сколько жизней унесла чеченская война
Потери в чеченской войне (первая и вторая кампании)
Общие потери в Первой чеченской войне 1994-1996
Потери федеральных сил в первой кампании
После завершения войны в штабе группировки федеральных сил приводилась следующая статистика (13 октября 1996):
погибших — 4103
пленных/пропавших без вести/дезертиров — 1231
раненых — 19 794
Таким образом, безвозвратные потери на тот момент оценивались в 5334 человека.
Уточненные данные приведены в книге «Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование» (2001):
погибших — 5042
пропавших без вести — 510
раненых, контуженных, травмированных — 16 098
В целом безвозвратные потери федеральных сил составляют 5552 человека, в том числе 3680 военнослужащих Вооружённых Сил РФ и 1872 человека от МВД и других ведомств. При этом очень низок процент небоевых потерь: за всю войну погиб в различных происшествиях и умер от болезней всего 191 человек, то есть около 4 % от общего числа погибших (в современных военных конфликтах небоевые потери обычно составляют 10—20 % от общих).
По данным Союза комитетов солдатских матерей, в 1994—1996 годах в Чечне погибло около 14 тыс. военнослужащих.
По оценкам источников чеченских боевиков, потери федеральных сил в Первой чеченской войне составили до 80 тыс. человек убитыми.
Поименный список погибших в первой кампании можно посмотреть по ссылкам: 1 часть и 2 часть.
Потери боевиков в первой кампании
По данным федеральных сил, на 15 августа 1996 года в ходе боевых действий в Чечне безвозвратные потери чеченских боевиков (то есть возможно, что не только убитыми, но и пленными) составляли 17 391 человек.
Источники чеченских боевиков сообщают, что потери их формирований в ходе войны достигают 3800 человек погибшими. В то же время Аслан Масхадов в 2000 году упомянул о 2870 погибших боевиках в Первой чеченской войне.
Потери мирного населения в первой кампании
В январе 1996 года заместитель секретаря Совета безопасности РФ Владимир Рубанов заявил, что никакой официальной статистики жертв среди мирных жителей Чечни не существует, есть лишь оценка правозащитников — 25—30 тыс. погибших. В 1997 году, накануне подписания российско-чеченского договора, начальник Отдела демографической статистики Госкомстата РФ Борис Бруй обратился в Международный Комитет Красного Креста за оценками потерь гражданского населения Чечни. МККК перенаправил его в правозащитный центр «Мемориал». Таким образом, обнародованные впоследствии данные Госкомстата о 30—40 тыс. погибших мирных жителей в Первой чеченской войне основываются на информации российских правозащитников.
Общие потери во Второй чеченской войне 1999-2009
Потери федеральных сил во второй кампании
Вторая чеченская война изначально проводилась под лозунгом минимальных потерь, и до штурма Грозного 1999-2000 число потерь было относительно невелико. Согласно официальным данным, с 1 октября 1999 года по 23 декабря 2002 года общие потери федеральных сил (всех силовых структур) в Чечне составили 4572 человека убитыми и 15 549 ранеными. Однако, в их число не включены потери в ходе боевых действий в Дагестане (август—сентябрь 1999 года), насчитывавшие 280 человек убитыми и 987 ранеными.
Потери боевиков во второй кампании
По данным федеральной стороны, на 31 декабря 2000 года потери боевиков составляли более 10 800 человек. В июле 2002 года сообщалось о 13 517 уничтоженных боевиках. По другим же данным, на начало 2001 года было уничтожено более 15 000 боевиков.
Командование боевиков оценивало понесённые с сентября 1999 по середину апреля 2000 года (период наиболее интенсивных боевых действий) потери в 1300 погибших и 1500 раненых. В интервью, данном в 2005 году журналисту Андрею Бабицкому, Шамиль Басаев заявил о 3600 убитых со стороны боевиков за период 1999—2005 гг.
Потери мирного населения во второй кампании
По официальным российским данным, к февралю 2001 года в ходе боевых действий погибло около 1000 мирных жителей.
По оценке международной неправительственной организации «Международная амнистия» (2007), в войне погибло до 25 тысяч мирных жителей.
