рассказ такая жизнь про таню андрея ее сына сережу и бывшего мужа илью часть 29
Отмучилась: 41-летняя певица Слава ушла ночью после ломки
Продолжение: «Короче, пить меньше надо»: певица Слава оправдалась за странное поведение
В последнее время в жизни 41-летней певицы было не все гладко. «Мне очень плохо, – плакалась она накануне. – Очень долгое время два человека ломали меня и, видимо, достигли своей цели».
ПО ТЕМЕ
«Ничего тут такого нет!»: дочь оправдала выжравшую Славу
Слава (певица) певица
Певица не уточняла, кто и как именно ломал ее, кто довел до такого состояния и кто спровоцировал решение уйти. Но ясно одно: оно далось для звезды тяжело.
Уже в первые минуты пост с сообщением об уходе певицы «лайкнули» около двух тысяч потрясенных известием человек, среди которых была и телеведущая Лариса Гузеева.
А Гоша Куценко, который со Славой давно знаком, написал: «И правильно! Нефиг. Терпеть унижения. Я с тобой ухожу».
Правда, актер заметил, что уходит только из сети Славы:»Но ты из моей сети никуда не деваешься!»
Но уже утром, к радости поклонников. душераздирающий пост Славы со словами «Я ухожу из сети, не знаю на сколько» исчез. Она публиковала его на черном фоне и все думали, что все, действительно, трагично. Но то ли кризис миновал, то ли артистка приняла решение не уходить из Интернета, то ли она, как это уже бывало, просто «выжрала» и с горяча написала об уходе, а потом пожалела – наверное, этого мы уже точно не узнаем.
Жизнь на грани правды и лжи: Какие тайны хранила покойная жена Шаляпина
Стало известно, что могла скрывать Татьяна Дэвис от Прохора Шаляпина
Фото: Instagram @shalyapin_official
Канадской миллионерши не стало 30 сентября. Знаменитый певец ушел в себя от горя и не желает что-то открыто комментировать.
В четверг, 30 сентября, скоропостижно скончалась супруга Прохора Шаляпина, канадская миллионерша Татьяна Дэвис. Печальную новость артист передал через Instagram. Он признался, что находится в шоке и не в состоянии давать какие-либо комментарии. Певец не может смириться с тем, что коварный COVID отнял у него самого дорогого человека.
Роман Дэвис и Шляпина в России не обсуждал только ленивый. Кто-то открыто посмеивался над певцом, кто-то упрекал его за то, что снова связался с богатой и немолодой. Как бы то ни было, артист чувствовал себя прекрасно в этих отношениях. Возможно, именно потому, что не знал тайны своей избранницы.
Адвокат или обманщица?
Если верить словам Прохора Шаляпина, он познакомился с миллионершей на одном из московских корпоративов в январе 2020 года. Их первое свидание состоялось в Лос-Анджелесе: оба влюбились не на шутку. Дэвис не скрывала, что тратит на молодого кавалера огромные суммы и даже приобрела ему жилье. Но… откуда сколько денег?
По информации » Экспресс газеты » Татьяна перебралась в Канаду в 90-е. Там она открыла сеть юридических и адвокатских фирм, сколотив баснословное состояние. Вот только отзывы о деятельности дивы были, мягко говоря, неположительные.
Одна из клиенток уверяла, что контора Дэвис «тянет из людей деньги» обманом. Ценник за услуги якобы выставляют немаленький, а никакой поддержки и помощи взамен не предоставляют. Пострадавшая уверяла, что миллионерша сама подписывает договоры с нуждающимися. При этом за некачественное обслуживание средства возвращает только под серьезными угрозами.
«Она боится исков к ее конторе. Но полно тихих лохов, которых она прокатила и продолжает прокатывать», — возмущалась недовольная.
Не исключено, что это было на самом деле. Во всяком случае, таких обескураженных клиентов Дэвис очень много.
YouTube / Top Choice Awards
Умерла или нет?
«Ну какая помощь ему может быть нужна? Когда знаешь, что все истории придуманные, то в пятую или шестую уже просто не веришь», — высказалась пианистка.
Проверить слова Прохора, действительно, сложно. Ведь Дэвис жила очень далеко и даже родственники Шаляпина не были знакомы с ней. Впрочем, тема смерти довольно щепетильна. Остается надеяться, что «пиар на костях» в данном случае никто не устраивал.
nstagram @shalyapin_official
Не 42, а 60?
Эксперты в области косметологии и пластической хирургии считают, что Дэвис на самом деле было около 60 лет. Просто сохранять идеальную внешность помогали различные сыворотки, инъекции для лица, подтяжки кожи и иные операции.
На некоторых фото отчетливо заметны морщины Татьяны. Кроме того, некоторые части лица выглядят очень неестественно. Например, скулы, которые сильно выдаются вперед, или очень большие губы. Также очевидно, что Дэвис боролась с возрастом при помощи всевозможных косметических средств и аксессуаров. Ее излюбленное — большие нарощенные ресницы, татуаж бровей.
Instagram @marinaorlovaofficial
Если Дэвис действительно обманывала Шаляпина, выдавая себя за моложавую даму, значит, он попал в одни сети дважды. » Дни.ру » напоминает, что у артиста была любовница по имени Татьяна Гудзева. Она врала, что на момент встреч ей было 27 лет, но благодаря детектору лжи выяснилось, что по факту — 39.
Монолог матери, чей сын пропал без вести на Первой чеченской войне
Татьяна Ильючик у Президентского дворца в Грозном
Личный архив Татьяны Ильючик
Началась эта история очень давно, в 90-х. К тому времени я создала крепкую семью, родила троих детей, работала на заводе — обычная жизнь советского человека. Но потом все изменилось.
Мой сын Владимир был справедливым, непокорным, честным, никогда не врал. И вообще был самым лучшим на свете. В детстве мечтал заниматься самбо, но врачи запретили из-за здоровья, зрение — «минус шесть». Пока все мальчишки занимались спортом, он читал книги. Особенно любил русскую классику.
