рассказы о послевоенной жизни
Глава 6 Послевоенная жизнь деревни
Большая часть мужчин нашего прифронтового района погибла на полях сражений, многие семьи не вернулись из эвакуации, сразу уехали в города. Но людям, вернувшимся домой, нужно было восстанавливать свои разрушенные жилища и колхозное хозяйство.
Основной «рабочей силой» в послевоенное время были женщины-вдовы да подростки. Сельхозтехника была утеряна или разбита во время войны, лошадей было мало. Земля за четыре года войны была «запущена», т.е. заросла сорняками, да и по структуре малоплодородная, она требовала много минеральных и органических удобрений. Но ничего не было.
Машинно-тракторные станции (МТС) присылали старые тракторы марки ХТЗ с огромными задними колесами, которые часто ломались и большую часть времени находились в ремонте. Трактористы марку ХТЗ в шутку расшифровывали так: «хрен тракторист заведешь».
Урожаи, собираемые с полей, были низкими, да и та продукция, выращенная с большим трудом, сдавалась государству. Городам нужны были хлеб, мясо. Страна восстанавливала разрушенное войной хозяйство, конечно, прежде всего, в городах, на деревню внимания обращалось недостаточно. Люди работали практически бесплатно от зари до зари, а летом и без выходных.
При нехватке лошадей и тракторов местные власти заставляли колхозников пахать и боронить землю с использованием своих коров. Естественно, коровы резко снижали удои молока.
Летом мы, дети, тоже работали в колхозе. Школа требовала, чтобы мы заработали за каникулы трудодни. Во время уборки урожая мы возили на лошадях снопы. Лошадей нам запрягут, снопы на телеги погрузят, и мы везли их с поля до гумна. Лошади были старые, замученные, часто не хотели тащить груженые телеги. Дороги были плохие, сплошь в ямах, возы иногда застревали в таких ямах, иногда опрокидывались, иногда и лошади распрягались. В общем, и детям доставалось ощутить трудности послевоенной жизни.
На заработанный трудодень осенью выдавалось 100 – 200 гр. зерна. При интенсивной работе трудоспособный человек мог заработать 200 – 250 трудодней, а значит получить 50 – 60 кг зерна. Но этого было очень мало, чтобы семье прожить весь год.
Выручали свой огород и корова, если кто смог ее приобрести. Необходимо отметить, что многим жителям вернули коров, сданных в начале войны «под расписку». Коровы были трофейные немецкие, огромные, черно-белой масти. Но коровы были больные, прожили около года и все передохли.
Каждой семье разрешалось иметь огород общей площадью 40 соток вместе с землей, занятой домом. Землю в огороде копали вручную лопатами рано утром, до начала работы в колхозе, или после работы. Такой непосильный труд лежал на плечах наших женщин.
В то время сельские жители облагались большими натуральными налогами. С каждой коровы нужно было сдать бесплатно 300 литров молока жирностью 3,9% (по 3 литра в течение 100 дней – целое лето!).
Теленка с его рождения контрактовали, т.е. обязывали хозяев его вырастить, а осенью почти бесплатно сдать государству. Если теленка нет, то нужно взамен сдать 50 кг мяса (это вес теленка) или заменить молоком. Независимо от того, держит селянин кур или нет, 50 шт. яиц нужно было сдать или компенсировать молоком.
Колхозники жили без паспортов, выйти из колхоза (уволиться) было невозможно, т.к. человек лишался огорода, возможности иметь скот, ему запрещалось пасти свой скот на колхозном пастбище. Уехать из деревни тоже было сложно – в городах на работу без паспортов не принимали.
Но, несмотря на все сложности, молодежь из деревни уезжала, кто учиться (это не препятствовалось), кто уезжал по вербовке, кто на стройки выполнять любую тяжелую работу. Там им выдавали временные паспорта. Отработав 3-5 лет на тяжелых работах, получали постоянные паспорта. В городах жизнь была намного лучше, зарплату платили регулярно, был фиксированный рабочий день, имелись какие-то развлечения.
Отслужив в армии, ребята в деревню не возвращались, тем более что городам большим и малым требовалось неограниченное количество рабочих рук для восстановления разрушенного народного хозяйства и выполнения многих пятилеток. Чтобы сохранить молодежь, в деревню необходимо было вкладывать средства на строительство дорог, повышение материального уровня жизни, развитие сети школ, клубов. К сожалению, своевременной помощи деревни не оказывалось.
В семидесятых годах в деревню провели электричество, люди стали обзаводиться радиоприемниками, телевизорами, условия жизни несколько улучшились. Но колхозы были убыточны, хлеб, лен стало сеять невыгодно, да и некому. Трудоспособных людей в деревне осталось мало.
Было принято решение укрупнить колхозы путем объединения нескольких мелких колхозов в один. В каждой деревне остался только свой бригадир, можно сказать, полновластный хозяин, он решал кого, куда направить на работу, кому дать или не дать лошадь для личных целей, например, привезти дрова или сено. Часто бригадиры злоупотребляли своей властью, требовали от людей подачек.
Но и укрупненные колхозы (их стали называть сельхозартелями) не принесли улучшения жизни. В итоге, колхозы были ликвидированы. Вместо колхозов организовали большой совхоз «Селигер» животноводческого направления, в который было включено полтора десятка деревень. В деревне построили скотный двор, в котором доращивали молодых телят до товарного состояния. Теперь люди, в основном, стали заниматься только заготовкой кормов для скота. Рабочим совхоза стали платить зарплату, хоть и небольшую. Прежние кабальные налоги были уже давно отменены. Но людей-то, работников, в деревне почти не осталось.
В настоящее время в деревнях, расположенных ближе к райцентру, где и дороги лучше, и автобусы ходят, есть магазины, школы, клубы, там есть и молодежь, а значит, и перспектива. В отдаленных от райцентра деревнях жизнь, наоборот, замерла. Местные жители – одни старики, постепенно уходят в мир иной.
Несмотря на тяжелый труд и практически при отсутствии медицинского обслуживания, люди, в основном женщины, в деревне жили долго, более 70 –80 лет. Происходило это благодаря хорошей экологической среде, чистому воздуху и колодезной воде, употреблению натуральных продуктов, выращенных на своих огородах.
