сердце и его значение в духовной жизни человека по учению слова божия

XXI. Сердце и его значение в духовной жизни человека, по учению Слова Божия.

Сердце есть седалище всех познавательных действий души. Размышление есть «предложение сердца» ( Притч. 16:1 ), усоветование сердца: «усоветова сердце мое во мне» ( Неем. 5:7 ). Уразуметь «сердцем» – значит понять ( Втор. 8:5 ); познать «всем сердцем» – понять всецело ( Нав. 23:14 ). Кто не имеет сердца «разумети», у того нет «очес видети и ушес слышати» ( Втор. 29:4 ). Когда сердце одебелевает, то человек теряет способность замечать и понимать самые очевидные явления Божия промысла: «тяжко» слышит он «ушима своима» и смежает «очи свои» ( Ис. 6:10 ). Вообще «всяк помышляет в сердце своем» ( Быт. 6:5 ). Человек недобрый имеет «сердце, кующее мысли злы» ( Притч. 6:18 ). Лживые пророки «прорицают произвол сердца своего» ( Иер. 14:14 ), «видение от сердца своего глаголют, а не от уст Господних» ( Иер. 23:16 ). Мысли суть «советы сердечныя» ( 1Кор. 4:5 ). Слово Божие «судительно помышлениям и мыслям сердечным» ( Евр. 4:12 ). Что мы твердо помним, напечатлеваем в душе и усвояем, то влагаем, слагаем и записываем в сердце своем, «вложите словеса сия в сердца ваша» ( Втор. 11:18 ); «положи мя яко печать на сердцы твоем» ( Песн. 8:6 ); «Мариам соблюдаше вся глаголы сия, слагающи в сердцы своем» ( Лк. 2:19 ); «напиши я (словеса премудрости) на скрижали сердца твоего» ( Притч. 3:3 ). Все, что приходит нам на ум или на память, – всходит «на сердце». В царстве славы подвижники, страдавшие за правду и веру, «не помянут прежних, ниже взыдут на сердце их» ( Ис. 65:17 ); «и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим его» ( 1Кор. 2:9 ).

Как слово есть явление или выражение мысли, то и оно износится «из сердца» ( Иов. 8:10 ); «от избытка бо сердца уста глаголют» ( Мф. 12:34 ). И как мышление есть разговор души с собою, то размышляющий ведет этот внутренний разговор в «сердце» своем: «глаголах аз в сердце моем» ( Еккл. 1:16 ); «рекох аз в сердце моем» ( Еккл. 2:1 ); «речет злой раб той в сердцы своем» ( Мф. 24:48 ).

Сердце есть средоточие многообразных душевных чувствований, волнений и страстей. Сердцу усвояются все степени радости, от благодушия ( Ис. 65:14 ) до восторга и ликования пред лицем Бога ( Пс.83:3 ; Деян.2:46 ); все степени скорбей, от печального настроения – когда «припадшая страсть в телеси сердце оскорбляет» и когда «печаль мужу вредит сердце» ( Притч.25:20– 21 ), – до сокрушающего горя, когда человек «вопиет в болезни сердца своего» ( Ис. 65:14 ) и когда он чувствует, что «возмятеся сердце его и отторжеся от места своего» ( Иов. 37:1 ); все степени вражды, от ревнования и «горькой зависти» ( Притч.23:17 ; Иак.3:14 ) до ярости, в которой человек скрежещет зубами своими ( Деян. 7:54 ) и от которой сердце его разгорается местию ( Втор. 19:6 ); все степени недовольства, от беспокойства, когда сердце «смущает» человека ( Притч. 12:25 ), до отчаяния, когда оно отрекается от всяких стремлений ( Еккл. 2:20 ); наконец, все виды страха, от благоговейного трепета ( Иер. 32:40 ) до подавляющего ужаса и смятения ( Втор.28:28 ; Пс.142:4 ). Сердце истаивает и терзается от тоски ( Нав.5:1 ; Иер.4:19 ), по различию страданий оно делается «яко воск таяй» ( Пс. 21:16 ), или иссыхает ( Пс. 101:5 ), согревается и разжигается ( Пс.38:4, 72:21 ), или делается сокрушенным и сотренным ( Иер.23:9 ; Пс.146:3 ). В унынии человек бывает «страшлив и слаб сердцем» ( Втор. 20:8 ). От сострадания сердце «превращается» ( Ос. 11:8 ). Благодатное слово Божие действует в сердце «яко огнь горящ» ( Иер. 20:9 ); сердце воспламеняется и горит, когда к нему прикасается луч божественного слова ( Лк. 24:32 ).

Наконец, сердце есть средоточие нравственной жизни человека. В сердце соединяются все нравственные состояния человека, от высочайшей таинственной любви к Богу, которая взывает: «Боже сердца моего и часть моя Боже во век» ( Пс. 72:26 ), до того высокомерия, которое, обожая себя, полагает «сердце свое яко сердце Божие» и говорит: «аз есмь Бог» ( Иез. 28:2 ). По различию нравственных недугов, сердце омрачается ( Рим. 1:21 ), одебелевает ( Ис. 6:10 ), делается жестким ( Ис. 63:17 ), каменным ( Иез. 11:19 ), нечеловеческим, звериным ( Дан. 4:13 ). Есть «сердце лукавое» ( Иер. 16:12 ), «сердце суетное» ( Пс. 5:10 ), «сердце неразумное» ( Рим. 1:21 ). Сердце есть исходное место всего доброго и злого в словах, мыслях и поступках человека, есть доброе или злое сокровище человека; «благий человек от благого сокровища сердца своего износит благое: и злый человек от злаго сокровища сердца своего износит злое» ( Лк. 6:45 ). Сердце есть скрижаль, на которой написан естественный нравственный закон; посему язычники «являют дело законное написано в сердцах своих» ( Рим. 2:15 ). На этой же скрижали пишется и закон благодатный: «людие мои», взывает Господь, «имже закон мой в сердце вашем» ( Пс. 51:7 ); «и на сердцах их напишу я» – (законы благодати) ( Иер. 31:33 ). Посему слово Божие посевается на ниве «сердца» ( Мф. 13:19 ); совесть имеет свое седалище «в сердце» ( Евр. 10:22 ); Христос вселяется «верою в сердца наша» ( Евр. 3:17 ), также дарует «обручение духа в сердца наша» ( 2Кор. 1:22 ). «И мир Божий да водворяется в сердцах ваших» ( Кол. 3:15 ); «яко любы Божия излияся в сердца наша Духом Святым» ( Рим. 5:5 ). Благодатный свет «возсия в сердцах наших» ( 2Кор. 4:6 ). – Но с другой стороны грешнику диавол влагает в «сердце» злые начинания ( Ин. 13:2 ), исполняет его сердце злыми помыслами ( Деян. 5:3 ). К невнимательным слушателям слова Божия «aбиe приходит сатана, и отъемлет слово сеянное в сердцах их» ( Мк. 4:15 ).

