рассказы о жизни транссексуалов
Рассказы о жизни транссексуалов
Все изложенное в этой книге рождено
исключительно фантазией автора.
Все события вымышлены,
все совпадения случайны.
От автора
Не все девушки рождены женщинами. Среди них есть и те, кто существенно отличается от обыкновенных девушек. Это женщины — транссексуалки. Женщины, которые на самом деле рождены в теле мужчины.
На самом деле я родилась мальчиком, но история моего изменения началась задолго до моего рождения. Родители почему-то были уверены в том, что родиться должна именно девочка. И врачи, которые сопровождали течение беременности моей мамы, это однажды даже подтвердили. На УЗИ, которое проводилось незадолго до моего рождения, врач, проводивший осмотр внимательно глядя на экран с полной ответственностью заявил
— У вас будет девочка.
А я, сидя внутри мамы, стыдливо прикрыла свою мужскую принадлежность ножкой и застеснялась. Желание моих родителей иметь девочку и подтверждение этого казалось бы, неоспоримого факта врачами, направили предродовые приготовления именно в девичье русло. По обычаю «мальчикам — голубое, девочкам — розовое» мне были куплены или даже скорее с тяжелым трудом найдены «по блату» розовые ползуночки и чепчики, пелёночки были сшиты из розового ситца и розовой байки с цветочками и даже мой «конвертик на выписку был обрамлен розовым бантиком». Все купленные друзьями и родственниками моих родителей к моему рождению необходимые принадлежности были именно с девичьим уклоном. Если соска, то с розовым цветочком, несколько красивых кукол для моего более старшего возраста, все это говорило о том, что все с большим нетерпением ожидали рождения девочки-лапочки, первенца в нашей большой семье, первого внука, первого племянника.
И когда я, оглашая все вокруг криками, появилась на свет и врач-акушер приняв меня на руки сообщил моей маме о том, что родился мальчик, удивлению моей мамы не было предела. Но это совсем немного и не надолго огорчило её, но радость материнства быстро взяла верх над удивлением по поводу моего совсем никем не ожидаемого пола.
Уже потом я спросила маму, какое имя вы выбирали для меня? Она ответила, что хотел меня назвать Леной и именно так ко мне и обращались, разговаривая со мной еще до моего рождения. Наверное, поэтому я сама себя потом назвала именно этим именем?
Поэтому мой первый год жизни мне пришлось коротать в девичьих вещах, но постепенно девичьи вещи, купленные до моего рождения, вытесняли вновь приобретенные вещи и после года, по обычаю, подстриженная бабушкой наголо я вообще никак не отличалась от своих сверстников-мальчишек.
А началось все с «детского» празднования Нового года, когда наши родители, жившие тогда в военном городке в Архангельской области, неподалеку от военного космодрома Плесецк, решили разделить празднование Нового года на детский и взрослый. Детский Новый Год решено было провести у нас дома, а взрослый в соседнем доме у Гориных. Детишек собиралось четыре человека: я, Горина Лена, Белинина Оля и Максимова Марина — все мои одноклассницы, с которыми я дружила вопреки насмешкам мальчишек, а взрослых четыре пары, т. е. мои родители, Белинины, Максимовы и Горины соответственно. То, что Новый год мне придется встречать в компании с четырьмя девочками, меня не особо расстроило, как я уже писала ранее, девчачьи компании мне нравились всегда больше. Родители собрали нам стол со всевозможными сладостями, газировкой и чаем и всем тем вкусным, что можно было достать в военторге забытого богом военного городка Архангельской области. Девочки пришли к нам в гости с сумками в которых лежали новогодние костюмы. Родители, дав нам указание «вести себя хорошо и не ссориться», пообещав регулярно звонить, удалились, оставив нас поедать вкусности, играть и смотреть телевизор. Нам было разрешено лечь спать тогда, когда мы захотим. После уничтожения сладкого пирога, конфет и пирожных мы с девочками смотрели телевизор, пытались плясать и беситься, но вскоре нам это надоело и мы решили устроить новогодний бал. Девочки и так были в новогодних костюмах и красивых платьях, а я в своих брючках и белой рубашечке «выпадала» из общей картины, тем более это был бал, кавалером я там была единственным и девочки пошептавшись торжественно объявили, что я тоже должна стать такой как и они — дамой. Я особо и не сопротивлялась. И тогда девочки решили устроить перед балом «салон красоты». Они достали из своих сумок ежедневные платья, и началась примерка. Главенствующую роль модельера заняла Лена Горина, а Марина Максимова и Оля Белинина осваивали роли консультантов. В итоге мне более всего подошла Олина юбка и кофта, а на ноги мне дали Маринины босоножки. Но девочки теперь решили заняться и внешностью.
— А где у тебя мама хранит косметику? — спросила Лена
Я залезла в шкафчик в ванной и достала мамину косметичку. Девочки моментально разобрали все что там было и работа закипела. Мы готовились к Новогоднему балу. Они красили глаза и губы, мазали себе на щеки румяна. Получалось вообщем-то вполне нормально, и видно было, что девочки делают это не в первый раз. Когда макияж принцессы, снегурочки и Белоснежки был готов, я стояла одна в юбке, босоножках и кофте. Лена критически посмотрела на меня и решительно заявила:
— Нет, так дело не пойдет, тебя надо тоже накрасить.
И девочки с еще более ярым энтузиазмом принялись за дело. Они подводили мне глаза, красили губы, причесывали меня, потом почему-то кое-что пытались стереть, неумело размазывая макияж по лицу, пытаясь все это отмыть и переделать, но в итоге когда макияж был закончен они пытались расчесать меня, но мои совсем не длинные волосы, подстриженные по-мальчишески портили, по их мнению, всю картину. И тут Лена, как главный стилист решила проблему.
— Мы оденем ему корону — заявила она — у вас есть что-нибудь подходящее?
«Сменишь пол — выйду за тебя замуж»: история моего трансгендерного перехода
Светлана Моторина, автор книги «Травля: со взрослыми согласовано» собирает истории буллинга. Одной из них поделился Борис, родившейся девочкой и в 2015 году осуществивший переход. Он использует те гендерные окончания, которые для него комфортны, и мы сохранили их в его рассказе.
Травить меня начали дома
Мать вышла замуж за отца без любви, чтобы сбежать от моей авторитарной бабушки. Почти сразу забеременела мной, что стало для нее неприятным сюрпризом. Я был нежеланным ребенком.
Моя жизнь как-то сразу не задалась. Даже с именем не повезло. Мама назвала меня Ритой в честь подруги. Бабушка часто говорила, что у меня кличка, ведь Рита — это производное, отдельного такого имени нет. Получается, я не существую изначально. Я сменил имя только в этом году.