«Лента.ру» продолжает цикл статей о первой чеченской войне. Федеральные войска вошли в Чечню 11 декабря 1994 года — начались боевые действия, которые продлятся больше полутора лет, унесут и искалечат десятки тысяч жизней. «Лента.ру» поговорила с солдатами и офицерами, которые были в Чечне с 1994 по 1996 год, чтобы узнать, как готовился штурм новогоднего Грозного, что помешало быстрой и победоносной операции и почему они не считают завершение войны победой.
Этот текст из цикла «Ленты.ру» к 25-летней годовщине чеченской войны впервые был опубликован 11 декабря 2019 года. Теперь он публикуется повторно. Остальные тексты из цикла читайте ЗДЕСЬ
«Семьям не сообщалось, куда и зачем мы летим»
Владимир Борноволоков, бывший замначальника оперативного отдела 8-го армейского корпуса:
Можно было догадаться, что на Кавказе скоро начнется война. Проблемы были не только в Чечне, но и в Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии. Формировались группы националистов. Через Грузию им подбрасывались силы и средства. Были и такие грузинские спецотряды Мхедриони, которые уже тогда подготавливали американские специалисты. Они также забрасывались в Россию. В Чечню, в частности.
Шли разговоры об однозначном отделении Чечни от России, происходили этнические чистки, в ходе которых русских выгоняли из квартир, вынуждали уезжать, а порой и убивали.
Лев Рохлин возглавил 8-й корпус летом 1993 года. У предыдущего руководителя главная установка была на то, чтобы не происходило никаких ЧП, а Лев Яковлевич сделал акцент на боевую подготовку личного состава. В 1994-м наш корпус вообще почти не покидал полигонов. Усиленно готовили разведчиков, артиллеристов и танкистов.
В конце октября я уезжал на похороны матери в Липецк, а когда вернулся в Волгоград, то в нашей так называемой черной комнате уже начали создаваться планы под выполнение вероятных задач. Мы предполагали, что корпус будет направлен в Дагестан. Может быть, будет прикрывать границу с Чечней. О штурме Грозного, конечно, никаких предположений не было.
Сели в Махачкале. В аэропорту было темно. Нам сказали пригнуться и бежать куда-то за пределы аэродрома. Оказывается, в тот момент его эвакуировали из-за сообщения о минировании. Оттуда мы сразу отправились в Буйнакск, в 136-ю мотострелковую бригаду. Всю ночь клеили карты тех районов, куда именно мы пойдем. Оперативное управление военного округа определило, что местом сосредоточения корпуса в Дагестане должно было стать место к северо-востоку от Кизляра, окруженное чеченскими селами.
Поехали в Кизляр, чтобы осмотреться. Как позже выяснилось, по дороге мы должны были попасть в засаду, но с противником так и не встретились, так как добирались какими-то чуть ли не козьими тропами. В Кизляре разместились в военкомате. Там нам посоветовали, вопреки указанию окружного начальства, сменить район сосредоточения корпуса в целях безопасности. В итоге остановились в совхозе Тихоокеанского флота, который находился к юго-востоку от Кизляра. Осмотрели его и составили кроки (наброски) маршрутов для подразделений. А 1 декабря в Кизляр из Волгограда прибыл первый эшелон.
Дальше мы уже планировали боевые действия и продвижение по Чечне. Округ поставил корпусу задачу продвигаться на Грозный по маршруту через Хасавюрт. Мы его изучили. Начальник разведки Николай Зеленько лично по этому маршруту проехал и убедился, что наши части там уже поджидали подразделения противника. Конечно, нужно было определять другой путь. Но мы уже старались его сохранить в тайне. Рохлин даже перед самым выдвижением провел совещание с руководством Кизляра и Хасавюрта, где показал им ложную карту и попросил их обеспечить проводку колонны.
Выдвинувшиеся туда для этих целей подразделения внутренних войск были остановлены женщинами. Солдат избивали, применять силу военным было запрещено.
А наш корпус в итоге пошел к Толстой-Юрту через ногайские степи. По ночам контролировали солдат, чтобы костры не жгли, чтобы не было никаких ЧП, ведь шли с боеприпасами.