Как cрeдoтoчиe вceй тeлecнoй и мнoгooбразнoй духoвнoй жизни чeлoвeка, ceрдцe называeтcя иcхoдищами живoта или иcтoками жизни: «вcяцeм хранeниeм блюди твoe ceрдцe: oт cих бo иcхoдища живoта» ( Притч. 4:23 ); oнo ecть [?] «кoлo рoждeния нашeгo» ( Иак. 3:6 ), тo ecть, круг или кoлeco, вo вращeнии кoeгo заключаeтcя вcя наша жизнь. Пoceму oнo cocтавляeт глубoчайшую чаcть нашeгo cущecтва: «глубoкo ceрдцe чeлoвeку пачe вceх, и ктo пoзнает его» ( Иер. 17:9 ). Никогда внешние обнаружения слова, мысли и дел не исчерпывают этого источника; «потаенный сердца человек» ( 1Пет. 3:4 ) открыт только для Бога: «Той бо весть тайная сердца» ( Пс. 43:23 ). Состоянием сердца выражается все душевное состояние ( Ис.50:12, 83:3 ). Человек должен отдать Богу одно свое сердце, чтобы сделаться Ему верным в мыслях, словах и делах: «даждь ми сыне твое сердце, взывает к человеку Божия премудрость» ( Притч. 23:25 ).

Источник

Сердце

Се́рдце – бого­слов­ский термин, исполь­зу­е­мый в пра­во­слав­ной антро­по­ло­гии и аске­тике, обо­зна­ча­ю­щий сре­до­то­чие сил чело­ве­че­ской души.

Сердце рас­смат­ри­ва­ется цен­тром жизни вообще – физи­че­ской, душев­ной и духов­ной.

Сердце явля­ется слож­ным и мно­го­гран­ным поня­тием. Прежде всего, сердце есть цен­траль­ный физио­ло­ги­че­ский орган. Сре­до­то­чие физи­че­ского тела – грудь, а груди – сердце. Однако ана­то­ми­че­ское сердце и сердце душев­ное не совсем одно и то же. Чело­ве­че­ская душа сорас­про­стерта телу так, что ее силы рас­про­стра­нены по всему телу. При всем том ее глав­ные силы – мыс­ли­тель­ная, чув­ству­ю­щая, жела­тель­ная своими местами имеют мозг, сердце и живот (вообще, внут­рен­но­сти или утробу, вклю­чая печень, кровь).

Душа, по слову св. Афа­на­сия Вели­кого, оби­тает в трех частях тела – в сердце, в голове, в цар­ских жилах, обитая в этих частях, она раз­ли­вает свое дей­ствие во все тело. Таким обра­зом, сердце чело­века как часть души сорас­про­стерто сердцу как физио­ло­ги­че­скому органу, кото­рый служит ору­дием его дея­тель­но­сти: «Сердце телес­ное есть муску­ли­стый серчак – мясо, … но чув­ствует не мясо, а душа, для чув­ства кото­рой мясное сердце служит только ору­дием, как мозг служит ору­дием для ума» (св. Феофан Затвор­ник).

Как часть чело­ве­че­ской души сердце есть цен­траль­ная часть. Само слово «сердце» ука­зы­вает своим зна­че­нием на поня­тие цен­траль­но­сти и сере­дин­но­сти. Сердце при­зна­ется наи­важ­ней­шей частью души, поскольку оно явля­ется сре­до­то­чием духовно-нрав­ствен­ной жизни чело­века. Такое пони­ма­ние не ума­ляет ум, ибо он оста­ется гос­под­ству­ю­щей, кон­тро­ли­ру­ю­щей силой души. Тем не менее, не он порож­дает основ­ное направ­ле­ние духов­ной жизни чело­века. Именно общее чув­ство души, ее сер­деч­ное настро­е­ние явля­ются осно­во­по­ла­га­ю­щими для духов­ной жизни чело­века. Все вхо­дя­щие в душу извне образы, впе­чат­ле­ния, помыслы полу­чают зна­че­ние только в зави­си­мо­сти от сер­деч­ного настро­е­ния, рас­по­ло­же­ния чело­века к ним – в зави­си­мо­сти от этого рас­по­ло­же­ния они могут быть при­няты или отверг­нуты. Осо­бен­ность сердца в воз­мож­но­сти пере­жи­ва­ния и соуслаж­де­ния тем или иным обра­зам и пред­став­ле­ниям. «Ника­кие дей­ствия и воз­буж­де­ния, идущие от внеш­него мира, не вызо­вут в душе пред­став­ле­ний или чув­ство­ва­ний, если послед­ние несов­ме­стимы с сер­деч­ным настро­е­нием чело­века. В сердце чело­века лежит основа его пред­став­ле­ния, чув­ство­ва­ния и поступки полу­чают осо­бен­ность, в кото­рой выра­жа­ется его, а не другая душа», – гово­рит иерей Вадим Кор­жев­ский (Про­пе­дев­тика аске­тики).