В последние годы в деревне появилось много заброшенных и полуразрушенных домов. Старики, их владельцы, покинули этот мир, а их дети и внуки, живущие в городах, навещают деревню редко, а то и совсем не приезжают. Отремонтировать эти дома, даже при желании, некому, не осталось в деревне работоспособных мужиков. Продать эти дома также невозможно. У городских пенсионеров на их покупку и ремонт денег нет, а люди богатые строят новые виллы в более оживленных местах озера Селигер, где имеются лучшие дороги. А наша деревня не перспективная, нет ни магазина, ни школы, ни медпункта, расположена в стороне от большака, где ходит автобус. Для молодых такая деревня не привлекательна.
И уже колхоза, и совхоза давно не существует, и людей, постоянно там проживающих, не осталось, туда приезжают на лето только дачники подышать свежим воздухом. Все прошло на виду нашего старого дуба. Он стоит прочно, и еще проживет не менее пятидесяти лет, как незримый свидетель расцвета, упадка и исчезновения нашей деревни, да и многих других таких же деревень в нашей стране.
А природные условия и экология здесь замечательные, есть леса, где много ягод и грибов, поля (уже зарастающие кустарником), много озер с чистейшей водой, где водится много рыбы. Но этот прекрасный край в самом центре России оказался заброшенным, маловероятно, что когда-нибудь оживет. А как хочется верить, что произойдет чудо.
Послевоенные рассказы
Малая кровь
Семейная история
Перед войной они жили-были, копили-копили и вроде бы накопили: решили — купили. Они — бабушка-дедушка. Купили — жилье, свое, Господи: жилищный вопрос.
Война? Но — газеты! Половина Европы? На стене — репродуктор! Да и где та граница!
Мы войны не хотим, но себя защитим, —
Оборону крепим мы недаром, —
И на вражьей земле мы врага разгромим
Малой кровью, могучим ударом!
Вдруг — пожаром степным, дотла выжигающим, неугасимым. Но по инерции пели. Другое пока не придумали. И — нам объявили! Залог! Исконно русский пассивный залог! В 1861-ом году не упраздненный. Не я узнал, не я понял, не я это услышал. И даже — не сообщили! Что объявляют? Приговор объявляют!
Такой вот «Синий платочек». Не Руслановой — уже с плеч Шульженко: Киев бомбили.
Наверное, были и умные. Не жилье, а спички и соль покупали. И то сказать, мотив нашествия будущей «Героической» Дмитрий Дмитриевич услышал еще до того: звуки доносились не снаружи, не с запада, изнутри они доносились.
Пока, конечно, ремонт: покупаем не на день — на долгую оседлую жизнь, которая все лучше день ото дня, все веселей: негритенок-скиталец на руках у Михоэлса и тот засыпает спокойно, оседло под ностальгический идиш.
Мы войны не хотим, но себя защитим!
Грянуло среди ясного неба. Внезапно, без объявления! Далась им идиотская эта отмазка, на бесконечно советские годы далась.
Ремонт, репродуктор, через несколько дней деда призвали — на другой конец города, за забор. Там еще не война, только предбанник, в том же залоге: формируется, вооружается, обмундируется. Репродуктор черной дырой на стене: плохо, но, далеко и, в общем, не страшно.
Оборону крепим мы недаром!
Дед — спасибо, что отпустили — прощаться пришел. Держалась и — вдруг!
— Не иди, не уходи!
Бежать. Куда убежишь? Квартира. Ремонт.
— Найдут — расстреляют! Через две недели, ну, через месяц вернусь!
И на вражьей земле мы врага разгромим!
Стихли голоса радости и веселья: не было свадеб. Стих звук жерновов: муку не из чего было молоть. Стало темно: электростанцию разбомбили.
С кем, где и когда? Обрывки, осколки, клочки. Скиталицы-бабочки. Порхают, парят, в воздухе зависая, пыльцу с небес на землю роняют. Раз — иголкой пронзит
Обещали взять и соврали. Для станков эшелоны! Все для фронта, все для победы!
И — через месяц-другой: опираясь на палку — хромал он с рождения — в последний эшелон — все сбежали давно, повезло, не разбомбили, к брату, в Свердловск — пенициллин не добыли — через всю страну — умирать.
В Финскую легкие отцы-командиры сгубили — спасибо им, сволочам, его не взяли, он выжил! Выжил и спас.
— Какой, к черту, ремонт!
Брат бабушки добыл лошадь, телегу, и несколько счастливых семей без мужей идут, едут, плетутся. Ночью спят, лошадь пасется. День едут, другой, и на утро встают: нет лошади, дальше, неоседлые, только плетутся.
До Каспийского моря плетутся! И — баржа, бомбы, волны, грохот и ужас. Дальше пауза, под завязку забитая не словами, но чистой, в слова не прорастающей памятью.
А на другом конце мира: пленный еврей-политрук бежит от своих, чтобы не выдали, и сотворил Господь великое чудо: в Заксенхаузене — Arbeit Macht Frei — он выжил, а потом даже в Сибирь не сослали.
И — другой пленный еврей: сходить бы в уборную. Ностальгический идиш. Понял немец, в уборную отпустил. Куда убежит? Как куда? В жизнь! Убежал! Доплелся! Добрался!
Было не до ремонта. Но переезжать не хотела. Вернется — и переедем. Через пару недель, через месяц. Столько ждали, еще подождем.
И — телеграмма. Сестра с ребенком. С сестрой мужа с двумя детьми.
— Братья и сестры!
Когда они уже только плелись — лошадь украли: по улице, мимо дома, из которого бежала сестра, шли, тащились, плелись неоседланно за город, в сторону кладбища, говорили, куда-то их повезут, жиды города Киева. Вот, и словечко вернулось.
— Как называется это место?
— Не знаю, не был там никогда.
— Говорят, что какой-то яр.
— Не какой-то, а Бабий.
Выбора не было: хоть концом ремонта не пахло, но надо переезжать, иначе не разместиться.
