роня михайловна бескина биография
История. От 67-й школы.
“НАШ ПРИНЦИП ПОДХОДА К ПЕДАГОГИЧЕСКОМУ КОЛЛЕКТИВУ В ТОМ, ЧТО КАЖДЫЙ УЧИТЕЛЬ ДОЛЖЕН БЛЕСТЕТЬ СВОЕЙ ГРАНЬЮ…”.
“Школа – это процесс непрерывного и систематического извлечения уроков из истории человечества…
Новое возникает не на пустом месте. И новая школа не просто сбрасывает старые одежды. Она вырастает из них. Она живет нормальной жизнью, постоянно переходя от прошлого через настоящее к будущему…”.
“Праздник Труда – это день, к которому приурочены итоги работы в самых различных областях школьной жизни. это праздник, объединяющий ШКОЛУ…”
Создание школьного цеха Московского приборостроительного завода и классов с трудовой ориентацией машинисток-делопроизводителей, слесарей, сборщиков, фрезеровщиков, чертежников-конструкторов.
Выпуск первого номера школьного журнала «Литература и молодежь» («ЛИМ»), ежегодно выходящего в гимназии и теперь.
“Он существует более тридцати лет и не только не теряет своей значимости, но “наращивает обороты”, он как бы приобрел свойство саморазвития…”.
Открытие классов с педагогической ориентацией: класса пионервожатых и двенадцатого педкласса.
С 1963 года работает в нашей школе выпускница 12 педкласса Татьяна Ивановна Дергунова.
Воспоминания о школе начала 60-х выпускника М.И.Гречко МОЯ ШКОЛА НА КУТУЗОВКЕ >>
С 1965 года работает в нашей школе выпускник класса пионервожатых Леонид Исаакович Звавич.
«Учитель начинается не тогда, когда он дает свой первый урок, и даже не тогда, когда поступает в педагогический институт. Учитель начинается на ученической скамье, он зарождается в ученика под влиянием того педагога-наставника, который сумеет высечь в его душе «педагогическую искру», пробудить и сделать «ненасыщаемой» потребность в педагогической деятельности. «
Из книги Р.М. Бескиной, В.Э. Чудновского «Воспоминания о будущей школе».
Вводится углубленное изучение литературы, математики, химии в девятых-десятых классах школы.
При создании профильных классов мы шли «от учителя», т.е. классы создавались лишь в тех случаях, когда можно было обеспечить преподавание профильного предмета высококвалифицированным педагогом, мастером своего дела, имеющим собственное лицо»
| Учителя математики | ||
 Л.И. Звавич |  Г.Д. Гудайкина | |
| Учитель химии | Учитель литературы | |
 В.Г. Ступаченко |  Е.С. Топалер | |
Начало работа «Эстонской трудовой дружины» старшеклассников. Трудовые отряды «Торма», «Валту», «Локута» возглавляли Е.С. Топалер, В.Г. Ступаченко, Л.В. Щеткина, А.Н. Киселев, Б.В. Козулин, А.Е. Козлов
Назначение директором школы
Евгения Семеновича Топалера
Талантливый учитель, блестящий организатор, Е.С. Топалер пришел в школу №67 в начале шестидесятых годов, в 1965 году был назначен заместителем директора по воспитательной работе
«Из всех интеллектуалов нашей школы Евгений Семенович был самым интеллектуальным. »
Л.И. Звавич
«Не было человека, более преданного нашей школе, чем Евгений Семенович.
Он и приходил первым, и уходил последним, потому что работал без выходных и даже без отпусков. »
Э.Л. Безносов
Директор гимназии 
Евгений Семенович Топалер Умер 30 ноября 1992 года
Он отдал школе №67 все свои силы, знания, энергию, всю свою жизнь.
Наш педагогический коллектив надеется, что гимназия №1567 будет удостоена его имени.
Углубленное изучение профильных предметов (математики, литературы, химии) становится четырехгодичным (7-10) классы.
Созданы классы с углубленным изучением биологии.
| Учителя биологии | ||
 В.Е. Зайцева |  Н.И. Иконникова | |
Созданы классы с углубленным изучением физики.
Учитель физики 
А.А. Чеботарев
По инициативе директоров трех московских школ, одним из которых был Е.С. Топалер, объявлено об образовании первых гимназий.
Создание гимназических классов
Начало работы спецкурсов
Директором школы становится М.М. Фидлер, выпускник школы №67.
Школа-гимназия №67 прошла лицензирование и стала гимназией №1567 Западного округа города Москвы
Гимназия получила грант третьей степени международного фонда «Культурная инициатива» по результатам номинации инновационных проектов в рамках программы «Обновление гуманитарного образования в России».