Наладили движение колонн с боеприпасами из Дагестана. Скапливали их там же, в Толстой-Юрте.
В сам Грозный мы должны были входить с востока, а пошли с северо-востока. Старались продвигаться там, где нас меньше всего ждали. Строго под прикрытием артиллерии, а не кавалерийским наскоком, как это делали другие группировки, наступавшие на столицу Чечни.
В результате, когда начались уже серьезные бои, только у нас, по сути, сохранилась связь с тылами и полноценное управление. В первых числах января, уже в городе, к нам стали прибиваться подразделения из других группировок. Нашему рохлинскому штабу было передано управление всеми силами, штурмовавшими Грозный.
«Ты что, тут войну настоящую решил устроить?»
Николай Зеленько, бывший начальник разведслужбы 8-го армейского корпуса ВС России:
У нас было взаимодействие с представителями дудаевской оппозиции. Они ходили с нашими разведгруппами в качестве проводников. Но никаких фамилий я называть не стану — многие из них до сих пор живы, поэтому не стоит.
Я прилетел в Дагестан с оперативной группой за десять дней до ввода войск в Чечню. Тогда уже все было понятно. Лично проехал посмотрел маршрут, по которому должен был продвигаться корпус. Это была моя инициатива. Нашел человека, внешне похожего на меня, у которого брат живет в Грозном. Я взял его «Ниву», созвонился с братом, чтобы тот был в курсе, и поехал один.
Только один человек знал, куда я поеду, так что никакой утечки не произошло. По дороге меня несколько раз останавливали дудаевцы: проверяли документы, расспрашивали, кто и куда. Один раз даже позвонили этому человеку в Грозный.
Я своими глазами увидел орудия, которые уже базировались во встречных селах. Нас ждали. Сама дорога представляла опасность: с одной стороны Терек течет, а с другой — горные склоны.
Когда вернулся и доложил командиру 8-го корпуса Льву Рохлину, что войска должны идти другим путем, то был сперва послан куда подальше. Тогда я сказал, что рапорт прямо сейчас напишу на увольнение, так как не хочу делить ответственность за гибель наших солдат и офицеров.
Подготовил новый маршрут, проехал его. Помню, как мы вместе с Рохлиным подошли после совещания к [министру обороны Павлу] Грачеву. Тот увидел, что я в форме десантника, спросил, где служил, а потом взял и написал на карте с новым маршрутом: «Утверждаю». Дорога проходила через ставропольские степи, и мы, в отличие от других группировок федеральных войск, не потеряли до выхода на исходные позиции возле Грозного ни одного человека.
Как выяснилось, наше высокое командование не очень заботилось о конспирации. Помню, замкомандующего военным округом генерал-лейтенант [Сергей] Тодоров собрал все оперативные группы и пригласил гаишников местных, чтобы они сопровождали колонны. Я тогда поругался с ним. Зачем, говорю, нам гаишники? Через два часа все маршруты будут у Дудаева! Он мне кричал в ответ: «Я тебя отстраняю! Я тебя выгоняю! Уволю из армии!»
Я не знаю, почему другие корпуса не подошли к изучению маршрутов столь же пристально. А что я мог сделать? Доложил в разведуправление об увиденном в республике. Все рассказал и показал. Попросил детальную карту Грозного со схемами подземных коммуникаций, но не оказалось такой у разведуправления, представляете?
Никто нам сверху никак не помогал. Никакого взаимодействия между подразделениями налажено не было. Военачальники разных уровней не придавали большого значения всей этой операции. Думали, сейчас войска зайдут, и там, в Чечне, все испугаются. Руки вверх поднимут — и все. Не было даже достаточного запаса боеприпасов. Рассчитывали на какую-то кратковременную прогулку.
Сейчас уже все знают высказывание Грачева о готовности навести порядок в Чечне одним парашютно-десантным полком. Теперь кажется, что этим легкомысленным заявлением нельзя охарактеризовать всю подготовку к операции, мол, «не перегибайте». Но, похоже, все так и было. Как сформулировал проблему министр, так подчиненные к этой проблеме и относились. Рохлина тогда гнобили за то, что он боеприпасов завез несколько эшелонов: «Ты что, тут войну настоящую решил устроить?» А потом, в Чечне, из других группировок к нам приходили за патронами.
