рассказы о жизни в глухой тайге на берегу таежной речки
Рассказы о жизни в глухой тайге на берегу таежной речки
Рисунки Н. Лазаревой
Колеса вагона ритмично отстукивали на стыках километр за километром, а я сидел в купе, предаваясь мечтам. Какова-то будет охота? Я еще ни разу не участвовал в зимней охоте с, настоящими охотниками-промысловиками — манси.
В прошлом году на одном из бесчисленных притоков Оби я оказал услугу одному охотнику. Он перевернулся в обласке (лодка, выдолбленная из целого дерева) и утопил припасы, а главное, все патроны. На мелкого пушного зверя промысловики охотятся с малокалиберной винтовкой.
Наш поход близился к концу, и мы отдали Даниле, так звали потерпевшего аварию, пять коробок патронов, соль, сахар, муку. Тогда-то и последовало приглашение на зимнюю охоту. Мы оговорили сроки и место встречи, и вот теперь я ехал до безымянного разъезда, где меня должна была ждать упряжка.
Ехал я в хвосте поезда и, выйдя из вагона, увидел только одиноко маячившую впереди фигуру дежурного по разъезду. Меня никто не встречал. Делать было нечего, и, тяжело вздохнув, я направился в вокзал, похожий на избушку на курьих ножках, готовясь к ночевке на вокзальной лавке.
Я уже приближался к вокзалу, как вдруг на перрон вышла молодая мансийка лет двадцати. Ткнув рукой в мою грудь, она промолвила всего одно слово «Ивана».
Я утвердительно кивнул головой и стал спрашивать ее, где Данила. Она молча выслушала мою тираду, молча тронула меня за рукав, приглашая следовать за собой.
Я пробовал ей что-то говорить, но скоро понял, что она не знает русского языка. Аяна (так звали, как я узнал впоследствии, мою спутницу) подвела меня к нартам, в которые было впряжено двенадцать ездовых собак, достала сверток и подала его мне.
Вожаком упряжки был старый одноглазый кобель с широкой грудью и мощными лапами. Он умело вел упряжку, подчиняя сородичей своей воле. Собаки были все как на подбор — настоящие ездовые, с длинной шерстью, развитой грудью, сильными ногами.
Дороги никакой не было, но собаки шли ходко по неведомой мне тропе. И часа через три Аяна остановила упряжку у развесистой ели, привязала нарты и подала мне топор…
Через десять минут костер жарко запылал, пожирая белый снег в котелке.
Бросив собакам по небольшой рыбине, Аяна достала два куска мороженой вареной оленины. Один кусок она подала мне, а во втором сделала небольшие отверстия ножом и, надев его на палку, сунула в пламя костра. Я последовал ее примеру, — получился своеобразный шашлык. Выпив по кружке горячего, крепко заваренного чая без сахара, мы отправились в дальнейший путь.
Сколько прошло часов — не знаю. Снег становился все глубже, приходилось слезать с нарт и бежать за упряжкой, собаки все чаще стали сбиваться с ритма бега.
Я знал, что ездовых собак, как и лошадей, можно «загнать», пора останавливаться на отдых, а место было неподходящее.
Вот Аяна свернула в небольшой ложок. Вручила мне топор, сама занялась собаками, а когда костер разгорелся, вновь жестом пригласила меня следовать за ней. Срубив небольшую елочку и приготовив стяжок длиною в мой рост, подала мне топор и, показав обе руки с растопыренными пальцами, пошла к костру.
Я понял, что мы готовимся к ночлегу и что мне необходимо изготовить десять колышков для установки тента…
Только к полудню седьмых суток мы прибыли к одиноко стоящей избушке в глухой обско-енисейской тайге. Но за эти семь суток я познал таежную жизнь куда больше, нежели бы прочитал не семь, а даже семьдесят семь книг о тайге.
Прибыв в избушку, Аяна принялась «ворожить» над железной печкой, а я уже без ее подсказки пошел искать сушину.
Поужинав, Аяна взяла меня за руку, вывела из избушки и начала показывать свое нехитрое хозяйство — склад для продуктов, склад для охотничьих снастей. Показала две пары лыж — одни без меха, другие подбитые мехом.
Интересно, наверное, было наблюдать со стороны, как два взрослых человека молча осматривают хозяйство. Один тыкает пальцем, а другой то согласно кивает головой, то вопрошающе смотрит на спутницу. Затем Аяна подала мне кусок лепешки, позвала с улицы одну из собак и несколько раз повторила слово Ур. Я понял, что так звать собаку, и, угостив лепешкой, стал гладить ее. Обнюхав меня, Ур положил голову на колени и уставился в меня умным преданным взглядом.
Выпив кружку холодного чая, я через несколько минут уснул.
Каково же было мое удивление, а вернее, даже испуг, когда, проснувшись на другое утро, я не обнаружил ни Аяны, ни упряжки. Только, свернувшись в клубок, у входа в избушку дремал Ур.
Ничего себе положеньице!
«Немая» завезла куда-то, не на одну сотню километров, в тайгу и бросила. Что делать?
Конечно, можно было, надев лыжи, устремиться по следам беглянки или, на худой конец, взяв Ура на поводок, пойти за ним. Он непременно приведет домой. Но это значит показать свою трусость или выразить недоверие. А ханты и манси страшно не любят недоверие. Они безукоризненно честны, в их лексиконе нет слов украсть, обмануть, соврать. Не любят они и трусливых людей.
Пришлось вспомнить в детстве прочитанную книгу и стать таежным робинзоном.
Взяв небольшую палку, я нанес на ней шесть черточек и один крест (крест обозначал воскресенье).
Позавтракав сам и покормив собаку, облачась в полное охотничье снаряжение, я отправился на свой первый зимний промысел.
День оказался удачным. Ур работал отлично, и мне удалось подстрелить десяток белок и даже одного соболя.
Вечером при свечке, которых я привез из города полтора десятка, засел за дневник. Ох и поназаписывал же я там!
Второй день моего одиночного изгнания был похож на первый, как две капли воды. Вновь около десятка белок, только без соболя, но зато пара крупных глухарей. Вновь нехитрый ужин, дневник, зарубка на палке, мертвецкий сон.
На третий день настроение начало падать. Охота оказалась неудачной, и уже часа в два я направил лыжи к избушке. Не доходя с километр, я увидел, как Ур обнюхивается с какой-то собакой. Сердце радостно забилось — одиночество кончилось.
