Проповедь что есть истина

Что есть истина?

Пассия. Евангелие от Иоанна

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

В Евангелии от Иоанна нет описаний страданий Господа в Гефсимании. Хотя незадолго до них, Господь, взволнованный приходом язычников, желающих видеть Его, охвачен переживаниями предстоящей Ему Крестной смерти: «Пришел час прославиться Сыну Человеческому… Душа Моя теперь возмутилась; и что Мне сказать? Отче! избавь Меня от часа сего! Но на сей час Я и пришел» (Ин. 12, 23, 27).

Теперь Его час пришел. Господь принимает его. «Грядый Господь на вольную Страсть», — исповедуем мы на Страстной седмице. «Кого ищете?» — спрашивает их Господь. Ему отвечают: «Иисуса Назорея». Господь говорит им: «Это Я». Мы знаем, какой смысл придает Евангелие этим словам Спасителя. «Это Я», «Аз есмь» — чаще обозначает Божественную Личность и Божественное служение Господа. «Аз есмь, от начала Сущий» (Ин. 8, 25), «Аз есмь путь, и истина, и жизнь» (Ин. 14, 6), «Аз есмь пастырь добрый» (Ин. 10, 11), «Аз есмь лоза истинная» (Ин. 15, 1). Иногда Господь употребляет эти слова в абсолютном значении: «Прежде даже Авраам не бысть, Аз есмь» (Ин. 8, 58). Теми же словами Бог открывает Себя Моисею: «Аз есмь Сущий» (Исх. 3, 14).

Услышав имя Божие, враги Господа отступили назад и пали на землю. В этом предваряющем Страсти Христовы событии Побежденный является Победителем. Это есть знамение Его Воскресения. Господь вольно предает Себя, но Он один идет к Своей смерти. «Оставьте их, пусть идут», — говорит Он о Своих учениках. Он не называет их учениками, чтобы не дать повода обвинить их. Он только показывает на них рукой и заставляет врагов повиноваться Ему. Иисус Христос — Тот, Кто спасает. И это есть также знамение Его.

Однако Петр, исполненный гнева, забыв о всякой осторожности, пытается защитить своего Господа. Он извлек меч и ударил раба первосвященника, и отсек ему правое ухо. Все четыре Евангелия повествуют об этом событии, но только Евангелие от Иоанна сообщает имя того, кто это сделал, — Петр, и только здесь дается имя раба первосвященника — Малх. Вероятно, он был специально послан первосвященником, чтобы следить за исполнением операции по захвату Христа.

Господь обращается к Петру со словом, которое напоминает нам также о Гефсимании, но которое в Евангелии от Иоанна звучит в этот момент: «Вложи меч в ножны; неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?» Господь хочет, чтобы ученики поняли, что всякое сопротивление бесполезно, что Он исполняет волю Отца.

Только в Евангелии от Иоанна упоминается о суде Господа прежним первосвященником и тестем Каиафы Анной. Анна был первосвященником с 6 по 15 годы по Р.Х., один из его сыновей наследовал ему в течение краткого периода (с 15 по 18 годы), затем его сменил Каиафа, пребывавший в этой должности до 37 года. Далее первосвященниками были последовательно четыре сына Анны, а также один из его внуков. Сохранилось множество свидетельств о близких родственных связях многих первосвященнических семей. Они держали в своих руках не только религиозную, но и политическую власть, а также несметные богатства. Ирод Великий очень ревниво относился к влиянию первосвященников — нередко даже он убивал их и членов их семей. Вероятно, Каиафа приказал привести Христа вначале к своему тестю, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение и утвердить его авторитет.

Христа спрашивают о Его учении. С величайшим достоинством Господь отсылает их к достоверным свидетельствам, которые могли бы быть здесь представлены, чтобы состоялся подлинный суд, а не зловещая пародия на него, где все решено заранее. Впечатление, что говоря: «Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда иудеи сходятся» (Ин. 18, 20), Господь обращается к свидетельству истории, ко всем в роде человеческом, кто услышит Его благовестие.

Далее в немногих словах упоминается о суде Каиафы. Евангелие от Иоанна не сообщает о собрании синедриона, но дает подробное описание суда Пилата. Перед нами — страшная парадоксальность этой ситуации. Лицом к лицу встречаются две власти — власть, которую представляет Пилат, то есть римская империя, и власть, которой обладает Христос, пришедший свыше, и без которой Пилат — ничто. Две власти и две справедливости: одна колеблющаяся и, в конце концов, несправедливая — римского прокуратора и другая, державная — Господа, Который читает в умах и сердцах и судит Своего судию: «Более греха на том, кто предал Меня тебе». И, наконец, лицом к лицу встречается истина и ложь. Господь утверждает Себя провозвестником истины, Тем, Кто являет откровение истины. Он Сам — истина, та, которая у Бога.

Вопрос Пилата: «Что есть истина?» исполнен тревоги и смятения. Пилат не настолько глуп. Он убежден в невиновности Христа. Он открыто говорит об этом. Но как убедить в этом орущую толпу и обвинителей из синедриона? Римскому прокуратору не хватает мужества, чтобы идти до конца в свидетельстве об истине. (Заметим, что Господь говорит не о тех, кто обладает истиной, а о тех, кто от истины, ибо истина — благо, превосходящее все и всех). Но иудеи со своей стороны продолжают наступать на Христа с наглой ложью: «Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе». «Если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю».

И ложь побеждает: «Нет у нас царя, кроме кесаря». На самом деле они думают совершенно противоположное, они лелеют одну надежду — что явится среди них вождь, который освободит их от римского ига. Если бы Христос был таким соблазнителем, революционером, зовущим к политическому освобождению Израиля, они никогда не предали бы Его Пилату! Но верхом лицемерия членов синедриона, уже прежде суда, было, когда они отказались войти внутрь дворца Пилата, чтобы быть чистыми перед вкушением пасхального агнца. В то время как Христос, войдя в дом необрезанного, становится для них «нечистым». Так совершающие самое страшное из всех преступлений в истории человечества называют себя неоскверненными.

В течение всего допроса Господь хранит полное спокойствие. Пилат, напротив, охвачен тревогой и нервозностью — трижды выходит он из претория к синедриону и толпе, и трижды возвращается ко Христу, пытаясь проникнуть в тайну Его Личности. Центральная тема диалога, как и в синоптических Евангелиях, — политическая: называл ли Себя Обвиняемый царем? Пилат может осудить Его только в случае если ответ будет положительным. Господь говорит: «Царство Мое не от мира сего». Такое Царство не может соперничать с Римской империей. Пилат удовлетворен. Но обезумевшая толпа понимает все по-своему и требует смерти Господа и освобождения Вараввы.

Пилат подвергает Господа бичеванию — то ли с целью устрашения Его, то ли для того, чтобы вызвать жалость у иудеев. Бичевание, увенчание терновым венцом, одевание в багряницу, глумление воинов — все это в Евангелии от Иоанна происходит во время суда. Вопрос, не является ли Христос царем, — первое обвинение, предъявленное Ему, — завершается представлением шутовского царя с венцом из терний, от которых кровь струится по Его лицу. И красное одеяние Христа — знамение Его победы.

«Се, человек», — говорит Пилат. Евангелие от Иоанна — раскрытие тайны Воплощения. С ужасающей правдивостью свидетельствует оно о предельном смирении Бога, ставшего человеком. Но этим скорбным путем Сын Человеческий восходит к славе.

Однако первосвященники не знают жалости: «Распни, распни Его!» И поскольку обвинения в посягательстве Христа на царство оказывается недостаточным, чтобы поколебать прокуратора, они бросают свое собственное обвинение — единственное слово правды, которое звучит здесь из их уст: «Мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим». На этот раз Пилат по-настоящему встревожен. Он испытывает род религиозного страха. Он спрашивает Христа: «Откуда Ты?» «Но Иисус не дал ему ответа». С этого времени Пилат искал отпустить Его. Он предпринимает еще одну попытку. Он выводит Христа перед народом на каменный помост и, сев на судилище, на месте, называемом Лифостротон, а по-еврейски Гаввафа, говорит иудеям: «Се, Царь ваш!» В ответ ему раздаются только злобные крики и угрозы обратиться с жалобой к кесарю, и Пилат в бессилии уступает, боясь доноса в Рим.