Чело­ве­че­ское гре­хо­па­де­ние наи­бо­лее ката­стро­фи­че­ским ока­за­лось для сердца. Оно стало излюб­лен­ным местом насла­жде­ния гре­хов­ными обра­зами, стало жили­щем стра­стей и поте­ряло незем­ное бла­жен­ство – непо­сти­жи­мый, невы­ра­зи­мый чело­ве­че­скими сло­вами покой, дару­е­мый бла­го­да­тью Свя­того Духа. Для хри­сти­ан­ских подвиж­ни­ков открыта воз­мож­ность воз­врата Боже­ствен­ной бла­го­дати, назы­ва­е­мая также Богов­ку­ше­нием – реаль­ным ощу­ще­нием пре­бы­ва­ния Духа Свя­того в душе с Его бла­жен­ными пло­дами в виде незем­ного мира, любви, радо­сти. В ходе подвиж­ни­че­ства хри­сти­ане при­званы очи­стить сердца испол­не­нием запо­ве­дей и с помо­щью Божьей сде­лать их хра­мами Боже­ствен­ной бла­го­дати, дару­ю­щей душе бла­жен­ные духов­ные насла­жде­ния, бес­ко­нечно пре­вы­ша­ю­щие плот­ские удо­воль­ствия пре­хо­дя­щего мира. По слову св. Гри­го­рия Паламы, именно сердце хри­сти­ан­ского подвиж­ника явля­ется пре­сто­лом Боже­ствен­ной бла­го­дати.

Сердце часто сбли­жают с умом. Такое сбли­же­ние оправ­данно, ибо ум и сердце нераз­рывно вза­и­мо­свя­заны. В позна­нии Бога ум и сердце нераз­дельны. Поэтому свв. Отцы гово­рят о позна­нии Бога умным чув­ством, ибо «ни ум без чув­ства не про­яв­ляет своих дей­ствий, ни чув­ство без ума», – гово­рит св. Симеон Новый Бого­слов. При этом умное чув­ство Бого­по­зна­ния назы­ва­ется еще и Божьим, ибо пода­ется только чрез сопри­ча­стие бла­го­дати.

Хра­не­ние ума и сердца – один из основ­ных прин­ци­пов пра­во­слав­ного аске­тизма.

Почему гово­рят: «Сердцу не при­ка­жешь»?

Вос­при­я­тие «сердца» как некоей само­сто­я­тель­ной и непод­кон­троль­ной нам инстан­ции в мир­ской куль­туре свя­зано с тем, что для чело­века, не име­ю­щего духов­ной жизни, роман­ти­че­ская любовь вос­при­ни­ма­ется как пико­вый опыт, заме­ща­ю­щий рели­ги­оз­ный – в том смысле, что он только и наде­ляет жизнь смыс­лом и делает ее достой­ной того, чтобы быть про­жи­той. Отво­ра­чи­ваться от такого опыта вос­при­ни­ма­ется как несо­мнен­ное хан­же­ство, а мысль о том, что мы его можем (хотя бы кос­венно) созна­тельно кон­тро­ли­ро­вать – как кощун­ство. Так язы­че­ская богиня Иштар, также извест­ная как Афро­дита, зовет своего поклон­ника: он должен бро­сить все и побе­жать, иначе его жизнь ока­жется пустой, и ему потом нечего будет вспом­нить.

Для хри­сти­а­нина же роман­ти­че­ская любовь пре­красна и хороша на ее закон­ном месте – когда она ведет к браку и в браке про­яв­ля­ется по отно­ше­нию к супруге (супругу) – но даже при этом она не явля­ется чем-то высшим и все опре­де­ля­ю­щим. Как и все осталь­ное, наши гор­мо­наль­ные реак­ции явля­ются своего рода мате­ри­а­лом для послу­ша­ния Богу. Эта энер­гия должна быть постав­лена под кон­троль и упо­треб­лена для выстра­и­ва­ния пра­во­слав­ной семьи. «Сердцу», то есть нашим гор­мо­наль­ным бурям и роман­ти­че­ским поры­вам, можно и нужно при­ка­зы­вать.

Стоит ли «дове­рять сердцу»?

Дове­рять стоит не сердцу, а Богу. «Лукаво сердце чело­ве­че­ское более всего и крайне испор­чено; кто узнает его?», – ска­зано в книге про­рока Иере­мии ( Иер.17:9 ). Согласно свя­то­оте­че­ской тра­ди­ции, хри­сти­а­нину необ­хо­димо блюсти, хра­нить и очи­щать свое сердце. Не сле­дует дове­рять себе, своему сердцу и рас­суж­де­нию. В реше­нии вопроса, что вредно и что не вредно, надо руко­вод­ство­ваться ука­за­ни­ями Церкви Пра­во­слав­ной (в том числе ука­за­ни­ями Свя­щен­ного Писа­ния, свв. отцов, сове­тами духов­ного отца).

Что такое «очи­ще­ние сердца»? Как можно очи­стить сердце?

«Для очи­ще­ния сердца, – гово­рит св. прав. Иоанн Крон­штадт­ский, – нужны вели­кие труды и скорби; частые (пока­ян­ные) слезы, непре­стан­ная внут­рен­няя молитва; воз­дер­жа­ние, чтение Слова Божия, писа­ний и житий святых угод­ни­ков Божиих, но глав­ное – частое пока­я­ние и При­ча­ще­ние Пре­чи­стых Таин и еже­днев­ное само­ис­пы­та­ние; раз­мыш­ле­ние о том, сколь чистым сотво­рен чело­век в начале и как вошла в мир скверна греха; о подо­бии и образе Божием в нас и о нашей обя­зан­но­сти упо­доб­ляться Пер­во­об­разу – Пре­чи­стому Богу; о искуп­ле­нии нас бес­цен­ною кровию Сына Божия, о сыно­по­ло­же­нии нашем во Христе Иисусе, о запо­веди нам быть свя­тыми во всем житии ( 1Пет.1:15 ); раз­мыш­ле­ние о смерти, о суде, о геенне огнен­ной. Нужны вели­кие скорби, потому что они вра­чуют болезнь греха, сжи­гают терние греха… Все святые пере­несли вели­кие скорби и труды для стя­жа­ния сер­деч­ной чистоты, и никто не был увен­чан без скор­бей: одни пре­тер­пели мно­го­раз­лич­ные муче­ния от гони­те­лей, другие само­про­из­вольно томили и удру­чали себя постом, бде­нием, телес­ными тру­дами, непре­станно бодр­ство­вали в молитве и бла­го­ухани ем ее отра­жали всякое сквер­ное при­ра­же­ние греха, часто при­ча­ща­лись Святых Таин, как самого могу­ще­ствен­ного сред­ства к очи­ще­нию, освя­ще­нию и обнов­ле­нию души и тела; непре­станно поуча­лись в Слове Божием, зани­ма­лись бого­мыс­лием. Иные из святых были про­по­вед­ни­ками слез­ного пока­я­ния, напри­мер, пре­по­доб­ный Ефрем Сирин. Искрен­ние глу­бо­кие слезы осо­бенно нужны нам, ибо они очи­щают скверны сердца и весьма много спо­соб­ствуют его спо­кой­ствию и бла­жен­ству, ибо вместе с ними выте­кает, так ска­зать, грех из душ наших; после них настает тишина и спо­кой­ствие сове­сти и какое-то духов­ное бла­го­уха­ние и радость: чело­век умными очами зрит в себе Бога, очи­ща­ю­щего все его без­за­ко­ния и неска­занно милу­ю­щего его».

