рассказ о жизни вагантов
Ваганты — средневековые бродячие поэты, интеллектуалы и развратники
До Шекспира, Гете и Шелли жили ваганты — средневековые поэты, вышедшие из стен церкви и воспевавшие вино и распутство. Эти образованные мужи, учившие Священное Писание, любили бродяжничать больше, чем сидеть в келье, предпочитали хмель книгам, а женщин находили куда привлекательнее скучных псалмов. Их ненавидела церковь, им угрожали рыцари, а они знай да распевай свои похабные песни назло всем врагам. Их памфлеты полны житейской мудрости, которая не растеряла проницательной иронии и по сей день. Мы расскажем о священнослужителях, ставших лучшими менестрелями в Темные века.
Ваганты — не просто бродяги и пьяницы.
Они — бродяги и пьяницы с высшим образованием
Религиозное мировоззрение преобладало в то время, но вопреки, а может, и благодаря ему, в Европе зародились первые университеты. В Болонью и Париж, где они были основаны, съезжались молодые люди, желавшие изучать науку. Кроме теологии, юриспруденции и медицины, выбор был небольшой, а те, кто останавливался на предложенных вариантах, обязательно учили латынь, которая позже стала международным языком всех студентов. Над ней же корпели и монахи, писавшие первые стихи вагантов. Отсюда начальные строки «Ордена»:
«Эй, — раздался светлый зов —
Началось веселье!
Поп, забудь про часослов!
Прочь, монах, из кельи!»
Сам профессор, как школяр,
Выбежал из класса,
Ощутив священный жар
Сладостного часа.
Будет ныне учрежден
Наш союз вагантов
Для людей любых племен,
Званий и талантов.
Все — храбрец ты или трус,
олух или гений —
принимаются в союз
без ограничений.
Клирики быстро смекнули, что в беспрестанном просиживании за столом нет ничего интересного, и сменили унылую тишину храмов на задорный гомон харчевни. Так в своей «Исповеди» известный вагант под псевдонимом «Архипиита» описывает свою молодость:
Что б сидеть мне взаперти?
Что б заняться делом?
Нет! К трактирщикам бегу
Или к виноделам.
Сидя в кресле, на заду
Натирать мозоли?!
О, избавь меня, господь,
От подобной роли!
О том, кем был Архиипита мы знаем исключительно из его стихов, но вот о другом поэте XII века, Вальтере Шатильонском, известно чуть больше. Этот стихоплет учился в Парижском университете, служил у английского короля Генриха II, путешествовал по Италии и вернулся под конец жизни обратно во Францию. Попутно он написал огромный, хоть и историческии недостоверный труд об Александре Македонском и еще ворох похабных стишков, которые позже попали в самый большой сборник произведений вагантов Carmina Burana.
Церковники не переносили их на дух
Естественно, священнослужители осуждали такое поведение подопечных. Они ругали их, стыдили, призывали в свидетели Господа, но все было тщетно. Юноши, никого не слушая, блудили дальше.
Богословы в ответ хмурили брови и выводили из-под пера очередное гневное письмо, вроде этого:
«Нет у тебя ничего: ни поля, ни коня, ни денег, ни пищи. Годы проходят для тебя, не принося урожая. Ты враг, ты дьявол. Ты медлителен и ленив. Холодный суровый ветер треплет тебя. Проходит безрадостно твоя юность. Я обхожу молчанием твои пороки — душевные и телесные. Не дают тебе приюта ни город, ни деревня, ни дупло бука, ни морской берег, ни простор моря. Скиталец, ты бродишь по свету, пятнистый, точно леопард. И колючий ты, словно бесплодный чертополох. Без руля устремляется всюду твоя злая песня… Замкни уста и перестань угождать лестью недостойным. Умолкни с миром! Да не вредит никому твоя лира!».