«Тогда была пятница перед Пасхою, и час шестый». Нам дается точное указание времени. Иудейская Пасха начинается в вечер Крестной смерти Христа (счет дней велся от захода солнца). После шести часов, то есть после полудня, Господь восходит на Голгофу. Он испустил дух на Кресте в час, когда пасхальный агнец был принесен в жертву в Храме. Он — Агнец новой Пасхи, закланный за спасение всех.

Одежды казненного, согласно закону, могли быть разделены между палачами. Их было четверо. И они разделили одежды Господа на четыре части, каждому воину по части. «Хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху». Евангелие от Иоанна упоминает об этом, потому что ношение нешвенного хитона было отличием первосвященника за богослужением ветхозаветного праздника, прообразующего оставление грехов всего народа. Кроме Послания к Евреям, это — единственное место Нового Завета, где так ясно обозначено превечное первосвященническое служение Господа.

Прежде исхода Господь обращается к Своей Матери. «Жено! Се, сын Твой!» — говорит Он, указывая на ученика, которого Он любил. Как в Кане Галилейской, Господь говорит Своей Матери: «Жено!» «Потом говорит ученику: се, Матерь твоя!» Господь вверяет Свою Матерь Иоанну. Его взор устремлен дальше — к Его Церкви. Он говорит Своей Матери: «Жено» как в Кане Галилейской, потому что призывает Ее к служению, превосходящему Ее человеческое материнство — то, что уже было явлено в Кане Галилейской.

Святой апостол Иоанн Богослов — единственный из учеников, кто был верен Господу до конца. Он — тот, кто Верный, он — Церковь. Божией Матери вверяется бескрайнее духовное Материнство. Вот почему Господь начинает Свое служение с участием Своей Матери. И в конце пути, в Сыновней скорби Он передает Ее возлюбленному ученику. Чтобы каждый из нас мог обращаться к Ней как к Своей Матери.

Источник

Вопрос Пилата

Одна из главных тем богословия – вопрос Пилата, заданный Христу: «что есть истина?» ( Ин. 18, 38 ).

Господь ничего не ответил. Он молчал. Почему Он не ответил на вопрос Пилата?

Потому, что вопрос был поставлен неверно. В чем ошибка Пилата? В том, что он спросил: что есть истина? – а не Кто есть истина?

Если бы Пилат спросил Христа: Кто есть истина? – то, конечно, получил бы ответ, так же как он получил ответ на вопрос: «Ты Царь Иудейский?» ( Мф. 27:11 ; Мк. 15, 2 )?

Истина – это Кто, а не что.

Истина – это личность, а не предмет.

Бог есть истина. Как абсолютная, не подлежащая сравнению личность, Бог есть истина.

Следовательно, насколько неверен вопрос: «что есть истина?» – настолько же неверен и вопрос: что есть Бог? Ставить вопрос так столь же ошибочно, сколь ошибочно спрашивать: кто есть камень? кто вода? кто воздух? кто земля? кто огонь? Ибо «кто» можно сказать только о личности, а о предмете – «что».

Они путают истину и факт. Но разве истина и факт не одно и то же? Разве факт не истина? Нет. Факты – предметы, и отношения – предметы, они служат только символами истины, образными иероглифами природы. Это могут быть слова, знаки, «печать» или «мимика» истины, ее предчувствие, – но не сама истина. Истина и факт находятся в таком же соотношении, как писатель и перо. Красочное перо вселенной таинственно повествует людям о величественной личности Писателя, Который есть суть и сущность.

Факты изменчивы и преходящи, истина всегда неизменна (насколько прекрасно и точно сербское слово «истина» 40 ). Весь видимый мир изменчив и преходящ согласно и церковному учению, и науке. Как же может быть истиной то, что временно и переменчиво?

Вечен и неизменен только Бог. Следовательно, только Бог – истина. А Бог – личность. Кроме Бога, личностями являются люди и Ангелы. И они, как личности, предназначены для вечности, будучи чадами Бога истинного.

Иисус не хотел ответить на неверно поставленный вопрос Пилата, но другим людям и в иных обстоятельствах Он сказал: «Я есмь. истина» ( Ин. 14, 6 ).

Эти слова совершили переворот в истории человечества, решающий переворот в отношении к Богу, к человеку и природе. Бог – личность, а не предмет. И человек – личность, а не предмет. Потому и о человеке спрашивают «кто?», а не «что?».

Всеобъемлющее значение этого переворота глубоко понял Апостол, восхищенно воскликнувший: «древнее прошло, настало новое» ( 2Кор. 5, 17 ). Иными словами, порабощение человека мраком лжи и тирания твари миновали и пришли свобода и величие личности.

Если кто-нибудь глубоко вдумается в это, то почувствует, как быстро он выходит из тьмы к свету, и поймет, какой коренной переворот совершил Сын Божий в понимании личности и предмета. Поймет, какую небывалую борьбу ведут чада света с сынами тьмы – те, кто возносит личность Бога и человека над бессловесной природой, с теми, кто стремится свергнуть личность и смешать ее со множеством немых предметов и снова дать предметам господство над человеком, снова повторить ложный эксперимент римского язычества. Поймет и Божественное значение современных лозунгов: «Свобода человека!», «Достоинство человека!», «Личность человека превыше всего!», «Свобода народу!», «Ценность личности каждого человека и народа!».

А для того, чтобы знать, необходимо понять, насколько вопрос Пилата был неверным и недостойным ответа Христа.

Пантеисты – последователи учения пантеизм, которое утверждает, что «всё есть Бог», то есть обожествляет Вселенную, природу. По словам А. Шопенгауэра, пантеизм – это прежде всего форма атеизма.

Материалисты – приверженцы воззрения, которое видит основание всех сторон действительности – как материальной, так и душевной и духовной – в материи.

Стоики – последователи школы греческих философов, основанной в III в. до Р. X. Согласно учению стоицизма, мудрец обладает «силой духа» которую составляют четыре добродетели: рассудительность, мужество, воздержание и справедливость. Стоики утверждали, что все потребности человека заслуживают презрения, стремились непоколебимо следовать своим моральным принципам и честно выполнять долг, понимаемый в рамках своей этики (так, человеку, запутавшемуся в хаосе жизненных отношений, предписывалось покончить с собой).

В сербском языке «исто», «исти» значит «тот же», «такой же», «неизменный».– Перев.

Вам может быть интересно:

Поделиться ссылкой на выделенное

Нажмите правой клавишей мыши и выберите «Копировать ссылку»

Источник

Что такое истина в Слове Божьем?

Истина для человека имеет потрясающее значение:

Итак, истина Божья является ЗАЩИТОЙ каждого человека от ЛЮБОЙ БЕДЫ (болезни, любые жизненные ситуации и проблемы). Поэтому нужно понять суть истины, чтобы иметь успешную духовную жизнь, а также иметь благословение в жизни на земле.

Познавший истину Божью не только сам будет успешен, но и весь его род. Бог благословит всех потомков верных Божьих служителей:

Все, что есть в записанном Слове Божьем (Библии) – это истина Божья:

Пс.118:86 Все ЗАПОВЕДИ Твои – истина…

Особенно актуально познать истину в наше время (новозаветное), т.к. нам дан не просто закон Моисея (закон для людей земли), а ИСТИНА Царства Божьего (см. http://www.youtube.com/watch?v=OYnfBMP_tM4 ), поэтому все дети Божьи покрыты особой защитой и благодатью Божьей:

Иоан.1:17 ибо закон дан чрез Моисея; БЛАГОДАТЬ же и ИСТИНА произошли чрез Иисуса Христа.

Откровения, которые Бог дает своим пророкам и детям, научившимся слышать Его голос (http://www.proza.ru/2015/06/03/388) – это тоже истина Божья, которая позволит войти в совершенную волю Бога при жизни на земле (http://www.proza.ru/2015/04/02/316 ):

Сам Бог и есть истина:

Иер.10:10 А Господь Бог есть истина …

В наше новозаветное время людям дано значительно больше, чем даже ветхозаветным священникам:

Иоан.14:6 Иисус сказал ему: Я есмь ПУТЬ и ИСТИНА и ЖИЗНЬ; никто не приходит к Отцу, как только через Меня.

