солнечная линия спектакль актеры
Солнечная линия
Пьеса Ивана Вырыпаева «Солнечная линия» — попытка разобраться в отношениях между Барбарой и Вернером, проживших в браке 7 лет и оказавшихся перед выбором: найти выход из кризиса и продолжить совместную жизнь или разбежаться.
Они любят друг друга или нет?
А вообще – любили когда-то или это была иллюзия?
Они хотят быть вместе?
Им лучше разойтись?
Они вообще – слышат друг друга?
Они говорят друг другу правду?
Зачем она оскорбляет его?
Зачем он наезжает на нее?
Они хотят друг друга?
Молодой режиссер Алина Кушим превратила двоих героев пьесы Вырыпаева в четыре пары, различные по уровню образования, социальному статусу. Есть даже одна однополая пара. Нет, это вовсе не пропаганда гомосексуализма, а попытка максимально честно и подробно исследовать варианты отношений внутри семейной пары.
Герои изъясняются при помощи ненормативной лексики. Так написал драматург, так сегодня нередко общаются между собой вполне нормальные люди. Мат, звучащий со сцены – конечно же, прием, который может шокировать и вызвать отторжение. Просим обратить на это внимание! Но драматург, режиссер и актеры не стремились к эпатажу. Они хотели вместе со зрителями показать, как легко можно выйти за солнечную линию и потерять то возможное блаженство, которое дает нам жизнь вдвоем. Разумеется, если эта жизнь построена на любви.
Алина Кушим:
Мой режиссерский замысел состоит в том, чтобы проявить эти механизмы и способ достижения согласия через четыре разные пары. Основная мысль этой работы заключается в следующем: какими бы ни были разными эти пары, проблемы их взаимоотношений с партнерами, в целом, одинаковы. И только те, кто не сдаются и идут до конца, могут обрести согласие, любовь и покой.
СОЛНЕЧНАЯ ЛИНИЯ
После семи лет брака Барбара и Вернер схватились в битве не за жизнь, а насмерть. В пять утра они ведут нескончаемый диалог, пытаясь преодолеть преграду взаимного непонимания.
Семейный скандал в спектакле Виктора Рыжакова по пьесе Ивана Вырыпаева поднимается до уровня метафоры человеческих отношений вообще.
Новый уровень в спектакле московского Центра имени Мейерхольда демонстрирует и сам дуэт Вырыпаева и Рыжакова. Пятнадцать лет назад их спектакль «Кислород» в независимом Театре.doc прозвучал как бунт против беззубого конвенционального театра. Сегодня оба входят в театральный истеблишмент. А их последняя совместная премьера «Солнечная линия» в крупной театральной институции с новой глубиной, горечью и яростью обсуждает их главную тему — неслиянности людей в любви и неизбывности их желания слиться.
Иван Вырыпаев о пьесе «Солнечная линия»: «Я хотел показать механизм, почему люди не могут найти контакт, что им мешает. В пьесе показано 5-6 таких механизмов: от банальных – когда мы не слышим друг друга и перебиваем, до максимальных – когда мы воспринимаем реальность по-разному: когда один говорит: «Я сейчас извинялся перед тобой» – «Что ты сейчас делал? Это ты сейчас делал?!». И цель этой пьесы — терапевтическая. Ты можешь проработать для какой-то пары, которая пришла на спектакль, эти механизмы».
Спектакль был номинирован на премию «Золотая маска-2019» в категориях «Драма / спектакль малой формы», «Работа режиссёра», «Работа драматурга», «Женская роль» и «Мужская роль».
Премьера: 30 ноября 2017
Важно: билеты на этот спектакль можно приобрести только онлайн. В кассе билеты на «Солнечную линию», к сожалению, не продаются.
Драматург: Иван ВЫРЫПАЕВ
Сценография: Николай СИМОНОВ
Видеография: Владимир ГУСЕВ
Стилист: Анна ХРУСТАЛЕВА
Помощник режиссера: Светлана БЛЕДНАЯ
Ассистент–костюмер: Анна-Мария БАРБАКАРУ
Продюсеры: Никита ВЛАДИМИРОВ, Екатерина ФЕОКТИСТОВА
Кристина Матвиенко для Colta: «Рыжаков-режиссер и Рыжаков-педагог поставил себе сложнейшую задачу: раскусить пресловутую новую естественность, зашитую в хитроумных, релятивистских текстах, так умело обманывающих зрителя, готового поверить, что вырыпаевские изящн ые обманки и есть философские инструкции для жизни»
Марина Шимадина для Театр.:«Но Вырыпаев не был бы Вырыпаевым, если б ограничился ролью семейного доктора. В частном супружеском конфликте он видит отражение кризиса европейской цивилизации вообще, её апологии индивидуализма. Он предлагает расстаться со своим гипертрофированным «я», эгоцентризмом и самолюбием, ибо выиграет эту войну только тот, кто добровольно согласится её проиграть. Правда, в этот раз миссионерский пафос драматурга замаскирован под буржуазный продукт тщательнее, чем обычно. Но имеющий уши, да услышит »
Вячеслав Суриков для журнала «Эксперт»: «Солнечная линия — поэтический образ, лейтмотив пьесы. В нем заключен ее основной смысл: между людьми всегда существует невидимая граница, не позволяющая быть вместе. Даже если думают, что они вместе, то всего лишь пребывают в иллюзии, не различая солнечную линию, которая в этот самый момент разделяет их»
Анастасия Паукер для ПТЖ: «Весь спектакль — филигранная балансировка на краю, хождение по солнечной линии как по межгалактическому канату»
Наталья Соловьева для ПТЖ: «…единственное, что остается — это со всем своим поврежденным внутренним миром, со всеми психологическими травмами припасть головой к голове другого, потому что твое одинокое существование в этом абсурдном и непостижимом космосе без того самого «другого» будет не то что бессмысленным, но каким-то не таким»
Мила Бредихина, критик: «Эту угрозу «абсолютного непонимания всего» всеми Рыжаков прогоняет через серию баттлов, включая образцовый мордобой, где Перельсид с Бурковским бьются не хуже Брюса Уиллиса со Шварценеггером. Обрывается цепь баттлов и спектакль странноватой стойкой героев и неожиданным смехом Перельсид, которая вообще делает тут чудеса и гонит так, что даже плачет настоящими слезами»
Анна Степанова, критик: «Это очень смешно и красиво. Тотальная пародия на жанр семейного скандала как такового — начиная с бергмановских «Сцен из супружеской жизни». Барбара у Юлии Пересильд во всеоружии нежно-персиковой красоты и брутальный лось Вернер у Андрея Бурковского превращены в феерический клоунский дуэт. А как хороша длинная, с оттяжкой сделанная сцена драки! А какой финал с брильянтом! И потрясающий свет»
Борис Войцеховский, журналист: «Вырыпаев, говоря о вроде бы совсем бытовом, обыденном, с матерком и нервом, вдруг уносит куда-то намного выше, где уже совсем другие смыслы и выводы. Вот и получается, что семейный разговор супругов, проживших в браке семь лет, так и не заведших ребенка, так и не понявших друг друга, так и не выбравших свой путь, оборачивается рассуждениями о единстве и разности, войне и мире, ненависти и любви, ненужном и важном, и о той самой солнечной линии, что разделяет людей, да и одного конкретного человека на половинки, которым часто трудно сойтись»
Евгения Ульянкина, блогер: «И вот они лежат друг напротив друга, словно две упавшие звезды. Под ними зеркало. Над ними — их собственные тени. Вокруг — бесконечный космос. А между ними — невидимая глазу солнечная линия. Он говорит: я понял, кто мешал мне подойти ближе к тебе, это был я сам. Ты понял это, когда мы танцевали? Нет, когда я тащил тебя за волосы, чтобы вышвырнуть вон. Значит, мы никогда не сможем пересечь эту солнечную линию? Нет, ведь для этого нам пришлось бы перестать быть собой. Потому что мы это только мы? Да, мы это только мы»
Local Drama Queen: «За те 7 лет, которые они по всем законам здравого смысла и человеческих отношений должны были неумолимо приближаться друг к другу, они разошлись так далеко, что уже потеряли элементарный инструментарий конструктивного диалога близких людей, и искать общую болевую точку семейного конфликта им приходится посредством обращения к приемам кинематографа. Не буду углубляться в подробности, прием любопытный и не сразу считываемый, но вы увидите и мелодраму, и хоррор и добротный боевик»