Самих вагантов такой портрет нисколько не смущал. Они были даже рады подыграть ему, еще больше усилив и без того крамольный образ. В своем «Ордене» они пишут:
Стены ходят ходуном,
Пробки – вон из бочек!
Хорошо запить вином
Лакомый кусочек!
Жизнь на свете хороша,
Коль душа свободна,
А свободная душа Господу угодна.
Не прогневайся, Господь!
Это справедливо,
Чтобы немощную плоть
Укрепляло пиво.
Противостояние вагантов и церкви разгоралось все сильнее, перерастая из яркого костра в бушующий пожар. Обвиняемые во всех смертных грехах поэты не понаслышке знали о разлагающемся институте церкви, а потому пользовались своим положением, чтобы рассказать об этом каждому встречному пройдохе.
Пьянствуя, лакомясь сладкими блюдами,
Стали отцы пресвятые Иудами!
Паства без пастыря бродит во тьме,
Ибо у пастыря блуд на уме!
О, наглецы, на людей непохожие!
Мир обезумел от скверны безбожия и,
Надругаясь над святостью месс,
В душах безбожных беснуется бес!
Так преступленье вершится великое!
Папство глумится над вышним владыкою!
Лжепроповедников злые уста
Дважды и трижды распяли Христа!
Что им Господь? Что Святая им Троица?
Лишь бы схитрить да получше устроиться,
Все христианство погрязло в грехах
Из-за того, что творится в верхах.
При этом непонятно, то ли они не замечали собственных пороков, то ли считали, что коль сами опустились так низко, то имеют право стыдить остальных. Священники настолько невзлюбили эти стихи, что даже созывали синоды, на которых непрестанно обсуждали, как прекратить грубые насмешки над собой. Дошло до того, что в некоторых городах вагантов объявили вне закона, естественно, не без помощи церкви.
Ваганты терпеть не могли рыцарей, а рыцари — вагантов
Священники были не единственными противниками поэтов. Особенно рьяно студенты противопоставляли себя рыцарям — неотесанным мужланам, выпячивающим свои блестящие доспехи напоказ. Рыцари, как правило, имели немалое состояние и ухаживали за девицами звонкой монетой — тем, что бродячие музыканты себе позволить не могли. Зато они умели так ловко высмеять соперников, что у девушек, слушавших их песни, не возникало сомнений в том, чьи подвиги в постели значительнее.
Меж подружками и впрямь
Спор возник горячий.
Озадачили себя
Девушки задачей:
Кто искуснее в любви,
Награжден удачей —
Рыцарь, воин удалой,
Иль школяр бродячий?
Да, нелегкий задают
Девушки вопросец
(он пожалуй бы смутил и порфироносиц), —
Две морщинки пролегли
Возле переносиц;
Кто желаннее: студент
Или крестоносец?
Проку я не вижу в том,
Что твой рыцарь тощий
Удивительно похож
На живые мощи.
В изможденных телесах
Нет любовной мощи.
Так что глупо с ним ходить
Вглубь зеленой рощи.
Они были развратниками и романтиками одновременно
Ваганты на обложке кантаты немецкого композитора Карла Орфа
Однако к любви менестрели относились легкомысленно. Для них не существовало формулы «они жили долго и счастливо», более того, поэты не понимали, зачем обременять себя долговременными обязательствами, когда жить стоит здесь и сейчас. В их стихотворениях не раз проскакивает задорная, но пошлая нотка, призывающая всех девушек отдаваться им без разбору. Вот характерное произведение, описывающее девушек, под названием «Добродетельная пастушка»:
На заре пастушка шла
Берегом, вдоль речки.
Птицы пели. Жизнь цвела.
Блеяли овечки.
Паствой резвою своей
Правила пастушка,
И покорно шли за ней
Козлик да телушка.
Вдруг навстречу ей — школяр,
Юный оборванец.
У пастушки, как пожар,
На лице румянец.
Платье девушка сняла,
К школяру прижалась.