В год и два месяца меня сдали бабушке в город П. Бабушка ради этого уволилась с работы, о чем до сих пор мне постоянно напоминают. На меня, на мое воспитание она «положила жизнь».
Для бабушки я был дорогой игрушкой. У меня было всё и всегда. Только не то, что я мне хотелось, а то, что должно быть, по мнению окружающих, чтобы меня можно было выставить, как экспонат. При этом я для бабушки всегда оставался плохим. Я не так хожу, не так смотрю. Не улыбаюсь — плохо, улыбаюсь — плохо. Молчу — плохо, говорю — плохо.
Иногда мама забирала меня погостить. Помню, в три года она меня забрала и за какую-то провинность заперла в комнате с пауками. Я после этого полгода не разговаривал.
Про детский сад я запомнил только, как описался
Я не ходил в детский сад. Когда мне было пять лет, бабушку положили в больницу. Дедушка работал посменно. Меня отдали в детский сад на два дня, которые в моей памяти отложились как кромешный ад. В первый день меня заставили есть какую-то дрянь. А во второй день утром кто-то из детей баловался, и воспитательница в качестве наказания запретила всем ходить в туалет.
Вечером дед меня забрал. Мне было стыдно признаться, что я хочу в туалет. Я же девочка, а «девочки такое мужчинам не говорят». Я описался по дороге. Для меня это был позор такого масштаба, что я до сих пор никому об этом не рассказывал, даже моему психотерапевту.
В одной школе меня унижали, в другой я был звездой
Первый и второй класс были адом. По знакомству меня в шесть лет отдали педагогу со званием «Народный учитель СССР». Я был младше всех в классе. Читал с трех лет, писал с четырех. Плюс я был маленького роста, очень худой, тихий, забитый ребенок. Моими единственными друзьями были книжки. Еще и в столовую не ходил.
Бабушка вышла на работу, заняла высокую должность в пищевой промышленности. У нас были сыр, колбаса, масло. Дети меня презирали, били, отбирали еду. Учительница меня ненавидела, потому что я задавал вопросы. Я терпел. Постоянно пытался заработать одобрение, делал задания лучше и лучше. А она меня гнобила сильнее и сильнее.
Как-то она поменяла урок природоведения на труд. Я об этом не знал и как примерный ученик принес «Дневник наблюдений». А надо было принести ткань, иголки, нитки. Учительница поставила меня к доске и четко произнесла, как сваи заколотила: «Смотрите, какой позор! Не готова к уроку! Два! Стой здесь весь урок». И я стоял. Все на меня смотрели, хихикали, тыкали пальцем. А учительница это поощряла.
Я пожаловался бабушке, она сходила в школу. Учительница сказала, что ничего подобного не было. Бабушка потом меня ругала на чем свет стоит за то, что учителя стараются, а я вру. Я пришел домой и написал на своем дорогом заказном письменном столе так, чтобы никто не видел, «Бабушка — сука».
В этот момент во мне сработал какой-то внутренний тумблер. Я был очень понятливым ребенком и стал учиться подстраиваться под ситуацию. От меня ждут улыбку — улыбаюсь, ждут глупость — я делаю глупое выражение лица. Я научился «зеркалить» действия одноклассников. Меня тыкали — я тыкал. Я научился отвечать на травлю, даже травил в ответ, но ненависть ко мне никуда не ушла.
В восемь лет я, видимо, достаточно вырос, чтобы жить со мной в одном доме, и мама меня забрала. Отец в это время служил в одной из союзных республик. Наступил внезапный период самостоятельности и свободы. Папа был явлением эпизодическим. Мама работала целыми днями и меня не замечала. Примерно раз в неделю она обращала на меня внимание, в основном чтобы выразить свое недовольство. Она била меня тряпками, обувью, всем, что было под рукой. Я просто старался не попадаться ей на глаза.
Я завел массу приятелей. Ходил в музыкальную школу. Когда я поступал, учительница сказала, что по моему уху «стадо бизонов пробежало туда и обратно». Я за первый класс «музыкалки» сдал программу четырех классов. Увлекся пением. Учительница призналась, что я смог воспитать в себе абсолютный музыкальный слух. Я стал звездой. С тех пор, когда я слышу, что кто-то чего-то не может, я не верю. Не хочет, лень — в это верю. А смочь можно все.
Если отставить за скобки мои терзания по поводу гендера, эти несколько лет в другой республике были самыми счастливыми в моей детской жизни. В школе не было травли, меня там ценили. Я победил в республиканской олимпиаде по химии, меня наградили путевкой в Германию.
Перед десятым классом мама завела второго ребенка. Бабушка приехала, увидела, что меня эксплуатируют, как няньку, и под этим предлогом забрала меня обратно.
Тогда начался второй цикл ада. Меня отдали в ту же школу, в тот же класс, из которого я уходил. Снова началась травля, в том числе со стороны классной. Я приехал из школы, где важны были мои знания, где я был самоценен как человек, учителя мною гордились. И вот я вновь окунулся в презрение.
Учительница химии, которую я знал на уровне олимпиадника, преподавала очень скверно. Все сводилась к: «Завтра вы должны выучить параграф пятый, а спрашивать я буду всех с фамилией на букву «А»». Я сначала хотел сдавать химию в качестве выпускного экзамена, потом передумал, чем вызвал истерику. Меня вызывали «на ковер». Я высказал учительнице в лицо, что она за два года не дала мне никаких знаний. После этого бабушка заставила меня идти домой к учительнице с букетом. Я пришел. Учительница хотела, чтобы я перед ней встал на колени. Я не встал. Бросил ей в лицо букет и ушел.
Когда пришли месячные, это стало ударом
Еще до пяти лет я осознал, что я не такой, как все. Я никогда не применял к себе личные окончания. Бабушка постоянно повторяла: «Не лезь в лужу, ты же девочка». Я злился: «Я не девочка!» – и специально лез в лужу. Тогда мне говорили, что злиться девочкам нельзя. Всё было нельзя. У меня близорукость с детства, но очки носить было нельзя, потому что «в очках замуж не возьмут». Хуже времени в моей жизни не было.
Дома было много книг по анатомии, акушерству, педиатрии. Я прекрасно знал, чем женщина отличается от мужчины, и решил, что у меня просто еще ничего не выросло, как у мальчиков. С десяти лет я ждал изменений в теле, настолько был уверен, что я не девочка, и все ошибаются.
В 13 наступила первая менструация, и это было ударом. Стало ясно, что ничего уже не вырастет. Мне снова пришлось перестраивать себя. Я пытался внешне соответствовать тому, чего ждут от девочки. Изображал, что мне нравится «Ласковый май», выдавливал из себя фанатские слезы.
В последних классах школы я окончательно перестал говорить о себе в женском роде в школе и дома. Родители не замечали. Они уже переехали в Россию. Мама занималась ремонтом. Папа начал пить.