В избушке ждали Аяна и Данила. Они приехали на двух упряжках. Привезли много свежей оленины, боеприпасы, рыбу, муку, соль…
Завтра Аяна должна увести обе упряжки в юрту, так как кормить такую ораву собак невыгодно — слишком много нужно завозить корму. По случаю встречи я достал фляжку со спиртом, коробку конфет, и мы устроили торжественный ужин. Занимались промыслом мы ровно три недели. Добыли много белки, несколько соболей, куниц и горностаев.
Свободного времени почти не было. Все светлое время суток находились в лесу, да и вечер был плотно расписан: надо приготовить ужин и завтрак, снять шкурки. Правда, очень часто, когда мы занимались снятием шкурок, Данила говорил мне: «Кончай, иди, твоя писать надо. Моя доделает одна».
Между нами буквально с первого дня установились самые дружеские отношения. Обязанности распределились сами собой. Сегодня один делал одно — другой другое, а завтра роли могли смениться, и все это, чаще всего, делалось молча.
Дня за три до окончания охоты, когда мы находились километров за двенадцать от избушки, шедший впереди Данила наклонился над каким-то следом. Я подошел к нему. След для меня был непонятный. Одно было ясно — он принадлежал крупному зверю.
Таёжные байки
Рассказы выстроены по времени написания, более ранние внизу, свежие вверху. Хронология событий не соблюдена.
Содержание:
Формальная цель похода была найти избушку в «третьем заливе» водохранилища. Родителям сказал, что иду с туристами в зимовьё. На самом деле пошел один. Так получилось, что вышел поздно, днём. Пересёк Усть- Илимское море. На подходах к заливу понял, что надо вставать на ночёвку, пока ещё не стемнело. В темноте искать избушку неразумно, тем более сильно сомневался в существовании этой избушки в этом заливе, уж больно источник информации был ненадёжен.
Вышел на берег, нашел несколько молодых ёлочек, возле них и решил устроить ночёвку. Турист я тогда был начинающий, потому снаряжение у меня было самое незатейливое: рюкзак, летний спальник, котелок, топорик туристский, ватная телогрейка, валенки и меховые чуни. Первым делом нужно развести огонь. С этим проблем не было. Разгрёб ногами снег, наломал сухих веток, ободрал кусок сухой бересты, развёл костер. Теперь заготовить дрова на ночь, пока что- то ещё видно. Отличить в сумерках сушину от живого дерева у меня получалось, а вот заготовить достаточно дров маленьким топориком получилось не очень. По неопытности точно не знал, сколько дров мне понадобиться на долгую ночь, но подозревал, что заготовил мало. В темноте закончил таскать дрова к костру. Дальше приготовить постель. Срубил несколько ёлочек, обрубил ветки. На снег положил стволики, сверху накидал лапник. Коврика у меня не было, не было их тогда в продаже. Коврики шили сами, кто из чего достанет.
В костер подкинул дрова потолще. Назвать эти дрова брёвнами можно с большой натяжкой, это скорее толстые жерди. Снял телогрейку, положил вместо коврика на лапник, переобулся в чуни, залез в спальник. Залез с головой, так теплее. Тепло костра нагревает спальник, внутри относительно тепло. Понимаю, что уснуть у меня вряд ли получится, да и как- то страшновато спать в такой мороз. В любом случае какой- никакой отдых нужен. Минут через тридцать понимаю, что костер надо подживить, иначе дам дуба. Ночёвка у костра состоит из коротких циклов сна, подживления огня дровами, отогревания замёрзших частей тела, отрубания в сон. Нужна привычка быстро просыпаться и засыпать. Такой привычки тогда у меня не было. Ночь превратилась в бессменное дежурство у костра.
В три часа ночи дрова у меня кончились. а до рассвета ещё невыносимо далеко. Ясно осознал, что на таком морозе без огня не протяну, до рассвета мне надо как- то дожить. Об отдыхе можно забыть. Оделся, обулся, пошел искать дрова в темноте. На фоне звёздного неба высмотрел сушину, свалил, притащил к костру. Сушину разрубил на длинные куски метра по четыре, чтобы не тратить зря силы. Когда дрова перегорят, буду подталкивать концы в огонь.
Надо будет купить ножовку! Ножовка сэкономит силы при заготовке дров. И топорик этот никуда не годится, нужен нормальный топор.
До рассвета ещё раз сходил за дровами. Обломил все сухие ветки в округе. Работа согревала, но силы таяли. Ночь, казалось, никогда не кончится. Рассвет встретил как чудесное явление природы. Я переночевал, у меня получилось! Вскипятил чай, погрыз мерзлый хлеб с сахаром. Картошка, что брал на ужин и завтрак, замёрзла в камень. Пришлось выбросить. Телогрейка покрылась инеем и встала колом. Ботинки стали железными. Хорошо вечером развернул ботинки пошире. Впихнул ноги, отогрел у костра. Жёстко, холодно и неудобно. Ничего, на ходу отойдут.
Плот
История хронологически связана с рассказом «Средство от простуды»
От места первой ночёвки иду вверх по речке Тушама. Моя цель сегодня пройти 5- 6 километров вверх по реке, в подходящем месте организовать стапель и построить плот. Из инструментов и материалов для строительства плота у меня топорик, самодельная ножовка и несколько гвоздей. В идеале хорошо бы обойтись вовсе без гвоздей. Завтра на плоту планирую спуститься до лесовозного моста.
Часа через два ходу, присмотрел место под стапель. На высоком берегу примитивный балаган из жердей и веток, кострище. Рядом стоят сушины подходящего диаметра, и вдоль кромки берега лежит сухой плавник. Для небольшого плота более чем достаточно.
Для управления плотом сделал гребь, вытесав её из сухой жерди. Один конец жерди оставил как есть, к другому прибил лопасть, выколов её из чурки. Здесь пригодились два гвоздя. В центральное бревно врубил две стойки подгребицы, к ним прибил поперечину, сюда ляжет гребь. Ещё два гвоздя. На всякий случай приготовил трехметровый шест – может пригодиться как рычаг.
Днём установилась тихая жаркая погода. Много пил чая со смородиновым листом и купался. К вечеру плот был готов. Спускать плот на воду буду завтра.
В реке несколько раз сильно всплеснула рыба. Щука гоняет рыбёшку. Надо проверить. Спустился со спиннингом к воде. После нескольких забросов, блесну взяла крупная щука. Броски в стороны, свечки, но крючки надёжно держат хищницу. Вскоре щука билась на берегу. Хороша добыча! Пройдясь по берегу, набрал кружку красной смородины. Теперь лесных харчей хватит на ужин и утро.