Птицы пели. Жизнь цвела.
Стадо разбежалось.
При этом ваганты не забывали укорять легкодоступных девушек в ветрености и беспутстве — качествах, которые, по их мнению, никак не вязались с образом приличной барышни. Через уста Вакх, бога виноделия и плодородия, они осуждали дух времени, который превратил приличных дам в «грязных шлюх»:
И тут же в «Наставлении поэту, отправляющемуся к потаскухам» давали друзьям советы, как вести себя с такими девушками:
Поэт, лаская потаскуху,
Учти: у Фрины сердце глухо.
Она тебе отдаст свой жар
Лишь за солидный гонорар.
Когда ж на стол монету бросишь,
Получишь все, о чем ты просишь.
Но вскоре тварь поднимет крик,
Что ты, мол, чересчур велик,
А заплатил постыдно мало,
И вообще она устала…
Музыки вагантов не сохранилось, но именно так ее представляет себе ансамбль Oni Wytars & Ensemble Unicorn в произведении «Кабацкое житье».
Сравнивали ли себя ваганты с другими поэтами средневековья, таким как шпильманы и миннезингеры, — неизвестно, но многие историки подчеркивают эту разницу, так как только ваганты из всей братии бродячих артистов имели высшее образование и сочиняли больше для развлечения, чем для заработка. Несмотря на противоречивый характер их движения, оно оставило немалый след в истории и выстроилось мостом между античной высокой поэзией и полными драматизма трагедиями Шекспира.
Рассказ о жизни вагантов
Как убийственно скучны
их стихи-обеты,
их молитвы, что огнем
чувства не согреты. *
они выбрали разговор с Богом, взывали к нему, сообщая свои нужды
Сидя в кресле, на заду
натирать мозоли?!
О, избавь меня, господь,
от подобной роли *
Причем делали это так, как будто он мог на них обидеться, то есть был живым и чувствующим существом (возможно даже человеком):
Жизнь на свете хороша,
коль душа свободна,
а свободная душа господу угодна.
Не прогневайся, господь! *
Текстовое поле
Как я уже говорила, ваганты были бродягами, и на «подвиг» бродяжничества их толкали самые разные вещи, а не только поиск достойных учителей, как считают исследователи. Да, ваганты были бродячими студентами или, как их называли тогда, школярами. Нам теперешним тяжело себе представить, как можно беребираться из города в город в поисках учителей, ведь мы знаем только такую систему высших учебных заведений, когда ты являешься студентом только одного из них. Но в те времена все было проще и сложнее одновременно. Все дело в том, что в те времена университеты еще не приобрели ту форму и структуру, с которой мы знакомы сейчас, это был период становления, когда из отдельных школ и системы частных преподавателей вырастала единая мощь университета. Каждый из университетов (а скорее даже город) славился одним или несколькими факультетами, так в Париже был богословский факультет, в Салерно медицинский. Студенты, которые хотели получить образование в разных сферах были вынуждены передвигаться от одного университета к другому.
Все вы слыхали, наверно,
про знаменитый Салерно.
С давних времен и поныне
учатся там медицине
у величайших ученых,
чтоб исцелять обреченных.
«Как бы мне, господи боже,
медиком сделаться тоже?»
И приступил я к ученью,
новому рад увлеченью. *
В знаменитом «Прощании со Швабией» такой вот студент-бродяга как раз уезжает учится, причем уезжает не просто из дому, а из своего университета, то есть просто меняет место обучения. Об этом нам говорят эти строки:
Вспоминайте иногда
вашего студента.
