разведчик коротков личная жизнь
Николай Стариков
политик, писатель, общественный деятель
Из лифтёра в генералы.
Как фото секретного агента облетело все газеты мира
Из лифтёра в генералы. Как фото секретного агента облетело все газеты мира
После скоропостижной смерти Александра Короткова прошло 60 лет, но до сих пор имена некоторых его агентов не рассекречены.
За большие заслуги в деле обеспечения госбезопасности генерал-майор Коротков был награждён орденом Ленина, шестью (!) орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны I степени, двумя орденами Красной Звезды и др.
Скромный долговязый 18-летний московский паренёк, ученик электромонтёра, безотцовщина, Саша Коротков к 1927-му освоил «буржуазный» теннис. Спарринг-партнёры на кортах «Динамо» у него были из ЧК. И осенью 1928-го помощник зампреда ОГПУ Вениамин Герсон предложил ему работу на Лубянке. Для начала — электромехаником по лифтам в хозяйственном отделе.
«Труп в чемодане»
Не прошло и года, как Александр уже работал в легендарном Иностранном отделе. Выяснилось, что помимо отличной физподготовки у него ещё и способности к языкам. Короткова стали готовить к нелегальной работе за границей.
В 1933-м «Длинный» (первый оперативный псевдоним Короткова) — уже нелегал в Париже. По легенде, он чех Карл Рошецкий из Австрии, который приехал учиться в Сорбонну. Там он вполне удачно пробовал вербовать французских офицеров. Но однажды его едва не поймали, поэтому от греха подальше агента вернули в Москву. Однако уже в 1936-м он под дипприкрытием работает в торгпредстве СССР в Германии. Там «Длинный» добыл бесценную информацию о новых немецких военных технологиях. В частности, сведения об искусственном каучуке, синтетическом бензине, радаре.
Билет студента Сорбонны чеха Карла Рошецкого. Он же советский разведчик А. Коротков. Фото: Commons.wikimedia.org
В самом конце 1930-х Короткова назначили замначальника 1-го отделения внешней разведки. Его новый псевдоним — «Степанов». В конце августа 1940-го по приказу Берии он отправился в Берлин. Главная задача — восстановить контакты с резидентурой, законсервированной в 1936–1938 гг. Легальное прикрытие — должность 3-го секретаря полпредства СССР в Германии.
К «любовнице» с рацией
Коротков сумел отыскать правительственного советника Имперского министерства экономики Арвида Харнака («Корсиканец») и его жену Милдред («Японка»). Вышел на связь и старший сотрудник разведывательного отдела люфтваффе Харро Шульце-Бойзен («Старшина»). Эти люди по-прежнему занимали важные посты и были отлично информированы. «Степанов» удивился, узнав, что в подпольной группе Харнака и Шульце-Бойзена более 60 человек. Этот берлинский костяк «Красной капеллы» будет уничтожен через год после начала войны. Но они успеют передать много ценнейших сведений. Например, благодаря «Старшине» Коротков узнал, что работающий в Москве военно-воздушный атташе США — шпион Гитлера.
Отдельно стоит рассказать об агенте «Брайтенбах» — гауптштурмфюрере СС, сотруднике гестапо Вилли Лемане, который считается основным прототипом Штирлица. Коротков оказался единственным из всех советских разведчиков, кто знал его в лицо, — остальные были либо расстреляны, либо репрессированы. От Лемана Коротков узнал подробности тайной реорганизации нацистских спецслужб. Разведчик тут же откорректировал и максимально обезопасил деятельность своих подчинённых.
Во второй половине июня 1941-го для «Корсиканца» и его группы начали присылать с диппочтой рации, шифры, коды, деньги. Но Коротков не успел их передать. Ночью 22 июня здание советского посольства в Берлине оцепили эсэсовцы. Единственным дипломатом, которому дозволялось выезжать, и то только в немецкий МИД и в сопровождении начальника охраны посольства офицера СС Хайнеманна, был Валентин Бережков. Он и помог договориться с Хайнеманном за 1 тыс. марок. Офицер СС дважды, 22 и 24 июня, вывозил «Степанова» в город. Якобы тому надо было срочно проститься со своей немецкой любовницей перед высылкой в Союз. Немец высаживал разведчика около метро, а часа через два подбирал в другом месте. Коротков успел передать «Корсиканцу» и «Старшине» всё, что прислал Центр.
За спиной Кейтеля
Эшелон с интернированными советскими дипломатами прибыл в Москву в июле 1941-го. Коротков возглавил немецкий отдел внешней разведки, который отвечал за заброску разведчиков в Германию. Он не только участвовал в создании спецшколы для подготовки агентов, но и сам обучал будущих нелегалов.
В ноябре-декабре 1943 г. полковник Коротков в составе советской делегации находился в Тегеране, где проходила встреча Сталина, Рузвельта и Черчилля. Там он успел отправить через Болгарию в Германию нескольких агентов. Один из них устроился на завод разработчика реактивных истребителей Ме.262 авиаконструктора Вилли Мессершмитта. Второй сумел занять должность на предприятии создателя немецких ракет Вернера фон Брауна.
