См. Из собрания стихотворений 1835 г. Впервые — в «Новосельи», 1833, ч. I. стр. 239. Гёте умер в 1832 г. На творчестве Баратынского влияние Гёте непосредственно не отразилось. Данное стихотворение рисует канонизованный, общеобязательный для конца 20-х, начала 30-х гг. — времени наибольшей популярности Гёте в России — облик поэта.
Предстала, и старец великий смежил Орлиные очи в покое, Почил безмятежно, зане совершил В пределе земном всё земное! Над дивной могилой не плачь, не жалей, Что гения череп — наследье червей.
Погас! но ничто не оставлено им Под солнцем живых без привета; На всё отозвался он сердцем своим, Что просит у сердца ответа: Крылатою мыслью он мир облетел, В одном беспредельном нашёл ей предел.
Всё дух в нём питало: труды мудрецов, Искусств вдохновенных созданья, Преданья, заветы минувших веков, Цветущих времён упованья. Мечтою по воле проникнуть он мог И в нищую хату, и в царский чертог.
С природой одною он жизнью дышал: Ручья разумел лепетанье, И говор древесных листов понимал, И чувствовал трав прозябанье; Была ему звёздная книга ясна, И с ним говорила морская волна.
Изведан, испытан им весь человек! И ежели жизнью земною Творец ограничил летучий наш век, И нас за могильной доскою, За миром явлений, не ждёт ничего, — Творца оправдает могила его.
И если загробная жизнь нам дана, Он, здешней вполне отдышавший И в звучных, глубоких отзывах, сполна Всё дольное долу отдавший, К предвечному лёгкой душой возлетит, И в небе земное его не смутит.
Ты помнишь ли, в какой печальный срок Впервые ты узнал мой уголок? Ты помнишь ли, с какой судьбой суровой Боролся я, почти лишенный сил? Я погибал: ты дух мой оживил Надеждою возвышенной и новой. Ты ввел меня в семейство добрых Муз..
В 1820 году Баратынского произвели в унтер-офицеры и перевели в Нейшлотский полк, стоявший в Финляндии. Баратынский воспринял этот перевод как своего рода ссылку, однако вскоре полюбил этот край, который сделался для него источником вдохновения: Баратынский за пять лет, проведенных в Финляндии, создал немало значительных произведений, в том числе поэму «Эда», и приобрел репутацию «певца Финляндии». Все эти годы Баратынский имел возможность время от времени наезжать в Петербург, где тесно общался со многими литераторами; дружески сошелся он с К. Ф. Рылеевым и А. А. Бестужевым.
Темы грусти, уныния, тоски доминируют в поэзии Баратынского,
С тоской на радость я гляжу,Hе для меня ее сиянье, И я напрасно упованье В больной душе моей бужу.
Судьбы ласкающей улыбкой Я наслаждаюсь не вполне: Все мнится, счастлив я ошибкой, И не к лицу веселье мне.
Я братьев знал; но сны младые Соединили нас на миг: Далече бедствуют иные, И в мире пет уже других,
Поэт чувствует себя одиноким, липшим в окружающем его мире, проникнутом меркантильным духом:
Век шествует путем своим железным; В сердцах корысть, и общая мечта Час от часу насущным и полезным Отчетливей, бесстыдней занята. Исчезнули при свете просвещенья Поэзии ребяческие сны, И не о ней хлопочут поколенья, Промышленным заботам преданы.