Много зим и много лет
прожили мы вместе,
сохранив святой обет
верности и чести. *
Именно про своих друзей-студентов он мог сказать такие слова, а не про родственников. Дальше он рассказывает о печальной судьбе студента:
если на чужбине
я случайно не помру
от своей латыни,
если не сведут с ума
римляне и греки,
сочинившие тома
для библиотеки,
если те профессора,
что студентов учат,
горемыку школяра
насмерть не замучат,
если насмерть не упьюсь
на хмельной пирушке,
обязательно вернусь
к вам, друзья, подружки! *
Как мы видим обучение было «тяжелым»: студент боится не пережить пьянки с друзьями. Все это выглядит очень смешно, особенно если учитывать при этом все произведения вагантов, в которых говорится об их разгульной студенческой жизни. Но тем не менее и в этом есть доля истины: в том, что касается преподавателей и экзаменов. Как я уже говорила, обучение продолжалось 10 лет до пролчения степени доктора, экзамен по окончании его длился 12 часов с 6 утра до 6 вечера, сменялось 20 оппонентов, при этом студентту не позволяли ни пить, ни есть. Поэтому этот студент во многом прав называя себя «мучеником науки». Хотелось бы добавить также, что языком обучения была латынь, поэтому студенты могли свободно перемещаться из одного университета в другой. Поэтому фраза:
Во французской стороне,
на чужой планете,
предстоит учиться мне
в университете. *
Скорее говорит о дальности путешествия, чем о том, что обучение было другим и очень странным.
Текстовое поле
В произведении «Орден вагантов» собраны почти все характеристики, которые приписывают себе ваганты. Прежде всего человек, который хочет стать вагантом помимо любви к бродяжничеству, должен быть чист душой и сердцем,
не иметь склонности к стяжанию и богатству.
Кто для ближнего готов
снять с себя рубаху,
восприми наш братский зов,
к нам спеши без страху! *
а свободная душа господу угодна.
Всех искусней в красноречье,
обрати свою к нам речь и
наш рассудок просвети!
Помоги благим советом
цели нам достичь на этом
нами избранном пути. *
Они помогают таким же сирым и обездоленным, всем, кто нуждается в помощи, но на первом месте это конечно же помощь своим братьям вагантам.
Но какая благодать,
не жалея денег,
другу милому отдать
свой последний пфенниг! *
Они во многих своих произведениях взывают к милосердию людей, призывают их быть добрее, ведь только добрый человек может войти в орден вагантов. Они стремятся к тому, чтобы мир был лучше:
все достойны воли,
состраданья и тепла
с целью не напрасной,
а чтоб в мире жизнь была
истинно прекрасной. *
К милосердию аббат
паству призывает,
а его бездомный брат
зябнет, изнывает. *
Песню «Из вагантов» из легендарного альбома Давида Тухманова «По волне моей памяти» многие знают под «народным» названием: «Песенка студента». И это неудивительно: даже сам Тухманов, когда впервые увидел название «Из вагантов» не знал, кто это такие. В одном из интервью он вспоминал, как однажды увидел на книжной полке томик с заглавием «Из вагантов» и заинтересовался содержимым…
Но вернемся к истории. В томике обнаружилась песня вагантов Hospita in Gallia из сборника Carmina Burana в вольном переводе Льва Гинзбурга. Стихотворение – перевод называлось «Прощание со Швабией».
Оно было длиннее, но ту часть, в которой главный герой молится Богу за своих товарищей, Тухманов исключил, так как времена были сами знаете, какие, и тема религии в СССР не поощрялась.
Зато тема прощания студента с родными местами осталась. Кстати, когда Тухманов разыскал оригинал произведения, он был удивлен: перевод оказался весьма вольным и совсем не таким задорным.
Например, опасения юноши, который отправлялся учиться в Париж, были вполне обоснованы.
Курс обучения на богословском факультете Парижского университета в те времена длился десять лет, а в диспуте на выпускном экзамене студенту предстояло противостоять двадцати диспутантам, которые сменялись каждые полчаса.
Все это время студент не отдыхал, не ел и не пил.. То еще испытание!))
Но, с другой стороны, из оригинальных «Вагантов» не получилась бы такая веселая и задорная песня!