Наталья Парилова для Pluggedin.ru: «Это спектакль о простой истине, с которой, к сожалению, многие сталкиваются в семейной жизни. Мы не прислушиваемся к другим людям, не пытаемся их понять, не хотим уступать, думаем только о себе. Люди делают друг другу больно, бьют собеседника словами, словно боксёры на ринге, пока кто-нибудь не отправится в нокаут»
Диляра Тасбулатова в «Новых известиях»: «…Уже сто человек, наверно, написали, что, мол, герои пьесы просто не слышат друг друга, а надо бы типа прислушаться. Так-то оно так, но ни Рыжаков, ни Вырыпаев – не семейные психологи, а, напоминаю, художники, в задачу которых не входит обоюдная терапия потерпевших крушение супругов. Таким образом разрыв здесь глубже, чем простая глухота или слепота (герои как раз обмениваются такими репликами: «ты слепая», «а ты глухой»), разрыв здесь – вечная антиномия Мужского- Женского, пусть и апробированная на убогих обывателях. Рыжаков как раз застает эту пару в момент ее переживания абсолютной Пустоты, когда обоих уже ничего не связывает (да и связывало ли когда-то, вот в чем вопрос). Более того – они пусты и сами по себе, по отдельности, как человеческие существа. Может, как и все мы, впрочем: Рыжаков не смотрит на своих героев как Демиург на насекомых, все мы люди, все мы человеки»
«ТАСС» о гастролях спектакля в Лондоне: «“Боюсь, я не все успевал читать, хотя это и мой родной английский язык, да и многие шутки, уверен я, на русском звучали смешнее. Но я получил большое удовольствие, было захватывающе смотреть на эту историю двух человек, отношения которых оказались в тупике непонимания”, — рассказал корреспонденту ТАСС Дэвид из города Бейзингсток»
«Кинорепортер»: «Нет никакой психологической разработки образов – так было задумано драматургом. Да они, собственно, и не нужны. Поддерживают интерес зрителей виртуозные тексты и великолепная игра обоих артистов. Страсти на сцене кипят нешуточные. Правда, смеяться над супругами как-то не получается. Вся эта история наводит, скорее, на грустные размышления. Кто-то припомнит свои семейные сцены, без которых не обходится ни один брак, кому-то покажется, что спектакль несет глубокий философский смысл об утере коммуникации между людьми и прочая и прочая. Но самим названием «Солнечная линия» Вырыпаев вольно или невольно отсылает к знаменитому рассказу Ивана Бунина «Солнечный удар». И если представить, что та страсть, которая у Бунина соединила двух людей, вдруг закончилась бы браком, не таким же ли стал бы итог их совместной супружеской жизни по истечении семи лет? Отсюда и универсальность имен героев пьесы, и остановившееся время, и отсутствие надобности в психологической разработке характеров»
Галина Ратникова, The World Mag: «Мастерство режиссера и гениальная актерская игра поднимают семейный скандал до уровня метафоры человеческих отношений, в которых желание близости натыкается на неспособность к слиянию. Если вы хотя бы раз задумывались о выстраивании отношений с другим человеком, вам сюда»
Солнечная линия спектакль актеры
Комедия, в которой показывается, как может быть достигнут положительный результат.
Нет никаких ключей от счастья. Дверь всегда открыта.
Мать Тереза Калькуттская
Только то, от чего вы
не можете избавиться,
вы не можете потерять.
Муджи
Посвящается моей жене Марусе. С благодарностью за каждый день, прожитый вместе.
*1-я сцена *
Кухня в квартире супругов Вернера и Барбары Солейлайн. Вернер стоит у окна, а Барбара сидит за столом.
ВЕРНЕР. Этой весной.
БАРБАРА. Этой весной?!
ВЕРНЕР. Да, этой весной.
БАРБАРА. Я не понимаю, ты что, все еще надеешься на положительный результат, Вернер?
ВЕРНЕР. Уже пять часов утра, Барбара.
БАРБАРА. Я вижу часы, они на стене, все в порядке.
ВЕРНЕР. Ого! Ты говоришь – все в порядке?
БАРБАРА. Я говорю «все в порядке», имея в виду, что я вижу наши часы на стене, и я вижу, что сейчас пять часов утра, в этом смысле со мной все в порядке.
БАРБАРА. Ну и то, Вернер, что мне кажется это очень странным – в твоем положении надеяться хоть на какой-то положительный результат.
ВЕРНЕР. Я повторяю – этой весной.
БАРБАРА. Этой весной?
ВЕРНЕР. Да, этой весной.
БАРБАРА. А что такого должно случиться этой весной, дорогой мой? С чего это ты вдруг начал так рассчитывать на эту весну? С чего это вдруг ты стал ждать весны, Вернер?
БАРБАРА. Какого ребенка, Вернер, ты что, ебанулся, в пять часов утра так шутить?!
ВЕРНЕР. А почему бы нам не завести ребенка, если у нас появятся деньги?
БАРБАРА. А при чем тут деньги?
ВЕРНЕР. При том, что теперь они у нас появятся.
БАРБАРА. А при чем тут ребенок, Вернер?
ВЕРНЕР. При том, что мы можем его завести, если захотим. Если ты захочешь, например. А что касается меня, то я уже давно его хочу.
БАРБАРА. Ты хочешь ребенка, Вернер?!
ВЕРНЕР. А что в этом такого удивительного, Барбара? На седьмом году нашего брака я хочу иметь ребенка, что в этом странного?
БАРБАРА. А то, что мне уже сорок лет, дорогой мой. Семь лет назад надо было думать о ребенке, когда мне было тридцать три. А сейчас пять часов утра, и ты несешь всю эту, прости, хуйню только для того, чтобы еще раз позлить меня и увести в сторону наш разговор, который не может закончиться, потому что ни один из нас не хочет уступать, и уйти тоже не может, хотя уже и пять часов утра, и по-хорошему нам пора расходиться по своим комнатам. Пять часов утра, Вернер.
БАРБАРА. Это очень глупо, Вернер.
БАРБАРА. Глупо, Вернер.
БАРБАРА. Это очень глупо, Вернер.
ВЕРНЕР. Да потому что не нужно зацикливаться только на себе.
БАРБАРА. Пять часов утра, что ты несешь, Вернер?!
ВЕРНЕР. А может, нужно все-таки попробовать и хотя бы раз в жизни оторвать взгляд от себя и направить его на других. Направить его на другого. На своего мужа, каким бы больным идиотом он тебе ни казался. И вот тогда, возможно, и может состояться хоть какой-то реальный диалог.
БАРБАРА. Реальный диалог, Вернер?
ВЕРНЕР. Хоть какой-то реальный диалог.
ВЕРНЕР. Боль – это реальность, Барбара, прими это.
БАРБАРА. Да, мой милый, да!
ВЕРНЕР. Ты что, действительно считаешь, что я не испытываю боль?
БАРБАРА. Ты не испытываешь ту боль, которую испытываю я.
БАРБАРА. Это еще не боль.
ВЕРНЕР. Это гораздо хуже любой боли – это абсолютное непонимание всего.
ВЕРНЕР. Единственное, на что я надеюсь, – это на то, что после двадцать четвертого апреля, когда нам уже не нужно будет больше выплачивать этот кредит, нам станет немного полегче.
БАРБАРА. Оттого, что нам не нужно будет выплачивать кредит, ребенок не появится, Вернер.
ВЕРНЕР. Но он мог бы появиться, если бы захотела.
БАРБАРА. А как я могу этого захотеть, ты в своем уме?! Я не настолько безумна, чтобы вот так вот взять и захотеть ребенка ни с того ни с сего.
БАРБАРА. Нужна боль, милый.
ВЕРНЕР. Абсолютное непонимание всего! Сейчас я испытываю абсолютное непонимание всего.
БАРБАРА. А я испытываю боль.
ВЕРНЕР. А я, можно подумать, ем бабушкин пирог с вареньем?
БАРБАРА. Когда пара хочет ребенка, милый, то мужчина снимает трусы, женщина снимает одежду, мужчина ложится на нее сверху и говорит: «Я хочу ребенка», и они делают ребенка.
ВЕРНЕР. Но я несколько раз именно так и говорил, Барбара.
БАРБАРА. А еще снимают презерватив, дорогой мой.
ВЕРНЕР. Но я чувствовал, что еще не готов. Я чувствовал, что хочу, но что вот еще не сейчас. А теперь я вдруг почувствовал, что, кажется, я готов. Потому что, когда кредит больше не давит тебе на плечи, дышать становится легче, и можно начать думать о продлении своего рода. Пускай наш малыш войдет в этот мир, свободный от кредита своих родителей.