Последние годы жизни Баратынский провел в подмосковном имении Мураново. В конце 1843 года Баратынский предпринял поездку в Италию. Попутно он посетил Париж, где провел несколько месяцев, общаясь с декабристом Н. И. Тургеневым и некоторыми другими прогрессивно настроенными русскими эмигрантами. Это общение благотворно подействовало на Баратынского. Он стал бодрее смотреть в будущее, ощутил в себе новый прилив любви к родине. Он пишет друзьям в Россию, поздравляя их с новым, 1844 годом: «Поздравляю вас с будущим, ибо у нас его больше, чем где-либо; поздравляю вас с нашими степями, ибо это просгор, который никак пе заменим здешней наукой; поздравляю вас с нашей зимой, ибо она бодрее и блистательнее и красноречием мороза зовет нас к движению лучше здешних ораторов; поздравляю вас с тем, что мы в самом деле моложе двенадцатью днями других народов и посему переживем их, может быть, двенадцатью столетиями». Бодрым настроением проникнуто последнее стихотворение Баратынского «Пироскаф», написанное им весной 1844 года в Средиземном море по пути в Неаполь: многие «мятежные» вопросы решены, поэта манит некий «надежды символ». Но новым надеждам не суждено было осуществиться: в Неаполе 29 июня 1844 года Баратынский внезапно скончался. Похоронен оп в Петербурге,
У нас вы можете бесплатно скачать произведения по классической литературе в удобном файле-архиве, далее его можно распаковать и читать в любом текстовом редакторе, как на компьютере, так и на любом гаджете или «читалке».
Мы собрали лучших писателей русской классической литературы, таких как:
. и многих других известнейших авторов написавших популярные произведения русской классической литературы.
Все материалы проверены антивирусной программой. Также мы будем пополнять нашу коллекцию по классической литературе новыми произведениями известных авторов, а возможно, и добавим новых авторов. Приятного прочтения!
Русский писатель (9 (21) августа 1871 — 12 сентября 1919)
Руусский поэт, драматург (20 августа (1 сентября) 1855 — 30 ноября (13 декабря) 1909)
Русский поэт (15 (27) ноября 1840 (1841?) — 17 (29) августа 1893)
Русский поэт, писатель (11 (23) июня 1889 — 5 марта 1966)
Поэт-символист (3 [15] июня 1867 — 23 декабря 1942)
Русский поэт (19 февраля [2 марта] 1800 — 29 июня [11 июля] 1844)
Русский поэт (18 (29) мая 1787 — 7 (19) июня 1855)
Русский писатель, поэт (14 (26) октября 1880 — 8 января 1934)
Русский поэт. (16 (28) ноября 1880 — 7 августа 1921)
Русский поэт, прозаик, драматург, переводчик, историк. (1 (13) декабря 1873 — 9 октября 1924)
Русский писатель, поэт (10 (22) октября 1870 — 8 ноября 1953)
Русский поэт, художник (16 [28] мая 1877 — 11 августа 1932)
Русская поэтесса, писательница (8 [20] ноября 1869 — 9 сентября 1945)
Русский прозаик, драматург, поэт, критик и публицист. (20 марта (1 апреля) 1809 — 21 февраля (4 марта) 1852)
Русский писатель, прозаик, драматург (16 (28) марта 1868 — 18 июня 1936)
Русский драматург, поэт, дипломат и композитор. (4 (15) января 1795 — 30 января (11 февраля) 1829)
Русский поэт (16 [28] июля 1822 — 25 сентября [7 октября] 1864)
Русский писатель-прозаик (11 августа [23 августа] 1880 — 8 июля 1932)
Русский поэт (3 (15) апреля 1886 — август 1921)
Генерал-лейтенант, участник Отечественной войны 1812 года, русский поэт (16 (27) июля 1784 — 22 апреля (4 мая) 1839)
Русский поэт (3 (14) июля 1743 — 8 (20) июля 1816)
Русский писатель, мыслитель. (30 октября (11 ноября) 1821 — 28 января (9 февраля) 1881)
Русский поэт. (21 сентября (3 октября) 1895 — 28 декабря 1925)