Моя первая любовь, обращаясь ко мне также в мужском роде, как-то сказала: «Ты такой хороший, если ты сменишь пол, я выйду за тебя замуж». Я радостно прилетел домой, сказал маме, что хочу поменять пол. Мама сказала, что я урод, что она меня ненавидит и что лучше бы меня не было. Я порезал себе вены.
В институте (я учился на факультете физики) никто не предъявлял претензий по поводу внешнего вида, пользуясь этим, я ходил в камуфляже, пил всё, что горит, спал со всем, что движется. Это были женщины. Ко мне обращались в мужском роде. По имени меня не называли. У меня была кличка.
Остро вопрос гендерной идентичности всплывал каждый раз, когда я устраивался на работу. Это был конец девяностых. Я пробовал себя в качестве программиста, потом системного аналитика. Везде на меня смотрели косо. После переезда в Москву я долго работал в крупной государственной корпорации.
В 2012 году я начал переход. Я долго не верил, что я трансгендер. У меня есть транссексуальный друг. Он мне говорил, что я такой же, как и он. Когда он поменял пол, это оказало на меня сильнейшее влияние. Начались панические атаки, истерики. Так я оказался в Санкт-Петербурге на трансгендерной комиссии. Там мне назначили лечение от депрессии, там же я прошел кучу обследований и тестирований, и в итоге получил справку о смене пола. Должность в государственной корпорации я тут же потерял.
У меня было три брака и очень много партнеров
Когда мне было 18 лет, мои родители договорились с «правильной» еврейской семьей о моем браке с их сыном. Ему было 19. Я к этому моменту уже умел протестовать, но все еще пытался завоевать мамину любовь. Я старался изо всех сил социализироваться как женщина. О моих гендерных метаниях молодой человек даже не подозревал. Покупая туфли на каблуке, платье, юбку, косметику, я себя чувствовал не просто голым, а клоуном. Не мог себя заставить одеть эту вещь второй раз. Все отдавал друзьям, сестре, маме. До 2013 года все женские вещи у меня были одноразовые.
Брак продлился полтора года до первой беременности. На сроке 22 недели я потерял двойню. Мы развелись.
Потом был период, когда я перебрал много партнеров обоего пола. При прохождении тестов для смены пола я даже не смог точно ответить, сколько их было. В районе 150. Для трансгендеров это нормально, своеобразный поиск себя.
Бабушка повторяла, что я никогда не найду себе жениха, а предназначение женщины — выйти замуж и родить детей. Следующим мужем стал буквально первый встречный.
В браке я не был счастлив, к тому же по полной программе прожил историю о том, как травят невесток. За то, что «в семью взяли еврейку», за то, что всё я делал не так, за то, что врачи поставили мне диагноз «бесплодие».
В двадцать два года неожиданно оказалось, что я жду ребенка. Я не мог себе представить, что буду рожать. Для меня это было неестественно. Мальчики не рожают. У меня был друг, гинеколог. Я попросил его написать какой угодно диагноз, лишь бы это было кесарево.
Родился сын. Это было счастьем. Но кормление грудью стало пыткой. Из-за давления мамы и свекрови отказаться от этого было невозможно. У меня была затяжная послеродовая депрессия.
Муж загулял. В какой-то момент сообщил, что он переезжает в город Н., где жили его родственники. Мама и бабушка сказали, что женщина обязана терпеть. Мы с сыном поехали за мужем в Н. Там травля со стороны родственников стала невыносимой. «Жирная тупая корова» — это самое мягкое, что я слышал в свой адрес. Несколько раз я собирал вещи и уходил.
В городе Н. я устроился работать в академию преподавателем. Начал добиваться успехов, писал учебники, с головой ушел в работу, получил звание доцента. Но начались проблемы с тем, что при моем графике нужна помощь с сыном. Я хотел нанять няню, но дома меня пристыдили. В итоге когда сыну был год и два месяца, я повторил то, что сделала моя мама. Я отвез сына матери. До сих пор чувствую боль, вину.
Вскоре муж объявил, что уходит к другой. Брак продлился четыре года. Жилья у меня не имелось, зарплата в институте маленькая, хотя авторитет у меня уже был большой. Я выкрутился. Меня на время приютили друзья. Потом я переехал в город П., где жили мама и сын. Устроился на работу. В 2007 году я уехал в Москву. Хотел забрать ребенка, но сына мне не отдали. В Москве я встретил мужчину. Мы поженились и до сих пор вместе.
В детстве я тренировал лицо, чтобы делать вид, что выражаю эмоции
Я не умею проявлять эмоции, плохо их считываю. В шесть лет, когда я понял, что нужно уметь «зеркалить» людей, я буквально тренировал лицо перед зеркалом. Я стащил из маминой библиотеки учебник по психиатрии, и у меня были детские книжки с иллюстрациями эмоций. Вот по этим книгам я и учился. Видимо, довольно успешно. Кроме моего психотерапевта, долго никто не знал, что у меня синдром Аспергера. Мне его поставили в 2013 году в ходе комиссии для заключения о трансгендерности.
Я мечтаю уехать в Парагвай
Сейчас я живу со своим третьим мужем, мы так и остались партнерами. Сын с нами, ему сейчас 20 лет. Мое решение о переходе сын воспринял спокойно. Я ему рассказал перед первой поездкой к психиатру в Санкт-Петербург. Сын сказал: «Отлично, теперь у меня есть папа». Ему, видимо, и так было понятно, что к этому всё шло.
С трансгендерами я почти не общаюсь. Я много их видел. Понял, что это такая, мягко говоря, жалкая группа людей, но одновременно очень жестокая. Трансгендеры подвергаются травле и при этом сами травят своих же, часто намного более жестоко, чем обычные люди.
Меня не приняли из-за того, что я женщина, ставшая мужчиной, но при этом не люблю пить, курить, ругаться матом, а это положено по моей гендерной идентичности. Трансгендерное сообщество мне навязывает эти установки. Я люблю украшения, браслеты, люблю одеваться, как историк моды Васильев. Это осуждается: «Ну что ты как баба?»
Мне кажется, они выпячивают свою ущербность, упиваются своим природным уродством. Мне очень близки слова руководителя трансгендерной комиссии, которую я проходил. Он говорил, что мечтает увидеть общество без навязанных гендеров, где человек такой, каким он хочет быть в рамках закона.
То, что у меня токсичные мама и бабушка, я понял только три года назад, после нескольких лет терапии. Раньше я считал это нормой. Отец узнал о том, что я планирую менять пол, за месяц до своей смерти. Дед умер за четыре года до моего решения. Бабушка жива и не в курсе. Мать знает, но я с ней уже два года не общаюсь. И тут дело не в смене пола. Я столько лет, несмотря ни на что, пытался добиться ее любви. В 2015 я получил медаль за вклад в экономику Таможенного союза. Рассказал маме, хотел услышать, что она гордится мной. Она ответила: «Тебе? Медаль? Лучше б деньгами дали. Хотя ты и этого не заслуживаешь». Я как-то угас.