Кроме ИСТИНЫ через Христа Бог открыл ВСЕМ людям ПУТЬ в Царство Божье. И теперь все ЖЕЛАЮЩИЕ могут получить сразу несколько подарков от Бога (см. http://www.proza.ru/2014/06/18/395 ): не только возможность войти в Царство Божье, но и стать Его Детьми.

Также более глубоко Бог открывает истину – как достигнуть в наше время Царство Божье и прожить жизнь на земле достойно званию «детей Божьих».

И, конечно же, все дети Божьи, совершившие свое спасение (http://www.proza.ru/2015/06/03/212 ) и достигшие Царства Божьего, получают в награду вечную ЖИЗНЬ с Богом СРАЗУ после окончания жизни на земле. Это стало возможным ТОЛЬКО ПОСЛЕ ПОБЕДЫ Христа на кресте Голгофы (http://www.proza.ru/2015/03/25/454 ).

Поэтому истина в Библии – это Сам Бог и Слово Его, а ПОЗНАВШИЙ Бога, познает и настоящую истину.

Источник

Проповедь что есть истина

Добрый день. У меня вот какой вопрос: почему Иисус не ответил Пилату, что такое истина? И почему вопрос Пилата «что такое истина» встречается только в Евангелии от Иоанна? Заранее благодарен.

Отвечает Иеромонах Иов (Гумеров):

Понтий Пилат принадлежал к той категории римлян, которые утратили веру в существование истины. Он был равнодушный к истине чиновник, который привык видеть всюду лицемерие и презрение к справедливости. Слова его (что есть истина), хотя и были произнесены в вопросительной форме, но реально были репликой уставшего, скептически настроенного, человека. Это подтверждается тем, что он не пытался услышать ответ, а сразу же вышел: И, сказав это, опять вышел к Иудеям (Ин.18:38).

Если мы вспомним библейское учение об истине, то поймем, что давать ответ Пилату было лишено какого-либо смысла. В античной культуре существовали формально-логические определения истины. Напротив, согласно библейскому учению, истину постепенно открывает нам Бог в Своем слове и Своих деяниях. Поэтому Господь Иисус Христос сказал о Себе: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня (Ин.14:6). Верующий при всех обстоятельствах может рассчитывать на Божественную Истину, и в этом – основа его спасения (Пс. 35:6; 39:11; 90:4).

Евангелие от Иоанна дополняет синоптические Евангелия (от Матфея, Марка и Луки). Святой Иоанн передает то, что большей частью отсутствует в трех первых Евангелиях. В частности, он больше сосредотачивается на Божественности Христа. Подробней приводит проповеди и беседы Своего Учителя.

Св. апостол и евангелист Иоанн Богослов упоминает данный эпизод, по-видимому, потому, что этот эпизод составляет часть общего повествования, в котором Иисус Христос изображается как Царь духовного Царства Истины: Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего (Ин.18:37).

Источник

Истина

И́стина – 1) одно из имен Божьих; 2) то, что в полной мере соот­вет­ствует дей­стви­тель­но­сти; 3) верное отоб­ра­же­ние дей­стви­тель­но­сти в чело­ве­че­ском созна­нии.

Иисус сказал Ему: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не при­хо­дит к Отцу, как только чрез Меня. ( Ин.14:6 ). Ибо закон дан чрез Моисея, бла­го­дать же и истина про­изо­шли чрез Иисуса Христа ( Ин.1:17 ).

Хри­стос отве­тил на вопрос Пилата «Что есть истина?», только Пилат не захо­тел услы­шать и при­нять этот ответ, см. ( Ин.18:36-38 ).

прот. Геор­гий Метал­ли­нос:
Говоря о Пра­во­сла­вии не надо повто­рять ошибку Пилата, когда тот спро­сил Христа «что есть истина?» Пра­вильно «Кто есть истина?»… Потому что истина это не некая идея теория, система, но лицо Все­свя­тое Лицо Воче­ло­ве­чев­ше­гося Бога Слова, Иисуса Христа.

свя­ти­тель Нико­лай Серб­ский:
Искать истину – значит искать пред­мет любви. Если ищешь Истину с любо­вью и ради любви, Она откроет тебе свет лица Своего настолько, насколько ты смо­жешь его выне­сти, не сгорев. В при­дачу Она при­не­сет тебе все, но ты пой­мешь, что тебе не нужно ничего больше, кроме Ее сия­ю­щего и слад­чай­шего лика.

Хри­стос – вопло­щён­ная Истина, Его Цер­ковь – «столп и утвер­жде­ние истины» ( 1Тим.3:15 ), в Пра­во­сла­вии содер­жится пол­нота истины.

Истина и Откро­ве­ние (Глава 2‑я книги)

«Я есмь путь, истина и жизнь». Что это значит? Это значит, что истина не носит интел­лек­ту­аль­ного и исклю­чи­тельно позна­ва­тель­ного харак­тера, что ее нужно пони­мать целостно, она экзи­стен­ци­альна. Это значит также, что истина не дается чело­веку в гото­вом виде, как вещная, пред­мет­ная реаль­ность, что она при­об­ре­та­ется путем и жизнью. Истина пред­по­ла­гает дви­же­ние, устрем­лен­ность в бес­ко­неч­ность. Истину нельзя понять дог­ма­ти­че­ски, кате­хи­зи­че­ски. Истина дина­мична, а не ста­тична. Истина есть пол­нота, кото­рая не дается завер­шен­ной.

Фана­тизм всегда про­ис­хо­дит оттого, что часть при­ни­мают за целое, не хотят допу­стить дви­же­ния к пол­ноте. С этим свя­зано и то, почему Иисус не отве­тил на вопрос Пилата: «Что есть Истина?». Он был Исти­ной, но Исти­ной, кото­рая должна раз­га­ды­ваться на про­тя­же­нии всей исто­рии.

Истина совсем не есть соот­вет­ствие в позна­нии реаль­но­сти, нахо­дя­щейся вне чело­века. Позна­ние Истины не тож­де­ственно с объ­ек­тив­но­стью. Позна­ние истины не есть объ­ек­ти­ва­ция, т. е. отчуж­де­ние и охла­жде­ние. Истина пер­вична, а не вто­рична, т. е. не есть соот­вет­ствие чему-то дру­гому. В послед­ней глу­бине Истина есть Бог и Бог есть Истина. Это будет пока­зы­ваться на про­тя­же­нии всей этой книги.

Истина не есть реаль­ность и не есть соот­вет­ствие реаль­но­сти, а есть смысл реаль­но­сти, есть вер­хов­ное каче­ство и цен­ность реаль­но­сти. В чело­веке должно про­ис­хо­дить духов­ное про­буж­де­ние к Истине, иначе она не дости­га­ется или дости­га­ется омерт­вев­шей, око­сте­нев­шей. Истина может судить Бога, но потому только, что Истина и есть Бог в чистоте и высоте, в отли­чие от Бога, при­ни­жен­ного и иска­жен­ного чело­ве­че­скими поня­ти­ями.

Истина есть не объ­ек­тив­ная дан­ность, а твор­че­ское заво­е­ва­ние. Это есть твор­че­ское откры­тие, а не отра­жа­ю­щее позна­ние объ­екта, бытия. Истина не стоит перед извне гото­вой реаль­но­стью. Она есть твор­че­ское пре­об­ра­же­ние реаль­но­сти. Мир чисто интел­лек­ту­аль­ный, мир чисто интел­лек­ту­аль­ного позна­ния есть в сущ­но­сти отвле­чен­ный, в зна­чи­тель­ной сте­пени фик­тив­ный мир. Истина есть изме­не­ние, пре­об­ра­же­ние данной реаль­но­сти. То, что назы­вают фактом и чему при­пи­сы­вают осо­бен­ную реаль­ность, есть уже теория. Истина целостна даже тогда, когда она отно­сится к части. Совер­шенно неверно при­да­вать Истине чисто тео­ре­ти­че­ское зна­че­ние и видеть в ней как бы интел­лек­ту­аль­ную покор­ность позна­ю­щего данной ему извне реаль­но­сти. Не может быть чисто интел­лек­ту­аль­ного отно­ше­ния к Истине, оно неиз­бежно воле­вое, изби­ра­ю­щее. Чело­век не нахо­дит Истины, заклю­чен­ной в вещах. Откры­тие есть уже твор­че­ское сози­да­ние Истины.