Учился хорошо, после школы поступил в машиностроительный техникум в Перми. Выучился наладчиком ЧПУ, защитил диплом. Еще Вова с детства мечтал овладеть кулинарным мастерством. Даже готовил со мной и умел пользоваться духовкой. Помню, уже перед армией просил отца подарить микроволновую печь. Это сейчас все у всех есть, а в то время мы жили бедно, микроволновка была роскошью.
Сын говорил: «Пап, ну купи. Буду тебе и маме все там готовить». Такие были планы: детские, школьные. Но построить свое будущее он не успел. И достичь ничего не успел — забрали.
По окончании техникума сын пошел в армию, тогда был 1994 год. Он служил в Пермской области, поселок Марково, там стоял мотострелковый полк номер 81.
В ноябре того же года их срочно отправили в Самару. Больше я его никогда не видела. Мы ждали нашего мальчика к Новому году. Хотели встретить праздник все вместе, как обычно. Но сын не приехал. Позже узнали, что он погиб в новогоднюю ночь.
В начале января 1995-го со мной связался командир. Он оказался очень человечным, честным. Переправил мне письмо от моего сына. Из него мы узнали, что он попал в Чечню.
Командир признался, что все письма, которые сыновья посылали своим семьям, отправлялись через Москву. Там они не проходили цензуру: нельзя было писать о войне. Поэтому родственникам их и не переправили. Как выяснилось позже, от солдат не дошли сотни последних весточек. Говорят, письма до сих пор хранятся где-то в московских архивах. Мешками.
После этой новости я сразу пошла в военкомат. Там мне сказали что-то невнятное. Мол, в новогоднюю ночь был сильный туман, вот они все и погибли. А вместе с ними — теперь уже известная Майкопская бригада.
Но еще сказали, что в списках погибших моего Вовы нет. С этими словами мне отдали солдатский билет сына и отправили восвояси.
Уже дома, открыв документ, я увидела, что в графе «зрение» вместо «минус шести» стояла единица. То есть он не должен был служить. Только из-за подделанной врачами информации его взяли в армию срочником. Потом выяснилось, что я была не единственной матерью, у кого таким образом забрали ребенка. Тысячи не знали, куда отправили их сыновей. И тысячи ребят вообще не должны были попадать на эту войну.
Временной отрезок между походом в военкомат и отъездом в Чечню я помню смутно. Вся семья была в шоке. Никто не знал, жив он или мертв. Мы ждали хоть какой-то информации каждый день. Но нас никто не оповещал. Из всего этого кошмара вспоминаю только «Марш мира», который я увидела по телевизору. Почти всеми участниками акции были женщины. Видимо, матери исчезнувших солдат. В тот момент приняла решение — нужно самой отправляться на поиски. Зачем сидеть и ждать? В итоге я провела в Чечне пять лет.
Разрешения у своих близких насчет поездки не спрашивала. Никому ничего не сказала и поехала. Единственное, поделилась со своим начальником на заводе, где работала. Он пошел навстречу, мне начали оформлять то просто отпуск, то отпуск без содержания. А потом устраивали какие-то липовые командировки — до пенсии мне оставалось дотянуть два года.
Муж догадывался о моих намерениях, говорил: «Вот возьму и не отпущу». А я отвечала: «Тебя даже спрашивать не буду. Я поеду, у меня там сын».
В апреле 1995-го я отправилась в Моздок, где размещалось наше федеральное правительство. Оказавшись там, поразилась: все изображения смешались передо мной в одну кучу. Помню, как прямо на вокзале скиталась куча детей. Они там жили. Некоторые с родителями, некоторые — без. Все было сумбурно, бешено, быстро. Одним словом — война. Точно такая же, как показывали в фильмах про Великую Отечественную. Страшно, жутко и очень больно. Еще ужаснее становилось от понимания, что это все происходит в России, моей стране.
Почти сразу после приезда удалось узнать, что там были другие матери, приехавшие на поиски сыновей. И они уже вовсю «штурмовали» военную часть. Эти женщины поселились в общежитии местного спортивного техникума. Прямо в спортивном зале там стояли матрасы и кровати, на которых располагались около 20 человек. Из-за нехватки мест я отправилась жить на вокзал. Там стояли пять небольших вагончиков, в них находилась миграционная служба, которая выдавала чеченцам пайки для детей. Пришла туда, рассказала о себе — и мне выделили свободную полку.
Татьяна Ильючик (снизу)
Личный архив Татьяны Ильючик
Потихоньку я сгруппировалась с родителями, которые жили в техникуме. Мы часто ходили к местному аэродрому, где сидело наше правительство. На эту базу приезжали военные из Грозного, привозили какие-то сводки. А мы пытались выудить информацию о пропавших солдатах. Но вскоре поняли, что ничего узнать не удастся: никто не владел информацией о наших детях.
Со мной в вагончике иногда оставалась ночевать одна старушка из Грозного. Она ездила в Ставрополь получать пенсию. Как-то раз мы с ней разговорились. Я ей рассказала о своей жизни, она — о своей. Однажды эта женщина заявила: «Матушка, если будешь там, в Грозном, оставлю свой адрес. На всякий случай, вдруг — придется». И пришлось.
Через некоторое время я узнала, что нас переправляют в район аэропорта «Северный» в Грозном, где проживали другие матери. Говорили, что там будет больше информации о пропавших. И я решила срочно выезжать. А война к тому времени становилась все ожесточеннее.
Узнав о переселении, многие матери разъехались кто куда. Началась суматоха, и в один из дней я села на автобус до Грозного. Одна.
Путь туда был страшным: вокруг развалины, транспорт еле пробирался сквозь горные дороги. Когда мы наконец доехали, я вышла из автобуса и ужаснулась. Неба не было. Все черного цвета, в дыму. Горели дома, где-то далеко разрывались снаряды. А еще эта странная, непонятная чеченская речь вокруг. Я заревела, начала орать: «Господи, а дальше-то куда?»