Что такое «сер­деч­ная молитва»?

Сер­деч­ная молитва, по словам св. прп. Силу­ана Афон­ского, есть «сто­я­ние» ума в сердце (то есть схож­де­ние ума внутрь сердца), когда моля­щийся из глу­бины своего суще­ства, вне обра­зов, чистым умом пред­стоит Богу. Это состо­я­ние, при кото­ром молит­вен­ное вни­ма­ние ума пол­но­стью собрано в сердце. Работа по очи­ще­нию ума и про­свет­ле­нию воз­можна только в сердце, поэтому, по свя­то­оте­че­скому учению, необ­хо­димо его све­де­ние из головы в сердце. Эту наи­выс­шую, духов­ную молитву не понять огра­ни­чен­ным раци­о­наль­ным рас­суд­ком, так как данный «образ [молитвы] воис­тину дивен есть и неудо­бо­изъ­яс­ним, и для тех, кото­рые не знают его опытно, не только неудо­бо­по­ня­тен, но кажется даже неве­ро­ят­ным; и они не верят, чтоб подоб­ная вещь бывала на деле», пишет св. прп. Симеон Новый Бого­слов. При этом, как ука­зы­вает св. свт. Игна­тий (Брян­ча­ни­нов), «для ново­на­чаль­ного иска­ние места сер­деч­ного, то есть иска­ние открыть в себе без­вре­менно и преж­де­вре­менно явствен­ное дей­ствие бла­го­дати, есть начи­на­ние самое оши­боч­ное, извра­ща­ю­щее поря­док, систему науки. Такое начи­на­ние – начи­на­ние гор­дост­ное, безум­ное!».

Источник

Сердце и его значение в духовной жизни человека по учению слова божия

Кто читает с надлежащим вниманием слово Божие, тот легко может заметить, что во всех священных книгах и у всех богодухновенных писателей сердце человеческое рассматривается как средоточие всей телесной и духовной жизни человека, как существеннейший орган и ближайшее седалище всех сил, отправлений, движений, желаний, чувствований и мыслей человека со всеми их направлениями и оттенками. Прежде всего, мы соберем некоторые места из Священного писания, из которых будет видно, что это воззрение священных писателей на существо и значение человеческого сердца во всех областях человеческой жизни отличается определенностию, ясностию и всеми признаками сознательного убеждения, а потом сопоставим это библейское учение с воззрениями на этот предмет, которые господствуют в современной нам науке.

Сердце есть хранитель и носитель всех телесных сил человека. Так, Давид выражает истощание телесных сил от тяжких страданий словами: сердце мое остави мя (Пс. 39, 13); сердце мое смятеся, остави мя сила моя (37, 11). Утомленный странник укрепляет сердце свое укрухом хлеба (Суд. 19, 5), и вообще вино веселит сердце человека, и хлеб сердце человека укрепит (Пс. 103, 15). Посему сердце иссыхает, когда человек забывает снести хлеб свой (Пс. 101, 5). Невоздержные отягчают сердца свои объядением и пиянством (Лк. 21, 34), упитываютъ сердца свои, аки в день заколения (Иак. 5, 5). Милосердый Бог исполняет пищею и веселием сердца наша (Деян. 14, 17).

Сердце есть средоточие душевной и духовной жизни человека. Так, в сердце зачинается и рождается решимость человека на такие или другие поступки; в нем возникают многообразные преднамерения и желания; оно есть седалище воли и ее хотений. Эти действия преднамерения,

Как слово есть явление или выражение мысли, то и оно износится из сердца (Иов. 8, 10); от избытка бо сердца уста глаголют (Мф. 12, 34). И как мышление есть разговор души с собою, то размышляющий ведет этот внутренний разговор в сердце своем: глаголах аз в сердце моем (Еккл. 1, 16); рекох аз в сердце моем (Еккл. 2, 1); речет злый раб той в сердцы своем (Мф. 24, 48).

Сердце есть средоточие многообразных душевных чувствований, волнений и страстей. Сердцу усвояются все степени радости, от благодушия (Ис. 65, 14) до восторга и ликования пред лицом Бога (Пс. 83, 3. Деян. 2, 46); все степени скорбей, от печального настроения, – когда припадшая страсть в телеси сердце оскорбляет и когда печаль мужу вредит сердце (Притч. 25, 20-21), – до сокрушающего горя, когда человек вопиет в болезни сердца своего (Ис. 65, 14) и когда он чувствует, что возмятеся сердце его и отторжеся от места своего (Иов. 37, 1); все степени вражды, от ревнования и горькой зависти (Притч. 23, 17. Иак. 3, 14) до ярости, в которой человек скрежещет зубами своими (Деян. 7, 54) и от которой сердце его разгорается местию (Втор. 19, 6); все степени недовольства, от беспокойства, когда сердце смущает человека (Притч. 12, 25), до отчаяния, когда оно отрекается от всяких стремлений (Еккл. 2, 20); наконец, все виды страха, от благоговейного трепета (Иер. 32, 40) до подавляющего ужаса и смятения (Втор. 28, 28. Пс. 142, 4). Сердце истаивает и терзается от тоски (Иис. Нав. 5, 1. Иер.4, 19), по различию страданий оно делается яко воск таяй (Пс. 21, 16), или иссыхает (Пс.101, 5), согревается и разжигается (Пс. 38, 4. 72, 21), или делается сокрушенным и сотренным (Иер.23, 9. Пс.146, 3). В унынии человек бывает страшлив и слаб сердцем (Втор. 20, 8). От сострадания сердце превращается (Ос. 11, 8). Благодатное слово Божие действует в сердце яко огнь горящ (Иер. 20, 9); сердце воспламеняется и горит, когда к нему прикасается луч Божественного слова (Лк. 24, 32).

