схиигумен мелхиседек псково печерский биография
LiveInternetLiveInternet
—Метки
—Рубрики
—Музыка
—Стена
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Статистика
ОТЕЦ ИОАНН (КРЕСТЬЯНКИН)Игумен Мелхиседек (Артюхин)
 |
Добрый день, дорогие друзья. В сегодняшней воскресной беседе я бы хотел поделиться с вами воспоминаниями о праведнике нашего времени, о почившем старце всероссийском, о монахе, который подвизался в Псково-Печерском монастыре, о приснопамятном архимандрите Иоанне (Крестьянкине), который почил 5 марта 2006 года. Его называли «всероссийским духовником», его называли «Пасхальным батюшкой». Господь сподобил меня общаться с ним лично, бывать в Псково-Печерском монастыре и решать сложные духовные вопросы с ним в его келье и получать от него ответы в начале своего монашеского пути.
Сейчас вышли книги, рассказывающие о жизни отца Иоанна. Замечательная книга «Память сердца», написанная близким ему человеком, который всю жизнь был рядом с отцом Иоанном, рабой Божией Татьяной Смирновой. И другая книга, которая называется «Светлый старец. Отец Иоанн (Крестьянкин)». И вот под впечатлением этих книг, этих воспоминаний благодарных людей об отце Иоанне я бы хотел тоже поделиться с вами своими конкретными воспоминаниями и случаями для духовной пользы и назидания.
Я в 1989 году впервые встретился с отцом Иоанном. Приехал в Псково-Печерский монастырь и задавал ему конкретные вопросы о духовной жизни. Был такой вопрос: в какой мере мы должны сочетать в своей жизни духовную жизнь и послушание? Жизнь, послушание в монастыре или трудовую свою жизнь, как например миряне, – как им соотносить жизнь мирскую и жизнь духовную, какова должна быть их мера и взаимосвязь? И он рассказал образно, через притчу, какой должна быть наша жизнь.
Он сказал: «Вы знаете, однажды в России до революции был такой аттракцион: на ярмарку часто приезжал цирк, и в этом цирке были разные представления. И вот одно представление, один аттракцион назывался следующим образом: «Живой Петр I за 20 копеек». Была устроена палатка, в палатке была устроена огромная подзорная труба, заходил человек, и он начинал смотреть в эту подзорную трубу, чтобы увидеть живого Петра I. Обслуживающий персонал говорил: «Ну, настраивайте». Он настраивал. «Еще сильнее настраивайте». Он еще сильнее настраивал. И тогда, когда уже ничего не получалось, у него спрашивали: «Ну, что? Видишь?» – «Нет, ничего не вижу». И тогда ему говорили: «Ну, надо же! Чего захотел – живого Петра I увидеть за 20 копеек!». И вот на этом заканчивался аттракцион».
Может быть, конечно, этот вымышленный пример, но батюшка дальше растолковал и показал, что это означает. Он говорит: «Вот так и мы в нашей жизни – порой за 20 рублей или 20 копеек хотим увидеть живого Христа. Нет. Надо подвизаться, надо трудиться, надо жить напряженной духовной жизнью, потому что человек что посеет, то и пожнет: сеющий скудно – скудно и пожнет, сеющий щедро – щедро и пожнет».
И ответ отца Иоанна был созвучен с ответом, который есть в одном из наших Патериков. Когда один старец со своими учениками шел мимо засеянного поля, он увидел человека, который жнет на этом поле. Он подошел к нему и сказал: «Дай мне от твоей жатвы». И тогда этот крестьянин, обращаясь к старцу, говорит: «Авва, а ты что-нибудь сеял на этом поле, чтобы пожать?». – «Нет. Ничего не сеял». – «А если ты ничего не сеял, как же ты хочешь что-то с него пожать?». Старец отошел от него, и ученики отошли в смущении, пришли в свою обитель и задали вопрос своему учителю: «Скажи нам, а зачем ты спрашивал у него про жатву?». И тогда он сказал им: «Я это спросил ради вас. Чтобы вы увидели, что если вы в мирском ничего не посеяли, то вы ничего и не пожнете, а тем более и в жизни духовной». Если человек не будет подвизаться, не будет трудиться, не будет молиться, не будет любить храм, церковь, домашнее правило, келейную молитву, то вряд ли такой человек что-нибудь в своей жизни и пожнет.