То, что я увидела, не опишешь словами, не расскажешь, не представишь. Когда я приехала в самое пекло и увидела этот ад, мне все стало понятно. Там была мясорубка. Всех наших маленьких парней просто бросили. Но им нужно было выполнять военные приказы. Нам, матерям, теперь самим кажется, что увиденное там — вымысел, неправда.
На следующий день бабушка рассказала мне, как добраться до «Северного». К этому времени уже начали подтягиваться и другие мамы.
Рядом с аэропортом находилась гостиница. Она была вся перестреляна, там жили военные и федеральные власти. Конечно, они были в шоке от нашего появления, но терпели. Военные нас и пристроили в одну из комнат, даже поставили солдатские кровати. Мы спали на них, потом уже и на полу улеглись — начали приезжать еще матери. Это помещение было длинным, нас там жило человек 16.
В гостинице не было воды. И еды толком не было. Мы где-то набирали 1,5-литровую бутылку и растягивали ее на целый день. Ходили по два-три человека в город с пачкой отксерокопированных фотографий наших сыновей.
Мы по ниточке вытягивали информацию о детках. То у местных, то у военных. И даже у боевиков. Любой мог владеть информацией о пропавших. Например, увидеть, как солдата захватывают в плен. Или убивают.
Матери у стен судмедлаборатории в Ростове-на-Дону
Личный архив Татьяны Ильючик
Потом мы начали ходить по местам, где уже прошли боевые действия. Знали, что на железнодорожном вокзале была бойня, поэтому часто туда наведывались.
Шли дни, сын так и числился в списках пропавших. Собирая картину происходящего, мне удалось узнать, что в последний раз моего ребенка видели на небольшой улочке как раз близ вокзала.
Мне рассказали, что во время страшного тумана группу молодых парней на бронетехнике пустили по этому несчастному переулку. Сверху, сзади, сбоку солдат не прикрыли. Местные говорили, что подстрелили первую машину и последнюю. А что было дальше — никто не знал. Так я и продолжала искать своего сына.
Пока ходили по завалам, две матери погибли. Оля Осипенко пропала где-то. Также погибла Люба Мартынец, ее было особенно жалко. Нам же удалось найти живыми только двух парней. И один из них был Сережа, как раз ее сын. Когда его освободили из плена, Люба уже пропала без вести, погибла. Где она — неизвестно.
Сейчас, когда прошло столько лет, нас, родителей, вообще осталось всего около 25 человек. Умерли наши боевые друзья.
Во время поисков солдат матери сдружились друг с другом. Мы договаривались поочередно ездить домой. Месяцев по семь-восемь проводили вне боевых действий. Но все знали приметы детей других матерей. Было так, что осматриваем труп — и машинально обращаем внимание на какие-то примечательные черты не только своих мальчиков, но и детей наших боевых товарищей.
С течением времени родители стали осознавать, что найти и просто мертвые тела — уже удача. Часто местные передавали сведения о захоронениях солдат. Тогда мы отдавали эту информацию военным, и нам раскапывали указанную могилу. Тела поднимали из земли и увозили в Ростовскую лабораторию на опознание.
В Ростов-на-Дону мы ездили группами. Это было очень страшно. Нам по фотографиям показывали части трупов предполагаемых сыновей. У каждой матери была тетрадка, где она отмечала примечательные черты своего ребенка. По ней искали совпадения с останками и понимали, чье тело идем опознавать в морг.
Тетрадь Ильючик, которую она вела для опознания тел
Личный архив Татьяны Ильючик
Были и те, кто выманивал у нас деньги. Часто врали о местонахождении наших детей. Но было и так, что говорили правду, тут заранее не различишь. Мы проверяли все варианты.
Единственный человек, которого интересовала судьба русских матерей, — генерал Анатолий Романов. Он пользовался уважением даже среди чеченцев. Романов мне как-то сказал: «Легче пройти через строй боевых солдат, чем через строй матерей». Он за нас беспокоился и помогал как мог. Еще говорил: «Я не уйду, пока не найду последнего солдата». К сожалению, этого замечательного человека кто-то подорвал — и он остался инвалидом на всю жизнь.
К 1996-у все матери перебрались из «Северного» в Ханкалу. Там был военный городок, там мы уже жили в нормальной квартире. Военные выделили нам два этажа. Стало спокойнее, мы были под защитой, нас кормили.
Но война есть война. В Ханкале тоже было страшно и тяжело. Особенно, когда начинались бомбежки.
Еще одна история у меня до сих пор стоит перед глазами. Одной из наших мам в Ханкале выкопали парня. Его привезли и поставили на площадку, где набирались тела для отправки в Ростов. Ее Алеша лежал там два дня, и все это время мы к нему ходили. Помню, как та мать спросила: «В какой еще стране можно ходить вот так к сыну?»
Там же нас заставляли голосовать за Ельцина. Мы не пошли. Я ему долго не могла простить всей этой крови.
Находясь в Ханкале, мы наведывались в логово боевиков. Выискивали про них сведения среди местного населения. Многие соглашались помочь и поднимались в горы за ними, звали. Было и так, что мы сами натыкались на их след.
По возможности и нашим военным помогали. Мы же знали местонахождение боевиков. А наши солдаты, как к ним сами пойдут? Их ведь за версту всех перебьют. А мы ходили. Вот нас чеченцы и называли «российскими разведчицами».
Когда закончилась Первая чеченская война, наши свернули всю базу, забрали палатки из Ханкалы. Нам негде было жить — и почти на год мы пристроились к боевикам. Они нас сами пригласили к себе в дом. Думаю, им это тоже было выгодно. Они говорили: «Матери у нас живут. Вы, русские, им помочь не можете, так мы защитим».