Сдвинулось: поехало, пошло, побежало. Сдвинулось — в суете утопая. И только она, единственная в этой семье, не суетилась — тихо молилась, мир миру просила: просила мир городу, стране, куда Господь за грехи евреев изгнал. Знала: еврейство — неоседланность и изгойство. Молила, чтобы Господь меч, голод и мор отвратил. Когда от молитвенника глаза поднимала, видела голос, слышала скорбный облик пророка:
Я отниму у вас голос радости и голос веселья, голос жениха и голос невесты,
звук жерновов, светильников свет.1
Спустя многие годы — она прожила долгую жизнь — за несколько дней до смерти крепко сжала мне руку и выдохнула мне на всю мою жизнь: «Помни».
Похоронка значилась сорок четвертым. Но в семье считали, что погиб в сорок первом. Как погиб, где? Что последнее он, уже безымянный, увидел?
Малой кровью, могучим ударом!
В мир, им объявленный репродуктором до войны, не вернулись. И в жилье, купленное перед войной, не вернулись. И в город, где было жилье, не вернулись.
Может, и в страну, где был город, в котором было жилье, в страну, предавшую и спасшую, они б не вернулись. Но, ведь, и не уезжали. Другой страны для них не было.
Случилось, что книга о Брестской крепости, о войне была первой, которую я в семь лет, первый класс, прочитал.
Случилось мне брать интервью у женщины, спасшейся из Бабьего яра. У ее довоенного дома и по дороге. На конечной остановке дул сильный ветер. Лето, но холодно.
— Первый раз в жизни снимаю интервью, в котором интервьюер не произносит ни единого слова! — Это мне оператор, хороший парень, Чернобыль снимал.
Этот текст без имен. Они — в варианте семейном. Другим — наши семейные имена ни к чему. У них есть свои.
Из крошечной выцветшей фотографии — застиранное временем: незнакомое лицо из выцветшей формы.
Возвеличится и освятится великое имя Его!2
—
1. Ирмеяѓу 25:10, перевод автора.
2. Первые слова молитвы Кадиш, которую произносят в качестве поминальной (арамейский язык).
Хранитель Вечного огня
Дом построил. Дерево посадил. Вырастил сына.
Дом снесли. Дерево срубили. Сына убили.
(Очень печальная притча)
Колонны двигались медленно. На остановках портреты вождей, прислоненные к стенкам вниз головой, смотрелись двусмысленно.
Красное многоцветие, многолюдие, многоголосие. В руке не шарик, но — шар, огромный, раздувшийся, наполненный газом. Рвется, выпустишь — не поймаешь. Миг — канет в безлюдье, в одноцветие голубое, безголосье немое.
На остановках колонны редели: празднично, на ходу проведав Мурку, Нюрку, вещую каурку, возвращались, повеселев.
И мы отлучались. Без спешки, быстро пешочком, стакан, огурец, бутерброд. Отмечали. Народ. Коллектив. Мне — бутерброд, с маслом и колбасой.
— Еще хочешь? — Мурка, Нюрка, вещая каурка.
Хочу и на ходу доедаю.
За время отлучки колонна продвинулась, но не слишком. Веселья не поубавилось, но стало иным: чуть-чуть возбужденным, чуть меньше всеобщим, чуть-чуть на островки расколовшимся.
Наконец, последняя остановка. Самая долгая. Радио лозунги извергает, вколачивая в уши слова, будто молот в землю сваи вбивает.
Труд. Мир. Май. Лезет в глаза. Вонзается в уши. Чешется под лопаткой. Глаза можно зажмурить. Лопатку — почесать, извернувшись. Но уши! Как ни затыкай, пробирается, прорывается противное, пакостное, неразборчивое: труд-мир-май, труд-мир-май. Ленка, соседка-подружка, то и дело твердит:
— Не замай!
Я говорю не так, как она, такое слово с моего языка не слетало. Но я ее понимаю. С ней не весело и не интересно, но лучше, чем одному.
Красные повязки снуют вокруг и орут, стараясь молот переорать, усталую, выпившую толпу организовать: последний бросок, перед трибуной пройти бодро, слаженно, стройно.
— Труд-мир-май. Не замай!
Возвышаясь, трибуна от колонн отделялась — и расстоянием и дядя-Степами. Не так высоко, не так далеко, как в телевизоре. Но, отделенная, она возвышалась, соответственно чину, ранжиру, иерархии соответствуя. Мавзолей незыблем и вечен, а трибуну у всех на глазах строили из досок и тряпок. А потом разбирали. Я бы сказал: расчленяли, но этого слова тогда я не знал.
Власть! Сакральность! Палки и тряпки. Гадость! Кощунство!
Вот тогда! Получил скульптор заказ. Не заказ — задание партии! Шаг вправо — слава, деньги, почет. Шаг влево — хорошо, если не расстреляют. Поди — угадай.
Изваял в глине макет. В бронзе отлили. Установили. Не тряпкой — белоснежным полотнищем — от взоров профанных сокрыли. Открытие на носу.
Что делать?!
Что делать с глиной?
Куда деть макет?!
В мастерской оставить? Чтоб по пьяни кто надругался?
Разбить? Утопить?
Шаг вправо, шаг влево.
Думал — придумал. Внутри бронзы спрятал макет.
Открыли. Хвалили. По самые уши деньгами и славой его завалили.
Ждать надоело. Запас эмоций исчерпан. Шар вырвался, улетел, и оплакан.
Вдруг дернулось, понесло, потащило. Бегу, голову задираю и вижу: стену, деревья и шляпы. Обескураженный, вою, униженно и оскорблено:
— Домой!
— Домой? — Почему орут мне: «Домой!»
Во сне униженность и оскорбленность меня догоняли.
И по сей час они гонятся за мной, догоняют.
Кстати, спустя много лет трибуну переставили на противоположную сторону, и ходить стали в другом направлении. Естественно, анекдоты, как сказал бы земляк мой, соткались. Шаг влево, шаг вправо? Чего ж вы хотите?
Чего? Салют Мальчишу!