Ночевал в балагане возле костра.
Утром после завтрака собрал свои немногочисленные пожитки. Жердью столкнул плот с крутого берега, предварительно привязав верёвкой. Ура! Корабль спущен на воду! Опробовал грузоподъемность плота, встал на него. Вроде ничего, держит нормально. Вот остойчивость не очень, резкие движения не рекомендуются. Под сиденье приспособил чурку. На брёвна положил охапку лапника, сверху привязал рюкзак. Под завязки закрепил спиннинг. Можно отчаливать.
Поехали! Осваиваюсь на своём маленьком плоту. Только бы не было завалов, иначе я приплыл. По воде путь длиннее, зато легче, не надо продираться через прибрежные заросли. Плот на поворотах разворачиваю гребью. Иногда «корму» прижимает течением к берегу. Отталкиваюсь шестом.
Через какое- то время вижу впереди бревно. Лежит поперёк реки. Вот, этого я и боялся. Придётся рубить завал или бросать плот. Пройдя поворот, увидел, что возле самого берега есть проход. Конец бревна отрублен. Здесь были люди. Давно были, срез почернел и оброс мхом. Размеры моего плота позволяют вписаться в габариты прохода. Отлично!
Продолжаю неспешный сплав. Сидеть без дела мне скоро надоело. Пробую грести гребью как веслом. Скорость немного добавилась, но КПД низкий. Попробовал толкаться шестом от дна. Так- то лучше, и скорость выше и управлять легче. Пришел к выводу, что гребь на таком маленьком плоту лишняя вещь. Для управления и манёвров вполне достаточно небольшого весла и шеста.
Добрался до места своей первой ночёвки. Здесь кто- то ночевал после меня. Костёр сложен по- другому, следы чужих сапог. Рыбаки видимо клюнули на рыбью чешую и готовую стоянку.
Пробую рыбачить на ходу. Не очень удобно, есть опасность оборвать блесну в случае зацепа, против течения плот не пойдёт. Аккуратно забрасываю блесну под берег. Из- под коряги вылетает окунь, с ходу заглатывает блесну. Попался разбойник.
Вот и мост, пристань для моего плота. Плот привязал к колышку, гребь и шест оставил на плоту, ещё кому- нибудь пригодится. Этот поход был тренировочным, отрабатывал аварийный выход в цивилизацию на плоту.
Средство от простуды
Эта история произошла в начале моей туристко- рыболовной жизни. В выходные собирался на речку Тушама, попрактиковать строительство плота без единого гвоздя, сплав на этом плоту и попутная рыбалка. В пятницу почувствовал себя плохо, разбитость в теле, появился насморк. Не смотря на недомогание, решил свой поход не отменять. После работы, на попутном лесовозе доехал до Тушамы. Срезая речные петли, около часа шел вверх по речке.
Для ночёвки выбрал песчано- галечный пляжик. Здесь было много дров – плавника принесённого весенней водой. Развёл большой костер, сварил чай, перекусил. Пока костёр горел, наломал пихтового лапника, наготовил ещё дров.
Как стемнело, угли костра сгрёб в сторону, на прогретое место накидал лапник, с двух сторон уложил по сухому бревну. Постель готова. Лег, укрывшись спальником. Снизу приятное тепло, как от русской печки. От лапника идёт хвойный аромат. От речки тянет ночная прохлада, а мне тепло, лежу на мягких лапках, гляжу на звёздное небо. Журчит вода на перекате. Ощущение покоя и комфорта. Уходит усталость рабочей недели. Незаметно уснул.
Утром моя лежанка всё ещё сохраняла тепло, всю ночь я спал как в тепловой завесе. С удивлением отметил, что насморка нет, исчезла разбитость, чувствую себя полным сил. Тепло и целебное действие пихтовой хвои сработали как средство от простуды, вылечили меня.
Развёл костерок, попил чаю. По речке тянет туман. Тихо. Надо попробовать поблеснить. Несколько забросов блесны и на берег вытаскиваю небольшую щучку. Хорошее начало дня. Почистил рыбу, затушил костёр и пошел вверх по речке, к своему плоту.
К утру мороз усилился, стало откровенно холодно даже у огня. Периодически переворачивался с боку на бок, пил горячий чай. Как рассвело, увидел, что вокруг всё стало белое от инея. Плёс замёрз, жерлица вмерзла в лёд. Лёд был такой толстый, что не пробивался палкой, пришлось вырубать жерлицу топором. На жерлицах добычи не было. «Живцов» я поджарил на палочках, не пропадать же рыбе. Говорливый перекат шумел ровно, без ночных переливов и бормотания.
После завтрака собрался и пошел вниз по речке. Рыба не клевала, «прижала уши» от мороза. Как потеплело, поймал еще несколько небольших хариусов. Сказочного клёва не случилось, рыба, похоже, уже скатилась на зимовальные ямы. На дорогу решил выходить напрямую, не возвращаться берегом реки. Пройдя прибрежную тайгу, вышел на свежий выруб. На краю выруба стоит балок, машина, люди. Какая- то бригада лесорубов. Говорят, что несколько дней подряд их пугает медведь, ходит вокруг, не даёт сходить на речку за водой. От выруба до дороги меня подвезли на машине, она как раз шла в город.
Встреча с медведем- 2
Вскорости благополучно дошли до реки. Такой большой воды здесь я не видел. Вода затопила берега, поляна на половину скрыта водой. На порог жутко смотреть, силища невероятная. В ущелье дует сильный ветер. Спрятались за скалой от ветра, натянули тент, развели костер, перекусили. Вспомнили, что Аня Т. собиралась приехать на порог. Аня настроена была решительно, могла пойти и одна. Надо предупредить о нашей встрече с медведем. Полезли на сопку, там должна работать сотовая связь. Звоню. Телефон вне зоны доступа. Звоню Лене, сестре Ани. Нет доступа. Звоню её подруге. Все недоступны. Похоже они все уже едут, предупредить не получится. Будем надеяться, что всё обойдёться.
На спуске с сопки слышим далеко внизу знакомые голоса, а потом видим и фигурки людей, это прибыли наши туристы. Теплая встреча, костер, чай, праздничный обед и всё из этого вытекающее. К машинам возвращались все вместе.
Через четыре дня, в заливе речки Черной, медведь напал на рыбаков. Один из рыбаков погиб, второй сумел убежать и вызвать помощь. На следующий день, на том же месте, при повторной попытке нападения на людей, медведь был застрелен. Возможно это был тот же медведь, что встретили мы на Бадарме, по прямой до Черной речки 3- 4 км будет.
