сахиб джамал биография писателя
История про то, что два раза не вставать
«. Рафаэль бен-Нафан, бывший врач османского наместника Иерусалима, вместе с семьёй сидел на плоской крыше, покрытой коврами, и, любуясь закатом, неспеша пил кофе с абрикотином. Он радовался тому, что наконец-то Османская империя раздроблена». И проч., и проч.
Повествование начинается в 1920 году, в городе Иерусалиме, где живёт врач-еврей, не такой подонок, как все остальные сионисты, которые хотят отнять у арабов землю, при помощи английских империалистов. У него есть приёмная дочь, что хочет выйти замуж за мусульманина. При этом еврею-врачу это дело совершенно не удивительно, и браком приёмной дочери он совершенно не парится. Параллельно этому по разным кофейням сидит палестинец-патриот и поёт народно-освободительные песни. В одной из кофеен он влюбляется в русскую официантку, что девочкой бежала с русского подворья, «где обманывают Бога и людей». У этого палестинца была дочь, но куда-то провалилась – однако ж внимательный читатель обо всём догадывается на двадцатой странице. Меж тем, народный певец встречается с русской, и они обсуждают революцию в России (женщина откуда-то достаёт газету «Правда» и читает её посреди Иерусалима). Скоро эта русская переходит в магометанство. Потом пятьсот страниц (до 1948 года) дюжина разных персонажей осыпает друг друга оскорблениями, и, наконец, «Моссад» убивает эту самую дочь палестинца, а её товарищи почём зря поносят её приёмного отца (потому что «Моссад» далеко, а скорбящий отец под рукой), а русская женщина просто нервно курит.
Одновременно образуется Израиль и в тот же час начинает войну против арабов, безжалостно выгоняя их с родовых земель.
Однако ж Сеть молчит о его биографии, будто набравши мокрого песка в рот.
Две дочери
| Имена | |
|---|---|
| ‘ Персидский _______ ‘ صاحب جمال |
СОДЕРЖАНИЕ
Семья
Сахиб Джамал была красивой, высоко культурной и образованной женщиной, которая полностью знала правила и этикет дворца.
Свадьба
Салим женился на ней в 1586 году. После женитьбы ей дали титул «Сахиб Джамал», что буквально означает («Образец красоты») или («Хозяйка красоты»), который был выбран самим Акбаром, под которым она и родилась. быть стилизованным после этого.
Сахиб Джамал родила мужу его второго сына, султана Парвиза Мирзу в ноябре 1589 года.
В 1596 году Салим сильно влюбился в Хас-Махала, дочь Зайн-хана, и задумал жениться на ней. Акбар был недоволен этим. Причиной возражения Акбара был Сахиб Джамал, который уже был женат на Салиме. Акбар возражал против браков между близкими родственниками. Однако, когда Акбар увидел, что сердце Салима было неумеренно затронуто, он по необходимости дал свое согласие.
Смерть и место захоронения
Историк 18 века Абдулла Чагатай сообщил, что гробница была местом упокоения не Анаркали, а любимой жены Джахангира Сахиб Джамал. Многие современные историки признают правдоподобность этого рассказа. В настоящее время здание используется как Архив Пенджаба, поэтому доступ общественности ограничен.
Белый мраморный кенотаф Сахиба Джамаля украшен резьбой с 99 именами Аллаха и был описан историками 19 века как «одно из лучших произведений резьбы в мире».
В дополнение к 99 именам Аллаха, на кенотафе начертано персидское двустишие, написанное императором Джахангиром, которое гласит: «Ах! Мог бы я еще раз увидеть лицо моего возлюбленного, я бы поблагодарил моего Бога до дня воскрешение.»
Проблема
От Джахангира у Сахиба Джамала было трое детей:
ЛитЛайф
Жанры
Авторы
Книги
Серии
Форум
Сахиб Джамал
Книга «Темнокожий мальчик в поисках счастья»
Оглавление
Читать
Помогите нам сделать Литлайф лучше
Темнокожий мальчик в поисках счастья
Писатель Сахиб Джамал известен советским читателям как автор романов о зарубежном Востоке: «Черные розы», «Три гвоздики», «Президент», «Он вернулся», «Когда осыпались тюльпаны», «Финики даром не даются». Почти все они посвящены героической борьбе арабских народов за освобождение от колониального гнета.