На высокой горе, над широкой полноводной рекой парк полнокровный разбили, монумент в небеса соорудили, в окрестностях останки погибших освободителей подобрали, торжественно захоронили. Перед высокой каменной стелой Вечный огонь на французский манер учредили. В День победы торжественно, бравурно и печально, со слезами не на щеках — на глазах, венки, Шопен, солдаты и пионеры.
Как все деяния человека, Вечный огонь не вечен. Чтобы пылал, нужно дрова подносить, золу разгребать, жертвы на жертвенник возлагать. Или — газ! Решетки, трубы, задвижки, краны, горелки, манометры, клапаны, давление, фланцы. Сам по себе огонь Вечным не станет. Инженерная мысль вечность огню обеспечивает. К тому же, ремонт, профилактика, монетки разноплеменные из-под вечности выгребать. Монетки — обычай глупый, но стойкий. А с глупостью, как известно, бороться никак невозможно.
Ремонт, профилактика — исключительно ночью. Дяди-Степы вход в парк возбраняли: чтоб никто не заметил, что Вечный огонь не вечен.
Возвращался под утро. Монетки раскладывал. Слегка к нумизматике пристрастился. До этого — серьезная филателия, с детства: водяные знаки, оттенки, зубцовка, лупа, разновидности.
Власть тщилась. Всё выше, всё выше, всё выше! Надои! Убои! Забои! И, разумеется, монументы. Старые не то, чтобы забывали. Просто в тень уходили. Глину в нутро медное прятали.
У них, на трибунах и игры свои. «Динамо» vs ЦДКА. Карпов vs Каспарова. Кто первым прискачет, дорогого Л.И. к себе завезет. Тот ведь просто так не поедет. Повод нужен, событие! Блеск! Треск! К юбилею — открытие!
Думали, гадали, решили. К дате — не лишнее — подгадали. И угадали: понравилось, грандиозность замысла вдохновила.
Родина! Мать! Родина-мать!
К ней новый вечный огонь прилепили. Два вечных огня? Нет, теперь уже с прописной.
Кого назначить хранителем, размышляли недолго. Так он стал хранителем двух вечных огней.
Монстра в облике бабьем клепаной бабой прозвали. Подвыпившие ветераны, всю жизнь, доставшуюся им после прожитой смерти, стоявшие в очереди на квартиру, выражались определенней:
— Родина, твою мать!
Господь той стране судья. И не ерничали, попусту не хулили, просто баба с их прошлой смертью и нынешней жизнью никак не вязалась, подобно тому, как трибуны ни с чем разумным не вязались давно.
Свой первый альбом — из бумаги скверной, коричневой — он пронес через войну: в эвакуацию и обратно. Ящик под ноги — и к станку. Рабочая карточка. Плюс в торгсин семейное серебро: выжили, прокормились.
Последнюю марку наклеив в альбом — он СССР коллекционировал, серьезное собрание, почти без лакун — расчленил, поснимал, марки — контрабандой, пустые альбомы — по почте.
Через год соединились: он, марки, альбом. Несколько месяцев день за днем он тщательно коллекцию восстанавливал: клеил марки, надписи обновлял. Закончив, поставил в шкаф.
Заботливо. Аккуратно. И больше не открывал.
Кончилась страна.
Собирать больше нечего.
Время — камни разбрасывать.
Когда жена умерла, он учился жить без нее. Не научился.
Читатель, думаю, давно понял, почему герой защищен безымянностью. Когда-то — первомай, не замай — я был частью его. Затем — Вечный огонь, огни вечные — мы были рядом. Теперь — он стал частью меня.
В конце концов мы к отцам своим приобщаемся.
Этот текст дался мне нелегко. Писал я об отце и его поколении.
Надо время найти, Ave Maria, непременно Шуберта, отыскать, альбомы с марками из шкафа достать, перелистать: предохраняет от сырости.
Я и мама, за спиной оставляя скрежет трамвая, входим в ворота. Базар. Все продается, даже скулеж щенка, поднятого над головами. Я голову задираю, рука — в руке мамы, которая еще никогда не умрет.
Я был во дворе, для игры в войну очень удобном, особенно у горы, за сараями. Мой командир кричал, что я только ранен, вражеский — что убит. Пока они спорили, сесть мне у сарая или навзничь свалиться, я мамин голос услышал и убежал.
Мы пришли купить курицу, к резнику отнести, он обратит ее в мясо, которое сварится маминой бабушке: у нее праздник другой и еда тоже другая. Для этого и пришли, вместе пришли. А потом отнесем. Бабушка, мамина, не моя, положит мне руки на голову, и губы зашевелятся, но слов я не пойму. Лишь узнаю две родные жизни спустя: губы шевелились, благословляя.
Из мутного почти небытия: уже не образы — стерлись, забылись — символы, пожравшие образы, живой крови испившие. Образы умерли. Символы живы. Как в бестелесном обнаружить предмет, увидеть, услышать, вдохнуть? Ведь то что, есть, не может не быть.
Что есть символ, как не умерший, свои пределы изживший, покинувший, образ?
Я предпочитаю слова. Они — самое живое из мертвого. А может — просто живое. Умирая, живое прорастает в живое. А слова и не рождаются и не умирают.
С тех пор, как люди, научившие меня главным словам, из жизни ушли, я и людям предпочитаю слова, не говоря уже о событиях. В конце концов, что мне Гекуба, вторая жена Приама?
Там, на рынке, шум, тарарам. Взбесились символы, перемешались знаки судеб и событий, испугались и перепутались. А на мне еще нет защитного панциря на голую душу нарастающего бытия.
Там, среди вздутых штанин, шуршащих подолов, шаркающих подошв, там вдруг с моим лицом вровень — небритая вонь папиросы, бритва улыбки, черные зубы. И в глубине, из тоски и отчаяния — слезящиеся глаза, просверк сверлящий.
И — из пространства, тоской аккордеон заглушая:
Друзья, купите папиросы,
Подходи пехота и матросы.
И — я с этим один на один: рука моя руку мамы на миг потеряла, я один, и — мир против меня: скрипит, скрежещет, хрипит.
Лицо дернулось, оставляя улыбку, и с ним дернулись куклы на ниточке, оставляя пространство голым, один на один со мной, одиноким.