Боевики относились к нам хорошо. Понимали, что уйдем от них, если будут издеваться. Кстати, даже привозили нам продовольствие. Что они ели, то и мы. Стирали, готовили, нас никто не пытал: куда пошли и зачем. Главное, у нас было где оставаться ночевать.
Мы понимали, что находимся не у себя дома, поэтому были как мышки. Права свои не качали. И не задумывались, что живем под одной крышей с людьми, которые убивали русских солдат. Нам жить было негде. Чего мы будем возникать? Мамы преследовали одну цель — найти своих детей. Живыми или мертвыми.
Предъявлять им какие-то претензии и высказывать свое мнение мы не могли. Но к матерям у них совершенно другое отношение, не как у нас. Для чеченцев мать — это святое.
Мы жили у тех чеченцев, которые вместе с нашими мужиками Афган прошли, плечом к плечу воевали. За год жизни с боевиками у меня был откровенный разговор с одним из их командиров. Я спросила, встречался ли он лицом к лицу с офицерами, с которыми воевал в Афганистане. Он ответил: «Вы знаете, я, к счастью, не встречался. Боюсь этой встречи. А мужики наши встречались». Им тоже больно было: там они воевали за одну сторону, а здесь они друг в друга стреляют.
Мы с ними пили чай, ели, консервы им носили. К нам они относились со снисхождением. Все изменилось, когда к власти пришел Хаттаб (террорист и один из руководителей вооруженных формирований самопровозглашенной Ичкерии, убит в 2002 году — «Газета.Ru»), зверь.
Еще мы заходили в деревни, ночевали у местных. Чеченские матери нас принимали, кормили. Они ведь тоже потеряли своих сыновей. Кровь у всех одного цвета, слезы матерей одного вкуса. Что чеченская мать ревет, что наша.
Один раз проснулась с дурным предчувствием. Приснилось, что муж за покойником побежал. Сразу поехала звонить своим. Оказалось, родные меня искали. Связалась с дочерью, она говорит: «Папа умер». Я ответила: «Без меня не хороните, я прилечу». И вот на «Северном» наше руководство договорились с чеченцами, они меня на своем самолете отвезли до Самары, а оттуда я уже сама. Когда я прилетела домой, выяснилось, что наш папа постоянно плакал — и это спровоцировало кровоизлияние в мозг. Я похоронила мужа. А через 40 дней уехала обратно в Чечню.
Уже спустя годы дочь рассказала, как на меня реагировали наши местные, соседи. Так, один знакомый однажды заявил моей дочери: «А что, у мамы-то твоей крыша поехала?». А дочка ему лихо ответила: «У нашей мамы крыша крепче, чем у вас всех вместе взятых. Если бы она не поехала за сыном, это была бы не наша мама». Вот так.
И все-таки я его нашла. Почти через пять лет, но нашла зацепку о Вовочке. Мне удалось отыскать солдата, с которым мой сын ехал по туманной улочке.
Военные билеты парней были в Самаре, и я нашла имена тех, кто был с моим сыном. На тот момент мне уже удалось выяснить, что БМП, в которой находился Вова, загорелась. Узнала, что ребята забежали в дом к местным жителям. На этом след на время оборвался.
Текст книги «Ребёнок от чужого мужа (СИ)»
Автор книги: Дина Исаева
Современные любовные романы
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
Глава 24
Сергей глушит двигатель у подъезда и выжидающе смотрит. Темным таким, пронзительным взглядом. Всю дорогу мы ехали молча. Не было сил говорить и обсуждать сложившуюся ситуацию. Мне просто хотелось побыть одной, потому что внутри так пусто, словно выжгли всё дотла.
– Спасибо, что подвёз, – дёргаю за ручку двери и ощущаю, как он берёт меня за локоть, пытаясь остановить.
– Серёж, не сейчас. Оставь меня.
Он послабляет хватку и делает как я прошу.
– Позвони, если что-нибудь будет нужно.
– Не беспокойся. Я в норме.
Слова здесь лишнее. Да и о чем мне разговаривать с моим бывшим мужчиной? Разве я смогу перетирать с ним ту грязь, через которую прошла? Нет, нет и ещё раз нет. Хочется подняться в квартиру, закрыться на все замки и забиться где-нибудь в угол, чтобы никто из мужчин меня больше не трогал. К счастью, Сергей понятливый и больше не предпринимает попыток со мной заговорить. Только смотрит мне в спину долго-долго. Наверное, с жалостью. Во всяком случает, лопатки жжёт от его взгляда, но, как только я захожу в подъезд, всё заканчивается.
Я поднимаюсь пешком на свой этаж, чтобы до встречи с дочерью прийти в себя. Ей нужна улыбчивая и жизнерадостная мама, а я обязательно дам волю настоящим эмоциям, но не сейчас, позже. Буду выть под душем, чтобы никто не услышал и не догадался как на самом деле я себя чувствую.
На лестничной площадке замечаю знакомый силуэт. Вздрагиваю и мотаю головой в надежде, что это видение, не по-настоящему, но образ мужа никуда не исчезает. Он стоит передо мной в своей любимой чёрной куртке и задумчиво выдыхает едкий дым в окно. Чем я так сильно нагрешила перед всевышним? Я ещё не успела оправиться от одного мужчины как тут же на голову свалился другой.
– Это твой новый хахаль? – спрашивает, не удосужившись поздороваться.
– И тебе привет, Игорь.
– По рукам пошла, Катя? – не унимается он.
– Это не мой новый хахаль. И нет, не пошла по рукам.
Я останавливаюсь напротив него и неприятно морщусь. От Игоря разит сильным перегаром. Наверняка в Москве он весело проводил время все эти дни, но меня это мало волнует.
– Зачем ты пришёл сюда? Документы на развод я почти приготовила, совместно нажитого имущества у нас нет, на недвижимость твою я не претендую. Не волнуйся, я исчезну из твоей жизни совсем незаметно.
– Что ты несёшь? – злится Игорь. – Собирай свои шмотки и поедем домой. Повыкобенивалась и хватит.