Я ему однажды задал еще вопрос. Я был тогда в тот период времени экономом в Оптиной пустыни, и тогда только-только начинал восстанавливаться монастырь, а времена были – только что наступила оттепель, только-только начали говорить о вере после тысячелетия Крещения Руси, и нам даже не верилось, что вдруг можно всё восстанавливать, строить. Надолго ли это? Вот сейчас, когда мы это всё слышим, нам кажется это странным, а для нас. Мы пережили время атеистического безбожия.
Я ему задал такой вопрос: «Отец, а стоит ли вот сейчас всецело, с полной отдачей заниматься восстановлением порушенных святынь, монастыря? Не вернутся ли те времена опять? Может быть, заниматься только молитвой и так что-нибудь по мере сил делать, восстанавливая монастырь и храмы?». И тогда он сказал: «Вы знаете, мы должны восстанавливать храмы Божии, потому что их нам передали, в наши руки, и нас не поймут, если мы не будем их восстанавливать».
«И мы еще должны явить миру, – сказал он, – красоту православного духа через храмы, через фрески, через иконы, через святые мощи. Потому что порой людей внешних сначала поражает красота богослужения, красота храма, красота внутреннего его наполнения. Человек, может быть, еще не знает ни песнопений, ни Евангелия, ни церковнославянского языка, ни богослужебных текстов, но он уже душой чувствует, что это иное пространство, иное время, иная обстановка. Как о наших храмах говорят – это небо на земле».
В нашей святой обители, Оптиной пустыни, был послушником будущий митрополит Трифон (Туркестанов). И вот на его могильной плите, которая находится на Введенском кладбище у нас в Москве, есть такая надпись: «Дети, любите храм Божий. Храм Божий – небо на земле». Когда восстанавливалась Оптина пустынь, то, начиная с 1988 года, в нее начало приезжать очень много людей разного звания, сословия, разного положения и политического, и экономического. И мне часто приходилось встречать эти группы и делегации высокопоставленных чиновников, и я порой терялся: не знал, кто из них кто – кто такой мэр, кто такой председатель облисполкома, что такое верхняя палата, что такое нижняя палата, кто такой министр, а кто, так сказать, какой-то секретарь. Тогда было сложно в этом разобраться, потому что до этого у меня была семинария, была монастырская жизнь, и вдруг стало необходимо общаться со светскими людьми, которые рассказывали о каких-то политических событиях, о каких-то новостях, о которых у меня не имелось ни малейшего представления.
И я задал батюшке такой вопрос: «Отец Иоанн, вот мне по моему послушанию и по моему положению в монастыре – можно ли интересоваться какими-то новостями, благодаря средствам массовой информации, чтобы можно было общаться с этими людьми на их языке, и как-то понимая происходящую политическую и экономическую обстановку в стране?»
И тогда он мне ответил опять же образно, историей. Он говорит: «Вы знаете, батюшка, у нас в церкви был один знаменитый митрополит, который занимался общественной деятельностью и представлял нашу Православную Церковь за рубежом на разных конференциях, симпозиумах и прочих общественных встречах. И вот однажды он был на какой-то конференции, посвященной борьбе за справедливость, борьбе за мир во всем мире. Он представлял нашу Русскую Православную Церковь. Конференция прошла очень удачно, и после нее был дан званый обед. И вот после этого обеда, вернее, во время этого обеда им представили на трапезе 27 блюд – и вот до последнего блюда дошел только наш знаменитый митрополит.А почему? А потому, что когда подавались одни блюда, первые, вторые, третьи, то люди, еще не знавшие обстановки, налетели на первые блюда, которые подавались, а на последние, и даже на средние, у многих уже не хватило места в животе. А наш митрополит от каждого блюда вкушал понемножку и так дошел до последнего блюда».