И — скрежет, взмах рук, заменяющих ноги. И слово из пустого пространства, неуклюжее слово, нелепое, злое, корявое.
Каракатица.
А может, это и вовсе не слово?
Покатился, выбоины огибая.
Покатился, ноги идущие обгоняя.
Покатился, снизу вверх на них глядя.
Толпа перед ним расступилась. И — за ним, отрезая, сомкнулась.
Символом ночью вернулся, несущимся по лестнице, когда-нибудь узнаю, Потемкинской. Кряхтит, скрипит, тарахтит, ход набирая, не коляска — базарная каракатица. Грохоча, катится по лестнице в море, и одновременно — назад, в стороны, ввысь, наполняя движением время-пространство, словно безымянные существа пророка Иехезкэля.
За человеком-коляской, за каракатицей, в цветах утопающий, с портретом посередине фыркает паровоз. Завидев человека-коляску, с грохочущим паром выпускает усы и несется за каракатицей.
Человек сливается с лестницей, ныряет, мечется, а паровоз с ним играет: кошка за мышкой, мышка от кошки. Долго-долго усатое тараканище тешится, то приближаясь, то отпуская.
И в миг, когда настигает, все вспыхивает лицом маминого отца, крошечной фотографией: молодое лицо, выступающее из душащей выцветшей формы солдата войны, с которой он не вернулся.
И — гномы с немецкого коврика на стене у кровати гонятся друг за другом, отталкиваясь руками, носятся по поляне, наловчившись не натыкаться на красно-молочные ноги, разбросанные на зеленой траве. Их беззвучное буйство слагается в случившиеся слова, выкатившиеся из вороньего проворного горла.
— Катится?
— Каракатица!
— Каракатица?
— Катится!
Жалобно катится каракатица.
Безжалостно катится каракатица.
Не знал я, что это такое неуклюжая каракатица. Но знал, что не скачет, не прыгает, уверен был: каракатица катится.
И до сих пор я не знаю. И до сих пор я уверен.
И она, ведь, не знала, что есть лебеда. Но, что лопухи и лебеда — была уверена абсолютно.
Послевоенные годы
Слишком много книг? Вы можете уточнить книги по запросу «Послевоенные годы» (в скобках показано количество книг для данного уточнения)
Звукотворение. Роман-мечта. Том 2
…Накануне великих битв и потрясений родился он. И ежели в ночнеющем небе вспыхнула ещё одна звёздочка бесценная, то поди сыщи её! Вон сколько их, где тут новенькую заприметить-различить? Пусть искорка та и боженькой засвечена-возжена, аки лампадочка свещеносная……
Восток или запад…? Вечно-русский вопрос, “кто мы?”, не дает покоя военному журналисту и его друзьям – писателю и геологу, а также японскому инженеру, встретившимся на Северном Сахалине в 1944, когда вышел приказ об отселении японцев с острова. Если возникает вопрос “кто мы?”, решающим будет ответ на…
Темные московские ночи
В послевоенной Москве неизвестная банда совершает нападения на одиноких прохожих. Одной из жертв налетчиков стал отставной подполковник НКВД. Бандиты жестоко убили его и дочиста ограбили. Сыщики МУРа Иван Старцев и Александр Васильков обращают внимание на особую примету погибшего – отсутствие двух ф…
В Москве действует банда отпетых головорезов. Ограблен продовольственный склад, обчищен ювелирный магазин. Убиты сторожа, постовой милиционер, пострадали сотрудники угро. Население в испуге: война закончена, а обстановка – словно на фронте. Сыщикам МУРа Ивану Старцеву и Александру Василькову станови…
Это история женщины и её любви. Тяжёлая жизнь приёмыша в семье колхозников, работавших за трудодни-«палочки». Учёба, первая и единственная любовь, которую главная героиня, не подозревая о том, пронесла через всю свою жизнь, война и трудные послевоенные годы, нелёгкая работа и постоянное желание вырв…
Повесть о любви пожилого женатого мужчины к молодой женщине, родившей ему сына. О его «второй семье на стороне». Содержит нецензурную брань.…
Историйки с 41-го года. Верность
Историйки с 41-го года – В рассказах описаны истории о жизни в тылу детей и стариков, о судьбах воинов и их матерей, о нелегкой судьбе солдат на фронте. Несмотря на описанные в них тяжелые военные годы, все рассказы написаны с особенной добротой, теплотой, искренностью и нежностью, которые уже не та…
Повесть члена Союза писателей Молдовы имени А. С. Пушкина и Российского союза писателей Виктора Дмитриевича Панько «Контуженый» посвящена судьбе вернувшегося с Великой Отечественной войны солдата и его переживаниям в связи с случившимся с ним в последние дни войны трагическим событием. Основной текс…
Странное событие привлекло внимание оперативников послевоенного Пскова. Среди белого дня в городском парке пенсионер признал в проходящем мимо милиционере переодетого фашистского палача и пытался его задержать. Милиционеру удалось скрыться, а пенсионер скончался на месте от сердечного приступа. Сыщи…
Сибирская сага. История семьи
История семьи Хворостовских – Тетериных – Вебер уникальна и в то же время очень характерна для России. Сколько испытаний выпало на долю героев! Перемена мест – Германия, Поволжье, Сибирь, Киргизия и снова Сибирь; смешение кровей – немецких, русских, татарских, польских; масштабные исторические событ…
Анна Немзер родилась в Москве, окончила историко-филологический факультет РГГУ. Работала журналистом и редактором в журналах «Сноб», «Русский репортер», «Вокруг света», на телеканале «Культура». Роман «Плен» – дебют автора в прозе. Герои пережили войну, каждый свою, попадали в плен и на себе испытал…
Завещание старого вора
В конце войны в своей московской квартире зверски убит адвокат Глеб Серебряков. Квартира ограблена. Следователь МУРа Ефим Бережной уверен, что злоумышленники искали что-то конкретное: на теле адвоката остались следы пыток. Бандиты оставили на месте преступления свои «визитки» – два карточных туза. Т…
Выбор есть всегда. Сборник рассказов
Первая часть книги «Взросление» повествует о том, как мужали мальчишки, чьё детство и отрочество пришлись на трудные послевоенные годы. Автор без прикрас рассказывает, каким неоднозначным было время, без ложного пафоса передаёт атмосферу, в которой жила страна, не идеализируя криминальный мир, показ…