Но самое ответственное задание он получил весной 45-го. Короткова вызвал к себе замнаркома госбезопасности Иван Серов и поручил возглавить группу по обеспечению безопасности немецкой делегации, которая прибудет в Карлсхорст для подписания акта о безоговорочной капитуляции Германии. «Если её глава фельдмаршал Кейтель выкинет какой-либо номер или откажется поставить свою подпись, ответишь головой. Во время контактов с ним постарайся прощупать его настроения и не пропустить мимо ушей важные сведения, которые, возможно, он обронит», — напутствовал Серов. На знаменитой фотографии, запечатлевшей момент подписания Акта о безоговорочной капитуляции Германии, Коротков стоит за спиной Кейтеля.
Подозрительно внезапно
В марте 1946-го Короткова отозвали в Центр, где он стал замначальника внешней разведки и одновременно возглавил её нелегальное управление. Он имел непосредственное отношение к направлению в США нелегала Вильяма Фишера, более известного как Рудольф Абель. Кстати, Коротков был против отправки с ним радиста Рено Хейханена, который в итоге и сдал американцам Абеля. Об оперативном чутье «короля нелегалов» ходили легенды. А он и сам работал с легендами: лично готовил к отъезду Конона Молодого, курировал деятельность супругов-разведчиков Коэнов.
Обложка: Во время подписания Акта о капитуляции Германии за спиной немецкого генерала Ханса Юргена Штумпфа стоит полковник Коротков. Commons.wikimedia.org
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Он был королем нелегалов
Советский разведчик Александр Михайлович Коротков (1909–1961)
Между тем ничто не предвещало его триумфального прихода в разведку. Скромный паренек начинал учеником электромонтера. Безотцовщина, бедность, борьба за выживание. Отца своего, бросившего семью, он не знал и ни разу не видел. Когда, уже в зрелые годы, представился случай с ним познакомиться, в последний момент избежал общения. Ведь еще мальчишкой обещал матери никогда с отцом не встречаться.
Паренек упорно цеплялся за каждый шанс подняться, хотя судьба предоставляла их не слишком-то щедро. Возможно, когда-нибудь о легендарных кортах «Динамо», что на Петровке, напишут исследование, где будет точно указано, кто и когда тут играл, попутно делая карьеру в органах госбезопасности, причем не только в них. Александр Коротков, 1909 года рождения, прекрасно освоил к 1927 году «буржуазный» теннис. Его путь в разведку начался на теннисных кортах «Динамо», и здесь же, на Петровке, закончилась его жизнь: 27 июня 1961 года во время игры – разрыв аорты. Про таких людей говорят: мало прожил, много успел.
То, что именно на него обратил внимание Вениамин Герсон, близко знавший самого Дзержинского, было заслугой юного Короткова. Он так хорошо подкидывал мячик завсегдатаям кортов – чекистам, что Герсон, являвшийся одним из организаторов общества «Динамо», просто не мог его не заметить. Многолетний помощник безвременно ушедшего Железного Феликса позвал Сашу в ЧК, на Лубянку. Сыграли свою роль спортивные таланты юноши. По динамовскому уставу спортсмены обязательно должны были либо служить в органах, либо работать в относящихся к этому обществу учреждениях. Только это и давало право выступать за «Динамо». Так Коротков попал в «динамовский» спорт, а через него – в разведку.
Впрочем, для начала Короткова взяли в хозяйственный отдел комендатуры. Но и для того, чтобы быть принятым в ОГПУ монтером по лифтовому оборудованию и по совместительству лифтером, потребовалось личное поручительство Герсона.
Правда, и подъем по «лубянской» служебной лестнице был словно совершен на скоростном лифте. Тут, конечно, помогали и все тот же теннис, и более серьезный футбол, в котором Коротков также добивался успехов. Но никакой спорт не вознес бы его на вершины, если бы не природная смышленость. В 1928-м он уже не лифтер, а делопроизводитель, и не где-нибудь, а в Иностранном отделе – легендарном ИНО. А затем, в начале 1930-го, – помощник оперативного уполномоченного, комсомольский секретарь и видный общественник.
Выяснилось, что помимо отличной физической подготовки и сообразительности у долговязого новичка еще и незаурядные способности к языкам. Немецкий он учил со старым носителем языка из Коминтерна, а французский – с милой девушкой Марией Вильковыской, выросшей за границей. Она и стала его первой женой, а вскоре и верной помощницей в нелегальных странствиях.
Индивидуальное обучение быстро принесло свои плоды. И вот фантастика: в 1933-м «Длинный» (таков, по понятной причине, один из первых оперативных псевдонимов Короткова) – уже нелегал в Париже. Учился в Сорбонне, выдавая себя за австрийца (для подстраховки ввиду неважного произношения – за австрийца чешского происхождения).