Директором гимназии назначена Татьяна Николаевна Ромашина, кандидат педагогических наук, доцент кафедры химии Московского государственного педагогического университета, член-корреспондент международной академии информационных процессов и технологий.
В 1999 году гимназия 1567 успешно прошла второе лицензирование.
В 2004 году гимназия 1567 успешно прошла третье лицензирование.
В 2006 году Гимназия № 1567 стала победителем всероссийского конкурса общеобразовательных учреждений, внедряющих инновационные образовательные программы, проведенного в рамках национального проекта «Образование».
В 2009 году – гимназия прошла очередное лицензирование и аккредитацию.
По итогам 2010-2011 учебного года гимназия вошла в число 15-ти лучших школ Москвы и стала лауреатом гранта мэра Москвы в сфере образования за высокие результаты образовательной деятельности. (Диплом II степени)
По итогам 2011-2012 учебного года гимназия вошла в число 10-ти лучших школ Москвы и стала лауреатом гранта мэра Москвы в сфере образования за высокие результаты образовательной деятельности. (Диплом I степени)
Гимназия вновь удостоилась звания лауреата гранта мэра Москвы в сфере образования за высокие результаты образовательной деятельности в 2012-2013 учебном году. (Диплом I степени)
Летом 2014 года гимназия была реорганизована в форме присоединения и переименована в Государственное бюджетное общеобразовательное учреждение города Москвы «Гимназия №1567».
Гимназия включила в себя в качестве структурных подразделений школу №75 и два детских сада.
Выпускник гимназии Андрей Ефимович Козлов назначен директором реорганизованной гимназии
Реорганизация гимназии продолжена присоединением ЦРТДиЮ «Киевский» в качестве структурного подразделения дополнительного образования.
В гимназии торжественно отмечено 50-летие педагогической деятельности в её стенах Леонида Исааковича Звавича, выпускника нашей школы, Народного учителя Российской Федерации.
Школа по гамбургскому счету
В 1978 году я попала в странное место на Кутузовском проспекте, в десяти минутах пешком от дома Брежнева и райкома партии, — там учеников по утрам встречали звуки «Машины времени» и «Спэйс», отмечался день рождения Джона Леннона и проходили вечера памяти Галича. К нам в гости приезжали Ролан Быков, Игорь Ильинский, Юлий Ким, Вероника Долина и многие другие. А в кабинете литературы у Льва Иосифовича Соболева (в этом году ему исполнилось 70 лет) висели гигантские портреты Тынянова, Проппа, Эйхенбаума, Виноградова и Шкловского. Ни одного портрета Ленина не помню в классах моего детства. Правда, 22 апреля мы все-таки отмечали на Красной площади. Для этого перекрывался весь Кутузовский проспект, приглашался духовой оркестр, и мы шли пешком до Кремля. С другой стороны, была у нас и традиция ранним утром отмечать 14 декабря выходом на Сенатскую площадь. Как это совмещалось? С трудом.
Однажды, когда я училась в седьмом классе, наш завуч Евгений Семёнович Топалер позвал меня в кабинет:
— Я прошу тебя стать на время председателем совета дружины, потому что старшего пионервожатого в ближайшее время у нас не предвидится.
— Пускать в школу человека со стороны я не хочу, а никого из наших выпускников на примете сейчас нет.
— Не-е-е, Евгений Семёнович, я в коммунизм не верю, и в комсомол буду вступать только для того, чтобы в вуз потом приняли. Я не хочу заниматься идеологической работой. Я ее не люблю.
— Я не прошу тебя ее любить. Я прошу помочь школе. Пойми, для того чтобы мы жили своей жизнью, чтобы мы внутри школы делали то, что хотим, там (он показал глазами в сторону метро «Кутузовская», туда, где находился райком комсомола и райком партии) мы должны быть всегда образцовыми. Мы должны быть всегда лучшими. К нам не должно быть никаких претензий. Нам надо без проблем дожить до начала следующего учебного года, пока я не подыщу надежную пионервожатую. А пока ты побудешь на посту. Ты хороший организатор, ты справишься.
Мне было приятно его доверие, и я согласилась. И тут началось… Школьный секретарь принимала телефонограммы с поручениями из райкома, а я должна была обеспечить их выполнение.
Выучить за два дня приветствие на польском языке для встречи делегации из Варшавы. Вручить под музыку цветы вьетнамским рабочим в Доме дружбы народов. Принять в гости группу африканских студентов и подготовить для них рассказ про советские школы. Отстоять вахту у вечного огня на Дорогомиловской заставе. Победить на городском конкурсе политической песни.