А тут Рохлин решил привести корпус в боевое состояние. За полгода до декабря. О Чечне еще разговора не было, но ощущение, что-то будет на Кавказе, возникало. Убрал я замполита батальона, еще пару человек. И начали по-настоящему заниматься чем положено. В результате и разведчики, и весь корпус показали себя в бою более чем достойно. Хотя ветеранов Афгана и участников других вооруженных конфликтов у нас почти не было.
Настоящие проблемы с личным составом у нас начались потом, когда на место погибших и раненых стали присылать кого попало. Лишь бы отчитаться, что прислали. Вообще, корпус — это все же звучит громко. В Чечню под началом Рохлина зашло меньше двух полнокровных полков — около двух тысяч человек. Плюс группировка артиллерии. Техники не хватало. У нас танковый батальон составлял всего шесть или семь танков. Усиливали мы его уже броней, добытой в Толстой-Юрте. А разведбат заходил в Чечню вообще на «уралах».
Первый бой у нас произошел 20 декабря. Наши разведчики должны были захватить мост, по которому затем в семь утра планировал пройти парашютно-десантный полк в сторону Грозного. Я поехал с ними. Задачу выполнили. Стали ждать десантников. В семь часов их нет, в восемь — тоже. А боевиков было много. Они стали долбить по нам.
Появились первые раненые, а приказ был артиллерией не отвечать. Там два танка было у нас. Я приказал прямой наводкой завалить два ближайших дома, из которых по нам стреляли из оборудованных пулеметных гнезд. Ненадолго стало чуть легче дышать.
Однако полка ВДВ все еще не было. Десять утра. Мы все еще под огнем. Передал командование замкомдиву, а сам взял группу и решили обойти с тыла тех, кто по нам лупил. Только начали спускаться к броду, как автоматной очередью мне прострелило ногу. Из боя я вышел. Попал в госпиталь.
А полк в результате подошел только через двое или трое суток.
«Приставляют к затылкам пистолеты и стреляют»
Дмитрий, (имя изменено по просьбе героя) Москва:
В тот период моей жизни мы с семьей спешно покидали нашу родину — республику Узбекистан. Происходил распад Советского Союза, в острую фазу вошли межнациональные конфликты, когда узбеки пытались гнать оттуда все другие национальности — в том числе, если знаете, в Фергане случилась резня из-за десантной дивизии, которая стояла там. Случился конфликт, убили нескольких десантников, а им дать отпор не разрешили.
Все это докатилось и до Ташкента, где мы жили. В 1994 году я в возрасте 17 лет был вынужден уехать в Россию. Отношения с местным населением тоже не сложились — ведь мы были чужими для них. Приехали мы — два молодых человека и наш отец. Вы понимаете, что такое вынужденные переселенцы, — это максимум сумка. Ни телевизора, ничего. Я в первый раз услышал о том, что в Чечне происходит, от парня, который приехал оттуда после прохождения службы, — он там служил в подразделении специального назначения. Говорить без слез об этом он не мог. Потом у нас появился простенький телевизор, но то, что по нему говорили, не совпадало с тем, что там действительно происходило.
По телевизору говорили о «восстановлении конституционного порядка», а потом показывали съемки, насколько я понимаю, даже не того периода, а более раннего, когда люди выходили на митинг, против чего-то протестовали, требовали. Я так понимаю, это был примерно период выборов Джохара Дудаева. Они показывали только то, что было выгодно российской пропаганде — оппозицию, что она чем-то недовольна.
Когда начали официально вводить войска, я как раз должен был туда призваться, но у меня не было ни гражданства, ни регистрации — все это появилось спустя лет десять только. В итоге я был все же призван — без гражданства, без регистрации — для «восстановления» этого самого «конституционного строя» в Чеченской республике.