Как переживал он за старшего брата Павла, игравшего в составе сборной Москвы по футболу на парижском стадионе! В 1934 году наши приехали на Рабочую спартакиаду во Францию, и команду собрали из лучших игроков столицы. Среди них был и динамовец Павел Коротков – будущий заслуженный мастер спорта, двукратный чемпион СССР и обладатель Кубка страны по футболу в составе московского «Динамо», а также трехкратный чемпион СССР по хоккею с мячом. Небритый (для конспирации) Александр Коротков, сидя в предпоследнем ряду на переполненном стадионе, тихо болел за Павла. Вот такая заочная встреча двух братьев, о которой младший поведал старшему лишь спустя годы…
Жалел ли Александр, что он не на поле вместе с ребятами-футболистами? Вряд ли. К тому времени он – еще не сложившийся разведчик, но зато действующий нелегал – исполнял первые задания: свободно выезжал под чужим именем и в Италию, и в фашистскую Германию, поддерживая связь с двумя ценными источниками.
А в Париже студент Сорбонны уже пробовал вербовать (правда, не всегда удачно) французских офицеров. Одна из вербовок закончилась плачевно: французы попытались выяснить, почему юный антрополог (такова, по легенде, будущая профессия студента) так активно интересуется офицерами их Генштаба. Еще не провал, но Александра Короткова, уводя от греха подальше, вернули в 1935-м на родину.
И вдруг Короткова вызвали в Москву. Новый нарком внутренних дел Лаврентий Берия в конце декабря 1938 года устроил разнос группе чекистов, заклеймив их предателями. Среди них был и ошарашенный орденоносец Коротков, который, в то время как все молчали, пытался опровергнуть нелепые обвинения. На него смотрели с ужасом: защищать себя вот так, публично, тогда было не принято.
В итоге его «всего лишь» уволили из НКВД. Хотя могли бы запросто расстрелять или отправить в лагерь. Но Коротков еще и написал наркому, и это послание никак не назовешь покаянным. Он никого не обвинял, но и не оправдывался, не клялся в любви к товарищу Сталину, а просил восстановить его в органах. Письмо резкое, по тем страшным годам, можно даже сказать, дерзкое.
Тем не менее Берия по непонятным причинам вернул Александра Короткова на службу в разведку. Как такое могло произойти? Ведь по логике наркома и его окружения Коротков был «типичным предателем». На Лубянку, пусть и в лифтеры, его взял Герсон, в 1938-м арестованный и в 1940-м расстрелянный. В Париже «Длинный» работал в составе группы резидента Александра Орлова, сбежавшего на Запад. Одна из попыток вербовки закончилась выводом из Франции.
Уже полный набор для предъявления обвинения по печально известной 58-й статье. Да, за вторую командировку во Францию Коротков был награжден орденом. Но в 1939-м прямо обвинялся в предательстве. И в отличие от других, «молчащих ягнят», активно протестовал, обвинения отвергал, клялся, что никаким врагам советской власти его не завербовать.
Сейчас, спустя годы, логику увольнения Короткова из органов, равно как и логику его возвращения в НКВД, реконструировать сложно. Можно только предположить, что до всесильного Лаврентия Павловича дошло, что лишь невиновный человек способен на подобную дерзость.
А война близилась, и Берии это было совершенно ясно. Надо было кому-то работать, восстанавливать связи, передавать и обрабатывать подготовленную источниками информацию. Особенно в Третьем рейхе.
В профессиональных качествах Александра Короткова сомнений не возникало. «Степанов» (таким теперь стал псевдоним разведчика) не раз информировал о приближении войны. И источники его даже Берия считал надежными. В результате Короткова назначили заместителем начальника 1-го отделения внешней разведки. Тогда-то он, к ужасу своему, и осознал, что в некоторых странах в последовательно зачищенных Ягодой, Ежовым и Берией резидентурах вообще не осталось его прежних коллег. Да, пришли по набору новые, хоть и способные, но явно неопытные еще люди.
КОМАНДИРОВКА В БЕРЛИН
В конце августа 1940-го по приказу Берии «Степанов» отправился в Берлин. На месяц, не больше. Полномочия у него, полученные от наркома лично, были самыми широкими. Ему предоставили право действовать даже через голову резидента Амаяка Кобулова. Москве нужна была объективная картина обстановки в Берлине, и задание «Степанова» состояло в добросовестном информировании Берии напрямую. Как ни странно, Кобулова это положение устраивало: пусть другой берет на себя всю ответственность. При таком раскладе Кобулов и не рисковал вмешиваться в работу «Степанова».
Рисковать, и жизнью, приходилось Александру Короткову. В его распоряжении был лишь месяц. Он постарался побыстрее установить, что сталось с ценнейшими нашими агентами, связи с которыми были на два-три года заморожены. Заморожены – это мягко сказано. По существу, работа была парализована. Но Коротков сумел отыскать правительственного советника Имперского министерства экономики Арвида Харнака, действовавшего под оперативным псевдонимом «Корсиканец», и его жену Милдред («Японка»), тоже нашего агента; вышел на связь и старший сотрудник разведывательного отдела люфтваффе Харро Шульце-Бойзен («Старшина»).