Надо было постоянно что-то организовывать, в чем-то участвовать, куда-то ехать. Анекдота про то, как поссорились настоятель монастыря с секретарем райкома партии («Фиг тебе теперь монашек для бардака! » — «Ах так? Фиг тебе теперь пионеров для хора!»), я тогда еще не знала. Но если б знала, вспоминала б ежедневно. Совет дружины работал как часы, ни одного мероприятия, смотра, проверки, комиссии и прочих напастей мы не провалили. Таким образом мы сохраняли наш оазис и жили свободно и счастливо, принимая заданные условия игры.
Летом у нас был выбор — тяжелый крестьянский труд в эстонских колхозах или офисный режим в министерствах на Калининском проспекте. Заработок — от 100 до 300 рублей, что по тем времена для школьников было невероятно. Но и работать приходилось не по-детски. Я, например, провела одно лето в трудовом отряде возле Пярну, а другое — секретарем-машинисткой в приемной замминистра цветной металлургии. Все выпускницы нашей школы умели печатать с гигантской скоростью слепым методом. Наша учительница делопроизводства Анна Павловна (разумеется, ученицы называли ее, по аналогии с толстовской героиней, Шерер) любила повторять: «Девочки, как бы ни сложилась ваша жизнь — прова́литесь в институт, разведетесь с мужем, — а на кусок хлеба вы теперь всегда заработаете, я за вас спокойна».
Школу возглавляла Роня Михайловна Бескина. Ученица Макаренко, она развивала в школе принципы самоуправления. Наш выборный ученический комитет решал вопросы с дежурством в столовой, покупкой нового зеркала и другие организационные проблемы. Р. М. была требовательным руководителем, но не авторитарным. У нас в школе был порядок, но весело и легко дышалось. Директор умела делегировать полномочия, слышать чужие аргументы и поощрять инициативу. Она давала расти и развиваться детям и коллегам.
И самое главное, она собрала в школе необычных и блестящих педагогов. Я мысленно захожу в учительскую своего детства, вижу там Розу Дмитриевну Щербакову, Топалера Евгения Семёновича, Щёткину Любовь Викторовну, Левчинского Виталия Самойловича, Чеботарёва Александра Андреевича, Вербовецкого Бориса Александровича, Ступаченко Вадима Григорьевича, Стебакову Антонину Акимовну, Соболева Льва Иосифовича, Шварцман Нину Евсеевну, Яшину Эллу Николаевну, Монахова Вадима Александровича, Киселёва Анатолия Николаевича, Монахову Любовь Николаевну, и у меня дух захватывает от их энергии и шуток.
Это были люди с противоречивыми характерами, различными культурными и интеллектуальными особенностями, но мы чувствовали, что они живут по принципу: мы для детей, а не дети для нас. Что в итоге дала мне школа? Чувство защищенности, полученное от любви умных взрослых людей. Множество разнообразных знаний, навыков и умений, которые неожиданно пригождались в жизни. И опыт того, как свобода принятия решений может и должна совмещаться с ответственностью за последствия этих решений. Мы узнали, что за свободу приходится платить, но она того стоит.
Ну и сам «Гамбургский счет». Например, когда в телевизионной студии идет запись программы с учеными, учившимися в моей школе, — Фёдором Успенским, Сергеем Татевосовым, Марией Летаровой, — я чувствую то же самое, что и много лет назад, заходя в нашу учительскую, — концентрацию ума и юмора.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Царственный Лев
Главная >> О нас >> О нас пишут >> Царственный Лев
Школа на является для него единственной сферой деятельности. Но при этом он н жрец науки, далекий от повседневности. Он в каком-то смысле не над, а рядом с учениками. Он не приказывает, а обсуждает с ними тот или иной вопрос, высказывая свое и принимая во внимание чужое мнение. Он заинтересован в том, что слышит от ученика на уроке. А слышать предпочитает не вызубренный ответ, не повторение своих слов, а рассуждение на предложенную тему с собственными наблюдениями. Он может искренно обрадоваться высказанной учеником мысли, а может и восхититься ею. Он, наконец, вызывает такое чевство преданности, что школьники буквально «выстраиваются в очередь», чтобы представилась возможность сделать для него что-нибудь полезное или приятное. Он охотно помогает ученикам, не держит зла, не боится признаться в том, что чего-то не знает, уважает чужое чувство.
Вот у такого педагога я и училась. Его зовут Лев Иосифович Соболев. Сейчас он заслуженный учитель России.