Русский поэт, критик, переводчик. (29 января (9 февраля) 1783 — 12 апреля (24 апреля) 1852)
Русский поэт, прозаик (29 октября (10 ноября) 1894 — 26 августа 1958)
Русский литератор (1 (12) декабря 1766 — 22 мая (3 июня) 1826)
Русский поэт (10 (22) октября 1884 — 23 и 25 октября 1937)
Русский поэт, баснописец (2 (13) февраля 1769 — 9 (21) ноября 1844)
Русский поэт (6 (18) октября 1872 — 1 марта 1936)
Русский писатель (26 августа (7 сентября) 1870 — 25 августа 1938)
Русский поэт, прозаик, драматург. (3 (15) октября 1814 — 15 (27) июля 1841)
Русский писатель (4 (16) февраля 1831 — 21 февраля (5 марта) 1895)
Русская поэтесса (19 ноября [1 декабря] 1869 — 27 августа [9 сентября] 1905)
Русский поэт (23 мая (4 июня) 1821 — 8 (20) марта 1897)
Русский поэт, прозаик (3 (15) января 1891 — 27 декабря 1938)
Русский советский поэт (7 [19] июля 1893 — 14 апреля 1930)
Русский поэт (26 декабря 1862 — 31 января 1887)
Русский поэт, писатель, публицист. (28 ноября (10 декабря) 1821 — 27 декабря 1877 (8 января 1878)
Русский драматург. (31 марта (12 апреля) 1823 — 2 (14) июня 1886)
Русский писатель, поэт (29 января [10 февраля] 1890 — 30 мая 1960)
Русский поэт, драматург и прозаик. (26 мая (6 июня) 1799 — 29 января (10 февраля) 1837)
Русский поэт, общественный деятель, декабрист (18 сентября (29 сентября) 1795 — 13 (25) июля 1826)
Русский писатель. (15 (27) января 1826 — 28 апреля (10 мая) 1889)
Русский поэт (4 мая (16 мая н.ст.) 1887 — 20 декабря 1941)
Русский поэт и писатель (26 июля [7 августа] 1837 — 25 сентября [8 октября] 1904)
Русский поэт (16 [28] января 1853 — 31 июля [13 августа] 1900)
Русский поэт, писатель и драматург (17 февраля (1 марта) 1863, — 5 декабря 1927)
Русский писатель, поэт, драматург. (24 августа (5 сентября) 1817 — 28 сентября (10 октября) 1875 )
Русский писатель, мыслитель. (28 августа (9 сентября) 1828 — 7 (20) ноября 1910)
Русский писатель, поэт. (28 октября (9 ноября) 1818 — 22 августа (3 сентября) 1883)
Русский поэт, дипломат, публицист (23 ноября (5 декабря) 1803 — 15 (27) июля 1873)
Русский поэт, переводчик и мемуарист. (23 ноября (5 декабря) 1820 — 21 ноября (3 декабря) 1892, Москва)
Русский поэт (28 октября (9 ноября) 1885 — 28 июня 1922)
Русский поэт (16 (28) мая 1886 — 14 июня 1939)
Русский поэт, прозаик (26 сентября (8 октября) 1892 — 31 августа 1941)
Русский философ. (27 мая (7 июня) 1794 — 14 (26) апреля 1856)
Русский поэт, прозаик (1 (13) октября 1880 — 5 августа 1932)
Русский философ. (12 (24) июля 1828 — 17 (29) октября 1889)
Русский писатель, драматург. (29 января 1860 — 15 июля 1904)
Русский писатель, поэт (19 [31] марта 1882 — 28 октября 1969)
Природа! Мы ею окружены и объяты. Мы живем среди нее, но мы ей чужды. Я славлю ее во всех ее проявлениях.
Знал ли Лермонтов эти мысли Гете или нет, нам неизвестно. Но созвучные им мы встречаем у Лермонтова постоянно. Природа — не только важнейший элемент его произведений. Она в значительной степени влияла на становление его взглядов, его характера, его отношения к окружающему миру.
Вряд ли правомерно утверждение о том, что Шиллер был гораздо ближе Лермонтову, чем Гете. В юности — да. Тогда поэта увлекали «и бури шумные природы, и бури тайные страстей». К тому же он увлекся тогда сочинением драм и трагедий, а лучшего образца для этого, чем Шиллер, не найти. Но пришло время, когда он постиг таинство «безобразной красоты» этих бурь, «отделялся стихами» от Демона, и его взгляды на жизнь и на природу становились все глубже и мудрее.