Наконец, сердце есть средоточие нравственной жизни человека. В сердце соединяются все нравственные состояния человека, от высочайшей таинственной любви к Богу, которая взывает: Боже сердца моего и часть моя Боже во век (Пс. 72, 26), до того высокомерия, которое,

Как средоточие всей телесной и многообразной духовной жизни человека, сердце называется исходищами живота или истоками жизни: всяцем хранением блюди твое сердце: от сих бо исходища живота (Притч. 4, 23); оно есть коло рождения нашего (Иак. 3, 6), то есть круг или колесо, во вращении коего заключается вся наша жизнь. Посему оно составляет глубочайшую часть нашего существа: глубоко сердце человеку паче всех, и кто познает его (Иер. 17, 9). Никогда внешние обнаружения слова, мысли и дел не исчерпывают этого источника; потаенный сердца человек (1 Пет. 3, 4) открыт только для Бога: Той бо весть тайная сердца (Пс. 43, 23). Состоянием сердца выражается все душевное состояние

Сообразно с этим воззрением на достоинство и значение сердца в человеческом существе священные писатели говорят в переносном смысле о сердце неба (Втор.4, 11), сердце земли (Мф. 12, 40), сердце моря (Иона. 2, 4). Таким же образом духовную перемену в сердце они обозначают иногда в переносном смысле, как перемену телесную. Так, читаем в одном из замечательнейших мест пророка Иезекииля: и исторгну каменное сердце от плоти их и дам им сердце плотяно, яко да в заповедех моих ходят и оправдания моя сохранять ( 11, 19 ). Апостол Павел пишет к коринфянам: послание наше есте вы, написанное в сердцах наших, знаемое и прочитаемое от всех человек: являеми яко есте послание Христово служенное нами, написано не чернилом, но Духом Бога жива, не на скрижалех каменных, но на скрижалехъ сердца плотяныхъ (2 Кор. 3, 2-3). Эти выражения показывают совершенно определенно, что священные писатели признают средоточием всей телесной и органом всей духовной жизни то самое плотяное сердце, которого биение мы чувствуем в нашей груди. Когда человек страждет духовно, то это плотяное сердце отторгается от места своего (Иов. 37, 1). Эти замечания мы направляем против тех толкователей слова Божия, которые видят в приведенных нами текстах случайный образ слововыражения, которым будто не управляла определенная мысль и в котором поэтому мы напрасно стали бы искать целостного воззрения священных писателей на существо рассматриваемого нами предмета. Простое чтение священных текстов, если только мы не будем их перетолковывать по предзанятым идеям, убеждает нас непосредственно, что священные писатели определенно и с полным сознанием истины признавали сердце средоточием всех явлений человеческой телесной и духовной жизни.

Возвышая, таким образом, значение сердца для человеческой жизни, священные писатели знали при этом ясно и определенно, что голова человека, которую наука признает по преимуществу седалищем души, имеет действительно близкую и тесную связь с явлениями душевной жизни и служит важнейшим их органом. Так, поелику человеческое тело завершается головою и поелику,

Итак, священные писатели знали о высоком значении головы в духовной жизни человека; тем не менее, повторяем, средоточие этой жизни они видели в сердце. Голова была для них как бы видимою вершиною той жизни,

На основании несомненных физиологических фактов, которые мы укажем ниже, психология учит, что голова, или головной мозг с идущими к нему нервами, служит необходимым и непосредственным телесным органом души для образования представлений и мыслей из впечатлений внешнего мира или что только этот орган есть непосредственный проводник и носитель душевных явлений. С этим бесспорно истинным учением о телесном органе душевных явлений долго было соединяемо в психологии особенное воззрение на существо человеческой души, – воззрение, которое, впрочем, могло иметь до известной степени и самостоятельное, независимое развитие. Когда нервы, сосредоточенные в голове, приходят в движение от влияний и впечатлении внешнего мира, то непосредственное и ближайшее следствие этого движения есть происхождение в душе представлений, понятий или познаний о внешнем мире. Отсюда легко было прийти к предположению, что существенная способность человеческой души есть именно эта способность рождать или образовать представления о мире по поводу движения нервов, возбужденных внешним предметом. То, что существует в нервах как движение, открывается, является и существует в душе как представление. Сообразно с этим в философии долго господствовал и доселе еще отчасти господствует взгляд, что душа человеческая есть первоначально существо представляющее, что мышление есть самая сущность души или что мышление составляет всего духовного человека. Воля и чувствования сердца были понимаемы как явления, видоизменения и случайные состояния мышления. В правильном развитии человеческой духовной жизни эти две подчиненные способности души должны совпадать с мышлением, исчезать в нем и терять таким образом всякий вид самобытности и существенности. В этих определениях существо души делается так же открытым и легко обозреваемым, как те формы мышления, которые среди других явлений душевной жизни отличаются особенною прозрачностию и ясностию. С этими определениями была бы совершенно несообразна мысль, что в самой душе есть нечто

Эти односторонние теории, на которые мы здесь только слегка указываем, делаются понятными из положения, что сущность души есть мышление, и ничто более; посему они служат для нас косвенным опровержением самого этого положения, которое лежит в их основании. Мышление не исчерпывает всей полноты духовной человеческой жизни, так точно, как совершенство мышления еще не обозначает всех совершенств человеческого духа. Кто

Эти замечания, которых ближайшее изъяснение повело бы нас слишком далеко, доказывают, что самые достоверные факты физиологии, которыми подтверждается тесная связь сознательной жизни души с деятельностию головного мозга, не находятся в необходимом противоречии с библейским учением о сердце как подлинном средоточии душевной жизни. Очень возможно, что душа как основа известных нам сознательных психических явлений имеет своим ближайшим органом сердце, хотя