Что-то вроде мемуаров
Когда в середине 70-х годов отношение к попыткам преподавать в школе что-либо вне программы стало особенно подозрительным, Роня Михайловна Бескина, в то время директор школы, преобразовала гуманитарный класс в гуманитарно-производственный, сохранив его статус по сути и сделав неуязвимым для упреков «по партийной линии». Я как раз и училась в классе с такой довольно странной дефиницией.
О преподавании литературы (из размышлений Ивана Сергеевича Целовальникова):
Конечно, только с возрастом я оценила неожиданное для эпохи состояние свободы, в котором прожила школьные годы. На уроках мы не умилялись детским годам Владимира Ильича не слыхивали и о том, как Пушкин и Лермонтов всеми силами приближали Великую Октябрьскую революцию, а когда наши мальчики сочинили поэму «Коммунисты» самого неожиданного содержания и громко распевали ее на четвертом этаже школы на лестнице, нас отправили к директору; которая конечно, распекла нас как и следовало ожидать, но никаких реальных репрессий за этим не последовало. При всем при этом нас хорошо учили по школьным предметам, а особенно хорошо — по литературе.
Турслет, 1984 г.
В 9-м классе нам преподавала Вера Романовна Вайнберг — замечательный учитель, благодаря ей я приобрела необходимые для учебы навыки почему-то в массе не доступные современным школьникам я могла конспектировать, писать планы ответов, пользоваться комментариями, примечаниями, справочной литературой и энциклопедиями, читать сноски и обращать внимание на посвящения, эпиграфы и прочее Поэтому меня никогда не смущало то, что в «Войне и мире» много текста, написанного по-французски, я знала, что в книге нельзя пропускать эпизоды, в которых описываются пейзажи или батальные сцены, а в стихах не нужно выискивать мораль Вера Романовна преподавала в академической манере — и это было интересно приносило пользу внушало уважение к пред мету. Но так случилось, что доучить нас она не смогла. И в середине года в выпускном 10-м классе с филологической специализацией мы остались без учителя. Вот тогда нас и посетила фортуна: в силу стечения обстоятельств в школу пригласили Льва Иосифовича Соболева—молодого, прекрасного и баснословно талантливого.
У Льва есть забавная присказка. Когда ученик приносит ему для прочтения очередное поэтическое сочинение, он говорит, что его жизнь «не переломилась на двое — до и после прочтения» опуса. Так вот, моя жизнь точно переломилась надвое — до и после появления в ней Льва. Я думаю, что нечто подобное испытывают многие его ученики. Прежде всего, благодаря ему стало понятно, что такое филология. Лев говорил о литературе так, что она воспринималась как огромный живой мир, кипящий человеческой мыслью. Он был своим в этом мире, как и Эйхенбаум, Томашевский, Тынянов, чьи портреты появились в кабинете литературы. Лица великих литературоведов, на которых печать интеллекта и свободы мысли была иак дразняще очевидна, отчего-то внушали зависть. Своеобразную зависть внушал и сам Лев, поскольку явно был вхож в святилище прекрасной науки филологии, само имя которой пробуждало любовь. Глядя на Льва, становилось понятно, что он не только и не столько учитель, может быть, и вовсе не учитель, а филолог, занимающийся наукой и заглянувший к нам, чтобы рассказать о своем предмете и при счастливом стечении обстоятельств приобщить и нас. На уроках, казалось, видишь, как рождается мысль, и даже не знаю, с чем сравнимо это чувство — наслаждение от сделанного открытия. Заметим, что открытия совершались не игрушечные, не подготовленные заранее умным педагогом, знающим ответы на все вопросы. Придумывалось много нового и живого. И сегодня по-прежнему на уроках Льва существует это брожение ищущей мысли. Примечательно, что работы своих учеников он публикует, например, в газете «Литература» (приложение к газете «Первое сентября»), редактором которой является, поскольку, по его словам, они представляют интерес и для школьников, и для преподавателей литературы. Поражала и образованность Льва — он готов был обсуждать любой вопрос, при этом чувствовалось, что его знания намного шире. Он как-то обмолвился, что собирается прочитать книги, упомянутые в романе «Евгений Онегин», — поступок истинного филолога. В то время это вызвало во мне новый приступ жгучей зависти.
