что актерская профессия в принципе несвободная, поэтому говорить о свободе, наверное, странно. Свобода может быть внутренней. Я люблю театр. Это для меня осознанное служение, к которому я шла. Мне там очень приятно находиться, нравятся люди, которые там работают.
— Что вас подтолкнуло к актерской профессии? Почувствовали что-то в себе, что требовало выхода?
— Вы, как все абитуриенты, поступали параллельно в разные вузы?
— Конечно. Я прошла на конкурс в Школу-студию МХАТ и ГИТИС, но выбрала ГИТИС. Никакой же семейной традиции не существовало, которая бы все определила. У меня не театральная семья. Не было вообще таких разговоров. Мама в какой-то момент сама почувствовала, и я почувствовала…
— Что надо дать выход энергии?
— Не то что надо…. Просто она почувствовала, что меня почему-то туда потянуло, причем это было в довольно взрослом возрасте, классе в десятом. Это не мечта с детства. Я была очень серьезным ребенком. В какой-то момент мама меня спросила: «А ты не хочешь стать актрисой?». Я ответила: «Нет. Зачем?» А потом в 10 или 11-ом классе вдруг поняла, что хочу этим заниматься.
— На сцене вы совсем другая, не такая как в жизни и на экране.
— Мне самой интересно, как все со сцены выглядит. Наверное, нам помогло то, что мы выпускали «Доктора Живаго» в сложный период пандемии на каких-то невероятных энергиях.