Об отно­ше­нии Ницше к Истине речь будет впе­реди. Но он был прав, когда гово­рил, что Истина есть тво­ри­мая чело­ве­ком цен­ность. Он только плохо это фило­соф­ски обос­но­вы­вал и при­да­вал этому ложный праг­ма­ти­че­ский харак­тер. Дог­ма­ти­че­ское утвер­жде­ние без­движ­ной, закон­чен­ной Истины есть вели­чай­шее заблуж­де­ние. Это оди­на­ково лежит в дог­ма­тике като­ли­че­ской и дог­ма­тике марк­сист­ской Ницше совер­шенно отка­зался от так назы­ва­е­мой «объ­ек­тив­ной» Истины, обще­обя­за­тель­ной именно в силу своей объ­ек­тив­но­сти.

Истина субъ­ек­тивна, она инди­ви­ду­альна и уни­вер­сальна в своей инди­ви­ду­аль­но­сти, она по ту сто­рону этого про­ти­во­по­ло­же­ния, она субъ­ек­тивна, т. е. экзи­стен­ци­альна, но еще вернее было бы ска­зать, что она по ту сто­рону про­ти­во­по­ло­же­ния субъ­ек­тив­ного и объ­ек­тив­ного. Обще­обя­за­тель­ность Истины отно­сится лишь к соци­а­ли­зи­ро­ван­ной сто­роне Истины, к сооб­ще­нию Истины другим. Истина есть каче­ство, и потому она ари­сто­кра­тична, как и всякое каче­ство.

Совер­шенно неверно гово­рить, что Исти­ной явля­ется лишь то, что обя­за­тельно. Истина может откры­ваться лишь одному и отри­цаться всем осталь­ным миром, она может быть про­ро­че­ской, пророк же всегда одинок. И вместе с тем Истина суще­ствует совсем не спе­ци­ально для куль­тур­ной элиты, это такая же ложь, как демо­кра­ти­че­ское пони­ма­ние каче­ства Истины. Все при­званы к при­об­ще­нию к Истине, она суще­ствует для всего мира. Но она откры­ва­ется лишь при извест­ных духов­ных, интел­лек­ту­аль­ных и куль­тур­ных усло­виях. Когда откры­ва­ю­щая Истина соци­а­ли­зи­ру­ется и при­ме­ня­ется к сред­нему чело­веку, к чело­ве­че­ской массе, она пони­жа­ется в каче­стве, исче­зает ее глу­бина во имя доступ­но­сти всем. Это всегда про­ис­хо­дило в исто­ри­че­ских Церк­вах. Это и есть то, что я назы­ваю соци­о­мор­физ­мом в отно­ше­нии к Богу. Истина о Духе и духов­но­сти пред­по­ла­гает извест­ное духов­ное состо­я­ние, извест­ный уро­вень духов­но­сти. Без этого усло­вия эта Истина дела­ется застыв­шей, ста­ти­че­ской, даже око­сте­нев­шей, как это часто мы и видим в рели­ги­оз­ной жизни. Истина ком­мю­но­тарна1, т.е. пред­по­ла­гает обще­ние и брат­ство людей. Но это обще­ние и брат­ство людей легко вырож­да­ется в при­ну­ди­тель­ный, авто­ри­тар­ный кол­лек­ти­визм, когда Истина пред­став­ля­ется идущей извне и сверху, от кол­лек­тив­ного органа. Есть абсо­лют­ное раз­ли­чие между ком­мю­но­тар­но­стью и кол­лек­ти­виз­мом. Ком­мю­но­тар­ность есть брат­ское отно­ше­ние к Истине чело­ве­че­ских лич­но­стей и пред­по­ла­гает их сво­боду. Кол­лек­ти­визм есть при­ну­ди­тель­ная орга­ни­за­ция обще­ния, при­зна­ние кол­лек­тива осо­бен­ной реаль­но­стью, сто­я­щей над чело­ве­че­ской лич­но­стью и угне­та­ю­щей ее своим авто­ри­те­том. Ком­мю­но­тар­ность есть осу­ществ­ле­ние пол­ноты сво­бод­ной жизни лич­но­стей. В жизни рели­ги­оз­ной это и есть собор­ность2, всегда пред­по­ла­га­ю­щая сво­боду. Кол­лек­ти­визм же есть пере­рож­де­ние и дефор­ма­ция чело­ве­че­ского созна­ния и сове­сти, отчуж­де­ние созна­ния и сове­сти, под­чи­не­ние чело­века фик­тив­ной, не под­лин­ной реаль­но­сти. Это очень важно для пони­ма­ния роли Истины в чело­ве­че­ской жизни и в рели­ги­оз­ной его жизни. Истина может откры­ваться ком­мю­но­тар­но­сти, откры­ваться любви, как думал Хомя­ков, но не может откры­ваться кол­лек­тив­но­сти. Кри­те­рий пользы для какого-либо кол­лек­тива есть скорее кри­те­рий лжи, чем Истины. Так иска­жа­лось откро­ве­ние Истины.