БАРБАРА. Синяя бабочка взлетела с розового цветка и полетела ровно вдоль солнечной линии. И вот именно эта солнечная линия и была тем разделом, той чертой, той стеной, разделяющей на два абсолютно разных мира мою жизнь и его. И синяя бабочка полетела ровно, ровно вдоль солнечной линии. Ровно, ровно вдоль линии. Ровно, ровно.
ВЕРНЕР. У меня нет никаких сомнений, что в глубине души ты хочешь как лучше.
БАРБАРА. Ровно, ровно.
ВЕРНЕР. Но ты хочешь, чтобы это «как лучше» было только для тебя. Ну в крайнем случае ты хочешь, чтобы мне было так же хорошо, как тебе, потому что ты твердо знаешь, как и кому должно быть хорошо, потому что так лучше для тебя.
БАРБАРА. Однажды рано утром, когда ты еще спал, я сидела на краю кровати и смотрела на тебя. И вдруг взошло солнце. И солнечные лучи залили всю нашу спальню, а один солнечный луч, отражаясь от зеркала у кровати, преломил свою траекторию и лег ровно, ровно поперек твоего туловища, Вернер. Ровно, ровно поперек. Солнечный луч ровной линией разделил твое туловище на две части. Прямо в районе поясницы, потому что ты лежал на животе. И вот тогда я вдруг подумала: «Вот этом человеке есть две части. Одну часть я люблю, а вторую мне очень сложно переносить. Как же мне с этим быть?» Я вдруг отчетливо поняла, что это именно так и есть. Две половины, с одной из которых я готова слиться в одно целое, а другая совсем, ну просто совсем несовместима со мной. Как же быть?
ВЕРНЕР. А ты не хотела бы немного потанцевать?
БАРБАРА. Что ты имеешь в виду, Вернер?
ВЕРНЕР. Я имею в виду танец, дорогая. Давай представим, что сейчас играет музыка. Я тебя приглашаю.
Вернер подходит к Барбаре и, протянув ей руку, приглашает ее на танец.
ВЕРНЕР. Ну давай представим, что играет музыка, Барбара.
БАРБАРА. Давай тогда сразу же представим, что мы уже танцуем.
ВЕРНЕР. Ок. Давай, это представим.
Вернер садится за стол напротив Барбары.
ВЕРНЕР. Представляем. Сейчас звучит музыка, и мы танцуем.
Молчание. Долгое молчание. Вернер и Барбара долго, долго молчат. И вдруг почти одновременно они начинают улыбаться. На лицах обоих появляется усмешка, они почти что смеются. Можно сказать, что они смеются.
БАРБАРА. Я почему-то представила, что мы танцуем фокстрот.
ВЕРНЕР. А я вначале вальс, а потом танго.
БАРБАРА. Мне никогда не принять твою вторую половину, Вернер.
ВЕРНЕР. А ты не могла бы просто принять меня таким, какой я есть, с любимой и нелюбимой половинами, всего меня целиком?
БАРБАРА. Нет, Вернер, нам не перейти эту солнечную линию. Мы всегда будем оставаться по разные стороны. И давай уже оставим все эти попытки искать друг в друге взаимопонимание.
ВЕРНЕР. Абсолютное непонимание всего.
Сидят молча. Вернер встает и идет к окну. Смотрит в окно. Барбара встает к разделочному столу у стены, на котором стоит графин с водой. Барбара наливает себе стакан воды. Пьет.
ВЕРНЕР. Уверяю тебя, этой весной все изменится.
БАРБАРА. Уже весна, Вернер.
ВЕРНЕР. Еще только самое начало. Весна еще впереди.
БАРБАРА. Ты имеешь в виду окончание кредита?
ВЕРНЕР. Тут все вместе. И кредит, и конец апреля, ведь ты сама знаешь, что в наших краях настоящая весна начинается в мае, никак не раньше.
БАРБАРА. Нам никогда не перейти эту солнечную линию, дорогой. Отбрось всякие надежды на это.
БАРБАРА. Никакой дом мы делить не будем, дорогой мой, ты просто оставишь его мне, а себе возьмешь ровно половину всех наших накопленных средств на наших счетах.
БАРБАРА. Ну что, пять часов утра, да, Вернер? Самое время приниматься за дележ имущества?
ВЕРНЕР. А с чего это я должен оставлять тебе наш дом?!
БАРБАРА. Потому что это дом моих родителей, о чем тут говорить?!
ВЕРНЕР. Это не дом твоих родителей, дорогая моя, это дом, который твои родители подарили нам на свадьбу! И теперь это наш дом!
БАРБАРА. Но изначально это был их дом. Нашим он может быть только тогда, когда мы вместе, потому что нам его подарили как супружеской паре, а если мы расстаемся, то и дом возвращается обратно к своим прежним хозяевам.
ВЕРНЕР. Ах вот как! Что-то я не помню никакого такого договора! Ни о чем таком мы вроде бы не договаривались.
БАРБАРА. Потому что мы вообще ни о чем не договаривались, а зря.
ВЕРНЕР. И как все это мелко выглядит в пять часов утра.
БАРБАРА. Да, особенно в пять часов утра.
ВЕРНЕР. И тебе абсолютно наплевать на то, что я могу уйти, тебе главное, чтобы только я оставил тебе дом!
БАРБАРА. А ты?! Так вцепился в этот дом! Не можешь даже по-человечески уйти. Схватился за кусок стены и тянешь ее на себя. Дай тебе пилу, так ты прямо сейчас распилишь этот дом пополам.
ВЕРНЕР. А тебе просто наплевать на то, что я могу уйти, тебе главное, чтобы дом остался у тебя.
БАРБАРА. Нет, милый, это для тебя сейчас важнее всего так свалить, чтобы еще прихватить с собой кусок этого дома. Но я хочу сказать тебе, что если ты собираешься уйти и надеешься…
ВЕРНЕР. Я не собираюсь уходить, Барбара! Во всяком случае, не собирался еще несколько минут назад, пока не начался этот разговор.
БАРБАРА. Этот разговор начался в десять часов вечера прошлого дня, а сейчас уже пять утра.
ВЕРНЕР. Я никогда не думал о том, чтобы уйти. Эта мысль первый раз пришла мне в голову несколько минут назад.
БАРБАРА. А вторая мысль, которая тебе пришла, – это то, что неплохо было бы забрать с собой половину этого дома.
ВЕРНЕР. Ты в своем уме, Барбара, я совсем не думал об этом!
БАРБАРА. Ты, думал, Вернер!
БАРБАРА. Ну тогда, будь добр, оторви свою задницу и вали отсюда. Вали прямо сейчас! Иди сходи наверх, собери свои вещички и сваливай, а все остальное я пришлю тебе посылкой на тот адрес, который ты укажешь.
Вернер бросается на Барбару и тащит ее к дверям кухни. Барбара падает на пол, и Вернер буквально тащит ее, как куклу, волочит ее по полу.
ВЕРНЕР. Сейчас мы узнаем, чей это дом и кто тут будет теперь жить, а кого мы, когда пришла весна, как ебаного зайца, выбросим на улицу!
БАРБАРА. Оставь меня! Что ты вытворяешь, ты с ума сошел, Вернер, опомнись!
ВЕРНЕР. Пришла весна, и все зимние вещи мы сейчас засунем на высокую, высокую антресоль!
БАРБАРА. Я сейчас буду звонить в полицию, если ты не прекратишь!
ВЕРНЕР. Кое-кто тут очень любит боль, ну так вот она, боль. Наслаждайся! Любишь боль! Вот и она!
БАРБАРА. Сукин ты сын!
Вернер отпускает руку Барбары и нагибается, чтобы схватить ее за талию, в это же время Барбара дает ему здоровенную пощечину. От удара и еще больше от неожиданности Вернер падает на пол.
Молчание. Вернер и Барбара сидят на полу.
БАРБАРА. Ты такой слабый, Вернер.
ВЕРНЕР. Ну надо же! Что мы тут друг с другом вытворяем в пять часов утра?!
БАРБАРА. Ты такой слабый.
ВЕРНЕР. Я попытался пересечь солнечную линию, и вот получилось то, что получилось.
БАРБАРА. Не нужно ее пересекать, я же сказала тебе, ни к чему хорошему это не приведет.
ВЕРНЕР. Значит, я правда, должен уйти?
БАРБАРА. Тебе решать.
ВЕРНЕР. Но так жить невыносимо.
БАРБАРА. Но расстаться мы, кажется, тоже уже не можем?