Лермонтов был «окружен и объят» природой с детства, полюбив ее задолго до того, как почувствовал себя поэтом. Во всем творчестве поэта ее место весьма значительно. Первое известное нам его стихотворение — «Весна», первое напечатанное — «Осень». Среди последних — «Выхожу один я на дорогу», «Листок», «Пророк». Крайне несправедливо утверждение (в «Лермонтовской энциклопедии»), будто «в ранних стихах Лермонтов избегает изображения земной красоты, попросту ее не видит». И дальше: «Пейзаж почти отсутствует в стихотворении «Кладбище». Отсутствует «традиционный» пейзаж. Но другой автор отметил в этом стихотворении такой «довольно неожиданный образ: «краснеючи, волнуется пырей». И как можно не заметить, что на кладбище юношу-поэта привлекала природа, противопоставленная человеку:
Жужжа, со днем прощается игрой Толпящиеся мошки, как народ Существ с душой, уставших от работ! Стократ велик, кто создал мир! Велик. Сих мелких тварей надмогильный крик Творца не больше ль ставит иногда, Чем в пепел обращенные стада, Чем человек, сей царь над общим злом,
Похожую картину рисует он ив стихотворении «Ночь III», написанном тогда же, пятнадцатилетним юношей:
Темно. Все спит. Лишь только жук ночной Жужжа, в долине пролетит порой; Из-под травы блистает червячок,
Когда луна взошла среди небес.
Создается впечатление, что уже тогда поэт избегал обычных приемов изображения природы, искал свои краски, стремился и в малом увидеть великое. Видел он, видел красоту и с самого начала учился ее изображать. В самых ранних стихотворениях Лермонтов умел изобразить и величественное: горы, степи, море — и находил точные, выразительные детали — капля дождя на лепестке одинокого цветка, светлячок в траве. В раннем детстве он любовался облаками, то на закате, то после дождя, просто и сдержанно описал «Вечер после дождя». А красота Кавказа, увиденного десятилетним мальчиком, поразила его сразу и на всю жизнь, и для этой красоты он находит самые возвышенные слова: «Синие горы Кавказа, приветствуют вас! Вы взлелеяли детство мое; вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю о вас да о небе».
Картинами природы насыщены ранние поэмы Лермонтова, особенно «Измаил-Бей». Порой кажется, что очередной пейзаж не так уж необходим для развития сюжета, но автору хочется вспоминать и описывать милые его сердцу горы, ущелья, реки Кавказа. И позже, в поэмах «Демон» и «Мцыри», в романе «Герой нашего времени» природе отводится самое почетное место. В романе «Вадим» такую же роль играют картины среднерусской природы. В их точности убедился С. Анреев-Кривич, обошедший все места, описанные в романе. Это убедительно говорит о том, что в детстве Лермонтов любил прогулки по окрестностям Тархан, иногда довольно дальние, и навсегда запоминал то, что видел. Уже тогда он не только любуется природой и человеком. Для него человек — не часть природы, вернее, часть, оторвавшаяся от целого.
«Признаюсь, я ожидал больше гения, больше познания природы и истины». Руссо был тогда одним из «властителей дум», его книги породили целое течение — руссоизм, а юноша Лермонтов осмелился критически о нем отозваться. К сожалению, он не развил свою мысль, но можно предположить, судя по более поздним его произведениям, что он не нашел у Руссо глубокого проникновения в самую «душу» природы и не мог согласиться с тем, что для человека возможно спасительное бегство в природу. Разлад человека с природой Лермонтов стал ощущать рано, и это убеждение с годами усиливалось. Он понимал, что даже для того, кто, как он, по-настоящему любит и понимает природу, уход в нее от общества невозможен. Не может же Лермонтов (или хотя бы Печорин) стать пастухом или бродячим охотником (кстати, Лермонтов, по-видимому, вообще не был охотником). Отрыв человека от природы неизбежен, безусловен, и в этом одна из причин трагедийности жизни человека. Возможно лишь сравнительно кратковременное общение с ней, но возвращение в общество неизбежно. И резкий, язвительный, часто беспощадный в общении со «светом» и в изображении этого «света», Лермонтов становится в общении с природой мягче, задумчивей, добрее.