Таинственные шаги
Эта история произошла достаточно давно – я еще только начинал ходить в походы. Собирались мы с компанией друзей встретить новый год в зимовье. Расположение зимовья знали только по рассказам знакомых рыбаков. Ближе к делу, наша компания, по разным причинам распалась и мы встречали новый год в городе. Найти зимовье решили 1 января. Собрались только к обеду – трое девушек и я. Зима в тот год была морозная – выходили из города при 35- 37 мороза.
Когда пересекли водохранилище, солнце уже село. Стремительно темнеет. Мороз пощипывает. По описанию, находим нужный, как нам кажется, залив. Избушки не видно. На льду, следы рыбаков, насверлены лунки. Находим тропку ведущую через залив. Наудачу идем по тропинке. Пересекаем залив и выходим к… избушке! Избушка не ахти какая, сколочена из толстых досок, но это убежище от мороза. Небо вызвездило – похоже мороз уже за сорок. Радости нашей не было предела – в такой мороз спасения у костра нет. В темноте собираем дрова для печки – в избушке дров почти нет. У нас один маленький топорик. Этим топориком тюкаю небольшие сушинки, а девчонки ходят, ломают сухие ветки деревьев. Кое- как набрали дров. Пытаюсь разжечь костер, но быстро сворачиваю это занятие – промерзшие дрова плохо горят, и их лучше оставить для печки. Расположились в избушке, натопили воды из снега, поставили варить пельмени. Начали сами понемногу оттаивать у печки. Ну и мороз сегодня!
Вода под пельмени так и не закипела, но была близка к закипания. Бросили пельмени в почти кипящую воду и сидим, ждем ужин. Долго сидим. Вода не кипит. Кушать хочется. Пельмени, так и сварились в почти кипящей воде.
Только приступили к еде, как слышим, на улице заскрипели шаги, приблизились к двери, и затихли. «Ну вот, кто- то пришел, не успели поесть» – сказал кто- то из девчонок. «Может, показалось?» – последовало предположение. Скрип снега повторился – кто- то явно топтался у дверей и не заходил. «Эй, заходи!» – крикнул я в закрытую дверь. Выходить в кромешную тьму, без фонарика, что- то не хотелось. В такой мороз, любой нормальный человек поспешит в тепло, а этот не заходит. Тут что- то не так! Ставлю возле себя топорик. Дверь не заперта, держится только на прутике, воткнутом в щель. Уже без аппетита заканчиваем ужин и обсуждаем загадочные шаги. Решаем, сейчас из избушки не выходить – мало ли кто там, или что там находится. Подождем. Шаги повторяются опять! Теперь подходят к оконцу. Стекло замерзло, вряд ли через него можно что- то разглядеть. Потом надолго шаги стихли. Всю ночь по очереди дежурим – все равно надо следить за печкой. Мне досталось утреннее дежурство. Татьяна сказала, что она не спала всю ночь, и шаги опять повторялись. Уже утром, сжигая последние дрова в печке, отчетливо услышал скрип снега. Такие звуки издает человек, шагая по снегу, но понимаю, что это не человек. Тогда что это?! Как только за окном посветлело, вышел на улицу. Осматриваю снег вокруг зимовья. Никаких чужих следов – только наши, вчерашние…
Через три месяца, довелось ночевать в зимовье, расположенное в 15 километрах от вышеописанного. Теперь нас было четверо парней. Пришли в зимовье поздно вечером. Как только поели, один наш попутчик сразу вырубился. Остальные спать не хотели и я рассказал им историю про таинственные шаги. Как только закончил свой рассказ, вдоль стены проскрипели шаги! Эффект был поразительный – у парней просто челюсти отвисли! Вооружившись топорами и фонариками, мы вышли из зимовья. Никого. Снег вокруг зимовья девственно чист, не видно ни каких следов.
Я не склонен к мистике, в обоих случаях, все были абсолютно трезвы и в здравом уме. Мне много раз приходилось ночевать в разных лесных избушках и зимовьях, но ни разу я больше не слышал таинственных шагов. Обычная возня мышей, удары птиц клювом о стену зимовья, не идут ни в какое сравнение с теми странными звуками, услышанными в ту памятную зиму. Сколько спрашивал лесной народ, никто не слыхал ничего подобного. Только один верующий человек сказал, что это нечистая сила пугала нас.
Наказание
Рассказ деда Саньки
Эту историю я услышал от деда Саньки, смотрителя охотучастка. Может все совпадения, но хотите, верьте, хотите нет…
Недалеко от одного таежного поселка, есть священное для эвенков место. На берегу красавицы- реки стоит могучая сосна с дуплом. Всякий проходящий или проезжающий путник, будь то охотник или рыбак, или просто праздный турист, оставляет возле дерева подарки эвенкийскому богу. За долгие годы, скопилось под сосной немало разных вещиц и монет. Жили в том поселке трое друзей. Летом, когда основной лов рыбы закончен, а охота еще не началась, занятий в поселке, кроме как пить водку, нет. Как обычно бывает, водки всегда не хватает. А где взять денег на добавку? В магазине в долг уже не дают, а продать нечего, да и кто в поселке, что- то купит – денег сейчас никому не платят. Сообразили друзья, что деньги можно «занять» из подношений под священной сосной. Быстро на лодке смотались за деньгами и купили «добавку». Кто- то из этой троицы сболтнул о своем поступке или и так было несложно догадаться, но в поселке об этой истории скоро все узнали. «Зря вы деньги у дедушки Понго взяли – не простит он вам» – осуждали жители собутыльников. Так и случилось: один парень вскоре утонул, другой скончался от простуды, а третий, осенью ушел на охоту и бесследно исчез в тайге…
***
В начало
Таёжные истории-5-6. Таёжные треугольники
*****
(Журнальный вариант. В небольшом сокращ.)
Эти истории таёжного цикла можно читать и по отдельности, без продолжения.
Я просто разбила его на части.
Их объединяют только главные герои: Галина и Сергей.
Но, чтобы лучше понять содержание, начните всё же с первой, «Медвежий террор» – http://www.proza.ru/2012/04/15/1453 – и дальше. если не пропадёт интерес!
ИСТОРИИ ПЯТАЯ и ШЕСТАЯ
Шумит дремучая тайга.
А жить в тайге – совсем не шутка!