Три года назад я приехал к маме, и она ни с того ни с сего сказала: «Ты знаешь, я тебя так люблю». А я понял, что ничего не чувствую. Вообще ничего. Я сорок лет этого ждал, а услышав долгожданные слова, понял, что мне это уже не нужно.
Самое сложное сейчас — работа. Я не могу ее найти с 2016 года. У меня есть диплом психолога, полученный параллельно с первым высшим образованием. В 2017 году я занялся вопросом переподготовки по психотерапии. Пришлось два года учиться заново.
Деньги за терапию я начал брать совсем недавно. Фактически меня давно содержит мой партнер. И это для меня больной вопрос. Для счастья мне не хватает самости. Я очень устал играть. Хочется прекратить быть удобным. Парадокс, я учу своих клиентов быть неудобными, но сам делаю это с переменным успехом.
У меня есть мечта. Я очень хочу уехать в Парагвай. Туда уехал мой приятель, вслед за которым я осуществил переход. Он рассказывает об этой стране как о рае. Он там счастлив. Но я боюсь уезжать. Дом сейчас для меня — это всё. Я уже четыре года почти не выхожу. Слишком много было ситуаций, связанных с моей идентичностью. Я избегаю встреч с незнакомыми людьми. Работаю дистанционно.
Я очень хочу оставить какой-то след. Я даже начинал книгу писать с поэтичным названием «Жизнь одного эльфа». Пока не написал, поэтому согласился рассказать свою историю. Мне важно донести, что есть другие люди, возможно, странные, не такие, как все. В норму, которую нам навязывают, они не укладываются. Но они имеют полное право существовать рядом с теми, кто считает себя нормальными.
ЖизньПрийти в себя:
Шесть историй трансгендерных людей
Рассказы о трудностях перехода
В русскоязычном интернете о трансгендерных людях можно прочитать скорее в криминальной сводке, чем в обычных нейтральных новостях вроде «Трансгендерная модель примет участие в конкурсе „Мисс Вселенная“». Из последних громких историй — скандал в клубе «Ионотека», где охранник оскорбил посетительницу из-за «мужского» паспорта, и замешательство сотрудников СИЗО по поводу задержанного Назара Гулевича (его не приняли ни в мужской, ни в женский изолятор).
Пока в России спорят, куда определить Гулевича, мировое врачебное сообщество отказалось считать трансгендерность болезнью: в новой редакции Международной классификации болезней (МКБ) из списка психических расстройств исчез диагноз «транссексуализм». Это большой прорыв, но он не гарантирует, что ситуация резко изменится к лучшему: по крайней мере до 2022 года трансгендерные россияне по-прежнему должны будут проходить обследования у психиатра и получать справки о «транссексуализме», чтобы поменять документы и сделать нужные медицинские процедуры. В октябре
2017-го года Минздрав утвердил единую форму справки «о смене пола» — до этого зачастую приходилось надеяться на толерантность конкретного загса или добиваться своего через суд. Из-за сложностей со сменой документов многие трансгендерные люди начинают переход независимо от бюрократических процедур и живут с неактуальными паспортами. Из-за этого случаются и трагедии, и забавные казусы: например, петербурженка Ирина Шумилина смогла заключить официальный брак со своей девушкой, хотя в России однополые союзы запрещены.
Поездки в Санкт-Петербург или другие города, где можно пройти платную комиссию, само обследование, лекарства и операции стоят немалых денег, льгот у пациентов с диагнозом «транссексуализм» нет. Кроме материальных и юридических проблем, трансгендерные люди постоянно сталкиваются с бытовой дискриминацией: им достаётся и от обычных людей, не подкованных в вопросах гендера, и от сторонниц трансэксклюзивного радикального феминизма. Одно из распространённых заблуждений — представление о трансгендерном переходе как о «смене пола», конкретном событии, которое превращает человека из мужчины в женщину или наоборот. На самом деле это процесс, который совсем не обязательно включает хирургические вмешательства.
Мы поговорили с шестью очень разными героями о том, как они осознали свою трансгендерность и решились на переход, откуда брали информацию и с какими трудностями сталкиваются в процессе.
Ксюша
Гарри
Уже года в три я чувствовал, что я не девочка, и не понимал, почему у меня такое тело. Помню, что я лежал в больнице, там девочки играли в свои игры, скакалки и прочее, а мы с другом возились с машинками. Я был мальчиком, и с мальчиками мне было интереснее.
Лет в двенадцать я прочитал в каком-то журнале, что выходит фильм «Парни не плачут» о девушке, которая чувствует себя парнем, и попросил купить его себе на день рождения. Родители не стали вдаваться в подробности, о чём кино, и я со своими друзьями-парнями его посмотрел. Все, конечно, ржали, и я тоже за компанию, но для меня всё встало на свои места: я узнал, как называется моё состояние и что с этим делать. С тех пор я мечтал, что вырасту и всё исправлю, сделаю операцию, приведу свой внешний облик в соответствие с тем, что чувствую.
Я из маленького города, так скажем, в середине России. Там всё довольно сурово, жёсткие ребята живут. В школе у меня была пара друзей, но вообще я мечтал, чтобы школа поскорее закончилась. Я думал о суициде, но ничего не сделал из-за ответственности перед бабушкой — у неё никого, кроме меня, не было, так что самоубийство было бы эгоизмом с моей стороны. В школе я не называл себя в мужском роде, но одевался как можно ближе к мужскому стилю, а затем увлёкся хип-хопом и стал выглядеть соответствующе: штаны-трубы и всё широкое. Ко мне даже приходила домой социальный педагог, она пыталась объяснить, что я как-то неправильно одеваюсь. Бабушка в ответ заявила: «Знаете что, я отдала за это кучу денег, так что пусть носит». Были, конечно, попытки с её стороны одеть меня в платьице, но я успешно сопротивлялся. В старших классах на меня часто наезжали из-за того, как я выгляжу, предлагали даже на стрелку пойти. Но я занимался дзюдо и мог за себя постоять.
Я несколько раз пытался поговорить с родителями, но чем больше пытался достучаться, тем больше сталкивался с негативом и понимал, что поддержки не дождусь. Если человек не готов, объяснять и навязывать ему что-то бессмысленно. Моя мама умерла, когда мне было девять лет, а воспитывала меня бабушка — человек советской закалки. С отцом я мало общался, он в очередной раз объявился, когда я уже был подростком. Я ему рассказал лет в пятнадцать, он сказал, что всё окей. У отца много разного в молодости было, поэтому он вообще в этом плане свободнее. Потом я рассказал его жене, с ней тоже не было никаких проблем. С тех пор они обращаются ко мне в мужском роде.