«Я люблю скакать на горячей лошади по высокой траве, против пустынного ветра; с жадностью глотаю я благовонный воздух и устремляю взоры в синюю даль. Какая бы горесть ни лежала на сердце, какое бы беспокойство ни томило мысль, все в минуту рассеется». Это говорит Печорин. Но и Лермонтов любил степные просторы: «На коня потом вскочу, в степь, как вихорь, улечу». Не только степень. В одном из его писем читаем: «Для меня горный воздух — бальзам; хандра — к черту, сердце бьется, грудь высоко дышит — ничего не надо в эту минуту; так сидел бы да смотрел целую жизнь». И еще одно высказывание Лермонтова: «Удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такой, какой была некогда и верно будет когда-нибудь опять». Здесь, как и в других произведениях, природа ассоциируется с детством. Ярко выражено это в стихотворении, условно называемом «1-е января». Сатирическими штрихами изобразил картину из жизни светского общества, поэт противопоставил ему природу и детство, о котором говорит совсем в другом тоне, мягком, даже мечтательном. А в конце — снова общество, из которого не уйти, и опять звучит «железный стих, облитый горечью и злостью». Только в детстве возможно самое тесное сближение, если не слияние, с природой. Не случайно такие образы, как «звезды ясны, как счастье ребенка», «воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка». Конечно, юношу привлекал и «свет с его красивой пустотой», с возможностью проявить себя и самоутвердиться. Уход в «свет» вполне возможен и даже неизбежен, а возврата к детству не бывает, и уход в природу возможен только в мечте. Каждый человек, даже самый свободолюбивый и отважный, намертво привязан к своей среде и является в известной степени рабом своего общества. Вот говорит Печорин: «Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка, солнце ярко, небо сине, — чего бы кажется, больше? — зачем тут, страсти, желания, сожаления?» Вот тут бы и остановиться. Или сесть на коня и — в степь! Но нет. Не случайно в этой фразе слово «кажется». И вот неизбежное продолжение: «Пойду к Елизаветинскому источнику; там, говорят, утром собирается все водяное общество». И снова страсти, желания, сожаления. И душно в «свете», и не уйти из него, даже в Персию не уехать (не только Печорин, но и Лермонтов туда собирался). Гибнут оторванные от своей среды Бэла, Морская царевна, да и Мцыри, вначале увезенный из родного аула, а затем бежавший из воспитавшего его монастыря. И трагедия Демона связана с тем, что он порвал со своей средой, которой «блистал он, чистый херувим» и был счастлив. Но он хотел очень много (чисто человеческое свойство!). «Сквозь вечные туманы, познанья жадный, он следил кочующие караваны в пространство брошенных светил». Но еще в древности было сказано: во многой мудрости премногая печаль. Демон словно не знал это и остался одинок, утратив и жажду познанья, и место среди когда-то равных ему, и возненавидел весь мир. Большей трагедии и быть не может.
Здесь хочется отметить образ «вечных туманов», повторенный и в другом месте («тихо плавают в тумане хоры стройные светил»). Ведь небо часто бывает ясным, и Лермонтов любил его таким. Откуда же «вечные туманы»? «Мы теперь знаем, что межзвездное пространство не пусто, но содержит разреженные облака, состоящие из очень рассеянных частиц пыли и газа» (А. Кроми. Тайны океана). Но неужели Лермонтов догадывался об этом?
Не демон, а человек в одной из поэм Лермонтова говорил:
Я часто по лесам бродил
И все, все прелести природы. Но так себе неверны мы! Живем, томимся и желаем, А получивши, забываем — Уже предмет другой Играет в нашем воображенье, — в беспрерывном том томленье Мы тратим жизнь, о Боже мой!
Многое в этом отрывке напоминает размышления Печорина. Но автору поэмы «Корсар», из которой приведены эти строчки, было 14 лет! Для Лермонтова природа — единое целое. Диапазон его наблюдений, широта его взглядов — поразительны. Он любуется веткой цветущей черешни, высокой полынью, краснеющим пыреем, ночью следит за полетом комара по его жужжанию, с сочувствием говорит о «маленьком народе» мошек, о светлячке, всматривается «в каждую росинку на широком листе виноградном и отражающую миллионы радужных лучей». И с непревзойденным мастерством рисует величественные картины гор, степей, рек. Он даже сумел взглянуть на Землю из космоса:
Святящиеся точки, И между них Земля вертелась наша.
В его стихах одинаково находят место и две березки, и ревущий Терек, и бегущая комета. Все в природе заслуживает внимания и сочувствия, все по-своему прекрасно — и ночная гроза, и «поутру ясная погода». Он любуется и барсом, и змеей в лунном свете, и семьей зеленых ящериц, и свободно парящим в небе вороном.