И вот так отец Иоанн образно, через историю, через эту притчу показал, что не надо с такими подробностями, может быть, вникать в происходящую обстановку, но и священнослужителю, и человеку, который поставлен во главе или прихода, или обители, или церковной организации, конечно, надо разбираться в той обстановке, в которой мы живем.
Однажды я у него спросил и задал ему следующий вопрос: «Батюшка, Вы знаете, многие люди говорят, что сейчас сложное время, тяжелое положение, что у нас какая-то напряженная и тяжелая религиозная обстановка? И что, в общем-то, многие люди живут не Пасхальным духом, а некоторым духом уныния и пессимизма даже в религиозной жизни?». И тогда отец Иоанн сказал: «Вы знаете, я считаю, что у нас сейчас такая обстановка в церковной жизни (это был где-то 1990-91 год) – у нас сейчас открываются семинарии, академии, издается столько духовной литературы. У нас сейчас такая свобода в Церкви, которой не было никогда во все времена существования Русской Православной Церкви – ни до Священного Синода, ни при Священном Синоде, ни после него. Мы, можно сказать, купаемся в благодати».
Сказал ему про Москву: многие говорят, что Москва стала каким-то Вавилоном. И тогда он говорит: «Какой же это Вавилон, когда Москву называли «сорок сороков», и сейчас сколько в ней храмов, сколько открытых монастырей, сколько святынь, мощей и чудотворных икон – разве можно Москву с ее святынями называть «вторым Вавилоном»? Нет. По духу, это можно сказать второй Иерусалим».
Вот такой был духовный взгляд на нашу с вами духовную и религиозную жизнь. Он говорил: «Мы с вами сейчас купаемся в благодати. Потому что, если раньше человек должен был для диссертации написать какую-либо работу научную о церковной жизни, то сейчас, я думаю, что если он только перечислит наименования книг, которые сейчас издаются, хотя бы в общих чертах – ему уже только за это можно давать степень кандидата богословия». Если он перечислит только их наименования – книг, которых на тот момент было несколько тысяч.
Еще и такой вопрос я задал однажды отцу Иоанну: «Батюшка, скажите, как сочетать свое послушание: без конца с утра до вечера попечение о стройке, о восстановлении монастыря – суета сует в течение всего дня?». Я думаю, что такой же вопрос мог бы задать любой человек, с утра до ночи работающий, в заботах о прокормлении своей собственной семьи. И в общем-то, для молитвы, для духовной жизни выкраиваются какие-то минуты – или субботний и воскресный день.
И на это отец Иоанн ответил следующее: «Вы знаете, батюшка, наша жизнь должна быть похожа на торт «Наполеон» – тесто, крем, тесто, крем, а сверху пудра. Если наш торт будет состоять только из одного теста, то он будет невкусный. Если он будет состоять только из одного крема, то он будет слишком приторный. А если тесто будет слоями перемежаться с кремом – тесто-крем, тесто-крем, тесто-крем, а сверху пудра – тогда такой пирог будет сладкий. Тесто – это наши труды, это наши мирские попечения. Если вся наша жизнь будет состоять только из них, то такая жизнь будет несладкой. Если у нас будет только один крем, то есть только одна молитва с утра до ночи, что в нашей жизни фактически невозможно, то это тоже будет неправильно, да и не получится. А у нас всё должно быть гармонично и размеренно – наши труды должны переплетаться с молитвами. Причем не обязательно с продолжительными – можно с совсем краткими: «Господи, благослови. Господи, помоги. Господи, благодарю». «Отче наш». Молитва Иисусова. И так наши труды, перемежаясь и переплетаясь с молитвами – это и будет сладкий пирог для Христа».