На почве кан­ти­ан­ства пыта­лись при­знать Истину цен­но­стью и дол­жен­ство­ва­нием (школа Вин­дель­банда-Рик­керта). В этом было что-то верное в про­ти­во­по­лож­ность пред­метно-реа­ли­сти­че­скому пони­ма­нию Истины. Истина есть не пред­мет­ная, бытий­ствен­ная реаль­ность, отра­жен­ная в позна­ю­щем и вошед­шая в него, а про­свет­ле­ние, пре­об­ра­же­ние реаль­но­сти, вне­се­ние в миро­вую дан­ность каче­ства, кото­рого в ней не было до позна­ния Истины и откро­ве­ния Истины. Истина есть не соот­но­ше­ние с тем, что назы­вают бытием, а воз­го­ра­ние в бытии света. Я во тьме и ищу света, не знаю еще Истины и ищу Истину. Но этим я уже утвер­ждаю суще­ство­ва­ние Истины и света, но суще­ство­ва­ние в ином смысле, чем суще­ство­ва­ние миро­вых реаль­но­стей. Мое иска­ние есть уже воз­го­ра­ю­щийся свет и при­от­кры­ва­ю­ща­яся Истина. Это иногда выра­жают так, что Истина есть цен­ность, но на этой почве могла раз­виться свое­об­раз­ная схо­ла­стика*. Глубже и вернее ска­зать, что Истина духовна, она есть внед­ре­ние духа в миро­вую реаль­ность, миро­вую дан­ность. Отвле­чен­ной интел­лек­ту­аль­ной Истины не суще­ствует, она целостна и дается также уси­лием воли и чув­ства. Вооб­ра­же­ние и страсть могут быть источ­ни­ком позна­ния Истины. Когда Истину делают интел­лек­ту­аль­ной и раци­о­наль­ной, она объ­ек­ти­ви­ру­ется, при­тя­ги­ва­ется к состо­я­нию мира и чело­века и свет ослаб­ля­ется в ней. Свет и огонь оста­ются для нас вели­кими сим­во­лами, как то было у вели­кого визи­о­нера Я. Беме. Объ­ек­ти­ва­ция есть прежде всего ослаб­ле­ние света и охла­жде­ние огня. Но объ­ек­ти­ви­ро­ван­ный мир должен в конце концов сго­реть в огне, должна рас­пла­виться его затвер­де­лость. Пер­во­жизнь, пер­во­ре­аль­ность, кото­рая должна быть улов­лена фило­соф­ским позна­нием истины, нахо­дится до раз­де­ле­ния на субъ­ект и объект и исче­зает в объ­ек­ти­ва­ции. Истина, целост­ная Истина с боль­шой буквы, есть Дух и Бог. Част­ные истины, с малень­кой буквы, раз­ра­ба­ты­ва­е­мые спе­ци­аль­ными, диф­фе­рен­ци­ро­ван­ными нау­ками, отно­сятся к объ­ек­ти­ви­ро­ван­ному миру. Но самый про­цесс позна­ния этого мира воз­мо­жен только потому, что в позна­ю­щем есть неосо­знан­ное отно­ше­ние к этой единой Истине. Без этого чело­век был бы раз­дав­лен запу­тан­ной мно­же­ствен­но­стью мира, его дурной бес­ко­неч­но­стью и не мог бы над ней воз­вы­ситься в позна­нии. Это не значит, что воз­можно лишь позна­ние общего и уни­вер­саль­ного и невоз­можно позна­ние инди­ви­ду­аль­ного. Это спе­ци­аль­ный вопрос теории позна­ния, не име­ю­щий пря­мого отно­ше­ния к моей теме об Истине и откро­ве­нии. Истина есть Бог, боже­ствен­ный свет, и вместе с тем истина чело­вечна. Это есть основ­ная тема бого-чело­веч­но­сти. Позна­ние бого-чело­вечно. Позна­ние Истины зави­сит от сту­пе­ней созна­ния, от рас­ши­рен­но­сти или сужен­но­сти созна­ния. Нет сред­не­нор­маль­ного транс­цен­ден­таль­ного созна­ния, или оно есть, но носит социо­ло­ги­че­ский, а не мета­фи­зи­че­ский харак­тер. Но за раз­ными сту­пе­нями созна­ния стоит транс­цен­ден­таль­ный чело­век. Можно было бы ска­зать, что транс­цен­ден­таль­ному чело­веку соот­вет­ствует сверх­со­зна­ние**. Истина по-раз­ному рас­кры­ва­ется в зави­си­мо­сти от сту­пе­ней созна­ния, сту­пени же созна­ния очень зави­сят от вли­я­ния соци­аль­ной среды и соци­аль­ных груп­пи­ро­вок. Нет обще­обя­за­тель­ной интел­лек­ту­аль­ной истины. Она суще­ствует только в физико-мате­ма­ти­че­ских науках, но менее всего суще­ствует в науках о Духе. Истина чело­вечна и может рож­даться лишь в чело­ве­че­ском усилии, усилии всего чело­ве­че­ского суще­ства. Но Истина также боже­ственна, бого-чело­вечна. И в этом вся слож­ность про­блемы. В этом вся слож­ность и про­блемы откро­ве­ния, кото­рое всегда хочет быть откро­ве­нием высшей Истины. Зави­си­мость рас­кры­тия Истины от сту­пе­ней созна­ния ведет к тому, что не суще­ствует обще­обя­за­тель­ной интел­лек­ту­аль­ной Истины. Интел­лект слиш­ком нахо­дится в услу­же­нии воли. Позна­ние Истины поко­ится не на объ­ек­тив­ном, уни­вер­саль­ном разуме, не на транс­цен­ден­таль­ном созна­нии, а на транс­цен­ден­таль­ном чело­веке. Именно эта связь с транс­цен­ден­таль­ным чело­ве­ком, кото­рый не сразу и не легко рас­кры­ва­ется, кото­рый себя то рас­кры­вает, то при­кры­вает, и делает позна­ние Истины бого-чело­ве­че­ским по прин­ципу, хотя и не по фак­ти­че­скому осу­ществ­ле­нию. Целост­ная, неча­стич­ная Истина есть откро­ве­ние выс­шего, т. е. необъ­ек­ти­ви­ро­ван­ного, мира. Она не может рас­кры­ваться отвле­чен­ному разуму, она не только интел­лек­ту­альна. Позна­ние Истины пред­по­ла­гает про­свет­лен­ную чело­веч­ность.

XX век пере­жи­вает кризис идеи Истины. Этот кризис обна­ру­жился уже у мыс­ли­те­лей второй поло­вины XIX века, но в наш век обна­ру­жены его резуль­таты. Тече­ния праг­ма­тизма в фило­со­фии и наука выстав­ляют кри­те­рий Истины, кото­рый под­вер­гает сомне­нию самое суще­ство­ва­ние Истины, заме­няя ее поль­зой, при­спо­соб­ле­нием к усло­виям жизни, пло­до­твор­но­стью для воз­рас­та­ния силы жизни. Самый праг­ма­тизм, кото­рый сейчас почти поте­рял зна­че­ние, не отли­чался ради­ка­лиз­мом мысли и не имел рево­лю­ци­он­ных послед­ствий, кото­рые имели другие тече­ния. В праг­ма­тизме есть и что-то несо­мненно верное, поскольку он видит связь позна­ния с жизнью и функ­цию жизни. Именно поэтому Диль­тей явля­ется не праг­ма­ти­стом, а пред­ше­ствен­ни­ком экзи­стен­ци­аль­ной фило­со­фии. Праг­ма­тизм при­знает чело­веч­ность позна­ния в про­ти­во­по­лож­ность отвле­чен­ному интел­лек­ту­а­ли­сти­че­скому иде­а­лизму, совер­шенно отде­ля­ю­щему позна­ние от чело­века. Праг­ма­тизм хочет при­зна­вать Исти­ной то, что полезно и пло­до­творно для чело­века и спо­соб­ствует воз­рас­та­нию силы его жизни. Но он не заме­чает, что в сущ­но­сти пред­по­ла­гает старый кри­те­рий истины как соот­вет­ствие реаль­но­сти. Полезно и пло­до­творно ока­зы­ва­ется то, что соот­вет­ствует реаль­но­сти, несо­от­вет­ствие же реаль­но­сти для жизни вредно и бес­плодно. Как будто бы защи­ща­ется твор­че­ский харак­тер позна­ния, но в дей­стви­тель­но­сти этого твор­че­ского харак­тера нет, как не было и в старом иде­а­лизме. Праг­ма­тизм очень опти­ми­сти­чен и не видит тра­ги­че­ской судьбы Истины в мире. И тут глав­ная ошибка и ложь этого направ­ле­ния мысли. В дей­стви­тель­но­сти суще­ствует праг­ма­тизм лжи, ложь бывает очень полезна для орга­ни­за­ции жизни, и эта ложь играет огром­ную роль в исто­рии. Соци­ально полез­ной ложью очень доро­жили руко­во­ди­тели чело­ве­че­ских обществ, для этого созда­ва­лись мифы, кон­сер­ва­тив­ные и рево­лю­ци­он­ные, рели­ги­оз­ные, наци­о­наль­ные и соци­аль­ные, и они выда­ва­лись за Истину, иногда даже научно обос­но­ван­ную Истину. Сто­рон­ники праг­ма­тизма очень легко при­ни­мают за Истину полез­ную ложь. Иллю­зии созна­ния играют очень реаль­ную роль в жизни чело­ве­че­ских обществ, они часто явля­ются очень мас­сив­ными реаль­но­стями. Чело­ве­че­ские вол­не­ния и эмоции, когда они при­ни­мают кол­лек­тив­ный харак­тер, создают реаль­но­сти, тира­ни­че­ски давя­щие на чело­ве­че­скую жизнь. Осво­бож­де­ние от этого тира­ни­че­ского дав­ле­ния праг­ма­ти­че­ски полез­ной лжи всегда озна­чает воз­го­ра­ние в чело­веке иной, высшей Истины, кото­рая может быть совсем не полез­ной. Чело­век при­зван осво­бож­даться от неис­чис­ли­мого коли­че­ства рели­ги­оз­ных и соци­аль­ных иллю­зий, реак­ци­он­ных и про­грес­сив­ных. Даже в науч­ном знании суще­ствуют полез­ные иллю­зии, кото­рые потом пре­одо­ле­ва­ются. Суще­ствует вечный тра­ги­че­ский кон­фликт между Исти­ной и поль­зой, выго­дой. Очи­щен­ная, т. е. твор­че­ски добыв­шая над­мир­ный свет Истина может быть не только не полез­ной, но даже опас­ной для устра­и­ва­ю­ще­гося мира. Жела­ние чистой, ничем не при­кра­шен­ной, хотя бы печаль­ной Истины есть стрем­ле­ние к боже­ствен­ному. Чистая, неис­ка­жен­ная и ни к чему не при­спо­соб­лен­ная Истина хри­сти­ан­ства могла бы ока­заться очень опас­ной для суще­ство­ва­ния мира, для земных обществ и циви­ли­за­ций, она могла бы быть пожи­ра­ю­щим огнем, све­ден­ным с неба. Но эта откры­ва­ю­ща­яся сверху Истина была праг­ма­ти­че­ски при­спо­соб­лена к инте­ре­сам орга­ни­зу­ю­щихся обществ и церк­вей. Праг­ма­ти­че­ски полез­ная Истина, пло­до­твор­ная для воз­рас­та­ния силы в этом мире, всегда свя­зана со стра­хом ослаб­ле­ния и гибели, с угро­зой со сто­роны гос­под­ству­ю­щих в мире сил. Про­блема отно­ше­ния Истины и страха – очень важная про­блема. Добы­ва­ние Истины пред­по­ла­гает бес­стра­шие, победу над стра­хом, кото­рый уни­жает и подав­ляет чело­века. Мир объят стра­хом, напо­ми­на­ю­щим terror antiquus3. Праг­ма­тизм по самому прин­ципу своему не побеж­дает страха перед силами мира, он должен допу­стить лишь Истину, под­чи­нен­ную смер­то­нос­ному потоку вре­мени, он не может допу­стить вечной Истины. Но Истина есть голос веч­но­сти во вре­мени, есть луч света в этом мире. Истина выше мира, она судит мир, она судит и откро­ве­ние, поскольку оно при­спо­соб­лено к миру. Нет рели­гии выше Истины. Это было вуль­га­ри­зо­вано тео­со­фией. Но рели­ги­оз­ное откро­ве­ние должно быть откро­ве­нием Истины, над­мир­ным светом, про­свет­ля­ю­щим тьму мира, над­мир­ной сво­бо­дой, осво­бож­да­ю­щей от раб­ства мира. Для мира Истина есть не польза, а вер­хов­ная цен­ность, кото­рую нельзя пони­мать лишь иде­а­ли­сти­че­ски. Праг­ма­тизм оста­ется частично верным для пози­тив­ных наук, для истин, а не для Истины, но и в этой обла­сти это не вполне и не окон­ча­тельно верно. Наука делает откры­тия, кото­рые могут быть не полезны, а губи­тельны для мира, напри­мер, опыты раз­ло­же­ния атома, что в сущ­но­сти озна­чает раз­ло­же­ние кос­моса, в проч­ность кото­рого слиш­ком верили. Но более глу­бо­кий и ради­каль­ный кризис истины мы видим не в праг­ма­тизме, а в марк­сизме и ниц­ше­ан­стве.