Умный, наблюдательный поэт Боденштедт, познакомившийся с Лермонтовым в Пятигорске, сумел понять сущность кажущихся противоречий в характере и поведении Лермонтова, утверждал, что Лермонтов «до последнего вздоха остался чуждым всякой лжи и притворства». В статье о нем он писал: «Два замечательнейших ученных новейшего времени, Александр Гумбольдт и Христиан Эрстенд, указывают, как на настоятельное требование нашего времени, на более обширное приложение в области изящного современных открытий и исследований природы. Лермонтов выполнил в своих стихотворениях большую часть того, что эти великие ученые признают потребностью нашего времени и чего так живо желают. Пусть назовут мне хоть одно из множества толстых географических, исторических и других сочинений о Кавказе, из которых можно было бы живее и вернее познакомиться с характеристическою природою этих гор и их жителей, нежели из какой-нибудь кавказской поэмы Лермонтова». Мнение это может показаться преувеличенным. Но через сто лет так же оценил верность и художественность лермонтовских описаний Кавказа академик А. Ферсман: «Перечитывая произведения Лермонтова, я вижу в них новый мир, мир географической науки в образах более глубоких, интересных, полных факта и историзма, чем мы читаем и учим в наших учебниках. Он дал лучшие географические описания окрестностей старого Тифлиса, Военно-Грузинской дороги, района Минеральных Вод, северных склонов Кавказского хребта».
— панорамный обзор с высокой точки зрения. Так изображена им Москва с колокольни Ивана Великого, Пятигорск с самой высокой его окраины, Симбирск с горы. Лермонтов не только зарисовал Крестовую гору на Кавказе (а в его рисунках и карти нах природа тоже занимает важное место), но и поднялся на нее, чтобы увидеть «половину Грузии — как на блюдечке». А потом впечатления эти переданы в «Демоне» и «Мцыри»:
Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись в дали; Счастливый, пышный край земли! Столпообразные раины,
По дну из камней разноцветных, И кущи роз, где соловьи Поют красавиц безответных На сладкий голос их любви;
Густым венчанные плющом, Пещеры, где палящим днем
И блеск, и жизнь, и шум листов,
Лермонтов понимал, что «самое великое в природе познается через малое» (Линней). Но нужно все-таки отметить его неизменную любовь к трем величественным стихиям — горам, степям и морю. В стихотворении «Памяти А. И. О-го» они слиты в единую картину:
Любил ты моря шум, молчанье синей степи И мрачных гор зубчатые хребты. И вкруг твоей могилы неизвестной
Судьба соединила так чудесно: Немая степь синеет, и венцом Серебряным Кавказ ее объемлет; Над морем он, нахмурясь, тихо дремлет,
Рассказам волн кочующих внимая, А море Черное шумит, не умолкая.
Любимым цветом Лермонтова был, очевидно, синий. И горы, и степи, не говоря уже о море и небе, у него почти всегда синие. Степь обычно немая, горы неподвижны в своем величии, и только море в вечном движении, его волны не просто шумят, а что- то рассказывают.
Любовь Лермонтова к Кавказу очевидна:
Природы, этих гордых снежных гор? Не переменит их надменный вид Ничто: ни слава царств, ни их позор;
Вершины скал; ничто не вредно им. Кто близ небес, тот не сражен земным.
Степи он знал и любил тоже с детских лет, ведь Пенза и Тарханы — лесостепной край. Простор, ветер, лихой конь позволяли — хоть на время — уйти от светской тесноты и духоты:
Люблю я ветер меж нагих холмов,
И на равнинах тени облаков. . И мысль о вечности, как великан, Ум человека поражает вдруг, Когда степей безбрежный океан
Гармонии Вселенной, каждый час Страданья или радости для нас Становится понятен, и себе Отчет мы можем дать в своей судьбе.