Эти люди по-прежнему занимали важные посты и были исключительно хорошо информированы. Коротков удивился, узнав, что в подпольной группе Харнака и Бойзена свыше 60 человек. В основном это были антифашисты, люди твердых убеждений, даже в труднейшее время себе не изменившие. Да, этот берлинский костяк «Красной капеллы» будет уничтожен через год после начала войны. Но до того они успеют передать много полезных, ценнейших сведений…
Вилли Леман («Брайтенбах») был единственным нашим агентом в гестапо. Именно он абсолютно точно назвал дату нападения Германии на Советский Союз
Из всех советских разведчиков, кто знал в лицо нашего единственного в гестапо агента – Вилли Лемана («Брайтенбаха»), оставался один только Коротков. Все другие были либо расстреляны, либо репрессированы. Выход на Лемана был совершен вопреки всем канонам разведки. Сначала Коротков разыскал Лемана: на счастье, тот жил в своей прежней скромной квартире. Потом, дежуря у дома агента по утрам, незаметно доводил его до работы. Оказалось, что «Брайтенбах» все так же трудился в гестапо. И лишь после этого условным, заранее оговоренным телефонным звонком Коротков вызвал его на встречу. «Брайтенбах» захватил с собой ценнейший документ – копию доклада начальника Главного управления имперской безопасности Рейнхарда Гейдриха «Советская подрывная деятельность против Германии». Леман был готов к продолжению сотрудничества…
«В ВОСКРЕСЕНЬЕ, 22-ГО. В ТРИ УТРА»
Командировка «на месяц» затянулась. В Берлине Коротков провел уже полгода. Антифашисты из «Красной капеллы» и «Брайтенбах» постоянно предупреждали о подготовке Гитлера к войне, и «Степанов», к тому времени назначенный заместителем резидента, аккуратно передавал эту информацию в Центр. В его донесении, датированном мартом 1941 года и адресованном лично Берии, были и такие строки:
«Решен вопрос о военном выступлении против СССР…»
Вскоре «Брайтенбах» сообщил, что сотрудники гестапо фактически переведены на казарменное положение. К тому же сам «Брайтенбах» получил приказ переговорить с отставными ветеранами уголовной полиции, которым предлагалось вернуться на работу, поскольку на востоке предстояли большие дела: старые кадры должны были занять места переведенных на новые территории полицейских. Впрочем, отставных планировалось привлечь ненадолго: к возмущению Короткова, нацисты рассчитывали разгромить СССР уже к зиме.
Сотрудники советского посольства покинули Берлин 2 июля 1941 года, здание было опечатано. На фото: бывшее советское посольство в Берлине. 15 сентября 1941 года
Вопреки утверждениям, иногда встречающимся в публикациях, будто бы все тревожные сообщения наших разведчиков о грядущей войне уходили в никуда, информация от агентов Короткова воспринималась в Москве серьезно. Леману всегда доверяли.
И не только ему: во второй половине июня 1941 года для Харнака и его группы начали присылать с дипломатической почтой рации, шифры, коды, деньги. Но Коротков просто физически не смог передать антифашистам аппаратуру и немецкие марки, доставленные из Москвы, – надвигалась война.
Вилли Леман абсолютно точно назвал дату нападения Германии на Советский Союз. Утром в четверг, 19 июня 1941 года, в посольском кабинете сотрудника разведки Бориса Журавлева, отвечавшего за связь с «Брайтенбахом», раздалась комбинация из двух звонков. Она отличалась определенным временным интервалом между звонками и их продолжительностью. Такова была договоренность: звонили из двух разных телефонных автоматов, расположенных поблизости друг от друга. Эти звонки означали срочный и категорический вызов на экстраординарную встречу. На нее мгновенно отправился не заместитель резидента Александр Коротков (как заявлялось во многих публикациях), а его непосредственный подчиненный Борис Журавлев. Встреча длилась всего несколько минут.
Создалось впечатление, что «Брайтенбах» даже забыл о правилах конспирации. Обычно сдержанный, он взволнованно проговорил:
Шифрограмма в Москву ушла немедленно, и, чтобы придать ей еще больший вес, она была отправлена не от резидентуры, а по линии дипломатического представительства. Еще бы, точнейшая дата прямо из гестапо. На подготовку к отражению агрессии Стране Советов оставалось не более трех суток.
КРАСАВИЦА НЕМКА НИ ПРИ ЧЕМ
Когда началась война, Александр Коротков находился в Берлине. И даже в эти дни он успел немало, несмотря на то что уже в три часа утра 22 июня здание советского посольства оцепили эсэсовцы – почему-то в стальных касках и с карабинами в руках.
Полковник НКВД СССР Александр Коротков (слева) и немецкий генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, подписавший в
Карлсхорсте Акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. 8 мая 1945 года
Единственным дипломатом, которому дозволялось выезжать в немецкий МИД по предварительной договоренности и в сопровождении начальника охраны посольства офицера СС Хайнеманна, был Валентин Бережков – хороший друг Короткова.
Он и помог разведчику вырваться из посольства. Бережков переговорил с Хайнеманном, придумав версию, по которой Коротков якобы хотел проститься со своей любовью – красавицей немкой – и передать ей подарок.
Возможно, и даже вполне вероятно, что эсэсовец с самого начала понимал, что все это игра. Однако Коротков знал, что Хайнеманн, руководивший охраной посольства уже два года, не проявлял неприязни к советским и охотно с ними разговаривал. Так что был шанс, что он эту игру примет. Коротков деликатно выстроил беседу с ним, предложив оставить в распоряжении офицера СС свои накопления. Ведь при депортации из Германии советским гражданам разрешалось захватить с собой лишь чемодан с носильными вещами и 100 марок. Коротков отдал Хайнеманну 1000 марок.