Во внутреннем опыте мы вовсе не замечаем, как изменяется головной мозг от изменения наших мыслей, желаний и чувствований; на основании непосредственного самовоззрения мы даже не знали бы, что он есть орган сознающей и мыслящей души. Если это отношение между мышлением и его органом имеет разумные основания в назначении мышления, которое само по себе должно быть спокойным и безучастным сознанием окружающей нас действительности, то отсюда, однако же, следует, что как в мышлении, так и в его телесном органе душа не являет себя во всей неделимости и полноте своего богатого существа. Если бы человек обнаруживал себя одним мышлением, которое в таком случае было бы, по всей вероятности, самым подлинным образом внешних предметов, то многообразный, богатый жизнию и красотою мир открывался бы его сознанию как правильная, но вместе и безжизненная математическая величина. Он мог бы прозревать в эту величину насквозь и всецело, но зато уже нигде не встретил бы бытия истинного, живого, которое поражало бы его красотою форм, таинственностию влечений и бесконечною полнотою содержания. Нам кажется, что в действительной душе нет такого одностороннего мышления. И что было бы с человеком, если бы его мысль не имела другого назначения, кроме того, чтобы повторять в своих движениях события действительности или отражать в себе посторонние для духа явления? Может статься, что в этом случае наши мысли отличались бы такою же определенностию, как математические величины; но зато мы могли бы в нашем знании вещей двигаться только в широту, а не глубину. Мир, как система явлений жизненных, полных красоты и знаменательности, существует и открывается первее всего для глубокого сердца и отсюда уже для понимающего мышления. Задачи, которые решает мышление, происходят в своем последнем основании не из влияний внешнего мира, из влечений и

По причинам, которые изъяснять здесь было бы неуместно, мы привыкаем рассматривать душу как машину, которая заводится и настроивается в точном соответствии с теми толчками и впечатлениями, какие падают на нее со стороны внешнего мира. Мы хотели бы определить необозримое для нашего взора существо души, которая назначена к развитию не только во времени, но и в вечности, единственно по тем ее состояниям, какие вызываются в ней впечатлениями внешнего мира. С этой точки зрения один психолог высказал надежду, что при дальнейшем развитии наших познаний о душе мы будем в состоянии определять ее движения и изменения с такою же математическою точностию, с какою ныне определяем движения паровой машины, так что управление состояниями и движениями души сделается для нас столь же легким и верно рассчитанным, как управление паровой машиною. Мы думаем, однако же, что эта надежда навсегда останется несбыточною мечтою, что в человеческой душе всегда останется ряд состояний и движений, к которым никогда не может быть применен физический закон равенства между действием и противодействием. В библейском воззрении на значение человеческого сердца для духовной жизни человека высказывается с глубокою истинностию эта исключительная особенность человеческой души, в прямой противоположности с тем механическим воззрением, которое не дает никакого значения этой особенности. Уже в простом представлении, какое только образуется нашим мышлением на основании

Здесь приходит нам на мысль евангельское повествование о двух учениках Христовых, которые шли в день

Из этих замечаний мы извлекаем два положения: 1) сердце может выражать, обнаруживать и понимать совершенно своеобразно такие душевные состояния, которые по своей нежности, преимущественной духовности

В живой оценке людей и их достоинств мы не ограничиваемся указанием на их знания и понятия. Истина, поколику она существует только в отвлеченной мысли человека, не относится нами при этой оценке прямо и непосредственно к его духовному существу. Нам хотелось бы, скорее всего, знать, волнует ли эта истина его сердце, каковы его духовные влечения и стремления, чем вызываются его симпатии, что его радует и печалит и, вообще, в чем состоит сокровище его сердца (Лк. 6, 45). Когда мы говорим о притворстве и лицемерии человека, то при этом ясно выражаем, что его мысли и слова не принадлежат к его существу, что на сердце лежит у него нечто совершенно другое, чем в мыслях и словах, или что кроме этих обнаруживаемых им мыслей есть у него еще мысли задушевные или сердечные. Мы различаем здесь личность человека поддельную, которая выступает перед нами, и личность действительную, которая со своим разнообразным содержанием сокрыта в сердце человека. Явление двоедушия показывает, какое огромное может быть расстояние между деятельностию душевною в представлениях и понятиях и теми собственными состояниями души, которые отзываются в движениях сердца. Поэтому в случаях, имеющих для нас особенную важность, мы просим человека сказать свое мнение от сердца. Жизненные отношения, в которых препобеждается формальность и внешность человеческих союзов, суть отношения сердечные: таковы отношения дружбы, братства, любви и под. В этих отношениях проявляет себя и живет весь человек, без притворства и стеснения, во всей широте и полноте своих разнообразных духовных состояний.

Мы должны коснуться здесь двух теорий, которые особенно мешают правильному пониманию библейского учения о сердце как средоточии душевных деятельностей человека.

С некоторого времени философия распространяет учение о самозаконии (автономии) человеческого разума, или учение, что этот разум сам по себе, из собственных

Но кроме этого неосновательного учения о самозаконии ума, нередко встречается в психологии неопределенное учение о существе человеческой души. Очень часто

Когда мистицизм пытался указать формы, которые вполне соответствовали бы духовному содержанию человеческого сердца, то он мог только отрицать все доступные для нас формы и выражения как конечного мира, так и конечного духа. Ему казалось, что не только низшие душевные способности не соответствуют полноте и достоинству сердечной жизни, но и самый разум, поколику

_____

Практические применения, которые можно сделать из предыдущих замечаний, даются так непосредственно, что мы можем ограничиться в этом случае краткими указаниями.

1. Если сердце есть такое средоточие духовной жизни человека, из которого возникают стремления, желания и помыслы непосредственно или тою стороною, которая не вытекает с математическим равенством из внешних действующих причин, то самая верная теория душевных явлений не может определить особенностей и отличии, с какими они обнаружатся в этой частной душе при известных обстоятельствах. Как мы уже сказали, человек не есть такой экземпляр рода, в котором только повторялось бы общее содержание других экземпляров. Он, и в этом отношении он один в известном нам мире, есть особь, или, как говорят, индивидуум. Таким особенным, не исчезающим в роде существом знает себя человек в непосредственном самосознании, которое поэтому открывает ему не душу вообще, не всякую душу, а эту особенную, с особенными настроениями, стремлениями и помыслами; общая же теория душевной жизни получается, как и всякая теория, посредством сравнений, обобщений и отвлечении от частных опытов. Отсюда мы можем заключить, что, хотя бы в истории природы все было подчинено строгому механизму, не позволяющему изъятия, в истории человечества возможны факты, события и явления, которые будут свидетельствовать о себе своим простым существованием и возможности которых нельзя ни допускать, ни отрицать на основании общих законов, известных нам из науки о душе. Когда наука выяснит