«Море». В юношеской лирике Лермонтова «морские» образы встречаются очень часто. Иногда это следствие увлечения Байроном, Шиллером, Муром, и тогда поэт следует литературным образцам, но порой он ищет и свои краски, и тогда появляются. «залив в приютах камышей», «облака с лазурью волн, и белый парус, и бегущий челн». Видное место занимает море в ранних по- о эмах Лермонтова — «Корсар», «Джюлио», «Ангел смерти», ранние редакции «Демона», а поэма «Моряк» — это гимн морским волнам. Поэта манит этот «мир обольстительный и странный, мир небывалый, но живой, блестящий вместе и туманный». Ему хочется понять разговор волн, «живой и полный выраженья».
О море, море! Как прекрасны В блестящий день и в день ненастный Его и рев, и тишина! Покрыта белыми кудрями,
Несется горная волна.
В поэме «Моряк» есть удивительные строчки:
в море каждая волна Была душой одарена.
«Для чего я не родился этой синею волной». Горы прекрасны, но остаются «сами по себе», недоступным идеалом, и между ними и поэтом чувствуется незримая преграда. Степи прекрасны в своем необъятном просторе, но молчаливы и пассивны. А с морем можно и говорить, и спорить, как с могучим живым существом («И потешусь в буйном споре с дикой прихотью пучин»). Когда наконец произошла первая встреча с морем, поэт даже разочаровался, ведь Финский залив оказался совсем непохожим на воспетый Байроном океан: «И наконец я видел море, но кто поэта обманул?» И все-таки это было море, и на его берегу было написано стихотворение «Парус» и нарисован акварелью морской пейзаж: ясный день, свежий ветер, милый сердцу моряка, играющие (но не бушующие) волны, которые при солнце «светлей лазури».
Позже Лермонтов узнал и южные моря. О Каспии он написал только раз, но как! Олицетворение моря в «Дарах Терека» достигло высшей степени, но больше всего полюбилось ему Черное море. Возле него нашел последний приют измученный жизнью друг поэта Одоевский, к нему прикатился такой же измученный дубовый листок. С морскими волнами, разделенными утесом, сравнил Лермонтов себя и поэтессу Ростопчину. Исключительна роль моря в повести «Тамань», которую так высоко оценили Лев Толстой и Чехов. Без моря этой повести и не было бы, оно в ней не элемент пейзажа, а одно из главных действующих лиц. Оно не равнодушно, оно на стороне простых и гордых людей — Янко, загадочной девушки; и даже слепой мальчишка не боится волн и понимает их язык. Враждебно оно только для Печорина. (Горы в этом отношении были нейтральны, но ведь море живое! А горцы тоже не приняли Печорина. Видимо, эгоизм, даже самый благородный, не совместим с подлинной свободой). Лермонтов же особенно ценил в волнах «беспечность их свободы, цепей не знавшей никогда», «упорный этот бой с суровым небом и землей». Но и живая вода рек и ручьев близка ему и понятна. «Опуская руку в поток, ты прикасаешься к концу того, что было, и началу того, что будет», — писал когда- то Леонардо да Винчи, и Лермонтов так же воспринимал общение с живой водой. В детстве он знал речку с прелестным названием Милорайка, знал Суру, «родную Волгу», позже — кавказские реки. Есть в его стихах и реки, им не виданные, — Дунай, Эльба, Урал, Тигр, «желтый Нил», Аргунь, Подкумок, Цна, Клязьма, Москва — можно знакомиться с географией России по этим названьям. Любит поэт и «разливы рек, подобные морям», и бегущий по оврагу ручей, и журчащий фонтан.
В горах Лермонтова привлекали их величественная красота, чистота, близость к небу, независимость («Пусть на тебя, Бештау суровый, попробуют надеть оковы»). Но именно в горах увидел поэт опасность разрушительной деятельности человека и стал, таким образом, первым поэтом-экологом в нашей литературе:
В глубине твоих ущелий Загремит топор,
В каменную грудь, Добывая медь и злато, Врежет страшный путь.
Мысли о разрушительном вмешательстве человека в дела и жизнь природы возникали у Лермонтова еще в юности:
Который, верно, создан всех умней, Чтоб пожирать растенья и зверей.
И еще определеннее: «Властители Вселенной, природу люди осквернят».