Дважды, 22 и 24 июня, немец вывозил «Степанова» в город, высаживая около метро. Часа через два подбирал в другом назначенном месте, и они возвращались в посольство. Это время было необходимо Короткову: он звонил по телефону-автомату «Корсиканцу» и «Старшине», передавал инструкции, шифры, деньги…
Коротков относительно благополучно выехал из столицы Третьего рейха. Эшелон с интернированными советскими дипломатами прибыл в Москву в июле 1941-го. Александр Коротков тут же включился в работу: возглавил немецкий отдел внешней разведки, который отвечал за заброску разведчиков и наших агентов в Германию, а также в страны, являющиеся ее сателлитами. Есть основания полагать, что работал он и за линией фронта…
Мне лицо Короткова хорошо знакомо. Я всегда всматриваюсь в кадры кинохроники, снятой в момент подписания в Карлсхорсте Акта о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил. Ведь там присутствовал и мой отец – фронтовой корреспондент Совинформбюро и «Известий» Михаил Долгополов. На этих кадрах я всегда узнаю и высокого офицера – полковника, стоящего рядом с растерянным генерал-фельдмаршалом Вильгельмом Кейтелем. Это Александр Коротков…
Николай Долгополов,
заместитель главного редактора «Российской газеты»
Нелегал по фамилии Эрдберг, он же Александр Коротков
Этого человека гитлеровская тайная полиция – гестапо – тщетно разыскивала вплоть до окончательного разгрома нацистского Рейха. В Австрии и Германии он был известен под именем Александра Эрдберга, но на самом деле его звали Александр Коротков. Вся его жизнь и все помыслы были отданы служению Родине. Он принадлежал к тем немногим сотрудникам советской внешней разведки, кто прошел все ступени служебной карьеры и стал одним из ее руководителей.
Родился Александр Михайлович 22 ноября 1909 года в Москве. Незадолго до рождения Саши его мать, Анна Павловна, разошлась с мужем и уехала от него в Москву из Кульджи, где супруг в то время работал в Русско-Азиатском банке. Александр никогда не видел своего отца, с которым после развода мать порвала всякие связи.
Несмотря на материальные трудности, Александру удалось получить среднее образование. Он интересовался электротехникой и мечтал поступить на физический факультет МГУ. Однако нужда заставила юношу сразу же после окончания средней школы в 1927 году начать помогать матери. Александр устроился на работу учеником электромонтера. Одновременно он активно занимался спортом в московском обществе «Динамо», увлекаясь футболом и большим теннисом.
Став весьма приличным теннисистом, молодой рабочий время от времени выполнял роль спарринг-партнера для довольно известных чекистов на знаменитых динамовских кортах на Петровке. Именно здесь, на кортах, осенью 1928 года к Александру подошел помощник заместителя председателя ОГПУ Вениамин Герсон и предложил ему место электромеханика по лифтам в хозяйственном отделе Лубянки. Так Коротков начал обслуживать лифты главного здания советских органов госбезопасности.
Через год на смышленого и грамотного парня обратило внимание чекистское руководство: он был принят на службу делопроизводителем в самый престижный отдел ОГПУ – Иностранный (так в ту пору называлась советская внешняя разведка), а уже в 1930 году назначен помощником оперативного уполномоченного ИНО. Следует отметить, что Александр пользовался серьезным уважением в среде чекистской молодежи: его несколько раз избирали членом бюро, а затем и секретарем комсомольской организации отдела.
За пару лет работы в ИНО Коротков полностью освоился со своими служебными обязанностями. Его способности, образованность, добросовестное отношение к работе нравились руководству отдела, которое приняло решение использовать Александра на нелегальной работе за рубежом.
Знаменитой ШОН – Школы особого назначения – для обучения закордонных разведчиков тогда еще не существовало. Сотрудников для направления за границу готовили в индивидуальном порядке, без отрыва от основной работы.
Главным, конечно, было изучение иностранных языков – немецкого и французского. Занятия велись по несколько часов кряду по завершении рабочего дня, а также в выходные и праздничные дни.
Немецкий Короткову преподавал бывший гамбургский докер, участник восстания 1923 года, коммунист-политэмигрант, работавший в Коминтерне. Он рассказывал о традициях и обычаях немцев, нормах поведения на улице и в присутственных местах. Даже счел необходимым посвятить Александра во все тонкости так называемой ненормативной лексики.
Таким же знатоком был и преподаватель французского. Он привнес в процесс обучения новинку – грампластинки с записями популярных парижских певиц и шансонье.
Затем пошли дисциплины специальные: занятия по выявлению наружного наблюдения и ухода от него, вождение автомобиля.
По окончании подготовки Александр Коротков получил назначение в нелегальную разведку и был направлен в свою первую зарубежную командировку. В 1933 году молодой разведчик выехал в Париж.
Пребывание Короткова на родине оказалось кратковременным, и уже в 1936 году его направляют на работу по линии научно-технической разведки в нелегальную резидентуру НКВД в Третьем рейхе. Здесь он вместе с другими разведчиками активно занимается получением образцов вооружений вермахта. Эта его деятельность получила высокую оценку в Москве.