Как вы знаете, на пластинке «По волне моей памяти» поет несколько вокалистов. «Песенка студента» досталась Игорю Иванову, с которым Давид Тухманов познакомился в 1975 году.
Именно Игорь исполнял «Песню про сапожника» для небольшой пластинки Тухманова.
Позже Игорь Иванов вспоминал, как композитор пригласил его к себе домой для записи «Из вагантов».
Альбом был окутан тайной. Никто не знал, кто и что будет петь, и как это всё будет выглядеть в итоге.
Когда альбом вышел Давид Тухманов подарил Игорю пластинку. Песня «Из вагантов» оказалась самой яркой и хитовой.
Позже ее, конечно, перепевали, и, думаю, не раз. Самый известный кавер был записан спустя много лет Максимом Леонидовым.
Ваганты
Студенческое стихотворчество. — Тропы. — Голиарды. — Сатирические пьесы. — «Суписты». — Carmina Burana. — Gaudeamus. — «Тунос»
Если уроки танцев или игры в мяч приходилось брать дополнительно, то пению учили в школе, причем основательно. Разумеется, это было церковное пение, но проказливые студенты быстро начали добавлять к гимнам куплеты собственного сочинения. В своих латинских виршах они использовали более естественную просодию (строение стиха), основанную на силовом ударении, освободив, таким образом, латынь от оков греческого ритма. Сначала эти куплеты по-прежнему исполняли на мотив григорианских песнопений[55], но впоследствии, воодушевленные успехом, «авторы-исполнители» стали менять не только слова, но и музыку. Так родился новый стиль, подвижный и едкий. Стихи были короткие, построенные на ассонансах, в них вплетались междометия и звукоподражания; такие произведения называли тропами.
Первые дошедшие до нас тропы относятся к XI веку. Студенты творили на латыни; им было трудно отойти от этого языка, который они слышали с утра до вечера и на котором были вынуждены общаться даже между собой, потому что иначе с трудом понимали бы друг друга: Европа являла собой лоскутное одеяло из королевств, княжеств, маркграфств, национальных областей, жители которых говорили на своих диалектах. Впрочем, окситанский язык, имевший распространение на юге Франции, был тогда более упорядоченным, чем северофранцузский лангдойль, поэтому одни из первых тропов были написаны на нем.
Гуго Орлеанский (около 1093–1160), писавший на латыни, был одним из самых известных поэтов своего времени, ему даже приписывали произведения других авторов. Поучившись в Орлеане, он стал учителем грамматики и бродил из города в город — Ле-Ман, Тур, Реймс, Бове, Санс, Париж, — предаваясь игре, пьянству и сочиняя острые сатиры. Сам себя он называл «архипоэтом».
Ему на смену пришел Филипп Готье из Шатильона (1135–1201), известный также как Готье из Роншена или Готье из Лилля: уже по прозвищам видно, что и он немало побродил по свету. На латыни он именовался Филиппус Галтерус, а в Англии был известен как Уолтер де Шатильон. Сочиненная им «Александрида» — длинная героическая поэма по мотивам исторических трудов Квинта Курция — была написана гекзаметром и посвящена архиепископу Реймса. Правда, в ней упоминаются события, связанные со Страстями Христовыми, словно они происходили в эпоху Александра Великого. Позднее Якоб ван Маарлант[56] перевел эту поэму на голландский язык, а Ульрих фон Эшенбах — на немецкий в 1285 году.
Одним из первых произведений испанской литературы считается поэма неизвестного автора[57] «Причина любви и спор между водой и вином, или Апрельская сиеста», относящаяся к началу XIII века. Главный герой, от лица которого ведется рассказ, — любвеобильный студент, побывавший в Германии, Франции и довольно долго живший в Ломбардии. Он влюбляется в девушку и пробуждает в ней ответное чувство — сначала заочно, посредством писем, из которых она понимает, что «он школяр, а не рыцарь, хорошо слагает стихи, читает и поет». В конце поэмы студенту является голубка, которая проливает воду из одного стакана в вино, налитое в другой, чем вызывает спор между двумя жидкостями. Казалось бы, какая связь между двумя этими частями? Самая прямая: спор между водой и вином — это спор между клириками (студентами) и рыцарями (военными), в том числе и за любовь прекрасных дам.