– Что хватит? Я не понимаю тебя.
– Ну ты же за этим уехала? Чтобы я на коленях к тебе приполз? Чтобы умолял вернуться?
Я хмыкаю и качаю головой.
– Я приполз. Хочу, чтобы ты вернулась, Катя.
В ушах начинает отчётливо звенеть. Кажется, что ещё чуть-чуть и я упаду в обморок. Мне нужно домой, к моей дочери, а не вот это вот всё…
– Извини, Игорь, но я не за этим уходила от тебя.
Резко развернувшись, направляюсь к двери. Дрожащими пальцами достаю из кармана ключи, пытаюсь вставить их в замочную скважину. Связка падает, а я истерично смеюсь, поднимаю их и вновь пытаюсь… Наконец дверь поддается и открывается. Игорь что-то выкрикивает мне в спину, но я даже не пытаюсь его услышать.
– Мама приехала! – Машка радостно выбегает из своей комнаты и обвивает мою шею руками.
Я не выдерживаю. Срываюсь. Плачу и обнимаю её в ответ.
– Всё хорошо, моя ласточка. Я просто очень сильно по тебе соскучилась!
Няня жалуется, что Игорь напугал их ранее. Он настойчиво стучал в двери и требовал ему открыть, но Валентина Петровна даже не подумала. Пригрозила, что вызовет полицию и он успокоился. Я благодарю её и направляюсь на кухню, чтобы разогреть ужин. Маша вертится вокруг меня и показывает рисунки, а я рядом с ней наконец абстрагируюсь от проблем.
Телефонный звонок заставляет меня насторожиться. На дисплее светится номер Наташи, поэтому я, недолго думая, снимаю трубку.
– Катюш, привет! Занята?
– У меня к тебе предложение есть. Выслушаешь?
Глава 25
– Что за предложение? – настороженно спрашиваю я, на секунду даже забывая о том, что бывший пьяный муж пытался вломиться в мою квартиру.
– Давай не по телефону, Кать, – уклончиво отвечает Наташа. – Ты свободна через полчаса? Можем встретиться в кофейне рядом с твоим домом. Плачу я.
И пусть мне еще долго придется экономить, такое предложение вызывает во мне протест.
– Не надо, Наташ. Я сама в состоянии за себя заплатить. А мы не можем встретиться завтра? Сегодня я немного устала.
– Завтра у меня куча дел, Кать. Ну давай. Предложение точно будет тебе интересным.
В конце концов я соглашаюсь и, повесив трубку, смотрю на Машку, выглядывающую из-за дверного косяка гостиной. Няня сейчас уйдет, а значит мне придется взять ее с собой. Я даже немного злюсь на Наташу, за то, что навела такой таинственности. День и без того выдался архисложным, и все чего мне хочется – это обнять дочь и уснуть. Господи, надеюсь Игорь уехал? Только с ним мне проблем не хватало. Все одно к одному.
– Хочешь пойти со мной в кафе? – спрашиваю я Машку, после того как мы провожаем Валентину Петровну. – Там будет тетя Наташа, и я куплю тебе твой любимый эклер.
Глаза дочки загораются, и она мгновенно бежит к шкафу, выбирать достойный наряд.
– Надену вот это, – она демонстрирует мне розовый комбинезон с зайчиком.
Глядя на ее улыбающееся личико, я и сама невольно улыбаюсь. Что бы я без нее делала? Наверное, с ума бы сошла.
Когда мы заходим в кофейню, Наташа уже сидит за дальним столом. Заметив нас, она встает, машет рукой мне и улыбается Маше.
– А я как знала тебе игрушку принесла, – она достает из сумки упакованную Барби и протягивает ее дочке
Маша начинает крутить головой, ища мои глаза. Знает, что кукла дорогая и хочет выяснить, не буду ли я против такого подарка. Разве могу я запретить ей его брать? Столько восторженного ожидания в ее взгляде.
– Бери, Машуль. Тетя Наташа ведь от всей души.
Машка радостно прижимает куклу к себе и пытается вскарабкаться на стул. Я ей помогаю и занимаю соседнее кресло. Наташа выглядит немного взволнованной, но не перестает улыбаться.
– Как дела, Кать? – она услужливо подсовывает мне меню и смотрит в глаза.
– Все нормально, – осторожно произношу я, начиная опасаться, что Наташа каким-то образом узнала обо всем ужасах, которые со мной произошли.
– У нас в последнее время общение вышло каким-то натянутым, – подруга мнется, явно нервничая. – Не знаю, как так вышло. Мне хотелось как-то все сгладить.
Я чувствую облегчение. Я и сама переживала из-за того, что наша дружба вдруг превратилась в сплошное недопонимание.
– Такое бывает. Мы много времени провели порознь и изменились. Нам по сути нужно узнавать друг друга заново.
– Да-да, – подхватывает Наташа. – Я вообще не представляю, как ты со всем справляешься… Работа, дочь. Я имею в виду, тяжело растить ребенка без отца.
Я замираю. К чему она ведет? Господи, надеюсь, она не имеет в виду Сергея?
– Бывает непросто, – машинально произношу я, глядя на Машку, увлеченно распаковывающую свою новую Барби.
– Кать, поэтому я решила тебе помочь, – тон Наташи становится вкрадчивым. – Ты мне скажи, тебя у Глеба все устраивает?
При звуке его имени я непроизвольно дергаюсь. Знаю, что так будет происходить еще очень долго.
– Нет, не устраивает, – тихо говорю я. – На самом деле, я уволилась.
– Вот как? – брови Наташи удивленно взмывают вверх, но уже через секунд ее взгляд снова проясняется. – Тогда мое предложение тем более тебя заинтересует!
Я ровным счетом ничего не понимаю, но все равно киваю.
– В общем, недавно мне звонила моя дальняя родственница, которая по совпадению переехала в тот же город, из которого уехала ты, и сказала, что ищет толкового инженера на производство. Это ведь твоя специальность, да? Инженер? Зарплата – космос! С жильем тоже пообещали помочь. Что скажешь?