Повести, входящие в этот сборник, во многом автобиографичны. В них автор рассказывает о трудном детстве своего героя, о скитаниях по Индии, Ливану, Сирии, Ирану и Турции. Попав в Москву, он навсегда остается в Советском Союзе.
Повести привлекают внимание динамичностью сюжетов и пластичностью образов.
ОДИНОКИМ ОН ПО МИРУ СКИТАЛСЯ, ГОРЕМ ПИТАЛСЯ, МОРЕ СЛЕЗ ПРОЛИЛ…
МАЛЬЧИК С КОСИЧКОЙ
По улицам Багдада бродил мальчик лет тринадцати. Одет он был и бязевую рубашку, давно потерявшую свой цвет, и такие же бязевые длинные штаны. Мальчика звали Мухтаром, но товарищи дали ему прозвище «мальчик с косичкой». И действительно, на макушке Мухтара торчала косичка длиной с кошачий хвост. Приходилось повязывать голову платком, чтобы косички не было видно и чтобы мальчишки не дергали за нее во время драк.
Мухтар не знал отцовской заботы. Ему было три года, когда умер его отец Хусейн, надорвавшись на финиковых плантациях купца Джавадбека.
Остались они вдвоем с матерью, больной обездоленной женщиной. Мухтар очень любил свою мать, и каждый ее стон, каждая слеза отзывались острой болью в его маленьком сердце. Фатима знала это и старалась казаться при сыне здоровой и бодрой, но это ей давалось нелегко.
И все-таки Мухтар любил больше улицу, чем свой сардаб — глиняную мазанку с узким оконцем, где было всегда душно, темно и скучно.
Смуглолицый, бойкий, шумливый паренек, он иной раз целыми днями бродил по улицам, распевая песенки, слова которых тут же сочинял сам. Он радовался, когда его за песни называли дервишем, и вскипал от негодования, если слышал, что кто-нибудь посылал ему вслед презрительное слово «бродяга». Ни голод, ни холод не были властны над ним, не могли погасить его жизнерадостности и веселья. Только одна мысль тревожила Мухтара — мысль о болезни матери.
В самый разгар ребячьих игр на веселых берегах Тигра он становился вдруг мрачным и хмурым, быстро пробегал по длинному понтонному мосту, переброшенному через реку, и, не останавливаясь у суетливых базаров, мчался домой. Запыхавшись, он влетал в сардаб, с радостным возгласом «умма!» бросался к матери, обнимал ее и целовал худые руки, щеки, а потом молчаливо и виновато смотрел на мать, точно просил прощения за то, что надолго оставил ее одну.
В сардабе было пусто. Здесь, как и в тысячах домов арабских тружеников, царила нищета. Земляной пол был покрыт циновками, а в углу серела старая кошма с убогой постелью матери. В нише на полке стояли глиняные чашки, фарфоровый чайник с отбитым носиком и лежало несколько деревянных ложек. Лампы не было — керосин стоил дорого, — ее заменяла самодельная жестяная коптилка. Даже в ясные дни солнечные лучи не проникали в сардаб, мрак будто останавливал их на пороге. Ничто не радовало, ничто не согревало здесь Мухтара, кроме теплого дыхания матери. И не удивительно, что мальчика тянуло из сардаба на солнечную улицу, к зеленым берегам Тигра.
Сейчас Мухтар мог сколько угодно наслаждаться солнцем и теплой речной водой. И вовсе не потому, что он был бездельником. Нет, мальчик уже давно работал в ткацкой мастерской, работал усердно, старательно и был там на хорошем счету. Но грозные раскаты первой мировой войны, докатившись до Багдада, нарушили мирную жизнь города. Закрывались большие и мелкие кустарные мастерские. Повис тяжелый замок и на воротах ткацкой мастерской, где трудился «мальчик с косичкой» вместе с такими же, как и он, подростками.
Когда хозяин увольнял ребятишек, он успокаивал их, что скоро, дней через десять — двадцать, опять откроет мастерскую и они снова будут иметь работу и хлеб. Но прошел месяц, за ним — второй, а работы все не было. И голодные дети рылись в мусорных ящиках харчевен, караван-сараев или забирались на чужие огороды. Хозяин их обманул, как всегда. А впрочем, где ему сейчас было думать о каких-то голодных мальчишках, когда в Багдаде творились непонятные вещи!