Сюжеты этой книги от начала до конца – плод воображения автора. Любые совпадения ситуаций, диалогов и т. д. с живыми или мёртвыми лицами являются чистой случайностью.…
Вернувшись после Победы домой и поступив на службу в милицию, бывший войсковой разведчик осознает, что он снова на передовой, только война идет уже не с гитлеровскими захватчиками, а против уголовного отребья. Пока фронтовики проливали кровь за Родину, в тылу расплодилась бандитская нечисть вроде пр…
В глубине южно-русской степи России расположился казачий хутор Дёминский. И хотя его миновали боевые действия Великой Отечественной, война разрушила привычный уклад жизни многих сельских семей. Люди много и тяжело трудятся, восстанавливая порушенное хозяйство. Как правило, казачьи семьи многодетны. …
Книга содержит два раздела. В первый включены очерки о ветеранах Великой Отечественной войны, трагические события и судьбы которой болью откликаются в памяти нескольких поколений российских людей. Во втором собраны воспоминания о послевоенных детских годах писателя, рассказы для детей младшего и сре…
Это второй рассказ из серии, начатой рассказом «Осень». Оба они объединены единой линией – взаимодействие с чиновниками. Надеюсь, мне удалось показать глубину души и человеколюбия простого советского обывателя.…
Вернувшийся с фронта капитан Алексей Черкасов назначен на должность начальника уголовного розыска одного из крупных райцентров. За последнее время здесь совершено сразу несколько дерзких преступлений: ограблено отделение Госбанка, расстреляна сходка воровских авторитетов, перебита правительственная …
Тревожная весна 45-го
1945 год. После демобилизации в Москву возвращается бывший командир разведроты майор Александр Васильков. Здесь он встречает своего заместителя капитана Старцева. Комиссованный после ранения, тот уже два года работает старшим следователем в МУРе. Старцев зовет командира на службу в Уголовный розыск.…
Операция прикрытия (сборник)
Сотрудник МУРа Данилов встает на пути фашистских агентов, боксер Королев уходит в разведывательно-диверсионный отряд, капитан Токмаков борется с бандами националистов в Белоруссии, а майор Пальм – в Эстонии, капитан Таманцев и его товарищи предотвращают операцию, затеянную британскими спецслужбами… …
Погибель Империи. Наша история. 1941–1964. На пике
История российского и советского ХХ века переписывалась многократно. И прошлыми поколениями, и уже на наших глазах. На середину нашего ХХ века выпали самые трагические, жестокие, позорные, героические и славные события во всей нашей истории. Прежде всего они связаны с войной, которая до сих пор по р…
В книгу известного петербуржского литератора Андрея Львовича Островского (1926–2001) вошли три его остросюжетные повести «Ночь не скроет», «Звонкий месяц апрель» и «Напряжение» о работе оперативных сотрудников милиции и военной контрразведки в Ленинграде в военные и послевоенные годы. Так, в заглавн…
«Крушение надежд» – третья книга «Еврейской саги», в которой читатель снова встретится с полюбившимися ему героями – семьями Берг и Гинзбургов. Время действия – 1956–1975 годы. После XX съезда наступает хрущевская оттепель, но она не оправдывает надежд, и в стране зарождается движение диссидентов. Е…
О жизни: Воспоминания
История Петербурга ХХ столетия – глазами выдающегося российского ученого, академика Лихачёва. Судьба одной петербуржской семьи в его воспоминаниях словно становится зеркалом, в котором отражается прошлое всей нашей страны. Удивительный мир Серебряного века и Октябрьский переворот, «бурные двадцатые»…
Записки простодушного. Жизнь в Москве
Данная книга – воспоминания автора о жизни в Москве с 1955 г. Живо и с юмором описывается научная и общественная жизнь Институтов Академии наук в «период оттепели), их «золотой век», сменившийся периодом «смуты» в 60-70-х, изгнание из Академии по политическим мотивам автора, его товарищей и коллег. …
Обитатели потешного кладбища
Новая книга Андрея Иванова погружает читателя в послевоенный Париж, в мир русской эмиграции. Сопротивление и коллаборационисты, знаменитые философы и художники, разведка и убийства… Но перед нами не историческое повествование. Это роман, такой же, как «Роман с кокаином», «Дар» или «Улисс» (только ру…
Контроль над разумом и другие сражения холодной войны
После Второй мировой войны мир раскололся на два противоборствующих лагеря. Мировое сообщество оказалось на пороге новой войны. Судьбу всего человечества в эти годы решали несколько государств. Страны разрабатывали планы ядерных атак, составляли карты бомбардировок, вели активную разведывательную и …
Нелегкое послевоенное время. Непростая судьба главной героини, сумевшей не растерять своей добродетели, несмотря ни на что. Работая не покладая рук, чтобы выжить, мать теряет духовную связь с единственным сыном.Но так ли все плохо? Запуская в мир добро, мы обязательно получим сторицей. Главное помни…
Алька. Двор моего детства
Первая глава книги воспоминаний. Описание жизни мальчугана, родившегося через три года после окончания Великой Отечественной Войны, с трёх до восьми лет. Детали быта послевоенной Москвы. На фотографии, взятой из семейного альбома автора, герой повествования.…
Послевоенное время. Обычная семья попадает в автокатастрофу, которая уносит жизнь матери. В живых остается сын Георгия, маленький мальчик Витя. Многочисленные операции не смогли полностью восстановить ребенка. И он остается на всю жизнь прикованный к инвалидному креслу. Судьба мальчика предрешена, п…
Послевоенная Германия, Берлин. Первые месяцы жизни города после поражения страны во Второй мировой войне. Нищий быт в разрушенном городе. Немцами владеет сложный комплекс чувств: национальное унижение, стыд и раскаяние за совершенные преступления, страх наказания, кошмарное ощущение себя объектом вс…
Записки одессита: часть вторая – послеоккупационный период