Лев всегда был точен в изложении материала — ведь наука не терпит приблизительности, недостоверности. А как он поразил меня своей речью! «Живое слово живого человека» — так он сам сказал о своем учителе Николае Ива- новиче Либане, известнейшем филологе, преподавателе университета. Но такого живого, точного и свободного слова, как у Льва, я в жизни не слышала ни от одного лектора или преподавателя. При этом Лев был демократичен, ироничен, остроумен и всегда пребывал в ровном состоянии духа. Привыкнув к перепадам в настроении Веры Романовны, я с изумлением наблюдала эту терпимость и доброжелательность Льва и однажды спросила, как ему удается всегда сохранять уравновешенность? На что он ответил, что как бы он себя ни чувствовал, но в присутствии учеников обретает почему-то ясность. Когда поступила в университет, я долго не могла примириться с тем, что в школе учили лучше, и в течение года испытывала непреходящее разочарование. Тогда же я наивно спрашивала Льва, отчего он не идет преподавать в университет. В ответ он сказал, что начинать учить в университете в сущности поздно. Впрочем, и в старших классах поздно. Возможно, поздно и в детском саду.
С выпускниками, 1979 г.
Для меня Лев, безусловно, единственный учитель в жизни. Любовь к учителю (как и ненависть) — чувство естественное. Но она обычно претерпевает изменения. Редкий человек со временем не обнаружит в кумире своего детства в общем-то заурядного взрослого, которого он давно перерос. Со Львом это невозможно. Чуть не сказала «к сожалению». «К сожалению», потому что очень хочется увидеть себя хотя бы равной ему.
Князь Андрей или Лев Толстой?
Литературе в школе не повезло больше, чем какому бы то ни было другому предмету Пожалуй, только пение — предмет еще более отверженный. Само название дисциплины — литература — не вполне понятно. Что такое физика, химия, астрономия, ясно: это названия наук.
Л. Соболев, 1982 г.
В классе у Льва происходит нечто принципиально иное. Здесь в самом деле занимаются литературоведением, при- чем без скидок на возраст и не в адаптированном варианте. «Литературоведение, — по словам Льва, — это не средство занимательно рассказывать о литературе. Литературоведение — наука, хотя от других наук ее отличает меньшая формализованность. Мы учим читать текст. Мы не говорим по поводу «Войны и мира», что такое хорошо и что такое плохо. Мы избегаем морализаторства. Дети сами поймут, что в тексте есть. Наши главные герои — не князь Андрей, не Пьер Безухов, а Лев Толстой, не Онегин, а Пушкин. Мы пытаемся понять, что они нам говорят».
Десятилетие выпуска 1990 г., 2000 г.
Об общении с учениками (из размышлений Ивана Целовальникова)
«Лев Иосифович делает все, чтобы ученик не отставал. Как? У нас в классе все по желанию. Например, мы учим стихотворения. У нас три цикла стихотворений. Можно выбрать любое — лишь бы выучил. И рассказывай, на каком хочешь уроке. В прошлой школе нам давали стихотворение, и все его учили. Согласитесь, если 30 человек читают одно и то же стихотворение на уроке, это не очень интересно. А теперь у нас в классе все хотят выучить стихи. Я, например, стихотворения из первого цикла уже выучил. На русском языке раньше надо было выучить правило слово в слово. Если выучил, как в учебнике, ставят „пять», если чуть-чуть сбился — уже „четыре», а если своими словами рассказал, то „два». Для Льва Иосифовича неважно, что ты не выучил, как в учебнике. Пожалуйста, рассказывай своими словами. Главное — понимай. И примеры — только свои. И очень легко получить хорошую оценку: напиши семь наречий на одно правило — и получай, если правильно написал.
Он не прибегает к жульничеству. Знаете, как некоторые учителя проверяют работу синей ручкой. И ошибки поправляют, чтобы получше оценку поставить, когда не получается поучить как следует. Нет, у нас все честно. Если уж получил „четыре», то это „четыре». Он делает все, чтобы мы спокойно присутствовали на уроке. Он добрый и в то же время строгий. На уроке спрашивает „буйных» — тех, кто постоянно рвется, руку тянет. Спрашивает, спрашивает, пока они не устанут. У него необычайно огромное терпение. То ли он уже так натренировался. Передо мной сидят озорники. Могут рассказать анекдот — ну поневоле рассмеешься. Он может отпустить такой взгляд, сделать такой жест или сказать такое слово, что все замолкают. Сегодня девочка на уроке читала стихотворение, а у нее очень тихий голос, и никто в это время в классе не двигался. Так учитель умеет настроить. У нас вообще учителя все время следят за настроением в классе. Они, видя, что класс спит, сразу выдают такую шутку, что класс смеется. Вводится стимул. Даже учитель по физике очень весело шутит. Если бы он был поэтом-сатириком, он бы достиг выдающихся успехов. А моя прежняя учительница вообще не умела смешить. Хотя, по ее словам, проработала в школе 35 лет. Еще у нас есть спецкурсы, а если будешь хорошо работать и помогать Льву Иосифовичу, то сможешь участвовать в спектаклях. И все очень демократично — свободно. Лев Иосифович — свободный человек в свободной стране».