Я спросил: «А что же такое пудра?». – «А пудра – это смирение. Потому что если труды и молитва будут без смирения, тогда, как говорили оптинские старцы, есть смирение – всё есть, а нет смирения – ничего нет».
И когда я говорил ему про сложные отношения среди людей, или среди собратий, или про тех духовных чад, которые тоже в семье испытывают какие-то проблемы из-за непонимания, или неуступчивости, или несговорчивости, он сказал: «Да, действительно, сейчас в наше время два слова стали как неподъемные и стопудовые гири». Я спросил у него: «Батюшка, а какие же это слова?». – «Это слова «простите» и «благословите», – он говорит. – Чего стоит, какая проблема и какой труд состоит в том, чтобы поднять трубку телефона и позвонить наместнику, и испросить благословения на то или другое дело – все поступают по своеволию, и все поступают самочинно».
А старец Амвросий Оптинский говорил: «Своя воля и учит, и мучит. Сначала помучит, потом чему-нибудь научит». И Авва Дорофей говорил, что словом «прости» упраздняются все козни дьявола. И поэтому нам бы почаще эти слова «простите» и «благословите» в своей повседневной жизни между братьями и сестрами, между родными и близкими в своей семье эти слова от души, с умом и с сознанием произносить. Если за этими словами будут следовать и дела, то многие проблемы могут быть в духовной жизни разрешены наилучшим, добрым и святым образом.
В разговоре с отцом Иоанном я однажды спросил у него относительно устава, потому что каждые службы и каждые требы в уставе и в требнике расписаны по полной программе, а когда они сочетаются все вместе. Вот какова мера этого соблюдения устава в нашей современной жизни и в наших обстоятельствах? И тогда он сказал: «Вы знаете, когда меня в 1945 году рукоположили в храме Рождества Христова, что в Измайлове, и я был молодым и начинающим священником, то на первой неделе получилось так, что отец настоятель заболел и должен был прийти только на воскресную всенощную. И я в субботу отслужил литургию, потом молебен, потом панихиду, потом покрестил, потом кого-то пособоровал. И так всё это совершил по полной программе, буква в букву, как было написано в требнике, и как был написано в уставе. И когда я зашел в алтарь, чтобы немножко передохнуть и присесть, вдруг увидел, что в алтарь зашел отец настоятель. И тогда он удивился, и глядя на меня, говорит: «Отец Иоанн, а ты уже здесь?» – «Да. Я уже здесь. Я еще и не уходил». И когда мы посмотрели на часы, то часы показывали без пятнадцати пять вечера, то есть, уже начиналось всенощное бдение. И вот так я с утра до вечера всё отслужил по полной программе, но потом у меня ко всенощной почти отваливались ноги. И вот так, – говорит он, – надо всё относительно устава соблюдать соразмерно и по обстоятельствам. Когда есть возможность, мы совершаем отдельные требы по полному уставу и по полной программе. Но когда всё это одно за одним, и когда один священник, конечно же, всё это надо делать по силам, и соразмерно же и с силами прихожан, и той духовной обстановкой, которая сложилась на приходе, потому что всё, как нам сказали святые отцы – всё красит мера».
И когда мы после похорон, которые были 7 марта 2006 года, возвращались обратно в Москву, мы ехали с одним священником. Я спросил у него: «Батюшка, а у тебя есть какие-то личные воспоминания об отце Иоанне?». И он сказал: «Да. Редко была возможность ездить к отцу Иоанну, где-то приблизительно раз в год во время отпуска. И я у него спросил: «Батюшка, но ведь не всегда бывает возможность у вас конкретно спросить благословения в той или иной затруднительной ситуации. Вот когда нет такой возможности с Вами пообщаться и у Вас спросить – с кем Вы благословите советоваться в тяжелых жизненных духовных ситуациях?». И он сказал мне: «Знаете, батюшка, советуйтесь с тремя: с вашим умом, с вашей душой и с вашей совестью. И вот когда они все будут согласны, тогда так и поступите, как они Вам подскажут. Конечно, перед этим благословясь у Господа»».