Песни, которые распевали школяры, быстро приняли фривольный, а порой и сатирический характер. Их авторы объединялись в ватаги бродячих учителей, «вечных студентов» и попов-расстриг — вагантов (от лат. clerici vagantes — странствующие клирики), и никакими распоряжениями епископов нельзя было заставить их замолчать.
К середине XV века мир школяров состоял из «стрижей» (студентов, не связанных ничем, кроме обязательств по отношению к учителю, а следовательно, совершенно безнадзорных); пансионеров, платящих за «педагогики» (когда учитель содержал на полном пансионе учеников, доверенных ему родителями); студентов, живших в коллегиях. Различные беспорядки, связанные с войнами, эпидемиями и прочими бедствиями, вынудили множество школяров забросить учебу, жить мелким воровством и бродяжничать. Эти ватаги, как писал один испанский автор начала XVII века, были «сборищем бродяг, радостью девиц, грозой трактирщиков, бичом хозяек и проклятием отцов». Но в конце Средневековья студенты уже не могли быть слишком вольными, им полагалось состоять в общине, прикрепиться к какой-либо коллегии, соблюдать дисциплину. С бродячими студентами обращались сурово, как с нищими.
Если клирик был уличен в бродяжничестве, ему обривали голову, чтобы уничтожить следы тонзуры, и лишали всех привилегий. Однако студенты из мирян, бросившие университет, таким унизительным мерам не подвергались. Но из городов их гнали, поэтому шумные компании бродили по полям и лесам, совершая набеги на поселки во Франции, Англии, Италии и Германии, где Лютер клеймил их за грубость и невежество. Непокорные, неукротимые, невоздержанные на язык и не признающие никаких моральных запретов, они становились бродячими певцами и комедиантами.
Валлийский историк и церковный писатель Геральд Камбрийский (около 1146 — около 1223) цитирует в своем «Церковном зерцале» («Speculum ecclesiae») светские пьесы, написанные латинскими стихами, приписывая их авторство некоему епископу Голиасу. «Этот Голиас, столь знаменитый в наши дни, был паразитом; лучше бы он звался Гулиас, поскольку был обжорой[58] и распутником», — утверждает автор. Последователей Голиаса, исполнявших его песни и пьесы, называли голиардами.
Однако в церковных документах XII–XIII веков не упоминается ни о каком епископе Голиасе, да и само это имя — лишь средневековый вариант библейского Голиафа. При этом пьесы, приписываемые «ученикам Голиаса» или ему самому, выдержаны в едином стиле и имеют общие черты; песни же были явно написаны человеком ученым, причем получившим образование в Париже. И те и другие направлены против Святого престола и Церкви и носят антипапистский характер. Между тем в начале XII века Парижский университет стал местом ожесточенных споров между Пьером Абеляром и святым Бернардом, «человеком папы». Последний сообщал о своем противнике в одном из писем папе Иннокентию II: «Вот выступает новый Голиаф со своим оруженосцем Арно из Брешии». Мы уже знаем, что Абеляр обладал талантом композитора и «автора слов» (его любовные песни, посвященные Элоизе, утрачены, но некоторые написанные им гимны сохранились до наших дней). Впоследствии память об Абеляре стерлась, зато слово «голиард» осталось, и голиардам придумали наставника — некоего «епископа Голиаса». Вот только его «духовные сыновья» были уже не дерзкими фрондерами, посягнувшими на авторитет папы, а просто бродягами, шутами, зарабатывавшими на кусок хлеба тем, что развлекали посетителей кабаков сальными историями, незаконно совершали церковные обряды или обучали желающих грамоте. Впрочем, в 1229 году голиарды принимали активное участие в волнениях, вспыхнувших в Парижском университете из-за происков ректора собора Парижской Богоматери и папского легата.