БАРБАРА. Потому что, если ты сейчас уйдешь, то мне придется остаться со всем этим твоим говном, которое ты, конечно, не собираешься забирать с собой. Половину дома моих родителей ты прихватишь, разумеется, а вот все свое говно ты оставишь тут, в моей половине дома. И мне потом придется жить в распиленном напополам доме, наполненном твоим говном, а тебя и след простыл. Ты уже с какой-нибудь телкой в захваченной тобой половине моего дома.
ВЕРНЕР. Нашего общего дома.
БАРБАРА. Дома моих родителей.
ВЕРНЕР. Который они нам подарили.
БАРБАРА. Потому что я вышла за тебя замуж.
ВЕРНЕР. И тем не менее.
БАРБАРА. И тем не менее я не собираюсь жить тут со всем этим говном, которое останется после тебя, поэтому или ты уходишь и забираешь с собой все свое говно, или тогда уже придумай что-нибудь, чтобы мы могли преодолеть эту непреодолимую ситуацию и достигнуть положительного результата.
ВЕРНЕР. Я и так делаю все, что могу, Барбара, но ты же видишь, как у нас пока что получается?! Мы начали в десять вечера, и сейчас, в пять часов утра, мы не только не приблизились к положительному результату, но и, наоборот, удалились от него.
БАРБАРА. Да, мы идем в другую сторону, это очевидно.
ВЕРНЕР. Да потому что ты не поддерживаешь никакие мои попытки войти с тобой в контакт.
БАРБАРА. Какие попытки, Вернер? Что-то я не увидела никаких попыток. Когда это ты сегодня предпринимал попытки войти со мной в контакт? Может быть, когда ты несколько минут назад тащил меня, как куклу, по полу, чтобы вышвырнуть за дверь? Ты о таких попытках говоришь, мой милый?
ВЕРНЕР. Я начал с весны.
ВЕРНЕР. Я сказал тебе, что весной все изменится. Я дал нам надежду и дал нам повод для диалога – весна. И наш кредит. Я упоминал о нем несколько раз, обращая твое внимание, что я благодарен тебе за поддержку и помощь в выплате этого кредита. Я благодарил тебя.
БАРБАРА. Что ты делал, Вернер, я не очень поняла тебя?
ВЕРНЕР. Я благодарил тебя за то, что семь лет назад ты поддержала мою идею взять кредит, и что все эти семь лет мы оба вместе выплачивали этот кредит, и что благодаря тебе он наконец-то выплачен, и теперь, после двадцать четвертого апреля, мы снова с тобой свободны от финансовых обязательств. Эта благодарность и есть попытка наладить с тобой контакт, потому что кредит – это то, что нас сближает, и в то же время это то, что мешает нам по-настоящему расслабиться.
БАРБАРА. Ты благодарил меня?!
ВЕРНЕР. Ну как это когда?! Ну тогда, когда я говорил о кредите и том, что он скоро закончится.
БАРБАРА. Ты благодарил меня, Вернер?! Когда это было?!
ВЕРНЕР. Ну ты что, снова не слышишь, что я тебе говорю? Я благодарил тебя в тот момент, когда говорил тебе о том, что наш кредит скоро закончится.
БАРБАРА. Подожди, ты что хочешь сказать, что когда ты несколько раз повторял, что двадцать четвертого апреля заканчивается наш кредит, то это была благодарность?
ВЕРНЕР. Ну да! А что же это еще было, по-твоему?
БАРБАРА. Ты что, Вернер? Ты сейчас злишь меня, да?! Специально меня злишь, да?!
ВЕРНЕР. Просто ты меня не слышишь, Барбара.
БАРБАРА. Ты, дорогой мой, кажется сошел с ума. Ты вообще соображаешь, что ты несешь?!
ВЕРНЕР. Сейчас я благодарю тебя.
ВЕРНЕР. Я хочу обратить твое внимание на то, что сейчас происходит, чтобы потом ты снова не удивлялась и не переспрашивала меня, когда это было? Вот сейчас, в данную минуту, я благодарю тебя. А ты вместо того, чтобы принять мою благодарность и войти со мной в контакт, ты вместо этого кричишь на меня из-за наглухо закрытой двери.
БАРБАРА. Сейчас ты благодаришь меня?
ВЕРНЕР. Да! И я прошу тебя это увидеть.
БАРБАРА. Сейчас ты благодаришь меня, а я этого не вижу, ты это хочешь сказать?!
ВЕРНЕР. Ну вот именно! И я прошу тебя перестать выкрикивать в мой адрес бесконечные оскорбления из-за твоей наглухо закрытой двери.
БАРБАРА. Прости, что я сейчас, по-твоему, делаю, не мог бы ты еще раз повторить?
ВЕРНЕР. Ты выкрикиваешь оскорбления в мой адрес и не хочешь слегка приоткрыть дверь, чтобы услышать мои слова благодарности в твой адрес.
БАРБАРА. Значит, сейчас я кричу на тебя, а ты рассыпаешься благодарностью в мой адрес? Сейчас это происходит, ты в этом уверен?
ВЕРНЕР. Ну конечно! А что, по-твоему, сейчас происходит, дорогая моя?
БАРБАРА. Ну вообще-то я сейчас несколько раз извинилась перед тобой, и, несмотря на мои искренние извинения, ты не обратил на это никакого внимание. Я прошу у тебя прощения, а ты в ответ продолжаешь угрожать мне. Ты ведешь себя как самый последний тиран. Стоишь над своей жертвой, которая приносит тебе свои извинения и просит тебя о пощаде, и усмехаешься своим зловещим смехом, все больнее и больнее вонзая свои зубы в мое тело, которое, заметь, склонилось перед тобой в просительной молитве. Я стою на коленях, а ты плюешь мне в лицо. Я прошу прощения, а ты бьешь меня по правой щеке. Вот именно это сейчас и происходит, дорогой мой.
ВЕРНЕР. Ты, Барбара, всегда любишь зайти как можно дальше, чтобы как можно труднее было возвращаться обратно.
БАРБАРА. Все дело в том, Вернер, что на этот раз я не собираюсь возвращаться. Я хочу хотя бы раз в жизни дойти до конца.
ВЕРНЕР. Тогда давай еще немного потанцуем, дорогая.
БАРБАРА. Нет, спасибо, кончится это тем, что ты снова будешь таскать меня за руку по полу, как куклу.
ВЕРНЕР. Мы просто закроем глаза и представим, что мы танцуем.
БАРБАРА. Ну я не знаю, Вернер.
ВЕРНЕР. Закрывай глаза, Барбара.
БАРБАРА. Ой, чувствую, не нужно мне этого делать.
ВЕРНЕР. Закрывай глаза.
Молчание. Барбара и Вернер сидят с закрытыми глазами.
ВЕРНЕР. Сейчас мы танцуем.
БАРБАРА. Мне очень приятно.
ВЕРНЕР. Что это за танец, Барбара?
БАРБАРА. Вряд ли у этого танца есть название. Кажется, он мог бы называться «нежная нежность».
ВЕРНЕР. Наверное, в этом танце мы слишком сильно прижимаемся друг к другу.
БАРБАРА. Но я танцую не с тобой, Вернер.
ВЕРНЕР. В каком смысле, Барбара?
БАРБАРА. Прости, мне, наверное, нужно было сразу сказать тебе об этом, но как только мы закрыли глаза, передо мной сразу же появился какой-то очень, очень классный мужик. И когда ты сказал «сейчас мы танцуем», этот мужик подхватил меня именно так, как я всегда мечтала, чтобы меня подхватил какой-нибудь классный мужик. И мне стало очень хорошо, Вернер. Может быть, за много, много лет жизни первый раз мне стало так по-настоящему хорошо.
БАРБАРА. Прости, что я сразу тебе не сказала, что я танцую с другим мужиком.
ВЕРНЕР. Разве ты не видишь, что ты в лесу, Барбара?
БАРБАРА. Конечно вижу, Вернер. Я в лесу.
ВЕРНЕР. Ты в лесу, Барбара.
БАРБАРА. Да, я в лесу. И мне здесь вполне себе нормально. Во всяком случае, мне здесь гораздо лучше, чем там с тобой на кухне.
ВЕРНЕР. Отлично! Я очень рад, Барбара, что тебе там, в лесу, хорошо, ну а теперь посмотри-ка вон за то дальнее дерево, а? Ну что ты там видишь? Вон за тем дальним деревом, а?
ВЕРНЕР. Ты смотришь, Барбара? Ты смотри внимательно, дорогая моя, смотри внимательно.
БАРБАРА. Я снова вижу этого классного мужика. Это он стоит за дальним деревом. И вот сейчас он выходит из-за дерева и идет ко мне.