На новогодний штурм Грозного я не попал, хотя по возрасту должен был быть там. Но наши военкоматы несколько побоялись только что приехавшего человека захомутать и отправить. Они сделали это позже, спустя четыре месяца.
Ничего я и тогда не знал. Вы представляете бойца, находящегося в армии, за войсковым забором — какие газеты, какой телевизор? Телевизор на тот момент покупало себе само подразделение. Когда мы только прибыли, я был в учебной части, к нам пришел командир и сказал: «Вы хотите телевизор смотреть — вечером, в личное время? — Да, хотим! — Так его надо купить! Поэтому пока вы не накопите на телевизор всем отделением, телевизора у вас не будет». Как выяснилось, ровно за день до нашего прибытия телевизор, который стоял в части и был куплен предыдущим призывом, командир увез к себе домой.
В общем, приехали мы в Чечню в феврале 1996 года. Если бы не подготовка, которой нас подвергли в Комгароне и частично по местам службы (я за этот период сменил три воинских части), то, возможно, я бы с вами не разговаривал сейчас.
Мы дислоцировались в Грозном, 15-й военный городок. Как мы потом восстановили хронологию событий, начавшийся штурм плавно перемещался от Грозного к горным районам. Их [боевиков] выдавили в сторону Самашек — Бамута. За перевалом Комгарона, где нас готовили, были слышны залпы орудий. В тот момент брали штурмом Бамут и Самашки. Наш командир, который бывал там не в одной командировке, говорил нам: «Слышите эти залпы? Не будете делать то, что я вам говорю, вы все останетесь там».
В Грозном была обстановка напряженная. Местные жители буквально ненавидели российские войска. Рассказы о том, что они хотели мира, мягко скажем, — это абсолютная неправда. Они всячески пытались, как только могли, навредить федеральным войскам. У нас было несколько прецедентов, когда убивали наших бойцов, которые выезжали в город не для участия в боевых действиях.
«Не сделай мы это, сначала отвалилась бы Чечня, следом — Дагестан»
Игорь Ряполов, на момент первой чеченской — старший лейтенант, 22-я бригада ГРУ:
Это был январь 1995 года. До того, как нас туда отправили, нам было известно, что ситуация там достаточно сложная, местность полностью криминализированная. Раньше туда мотались так называемые «отпускники» — танкисты, скажем, другие узкие специалисты. Ввод войск, как я считаю, был обоснованным и оправданным. Конечно, поначалу у многих были шапкозакидательские настроения, но, скажем, я, будучи командиром взвода, понимал, что война будет долгой и серьезной. У меня за плечами была срочная служба в Афганистане, и я примерно знал, куда мы едем.
Мы дислоцировались сначала в Грозном, а потом в Ханкале. Местные на нас реагировали, мягко говоря, не очень хорошо, но там и русское население было, и те, конечно, были всецело за нас. Приходилось и подкармливать, и защищать, и помогать выйти.
Вообще, конечно, Грозный производил удручающее впечатление, весь заваленный трупами. Причем их никто не убирал. Разбитый город — у меня было ощущение какого-то Сталинграда. Не больше, не меньше. Море разрушенных зданий, куча неубранных убитых и с той, и с другой стороны. Ужаса я не испытывал, но у срочников, так скажем, сразу пыл поубавился. Они поняли, что это совсем не игрушки.
Когда мы вошли в Грозный, основной накал штурма уже стих. Там шла неспешная войсковая зачистка. Мы приехали и сменили роту, которая была там с самого начала. Вошли 15 января, и парни говорили нам: «У нас 46-е декабря, мы Новый год не отмечали!» С одной стороны, они были достаточно подавлены — когда из подразделения выбивают более 50 процентов, это на радостный настрой не сильно выводит. Там достаточно сложная была обстановка, и, в принципе, всех, кто участвовал в основном штурме, заменили по мере возможности. Проводили ротацию личного состава, выводили тех, кто хапнул горя.