В классе у Льва объектом исследования является художественный мир писателя, его художественная индивидуальность. В самом деле, если и Пушкин, и Толстой, 11 Тургенев провозглашают общечеловеческие ценности, да еще в виде рецептов, то чем они друг от друга отличаются? Изучение литературы требует серьезных усилий и большой работы, как и занятия любой наукой, поэтому программа в гуманитарном классе значительно богаче, чем в обычной школе. Скажем, к урокам по Островскому предлагается прочитать не только «Грозу» и «Бесприданницу», но и «Бедность не порок», «Свои люди — сочтемся», «Лес». Критика представлена не только Добролюбовым и Писаревым, но и Григорьевым, Чернышевским (имеется в виду обязательный список литературы, а есть еще и дополнительный). В классе у Льва читают лучшие образцы произведений литературоведения, что делает школьников эрудированными людьми; литература начинает восприниматься как целостный мир с внутренними связями, определенными этапами развития, преемственностью и открытиями — предметом изучения становится литературный процесс. Творчество писателя рассматривается в эволюции и в контексте литературы. Помимо привычных тем («»Век нынешний и век минувший» в комедии Грибоедова», «Базаров и базаровщина») детям предлагают и такие собственно литературоведческие, как «Лирика Пушкина 1830-х годов» или «Литературная позиция Грибоедова». Русская литература начинается для учеников Льва не с XIX века — наиболее понятного современному школьнику а с XVIII, причем изучается не только лирика, но и драматургия, из которой обычному школьнику известен разве что «Недоросль» Фонвизина (и то, скорее, понаслышке). Читают французских драматургов — Корнеля, Расина, Мольера.
На репетиции спектакля
При этом речь идет не о заучивании каких-либо фактов, а об анализе текстов — о том, чтобы вглядеться в структуру текста и суметь ее истолковать. Как говорит Ваня Целовальников, ученик 8-го класса: «Лев Иосифович объясняет, почему стихотворение написано четырехстопным ямбом». Не указывает, каким размером написано, а объясняет почему. Отсюда увлеченность предметом — по сути урок представляет собой разгадывание тайн, сакральных, между прочим.
Финал спектакля «Тартюф», 2000 г.
С дочерью Марией на ее выпускном вечере, 1999 г.
Надо сказать, что это убеждение учителя легко заражает веников и лишает возможности спрятаться от работы за аргументами вроде «я Гоголя не люблю, а потому и читать его не буду и о композиции „Мертвых душ» думать не хочу». «Для филолога нет неинтересных текстов» — слова, которые я также впервые услышала на уроках Льва и которые так люблю повторять своим ученикам. Любой художественный текст интересен как предмет анализа и явление культуры. Это вовсе не предполагает заведомо почтительного отношения ко всему что «написано пером». При том, что методологически одинаково полноценно анализируются тексты самого разного качества, это не исключает критического начала в разговоре о писателе. Главное, конечно же, понять, как устроен художественный мир автора, но это не отменяет возможности его оценки. Лев оценку безусловно, подает как личное мнение, но таким образом утверждается само существование права на критический взгляд. Критический взгляд на любой текст любого автора.
Грядущая школьная реформа предполагает углубленное изучение литературы в классах, где будут обучаться дети, сориентированные на поступление в гуманитарные вузы. В связи с этим методы преподавания Льва могут, пожалуй, восприниматься как эталонные.
Милада Кармазинская: Лев Иосифович, почему вы решили стать филологом?
Лев Соболев: Очень просто. В школе я любил заниматься химией. И был, наверное, первым химиком в школе. Поступать собирался на химический факультет. Решил обстоятельно подготовиться к экзаменам, а первым, конечно, было сочинение. Стал заниматься литературой и обнаружил, что литература интереснее химии, то есть оказался жертвой добросовестности. И, к ярости нашей химозы, которая говорила, что я химик от рождения, решил поступать на филфак. Сначала я поступал в Ленинградский университет — и не поступил. Год работал в театре — осветителем, потом радистом. Понял, что главный мой интерес — театр (решил стать режиссером драматического театра), но поскольку для режиссерского факультета был слишком молод, подумал, что поучусь для общего развития на филфаке, а уж потом пойду в театр.
М. К.: Каким же образом вы оказались в школе?