Вот так и мы, дорогие браться и сестры, в своей жизни по возможности должны найти духовника, того священника, с которым бы мы решали свои духовные проблемы. И все святые отцы говорят – кто с молитвой и со смирением поищет, тот обязательно найдет. Была бы только искренняя вера, доверие и послушание своему приходскому священнику, который со временем может стать духовником, может стать духовным руководителем по жизни. Так же как и участковый врач помогает человеку выбираться и поправляться в своем болезненном физическом состоянии, вот такова роль и духовника в жизни – помогать человеку находить Христа, помогать человеку жить евангельскими заповедями.
И поэтому вам, дорогие братья и сестры, от всей души советую в своей жизни обязательно, и может быть в ближайшее время, если будет такая возможность, приобрести книги об отце Иоанне, особенно его письма, его жизнеописание.
И я думаю, что за его святые молитвы светлый образ отца Иоанна, его советы и наставления безусловно помогут нам разобраться в тяжелых моментах нашей с вами духовной жизни, помогут нам найти ответы на те многочисленные вопросы, которые встречаются на нашем с вами духовном жизненном пути. Потому что его жизнь, его духовный опыт был проверен многим трудом, многими святыми отцами, многотрудной монашеской и священнической молитвенной жизнью. И за молитвы отца Иоанна, благодаря его светлой памяти, его духовному опыту, надеемся, что и мы найдем правильный и верный путь к исполнению святых Христовых заповедей.
Александро-Невский храм
приходской сайт
«Cхиигумен Мелхиседек»
Рассказ архимандрита Тихона «Cхиигумен Мелхиседек» читает актер Дмитрий Дюжев.
Два года я ежедневно после своих послушаний читал Неусыпаемую Псалтирь. Это такая особая традиция, когда в монастыре не прекращают молитву ни днем ни ночью, попеременно читая Псалтирь, а потом, по особым помянникам поминают множество людей о здравии и о упокоении. Моя череда приходилась на поздний вечер — с одиннадцати часов до полуночи. На смену мне приходил схиигумен Мелхиседек. Он продолжал чтение Псалтири до двух часов ночи.
Схиигумен Мелхиседек и послушник Георгий Гашев.
Фото: архимандрит Тихон (Шевкунов)
Отец Мелхиседек был удивительный и таинственный подвижник. Кроме как на службах, его почти не было видно в монастыре. На братской трапезе он появлялся только по праздникам. Но и за столом сидел, склонив голову под схимническим куколем, и почти ни к чему не притрагивался. Великая схима в Русской Церкви — это высшая степень отречения от мира. Принимая схимнический постриг, монах оставляет все прочие послушания, кроме молитвы. Ему, как и при монашеском постриге, вновь меняют имя. Епископы-схимники складывают с себя управление епархией, монахи-священники освобождаются ото всех обязанностей, кроме служения литургии и духовничества. Отец Мелхиседек появлялся под сводами небольшого и слабо освященного Лазаревского храма, где читали Неусыпаемую Псалтирь, всегда за минуту до того, как часы на монастырской колокольне должны были пробить двенадцать. У царских врат он медленно клал три земных поклона и ждал, когда я подойду. Преподав мне благословение, он знаком отсылал меня, чтобы в одиночестве приступить к молитве. За целый год он не сказал мне ни слова. В древнем монашеском Патерике рассказывается: «Три монаха имели обыкновение ежегодно приходить к авве Антонию Великому. Двое из них вели с ним душеспасительные беседы, а третий всегда молчал и ни о чем не спрашивал. После долгого времени авва Антоний спросил у него: “Вот ты сколько времени ходишь сюда и почему никогда ни о чем не спрашиваешь?” Монах отвечал ему: “Для меня, отец, довольно и смотреть на тебя”». К тому времени я тоже понимал, как необычайно мне посчастливилось, что каждую ночь я могу хотя бы видеть этого подвижника. Но все-таки однажды я набрался