В Париже Коротков работает до конца 1938 года. За успешное выполнение заданий Центра он повышается в должности и награждается орденом Красного Знамени.
«НОВОГОДНИЙ ПОДАРОК»
По возвращении в Москву разведчика ожидал неприятный сюрприз. 1 января 1939 года Лаврентий Берия, недавно возглавивший Наркомат внутренних дел, пригласил на совещание сотрудников внешней разведки. Вместо новогодних поздравлений нарком фактически обвинил всех разведчиков, возвратившихся из-за кордона, в предательстве, в том, что они являются агентами иностранных спецслужб. В частности, обращаясь к Александру Короткову, Берия сказал:
– Вы завербованы гестапо и поэтому увольняетесь из органов.
Коротков побледнел и стал горячо доказывать, что никто не сможет его завербовать и что он как патриот Родины готов отдать за нее жизнь. Впрочем, на Лаврентия Павловича это не произвело впечатления.
. Сейчас трудно сказать, чем было вызвано такое отношение Берии к Короткову. Возможно, негативную роль сыграло то, что на работу в органы госбезопасности он был принят по рекомендации Вениамина Герсона, бывшего личного секретаря Генриха Ягоды – одного из предшественников нынешнего наркома внутренних дел. И Герсон, и Ягода были объявлены врагами народа и расстреляны.
Не исключено также, что другим поводом к увольнению разведчика могла стать его работа в первой командировке в Париже под руководством резидента НКВД Александра Орлова, который затем возглавлял агентурную сеть НКВД в республиканской Испании. Перед угрозой расстрела он отказался возвратиться в Москву, бежал и в конце 1937 года перебрался на жительство в США. По-видимому, только полученная Коротковым высокая государственная награда спасла его от репрессий.
Впрочем, Коротков не стал гадать о причинах своего отстранения от дел и пошел на беспрецедентный по тем временам шаг. Александр пишет письмо на имя Берии, в котором просит пересмотреть решение о своем увольнении. В послании он подробно излагает оперативные дела, в которых ему довелось участвовать, и подчеркивает, что не заслужил недоверия. Коротков прямо говорит о том, что не знает за собой проступков, могущих быть причиной «отнятия у него чести работать в органах».
И случилось невероятное. Берия вызвал к себе разведчика для беседы и подписал приказ о его восстановлении на работе.
И СНОВА ЗА ГРАНИЦЕЙ
Заместитель начальника 1-го отделения внешней разведки лейтенант госбезопасности Коротков сразу же направляется в краткосрочные командировки в Норвегию и Данию. Он получает задание восстановить связь с рядом законсервированных ранее источников и успешно с ним справляется.
В июле 1940 года Коротков выехал в командировку в Германию сроком на один месяц. Однако вместо месяца он провел в немецкой столице полгода, а затем был назначен заместителем резидента НКВД в Берлине Амаяка Кобулова, родного брата заместителя наркома госбезопасности Богдана Кобулова.
Разведчик восстановил связь с двумя ценнейшими источниками резидентуры – сотрудником разведотдела люфтваффе «Старшиной» (Харро Шульце-Бойзен) и старшим правительственным советником имперского Министерства экономики «Корсиканцем» (Арвид Харнак).
Коротков одним из первых понял неизбежность войны. Поскольку Амаяк Кобулов не хотел и слышать о приближающейся опасности, Коротков в марте 1941 года обратился с личным письмом на имя Берии. Ссылаясь на информацию «Корсиканца» о подготовке немцами агрессии против СССР весной этого года, Коротков подробно аргументировал свою позицию, приведя данные о военных приготовлениях Германии. Разведчик попросил Центр перепроверить эту информацию через другие источники.
Из Москвы не последовало никакой реакции. Спустя месяц Коротков инициировал письмо берлинской резидентуры в Центр с предложением немедленно приступить к подготовке надежных агентов к самостоятельной связи с Москвой на случай войны. С согласия Центра он передал радиоаппаратуру группе немецких агентов во главе с «Корсиканцем» и «Старшиной». Позднее они станут известными как руководители разветвленной разведывательной сети «Красная капелла».
17 июня в Москву поступила телеграмма, составленная Коротковым на основании информации, полученной от «Старшины» и «Корсиканца». В ней, в частности, говорилось: «Все военные приготовления Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены и удара можно ожидать в любое время».
В тот же день нарком госбезопасности Всеволод Меркулов и начальник внешней разведки Павел Фитин были приняты Сталиным, которому они доложили спецсообщение из Берлина. Сталин приказал тщательно перепроверить всю поступающую из немецкой столицы информацию относительно возможного нападения Германии на СССР.
За три дня до начала Великой Отечественной войны оперативный работник Берлинской резидентуры Борис Журавлев встретился с другим ценным источником – сотрудником гестапо «Брайтенбахом» (Вилли Леман). На встрече взволнованный агент сообщил, что война начнется через три дня. В Москву ушла срочная телеграмма, ответа на которую так и не последовало.