Л. С.: Очень забавно. Я, конечно, не собирался ни в какую школу..
М. К.: А куда собирались?
Л. С.: Собирался в аспирантуру, куда и поступил, впрочем. Но на пятом курсе у меня была педагогическая практика в 16-й школе. Я попал в электротехнический класс и работал там две недели. В этом классе преподавал очень известный учитель Александр Владимирович Музылев, который, побывав на моих уроках, подошел ко мне и сказал: «Дай Бог так каждому учителю!» Меня это завело. Потом он меня разыскал по телефону в общежитии — хотел, чтобы я читал лекции в школе. Потом Саша Княжицкий, сейчас главный редактор журнала «Русская словесность», предложил мне поработать в школе. Год я проработал в школе на задворках ЗИЛа. Там у меня был ученик, который говорил, что «Горе от ума» нужно читать на досуге перед смертью. Потом я работал в 118-й школе. Рядом с ней находились несколько специализированных школ, и все, кого в них не брали, учились в 118-й. Я там учил два 9-х класса. Однажды я водил детей в Пушкинский музей, ко мне подошла приятельница и сказала, что есть школа на Кутузовском проспекте, которой нужен учитель в филологический класс. Я связался с завучем Евгением Семеновичем Топапером и начал работать здесь. Конечно, 67-я школа была не совсем обычной. В чем секрет? Она не такая чудовищная, как другие. Здесь, например, работали 25 учителей-мужчин — наш директор, Роня Михайловна, делала ставку на тех, кто не уходит в декрет и не часто болеет. Был класс, в котором работала только одна женщина—учительница физкультуры, все остальные преподаватели были мужчины. Да и в целом — прекрасный директор, завуч—талантливый и преданный школе человек. За последние годы в школе, конечно, многое изменилось, как изменились все мы. Мы живем при другом укладе. Но и тогда, и теперь в школе не уживаются люди, для которых школа — не главное.
В спектакле о Рождестве (в роли Иосифа)
После уроков
За двадцать пять лет работы в школе Лев поставил двадцать четыре спектакля. В 1567-й школе издавна существовала традиция в мар- те проводить День труда — смотр разнообразных интеллектуальных «поделок» детей и взрослых. Это могли быть подготовленные научные доклады по истории, сеанс забавных химических опытов, сцена из пьесы Бернарда Шоу сыгранная на английском языке, и прочее. В 1977 году в День труда Лев Иосифович показал свой первый спектакль — это был «Итальянец в Калинове», пародия на оперу «Гроза». Как говорит Лев, «спектакль мог бы стать последним», поскольку на него пришли почти все, и прочие зрелища, запланированные в этот день, были проигнорированы. Два года после этого действовал запрет на проведение спектаклей в зале — они шли в кабинете. Бы- ло тесно, неудобно, Лев Иосифович стал подумывать о том, чтобы отказаться от театральной деятельности вовсе.
Л. Соболев, 1997 г.
С Л.Я. Лурье на съемках учебного фильма в Санкт-Петербурге
Лев, конечно же, явление уникальное, потому что кроме филологических талантов и преподавательского дара он обладает человеческой прелестью. Он вызывает какое-то особое чувство доверия, родства, близости. И это при полном отсутствии фамильярности, при том, что общение с ним не становится «домашним». Безусловно, он прекрасный человек — щедрый, свободный, лишен- ный предрассудков, честный перед собой, человек, который ни при каких обстоятельствах не может оказаться во власти дурных чувств, — человек благородный, но чуждый всякого пиетета по отношению к себе, сознания того, что «сеет разумное, доброе. » и всякое другое. А ведь тем не менее сеет, хотя и не ставит перед собой задачу воспитывать. Просто его отношение к жизни и литературе весьма заразительно. Лев говорит, что, возможно, общение с учениками не менее важно, чем занятия предметом. Но, кажется, как раз важно то, что это общение возникает в процессе занятия предметом. Благодаря чему в этом общении «светится» что-то большее, чем житейский интерес друг к другу Хотя, надо сказать, Лев поражает памятливостью на всевозможные жизненные ситуации своих учеников.
Встретить на своем пути по-настоящему хорошего учителя почти так же полезно, как иметь любящих и любимых родителей, с которыми внутренняя связь со временем не утрачивается. Но это редкое везение. Даже трудно представить, насколько повезло мне.