Очень глу­бо­кое потря­се­ние старой идеи Истины мы нахо­дим у Маркса. Он усо­мнился в идее уни­вер­саль­ной, обще­обя­за­тель­ной истины, и с этим свя­зано [у него] раз­ди­ра­ю­щее логи­че­ское про­ти­во­ре­чие. При этом марк­сизм счи­тает себя раци­о­на­ли­сти­че­ской док­три­ной. Неверно ска­зать, что Маркс в чем-то усо­мнился, ибо он ни в чем не сомне­вался. Он объ­яв­ляет страст­ную борьбу ста­рому пони­ма­нию тео­ре­ти­че­ской, интел­лек­ту­аль­ной Истины, кото­рая в про­шлом объ­еди­няла очень боль­шую часть мыс­ля­щих людей, для кото­рых позна­ние было отде­лено от жизни. То, что люди почи­тали за Истину, было лишь отра­же­нием соци­аль­ной дей­стви­тель­но­сти и про­ис­хо­див­шей в ней борьбы. Всякая идео­ло­гия есть лишь над­стройка над эко­но­ми­кой, кото­рая есть пер­вич­ная реаль­ность. Маркс хочет обли­чить иллю­зии созна­ния, порож­ден­ные обще­ством, в кото­ром про­ис­хо­дит клас­со­вая экс­плу­а­та­ция и клас­со­вая борьба, иллю­зии рели­ги­оз­ные, фило­соф­ские, мораль­ные, эсте­ти­че­ские и пр. Он часто очень спра­вед­ливо обли­чал клас­со­вую ложь, клас­со­вое иска­же­ние Истины, но, к сожа­ле­нию, он отож­деств­лял Истину с чело­ве­че­скими усло­ви­ями вос­при­я­тия Истины, кото­рые соци­ально детер­ми­ни­ро­ваны.

Поэтому Истина пре­вра­ти­лась у него в орудие соци­аль­ной клас­со­вой борьбы, высшая для него Истина пре­вра­ти­лась в орудие борьбы за соци­аль­ную рево­лю­цию. Не только ложь была клас­со­вой, что, может быть, совер­шенно верно, но и Истина была клас­со­вой. У про­ле­та­ри­ата другая Истина, чем у бур­жу­а­зии. Не может быть уни­вер­саль­ной Истины, объ­еди­ня­ю­щей чело­ве­че­ство, как не может быть и уни­вер­саль­ной морали. Это было свое­об­раз­ной формой праг­ма­тизма, хотя мате­ри­а­лизм Маркса, очень спор­ный и про­ти­во­ре­чи­вый, тре­бо­вал реа­лизма в смысле соот­вет­ствия Истины позна­ния с реаль­ной дей­стви­тель­но­стью. Этот реа­лизм был осо­бенно наив­ным у Ленина. Но Исти­ной все-таки ока­зы­ва­лось то, что полезно и пло­до­творно для рево­лю­ци­он­ной борьбы про­ле­та­ри­ата. Истина позна­ется в praxis4, только в прак­ти­че­ском дей­ствии обна­ру­жи­ва­ется реаль­ность. Истина должна спо­соб­ство­вать победе соци­а­лизма, только такая истина при­зна­ется и ценится, так же как только такая сво­бода при­зна­ется и ценится. Маркс был уче­ни­ком Гегеля, он вышел из гер­ман­ского иде­а­лизма и глу­боко усвоил себе геге­лев­скую диа­лек­тику, пере­вер­нув ее. Геге­лев­ская диа­лек­тика помогла ему понять Истину реля­ти­ви­сти­че­ски, под­чи­нив ее теку­че­сти исто­ри­че­ского про­цесса. Диа­лек­ти­че­ское пони­ма­ние Истины озна­чает пре­вра­ще­ние ее в орудие исто­ри­че­ской борьбы за силу и власть. Покло­не­ние исто­ри­че­ской силе Маркс полу­чил от Гегеля. И марк­си­сты, кото­рые часто вуль­га­ри­зи­руют Маркса, зло­упо­треб­ляют диа­лек­ти­кой для оправ­да­ния какой угодно полез­ной лжи. Вуль­га­ри­за­ция была в том, что сам Маркс не был ути­ли­та­ри­стом и с пре­зре­нием гово­рил о нем как о мел­ко­бур­жу­аз­ной идео­ло­гии. Но док­трина марк­сизма заклю­чала в себе опас­ность каких угодно полез­ных для дан­ного момента выво­дов, опас­ность грубой апо­ло­гии силы. Чело­ве­че­ское обще­ние на почве Истины для марк­си­стов стало почти невоз­можно, невоз­мо­жен стал самый спор, ибо мнение вся­кого кри­ти­ку­ю­щего марк­сизм рас­смат­ри­ва­ется как идео­ло­ги­че­ская хит­рость клас­со­вого врага. О над­мир­ной Истине, воз­вы­ша­ю­щейся над борь­бой инте­ре­сов, не могло быть и речи. Но марк­сизм в своем пони­ма­нии Истины раз­ди­ра­ется логи­че­ским про­ти­во­ре­чием, кото­рое ввиду край­него дог­ма­тизма марк­си­стов не заме­ча­ется. Если истина, как всякая идео­ло­гия, есть лишь над­стройка над эко­но­ми­кой и отра­же­ние соци­аль­ной борьбы дан­ного исто­ри­че­ского момента, то во что пре­вра­ща­ется Истина, на кото­рую пре­тен­дует самый марк­сизм? Есть ли марк­сист­ская истина лишь отра­же­ние и выра­же­ние борьбы про­ле­та­ри­ата с капи­та­ли­сти­че­ским строем и бур­жу­а­зией, лишь полез­ное орудие борьбы, или она есть нако­нец откры­тие сущей Истины, кото­рая может пре­тен­до­вать на уни­вер­саль­ное зна­че­ние? В первом случае марк­сист­ская истина не может пре­тен­до­вать на боль­шую истин­ность, чем все осталь­ные истины, утвер­жда­ю­щи­еся в исто­рии, она лишь полезна и пло­до­творна в борьбе за воз­рас­та­ние силы, и за победу рабо­чего класса, и за осу­ществ­ле­ние соци­а­ли­сти­че­ского строя. Почти рели­ги­оз­ные при­тя­за­ния, кото­рые имеет марк­сист­ская док­трина, мес­си­ан­ские надежды, кото­рые обос­но­вы­ва­ются этой тота­ли­тар­ной, инте­граль­ной док­три­ной, падают. Марк­си­сты не согла­сятся на то, чтобы их учение ввели в ряд других учений. Но во втором случае, если допу­стить, что нако­нец в сере­дине XIX века совер­ши­лось чудо и была открыта Марк­сом сущая Истина, насто­я­щая Истина, име­ю­щая уни­вер­саль­ное и даже абсо­лют­ное зна­че­ние, не отра­же­ние только эко­но­мики своего вре­мени, не полез­ное только орудие борьбы, а истина, откры­ва­ю­щая тайну исто­ри­че­ского про­цесса, то падает само откры­тие. Значит, воз­можно откры­тие Истины, кото­рое не зави­сит от эко­но­мики и полез­но­сти в клас­со­вой борьбе, кото­рая воз­вы­ша­ется над исто­ри­че­ской дей­стви­тель­но­стью. Марк­си­сты, тота­ли­тар­ные, а не частич­ные марк­си­сты, при­нуж­дены скло­няться то к одному, то к дру­гому реше­нию, не воз­вы­ша­ясь над про­ти­во­ре­чием. Во всяком случае, марк­сизм хочет под­чи­нить истину реля­ти­визму исто­ри­че­ского про­цесса и этим обна­ру­жи­вает кризис идеи Истины, харак­тер­ной для целой эпохи. Марк­сизм счи­тает, что бытие опре­де­ляет созна­ние и на этой почве дает невер­ную клас­си­фи­ка­цию фило­соф­ских направ­ле­ний на иде­а­ли­сти­че­ское и мате­ри­а­ли­сти­че­ское, при кото­рой Фому Акви­ната нужно при­знать мате­ри­а­ли­стом. Но пред­по­ла­га­ется, что един­ствен­ное бытие есть бытие мате­ри­аль­ное, в жизни исто­ри­че­ско-эко­но­ми­че­ское бытие. Этим дог­ма­ти­че­ским пред­по­ло­же­нием все ока­зы­ва­ется иска­жен­ным. Марк­сизм отри­цает и уни­вер­саль­ность Истины, и ее инди­ви­ду­аль­ность, уни­вер­саль­ное и инди­ви­ду­аль­ное тонет в кол­лек­тив­ном.