2. Положим, что все наблюдаемые нами события будут по своей сущности таковы, что мы можем как бы становиться за ними и подсматривать те причины, которые произвели их; потом также можем поставить себя за этими причинами и наблюдать условия и причины, произведшие их, – и так при всяком наблюдаемом случае. Действительно, материальные вещи обладают этим подлинным и решительным качеством конечного. Но очевидно, что если бы все существующее имело такую производную и слагаемую из сторонних причин сущность, то человеку не пришло бы и на мысль говорить о причине безусловной. Если, однако же, человечество единогласно заканчивает все свои изъяснения в религиозной вере, если оно умеет концы или начала всех нитей жизни, знания и деятельности сводить к Богу, то это религиозное сознание наиболее оправдывается натурою человеческого сердца, за которую мы уже не можем стать, чтобы подсматривать еще другие, слагающие ее причины, и которая поэтому обладает всею непосредственностию бытия, положенного Богом; и наоборот, новейший рационализм, признающий религиозное сознание человечества чем-то несущественным или даже обольщением невежественного ума, находит соответствующие основания в учении о душе как такой хотя бы?то и духовной сущности, которую все еще можно изъяснять из других составляющих ее деятелей. Употребляя неточный образ, можно сказать, что в сердце мы имеем такие истоки вод, которые не могут, в свою очередь, образоваться из совокупления мелких и отдельных ручьев, но могут происходить только и единственно из общего и безграничного океана вод. Откровение выражает эту мысль с глубочайшею истиною, когда говорит, что Бог непосредственно или самолично вдунул в человека дыхание жизней (Быт. 2, 7). Положение блаженного Августина, что душа человека, откуда бы там ни происходила она, есть от Бога, известно и общему чувству человечества, которое, во всяком случае, не хочет видеть между душою человека и Богом союза, условленного рядом посторонних, чуждых для души и внешних членов, и которое так охотно рассматривает этот союз как что-то близкое и непосредственное: здесь, в этой надежде человечества быть в живом союзе с Богом, лежит естественное предрасположение к молитве, к вере. Основа религиозного сознания человеческого рода заключается в сердце человека: религия не есть нечто постороннее для его духовной природы, она

3. Впрочем, мы не отрицаем, что религия, утверждаясь главным образом в сердце человека, находит более или менее твердые опоры и на других пунктах мира. Гораздо решительнее выступает значение сердца в области человеческой деятельности, потому что мы различно судим о человеческих поступках смотря по тому, определяются ли они внешними обстоятельствами и соответствующими соображениями или же возникают из непосредственных и свободных движений сердца. Только последним, по?настоящему, мы можем приписать нравственное достоинство, тогда как первые имеют в большей или меньшей мере характер физических действий. Христианское откровение говорит нам, что любовь есть источник всех истинно и неподдельно нравственных поступков. Как это учение о коренном нравственном явлении, из которого, как из источника, возникают все другие нравственные явления, стоит в ясной причинной связи с библейским учением о сердце, то мы надеемся, что и оно,

«Мы призваны делать добро свободно». Это общее и неопределенное начало, с которым уже поэтому может согласиться всякая научная теория нравственности, получает сразу свой определенный смысл, когда мы спросим: почему добро не представляется сознанию даже дикаря, как работа поденщика, за которую можно взяться поневоле, несвободно, по нужде и в расчете на плату? Что за охота поступать человеку справедливо там, где он не имеет в виду ни стороннего зрителя, который бы ценил его, ни личной пользы, которая награждала бы его за дела справедливости? Сердце человека любит добро и влечется к нему, как глаз любит созерцать прекрасную картину и охотно останавливается на ней. Этим не отрицается, что как глаз грубого человека не может оценить изящного образа, так сердце может охладеть к добру и погасить в себе свои лучшие стремления. Но уже древние говорили об огне Прометеевом, который, как похищенный с неба, возжигал в сердце человека не земные, не эгоистические, а нравственные стремления. Многие психологи говорили, что сердце человека находится под непрестанными влияниями и как бы впечатлениями высшего мира и высшего порядка вещей. Определенно и с полною истиною открывает нам слово Божие это метафизическое начало любви сердца к добру как основного нравственного акта, когда оно учит, что человек создан по образу Божию. Как всякая деятельность в мире условливается определенною натурою вещи, так и богоподобной натуре человеческого духа свойственны дела богоподобные. Бог любы есть (1 Ин. 4, 16); Бог возлюбил нас первее ( 4, 19) и этим влиянием любви, даровавшей нам существование в необыкновенной форме духа богоподобного и потолику не подходящего под общее понятие твари, соделал наш дух способным не к простому физическому или тварному возрастанию и укреплению в силах, но и к свободному подвигу правды и любви и к торжеству над тварными влечениями чувственности и самолюбия; в этом лежит последнее условие нравственной свободы человека. Справедливо, что факты говорят большею частию против этой нравственной свободы, как и против свободной любви человека к добру: люди, естественно стремящиеся к самосохранению, скорее и чаще всего действуют по побуждениям самолюбия и имеют

Недавно некоторые ученые предлагали нам правило «уважай себя, или свою личность» и думали в этом правиле открыть начало нравственно-добрых поступков человека. Нам кажется, что из этого правила так же могут происходить или не происходить нравственные поступки, как и из правил, аналитически вытекающих из него, каковы: корми себя, сохраняй, согревай, поддерживай свое тело, упражняй свою память, развивай свой ум, свои музыкальные таланты и т.д. Мы не хотим сказать, чтобы это правило «уважай себя» противоречило нравственному назначению человека, но мы думаем, что оно может получить нравственный смысл только после того, как мы уже действуем и живем сообразно с этим назначением. Так, например, если вы имеете метафизическую идею, которая открывает вам, что поддерживать жизнь нужно не для того одного, чтобы жить, или развивать

Бесспорное научное значение имеет принятое в нравственной философии понятие нравственного закона и учение о долге или обязанности исполнять его. Как совесть, так и все религии рассматривают нравственные поступки как предписанные высшим законодательством и потому совершение их признают долгом и обязанностью. Так, и в откровении дела правды и любви называются заповедями или повелениями Бога. Так, Иисус Христос дал человечеству новую заповедь. Вообще, человечество верует, что совершение всякого доброго поступка есть исполнение воли Божией или что в этом случае наша воля согласна с волею Бога. Но с этим совершенно истинным учением соединяется в философии ничем не оправданное предположение, будто начальный источник нравственного законодательства есть разум. Выше мы уже говорили о мнимом самозаконии ума и о мнимом единстве поступков разумных и нравственно-добрых. Так как мы имеем здесь дело с одним из самых трудных вопросов нравственной философии, то для изъяснения нашей мысли и устранения недоразумений сделаем еще следующие замечания.