смелости и дерзнул нарушить привычный ритуал. Более того, когда отец Мелхиседек, как обычно, благословил меня у царских врат, я отважился задать вопрос, с которым очень хотели, но не решались обратиться к нему, наверное, все послушники и молодые монахи в монастыре. История заключалась в следующем. Отец Мелхиседек до принятия великой схимы служил в монастыре, как все священники, и звали его игумен Михаил. Он был искусным и усердным столяром. В храмах и в кельях у братии до сих пор сохранились кивоты, аналои, резные рамы для икон, стулья, шкафы, прочая мебель, сделанные его руками. Трудился он, к радости монастырского начальства, с раннего утра до ночи. Однажды ему благословили выполнить для обители большую столярную работу. Несколько месяцев он трудился, почти не выходя из мастерской. А когда закончил, то почувствовал себя столь плохо, что, как рассказывают очевидцы, там же упал и — умер. На взволнованные крики свидетелей несчастья прибежали несколько монахов, среди которых был и отец Иоанн (Крестьянкин). Отец Михаил не подавал никаких признаков жизни. Все собравшиеся в печали склонились над ним. И вдруг отец Иоанн сказал: — Нет, это не покойник. Он еще поживет! И стал молиться. Недвижимо лежащий монастырский столяр открыл глаза и ожил. Все сразу заметили, что он был чем-то потрясен до глубины души. Немного придя в себя, отец Михаил стал умолять, чтобы к нему позвали наместника. Когда тот наконец пришел, больной со слезами начал просить постричь его в великую схиму. Говорят, услышав такое самочинное желание своего монаха, отец наместник, в свойственной ему отрезвляющей манере, велел больному не валять дурака, а поскорее выздоравливать и приступать к работе — раз уж помереть толком не смог. Но, как гласит то же монастырское предание, на следующее утро наместник сам, без всякого приглашения и в заметной растерянности, явился в келью отца Михаила и объявил ему, что в ближайшее время совершит над ним постриг в великую схиму. Это было так не похоже на обычное поведение грозного отца Гавриила, что произвело на братию чуть ли не большее впечатление, чем воскресение умершего. По монастырю разнесся слух, что наместнику ночью явился святой покровитель Псково-Печерского монастыря преподобный игумен Корнилий, которому в XVI веке Иван Грозный собственноручно отрубил голову, и сурово повелел наместнику немедленно исполнить просьбу вернувшегося с того света монаха. Повторюсь, это всего лишь монастырское предание. Но, во всяком случае, вскоре над отцом Михаилом был совершен схимнический постриг, и с тех пор он стал называться схиигуменом Мелхиседеком. Отец наместник дал схимнику очень редкое имя в честь древнего и самого таинственного библейского пророка. По какой причине наместник назвал его именно так, тоже остается великой загадкой. Хотя бы потому, что сам отец Гавриил ни на постриге, ни во все оставшиеся годы так ни разу и не смог правильно выговорить это ветхозаветное имя. Как он ни старался, но коверкал его нещадно. Причем от этого у него всякий раз портилось настроение, и мы боялись попасть ему под горячую руку. В монастыре знали, что в те минуты, когда отец Мелхиседек был мертв, ему открылось нечто такое, после чего он вновь восстал к жизни совершенно изменившимся человеком. Нескольким своим близким сподвижникам и духовным чадам отец Мелхиседек рассказывал, что он пережил тогда. Но даже отзвуки этого повествования были крайне необычными. И мне, и всем моим друзьям, конечно же, хотелось узнать тайну от самого отца Мелхиседека. И вот той ночью, когда в Лазаревском храме я набрался смелости впервые обратиться к схимнику, то спросил именно об этом: что видел он там, откуда обычно никто не возвращается? Выслушав мой вопрос, отец Мелхиседек долго стоял молча у царских врат опустив голову. А я все больше замирал от