Морозы страшные, пурга,
От воя волчьего так жутко. *
***
«Погружусь в шелестящий листвы разговор –
Буду слушать тайгу бесконечно,
Чтоб понять и принять необъятный простор,
Тот, что душу врачует навечно.»
(Н.Шубина)
В один из необычно тихих, хрустально-прозрачных и тёплых ноябрьских вечеров, когда мы, напившись духмяного** ягодно-травяного чая с диким таёжным мёдом (вкусным – невероятно!), сидели в маленьком домике на самом краю тайги, охотник Сергей, муж моей новой знакомой, нанайки Галины, хитро глядя на меня, вдруг спросил:
— А хотите услышать историю моего рождения?
— А что в ней необычного? – спрашиваю пока ещё без особого интереса.
— О! Такого Вы, наверное, нигде в романах не читали и в кино не видели. У нас тут свои драмы и трагедии, и даже. любовные треугольники.
— Треугольники? Таёжные? – сразу загораюсь я, уже предвкушая что-то ужасно интересное.
— Ещё какие таёжные! Расскажу Вам о двух сразу.
***
Рассказ его я тогда хорошо запомнила и постараюсь передать почти в точности, придав ему чуть более художественный вид, хотя рассказчик Сергей сам по себе замечательный, колоритный.
Вот и отгремела залпами праздничных салютов победная весна сорок пятого!
В притаёжные рыбацкие посёлки, как и по всей стране, началось массовое возвращение уцелевших в страшных мясорубках Великой Отечественной войны воинов-победителей.
Охотник Прокоп пришёл с фронта на удивление целёхонький, не то что некоторые его односельчане: кто без ног, у кого руки нет, кто контуженный и глухой на оба уха, а кто и почти совсем слепой.
А он, везунчик, чудом уцелел в той, действительно, настоящей мясорубке под Сталинградом, где геройски навсегда полегли многие его товарищи-однополчане, с которыми почти всю войну прошагал он и проехал по расхлябанным и разбитым городским и деревенским фронтовым дорогам.
Но он же не виноват, что они погибли, а он вот остался жив! Значит, так провидению и Богу было угодно. И ведь снайпером был, а они на войне долго обычно не жили.
«В рубашке», видать, родился.
***
Казалось бы – живи теперь да радуйся: мирной жизни, ясному небу над головой, родной тайге-кормилице. А вот не получилось у Прокопа зажить так, как он не раз мечтал там, в землянках и блиндажах, в редкие минуты фронтового затишья.
Ему было уже под сорок, а он всё не мог найти себе подходящую невесту, жениться, завести детишек и жить, как все нормальные люди: уютно, по-семейному.
А дело было в том, что народу тогда в их посёлке было уже мало, и свободных девушек и женщин всем мужикам не хватало. Были, конечно, у них и смешанные браки: кто на нанайке, кто на тунгуске (так у них эвенков называли – по старинке) женился, но Прокопу пока никто не приглянулся.
Никто «нА сердце не лёг».
Вот и жил он одиноким и неприкаянным в срубленном им самим ещё до войны домике на краю тайги. Ни семьи, ни женщин.
А ведь какой видный был мужик: высокий, плечистый, сильный, как богатырь русский, белокурый и синеглазый (у них все в роду были такие)!
Вот все немногочисленные поселковые девки и бабы – и замужние тоже! – на него и заглядывались, даже пытались «закадрить»!
Но его храброе и суровое охотничье сердце по-прежнему оставалось свободным. Не прикажешь ведь ему, насильно мил никто не будет.
***
Как и отец, и дед его, ходил Прокоп (тоже одиночкой) в тайгу на промысел, ценную пушнину добывал: белок, лисиц, соболей (правда, всё меньше их оставалось в здешних лесах). А случалось – и покрупнее зверя заваливал: кабана, изюбря, а то и медведя, если встретится. Ножом одним охотничьим! Во силища!
Охотник он был отменный, удачливый, и потому деньги зарабатывал хорошие. С таким мужем ни одна жена горя бы не знала, да и детишки с голоду не померли.
Хорошая пушнина всегда высоко ценилась, и Прокоп жил по тем, послевоенным меркам, даже богато. Он почти не пил и не курил: не принято у них, охотников, это было, вот все мужики в их роду и были здоровяки-богатыри. Да красавцы все, как на подбор!
. И всё же жил Прокоп бобылём. Сам никого не любил, и его никто ещё не полюбил так, чтоб на всю жизнь вместе, до гроба.
Уходил он в тайгу – никто не провожал, приходил – никто не встречал. Жил да жил себе здоровый, крепкий и совсем ещё не старый мужик размеренной, правильной жизнью, и эта отрешённость его, граничащая с одичалым аскетизмом, вовсе никого уже не удивляла – привыкли люди и даже Бирюком промеж себя метко прозвали его.
Да он и был бирюк! Волк-одиночка, точнее. Есть и такие в тайге! Но им всегда труднее там выжить.
. Как-то раз зимой, выслеживая хитрых обманщиц лисиц и заодно проверяя капканы и ловушки-«кулёмы» на соболей, попал Прокоп в пургу, сбился с тропы и набрёл на маленький чум на берегу реки.
В нём жили двое эвенов: муж и жена. Глазастый Прокоп сразу обратил внимание на их полное несоответствие друг другу.
Муж был типичный тунгус***: маленький, коренастый, широкоскулый. А жена, хоть и не девочка молоденькая уже – стройная, как молодая сосенка, высокая, черноглазая, с длиннющей (ниже пояса) косой толщиной в руку. Красавица таёжная, да и только! Но вот взгляд её. Трудно было его выдержать – уж больно пристальный, как угли, насквозь прожигал и в то же время манил, увлекая за собой куда-то далеко-далеко.
Словно дразнила она своей колдовской красотой всякого, кто видел её!
Когда разговорились, оказалось, что хозяин чума – Василий – двоюродный брат умершего недавно старого шамана, которого медведь-шатун задрал. А его жена, сорокалетняя красавица Мария (они все были крещёные, поэтому и имена русские у всех), досталась ему… по наследству. От старшего брата, того самого шамана!
Умирая от ран (медведь в тайге напал и изувечил!), он наказал Василию, чтобы тот не оставил его жену и женился на ней. Так уж у них было испокон веков! Да и что оставалось делать Василию: волю брата нарушать – нельзя, да и тайга кругом, до ближайшей деревни сотню вёрст брести по бездорожью, где ж тут молодую жену найдёшь сразу? А тут – свой человек, да и красивая она, и умная, и, надо сказать, давно Василию нравилась – вовсе не по-родственному. Ну и что, что он моложе жены будет на какой-то десяток лет – это ведь в семье не главное! Да и он ей, вроде бы, по душе пришёлся: молодой, сильный, не то что муж её – намного старше неё был, в отцы годился! И охотник Василий был неплохой, с ним с голоду не пропадёшь!