Если моя жена будет рожать, то сделает это с моей яйцеклеткой — будет генетически мой ребёнок, но она сама его выносит
В какой-то момент я выкинул весь свой гардероб, мало-мальски похожий на женский, и начал полностью одеваться в мужских отделах. Я делал вид, что покупаю вещи брату или кому-то на день рождения, но потом забил на косые взгляды продавцов и перестал притворяться. Подростком я пробовал заматывать грудь эластичными бинтами. Так можно проходить максимум четыре часа, потом начинает болеть спина, к тому же в любой момент может развязаться и что-то вылезти. Затем я купил себе дешёвую майку-утяжку на крючках на AliExpress. Она держит, но я не знаю, на кого шьют китайцы, обычно у китайских вещей никому не подходят вырезы для рук — у меня в подмышках иногда до крови натирало. Но я ходил в ней практически сутками, только на ночь снимал.
Я нашёл постоянную работу: когда там узнали, что я трансгендерный парень, мне предложили официально устроиться, только с условием, что я в течение двух лет ничего не буду с собой делать. Начальник считал, что это блажь и у меня всё пройдёт, — я возразил, что за двадцать лет не прошло, поэтому вряд ли стоит на это рассчитывать. В Европе за такие заявления уже всё начальство компании уволили бы со скандалом. Но я всё равно согласился, потому что у меня была цель заработать на переход.
В 2015 году у меня наконец появилась возможность поехать в Питер к Исаеву (Дмитрий Исаев — психиатр и сексолог, возглавлявший комиссию при Санкт-Петербургском государственном педиатрическом медицинском университете. — Прим. ред.). Чтобы попасть на комиссию, нужно сначала показать, что ты психически здоров, у тебя нет шизофрении, ты понимаешь, на что идёшь. Всё прошло хорошо, но через неделю после того, как я сдал тест, комиссию закрыли (в 2015 году Исаев был вынужден уйти из университета из-за травли со стороны поборников «традиционных ценностей». — Прим. ред.). Я был в панике: все деньги ушли на поездку в Питер, на тот момент у меня не было ни работы, ничего — я планировал получить справку, поменять документы и тогда уже нормально устроиться на работу. Через семь-восемь месяцев я узнал, что открылась другая комиссия. Новые контакты помогла найти моя тогда девушка, а теперь уже жена. Мы с ней вместе поехали к Исаеву, он меня вспомнил — в итоге я получил справку. Летом я переехал к девушке в Москву, осенью уже сделал верхнюю операцию, а потом и витрификацию ооцитов (замораживание яйцеклеток). Уже год, как я официально поменял документы, но, в принципе, у меня и раньше не было проблем в разных инстанциях и поездках: главное, чтобы твоя фотография в паспорте хотя бы примерно соответствовала тому, что есть, тогда никто не будет докапываться.
Говорят, что переход стоит дорого, но я считаю, что если тебе это действительно нужно, найти деньги не проблема. Я сам из маленького города и долго был бедным студентом, но у меня была цель — я знал, что моя жизнь может измениться. Кто-то флаеры раздаёт, чтобы накопить, я тоже брался за разную работу, искал заказы, терпел работу, где лезли в мою личную жизнь. Ещё есть разные хитрости — я знаю парня, который умудрился по ОМС себе операцию сделать бесплатно. Есть даже какие-то квоты на бесплатные операции, но тут должно сильно повезти.
Перед операцией, конечно, волнуешься, но сейчас всё-таки не Средневековье, тебе всё объясняют, предупреждают, если могут быть проблемы. Я, например, тяжело переношу наркоз — ну, тошнило, но всё нормально закончилось. Сказали, что могут быть рубцы — у меня склонность к келоидам, но тут тоже в итоге всё ок, просто следуешь указаниям врачей, используешь специальные пластыри, мази.
Насчёт нижней операции я пока не уверен: непонятно, где искать опытного хирурга, который уже сотни таких сделал. Насколько я знаю, сейчас самая продвинутая технология — помповая, там и внешне получается похоже, и даже встаёт нормально. Возможно, когда-нибудь я сделаю, но тут всё зависит от финансов и от качества: не хочу платить просто за сосиску — хочется полноценный орган с нормальными ощущениями.
Распространённый аргумент со стороны родителей — что раз ты трансгендерный человек, у тебя не будет биологических детей. Это неправда, всё можно организовать. Сохранение яйцеклеток заняло всего месяц-два, хотя я думал, что растянется на полгода. Сначала нормируют цикл, потом колют женские гормоны, потом операция под общим наркозом — берут яйцеклетки и замораживают, ты свободен через два часа. Можно воспользоваться услугами суррогатной матери, если это делает гей-пара цис- и транс-, то получится вообще полностью их биологический ребёнок. Если моя жена будет рожать, то в первый раз сделает это с моей яйцеклеткой — будет генетически мой ребёнок, но она сама его выносит.
Через неделю после забора яйцеклеток я начал гормональную терапию и поставил первый укол тестостерона. Первое, что меняется, — это голос: он становится ниже, хрипит, срывается, как это бывает у подростков. Стандартная дозировка гормона мне не подошла — из-за этого поначалу опухали ноги, давление поднималось, болела голова. Многие трансгендерные люди начинают принимать гормоны самостоятельно, но я против того, чтобы делать это без наблюдения врача. У каждого организма есть свои особенности, поэтому сначала тебе назначают стандартную терапию, а потом корректируют — например, мне через две недели назначили другую схему. Сам ты не сможешь с этим разобраться, а последствия могут быть плохими.
В двенадцать лет у меня была небольшая операция на половых органах, после чего, как я обычно говорю, шарахнуло — я поняла, что не ощущаю себя парнем. На тот момент я уже четыре года болела диабетом, так сложилось, что я не принимала ни свой диабет, ни свой мужской гендер. Потом я познакомилась с очень интересной девушкой-бисексуалкой, от неё я узнала, что вообще у людей бывает разная ориентация, а гендеров гораздо больше, чем два. У меня было много проблем с общением, я мало разговаривала, практиковала разнообразный эскапизм. Стала писать рассказы, стихи, играть в игры, придумывать разные истории.
До шестнадцати-семнадцати лет я пыталась как-то с собой бороться, сомневалась, нужен ли мне переход, потом поступила в колледж и какое-то время совсем об этом не думала. Задумалась, когда встретила трансгендерного парня, он переехал ко мне жить. Мы много разговаривали о трансгендерности, и как-то он сказал, что мне нужно понять, что я хочу от жизни и кто я такая, чтобы обрести своё счастье. С тем парнем у нас не сложилось в плане романтики и интима, мы расстались, но я задумалась над его словами.