Я смотрю на нее в растерянности. Наташа нашла для меня вакансию инженера в другом городе? Предлагает туда переехать?
– Я… не знаю. Ты если честно застала меня врасплох.
– Так ты обмозгуй все хорошо, Кать! Такие шансы не часто даются. Это конечно не Москва, но… Нет, ты только не подумай, что я пытаюсь от тебя избавиться, – с жаром добавляет она. – Деньги я тебе на билеты дам. Такую возможность грех упускать.
Я смотрю в лицо подруги и чувствую полное опустошение. Потому что вижу, что она лжет. Наташа по какой-то причине действительно мечтает от меня избавиться.
– К тебе Игорь приходил, Наташ? – спрашиваю я в лоб.
Улыбка моментально исчезает с ее лица.
– Что? – переспрашивает она, явно фальшивя.
– Я не хочу с ним жить, понимаешь? Не пытайся раз за разом нас столкнуть. Я приняла решение развестись.
– Ты о чем вообще? – Наташа делает обиженное лицо и даже отодвигает чашку с кофе, которую ей принесли. – Что за обвинения? Я тебе помочь хочу. На себя посмотри. Загнанная, измученная. Тяжело в столице выживать, я ведь прекрасно понимаю. Я вчера полночи думала. Ну сколько ты на съемной квартире проживешь? Ты ведь уже не студентка, Кать. У тебя маленькая дочка. Надо о будущем думать.
Маша, услышав, что ее упомянули, с любопытством смотрит на меня.
– Не учи меня как жить, Наташ, ладно? – тихо говорю я и лезу в карман за деньгами. Мой чай и эклер для Машки еще не принесли, но я отчаянно хочу отсюда уйти. – Я очень благодарна тебе за помощь в самом начале, но дальше я сама. Дочь, идем.
– Я вообще-то как лучше хочу, – раздраженно бросает Наташа, глядя как я подхватываю Машку на руки.
– Спасибо. Но как ты правильно заметила я уже не студентка, и мама мне не нужна. Работу я найду себе сама и из Москвы уезжать не собираюсь.
Глава 26
– Почему вы уволились с предыдущего места работы? У нас нет таких высоких зарплат и медицинской страховки, как на вашем предыдущем месте работы… – кадровик фирмы, в которую я пришла устраиваться смотрит на меня заинтересовано.
– Не в моих принципах смешивать личное и профессиональное. Когда мне поступило неоднозначное предложение, я написала заявление.
– Хорошо, мы вам позвоним.
Это слова я слышу в седьмой раз за последние два дня. Мне очень нужна работа. На самом деле я готова взяться за любую, но это место мне приходится по душе, словно я уже работала в этих стенах. Кадровик провожает меня заинтересованным взглядом, а внутри меня поселяется надежда, что возможно мне и в самом деле перезвонят.
Домой возвращаться не тороплюсь, Маша в садике пробудет еще час, а значит, я могу еще изучить объявления на рынке труда. Захожу в торговый центр и присаживаюсь на лавочке. Отмечаю пару объявлений и звоню по ним. Собеседования мне назначают через два дня, потому что впереди выходные. Я вспоминаю, что обещала Маше провести их вдвоем. В кафе сводить ее я не смогу, но погулять в парке и испечь свою фирменную шарлотку запросто.
Мысли о выходных и нашем совместном времяпровождении немного заряжают меня хорошим настроением. А когда я забираю Машу из садика так и вовсе забываю о том, что весь день угробила на эти собеседования, а все без толку. Если так и дальше пойдет, то мне придется снизить планку, но от мыслей, что придется уехать из Москвы все внутри переворачиваются, и я решаю со следующей недели искать работу еще усерднее.
К моему удивлению ни Игорь, ни Глеб за эти дни не объявляются, но я этому только рада. Да и после нашего разговора с Наташей у меня давно не было такого гадливого чувства на душе. Отчасти я даже рада, что снова осталась один на один с кучей своих проблем, потому что устала сначала верить людям, искать в них все самое светлое и хорошее, а потом собирать свое сердце по кускам. Самое главное, что рядом была здоровая и счастливая Машка. Еще бы работу найти и бы совсем успокоилась.
– Мамочка, почитай сказку, – просит дочь перед сном, а я расплываюсь в счастливой улыбке.
В первые дни после увольнения и всей истории с Глебом на меня накатила сильная апатия, потом поглотило отчаяние, а сейчас я проходила стадию с смирения и осознания, что после черной полосы обязательно будет белая. Главное не опускать рук. У меня все получится, а я найду себе хорошую работу.
Маше я читаю почти час, она беспокойно крутится, но в итоге засыпает. Я прикрываю дверь в ее комнату и смотрю на часы. Время около одиннадцати, а мне спать совершенно не хочется. И внутри зреет какое-то нехорошее предчувствие, будто должно что-то произойти.
Быстро принимаю душ, включаю чайник, чтобы налить себе чаю, как слышу громкий стук в дверь. Прохожу в прихожую и смотрю в глазок, а сердце в груди, будто падает с огромной высоты. Меня бросает в жар и холод одновременно. Потому что на лестничной площадке стоит Сергей.
Что ему понадобилось от меня в такой поздний час? Когда стук повторяется я смотрю в сторону комнаты, где спит Машка. Не хватало чтобы он разбудил дочь…
Пока я думаю, как мне поступить: открывать ему или нет, на кухне начинает вибрировать телефон. А вдруг что-то случилось с Наташей? Сергей бы не пришел ко мне просто так. Значит случилось что-то серьезное, а ему больше не к кому пойти. Думаю над последствиями еще ровно секунду, а затем открываю дверь и натыкаюсь на укоризненный взгляд Сергея. С ним что-то не так – это я сразу замечаю. Волосы слегка взлохмачены, на щеках горит румянец, а еще от него веет алкоголем, хотя он совсем не пьет. Я запахиваю халат посильнее, когда уголки его губ дерзко поднимаются вверх. Он молчит и просто рассматривает меня.