***
. Прошёл положенный срок после похорон шамана, и стали они с Марией жить вместе в дружбе и согласии.
Вместе рыбу ловили, вместе на белок и лисиц охотились. Но вот беда: детишек у них так и не было. То ли Василий по мужской части слаб был, хоть и молод ещё, и здоров, то ли Мария мало его любила или уже старая была, или с какой-то червоточиной – поди тут, в таёжной глуши, без врачей, разберись!
Наверное, так бы и жили они спокойно вдвоём, не встреть Василий однажды в тайге в начале осени чуднУю женщину. Русскую!
Он с собакой своей высмотрел белку на дереве, улучил момент и удачно выстрелил ей в глаз, как обычно. А тут вдруг – ещё один выстрел откуда-то, одновременно с его! И белка уже лежит на земле, иди и бери!
Но тут неожиданно к ней женщина из-за кустов орешника выходит и нагибается, чтобы взять.
— Моя белка! Моя. – кричит Василий.
— Нет, моя, – спокойно так отвечает незнакомка.
Пока он, опешив, её разглядывал, она вытащила трубку из какого-то тёмного дерева, зажгла её, затянулась и… Василию передаёт! Он даже растерялся от неожиданности!
А женщина вдруг говорит:
— А я. мужика себе ищу. Муж-то мой помер, а одной-то бабе в тайге не сладко. У тебя баба есть? Жена то есть?
— Да есть… – честно отвечает Василий. – Нету! – вдруг поправился он, закурив и придя, наконец, в себя. – Есть, да только…
Сказал и сам не понял, что это он несёт, будто кровь ударила в голову!
Он вдруг закашлялся, да так, что слёзы из глаз брызнули. А потом Василий, словно в каком-то неземном блаженстве, то ли улетел, то ли провалился куда-то.
***
Когда он пришёл в себя, то почувствовал, что на него кто-то пристально смотрит.
Василий, медленно возвращаясь с небес на землю, увидел наклонившуюся к нему женщину с распущенными волосами.
Это была та самая охотница на белок, трубку которой он закурил.
— Очнулся, милок? – ласково спросила незнакомка.
Василий, словно онемев, смотрел на неё во все глаза, жадно разглядывая.
Она оказалась настоящей красавицей: длинные светло-русые волосы водопадом сбегали по её груди и плечам, опускаясь почти до пола, лицо белое, нежное, а огромные голубые глаза – как чистые озёрца, что иногда встречаются в тайге – на радость всякому!
Такой женщины и так близко, совсем рядом, Василий в их местах никогда не видел!
Попутно замечает: у него голова так странно кружится, и туман какой-то перед глазами стоит. Может, это сон ему красивый, сказочный снится в родном чуме?
Но, с трудом оглядевшись, Василий видит, что он вовсе не у себя в чуме, а в какой-то незнакомой комнате.
И он протянул к незнакомке руку, будто дотронуться хотел, убедиться, что не спит.
А незнакомка засмеялась вдруг, обнажив великолепные ровные белые зубы, и сбросила с себя одежду. И. прилегла рядом с Василием!
Полежав минутку, она, на удивление умело, раздела его и начала сначала целовать, а потом ласкать, гладить руками всё его мускулистое тело. Нежно тронув его мужскую плоть, заставила вздрогнуть и затрепетать от незнакомых ему ранее томительно-сладостных ощущений.
Потом она вдруг замерла, будто испугалась своей смелости. И тогда Василий нетерпеливо и крепко обнял женщину, прижал её к себе, и их обнажённые тела сплелись в едином порыве.
И вскоре оба, уже паря над землёй, погрузились в сладкую грешную истому.
***
. Вернувшись в свой чум, целую неделю потом как не в себе был Василий: рыбалку и охоту забросил, до Марии ни разу ночью не дотронулся. Да и днём внимания на неё не обращал, будто она – пустое место!
Смотрел, словно сквозь неё, молчал и о чём-то своём думал всё время. Растерянный и грустный стал, будто белый свет ему не мил.
— Ищи себе другую жену, – наконец, не выдержав, сказала ему Мария.
— Как… ищи? Ты что. всё. знаешь?!
— Знаю. – спокойно ответила Мария. – Да иди уже к ней, этой своей русской. Одна как-нибудь проживу. Не пропаду, не бойся!
. Рано утром, на заре, ушёл Василий от Марии.
И сразу – к Анне (так звали прекрасную охотницу-незнакомку)!
— Вот, пришёл я, однако.
Анна сидела у печи в своём маленьком домике на опушке.
Она взглянула на него и улыбнулась своей загадочной колдовской улыбкой:
— А я знала это, милый! Иди ко мне, мой князь! Мой царь**** и господин!
И, сладко потянувшись, она поднялась и потянула Василия за собой, не обращая внимания на закипевший в котелке взвар из душистых таёжных ягод и трав, заполнивший своим сладковатым ароматом всё вокруг.
И снова его тело стало будто невесомым, а душа белокрылой птицей воспарила в неведомую блаженную высь.
***
. С тех пор они с Анной жили вместе, как говорится – «душа в душу»!
Ходили вдвоём на охоту и добывали больше зверья и пушнины, чем он с Марией.
А холодными осенними ночами Василий опять тонул в её крепких, почти мужских, объятиях и забывал обо всём на свете, как тогда, первый раз попробовав её необычную трубку.
. А вскоре Анна сказала ему, что к лету у них будет маленький.
«Сын!» – ликовал счастливый Василий, уже давно и не надеявшийся стать отцом, живя с Марией.
Он набрал в лесу полузамёрзших лиан плетущегося по деревьям лимонника и сплёл, как сумел, маленькую люльку-зыбку для малыша.
Почему-то он был уверен, что родится мальчик.
И Анна ещё больше расцвела и похорошела, готовясь стать матерью. Она напомнила Василию зрелую самку, олениху-изюбриху, которую он однажды подстрелил случайно, – с её огромными глазами и невыразимой словами красотой. А ведь, живя с мужем, Анна почему-то так ни разу и не забеременела. Выходит, не в ней тогда было дело, не пустоцвет она вовсе!