страха, справедливо полагая, что дерзостно разрешил себе нечто совершенно непозволительное. Но наконец схимник слабым от редкого употребления голосом начал говорить. Он рассказал, что вдруг увидел себя посреди огромного зеленого поля. Он пошел по этому полю, не зная куда, пока дорогу ему не преградил огромный ров. Там, среди грязи и комьев земли, он увидел множество церковных кивотов, аналоев, окладов для икон. Здесь же были и исковерканные столы, сломанные стулья, какие-то шкафы. Приглядевшись, монах с ужасом узнал вещи, сделанные его собственными руками. В трепете он стоял над этими плодами своей монастырской жизни. И вдруг почувствовал, что рядом с ним кто-то есть. Он поднял глаза и увидел Матерь Божию. Она тоже с грустью смотрела на эти многолетние труды инока. Потом Она проговорила: — Ты монах, мы ждали от тебя главного — покаяния и молитвы. А ты принес лишь это… Видение исчезло. Умерший очнулся снова в монастыре. После всего случившегося отец Мелхиседек полностью переменился. Главным делом его жизни стало то, о чем говорила ему Пресвятая Богородица, — покаяние и молитва. Плоды теперь уже духовных трудов не замедлили сказаться в его глубочайшем смирении, плаче о своих грехах, искренней любви ко всем, в полном самоотвержении и превышающих человеческие силы аскетических подвигах. А потом и в замеченной многими прозорливости и в деятельной молитвенной помощи людям. Видя, как он с совершенной отчужденностью от мира подвизается в невидимых и непостижимых для нас духовных битвах, мы, послушники, решались обращаться к нему лишь в самых исключительных случаях. К тому же его еще и побаивались: в монастыре знали, что отец Мелхиседек весьма строг как духовник. И он имел на это право. Его неукоснительная требовательность к чистоте души всякого христианина питалась лишь великой любовью к людям, глубоким знанием законов духовного мира и пониманием, насколько непримиримая борьба с грехом жизненно необходима для человека. Этот схимник жил в своем, высшем мире, где не терпят компромиссов. Но если уж отец Мелхиседек давал ответы, то они были совершенно необычны и сильны какой-то особой, самобытной силой. Однажды в монастыре на меня обрушилась лавина незаслуженных и жестоких, как мне представлялось, испытаний. И тогда я решил пойти за советом к самому суровому монаху в обители — схиигумену Мелхиседеку. В ответ на стук в дверь и на положенную молитву на порог кельи вышел отец Мелхиседек. Он был в монашеской мантии и епитрахили — я застал его за совершением схимнического правила. Я поведал ему о своих бедах и неразрешимых проблемах. Отец Мелхиседек выслушал все, неподвижно стоя передо мной, как всегда, понурив голову. А потом поднял на меня глаза и вдруг горько-горько зарыдал… — Брат! — сказал он с невыразимой болью. — Что ты меня спрашиваешь? Я сам погибаю! Старец-схиигумен, этот великий, святой жизни подвижник и аскет, стоял передо мной и плакал от неподдельного горя, что он воистину — худший и грешнейший человек на земле! А я с каждым мгновением все отчетливее и радостнее понимал, что множество моих проблем, вместе взятых, — не стоят ровно ничего! Более того, эти проблемы здесь же и совершенно ощутимо для меня безвозвратно улетучивались из души. Спрашивать еще о чем-то или просить помощи у старца уже не было нужды. Он сделал для меня все, что мог. Я с благодарностью поклонился ему и ушел. Все на нашей земле — простое и сложное, маленькие человеческие проблемы и нахождение великого пути к Богу, тайны нынешнего и будущего века — все разрешается лишь загадочным, непостижимо прекрасным и могущественным смирением. И даже если мы не понимаем его правды и смысла, если оказываемся к этому таинственному и всесильному смирению неспособными, оно само смиренно приоткрывается нам через тех удивительных людей, которые могут его вместить.