Александр Михайлович Коротков
В ПОРУ ВОЕННОГО ЛИХОЛЕТЬЯ
Войну Коротков встретил в Берлине. Подвергаясь серьезной опасности, он сумел выйти из советского посольства, заблокированного гестапо, и дважды – 22 и 24 июня – конспиративно встретиться с «Корсиканцем» и «Старшиной», передать им уточненные инструкции по использованию радиошифров, деньги на ведение антифашистской борьбы и высказать рекомендации относительно развертывания активного сопротивления нацистскому режиму.
Прибыв в Москву в июле 1941 года транзитом через Болгарию и Турцию с эшелоном советских дипломатов и специалистов из Германии, а также Финляндии и других стран – сателлитов Третьего рейха, Коротков был назначен начальником германского отдела внешней разведки, который занимался проведением операций не только в самой нацистской империи, но и в оккупированных ею европейских странах. При непосредственном участии Короткова была создана специальная разведывательная школа для подготовки и заброски в глубокий тыл врага нелегальных разведчиков. Возглавляя отдел, он одновременно был и одним из преподавателей этой школы, обучавших слушателей разведывательному мастерству. Во время войны Коротков неоднократно вылетал на фронт. Там, переодетый в немецкую форму, он под видом военнопленного вступал в разговоры с захваченными нашими войсками офицерами вермахта. В ходе этих бесед ему нередко удавалось получать важную информацию.
В ноябре–декабре 1943 года полковник Коротков в составе советской делегации находился в Тегеране, где проходила встреча «большой тройки» – руководителей стран антигитлеровской коалиции Сталина, Рузвельта и Черчилля. Поскольку советской разведкой была получена достоверная информация о готовящемся немецкими спецслужбами покушении на участников встречи, подтвержденная английской разведкой, Коротков, возглавляя в иранской столице оперативную группу, занимался обеспечением безопасности лидеров СССР, США и Великобритании.
В том же году Коротков дважды побывал в Афганистане, где советская и английская разведки ликвидировали нацистскую агентуру, готовившую профашистский переворот и намеревавшуюся втянуть страну в войну против СССР. В годы Великой Отечественной Коротков несколько раз вылетал в Югославию для передачи маршалу Иосипу Броз Тито посланий советского руководства. Ему приходилось также неоднократно отправляться за линию фронта или в прифронтовую полосу, чтобы на месте разобраться в сложной обстановке и оказать практическую помощь разведывательным группам, заброшенным в тыл врага.
В самом конце войны, когда разгром Третьего рейха стал очевидным, Короткова вызвал к себе заместитель наркома госбезопасности Иван Серов и поручил ему важное задание. Он сказал Александру Михайловичу:
«Отправляйся в Берлин, где тебе предстоит возглавить группу по обеспечению безопасности немецкой делегации, которая прибудет в Карлсхорст для подписания акта о безоговорочной капитуляции Германии. Если ее глава фельдмаршал Кейтель выкинет какой-либо номер или откажется поставить свою подпись, ответишь головой. Во время контактов с ним постарайся прощупать его настроения и не пропустить мимо ушей важные сведения, которые, возможно, он обронит».
Коротков успешно справился с заданием. На знаменитой фотографии, запечатлевшей момент подписания нацистским фельдмаршалом Акта о безоговорочной капитуляции Германии, он стоит за спиной Кейтеля. В мемуарах, написанных в тюрьме Шпандау в ожидании приговора Нюрнбергского трибунала, Кейтель отметил: «К моему сопровождению был придан русский офицер; мне сказали, что он обер-квартирмейстер маршала Жукова. Он ехал в машине со мной, за ним следовали остальные машины сопровождения».
Напомню: со времен Петра I генерал-квартирмейстер русской армии возглавлял ее разведывательную службу.
В ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ
Сразу же после войны Коротков был назначен резидентом внешней разведки во всей Германии, разделенной на четыре оккупационные зоны. В Карлсхорсте, где размещалась резидентура, он занимал официальную должность заместителя советника Советской военной администрации. Центр поставил перед ним задачу выяснить судьбу довоенных агентов советской разведки, а с теми, кто уцелел в военном лихолетье, возобновить работу. Разведчикам, возглавляемым Коротковым, удалось выяснить трагическую судьбу «Старшины», «Корсиканца», «Брайтенбаха», погибших в застенках гестапо, а также встретиться с сумевшим выжить военным атташе Германии в Шанхае «Другом» и многими другими бывшими источниками. Советская разведка восстановила также контакт с агентом в ближайшем окружении фельдмаршала Листа, который всю войну ожидал связи с курьером НКВД.
В 1946 году Александр Михайлович был отозван в Центр, где стал заместителем начальника внешней разведки и одновременно возглавил ее нелегальное управление. Он имел непосредственное отношение к направлению в США нелегального резидента «Марка» (Вильяма Фишера), известного широкой публике под именем Рудольфа Абеля. Коротков возражал против командировки в США вместе с ним радиста резидентуры карела Рено Хейханена, испытывая к нему недоверие, однако руководство внешней разведки не согласилось с его доводами. Оперативное чутье не подвело Александра Михайловича: Хейханен действительно оказался предателем и выдал американской контрразведке «Марка» (в начале 1960-х годов Хейханен погиб в США под колесами автомобиля).