Маркс всегда мыслил об обще­стве и о чело­веке в обще­стве и для обще­ства, он обра­щен был к народ­ным массам, от кото­рых ждал бурных рево­лю­ци­он­ных дви­же­ний. Во всем про­ти­во­по­ло­жен ему Ницше, ари­сто­кра­ти­че­ский мыс­ли­тель, обра­щен­ный лишь к отдель­ным людям высо­кого уровня. У него мы нахо­дим кризис идеи Истины еще более глу­бо­кий, чем у Маркса. Но и у него было пора­жа­ю­щее про­ти­во­ре­чие. Фило­со­фия Ницше была фило­со­фией цен­но­стей, в отли­чие от Маркса, у кото­рого была фило­со­фия благ и фило­соф­ское поня­тие цен­но­сти отсут­ствует. Фило­со­фия цен­но­стей есть фило­со­фия каче­ства, марк­сист­ская же фило­со­фия есть фило­со­фия коли­че­ства. Ницше, хотя и хотел заме­нить чело­века сверх­че­ло­ве­ком, верит в то, что чело­век может тво­рить цен­но­сти и при­зы­вает к твор­че­ству новых цен­но­стей. Истина в позна­нии была для него тво­ри­мой цен­но­стью, а не отра­же­нием реаль­но­сти. Истина есть цен­ность, тво­ри­мая волей к могу­ще­ству, она нужна для реа­ли­за­ции этой воли к могу­ще­ству. Чело­век через тво­ри­мую Истину под­ни­ма­ется выше. Ницше всегда был устрем­лен к высоте. Но, пре­вра­щая Истину в орудие воли к могу­ще­ству, он в сущ­но­сти впа­дает в праг­ма­тизм и рас­смат­ри­вает Истину как полез­ную для про­цесса жизни, хотя он нена­ви­дел идею пользы, спра­вед­ливо считая ее самой анти­а­ри­сто­кра­ти­че­ской, пле­бей­ской идеей. Ари­сто­кра­тична как раз над­мир­ная Истина, кото­рую нельзя пре­вра­тить в пользу для про­цес­сов жизни, для воли к могу­ще­ству Ницше влиял в направ­ле­нии отри­ца­ния над­мир­ной Истины Его кри­те­рий оста­ется био­ло­ги­че­ским. Но фило­со­фия его не столько био­ло­ги­че­ская, сколько кос­ми­че­ская. Он покло­ня­ется богу Кос­моса – Дио­нису. Для ниц­ше­ан­ства, кото­рое было очень вуль­га­ри­зо­вано, также нет уни­вер­саль­ной, обще­обя­за­тель­ной Истины, как и для марк­сизма. Для чело­века, воз­вы­ша­ю­ще­гося над осталь­ным чело­ве­че­ством, истина совсем иная, чем для осталь­ного чело­ве­че­ства, как и мораль иная. Такой воз­вы­ша­ю­щийся чело­век также руко­во­дится поль­зой в осу­ществ­ле­нии своего могу­ще­ства, как и чело­век масс, осу­ществ­ля­ю­щий новое обще­ство. В обоих слу­чаях истина изме­ря­ется поль­зой и пло­до­твор­но­стью для жизни в этом объ­ек­ти­ви­ро­ван­ном мире. Общ­ность, ком­мю­но­тар­ность людей в Истине невоз­можна, ибо Истины нет, она была остат­ком старых веро­ва­ний, в конце концов веро­ва­ний в Бога. Ибо Истина есть Бог. И Маркс, и Ницше обо­зна­чили кризис Истины. Пошат­ну­лись ее веко­вые основы. Но что же должно быть удер­жано от Маркса и от Ницше? От Маркса должно быть удер­жано социо­ло­ги­че­ское пони­ма­ние усло­вий вос­при­я­тия Истины, зави­си­мость от соци­аль­ных усло­вий сте­пени рас­кры­то­сти чело­века к при­ня­тию или отвер­же­нию Истины и, сле­до­ва­тельно, воз­мож­ность лжи и иллю­зий. От Ницше должно быть удер­жано пони­ма­ние Истины как твор­че­ской цен­но­сти, как твор­че­ства, а не пас­сив­ного отра­же­ния. Ницше имеет осо­бен­ное зна­че­ние для постро­е­ния нового учения о чело­веке. Маркс имеет зна­че­ние исклю­чи­тельно для учения об обще­стве, но учение его пони­мает чело­века исклю­чи­тельно как про­дукт обще­ства. Ницше имеет огром­ное зна­че­ние для дина­ми­че­ского пони­ма­ния Истины в про­ти­во­по­лож­ность ста­рому ста­ти­че­скому пони­ма­нию. Это верно, что Истина есть твор­че­ская цен­ность, она добы­ва­ется твор­че­ством чело­века. Истина не есть пада­ю­щая на чело­века пред­мет­ная реаль­ность. Истина есть про­свет­ле­ние мира. Этот свет, идущий от Истины должен быть рас­про­стра­нен на все более и более про­свет­лен­ное пони­ма­ние Истины, кото­рое всегда под­вер­га­ется опас­но­сти затвер­де­ния, око­сте­не­ния и омерт­ве­ния. Это не есть свет отвле­чен­ного разума, это есть свет Духа. Совер­шенно отстра­нены должны быть кри­те­рии пользы и выгоды. Но также отстра­нен должен быть кри­те­рий абсо­лю­ти­зи­ро­ван­ного разума, пре­тен­ду­ю­щего на позна­ние Истины. Против дик­та­туры разума вос­ста­вали в разных формах. Ж. де Местр готов был при­знать кри­те­рием Истины абсурд. Кир­хе­гардт готов был видеть его в отча­я­нии. Досто­ев­ский свя­зы­вал позна­ние Истины со стра­да­нием. Антич­ное гре­че­ское опре­де­ле­ние чело­века как суще­ства разум­ного отверг­нуто. Чело­века начали опре­де­лять и пони­мать из bas fonds5. Такому пони­ма­нию очень спо­соб­ство­вал Фрейд и пси­хо­ана­лиз, откры­тие бес­со­зна­тель­ного. На этом пони­ма­нии чело­века исклю­чи­тельно снизу стоит фило­со­фия типа Гей­дег­гера и Сартра. Но как такое низкое суще­ство может пре­тен­до­вать на позна­ние Истины, т. е. на воз­вы­ше­ние над низ­мен­но­стью чело­века и мира? Откуда свет? Истина никому и ничему не служит, ей служат. Свет Истины есть обна­ру­же­ние выс­шего начала в чело­веке.