Назревал бунт, бунт голодного ремесленного люда, измученной нищетой и бесправием арабской и курдской бедноты против турецких поработителей.
Более четырехсот лет назад турки захватили Месопотамию. Ирак и его столица Багдад стали провинцией Оттоманской империи. Для утверждения своего господства османцы установили жестокий режим зулума. Но ни кровавые расправы с населением, ни тяжкие повинности в пользу султанской казны, ни поголовное уничтожение целых семей не могли смирить непокорных арабов и курдов. В Багдаде, Басре, Мосуле, Керкуте то и дело вспыхивали восстания против султана. Янычары со зверской жестокостью подавляли их, но взрывы народного гнева вспыхивали опять и опять.
Тайные агенты турок доносили о растущем недовольстве среди населения, и военные власти Багдада, чувствуя нависшую угрозу, расправлялись со всеми, кто казался им подозрительным. Особенно свирепствовали они по ночам. С наступлением темноты на улицах и площадях города все чаще раздавались выстрелы. Это жандармы без суда расстреливали выслеженных ими патриотов. Для устрашения арабов несколько человек было повешено на фонарных столбах.
В один из таких дней Мухтар бродил по городу в поисках работы. Было начало марта. Шел дождь. С Тигра дул резкий, холодный ветер. Усталый и измученный, мальчик зашел в мечеть, чтобы немного отдохнуть и обсохнуть. В мечети было мало народу. Мухтар сел на пол недалеко от входа и прислонился к колонне. Хотелось есть, но мальчик старался не думать об этом. Закрыв глаза, он предался мечтам о школе, о красивой форме, которую носили сыновья богатых турок и арабов. Но это продолжалось недолго. Стоило ему вспомнить о голодной матери, как он снова возвращался к мыслям о еде. Который день они уже не обедали? Четвертый. Нет, пятый… Неужели сегодня пятый день? Да, конечно, с субботы…
Разговор двух арабов, сидевших неподалеку, привлек его внимание.
— Этот Мод со своими англичанами не очень-то спешит, — говорил один из них.
— А куда им торопиться? — ответил его собеседник. — От Басры до Багдада они ползли три года. Почему бы им не постоять еще три месяца? Они, видите ли, ждут помощи русских казаков.
В мечеть вошел турецкий патруль. Солдаты грубыми окриками разогнали людей. Властями было запрещено собираться группами более двух человек.
К Сахипджамал
Лишь за тебя молился я, молясь, с тобою слился я.
Свою молитву и мольбу облечь в стихи решился я.
О редкой красоты кристалл, любовь моя, Сахипджамал!
Ведь я тобою бредить стал, спокойствия лишился я.
Не прячься же, моя мечта, явись, раскрой свои уста,
Роняя жемчуг изо рта, чтоб речью насладился я.
В Парау всех прелестней ты, для сердца всех чудесней ты,
В беседе льешься песней ты, твой взор слепит своей красой.
Из-за тебя и для тебя; на тропах плача и скорбя,
Среди колючек и репья ходил в Парау я порой.
Рассказ о том, как я горю, как жизнь свою тебе дарю,
Все, что пишу и говорю, пусть обойдет весь шар земной!
Сахипджамал, истлеешь ты, но станешь мерой красоты:
Звук имени, твои черты не сгинут в памяти людской.
Я дам тебе один совет: не обесцень себя, мой свет!
В невежде-муже смысла нет, зря только век загубишь свой.
«Ты будешь вся в поту, и пот по бедрам наземь потечет,
Тебя, как стебель, подсечет недуг, трясучка огневая.
Коль мужика возьмешь в мужья, в слезах пройдет вся жизнь твоя,
Лишишься вольного житья, ярмо на шею надевая.
И будешь ты ходить в лаптях, и жить в грязи, и вечный страх
Тебя сгноит, затопчет в прах, и стыд убьет тебя, родная.
И так всю жизнь, и так везде, всегда в беде, всегда в труде,
Всегда в безвыходной нужде, порой жестоко голодая.
У рыбака, вот, говорят, пустой желудок, мокрый зад,
А ходит он все дни подряд на лов, удачу выжидая.