a) Закон, по которому совершается нравственная деятельность, не есть уже поэтому причина этой деятельности, как, например, закон падения тел не есть причина их падения. Итак, с рационалистической точки зрения

b) Когда совесть упрекает человека в несправедливости или жестокости, она не говорит ему: «Ты сделал своим законодательным разумом ошибку, ты руководствовался в деятельности неправильными понятиями и неточными соображениями», также не говорит ему: «Ты не послушался предписаний своего разума». Все эти упреки, которые мы так часто делаем другим и принимаем от других с полным равнодушием, как упреки за ошибку в математическом счислении, слишком легки и слишком ничтожны в сравнении с грозным и потрясающим словом, которое совесть говорит преступнику: «Ты сделал неправду, ты сделал зло: что ты сделал, недостойный своего имени человек, посмотри теперь на себя, каков ты и каковы плоды твоего злого сердца!» Здесь мы слышим совсем другие тоны, которые понятны только для сердца, а не для безучастно соображающего разума.

c) Откровение дает нам заповедь: возлюбиши искренняго твоего яко сам себе (Мф. 22, 39), и далее: больше сея любве никто же имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин. 15, 13). Ближнего мы должны любить, как любим самих себя. Христианин должен признавать в ближнем самого себя и принимать участие в его несчастиях и страданиях с тою внутренностию, с какою он испытывает эти несчастия и страдания в себе самом. Понятно, какая душевная способность может переносить нас в это энергическое состояние чистой и действительной любви. Посему справедливо сказать, что во всяком действии любви христианин полагает душу свою за други своя : нужды ближнего, страдания и несчастия падают на любящее сердце с такою тяжестью, как если бы они касались непосредственно его самого, а не чужого сердца. Конечно, так кипит эта жизнь в своем источнике, а с дальнейшим движением в мир явлений она принимает определенные формы, каковы: справедливость, честность, свободная верность слову и договору, великодушие и благородство, решимость на пожертвования, предпочтения блага общего счастью личному и т. под.

Мы слишком распространились о христианском начале нравственности, во-первых, потому, что оно связано тесно с библейским учением о сердце, а во-вторых, потому, что нужды современной практической философии слишком велики, и мы думаем, что ей необходимо выяснять дух и характер христианского нравоучения. Если

ПРИМЕЧАНИЯ [А. И. АБРАМОВА]

СЕРДЦЕ И ЕГО ЗНАЧЕНИЕ В ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА, ПО УЧЕНИЮ СЛОВА БОЖИЯ

Этот трактат по библейской психологии, в котором Юркевич признает за Божественным Откровением значение важного источника многих философских построений, занимает особое место в его теоретическом наследии. Обычно Юркевич проводил четкое разграничение между богословием и философией, но здесь он предстает как богослов и философ одновременно. Следуя традиционной схеме богословского трактата, Юркевич разворачивает ряд аргументов от Священного писания, затем ссылается на авторитет отцов церкви, чтобы перейти к сугубо философской аргументации. Юркевичу удалось развернуть целую философско-антропологическую концепцию о сердце как определяющей основе человека, его физической и духовной жизни. С темой сердца в этой работе тесно сопряжена тема любви. Для существования живой нравственности, согласно Юркевичу, требуется «светильник и елей», и по мере того как в сердце человека иссякает елей любви, светильник гаснет. Вывод философа таков: нравственность обусловлена метафизическим отношением любви сердца к добру.

Подход к сердцу как символу эмоционально-интеллектуальной волевой сущности личности, идущий от ветхозаветной традиции, свойственен христианской философии (католический культ сердца Иисусова или протестантский пиетизм). Для русской философской культуры эта тема стала сквозной. Ближайшим предшественником Юркевича в ее разработке был украинский мыслитель Г. С. Сковорода (см. его диалоги «Начальная дверь к христианскому добронравию», с. 111; «Наркисс», С. 122, 129, 132, 136, 142; «Разговор пяти путников об истинное счастье», С. 341 / Сковорода Г. С. Соч.: В 2 т. Т. 1. M., 1973). Юркевич постоянно обращался к этой теме и в других своих сочинениях, в частности, педагогических. (См., например, «Из науки о человеческом духе», С. 94-97 наст. изд. или § 72 его «Чтений о воспитании».)

Аннотация проспекта 1919 г.: «Корень структуры человеческой психики обнаруживается в сердце как средоточии эмоционально-цельного потока сознания; характеристика «я» близко напоминает Бергсона или «Stream of Thought» Джемса».

Текст – по единственному прижизненному прижизненному изданию: ТКДА. 1860, № 1. С. 63-118.

С. 85. Призыв к проверке душевных явлений посредством внутреннего самовоззрения свидетельствует о приверженности Юркевича принципам интроспективной психологии.

С. 90. Истину между показанными крайностями мистицизма и эмпиризма. – Эмпиризм с его отрицанием метафизической проблематики и мистицизм с его иррационализмом воспринимались Юркевичем как крайности, недопустимые при подлинном философствовании.

С. 94. Nemo credit, nisi volens – никто не верит, кроме того, кто хочет (лат.) – мысль, проходящая через все соч. бл. Августина.

С. 98. Юркевич имел в виду этические воззрения русских революционных демократов (Чернышевского, Антоновича и др.).

С. 103. «Возьми и читай. » – Юркевич цитирует «Исповедь» Августина (VIII, 12), ключевой эпизод знаменитой сцены в саду, где происходит обращение к вере, главный поворотный пункт жизни, победа добра в результате потрясающего драматизмом конфликта воли. См.: Августин. Исповедь. / Богословские труды. М., 1978. С. 147 (пер. М. Е. Сергеенко).

Текст приводится по изданию (с переводом библейских цитат на современную орфографию):

Юркевич П. Д. Сердце и его значение в духовной жизни человека по учению Слова Божия // Его же. Философские произведения. М.: Правда, 1990, с. 69-103 (переизд.: Труды Киевской духовной академии. 1860, № 1).

Номера страниц идут после текста.

Источник