Голиарды пародировали церковные ритуалы, сводя их к какому-то шутовству. Например, в Сен-Реми они как-то отправились к мессе друг за другом, причем каждый волочил по земле селедку на веревочке, и нужно было наступить на селедку впереди идущего, не позволив при этом наступить на свою собственную. «Священники и клирики… пляшут на клиросе, нарядившись женщинами… и распевают непотребные песни, — говорится в одном донесении, составленном Парижским университетом. — Они едят кровяную колбасу прямо в алтаре, во время мессы. Играют в кости на алтаре. Кадят вонючим дымом от подошв старых башмаков. Бегают и скачут по всей церкви, не краснея от стыда. Наконец, возят по городу старые повозки и тележки-балаганы и вызывают взрывы хохота своих приспешников и прохожих на нечестивых представлениях, полных бесстыдных жестов и грубых, богопротивных слов».
Для своих светских сатирических пьес голиарды выбирали религиозные сюжеты, перевирая тексты католической литургии. Термины схоластической философии также часто использовались в их стихах — то ли из желания высмеять ее, то ли потому, что эти слова уже навязли в зубах и от них не так-то легко было отделаться.
В 1227 году Трирский собор наложил запрет на участие голиардов в богослужениях, а в 1300-м Кёльнский собор запретил им проповедовать и торговать индульгенциями; кроме того, их полностью лишили привилегий духовенства. К концу XIII века во Франции голиардов практически не осталось, но в Германии они просуществовали до конца XV столетия. Благочестивый немецкий поэт Гуго фон Тримберг (1240–1313) особую главу своей дидактической и бытописательной поэмы «Гонщик» («Der Renner») посвятил «разбойникам» и прочим «вагантам», а в Англии о них неодобрительно отзывался «отец английской поэзии» Джеффри Чосер (1343–1400).
В начале XIV века в Саламанке бедные, но музыкально одаренные студенты образовывали свои «группы» и зарабатывали серенадами себе на похлебку, поэтому их называли «супистами» («sopistas») — от слова «суп» («sopa»). Их инструментами были упоминающиеся в «Книге о доброй любви» Хуана Руиса (около 1283 — около 1350) бандуррия[59], лютня, гитара и тамбурин, а репертуар состоял из народных песен.
В XIII веке в Баварии получило известность «братство» «Benedikt beuern», члены которого сочиняли сатиры против Римской курии и скабрезные песни на латыни, немецком и французском языках, впоследствии (1225–1250) объединенные в сборник «Кармина Бурана» («Carmina Burana»), В общей сложности он состоит из 315 песен: «Carmina ecclesiastica» (религиозные песни), «Carmina moralia et satirica» (песни на темы морали и сатирические), «Carmina amatoria» (любовные песни), «Carmina potoria» (застольные песни), «Ludi» (забавы) и пр. Музыка к ним была записана невмами[60].
По счастью, не все авторы песен, вошедших в этот сборник, остались неизвестными, ведь среди них были выдающиеся люди. Например, Пьер из Блуа (около 1135 — около 1203), изучавший право и богословие в парижской соборной школе и именно в период ученичества создавший несколько текстов на латыни, включенных в «Кармина Бурана». В 1167 году он стал наставником короля Сицилии Вильгельма II Доброго (1166–1189), чье царствование осталось в памяти сицилийцев как «золотой век». Примерно в 1173 году Пьер перебрался в Англию и поступил в секретари к королю Генриху II и канцлеру Томасу Бекету. Около 1182 года он был назначен архидьяконом в Бат, где провел 26 лет, а впоследствии служил вдове Генриха Алиенор (Элеоноре) Аквитанской.