ВЕРНЕР. Ты не туда посмотрела, Барбара! Посмотри в другую сторону, посмотри на дерево, которое находится в противоположной стороне.
БАРБАРА. Сейчас я не могу оборачиваться, Вернер, потому что мужик идет ко мне. И смотрит прямо на меня!
ВЕРНЕР. Но если ты не обернешься и не посмотришь на другое дерево, то тебе будет еще хуже, ты наделаешь ошибок. Посмотри, что там за деревом, о котором я тебе говорю, оно находится чуть вдалеке, ровно позади тебя.
БАРБАРА. А я ведь уже знаю, Вернер, что там. Я уже была за этим деревом. А если честно, дорогой мой, то я сейчас как раз и нахожусь за этим деревом. Мне не нужно туда смотреть, потому что я уже тут. И я вижу, как мимо меня проходит такой классный мужик и уходит куда-то вглубь леса, не замечая меня, стоящую за своим деревом. Вот такие вот классные мужики ходят по нашему лесу. Ходят и не замечают нас, скромных, глупых баб, спрятавшихся за своими деревьями. Ха-ха!
ВЕРНЕР. За этим деревом ты спрятала свою ложь, Барбара.
БАРБАРА (сквозь смех). За этим деревом я спрятала очень многое, милый мой.
ВЕРНЕР. В том числе и свою ложь.
БАРБАРА (сквозь смех). В том числе и мою ложь. В том числе.
БАРБАРА. Ну и что, Вернер, ну и что?
ВЕРНЕР. А то, что ни хера ты знаешь! Ты почти ни о чем понятия не имеешь! Ты просто прикидываешься, что ты тут типа в курсе всего, а на самом деле ты даже самых простых вещей не понимаешь, что, например, нужно заряжать свой мобильный телефон на ночь, иначе завтра ты выйдешь из дома с разряженным телефоном и до тебя снова будет не дозвониться.
БАРБАРА. Ну и что, Вернер?!
ВЕРНЕР. Ну и что, Барбара?!
ВЕРНЕР. А то, что до тебя не дозвониться!
БАРБАРА. Ну и пусть развалится, Вернер, все в порядке.
ВЕРНЕР. Все в порядке?!
БАРБАРА. Все в порядке, в смысле, что все идет так, как идет. Если нужно, чтобы все это развалилось, то значит, пускай все развалится, все в порядке.
ВЕРНЕР. Ок! А что с этим мужиком, Барбара?
БАРБАРА. Который ушел в лес?
ВЕРНЕР. С которым ты танцевала?
БАРБАРА. Это один и тот же мужик.
ВЕРНЕР. Ну и что с ним?
ВЕРНЕР. Ты точно его не видишь?
БАРБАРА. Я его не вижу, дорогой, а что?
ВЕРНЕР. Тогда можно, я приглашу тебя на танец?
БАРБАРА. Попытка номер три, Вернер?
ВЕРНЕР. Может быть, на этот раз получится?
БАРБАРА. Ну ок, милый, давай попробуем в третий раз. Давай потанцуем.
ВЕРНЕР. Ого! Не ожидал, что ты так быстро перейдешь к поцелую.
ВЕРНЕР. Мы давно уже так не целовались. Прости, я не могу с тобой говорить, Барбара, потому что мы с тобой сейчас крепко целуемся.
ВЕРНЕР. Ты первая это начала.
БАРБАРА. Но все это только в твоем воображении, дорогой.
ВЕРНЕР. Какая разница, в чьем это воображении, главное, что это происходит.
ВЕРНЕР. Вот так вот, Барбара, вот так вот.
БАРБАРА. Что-то раньше я не замечала, что ты так хорошо целуешься, Вернер. Где ты так научился, явно не со мной?
ВЕРНЕР. Того мужика точно нет поблизости, Барбара?
БАРБАРА. Нет никакого мужика, милый, продолжай.
ВЕРНЕР. Ну как-то вот так, дорогая моя.
БАРБАРА. Где ты этому научился, Вернер?
ВЕРНЕР. Я все это умел, просто ты не замечала этого, как и все остальное во мне. Мы ведь с тобой, Барбара, еще даже и не познакомились, несмотря на то, что проспали под одним одеялом семь лет.
БАРБАРА. Для первого знакомства ты неплохо целуешься, дорогой.
ВЕРНЕР. О! Ты еще очень многое можешь узнать обо мне, если захочешь.
БАРБАРА. Ну допустим, я хочу, Вернер.
ВЕРНЕР. Ну допустим, я согласен попробовать еще один раз.
БАРБАРА. Но только это уже точно в последний раз, милый?
ВЕРНЕР. В последний раз, Барбара. В последний раз.
БАРБАРА. Уже пять часов утра, Вернер, и нам пора к чему-то прийти или просто разойтись по комнатам.
ВЕРНЕР. Давай в последний раз попробуем к чему-то прийти.
БАРБАРА. В последний раз, Вернер, в самый-самый последний раз.
ВЕРНЕР. Ну ок. Тогда я спрошу – какова твоя цель, Барбара?
БАРБАРА. Моя цель в чем?
ВЕРНЕР. Во всем, Барбара. Какова твоя главная цель? К чему ты идешь?
БАРБАРА. Ах, ты в этом смысле, дорогой? Ты хочешь узнать от меня, в чем смысл жизни?
ВЕРНЕР. Я хотел бы узнать, в чем смысл твоей жизни.
БАРБАРА. И ты хочешь, чтобы я сказала тебе, в чем моя цель? Чего я хочу достичь?
ВЕРНЕР. Если тебе это не сложно, Барбара, я бы очень хотел послушать тебя.
БАРБАРА. Хм! Возможно, что я и могу, Вернер.
ВЕРНЕР. Я был бы тебе очень признателен.
БАРБАРА. Возможно, что я могу.
ВЕРНЕР. Это бы мне очень, очень помогло.
БАРБАРА. Ну хорошо, сейчас… Мне нужно немного подумать.
ВЕРНЕР. Да, да, конечно, ты должна подумать. Я никуда не тороплюсь, как ты понимаешь, если уж мы смогли досидеть до пяти утра, то, я уверен, мы сможем и дольше.
БАРБАРА. Я бы хотела понимания, Вернер.
БАРБАРА. Цель – быть понятой, а что тут непонятного, Вернер?
ВЕРНЕР. Значит, ты думаешь, что тебя никто не понимает, да?
БАРБАРА. До конца никто.
ВЕРНЕР. А на сколько максимально тебя понимают, как бы определила в процентах?
БАРБАРА. Хм? На тридцать процентов, я думаю.
ВЕРНЕР. Максимально тебя понимают всего на тридцать процентов. Н-да, не большой процент понимания. А ты бы хотела полного понимания, да, Барбара?
БАРБАРА. Я бы хотела, чтобы процент был другим.
ВЕРНЕР. А каким, Барбара?!
БАРБАРА. Ну, я не знаю, дорогой, мне нужно все как следует взвесить.
ВЕРНЕР. Ну пятьдесят процентов понимания тебя бы устроило?
БАРБАРА. Половина?! Ну нет! Пятьдесят процентов?! Ну нет! Хотя бы семьдесят.
ВЕРНЕР. То есть ты бы хотела семьдесят процентов понимания?
БАРБАРА. Да. Я хотела бы, чтобы меня понимали хотя бы на семьдесят процентов.
ВЕРНЕР. А сейчас все наоборот, дорогая моя, сейчас тебя понимают всего лишь на тридцать и не понимают на семьдесят, да?
БАРБАРА. Ну и к чему ты клонишь, Вернер?
ВЕРНЕР. Я всего лишь задаю вопросы. И мой следующий вопрос такой…
БАРБАРА. А с чего это ты вдруг начал задавать мне вопросы?!
ВЕРНЕР. Потому что для меня это важно. И мой следующий вопрос такой…
БАРБАРА. А с чего это вдруг тебе это стало важно?! Не было, не было важно, и тут вдруг раз – и стало?!
БАРБАРА. Вернер, дорогой мой! На то, чтобы попытаться меня понять, у тебя было семь лет, и, однако, ты не предпринимал никаких попыток…
ВЕРНЕР. Барбара, я все время предпринимал! Я только и делал все эти семь лет, что предпринимал попытки понять тебя!
БАРБАРА. Почему же тогда у тебя не получилось?! За целых семь лет?!
ВЕРНЕР. Да потому что ты не позволяешь мне этого сделать!
БАРБАРА. Я не позволяю тебе понимать меня?! Я тебе не позволяю?! Ты что, совсем ебанулся, Вернер?! Да я все эти семь лет только и делаю, что ищу твоего понимания. Все эти семь лет день за днем я ищу твоего понимания. И.