Я переехала обратно к родителям и стала опять замыкаться в себе, мне стало противно смотреть на то, что происходит в мире, всё перестало меня интересовать. Игры были для меня единственным другом в жизни, но я и их забросила. Всё катилось в тартарары, я поняла, что не может так продолжаться.
С родителями отношения были всё хуже и хуже, один раз в Новый год мы просто полчаса посидели вместе, я ушла в свою комнату и стала бесконтрольно рыдать. Это был не такой плач, как раньше, для меня это были абсолютно новые эмоции. После этого я почему-то безоговорочно приняла себя как девушку, поняла, что мне противно моё тело и что я хочу измениться, хочу осуществлять мечты, которые до этого описывала в своих рассказах. Примерно в двадцать четыре года я полностью приняла себя как трансгендерную девушку.
У меня нет особых претензий
к моему телу — только к гениталиям
С мамой всё нормально прошло: я ей рассказала, она меня не выгнала из дома, поняла мой выбор и в течение двух-трёх месяцев полностью его приняла. С ней я ездила покупать свои первые гормоны. Ситуацией с мамой я довольна, но боюсь, что всё равно случится что-то плохое, потому что не может быть всё так хорошо.
Этот год прекрасно начался: я прошла обе комиссии, всё очень быстро, от знакомства с НЦПП (Научный центр персонализированной психиатрии. — Прим. ред.) до получения справки, в загсе люди тоже были на удивление толерантными. 11 августа я получила документы.
Я работаю в кофейне, иногда гости обращаются ко мне как к «молодому человеку». Но я не хочу подставлять своих коллег и устраивать скандал, портить нам репутацию. На работе я терпела около месяца, до экзамена, а потом прощупала почву: говорила с коллегами об ЛГБТ — поняла, что всё в порядке. Коллеги знают, что я пришла на работу с основной целью — накопить на комиссию. Я этого добилась, работать мне нравится, и с коллегами никаких проблем не было, даже не пришлось всем отдельно объяснять. Они видят, что мне приятно, когда люди используют правильное местоимение. Сейчас мне даже приятнее приходить на работу, чем домой. Я горжусь, что в нашей стране есть люди, которые не мыслят по советским меркам.
На гормонах изменения идут очень быстро: эндокринолог и специалисты в НЦПП считают, что у меня удачная генетика. Мне часто говорят, что я чертами лица и волосами похожа на Эмму из «Жизни Адель». Ещё я планирую операцию, скорее всего, только на низ — но это последнее, что я хочу в себе изменить. Пластика мне никакая не нужна, вбухивать деньги в импланты я тоже не собираюсь. У меня нет особых претензий к моему телу — только к гениталиям, которые не соответствуют моему настоящему гендеру. Там всё равно ничего не работает, мне ещё в НЦПП сказали, что я не смогу иметь биологических детей. Сам организм делает так, чтобы я была девушкой: на гормонах я чувствую себя гораздо лучше, чем раньше, значит, тело их принимает, и психологический настрой тоже улучшился.
В ПНД (психоневрологический диспансер. — Прим. ред.) мне поставили диагноз «депрессия на фоне тревоги». Этому поспособствовали родители, но я их стараюсь не винить. Они не понимают, что можно по-другому, что они своими разговорами на повышенных тонах делали мне плохо. Пока что я остаюсь жить с семьёй, в первую очередь из-за денег, но если будет совсем плохо, съеду. Года два ещё я точно буду копить, а потом начну искать, где сделать операцию: нашим хирургам я не доверяю, поеду куда-то за границу.
Операция стоит не меньше 500 тысяч рублей, но накопить нужно больше, потому что нельзя предсказать, что дальше будет происходить с телом. Когда удаляют яички, тестостерон вообще перестаёт вырабатываться, может быть гормональный сбой, придётся корректировать лечение. Многие говорят, что это всё дорого, но гормоны стоят полторы тысячи в месяц — камон, это вообще не деньги. Мне сейчас хватает и на гормоны, и на эпиляцию, и в ресторан с кем-нибудь сходить. Я вообще не переживаю из-за денег. Главное, что я сейчас счастлива, у меня есть работа и люди, которые меня поддерживают. Я меняюсь так, как мечтала с двенадцати лет. Конечно, мне хочется отказаться от длинных джинсов и маек, я бы с радостью носила платья, но пока страшновато делать это одной — если бы была компания, с которой я могла бы пойти гулять, то надела бы.
Планы на будущее очень большие: выучить иностранный язык, съездить на разведку в Европу, а потом взять билет в один конец. Сейчас многие валят в США, но я не воспринимаю США как истину в первой инстанции, знаю, что там есть гомофобные и трансфобные настроения. Я хочу жить там, где народ в целом добрее, чем в России, не только к трансгендерным людям, но и просто к тем, кто имеет какие-то особенности. Мечтаю о магазинчике, маленькой пекарне или кофейне: я очень люблю делать кофе, вообще люблю готовить, у меня всегда к этому была страсть. Скорее всего, я буду получать статус беженца, но к этому тоже подготовиться: сначала один раз съездить в страну, посмотреть достопримечательности и вообще узнать, как там, накопить денег.
Меня тянет в Германию и особенно в Австрию — ко всем этим лугам и соборам, мне кажется, мне там будет хорошо. Я сейчас постепенно учу немецкий, переключаюсь на него в играх, иногда читаю статьи. Я не верю, что у ЛГБТ в России может быть спокойная жизнь. Вроде есть какие-то подвижки, вот, например, в МКБ-11 нет диагноза «транссексуализм». Но я думаю, что настоящих изменений не стоит ждать раньше, чем лет через пять.
Пока мои родители занимались старшим братом, я часто был предоставлен сам себе, мог часами развлекать себя сам и гулял на улице без надзора. Помню, когда мне было лет пять-шесть, мои игрушки — пистолеты с пульками — не нравились бабушке, и брат их ломал. Он любил дома сидеть, читать или играть в компьютер, а я резвился на улице. К куклам никогда не тянуло, зато всегда нравились догонялки, велосипед, войнушка. В двенадцать лет у меня уже был взрослый разряд по стрельбе: из малокалиберной винтовки с 50 метров выбивал 98 из 100.
Лет в пять я впервые задался вопросом, нормально ли, что мне нравятся не мальчики, а девочки. Брат упоминал, что у него есть подруга-бисексуалка, позже я начал гуглить и узнал, что вообще бывают разные ориентации. Когда у меня начались отношения с девочками, родители как-то очень быстро смирились, наверное, руководствовались принципом «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не беременело». Считали, что это подростковое и пройдёт.