Около восьмидесяти песен, вошедших во все разделы «Кармина Бурана», сочинены французом, оставшимся в истории под именем Филипп Канцлер (1165–1236). Как видно из его прозвища, он был ректором собора Парижской Богоматери и канцлером университета, заведуя религиозной стороной обучения. Первое время он боролся с независимостью магистров и школяров от духовенства, но после университетской забастовки 1229 года принял сторону студентов. Филипп был человек большой учености: эллинист, арабист, философ, он писал стихи на латыни и на французском и сам сочинял к ним музыку.
А в конце того же столетия появилась песня, с некоторыми изменениями дошедшая до наших дней и известная теперь практически каждому. Она была основана на латинской рукописи болонского епископа Страды 1287 года, но пели ее в ритме сарабанды. Со временем эта песня обросла новыми куплетами и к ней, наконец, добавились слова, которые сейчас узнает любой человек, даже не знакомый с латынью: «Gaudeamus Igitur» («Возрадуемся»). Но современную торжественную мелодию на эти слова написал в 1717 году Иоганн Кристиан Грюнхаус.
В рукописном песеннике, составленном между 1723 и 1750 годами и хранящемся в библиотеке Марбурга, содержится вторая по старшинству латинская версия «Гаудеамуса», также сильно отличающаяся от нынешней. Автор же современного варианта известен абсолютно точно: Христиан Вильгельм Киндлебен, немецкий богослов (1748–1785), опубликовавший в 1781 году в Галле сборник «Студенческие песни» («Studentenlieder»), куда вошел и «Гаудеамус», снабженный немецким переводом. Киндлебен сам признался, что значительно переработал исходный латинский текст, однако именно его вариант превратился в настоящий студенческий гимн.
Колесо фортуны. Миниатюра рукописного сборника поэзии голиардов «Кармина Бурана». Начало XIII в.
В XVII веке «супистов» стали называть «тунос». Считается, что это название восходит к прозвищу «король Туниса», которое получал главарь нищих со «Двора чудес» в Париже, красочно описанного Виктором Гюго в «Соборе Парижской Богоматери». В среде испанских и португальских студентов стало особым шиком одеваться по моде «тунос»: куртка в обтяжку поверх белой рубашки с широким воротом, широкие пышные штаны, доходящие до середины икр, чулки и башмаки или сапоги, длинный плащ, украшенный лентами — знаками амурных побед (лента, подаренная девушкой, считалась залогом любви). Но главный признак «туно» — яркая широкая лента «бека» («beca»), которую носят на груди. Ее выдают лишь тому, кого приняли в Общество, на ней вышит герб университета, а ее цвет соответствует факультету.
В отличие от испанцев, португальцы одевались более скромно: черные штаны, куртка, плащ и башмаки, белая рубашка. Только в Альгарве предпочитали синий цвет — в память о Генрихе Мореплавателе.
«Тунос» носили треуголки; за отворот каждой была заложена деревянная ложка: будет чем хлебать суп во время странствий, ведь наследники вагантов просто обязаны путешествовать.
Романтизированный образ такого школяра — перекати-поле — можно увидеть на рисунках художников более поздних эпох, например Гюстава Доре (1832–1883): вот он идет вместе с погонщиками мулов по большой дороге, в черном плаще, дырявом и латаном, но держится молодцевато, виртуозно играет на гитаре и баскском барабане, поет серенады под балконами — пылкий, бедный и голодный. Начиная с XIX века общества «тунос» регулярно проводят свои фестивали в разных странах Европы.
Ныне в вагантах видят некий далекий идеал, архетип средневекового студента. В Италии в 2002 году существовало около восьмидесяти студенческих ассоциаций под именем «Голиардия», похожих по своей структуре на рыцарский орден, хотя вместо владения мечом в них ценится искусство диалектики. Некоторые из членов этого общества впоследствии перебрались в США, основав там в 2010 году первый Голиардический орден.