Меньше всего думал Лермонтов о богатстве, о власти, да и слава привлекала его только в юности. Выше этого была любовь к природе, чувство природы. И не только горы и море, но любил он «странною любовью» и реки, леса, поля («прекрасны вы, поля земли родной»). Но снова он возвращался к мысли о невозможности слияния с природой. Ведь и Мцыри, который «обняться с бурей был бы рад», оказался чужим в горах, страшное «бы» встало между ними. Природа сама начинает чуждаться человека, с его стремлением все покорять. В то прекрасное утро, когда Мцыри лежал на берегу реки, все природы голоса Слилися тут; не раздался В торжественный хваленья час Лишь человека гордый глас.
«Валерике» природе противопоставлен уже не просто гордый, но и жестокий человек, беспрестанно враждующий не только с природой, но и с подобными себе. Последним стихотворением Лермонтова был «Пророк». В нем та же мысль: среди людей пророк унижен и гоним, и лишь в пустыне он не чужой; там ему покорна «тварь земная», хранящая завет предвечного; он свободен, как птицы, с ним разговаривают звезды.
С природой одною он жизнью дышал: Ручья разумел лепетанье, И говор древесных листов понимал,
Была ему звездная книга ясна, И с ним говорила морская волна.
Здесь все — и о Лермонтове. Но для сопоставления со стихами Баратынского некоторые строки Лермонтова придется повторить:
Верные черты природы
Студеный ключ. лепечет мне таинственную сагу Про мирный край, откуда мчится он. Скажи мне, ветка Палестины. Стозвучный говор голосов,
И звезды слушают меня, Лучами радостно играя Рассказам волн кочующих внимая. Я понимал их разговор,
Упрекать Лермонтова о том, что он вообще презирал человечество, нельзя. С любовью рассказывал он о Максиме Максимовиче, Бэле, Тамаре из «Демона», сочувствовал таманским контрабандистам, мог залюбоваться «пляской с топотом и свистом под говор пьяных мужиков». Его мучило такое устройство жизни, при котором не находилось в ней места ни Мцыри, ни Бэле, ни Печорину, ни, наконец, самому Лермонтову И он порой бунтовал. Но с годами юношеский максимализм уступал место более глубокому, вдумчивому взгляду на жизнь. Почти исчезает «богоборческие» мотивы в его стихах, чаще звучат слова о гармоничности мира в целом, хотя сохраняется убеждение в том, что дисгармоничность в мир вносит суетливый и ненастный человек. Спокойнее звучат поздние стихи поэта. Сравним, «Желание» (1832 год) с одним из последних и лучших стихотворений — «Выхожу один я на дорогу», которое тоже можно было бы назвать «желанием». В 18 лет желания поэта довольно прихотливы; тут и черноглазая девица (уж не Сушкова ли?), и вихревая скачка по степени, и буйный спор с морем, и только в последней строфе — желание покоя, но в каком-то мраморном дворце, под журчание фонтана. В 1841 году осталось одно желание — «свободы и покоя», и не во дворце с мрамором, виноградом, фонтаном, а под звездным небом, под навесом темного дуба, словом, на природе. Но есть в желаниях один сходный момент — уснуть не «сном могилы», а чувствовать в груди «жизни силы» («чтоб фонтан. усыплял и пробуждал») и слышать «райский голос» (в первом «Желании» — «мечтанья рая»).
нечто еще важнее. От разлада и пустоты светской жизни в мечтах, он уходил к детству («И вижу я себя ребенком.»), а в действительности — к природе. Смягчались, а порой и исчезали «богоборческие мотивы», укреплялось сознание того, что «велик, кто создал этот мир!». Он помнит, как на землю ангел нес его душу, мог следить в чистом небе «ангелов полет». В стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива» он рисует одну за другой (вовсе не смешивая их, как утверждали некоторые критики) прекрасные картины природы и ясно чувствует свое единство с этим чудесным миром:
Тогда смиряется души моей тревога, Тогда расходятся морщины на челе,
И небесах я вижу Бога.
Вглядываясь в просторы степей и полей, в разливы рек, восхищаясь мощью гор, слушая и понимая разговор морских волн и звезд, чувствуя, как «пустыня внемлет Богу», поэт освобождается от многих сомнений, противоречий, и протестов, и все яснее становится для него разумность и гармоничность мира в целом и величие его Творца.
Неизвестно