– Что случилось, Сергей? – тихо спрашиваю его, а у самой все переворачивается внутри от этого взгляда.
В его глазах столько всего, что я в панике отступаю назад, когда он начинает двигаться на меня, и входит в квартиру без приглашения, занимая собой чуть ли не все свободное пространство.
– Скажи, Катя, только правду. Маша моя дочь? – спрашивает он, а я вжимаюсь спиной в стену в прихожей, и хвастаюсь рукой за комод, чтобы устоять на ногах.
Как? Как он узнал про Машу?
Глава 27
Первой моей защитной реакцией является ложь. Я открываю рот, чтобы сказать Сергею: «Нет, Маша не твоя. Она моя!», но потом понимаю, что и так слишком завралась.
Сергей подходит ближе, сверлит меня взглядом, уменьшая расстояние между нами до минимума. Я улавливаю аромат его парфюма и запах дорогого алкоголя. Странно, но он не отталкивает меня… Когда Игорь возвращался после работы с перегаром, мне блевать хотелось, особенно когда он распускал свои руки. С Сергеем такого нет. К сожалению.
Он ставит руки по обе стороны от моей головы и презрительно морщит лицо.
– Ответ на вопрос можно считать положительным?
– Откуда ты узнал? – спрашиваю хриплым голосом.
Сергей усмехается, а я опускаю взгляд и смотрю куда угодно, но только не ему в глаза: на ворот его белоснежной рубашки, на смуглую кожу, на дёргающийся кадык.
– Это имеет хоть какое-то значение сейчас? – хмыкает мой некогда любимый мужчина. – Твой муженёк к нам в гости приходил. Сказал, что взял тебя замуж с ребёнком. Благородный рыцарь, мать твою.
– Не кричи, прошу… Маша может проснуться, – я коротко всхлипываю. – Она твоя дочь, Серёж. Твоя.
Он резко ударяет кулаком о стену и несдержанно матерится. Я прикрываю глаза, пытаясь справиться с эмоциями. Что дальше? Дальше что?
– Долго ты скрывать собиралась? – спрашивает меня и отходит на шаг назад. Наверное, боится, что не справится с эмоциями. Я, признаться честно, тоже его боюсь. Не так. Совсем не так я представляла себе этот разговор. – Ты жила несколько недель в моём доме и молчала! Чёрт, я чувствовал какой-то подвох, но ты так убедительно врала!
– Я не собиралась признаваться тебе, Серёж. Никогда. Ты отказался от нас с дочерью, когда настаивал на аборте. Плевать ты хотел на мои чувства, на Машу, на то, что она уже жила, росла и развивалась во мне.
Сергей хмурит брови и часто дышит.
– Ты же знаешь, Кать, как моя мать мучилась с ребёнком-инвалидом? Знаешь? – повышает на меня голос. – Видела, что в свои пятьдесят лет она выглядит старухой, потому что всю жизнь тащит на плечах тяжелый крест – больного и беспомощного ребёнка, которого сделали калекой во время родов. Я насмотрелся на это в детстве. По горло хватило. Жаль было мать и сестру. Тошно было, что ничем не мог помочь. Обидно было, когда отец от нас ушёл, потому что не выдержал этого ада. Зато у меня появился стимул – выучиться и достойно зарабатывать, чтобы нанять сестре сиделку, и чтобы мать немного выдохнула.
Я почти не сдерживаю слёз в этот момент, потому что помню всю его драму. Я была в гостях у его семьи всего два раза: на дне рождении матери и на Рождество. Сергей не слишком любил меня туда приглашать по известной причине. Там почти никогда не звучал смех, не было шумных застолий и праздников, а его мать встречала нас с «пустыми» глазами.
– Ты не дал ей ни одного шанса, Серёж. Ни одного.
– Я записал тебя к генетикам, но ты сказала, что сделала аборт. Какой был смысл говорить тебе об этом?
– Ты… что? – я отвожу взгляд и чувствую, как кружится голова.
– А потом ты просто собрала свои вещи, переехала, сменила номер и исчезла из моей жизни словно тебя никогда в ней и не было, – не слышит меня Сергей. – Я искал тебя, Катя.
Я поднимаю взгляд и встречаюсь с его потемневшими глазами. В лёгких нестерпимо покалывает, становится сложно дышать. В этот момент мне так хочется наплевать на всё и на всех… Хочется прикоснуться к нему, утонуть в его объятиях, но нельзя. Он чужой для меня человек. Чужой муж.
– А потом ты просто женился на моей подруге…
– Пять лет прошло, – усмехается невесело Сергей. – Пять, Катя. Мне хотелось построить семью. Хотелось детей. Хотелось, чтобы меня встречали после работы, любили, ценили. Наташа мне всё это дала.
В левую половину груди словно воткнули нож: сильно жжёт и кровоточит, хотя должно было отболеть за такой огромный промежуток времени.
Он вновь подходит ближе, заставив меня встрепенуться. Касается пальцами моего лица, заставляет поднять голову и посмотреть ему в глаза. У меня спирает дыхание, потому что Сергей близко. Критически близко, ещё немного и наши губы соприкоснуться. Он тяжело дышит и смотрит на меня так, что внутри всё переворачивается. Хотела бы я вернуть время вспять? Да, однозначно, но сейчас… сейчас слишком поздно всё менять.
Его тёплые губы касаются моих, медленно пробуют на вкус. Я упираюсь ладонями в широкую грудь своего бывшего мужчины, но он не отступает. Удерживает ладонью затылок, целует глубже, напористее и сильнее, ласкает и терзает колючей щетиной. Я мычу и пытаюсь увернуться, потому что это неправильно. На эмоциях. Из-за алкоголя.
Громкий крик дочери отрезвляет. Сергей послабляет хватку, напрягается всем телом и отстраняется.