Уличных боев при нас не было, были отдельные очаги сопротивления — снайперы, пулеметчики. Ну и разведка по тылам. Разведку часто и не по назначению использовали. По-всякому бывало. У нас была 22-я бригада ГРУ, мы занимались выявлением огневых точек и по возможности их подавлением. И общая обстановка — несколькими группами выходили в тылы по подвалам и там непосредственно выполняли задачи. В Грозном была достаточно разветвленная сеть подземных коммуникаций, которая позволяла как той стороне, так и нам более-менее передвигаться по городу.
Случались разные ситуации. Попыток к дезертирству, по крайней мере, у нас в подразделении не было. Но очень сильно нас доставали из Комитета солдатских матерей. Женщины приезжали туда и пытались забирать из действующей части своих сыновей. Зачастую ребята сами просто отказывались уезжать с ними. Они пытались объяснить: «Я никуда не уеду!» Мы им говорили: почему к чеченцам не бегают, а вы приехали его забирать? Он мужчина, это его долг!
Хотя особых проблем со срочниками не было. Были необученные, слабо обученные. Бывало, в ступор впадали — ведь ситуация сложная, стрессовая, но потом все приходили в норму.
Если говорить о местном мирном населении — его как такового и не было. Все, кто хотел жить более-менее мирно, уже покинули республику. Там оставались либо люди, которые не могли выехать, либо убежденные сопротивленцы. Даже женщины-снайперы попадались. Например, была ситуация: выяснили, откуда примерно стреляют, вычислили дом, где жили несколько семей, и нашли винтовку в ванне под замоченным женским бельем. Моего солдата в конце мая — начале июня 1995 года на рынке 15-летняя девочка заколола спицей. Просто ткнула под мышку, через бронежилет. Проходила мимо. Толпа. Ткнула, ушла, и человек падает. Вот такое мирное население там было. В Ханкале, где мы потом дислоцировались, было поспокойнее.
Боевики говорили одно: «Это наша земля, уходите отсюда». Больше никаких других мотивов у них не было. Мы с ними общались, конечно. Были ситуации, когда им своих раненых нужно было вытащить, и те нагло по связи выходили на контакт. Полчаса — перемирие, они забирают своих, мы — своих. Все люди, все человеки, все понимают, что это и чем может кончиться.
Генералы, которые были там, входили в положение, понимали все эти ситуации. А те, кто с комиссией приезжал. Как у нас говорил командир бригады: «Приехала комиссия, все в берцах, касках и бронежилетах, а вы хоть в трусах воюйте, хоть в чем еще удобно». Война — войной, а маневры — маневрами.
Теоретически, конечно, все это можно было сделать по-другому. Но помешало то, что не смогли нормально спланировать войсковую операцию и, соответственно, понесли большие потери. Мирным путем там все вряд ли можно было урегулировать, а в военном отношении надо было просто лучше планировать. Во вторую кампанию такого не наблюдалось, там уже работали более слаженно, продуманно. Первую чеченскую я оттарабанил до конца, до 1996 года, а на вторую попал в 1999-м.
Хасавюртовские соглашения мы действительно восприняли как предательство. Месяц-другой — и все это реально можно было закрыть, как во вторую кампанию. Если первая война была вялотекущей, то тут боевиков реально выгнали в короткие сроки навсегда. Им деваться было некуда — их выбили практически со всех направлений. Граница с Грузией была закрыта, и нам оставалось либо брать их в плен, либо добивать. А тогда [в 1996-м] нас просто увели приказом. Возмущения на этот счет и среди солдат, и среди офицеров, и среди генералов было достаточно много. Все понимали, что это как если бы во время Второй мировой Жукову сказали не входить в Берлин, так как мы договорились с Гитлером.
Сейчас многие говорят, мол, эта война была бессмысленной. Но не сделай мы это, сначала отвалилась бы Чечня, следом — Дагестан. Посмотрите сами — их три года не трогали и, в принципе, они вернулись к тому же, когда началась вторая кампания. Государства там как такового не получилось. По такой логике можно дать независимость любому колхозу — он съест сам себя и начнет есть соседей.