А я ведь думал к вам пойти, с тобою встретиться в пути,
В объятьях сжать и унести, в мечтах уже владел я всем!
Тоска мутит рассудок мой. О милая, объят я тьмой,
К тебе дороги нет прямой, увы, вернулся я ни с чем.
Люблю тебя, мой соловей, я рвусь к тебе сквозь даль полей.
Тысячелетия длинней год без тебя в томленье злом!
Зря обижаешься, дружок! 3ачем, кляня суровый рок,
Терзаться, словно Сак и Сок, застигнутые колдовством?
Их плач звучит и в наши дни… Скажу я: боже сохрани
Нам стать такими, как они, тогда беду не обойдем.
Лишь выйдя замуж за муллу, поймешь: удачней сделки нет.
Жене муллы немало благ сулит и тот и этот свет!
На ножках ичиги скрипят, сережки жемчугом горят,
Калфак атласный весь наряд венчает, излучая свет.
Тебя не будут обижать, ты в поле хлеб не будешь жать,
Иль, от жары сомлев, лежать, не смывши пота едкий след.
Когда ж от игр устанешь ты, соскучившись, увянешь ты,
Повсюду ездить станешь ты, чтоб поглядеть на белый свет.
Я знал неверных средь подруг, среди невест, среди супруг,
И содрогаюсь я: а вдруг так жить захочется и ей?
Иль ты одно и то ж раз пять то будешь вправо заплетать,
То будешь влево расплетать,- мол, я мещеряка тупей.
О ветер, облетая свет, ты загляни в ее края!
Пускай услышит мой привет, Сахипджамал, любовь моя.
Скажи: в Кандале есть хазрет, его страданьям меры нет,
В тебя влюблен он много лет, шепча едва: «Любовь моя. «
3ачем ты от него вдали? Ужели в этот край земли
Его стенанья не дошли, его слова «любовь моя»?
Просвета нет в моей судьбе, исхода нет в моей борьбе,
Какая выгода тебе меня так мучить, зло тая?
Ты старшую сестру не жди, ее удача впереди.
Не трогай ран в моей груди, Сахипджамал, любовь моя.
Будь веткой, будь цветком моим, залетным соловьем моим.
Целебным будь питьем моим, Сахипджамал, любовь моя.
Недели, месяцы, года, в ночь отдыха и в день труда
Я безраздельно и всегда с тобой одной, любовь моя.
Не говори: «О мой мулла, вся мукой жизнь его была. »
Чтоб наша жизнь была светла, не плачь, не плачь, любовь моя.
Слезами горя не залить, не свить разорванную нить,
На то, чтоб жалость возбудить, не уповай, любовь моя.
Но если, слову изменя, не выйдешь замуж за меня,
Потом не проведешь и дня ты в тишине, любовь моя.
Увы, по молодости лет сама ты лезешь в омут бед.
Подумай: прав я или нет. Доверься мне, любовь моя.
3десь о тебе пишу я стих на красных свитках и простых,
Верь, я правдив в речах своих, в коварстве не повинен я.
Я не шучу: разумной будь, не становись на ложный путь,
Дабы, познав утраты суть, всю жизнь страдать, любовь моя.
Ясна моих речений вязь, все изложил я, не спросясь,
Ты вникни в этих мыслей связь, чтоб не рыдать, любовь моя.
В темнице жизни заперта, твоя увянет красота,
Покинет смех твои уста, и сгинет радость бытия.
Весь век ты будешь по злобе проклятья слать своей судьбе.
На этом свете я тебе грех не прощу, любовь моя.
Затем тебя, имей в виду, в загробном мире я найду:
Помучайся, дружок, в аду за то, что мучишь здесь меня!
Не отвечай мне: «Почему меня клянешь ты, не пойму.
Дивлюсь я гневу твоему, чему ты учишь здесь меня?
В Бурнае в оны времена была упрямица одна.
И что ж? Теперь скорбит она все дни и ночи напролет!
Мужлан, безбожник, сквернослов, муж с нею был жесток, суров.
Ее он мучить был готов из наслаждения, увы.
Он бил ее и поносил, и, насмехаясь, ей грозил,
И не было у жертвы сил сносить мучения, увы.
От этих нестерпимых мук, из этих нелюбимых рук,
Бедняжка в лес бежала вдруг, ища спасения, увы.