– Мамочка! Мама! – кричит дочь.
Я бегу по коридору по направлению к детской комнате. Сердце выпрыгивает из груди, руки дрожат, а ноги ватные и не слушаются.
– Что моя хорошая? Что случилось? Я здесь!
– Мне приснился страшный сон! – хнычет Маша. – Полежи со мной, пожалуйста.
– Да-да, конечно, – глажу её волосы и успокаиваю. – Я здесь, Машуль. Я здесь.
Маша вновь засыпает спустя пять минут, а я лежу рядом и пошевелиться не могу. Сергей ушёл? Всё ещё здесь? Боже, я вся пропиталась его запахом
Глава 28
Машка засыпает, уткнувшись носом мне в грудь, но даже тогда я все еще продолжаю гладить ее по спине в поисках успокоения. По щекам беззвучно катятся слезы. Из-за всего. Потому что Сергей в конце концов обо всем узнал, из-за нашего поцелуя, от осознания того, сколько лет потеряно, и потому что у него есть Наташа. Слишком много всего разом навалилось.
Выходить из спальни не хочется, потому что это означает вновь встретится с ним, а мое сердце пока еще не готово. Я знаю, что с этого дня все изменится. Теперь когда Сергей в курсе, что Маша его дочь, он не успокоится. В груди все переворачивается от страха. Он может пойти в суд и забрать ее у меня. Сейчас я мать-одиночка без средств к существованию. Та, кто врала ему об аборте и сбежала, на годы разлучив с ребенком. Разве не повод отомстить?
– Ты моя, – тихо шепчу я, касаясь губами пушка на макушке дочери. – Никто тебя не отберет. Я обещаю.
Я осторожно отстраняюсь и, стараясь двигаться бесшумно, встаю. Машка продолжает безмятежно сопеть, зажав пальчики в кулачки. Я поправляю одеяло и на цыпочках выхожу за дверь. Трогаю глаза, проверяя нет ли в них слез, поправляю волосы и, обняв себя руками, иду в гостиную. Она оказывается пустой. На кухне – тоже самое. Сергея нигде нет. Он ушел.
На трясущихся ногах я опускаюсь на кушетку и, закрыв лицо руками, начинаю беззвучно рыдать. Потому что по какой-то причине я ждала, что он все еще будет здесь. Хотела вдохнуть его запах, поймать его взгляд.
Я так устала быть одна, мне так не хватает… Его не хватает. Все эти годы я пряталась от воспоминаний о нем, но они никуда не делись. Столько раз я пыталась себе доказать, что могу жить без него. Ушла, замуж вышла… И я оказывается могу, вот только плохо. Без него все плохо. Я себя уверяла, что мне достаточно быть просто Машкиной мамой, и даже в какой-то момент получилось. Но рядом с ним все иначе. И когда он смотрит так как смотрел сегодня, мир меняется. Жить хочется по-другому, дышать полной грудью. И внутри все как раньше трепещет и кипит. А он просто взял и ушел.
Я засыпаю прямо там, на кушетке, подложив под голову ладони. Просыпаюсь под утро с глазами, опухшими от слез. Мне снилось прошлое. Как я и Сергей гуляем с двухлетней Машкой. На нас с ней одинаковые платья ее любимого розового цвета. Во сне мы втроем много смеялись.
Убедившись, что дочка еще спит, я иду умываться. Голова трещит от панических мыслей. Что будет теперь, когда Сергей обо всем узнал? Как к этому отнесется Наташа? И что я скажу Машке? Что мне со всем этим делать? Бежать? Я устала бегать.
Дочка просыпается через час. Мы вместе идем в ванную, где я по второму разу чищу с ней зубы за компанию. Заплетаю косички, слушая ее веселую болтовню, и изо всех сил стараюсь держаться. Если против меня пойдет Сергей, это будет конец. Мне некому помочь. И денег на хорошего юриста нет.
– Мам, а чем мы будем завтракать? – интересуется дочка, карабкаясь на стул.
– Блинчики. С вареньем.
Ингредиенты для блинов у меня есть, и я начинаю готовить. Размешиваю муку, а у самой перед глазами стоит лицо Сергея: нахмуренные брови и расширенные зрачки. «Машка моя дочь?» Твоя, Сережа, твоя.
Я выкладываю блинчики на тарелку и смотрю, как Маша подцепляет загорелый кружок пальчиками, старательно дует на него и погружает в рот. Вся перепачкалась в варенье, смешная такая. Так похожа на него.
Резкий звонок в дверь спускает меня на землю. Внутри поднимается дрожь. Кто это? Игорь? Полиция? Кому что-то понадобилось от нас в такую рань?
– Сиди, – я через силу улыбаюсь Машке и иду в прихожую.
Если это бывший муж – я не открою дверь. А если это полиция пришла ее у меня забрать, я не отдам. Прислоняюсь к глазку и застываю. Сердце стучит как поезд по рельсам. На пороге стоит Сергей. Смотрит прямо на меня, будто правда может увидеть.
Выждав секунду, я поворачиваю замок. Сергей выглядит осунувшимся, будто совсем не спал, но одежда на нем свежая и алкоголем от него больше не пахнет. Опускаю взгляд вниз. В руках он держит огромную розовую коробку. В ней кукла. Машка давно на нее смотрела, но она стоила столько, сколько я позволить себе заплатить не могла.
– Привет, Кать, – говорит Сергей, глядя мне в глаза. – Войти дашь?
Не в силах вымолвить ни слова, я отступаю назад. В груди шумит, и в горле пересохло.
– Вчера поговорить нормально не получилось, – продолжает он, закрывая за собой дверь. Смотрит вглубь коридора, будто ищет кого-то. – Маша дома?
Я снова киваю. Меня штормит.
– Блины пожарила, – шепчу я. – Как раз сели.
– Пригласи меня на чай, Кать, – твердо произносит он. – Ты ведь знаешь, что теперь я никуда не уйду.