В книге описывается множество историй, происходивших в городе Одессе во второй половине сороковых годов, в пятидесятые и отчасти шестидесятые. Отдельные главы посвящены таксопаркам, порту, ликвидации банды «Черной кошки», еврейской артели «Трудпобут», школьному обучению тех времен и бытовым условиям…
Волга-матушка река. Книга 1. Удар
Роман рассказывает о восстановлении народного хозяйства в послевоенные годы. «Пробуждался огромный город, обосновавшийся со своим древним кремлем на горе-лбище: косые лучи солнца, по-осеннему холодные, только что подожгли стекла в окнах, а по улицам уже загромыхали трамваи, понеслись, мягко покачива…
Красинский сад. Книга 3_
В освобождённом городе восстанавливаются шахты. С фронта возвращают горняков, но основная рабочая сила – женщины. Михаил трудится на шахте «Красненькая» десятником и руководит бригадой пленных немцев, которая становится передовой. Михаила арестовывают за антисоветскую пропаганду и шпионаж в пользу Г…
Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье
Федор Иванович Панферов (1896–1960) – известный советский писатель, воспевший в своих произведениях трудовой подвиг советского народа, общественный деятель, один из руководителей РАПП (Российской ассоциации пролетарских писателей), главный редактор журнала «Октябрь», чье творчество неоднократно отме…
Люди, годы, жизнь. Не жалею о прожитом. Книги шестая и седьмая
В настоящей книге перед читателем разворачивается картина послевоенной Москвы, автор рассказывает о Нюрнбергском процессе, на котором присутствовал лично, о своей поездке в Америку, убийстве С. Михоэлса и борьбе с «космополитами»… Заканчивается эпоха И. Сталина и начинается новая, с легкой руки Эрен…
Что такое жизнь одного человека в большой мировой истории? Так пустячок, не стоящий особого внимания. А жизнь одного маленького ребёнка, простой белобрысой девчонки? Вообще что-то незаметное, получается? Но за каждой даже самой незаметной и тихой маленькой жизнью стоит такой огромный, необъятный и н…
Трусиха Мария: бегом через войну
Всю жизнь я была ужасной трусихой: я боялась и когда мне впервые нужно было перевязать раненых, и когда осталась наедине с расчлененным трупом, и когда меня, беременную, отослали на «секретный объект», за тысячи км от семьи. А когда внучка предложила записать мою историю в виде дневника, я опять исп…
Провинициалы. Книга 1. Одиночное плавание
Первая книга «Одиночное плавание» рассказывает о шестидесятых годах двадцатого века и показывает многогранность провинциальной жизни – сначала на Смоленщине, затем в Сибири, куда волею жизненных обстоятельств переезжает семья главного героя. В ней ярко и точно отражена атмосфера тех лет, перипетии с…
Полет в неизвестность
Роман известного новгородского историка и писателя Сергея Дмитриевича Трифонова рассказывает о действиях в послевоенной Германии 1945–1946 годов советской оперативно-разыскной группы военной контрразведки «Смерш» по поиску немецких реактивных двигателей и реактивных самолетов, привлечению немецких а…
Повесть насыщена приключениями тринадцатилетнего Пашки Колмыкова, рыбака, охотника и уличного мальчишки.…
Историйки с 41-го года
В рассказах описаны истории о жизни в тылу детей и стариков, о судьбах воинов и их матерей, о нелегкой судьбе солдат на фронте. Несмотря на описанные в них тяжелые военные годы, все рассказы написаны с особенной добротой, теплотой, искренностью и нежностью, которые уже не так часто встречаются в наш…
История повествует о мальчике, беспризорнике, выживающем в холодном и жестоком мире послевоенных лет, который в силу нищеты вынужден скитаться по необъятным просторам, в поиске спасения и крошки хлеба. Эта книга рассказывает о борьбе неокрепшей души, беспомощной и хрупкой, с голодом и человеческим з…
Вызовите акушерку. Прощание с Ист-Эндом
«Прощание с Ист-Эндом» – заключительная часть трилогии «Вызовите акушерку», ставшей бестселлером и основой одноимённого сериала. Дженнифер Уорф расскажет новые истории – трагические, курьёзные и удивительные – из жизни обитателей Ист-Энда и о том, как сложились судьбы акушерок: мудрой и благородной …
Повесть «После войны» является непосредственным продолжением воспоминаний «Мальчики войны», вышедших в 2009 и 2010 годах. В основу повести положены воспоминания автора, в значительной мере подтверждаемые письменными свидетельствами того времени (1947–1950 гг.). Автором последовательно раскрываются с…
Запах счастья. Рассказы взрослого мальчика
Перед вами рассказы о послевоенном детстве коренного москвича, выросшего в учительской семье. Они написаны в наши неспокойные годы, и в них не только воспоминания автора, но и во многом – его творческая фантазия, питающаяся впечатлениями прожитых лет. А детство было счастливое: в нём весна – не сляк…
Девочка Граня напевала итальянскую песенку и мечтала о самолетах. Но судьба ее сделала слишком крутой вираж и самолеты пропали за горизонтом. Именно в такой момент девушке встретился главный человек в ее жизни. Поможет ли он Гране перенести крушение мечты? …
Повесть посвящена послевоенным годам, взрослению подростков в это трудное время, когда перед ними со всей остротой встали вопросы морального выбора. «Следователь спросил: – Вы понимаете, что чуть не убили его. Вы знали его раньше? Он не сразу ответил: – Давняя история… Это началось в тысяча д…
Зона милосердия (сборник)
Ина Павловна Кузнецова, врач, доктор медицинских наук. В 1945 году закончила медицинский институт и по распределению попала в спецгоспиталь для военнопленных немцев. Ее автобиографическая повесть о первых шагах молодого врача, пациентами которого стали немцы, вчерашние враги. Теперь для нее это про…
Вихованці війни, вони мали за розкіш одяг і взуття, за щастя – відвідини кінотеатру на зекономлені на їжі копійки… Вони мріяли, закохувалися, одружувалися й не ділили дітей на своїх і чужих… Коли Мар…
Мгновения. Рассказы (сборник)
Юрий Васильевич Бондарев выдающийся русский писатель, признанный классик советской литературы. Его произведения изданы многотысячными тиражами не только в нашей стране, но переведены на иностранные языки и вышли в свет во многих странах мира. В этой книге напечатаны краткие, выразительные по содер…