Почему-то взрослые, когда узнавали, что мне нравятся девочки, спрашивали, собираюсь ли я менять пол — видимо, потому что считали, что с женщиной обязательно должен встречаться мужчина. Они в шутку интересовались: «Ты что, мужчина?» Я отвечал: «Э-э, наверное, нет». Я знал, что трансгендерные люди существуют, но боялся даже задумываться о переходе, так как знал, как это сложно и дорого. Одноклассники знали о моих увлечениях, некоторые тоже считали, что это несерьёзно и скоро пройдёт. Друзья у меня были в основном не в школе, а извне.
Сейчас я бариста, работаю в кофейне в аэропорту. Я не представлялся мужским именем, не хотелось с порога кричать: «Привет, я транс». Там всё по документам, приходишь — бейджик уже готов. А гостям плевать, как тебя зовут, лишь бы кофе принёс. К тому же я не могу долго ходить в утяжке, поэтому на работе выгляжу как женщина, у меня четвёртый размер груди. Правда, мой наставник в первый же день понял, что что-то не так, он задал прямой вопрос — я ответил. Он разболтал, теперь все в курсе. Коллеги не верят, что это мой осознанный выбор, они считают, что я в секту попал и кто-то мне мозг промыл.
Когда тебя называют не твоим именем и местоимением, а паспортными, это оскорбительно. Режет слух, ощущение, как будто чем-то укололи. Моя мама до сих пор путается. Её коллеги, друзья и бабушка не в курсе, поэтому ей приходится при них говорить обо мне в женском роде, а со мной — в мужском. Раньше она это делала специально, пыталась так ненавязчиво меня переубедить, но теперь уже смирилась. Для неё это тяжело, но что я могу поделать.
Голос стал грубее, ощущаются вибрации, как будто простужен и хрипишь. Это очень приятно, чувствуешь, что процесс пошёл. Каждый прорезавшийся волос — это офигенно
В своё совершеннолетие я самостоятельно начал колоть тестостерон, это продолжается уже два-три месяца. Следующий этап — накопить на комиссию и слетать в Питер к Исаеву, получить справку, там уже двигаться дальше официально. В семнадцать лет я попробовал сходить к эндокринологу в детской поликлинике. Врач сначала подумал, что я его разыгрываю, но я показал, что у меня в штанах муляж. Есть несколько видов муляжей: универсальный, для мочеиспускания, для полового акта, можно и просто подручными средствами сымитировать, что у тебя в штанах что-то есть. Это имеет большое значение, сразу чувствуешь себя увереннее.
Среди моих знакомых есть люди, которые принципиально отказываются признавать, что я трансгендерный парень. Я стараюсь минимизировать контакты с теми, кто не хочет общаться со мной в комфортном для меня русле. Это не так уж сложно, я же не прошу вас кланяться мне при встрече, даже не прошу чай мне сделать — просто называть меня определённым образом. Некоторые люди пристают с вопросами, пытаются выяснить, парень я или девушка, но я стараюсь не удовлетворять их любопытство. Думаю, с этим будет легче, когда у меня отрастут борода и усы.
Я уже чувствую изменения от терапии, усы начали гуще расти, на подбородке уже два-три волоса. Грудь и ноги у меня и до этого волосатые были — возможно, потому что у меня и до этого был высокий для девушки уровень тестостерона. На первых порах были скачки настроения: я обычно полностью себя контролирую, а тут были прямо истерики, один раз я от злости разбил дверь. Немного изменился тембр голоса, стал грубее, ещё ощущаются вибрации, как будто простужен и хрипишь. Это ощущение очень приятное, чувствуешь, что процесс пошёл. Каждый прорезавшийся волос — это офигенно.
Я планирую когда-нибудь продолжить учиться на архитектора, но пока что задержусь на работе в кофейне, пройду комиссию и получу справку. Если всё будет официально, я смогу спокойно получать нужные мне препараты — так как тестостерон считается сильнодействующим веществом, сейчас это непросто.
Полностью я всё это приняла буквально пару месяцев назад, когда окончательно поняла, что изменить ничего не получится. Я решила, что буду рядом и буду стараться. Теперь я помогаю Саше делать уколы с тестостероном. Мы работаем вместе, правда, всегда в разные смены, я пытаюсь на работе кого-то переубедить, объясняю, что для Саши важно, чтобы его называли мужскими местоимениями, что это не шутки. У меня самой семья довольно консервативная, когда они узнали о моей ориентации, я всех по очереди к психологу водила.
Я состою в разных сообществах для трансгендерных людей: есть группа, где оказывают юридическую помощь, группа по операциям, где люди скидывают свои фотки до и после. Я был на одной сходке в реале, но, будучи на втором месяце терапии, почувствовал себя неуютно: я ещё не выгляжу так, как хотелось бы, а там все выглядели как парни, с бородой и нормальным голосом. У меня пока даже не хватает смелости пойти в мужской туалет в торговом центре, предпочитаю терпеть до дома.
24-25 лет — этот тот возраст, когда многие трансгендерные мужчины уже завершают свой переход, тогда трансформация уже идёт на той стороне, где ты точно не девушка, тебя не спутают. Есть два варианта, что можно делать после: либо ты скрываешь от всех всю жизнь, что ты трансгендерный парень, либо остаёшься в сообществе и делишься опытом с теми, кто только начинает. Я, наверное, предпочту скрывать, потому что своё прошлое считаю унизительным. Многие тоже считают, что историю своего трансперехода лучше скрыть. Что ты, родителям своей жены скажешь, что ты не биологический парень, а поменял пол? В какой момент ты должен людям при знакомстве об этом сообщать? Знаю историю про парня, который собрался с девушкой завести ребёнка, и они сначала решили сообщить её родителям, что он трансгендерный человек. Они отправили парня на принудительное психиатрическое освидетельствование, и у него «вдруг» нашли шизофрению, теперь он вообще официально недееспособен.
В двадцать два года мне попался фильм «Шокирующая Азия», там рассказывали про интерсекс-людей. Наверное, это был звоночек, что мне надо разобраться в себе. Вообще, я уже лет в пять чувствовала, что со мной что-то не так, но жизнь в маленьком городке, в военно-морском гарнизоне накладывает отпечаток — понимаешь, что о своей «ненормальности» и вообще о таких темах лучше не говорить. Примерно через год после фильма мне попалась интересная статья о трансгендерных людях. Не скажу, что после неё было озарение, но что-то я почувствовала. Я пообщалась с разными людьми, почитала литературу и решила, что нужно сходить к сексологу.
Тогда я как раз уволилась с госслужбы и работала в небольшой компании. Мне повезло, что у нас весь отдел был из неформалов и можно было прийти вообще в каком угодно виде. После армии я отрастила волосы, снова вставила в левое ухо серьгу, иногда красила ногти чёрным — компания была хорошая и никто не докапывался.