ВЕРНЕР. И почему же я не могу тебя понять, Барбара, как ты думаешь?
БАРБАРА. Ты занят только собой.
БАРБАРА. А ты ни разу не трахнулся со мной без презерватива.
ВЕРНЕР. На твоей? Да, Барбара?
БАРБАРА. Теперь это будет уже наша общая сторона.
ВЕРНЕР. А как же быть с той стороной, которая останется после меня?! Из которой я уйду к тебе, она же останется там совершенно без никого?
ВЕРНЕР. Но мой вопрос звучит так: а почему бы тебе первой не сделать этот короткий и шаг и самой не пересечь эту солнечную линию, как ты ее называешь?!
БАРБАРА. Ну Вернер, ну послушай, сейчас ты опускаешь нашу беседу до какого-то очень низкого стиля, ну милый мой, зачем?!
ВЕРНЕР. Ты понимаешь мой вопрос, Барбара?
ВЕРНЕР. Мне на это наплевать, дорогая моя, я бы все-таки хотел, чтобы ты мне ответила. Почему ты считаешь, что именно я должен сделать первый шаг и пойти тебе навстречу? И если ты утверждаешь, что все время ищешь понимания, то почему бы тебе тогда самой не сделать первый шаг и не перешагнуть эту твою солнечную линию, ведь, в конце концов, именно ты ее придумала и установила?!
БАРБАРА. О господи, Вернер, ну зачем ты все так снизил почти до самого пола?!
ВЕРНЕР. Что я снизил, Барбара?
ВЕРНЕР. Ты меня хочешь, Барбара?
БАРБАРА. Ну Вернер, ну умоляю тебя, ну не в этом же дело.
ВЕРНЕР. Хорошо, а тогда в чем дело?!
БАРБАРА. Дело в том, что вот, кажется, все еще хочу тебя.
ВЕРНЕР. Остановись, Барбара!
Барбара устало выдыхает, стоит у окна, закрыв глаза.
Вернер подходит к Барбаре сзади, обнимает ее. Барбара поворачивается, они заключают друг друга в объятия, стоят обнявшись, начинают слегка покачиваться, как будто в такт музыке. Барбара и Вернер танцуют.
ВЕРНЕР. Я спрашивал тебя о цели, потому что если ты не знаешь, куда ты идешь, то ты идешь в никуда.
БАРБАРА. Тебя интересует моя цель, милый?
ВЕРНЕР. Ну да, Барбара, я же уже сказал тебе об этом.
БАРБАРА. Не могу ничего сказать про свою цель, но могу сказать о том, какой у меня план. А план такой: я должна пройти через тебя, чтобы обрести уважение к самой себе и стать святой. Таков план.
ВЕРНЕР. Ну что же, у тебя очень конкретный план.
БАРБАРА. Тебе не нравится?
ВЕРНЕР. Ну почему, вполне себе романтично для разговора в пять часов утра.
БАРБАРА. Ты как будто чем-то недоволен, дорогой мой?
ВЕРНЕР. Пять часов утра, милая, ну что ты хочешь?
БАРБАРА. Но я вижу, что ты как будто недоволен не этим?
БАРБАРА. Господи, Вернер, это же метафора, чего ты разозлился?
БАРБАРА. Чего ты хочешь от меня, Вернер?
ВЕРНЕР. В пять часов утра я задал тебе конкретный вопрос – какова твоя цель, чего ты от меня хочешь, Барбара?
БАРБАРА. А чего ты от меня хочешь, Вернер?
ВЕРНЕР. Это же мой вопрос, Барбара? Это же я его первый задал!
БАРБАРА. Но ведь я уже ответила тебе, ты просто не слушаешь. Я сказала тебе, что я хочу понимания? И теперь у меня точно такой же вопрос к тебе, Вернер, – чего хочешь ты?
БАРБАРА. Это же метафора, Вернер?
БАРБАРА. Потому что я ищу в тебе «а ты, дорогая моя, просто брильянт», Вернер, вот почему.
ВЕРНЕР. Что-что?! Что ты ищешь?
БАРБАРА. Я не знаю, как это точно назвать. Я ищу в тебе что-то такое, типа «а ты, дорогая моя, просто брильянт».
БАРБАРА. Да, милый, да. Для того чтобы быть святой, нужно, чтобы тебе как можно чаще повторяли что-то типа того: «А ты, дорогая моя, просто брильянт».
ВЕРНЕР. И ты хочешь, чтобы это постоянно повторял именно я?
БАРБАРА. Ну а кто еще будет это повторять? Этот мужик, что ли, который заблудился где-то в лесу?
ВЕРНЕР. Когда мне было лет восемь, мы с моим отцом пошли гулять на реку. Мы шли вдоль реки, и нам навстречу из леса вышла старая облезлая лошадь. Мы остановились, и отец, посмотрев на лошадь, сказал: «Смотри, какая красивая лошадь, сынок». А дело в том, Барбара, что эта лошадь была абсолютно некрасивая. Старая облезлая лошадь.
БАРБАРА. Ну и что в этом такого, милый?
ВЕРНЕР. А то, что лошадь была некрасивая, и он сказал это просто так, ради поддержания разговора.
БАРБАРА. Ну и что, Вернер, так все делают, и ты, между прочим, тоже!
БАРБАРА. Ты это понял в восемь лет, а я поняла это года в четыре, если не раньше.
ВЕРНЕР. Что ты врешь, Барбара, в четыре года дети еще ничего не видят.
БАРБАРА. Они все видят, милый.
ВЕРНЕР. Перестань, я был четырехлетним ребенком и, конечно, ничего не видел, поэтому меня так и поразило то, что мой отец относится ко мне формально.
БАРБАРА. Ну это говорит лишь о том, что с тобой это случилось в восемь лет. А вот когда мне было четыре года и меня в первый раз изнасиловали.
Барбара вдруг взрывается от смеха. У нее самая настоящая истерика смеха.
С Барбарой случается смеховая истерика, она не может остановиться. Вернер идет к разделочному столу, на котором стоит графин с водой, подходит к Барбаре и выливает ей на голову весь графин. Барбара замолкает. Она сидит на стуле, по ее лицу, рукам и платью стекает вода.
ВЕРНЕР. Может быть, нам пора разойтись по своим комнатам, мне кажется, мы слишком устали для конструктивной беседы?
БАРБАРА. Я не могу уйти, милый.
ВЕРНЕР. Почему, Барбара?
БАРБАРА. А ты можешь уйти, Вернер?
ВЕРНЕР. Но могу ли я мыслить конструктивно, вот вопрос?
БАРБАРА. Перестань, Вернер, в десять вечера, когда мы начали этот разговор, ты соображал гораздо хуже, чем сейчас.
ВЕРНЕР. Дело в том, что я, кажется, окончательно потерял ответ на вопрос – чего я хочу? Для чего мы тут обо всем этом говорим? С десяти вечера до пяти утра, для чего, Барбара?
БАРБАРА. Для того, чтобы был достигнут положительный результат.
ВЕРНЕР. А что это за результат? Ты можешь описать этот результат в двух-трех предложениях?
БАРБАРА. Ну? Конечно, я могу, но.
ВЕРНЕР. В двух-трех словах, ладно?
БАРБАРА. Я думаю, что я смогу, Вернер, но только.
ВЕРНЕР. А то ты сейчас, как всегда, начнешь читать свою бесконечную лекцию.
БАРБАРА. Что ты говоришь, Вернер? Когда я читала тебе лекции?! Да все эти семь долбаных лет я только и делаю, что слушаю твой бесконечный, безостановочный доклад «о смысле жизни». И мне слова не удается вставить, ты сразу же перебиваешь, как только.
ВЕРНЕР. Я тебя перебиваю, Барбара?! Да тебя, когда ты включаешь свое радио, уже никакая сила не в состоянии остановить.
ВЕРНЕР. Никто не может не давать тебе говорить, Барбара, никто! Если уж ты начала говорить, ты не успокоишься и не остановишься, пока все не выскажешь, потому что.
ВЕРНЕР. Ты не можешь остановиться, Барбара, и поэтому ты не замечаешь своего собеседника. И ты понятия не имеешь.
БАРБАРА. Я не замечаю своего собеседника?! А можно подумать, что ты.
ВЕРНЕР. Ты требуешь, чтобы тебя услышали, но ты сама.
БАРБАРА. Я ничего не требую, я только хочу, чтобы меня.
ВЕРНЕР. Ты не видишь того, с кем ты разговариваешь, ты.
БАРБАРА. Я только хочу, чтобы меня не перебивали.