Но с понятыми на позор муж приволок ее во двор,
Бил по лицу, бросал в упор ей оскорбления, увы.
Не сохли раны на боках, светились скулы в синяках,
Ее мечты терпели крах, в том нет сомнения, увы.
Распухшие до красноты глаза слезами залиты.
Смотри, не попади и ты в то положение, увы.
По сходкам дни и вечера металась зря твоя сестра,
Но потерять пришла пора лишь уважение, увы.
Ей кровью нос промыл подлец и чуть не надломил крестец,
В Бурнай прогнал он, наконец, одну лишь тень ее, увы.
3абрал все деньги до гроша, все снял с нее, прогнать спеша.
Надломлена ее душа, она в смятении, увы.
Осталось у нее дитя, прижала мать его, грустя,
Бредет без пищи и питья в изнеможении, увы.
Мой маленький, мой золотой, ты остаешься сиротой.
Мы в пламя брошены с тобой, нет избавления, увы. «
Печальны матери слова, вернулась в отчий дом вдова:
Избита плоть, душа мертва, в ней нет горения, увы.
Тебя, избранница моя, любовь моя нашла сама.
Четвертый год прошел в слезах напрасно. Не бледнеет тьма!
Четвертый год. Четвертый год, четвертый, снова мертвый, год!
Душа опять в плену невзгод, и я совсем схожу с ума.
Четвертый год ушел, погас, а встречи не было у нас,
Хотя б в письме, хотя б на час! Но встречи нет, и ты немa.
Как мне найти, душа моя, к тебе пути, душа моя?
Тьму освети, душа, моя, пошли мне яркий свет письма!
Писал тебе я много раз, не знаю, что сгубило нас:
Пришло ль письмо в недобрый час, иль затерялся след письма?
Портрет ли твой мне заказать? Нагрянуть ли из-за угла,
Похитить мне тебя, чтоб ты усладой глаз моих была?
Бывают в мире чудеса: молитве вняли небеса,
Раскрылась девушки краса, и ей везде гремит хвала.
О, как попал я в твой улов? По магии ль вещей и слов,
Связала ль сорок ты узлов, иль зелье в кушанье влила?
Скрывал я в глуби сердца сны моей любви, моей весны;
Теперь, узы, разглашены мои сердечные дела.
Тебе послал я много строк, у них «Мухаммедии» слог,
Так первый начал я листок: «О девушка, как ты мила. «
Не любишь ты, и потому опять не повезло письму.
Или посланцу моему ты просто по щеке дала?
3ачем же драться? Лучше ты прочти любовные листы.
Сахипджамал, мои мечты людской молве ты предала!
Слова, что лавы горячей, читай, учи в тиши ночей,
И станет смысл моих речей ясней прозрачного стекла.
Мне странно, что мое перо так стало зрело и остро,
Что тайна, скрытая хитро, через него до всех дошла.
Кого б найти, чтобы мою он повидал Сахипджамал,
Ей об отчаянье моем, и о любви моей сказал?
Едва красавица моя очам представится, маня,
В груди прибавится огня. О, как запас терпенья мал!
Не стал бы ждать я по часам; дошел бы до Парау сам,
Нацеловался б вволю там я со своей Сахипджамал.
Чем так, в томительной тоске, от милой чахнуть вдалеке,
Ты б, словно птица, налегке слетал скорей к Сахипджамал!
Окончен был бы долгий путь, и сердце к сердцу, к груди грудь,
Могли бы, наконец, прильнуть, была б нежней Сахипджамал.
Объятья были б горячи, текли бы речи, как ручьи,
И засияли бы лучи в очах твоей Сахипджамал.
Так матери своей должна Сахипджамал сказать моя:
— Меня ты выдай за муллу, так суждено, о мать моя!
Не на засол, не на убой я предназначена судьбой,
Ведь буду отдана тобой я все равно о мать моя!
Не обрекай же на позор, впуская неуча в наш двор,
Чтоб не лежало с этих пор на мне пятно, о мать моя!
Попробуй он меня задень рукою грубой, как кетмень,
Умру я лучше в тот же день, мне все равно, о мать моя!
Об этой слышали любви Казань, Ижевск, Симбирск, Уфа.
Печальной славою ее здесь дышит каждая строфа.