Детство 45-53: а завтра будет счастье
«…Мы задумали вспомнить о поколении тех, чье детство пришлось на конец войны, послевоенные годы 1945–1953. Для меня это – ровесники, для других – родители… С тех пор прошло много лет. Вышли из употребления керосинка, колонка, печка. Все больше забытого, и все мы беднеем от этого забвения. Кроме бо…
Рассказ посвящен послевоенным годам, взрослению подростков в это трудное время, когда перед ними со всей остротой встали вопросы морального выбора. «Учились тогда Витька и Юрка в разных пятых классах в мужской средней школе № 10 у реки. Рядом была Чижовка – самый уголовный район в городе В. …
Человек и история. Книга первая. Послевоенное детство на Смоленщине
Первая книга автобиографического цикла «Человек и история», где автор рассматривает собственную жизнь в контексте истории нашей страны, которая складывается из отдельных человеческих судеб, историй семей и народов, сливающихся словно ручейки в мощный поток многоводной реки. Рождённый накануне Вели…
Детство 45-53: а завтра будет счастье
«Ни история, ни география не имеют нравственного измерения. Его вносит человек. Иногда мы говорим – „жестокие времена“. Но все времена по-своему жестоки. И по-своему интересны. Одно поколение сменяет другое, и каждое имеет свою собственную физиономию. Мы задумали вспомнить о тех, чье детств…
Билет туда и обратно
Рассказ посвящен послевоенным годам, взрослению подростков в это трудное время, когда перед ними со всей остротой встали вопросы морального выбора. …
Дети войны, они считали одежду и обувь роскошью, а счастьем – поход в кинотеатр за сэкономленные на еде копейки. Они мечтали, любили, создавали семьи и не делили детей на своих и чужих… Когда Мария и Роман поженились, они были еще совсем молоды, но душами уже начинали седеть: сказалась жизнь в неме…
Один Бог знает, в какой оболочке таятся истинные нравственные ценности, и какие невзгоды нужны, чтобы наш замороченный взгляд остановился на заурядном с виду человеке и разглядел в малом теле большую душу. …
1946 год, Львов. Капитан СМЕРШа Алексей Кравец назначен начальником местного райотдела МГБ. Главной задачей оперативников по-прежнему остается ликвидация банд националистов. В их рядах – и личный враг Алексея, Нестор Бабула. Снова горят дома мирных украинцев и поляков, снова льется кровь. Капитан г…
Я дрался с бандеровцами
Победным маем 45-го война закончилась не для всех, для многих она только начиналась. Народу-победителю предстояло столкнуться с жуткими последствиями войны: разрухой, голодом, бандитизмом и отвратительной гидрой националистического подполья в западных областях Союза ССР. В данном сборнике представл…
Совсем недавно отполыхала над Советской страной Великая Отечественная война… Но по-прежнему неспокойно на землях, присоединённых к СССР в 1939 году. В лесах всё ещё укрываются многочисленные банды бандеровцев, да и в городах встречаются разные люди. Особенно если под городом тянутся загадочные подз…
«Исток Один». Стихи и Басни
Этот сборник является скорее исключением для автора, прославившегося своим стилем стихов-миниатюр (четверостиший). В данный сборник входят полноформатные стихи и басни на различную тематику, написанные в 80х-90х гг: – послевоенная участь семей героев, невернувшихся с войны – лиричные стихотворения,…
Завершилась Великая война, отгремели победные залпы. Но выстрелы продолжают раздаваться. Вот и приходится бывшему фронтовому разведчику Сергею Мельникову вспоминать прежние навыки. Его ждет жестокая схватка с фашистским специалистом, носящим кличку Барон, и долгий путь, в конце которого лежит разга…
Записки военного коменданта Берлина
Записки военного коменданта Берлина А.Г. Котикова рассказывают о первых послевоенных годах в немецкой столице. Автор вспоминает, как в городе налаживалась мирная жизнь, описывает взаимодействие советских оккупационных войск с западными союзниками и жителями Берлина. Много мелких деталей из повседне…
Загон для отверженных
Герой романа, неудачник и путаник, попадает в ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий), через которые в 1964—1994 годах прошли, по самым осторожным оценкам, около полутора миллионов больных алкоголизмом. В этих спецзонах их подвергали принудительному лечению и беспощадно эксплуатировали, зачастую…
Хочешь, я тебе Москву покажу.
Повесть рассказывает о возмужании подростка послевоенного времени, о его непростых отношениях со старшими, много повидавшими людьми, о первой влюбленности, об эротических переживаниях и мужестве начинающего мужчины в непростых жизненных перипетиях и передрягах. Повесть многопланова, остросюжетна, …
Она и всё остальное. Роман о любви и не только
Магда Вернер и Антон Чагин встретились в Берлине. Давно отгремела Великая Отечественная, но болезненные воспоминания всё еще живы, судьбы, поломанные войной, не срослись, не зажили… Магда – плод мимолётной насильственной связи русского лейтенанта с её матерью. Его Величество Случай привёл к рожден…
Записки Замухрышки (сборник)
«Записки Замухрышки» – сборник остроумных и трогательных новелл, сотканных из глубоких психологических переживаний маленькой девочки, жизнь которой проходит в послевоенной Москве в окружении обитателей небольшой улочки, находящейся почти на окраине города. …
Берег. Тишина (сборник)
В это юбилейное издание включены два романа «Берег» и «Тишина», получившие высокое общественное признание в СССР. В них раскрывается жизнь людей, их боевые, духовные, нравственные качества в период военных испытаний и мирного труда. Автор через своих литературных героев представляет читателю возм…
Один из самых ярких представителей «прозы лейтенантов» и едва ли не родоначальник этого направления, Бондарев предельно честен в изображении войны. Он не скрывает ее ужасов, он знает им цену, ибо на фронте не раз сам смотрел в глаза смерти. Но вопросы нравственного самочувствия для писателя куда в…