ВЕРНЕР. Ты слепа, Барбара, ты абсолютно слепа, и ты.
БАРБАРА. А ты глухой, Вернер, ты абсолютно глухой, хотя ты и.
БАРБАРА. Я же тебе говорю, нам не пересечь эту солнечную линию.
ВЕРНЕР. Пожалуй, что вот в этом я с тобой полностью согласен.
БАРБАРА. Ну хотя бы в чем-то у нас есть согласие.
БАРБАРА. Хоть в чем-то.
БАРБАРА. Хоть в чем-то.
ВЕРНЕР. И еще я не люблю домашних животных.
БАРБАРА. Ну можно подумать, что я их люблю, дорогой мой.
ВЕРНЕР. Я это знаю, Барбара. Поэтому я и сказал о домашних животных, потому что знаю, что ты их тоже не любишь. Как и я.
БАРБАРА. Но белого хомячка я бы могла завести.
ВЕРНЕР. Как и я, Барбара.
БАРБАРА. И потом, в один из черных дней, я бы отрезала этому хомячку голову прямо на разделочной доске, и потом сварила бы этого хомячка и сделала бы салат из мяса хомячка с листьями латука в сметане.
ВЕРНЕР. Ой, я бы с удовольствием поел такого салата.
БАРБАРА. Перестань, ты же ненавидишь латук.
ВЕРНЕР. Зато я люблю хомяков, Барбара.
Барбара смотрит на Вернера и слегка улыбается.
БАРБАРА. Танцуешь со мной фокстрот, милый?!
ВЕРНЕР. Скорее танго, дорогая.
БАРБАРА. Ну-ну, Вернер!
БАРБАРА. Отлично, Вернер, вот мы и договорились до самого главного, молодец!
ВЕРНЕР. Да, взяла бы и умерла. Вот так!
БАРБАРА. Отлично! Хочешь моей смерти, да?
ВЕРНЕР. Хочу, чтобы тебя не было. Нигде!
БАРБАРА. И тогда весь этот дом твой, да?
ВЕРНЕР. Да, Барбара, да! Приходишь домой вечером, пьяный и в волшебном настроении, а тебя нет. Нигде!
БАРБАРА. И весь дом твой!
ВЕРНЕР. Главное, что тебя нет нигде. Нигде!
ВЕРНЕР. Главное, что тебя нет, Барбара. Нигде!
ВЕРНЕР. В мою соковыжималку, Барбара, потому что тебя нет.
БАРБАРА. Ок, милый, в твою соковыжималку! Сок из блядских трусов, и ты пьешь его.
ВЕРНЕР. И тебя нет нигде!
БАРБАРА. И потом вы забираетесь внутрь нашей. извини, твоей стиральной машины, и там вас крутит, как нажравшихся полипрофена мохнатых белок, и размазывает по центрифуге, и вы превращаетесь в теплый пластилин, прилипший к жопе младенца, а младенца-то нет, Вернер! Ха-ха-ха! Младенца-то нет, мой милый! Жопа, пластилин и обдолбавшиеся белки есть, а младенца нет!
ВЕРНЕР. Главное, что нет тебя, Барбара, а все остальное меня вообще не волнует.
ВЕРНЕР. Мне главное, что тебя нет, вот и все!
БАРБАРА. А младенец стоит и ждет, пока его будущий папаша не сожрет весь этот горький вонючий шоколад!
БАРБАРА. Липкий горячий шоколад, дорогой мой!
ВЕРНЕР. Липкий горячий шоколад, Барбара?!
БАРБАРА. Да, липкий горячий шоколад, Вернер!
БАРБАРА. Да, Вернер, да!
ВЕРНЕР. Да ты просто объевшаяся говна бактерия, вот ты кто!
БАРБАРА. А ты хитрожопый бурундук!
ВЕРНЕР. А ты вонючая тьма внутри глубокой жопы мерзкого ебливого барсука!
БАРБАРА. А ты обосравшийся кабан!
ВЕРНЕР. А ты мучительный холод!
БАРБАРА. А ты улетающий вдаль детский сон!
ВЕРНЕР. А ты невыносимое стремление все стереть!
БАРБАРА. А ты опасный запах морской воды!
ВЕРНЕР. А ты море, от которого ветру всегда, всегда не по себе.
БАРБАРА. А ты полярная ночь, которая никогда не заканчивается.
БАРБАРА. А ты кровь из носа.
БАРБАРА. Ты можешь быть живым, Вернер.
ВЕРНЕР. Ты можешь умереть, Барбара.
БАРБАРА. Ты можешь поцеловать меня.
ВЕРНЕР. Ты можешь навсегда.
БАРБАРА. Ты можешь когда угодно.
ВЕРНЕР. Ты можешь все.
БАРБАРА. Главное, что ты можешь, Вернер.
ВЕРНЕР. Главное, что тебя больше нет, Барбара.
Вернер подходит к Барбаре, и они соединяются в нежном, нежном поцелуе.
Проходит почти минута. Вернер уходит вглубь кухни, к разделочному столу. Барбара идет к окну.
БАРБАРА. Нам не перейти эту солнечную линию, Вернер.
ВЕРНЕР. Я знаю, Барбара.
БАРБАРА. Чем же мы тут тогда занимаемся в пять часов утра?
ВЕРНЕР. Думаю, мы просто пытаемся как-то выжить, вот и все.
БАРБАРА. Хоть как-то выжить!
ВЕРНЕР. Ну-да, хоть как-то выжить.
БАРБАРА. А ты что, действительно хотел бы, чтобы я умерла?
ВЕРНЕР. Понимаешь, если бы тебя не было, то мне было бы проще.
БАРБАРА. Но тогда ведь и этого дома у тебя бы тоже не было.
ВЕРНЕР. Да хватит уже об этом, Барбара. Все и так ясно.
БАРБАРА. Но я есть, Вернер.
ВЕРНЕР. И в этом проблема.
БАРБАРА. А может, мне тогда нажраться ибупромина и сдохнуть?
БАРБАРА. Ну что ты несешь, Вернер? Ну для чего ты несешь всю эту херню с десяти вечера до пяти утра, для чего мы тут с тобой оба несем всю эту херню?
ВЕРНЕР. Чтобы хоть как-то жить, Барбара, чтобы хоть как-то жить.
БАРБАРА. Ну ладно, дорогой мой, с меня, пожалуй, достаточно. Я пойду спать.
ВЕРНЕР. Нет, Барбара, никуда ты не пойдешь, пока мы тут не закончим все наши дела.
БАРБАРА. Ты, что Вернер, с ума сошел? Какие дела ты собираешься тут закончить? Тебе разве еще не понятно, что нам никогда не достигнуть положительного результата, мы только все сильнее и сильнее натягиваем пружину, так что скоро она лопнет, эта пружина, и мы с тобой врежемся друг в друга, как два скоростных поезда. Я пошла спать.
Барбара идет к двери. Вернер вскакивает и встает у нее на пути.
ВЕРНЕР. Нет, Барбара, ты не уйдешь! Никто из нас не выйдет из этой кухни, пока мы тут не закончим все наши дела.
БАРБАРА. Ну чего ты от меня хочешь, Вернер?
ВЕРНЕР. Раскаяния! Признания своей вины! Мольбы о пощаде! Унижений! Хочу, чтобы ты встала на колени и просила о прощении.
БАРБАРА. Ты что, совсем ебанулся, дорогой мой!
ВЕРНЕР. Ты должна попросить у меня прощения, Барбара.
БАРБАРА. За что, Вернер?!
ВЕРНЕР. За семь лет просранной мною жизни.
ВЕРНЕР. Из-за тебя я просрал свою жизнь!
БАРБАРА. Откуда ты знаешь, что он днем спит?!
ВЕРНЕР. Что-что?! Ты с ума сошла, Барбара, при чем тут какой-то там мост?!
БАРБАРА. Это был мост в городском парке, сраный ты козел. Мост, на который мы набрели, после того как ты в первый раз объяснился мне в любви! Ты сказал: «Сердце мое сейчас не спит». Только лишь один раз, милый.
БАРБАРА. О если бы ты знал, как я ненавижу тебя, грязное ты дерьмо!
ВЕРНЕР. Вонючая дрянь! Даже на коленях тебе не вымолить у меня прощения!
БАРБАРА. Ах ты сраный говнюк! Мне просить у тебя прощения?! Да я просто сейчас убью тебя, чокнутый придурок!