***
. Однажды, когда они с Анной возвращались из тайги, Василий провалился в глубокую медвежью берлогу под корнями огромного кедра, где, на его счастье, никого не оказалось.
Он сильно ушиб и подвернул ногу, она страшно болела, и на неё нельзя было даже наступать.
И до их домика Анна потом почти волоком, под мышкой, тащила его – благо, рослая уродилась, сильная была, как добрый мужик, а Василий – небольшой и не очень тяжёлый. А тут, видать, после ежедневных ночных любовных утех и вовсе. полегчал!
Добравшись до дома, Анна разрезала его мягкий олений ичиг на ноге (она сильно распухла, и он не снимался) и сразу сделала холодный компресс, затем наложила тугую повязку и напоила Василия своим, одной ей известным ещё от бабушки-знахарки, отваром из трав, быстро снимающим боль.
Анна ухаживала за ним, как за ребёнком, чуть ли не с ложечки кормила и поила его. Видно, так она соскучилась по человеческому теплу, ласке, оставшись без мужа одна, что ничто ей теперь не было в тягость.
Ещё дров было у них маловато, а ведь зимы здесь обычно долгие, снежные – завалит всё в лесу, где потом возьмёшь сухих? Если дрова будут потеряны – это настоящее бедствие в тайге.
И Анна между делом собирала сухой валежник и небольшие деревца, поваленные ураганами, тащила их к дому волоком, сваливая под навес, сооружённый недавно Василием под стенами их маленького домика, где уже была сложена аккуратная поленница из берёзовых и лиственничных дров. Но зимой дров много не бывает, лишними не будут!
Да, и воды ещё надо из ручья во фляги натаскать, запастись, чтоб не мучиться.
. В один из таких осенних дней, уйдя, как обычно, в тайгу, Анна домой не вернулась, хотя надолго старалась Василия не бросать одного с его ещё не зажившей до конца ногой.
Он ждал её всю ночь и весь следующий день, но жены всё не было.
Тогда, с трудом передвигаясь с палочкой, он оделся, взял двустволку и вышел на поиски Анны.
Но уйти далеко Василий не смог: нога опять распухла и не давала ему двигаться без боли дальше. Да и снег вдруг повалил, и такой сильный, что в двух шагах ничего не было видно.
Зима, как всегда, свалилась внезапно!
Покричал он, покричал, охрип даже, но никто не отозвался. Пришлось ему вернуться домой.
***
. Прошло ещё два дня томительного ожидания.
Метель, разыгравшаяся не на шутку, наконец, утихла, и Василий снова предпринял попытку найти Анну. Он ходил на лыжах по заснеженному лесу, кричал, звал Анну. Но всё было безуспешно.
Василий не мог ни есть, ни спать и длинными одинокими ночами всё прислушивался к каждому звуку за стенами дома. Иногда он выходил на крыльцо и с тоской смотрел на бездушную одинокую луну, взирающую на него с высоты своим бело-жёлтым круглым глазом.
На пятые сутки рано утром в крошечное замёрзшее окошко кто-то сильно постучал.
«Анна!» – радостно ёкнуло в груди. Но, открыв дверь, обитую кабаньей шкурой (чтоб тепло из дома наружу не выходило), Василий с удивлением и разочарованием, его сменившим, увидел перед собой… Марию.
— Я нашла Анну. – тихо сказала она. – Пойдём, покажу. Брезент захвати.
Василий в сопровождении Марии шёл по таёжной тропе, и ему казалось, что они снова вместе идут на охоту, как бывало прежде. Но в то же время он, идя вслед за ней и ощущая Марию совсем рядом, уже ничего к ней не испытывал. Будто и не жили они вместе в их маленьком чуме, не спали, прижавшись друг к другу – и тёплыми летними, и такими унылыми и бесконечно длинными осенними, и холодными зимними ночами.
Все его мысли сейчас были устремлены к Анне: Где она? Что с ней?
***
Когда они с Марией с трудом вышли к берегу реки, Василий с трудом, запинаясь, спросил:
Мария показала ему на небольшой холмик-шалаш из поваленных деревьев.
— Здесь. – еле слышно, словно что-то горло сдавило, душило и мешало говорить, прошептала Мария.
А Василий будто онемел от догадки и горя, свалившегося на него.
До этого он ещё надеялся на то, что Анна найдётся живая. А теперь. Видно, Анна наткнулась на медведя-шатуна и не смогла в одиночку одолеть голодного и злого лесного бродягу, ставшего людоедом.
Земля была уже мёрзлая, неглубокую могилу могли разрыть голодные таёжные звери.
Василий в последний раз поцеловал ледяные губы Анны. Потом трясущимися руками замотал её изуродованное тело в брезент.
Они обложили Анну ветками, сучьями и подожгли…
. Прожив месяц после похорон Анны один, Василий, страшный, исхудавший, вернулся в чум Марии. Он не мог больше оставаться в домике Анны, где всё напоминало о ней каждый день. Особенно невмоготу ему было смотреть на детскую колыбельку, сделанную им собственноручно и так и не дождавшуюся их малыша. Возможно, сына.
Но и там, в чуме, со смуглой и черноволосой Марией, истосковавшейся по мужской ласке, в её жарких и крепких объятиях Василий видел свою светловолосую и белокожую Анну.
Когда Мария, насытившись им, как младенец материнской грудью, засыпала, он, уставший и опустошённый, выходил из тёплого чума на мороз. Смотрел с тоской на высокие звёзды и долго курил самодельную деревянную трубку, подаренную ему Анной. В такие минуты он словно забывал о времени и совсем не чувствовал холода, пробиравшего до костей.
В нём как будто что-то умерло, исчезла какая-то важная часть его мужского существования, и само это его жалкое существование уже не имело для него никакого смысла.
***
. Говорят, время лечит не только раны, но и сердца, и души людские.
И Мария видела, как постепенно Василий оттаивает, но улыбаться, как прежде, он перестал. Да и к ней он относился больше как к сестре, чем к жене. Не приласкает никогда, доброго слова от него не услышишь – ни днём, ни ночью. Изредка молча, сопя, второпях сделает свою мужскую «работу», будто из-под палки, а потом сразу отвернётся и захрапит.
. Всё чаще и чаще Василий уходил в посёлок на побережье.
На вырученные от сдачи пушнины деньги покупал там соль, спички, крупу, сахар, муку и патроны.
А потом. Он брал водку или находил в чьём-то доме дешёвую бражку, шёл к брату Анны, который жил один-одинёшенек, и напивался с ним до чёртиков, чтобы забыться хоть на время…
***
Скучно с ним стало Марии, тоскливо на душе, одиноко. Не этого она ждала, когда Василий к ней вернулся.