В музее Достоевского (Санкт-Петербург) с режиссером В.С. Ткачевым
«Филологи — штучная специальность»
Методика преподавания Льва Иосифовича рассчитана на детей, изначально интересующихся литературой. Подавляющему большинству учеников он запомнится как особенный, прекрасный человек. Но гарантировать то, что все, пришедшие к нему на урок, заинтересуются гуманитарными науками, невозможно. «Мои попытки, которые я время от времени совершал, работать не в филологическом классе — в целом неудачны,— говорит Лев.— Некоторое время я работал в математическом классе. Нельзя сказать, что у нас совсем не было взаимопонимания. Я старался приспособиться. Мы чертили с ними какие-то графики, например график духовных исканий Пьера Безухова. Они пересчитывали „число зверя» — вслед за Пьером в „Войне и мире» и находили ошибки — это их очень занимало. Но особенного удовольствия ни им, ни мне это, наверное, не доставило. Но это математически одаренные дети. Я боюсь, что в обычном классе, в обычной школе я был бы не слишком полезен. Там нужно работать иначе. Начинать с поездок-экскурсий, с общения. Сын недавно меня спросил, пошел бы я работать в деревенскую школу. Вот так, как Александр Исаевич Солженицын. В обстоятельствах Солженицына — возможно, но по доброй воле, наверное, нет. Это другая работа. У меня могло бы и не получиться.
Даже в наших условиях — условиях гуманитарного класса — существуют пробле- мы. Недаром мы вводим в 7-м классе факультатив для тех, кто собирается поступать в 8-й. Дети имеют очень приблизительное представление о том, чем они будут заниматься в гуманитарном классе. И им нужно показать, без чего нельзя обойтись. В 8-м классе мы в основном читаем и анализируем стихи. Вообще, весь 8-й класс — это пропедевтика, или, другими словами, это время — как работа садовника. Кто увидит урожай, будет ли он вообще — неважно, нужно окучивать, подрезать, прививать, удобрять — а там как Бог даст!
Выпуск 1996 г.
И все-таки в каждом классе бывают люди, с которыми мне не по пути, они попали не туда, им нужно заниматься другими вещами. Но им невозможно сказать: иди-ка ты в другой класс. Что делать в этом случае? Обычно я стараюсь заключить джентльменское соглашение, мы идем навстречу друг другу. Но, скажем, у меня был ученик, который всякий раз, когда мы что-нибудь обсуждали, спрашивал: „Это на экзамене будет?» Существует паутина мотивов, которые побуждают идти в гуманитарный класс, и очень сложно однозначно что-либо решить и учителю, и ученику если кажется, что выбор специализации сделан неверно. И потом бывают самые разные случаи. У меня был ученик, которого я в 8-м классе терпеть не мог, а по- том оказалось, что это очень близкий мне по образу мысли человек, и сейчас он замечательный филолог. А я советовал ему поменять место учебы. Одна любимейшая моя выпускница долгое время не чувствовала интереса к филологической специальности, но в конце концов она смогла себя реализовать именно как учительница литературы и русского языка. Но, вообще говоря, филологи — штучная специальность. Еще недавно я был уверен, что нужно заниматься филологическими проблемами на уроке. А теперь я стал думать, что нужно как можно больше развивать детей и, возможно, предлагать меньше специальных знаний. Необходимы поездки, лекции. Вот на уроки к Тамаре Натановне (Тамара Натановна Эйдельман преподает в гимназии историю.— М. К) приходят читать лекции не только историки — все, кто может быть интересен. У нее очень разные темы. Сегодня читают про СПИД, завтра — про Шостаковича, послезавтра — про архитектуру. Ко мне тоже приходят читать лекции. Но у меня это все как-то однообразно: про сюжет и композицию да про сюжет и композицию. Может и надоесть. Но очень трудно выбрать, что важнее: более глубокое филологическое знание или общение. Возможно, для того чтобы не упустить большинство, нужнее просвещать и развивать, чем учить специальности. Здесь вопросов больше, чем решений. Работать в школе трудно. Когда я начинал учить в 67-й школе, мне было трудно и иногда хотелось уйти. Я наблюдал за завучем Топалером, который всего себя отдавал школе: проверял дневники, ругал за курение, разбирался в том, почему пили пиво, когда ездили в Прибалтику. И я как-то спросил его, почему он, человек образованный и не без таланта, занят такими вещами, не обидно ли растрачивать себя на дневники и прочее. И он мне ответил, что для него школа — очень большой кусок жизни. Тогда я воспринимал это как нечто мне абсолютно чуждое. Я себя Топалером не видел.
Как известно, театр, больница и школа — такие особенные миры, из которых очень трудно вырваться. Поэтому-то профессии врача, учителя, актера малооплачиваемые — люди не хотят уходить. Здесь удерживает нечто помимо денег. И сейчас для меня главное — школа».