Я пошла по врачам, сексолог посоветовал мне пройти тесты и сходить к психиатру. Сказал, что у меня, скорее всего, не склонность к кросс-дрессингу, а что-то большее. Я очень долго с этим тянула, переживала из-за возможной реакции семьи: отец у меня военный до мозга костей, мама тоже такая бодрая.
Было страшно — вдруг я действительно трансгендер? В итоге я сходила к психиатру, предположения подтвердились, но я попросила диагноз не записывать официально, чтобы нигде это не всплыло. Хотела сначала попробовать просто с этим пожить, но спокойно пожить не удалось: у меня начались жесточайшие нервные срывы. Сейчас я понимаю, что меня и до этого разъедала дисфория, но я от неё убегала — в критические моменты занимала себя чем-то, например всю ночь каталась с друзьями на роликах или в компьютерном клубе зависала. Но я понимала, что вечно так продолжаться не может и чем дольше я пытаюсь угодить другим и переживаю, что кто-то узнает, тем мне самой же хуже.
В 2010-2011 году уже было понятно, что трансгендерным людям в России тяжело, у нас гомофобное общество, с работой уж точно будут проблемы. Но я уже решилась пойти по этому пути и начать переход, для начала нужно было себя обеспечить финансово. Нужна была стабильная работа, место, где не будут докапываться до внешности. Я нашла классный проект по кинореставрации, там можно было неплохо зарабатывать, но его вскоре закрыли. В итоге попытки организовать финансовую стабильность заняли у меня несколько лет.
Мама начала спрашивать, почему у меня ногти длинные, почему волосы отрастила, уши проколола
Когда всё стало более-менее хорошо получаться, я решила, что пора начинать. Всё было ничего до конца прошлого года, когда появился новый закон (в Минздраве разработали форму справки для изменения пола в свидетельстве о рождении. — Прим. ред.). У меня началась паника, так как в первой редакции закона комиссии были очень непрозрачными, там всё намекало на то, что без взятки справку не получить. И всем этим должны были заниматься именно районные ПНД. У меня на тот момент справка была только из Германии, я специально ездила туда, чтобы перепроверить выводы российских врачей.
В ужасе я приехала к подруге, она минут за двадцать вправила мне мозг и сказала, что ничего не надо бояться. В итоге я всё прошла ещё в прошлом году, а в этом получила справку. Документы пока не поменяла, так как планировала весной сделать FFS (феминизирующая пластическая операция на лице. — Прим. ред.). Но всё пошло наперекосяк: на одном проекте мне не заплатили, потом устроили аутинг, из-за которого я потеряла ещё несколько проектов, и сейчас пока сижу без денег, занимаюсь непонятно чем. На всё мероприятие мне нужно миллиона полтора, а чтобы начать делать хоть что-то и не менять без конца фотографию в паспорте, хотя бы тысяч 300–400. Справка действует только год, поэтому я в любом случае поменяю документы до марта следующего года, успею я сделать пластику или нет.
Отец до сих пор не знает, мы с ним несколько лет почти не общаемся — только на Новый год и в день рождения друг друга поздравляем. Они с мамой давно развелись, он занят новой семьёй. Сестра считает, что не стоит сейчас ему говорить: у него обострение гомофобии и результат может быть непредсказуемый. С мамой я общаюсь постоянно, в какой-то момент она, конечно, стала замечать. Однажды мы с ней куда-то ехали вместе, и она начала спрашивать, почему у меня ногти длинные, почему волосы отрастила, уши проколола: «Ты на девочку похож теперь, может, пол поменяешь?» Я ответила, что если надо будет, поменяю. Несколько подобных разговоров я свела на нет, но потом поняла, что скрывать бессмысленно: сестра уже была в курсе и обращалась ко мне как к девушке, и мне надоели эти постоянные ужимки, прятать при приезде мамы косметику и так далее. Я долго ждала подходящего момента, но потом поняла, что его не будет, и просто как-то на кухне вечером сказала, что хочу сделать операцию по коррекции пола, показала справки.
Мама говорила спокойно, но было видно, что она ошарашена, не совсем понимает, что происходит. Сказала, что я больной человек и меня надо лечить, но это была не ярость, а защитная реакция. Я её могу понять, всё-таки это советское воспитание. В конце концов она поняла, что от этого никуда не деться, что я по-прежнему остаюсь её ребёнком. Сейчас она уже привыкла, что я крашусь и ношу длинные ногти. Когда мне нужна была поддержка, мама её оказывала, за что ей большое спасибо.
Я сейчас работаю на себя, но с заказчиками иногда вижусь лично. Одна заказчица меня раскусила буквально за две минуты, поинтересовалась, давно ли я на гормонах, и спросила, как теперь ко мне лучше обращаться. С друзьями всё было просто, никто не отвернулся, даже друзья детства нормально отреагировали. Правда, не все до сих пор переключились, путают местоимения. Думаю, если бы я ходила в чисто женской одежде, в платьях, им было бы легче. Но я выбираю унисекс — в первую очередь из соображений безопасности, чтобы лишний раз не нарываться. Каблуки ношу, но редко — буду чаще, когда ноги немного подкорректирую.
Ко мне один раз пристал пьяный молодой человек ночью в магазине, попробовал мне что-то предъявить за длинные волосы, но я «включила мальчика», и мы быстро разошлись. В другой раз ко мне в автобусе пристал гопник, начал докапываться, не парень ли я. Я начала с ним разговаривать и буквально за пять минут объяснила, кто я и что я, после чего он сказал: «Давай я тебя провожу, а то у нас тут район неспокойный». Гаишникам как-то сказала, что я травести-актёр, еду с работы, просто грим не снял. Сейчас в больших городах у всех регистраторы, камеры, так что правоохранители стараются не рисковать. А прохожим вообще плевать, все спешат по своим делам. Максимум какая-нибудь компания может поржать, показать пальцем и пойти дальше. В маленьких городах, конечно, другая обстановка — там за длинные волосы действительно можно получить.
У меня есть партнёр, мы с ним познакомились на Badoo — у меня была анкета, я там в основном собирала коллекцию неадекватных комментариев, ну и изредка с кем-то общалась. Он мне первый написал, мне понравилась его татуировка, мотоцикл. Вообще, у меня не было цели найти там партнёра, я несколько раз встречалась с людьми с сайтов знакомств, но обожглась. С этим парнем мы сначала просто иногда переписывались, потом мне однажды было плохо, я не хотела быть одна и предложила ему приехать, мы проболтали всю ночь. Всё как-то постепенно развивалось и перешло в отношения, он меня даже представил своей маме.
Я стараюсь о плохом не думать, жить на позитиве. Вот сейчас у меня нет денег, я понимаю, что все мои планы пошли коту под хвост, надо что-то придумывать и как-то зарабатывать. Если я буду грустить и прокрастинировать, это не продвинет меня к моей цели.