Лично знавшие Александра Михайловича ветераны разведки вспоминают, что ему было свойственно нестандартное оперативное мышление и желание избегать привычных штампов в работе. Так, общаясь по долгу службы в основном с начальниками отделов и управлений и их заместителями, Коротков одновременно продолжал дружить и с рядовыми сотрудниками разведки. Вместе с ними он выезжал на рыбалку, за грибами, с семьями ходили в театр. Александра Михайловича всегда интересовало мнение рядовых сотрудников разведки о мерах руководства по совершенствованию ее деятельности. Причем это были именно дружеские отношения, лишенные подобострастия и лести. Коротков не кичился своим генеральским званием, был прост и одновременно требователен в общении с подчиненными.
Вспоминая о своей первой встрече с Александром Михайловичем, замечательная разведчица-нелегал Галина Федорова писала:
«С необыкновенным волнением вошла я в кабинет начальника нелегальной разведки. Из-за большого стола в глубине кабинета энергично поднялся высокий широкоплечий мужчина средних лет и с приветливой улыбкой направился мне навстречу. Обратила внимание на его мужественное, волевое лицо, сильный подбородок, волнистые каштановые волосы. Одет он был в темный костюм безупречного покроя. Пронизывающий взгляд серо-голубых глаз устремлен на меня. Говорил низким, приятным голосом, с доброжелательностью и знанием дела.
Беседа была обстоятельной и очень дружелюбной. На меня произвели большое впечатление его простота в общении, располагающая к откровенности манера вести беседу, юмор. И, как мне показалось, когда бы он захотел, мог расположить к себе любого собеседника».
В 1957 году генерал Коротков получил назначение на должность уполномоченного КГБ СССР при Министерстве госбезопасности ГДР по координации и связи. Ему было доверено руководство самым большим представительским аппаратом КГБ за рубежом. Александру Михайловичу удалось установить доверительные отношения с руководством МГБ ГДР, в том числе с Эрихом Мильке и Маркусом Вольфом, с которым он познакомился во время войны в Москве. Он способствовал тому, что разведка ГДР стала одной из самых сильных в мире.
Аппарат представительства КГБ традиционно размещался в Карлсхорсте. Западногерманская контрразведка, воспользовавшись закупкой мебели для представительства, пыталась внедрить подслушивающую технику в кабинет Короткова, закамуфлировав ее в люстру. Эта попытка была вовремя пресечена благодаря высокопоставленному источнику советской разведки Хайнцу Фёльфе, занимавшему один из руководящих постов в самой западногерманской контрразведке. В дальнейшем эта закладка использовалась представительством КГБ для дезинформации спецслужб противника.
Генерал Коротков неоднократно встречался с Xайнцем Фёльфе и проводил его инструктажи. Первая их встреча состоялась в Австрии летом 1957 года и проходила в загородном ресторанчике под Веной на территории, отведенной для любителей пикника. Беседа разведчиков продолжалась практически весь световой день. Коротков подробно расспрашивал агента о внутриполитическом положении в Западной Германии, расстановке сил внутри правительства и политических партий страны, влиянии американцев на принятие политических решений, ремилитаризации ФРГ. В своей книге «Мемуары разведчика», вышедшей в 1985 году, Фёльфе, вспоминая Александра Михайловича, писал:
«Я хорошо помню генерала Короткова. Во время наших встреч в Берлине или Вене мы часто вели с ним продолжительные диспуты о внутриполитической обстановке в ФРГ. Его отличный немецкий язык, окрашенный венским диалектом, его элегантная внешность и манеры сразу же вызвали у меня симпатию. Он хорошо ориентировался в различных политических течениях в Федеративной Республике. Не раз мы с ним горячо спорили, когда он выражал свои опасения по поводу возникновения и распространения праворадикальных группировок в ФРГ. Тогда я не разделял его мнения. Очень жаль, что сейчас я уже не могу сказать ему, насколько он был прав».
В июне 1961 года, за два с половиной месяца до сооружения Берлинской стены, Коротков был вызван на совещание в ЦК КПСС в Москву. Накануне совещания состоялась его предварительная беседа с тогдашним председателем КГБ Александром Шелепиным. Бывший комсомольский вожак в беседе с разведчиком не согласился с его оценкой происходящих в Германии событий и пригрозил уволить его из разведки после завершения совещания в ЦК КПСС. Отправляясь на следующий день на Старую площадь, Коротков сказал жене, что, возможно, вернется домой без погон или вовсе не придет, поскольку Шелепин настроен решительно и не терпит возражений.
Против его ожиданий, совещание согласилось с оценками разведчика ситуации в Германии. Шелепин, видя, что позиция Короткова совпадает с мнением большинства, от выступления отказался.
За большие заслуги в деле обеспечения государственной безопасности генерал-майор Коротков был награжден орденом Ленина, шестью (!) орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны I степени, двумя орденами Красной Звезды, многими медалями, а также нагрудным знаком «Почетный сотрудник госбезопасности». Его труд был отмечен высокими наградами ряда зарубежных государств.
Похоронен выдающийся советский разведчик, король нелегалов в Москве на Новодевичьем кладбище.