Барбара бросается на Вернера и бьет его по лицу. Вернер, закрывается от ударов и, найдя подходящий момент, бьет Барбару кулаком в лицо. Барбара отлетает в сторону, но удерживается на ногах. И снова бросается на Вернера. Завязывается настоящая драка. Барбара и Вернер избивают друг друга, как бойцы в поединке боев без правил. Они избивают друг друга почти что в полной тишине, слышно только тяжелое дыхание и наносимые удары: ногами, руками, головой…
Наконец Вернер и Барбара обессиленные падают на пол.
ВЕРНЕР. Вот теперь все действительно закончено, Барбара.
БАРБАРА. Я знаю, Вернер.
ВЕРНЕР. Если бы у меня были силы, я бы прямо сейчас ушел спать.
БАРБАРА. Нет сил даже на то, чтобы спать, Вернер.
ВЕРНЕР. Но ведь должен же был быть какой-то способ, Барбара?
БАРБАРА. Какой способ, Вернер?
ВЕРНЕР. Способ перейти эту чертову солнечную линию в этом проклятом мире, где все поделено ровно на две части?
БАРБАРА. Похоже, что такого способа нет, дорогой, иначе все бы им воспользовались и перестали бы срать друг другу на головы.
ВЕРНЕР. Но я пытался не срать, честное слово, я пытался найти этот способ, Барбара.
БАРБАРА. Все пытаются, Вернер. Все только этим и занимаются с утра до ночи, но заканчиваются все эти попытки всегда одинаково – сраньем.
ВЕРНЕР. Иногда мне казалось, что я подошел к тебе уже так близко, но кто-то вставал между мною и тобой и не давал мне пройти.
БАРБАРА. Ты снова сейчас все сведешь к тому, что этим «кто-то» была я, да, милый?
ВЕРНЕР. Раньше я и правда так думал, но сегодня в одном очень важном моменте нашего разговора я вдруг ясно увидел, что этот «кто-то», который мешает мне пройти, – это и есть я сам.
БАРБАРА. Наверное, ты понял это тогда, когда представлял, как мы танцуем?
ВЕРНЕР. Нет. Тогда, когда я тащил тебя по полу, чтобы выбросить за дверь.
БАРБАРА. Все так и есть, Вернер, мы не можем пересечь эту солнечную линию, потому что мы не можем пересечь самих себя.
ВЕРНЕР. Потому что эта линия проходит у нас где-то глубоко внутри, да?
БАРБАРА. Наверное, нужно сдохнуть, чтобы она полностью исчезла.
ВЕРНЕР. Так, может, нам сдохнуть, дорогая моя?
БАРБАРА. А если потом окажется, что это не помогло, то что мы будем делать?
БАРБАРА. Типа еще у двух вонючих засранцев не получилось, так?
ВЕРНЕР. Точнее и не скажешь.
БАРБАРА. Значит, ничего не поделаешь?
ВЕРНЕР. Ничего, Барбара.
БАРБАРА. Перестать быть собой нам не удастся, а пересечь черту навстречу друг другу мы не можем, потому что для этого нам нужно было бы перестать быть собой.
БАРБАРА. Потому что мы – это только мы, да? Ты и я.
ВЕРНЕР. Мы – это только мы, Барбара, лучше и не скажешь.
БАРБАРА. Да, мы – это только мы, Вернер.
Вернер медленно поднимается на ноги. Стоит, слегка пошатываясь из стороны в сторону.
ВЕРНЕР*.* У твоей матери есть двоюродная сестра?
БАРБАРА. Есть, и даже две.
ВЕРНЕР. Как зовут одну из них?
БАРБАРА. Какую, старшую или младшую?
ВЕРНЕР. Не важно. Просто как ее зовут?
БАРБАРА. Одну из них зовут Зоя. Что ты там опять придумал, Вернер?
ВЕРНЕР. Она еще жива?
БАРБАРА. Да, она жива. Что ты там опять придумал, Вернер?
ВЕРНЕР. У моего отца был двоюродный брат, его звали Зигмунд. Правда, его уже нет в живых, но сейчас это не важно, потому что он все равно вдруг захотел прямо сейчас поговорить с этой Зоей.
БАРБАРА. Что ты придумал, Вернер?
Вернер медленно подходит к стулу возле стола и устало садится.
ВЕРНЕР. Я хочу, чтобы двоюродный брат моего отца Зигмунд прямо сейчас переговорил с двоюродной сестрой твоей матери Зоей. Привет, Зоя. Я Зигмунд. Могу я прямо сейчас переговорить с тобой?
БАРБАРА. Прямо сейчас нет, потому что я в туалете.
ВЕРНЕР. Хорошо, я подожду. Надеюсь, что это не надолго.
БАРБАРА. Не знаю, возможно, что это и надолго. Я тут, видишь ли, объелась неспелой черешни, так что вот уже почти час не могу слезть с горшка.
ВЕРНЕР. Я готов ждать, Зоя. Делай свои дела, я буду тут, рядом с дверью.
БАРБАРА. Делай свои дела, Вернер, ну надо же?!
ВЕРНЕР. Я Зигмунд, Зоя.
БАРБАРА. Ну хорошо, Зигмунд, сейчас я закончу все свои дела с этой проклятой черешней, застрявшей у меня в жопе, и приду.
Барбара медленно поднимается на ноги. Идет к столу, садится напротив Вернера.
БАРБАРА. Проклятая черешня, и зачем я только ела ее на голодный желудок?!
ВЕРНЕР. Спасибо, что согласились переговорить со мной, Зоя. Я буду краток.
БАРБАРА. Честно признаюсь, я сейчас не совсем в хорошей физической форме.
ВЕРНЕР. Не стоит извиняться, Зоя, все в порядке. Ну так вот…
БАРБАРА. Но как вы узнали, что я здесь, Зигмунд?
ВЕРНЕР. У меня с собой компас, Зоя, поэтому я просто все время шел на север, пока, наконец, не пришел к вам в туалет.
БАРБАРА. О! Да вы настоящий мужик-путешественник, Зигмунд. Всегда носите при себе компас, это так по-мужски.
БАРБАРА. Да вы просто кабан, Зигмунд.
ВЕРНЕР. Ок, пускай я кабан, Зоя. Но сейчас я хотел бы поговорить не об этом.
БАРБАРА. Не об этом?
ВЕРНЕР. Не о том, что я кабан, Зоя.
БАРБАРА. Да?! Ох, как интересно, а о чем же мы еще можем с вами поговорить, Зигмунд, если не о том, что вы кабан?
ВЕРНЕР. Я хочу поговорить с вами о вашей легкости.
БАРБАРА. В чем дело, Зигмунд?
ВЕРНЕР. Дело в том, что вы необыкновенно легки, Зоя.
БАРБАРА. Вы имеете в виду мой вес?
ВЕРНЕР. Я имею в виду ваш взгляд. Сквозь ваши глаза проступает нечто такое поистине удивительно легкое. Наверное, это потому, что там у вас внутри почти что ничего, ничего нет, и в то же самое время там у вас внутри есть все, что мне нужно.
БАРБАРА. Сейчас вы меня смущаете, Зигмунд.
ВЕРНЕР. И поэтому вы снова излучаете эту легкость. Вы верите моим словам, Зоя?
БАРБАРА. Сейчас в ваших словах столько смелости.
Вернер и Барбара встают. Стоят напротив друг друга посреди кухни.
БАРБАРА. Кто бы мог подумать, что вы такой смелый, Зигмунд?
ВЕРНЕР. Кто бы мог подумать, что в вас столько легкости, Зоя.
БАРБАРА. Вы такой смелый!
ВЕРНЕР. Вы такая легкая!
БАРБАРА. Такой смелый!
ВЕРНЕР. Такая легкая!
БАРБАРА. Уверенно стоишь на ногах и смотришь прямо в глаза.
ВЕРНЕР. Открыта ко всему.
БАРБАРА. Даришь столько силы.
ВЕРНЕР. Уважения к самому себе.
БАРБАРА. Ничего не требуешь и освобождаешь.
ВЕРНЕР. Ни от кого не зависишь.
БАРБАРА. Чувствуешь бесконечную благодарность.
ВЕРНЕР. Ни на что не надеешься.
БАРБАРА. И всегда все имеешь.
ВЕРНЕР. Чувство собственного достоинства.
БАРБАРА. И всегда добр.
ВЕРНЕР. И всегда верна.
БАРБАРА. И всегда самостоятелен.
ВЕРНЕР. И всегда свободна.
БАРБАРА. И всегда надежен.
ВЕРНЕР. А знаешь, что, Барбара?
БАРБАРА. Что, Вернер?
ВЕРНЕР. А ты ведь, дорогая моя, просто брильянт.