Конфликты между РФ и Чеченской Республикой в 1994-1996/1999-2009 годы
Вооруженный конфликт в 1994-1996 годах (первая чеченская война)
Осенью 1991 года в условиях начавшегося распада СССР руководство ЧР заявило о государственном суверенитете республики и выходе ее из состава СССР и РСФСР. Органы советской власти на территории ЧР распускались, действие законов РФ отменялось. Началось формирование вооруженных сил Чечни во главе с верховным главнокомандующим президентом ЧР Джохаром Дудаевым. Сооружались рубежи обороны в Грозном, а также базы для ведения диверсионной войны в горных районах.
Режим Дудаева располагал, по расчетам Министерства обороны, 11-12 тыс человек (по данным МВД, до 15 тыс) регулярных войск и 30-40 тыс человек вооруженного ополчения, из них 5 тыс составляли наемники из Афганистана, Ирана, Иордании, республик Северного Кавказа и др.
9 декабря 1994 года Президентом РФ Борисом Ельциным был подписан Указ № 2166 «О мерах по пресечению деятельности незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской республики и в зоне осетино ингушского конфликта». В тот же день Правительством РФ было принято Постановление № 1360, предусматривавшее разоружение этих формирований силовыми методами.
(Военная энциклопедия. Москва. В 8 томах 2004 г.)
На дальнейший ход событий крайне отрицательно повлиял неуспех восточной и западной группировок войск, поставленную задачу не удалось выполнить и внутренним войскам МВД.
Ведя упорные бои, федеральные войска взяли Грозный к 6 февраля 1995 года. После взятия Грозного войска приступили к уничтожению незаконных вооруженных формирований в других населенных пунктах и в горных районах Чечни.
С 28 апреля по 12 мая 1995 года согласно Указу Президента РФ осуществлялся мораторий на применение вооруженной силы в Чечне.
Незаконные вооруженные формирования (НВФ), используя начавшийся переговорный процесс, осуществляли передислокацию части сил из горных районов к местам расположения российских войск, формировали новые группы боевиков, обстреливали блокпосты и позиции федеральных сил, организовали небывалые по масштабам террористические акты в Буденновске (июнь 1995), Кизляре и Первомайском (январь 1996).
6 августа 1996 года федеральные войска после тяжелых оборонительных боев, понеся большие потери, оставили Грозный. НВФ вступили также в Аргун, Гудермес и Шали.
31 августа 1996 года в Хасавюрте были подписаны соглашения о прекращении боевых действий, положившие конец первой чеченской войне. После заключения соглашения войска в предельно сжатые сроки с 21 сентября по 31 декабря 1996 года были выведены с территории Чечни.
12 мая 1997 года был заключен Договор о мире и принципах взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой Ичкерия.
Контртеррористическая операция в Чечне в 1999 2009 годах (вторая чеченская война)
Учитывая неспособность Масхадова контролировать ситуацию в Чечне, российским руководством было принято решение о проведении военной операции по уничтожению боевиков на территории Чечни. 18 сентября границы Чечни были блокированы российскими войсками. 23 сентября Президент РФ издал Указ «О мерах по повышению эффективности контртеррористических операций на территории Северо-Кавказского региона Российской Федерации», предусматривающий создание Объединенной группировки войск (сил) на Северном Кавказе для проведения КТО.
25-27 февраля 2000 года подразделения «Запада» блокировали Харсеной, а группировка «Восток» закрыла боевиков в районе Улус-Керт, Дачу-Борзой, Ярышмарды. 2 марта Улус-Керт был освобожден.
Во время проведения КТО в Чечне в 2002 году в Москве был совершен захват заложников в Театральном центре на Дубровке. В 2004 году был совершен захват заложников в школе номер 1 города Беслана в Северной Осетии.
К началу 2005 года, после уничтожения Масхадова, Хаттаба, Бараева, Абу аль-Валида и многих других полевых командиров, интенсивность диверсионно-террористической деятельности боевиков значительно снизилась. Единственная масштабная операция боевиков (рейд на Кабардино-Балкарию 13 октября 2005 года) завершилась провалом.
С полуночи 16 апреля 2009 года Национальный антитеррористический комитет (НАК) России по поручению президента Дмитрия Медведева отменил режим КТО на территории Чеченской Республики.
Материал подготовлен на основе информации из открытых источников