Об этой слышали любви Самара, Сызрань, Жигули,
И как Юсуф и Зулейха, в мир наши имена вошли.
Об этой слышали любви Буинск, Сарапул, Тетюши,
Прославилась Сахипджамал, как образ любящей души.
Об этой слышали любви Курмыш, Малмыж и Мамадыш;
Везде баиты о любви шумят, как над рекой камыш.
Об этой слышали любви в краю обоих Черемшан,
Узнали там Сахипджамал: прекрасен лик и гибок стан.
Об этой слышали любви и Оренбург, и Каргалы.
Шумят купцы и мужики, медвежьи пробудив углы.
Об этой слышали любви станиц уральских казаки,
И Белебей. На пристанях о ней болтают бурлаки.
Об этой слышали любви ногайцы, к Юрьеву спеша,
Баитов страстных красота для старших тоже хороша.
| Полное имя | |
|---|---|
| ‘Персидский _______ ‘صاحب جمال |
Содержание
Семья
Сахиб Джамал был из турецкий источник [3] и была дочерью уважаемого Мусульманин религиозная личность, Ходжа Хасан из Герат, что делает ее кузиной Зайн Хан Кока, который был ведущим чиновником в Империя Моголов под Акбар, в том числе какое-то время губернатором Кабул. [4] Ее отец, Ходжа Хасан, был широко известен своими знаниями и изучением методов ведения войны. Акбар очень уважал его и часто обсуждал с ним духовные проблемы, которые часто волновали его ум. [5] Дочь Заина Хана, Хас-Махал также был женат на Джахангире. [6]
Сахиб Джамал был красивым, [7] высококультурная и образованная женщина, хорошо знавшая правила и правила дворца. [5]
Салим влюбился в нее, и они поженились в октябре 1589 года. [8] на пышной и пышной свадебной церемонии. После замужества она получила титул «Сахиб Джамал», что буквально означает («Образец красоты») или («Хозяйка красоты»), который был выбран самим Акбаром, и под этим именем она стала называться впоследствии. [9]
Сахиб Джамал родила своему мужу двоих детей: его второго сына, Султан Парвиз Мирза, а также умершая в младенчестве дочь. [5]
В 1596 году Салим сильно влюбился в Хас-Махала, дочь Заин-хана, и задумал жениться на ней. Акбар был недоволен этим. Причиной возражения Акбара был Сахиб Джамал, который уже был женат на Салиме. Акбар возражал против браков между близкими родственниками. Однако, когда Акбар увидел, что сердце Салима было неумеренно затронуто, он по необходимости дал свое согласие. [10]
Смерть и место захоронения
Сахиб Джамал умер c. 25 июня 1599 г. Лахор, сегодняшний день Пакистан, и там же был похоронен. Строительство ее гробницы датируется 1599 годом. C.E. или 1615 г. н. э. [11]
Существует распространенное заблуждение, что Могила Сахиб Джамаля в Лахоре находится могила легендарной танцующей девушки Анаркали. Согласно легенде, гробница была построена императором Великих Моголов Джахангиром из-за его любви Анаркали, которого поймал император Акбар за то, что тот обменялся взглядами с Джахангиром, в то время известным как принц Салим. Анаркали, как сообщается, была наложницей Акбара, и этот поступок, как сообщается, настолько разгневал Акбара, что он приказал живым похоронить Анаркали в стене. Когда принц Салим взошел на трон и взял имя «Джахангир», он, как сообщается, приказал построить гробницу на месте стены, в которой, как сообщается, был похоронен Анаркали. [11]
Историк 18 века Абдулла Чагатай сообщил, что гробница была местом упокоения не Анаркали, а любимой жены Джахангира Сахиб Джамал. [11] Многие современные историки признают достоверность этого отчета. [12] В настоящее время здание используется как Архив Пенджаба, поэтому доступ общественности ограничен.
Белый мраморный кенотаф Сахиба Джамаля украшен резьбой с изображением 99 имен Аллаха, и был описан историками 19 века как «одно из лучших произведений резьбы по дереву в мире». [13]
В дополнение к 99 именам Аллаха, на кенотафе начертано персидское двустишие, написанное императором Джахангиром, которое гласит: «Ах! Мог бы я еще раз увидеть лицо моего возлюбленного, я бы поблагодарил моего Бога до дня воскрешение.» [12]