Но, видно, другим или прежним теперь он уже не будет, если только ещё хуже не станет.
Разве о таком муже Мария мечтала.
***
. Всю ночь мело, мело. Ветер то как филин, ухал тяжело где-то совсем рядом, то свистел, запутавшись в огромных деревьях, то надоедливо скрёб стены чума колючими снежинками.
Прокоп, оставшись в чуме до утра, смотрел на Василия и Марию и понимал, что не всё у них ладно.
Они выпили с Василием спирта, который Прокоп всегда с собой носил в плоской алюминиевой фляжке – по старой фронтовой традиции, похлебали ухи из замороженной рыбы, поели вкусной строганины.
И, переночевав и поблагодарив хозяев за гостеприимство, Прокоп ушёл от них утром, как только закончилась пурга.
***
А Мария всё время после его ухода задумчиво вспоминала неожиданного гостя: синие глаза Прокопа, его совсем светлые (как у погибшей Анны) волнистые волосы и добрую улыбку, с которой он смотрел на неё.
Ей понравился этот чуть бирюковато-диковатый, большой и сильный, красивый русский охотник с крепкими и мозолистыми мужскими руками и твёрдо стоящий на больших ногах – несмотря на то, что молча пил наравне с Василием. А её Василия двумя чарками водки можно с ног свалить, совсем слабый стал! Да и много ли надо северным здешним мужикам, организм которых не принимает алкоголь?! Это вон русским хоть бы что, ведро или бутыль бражки могут выпить!
А что и она этому русскому понравилась – это Марии подсказывало её женское чутьё, а его уж не обманешь.
. После появления у них русского охотника, богатыря Прокопа, жизнь Василия и Марии круто изменилась. И не в лучшую сторону!
Василий стал ещё угрюмее, а, напиваясь, иногда бил Марию, словно вымещая на ней свою боль и тоску по Аннушке – как он её ласково называл. Даже ночью, забывшись, в постели с женой.
Мария поначалу молча сносила всё это – с привычной покорностью тунгусской женщины. Но когда она потом несколько раз за зиму встретила во время своих одиноких хождений по тайге красавца Прокопа, она поняла: больше уже так продолжаться не может.
***
…И надо ж было тому случиться: как-то раз, уже по весне, они столкнулись с ним на опушке леса возле домика Анны, где совсем ещё недавно жил и её Василий. Такой счастливый здесь в ТОЙ своей новой любви!
Снег уже сошёл, но было ещё промозгло и сыро, и Прокоп предложил Марии, озябшей и изрядно уставшей от бесплодных поисков дичи (в тот день ей явно не везло на охоте, а так хотелось не солонины, а свежего мяса поесть!), зайти в дом отдохнуть и погреться.
Он растопил печь, которую уже никто давно не топил, принёс из ручья воды. И вскоре оба, плача от едкого дыма, наполнившего домик, пили с его сухарями обжигающе горячий и такой духмяный чай из сушёных лесных ягод и трав таежных, найденных ими в мешочке полотняном на полке над печкой.
И он казался им таким вкусным!
Мария согрелась и раскраснелась от тёпла и горячего чая, а ещё больше – от пристального взгляда русского мужчины, который и смущал её, и волновал так, как никогда ещё до этого не было. Сказывалась и усталость за день хождения по тайге, и она, силясь не заснуть да не упасть во сне, прислонилась к шершавой бревенчатой стене.
***
Проснулась Мария внезапно, будто толкнул кто.
В маленькое оконце светила ярко-жёлтая, как глазунья, луна, освещая всё вокруг.
Женщина лежала на деревянной кровати, укрытая большим и тёплым полушубком Прокопа. А сам он спал, сидя за столом возле остывшей за ночь печки, время от времени издавая ртом и носом негромкие свистящие звуки, которые и разбудили Марию.
Она с удивлением смотрела на этого замечательного мужчину, отдавшего ей свой тулуп и, наверное, уже совсем замёрзшего за столом. Да и спать так долго сидя ведь неудобно!
И Прокоп, будто почувствовав на себе взгляд её красивых, чуть раскосых чёрных глаз, сладко всхрапнул ещё раз и резко проснулся. Он встал из-за стола и, сладко потянувшись, улыбнулся Марии своей чуть смущённой, какой-то по-детски светлой и доброй улыбкой.
А потом вдруг, словно притягиваемый её гипнотическим, немигающим горящим взглядом, Прокоп подошёл к кровати и лёг рядом с замёрзшей женщиной, сразу согрев её теплом своего большого тела.
А через девять месяцев, зимой, Мария. родила сына – синеглазого крепыша, очень похожего на отца. Только темноволосого и смуглого!
Они с Прокопом ещё раньше расписались в их поселковом совете и были теперь самыми счастливыми родителями на свете, хоть и немолодыми уже!
Позднее счастье сладко бывает, однако!
А Василия к тому времени уже не было в живых: летом утонул по пьянке, бедолага.
***
— А своего синеглазого первенца они назвали. Сергеем.
Ну, поняли теперь, кто это?! Так что, я тоже не совсем русский, а только наполовину! Метис, полукровка – как у нас говорят.
Так муж Галины закончил свой рассказ и снова со своей хитроватой улыбкой посмотрел на меня, ошеломлённую таким поворотом сюжета.
Вот и не верь после этого в чудеса!
** То же, что душистый, пахучий (диалект.)
*** Тунгусы – старое, дореволюционное название эвенов.
**** Имя Василий в переводе с греческого означает: «князь», «царь», «правитель» – видимо, это и имела в виду Анна, так называя Василия.
Если что – не так, вы уж меня простите, дорогие читатели: кое-что забылось за давностию лет, кое-что. присочинили тогда герои этих полуфантастических историй-баек (их фамилии и имена изменены, и любые совпадения чисто случайны!). Да и я. тоже!
© Ольга Благодарёва, 2012
Это произведение, как и все остальные, имеет авторское свидетельство
и защищено Законом «Об авторском праве».
Никакая его часть не может быть скопирована и использована в любом виде без письменного согласия автора и обязательного указания на источник цитирования!
ЗДЕСЬ публикую в сокращ. (журнальный вариант)
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: ИСТОРИЯ СЕДЬМАЯ. В ВОЛЧЬЕЙ ЯМЕ –
http://www.proza.ru/2012/05/15/592
Фотокартина – из ИНТЕРНЕТА.
Спасибо автору!