Истина не только может, но и должна судить об исто­ри­че­ском откро­ве­нии. «Исто­ри­че­ское откро­ве­ние обла­дает цен­но­стью лишь в том случае, если оно есть откро­ве­ние Истины, встреча с Исти­ной, т. е. откро­ве­ние Духа. То в исто­ри­че­ском откро­ве­нии, что не от Истины и Духа, имеет отно­си­тель­ное и пре­хо­дя­щее зна­че­ние, и от него в конце концов откро­ве­ние должно очи­щаться и осво­бож­даться. Позна­ние Истины — не есть позна­ние отчуж­ден­ного и про­ти­во­сто­я­щего объ­екта, но есть при­об­ще­ние к ней, начи­на­ю­ща­яся жизнь в Истине***. Истина не может быть только делом позна­ния, она есть также дело жизни, она неот­де­лима от пол­ноты жизни. И это нужно пони­мать совсем не так, что Истина должна быть слугой жизни. Истина есть смысл жизни, и жизнь должна слу­жить своему смыслу. Но это слу­же­ние не есть под­чи­не­ние авто­ри­тету, сто­я­щему над жизнью, а есть рас­кры­тие внут­рен­него света жизни. Авто­ри­тет есть всегда про­дукт отчуж­да­ю­щей объ­ек­ти­ва­ции. И то в откро­ве­нии, что от авто­ри­тета, порож­дено объ­ек­ти­ва­цией, имеет лишь экзо­те­ри­че­ское и соци­аль­ное зна­че­ние и под­ле­жит пре­одо­ле­нию в Духе и Истине. Скажут общую фразу, где же кри­те­рий Истины, кото­рый может быть судьей, не явля­ется ли этот кри­те­рий субъ­ек­тив­ным и про­из­воль­ным? Это обыч­ный аргу­мент людей, созна­ние кото­рых совер­шенно при­ни­жено идеей внеш­него авто­ри­тета, кото­рый почему-то пред­став­ля­ется объ­ек­тив­ным, твер­дым и надеж­ным кри­те­рием. Но почему? Почему, если внеш­ний, исто­ри­че­ски обра­зо­вав­шийся авто­ри­тет гово­рит, что то-то есть Истина, то это убе­ди­тельно и надежно? Ведь авто­ри­тет всегда ниже того, к чему он отно­сится. Так утвер­жда­ются мате­ри­аль­ные и юри­ди­че­ские при­знаки Истины, кото­рая имеет духов­ную при­роду. В конце концов мы должны при­знать, что для Истины и Духа нет ника­ких кри­те­риев, вне их лежа­щих и всегда ниже их сто­я­щих, взятых из объ­ек­ти­ви­ро­ван­ного мира, в кото­ром Истина и Дух ума­лены. Иска­ние кри­те­рия Истины вводит нас в пороч­ный круг, из кото­рого выхода нет. Объ­ек­тив­ный, авто­ри­тар­ный кри­те­рий рели­ги­оз­ной Истины пред­по­ла­гает субъ­ек­тив­ную веру в него, но субъ­ек­тив­ную веру, кото­рая исто­ри­че­ски при­няла кол­лек­тив­ный, соци­а­ли­зи­ро­ван­ный харак­тер. Мы неиз­бежно из одной субъ­ек­тив­но­сти воз­вра­ща­емся к другой субъ­ек­тив­но­сти. Субъ­ек­тив­ность совсем не озна­чает непре­менно про­из­вола и не свя­зана с тем, что любят назы­вать «инди­ви­ду­а­лиз­мом». Субъ­ек­тив­ность может быть ком­мю­но­тарна, внут­ренне ком­мю­но­тарна. То, что Хомя­ков назы­вает «собор­но­стью» и что с трудом может быть раци­о­нально выра­жено, не есть «объ­ек­тив­ная», кол­лек­тив­ная реаль­ность, она есть внут­рен­няя каче­ствен­ность. Когда я нахо­жусь в экзи­стен­ци­аль­ной субъ­ек­тив­но­сти, я совсем не нахо­жусь в состо­я­нии изо­ля­ции, совсем не «инди­ви­ду­а­лист». Я скорее дела­юсь «инди­ви­ду­а­ли­стом», когда меня ввер­гают в объ­ек­тив­ность и объ­ек­ти­ви­ро­ван­ность, именно тогда я и дела­юсь сви­ре­пым «инди­ви­ду­а­ли­стом». Инди­ви­ду­а­лизм, изо­ля­ция есть одно из порож­де­ний объ­ек­ти­ва­ции. На вопрос людей, цели­ком погру­жен­ных в объ­ек­ти­ва­цию и, сле­до­ва­тельно, в авто­ри­тар­ность, где же твер­дый кри­те­рий Истины, я отка­зы­ва­юсь отве­чать. С этой точки зрения Истина всегда сомни­тельна, нетверда, про­бле­ма­тична. При­ня­тие Истины всегда есть риск, гаран­тий нет и не должно быть. Этот риск есть в каждом акте веры, кото­рая есть обли­че­ние вещей неви­ди­мых. Только при­ня­тие види­мых вещей, при­ня­тие так назы­ва­е­мого объ­ек­тив­ного мира не рис­ко­ванно. Дух всегда пред­по­ла­гает риск с точки зрения наси­лу­ю­щего нас объ­ек­тив­ного мира. Отсут­ствие риска, кото­рое хотят утвер­дить для хри­сти­ан­ской веры, при­няв­шее формы орга­ни­зо­ван­ной орто­док­сии, носит социо­ло­ги­че­ский, а не духов­ный харак­тер и опре­де­ля­ется волей к води­тель­ству чело­ве­че­скими душами. Это осо­бенно ясно в като­ли­че­ской кон­цеп­ции, наи­бо­лее соци­ально орга­ни­зо­ван­ной. Нельзя при­знать Исти­ной то, что всегда и всеми при­зна­ва­лось. Это кри­те­рий коли­че­ствен­ный и чис­ло­вой. Это есть цар­ство Das Man6. Тра­ди­ция имеет огром­ное зна­че­ние в рели­ги­оз­ной жизни, и невоз­можно отри­цать ее зна­че­ние. Она озна­чает рас­ши­ре­ние инди­ви­ду­аль­ного опыта и внут­рен­нее при­об­ще­ние к твор­че­скому духов­ному про­цессу в про­шлом. Но тра­ди­ция не есть коли­че­ствен­ный прин­цип и не есть внеш­ний авто­ри­тет. Вер­ность ей тре­бует про­дол­же­ния твор­че­ского про­цесса. Позна­ние Истины дости­га­ется сово­куп­но­стью духов­ных сил чело­века, а не интел­лек­ту­аль­ных лишь. И это опре­де­ля­ется тем, что Истина духовна и есть жизнь в Духе. Ошибка, ложь в своем источ­нике носит не интел­лек­ту­аль­ный, не тео­ре­ти­че­ский харак­тер, она свя­зана с ложной направ­лен­но­стью духа и актом воле­вым. Откры­тие Истины есть сво­бод­ный воле­вой, а не только интел­лек­ту­аль­ный акт, есть пово­рот всего чело­ве­че­ского суще­ства к твор­че­ской цен­но­сти. Кри­те­рий лежит в самом акте Духа. Нет кри­те­рия Истины вне сви­де­тель­ства самой Истины, и ложно иска­ние абсо­лют­ных гаран­тий, кото­рое всегда при­ни­жает Истину. Таково созна­ние чело­века на грани двух миров.

Суще­ствуют сту­пени позна­ния Истины: позна­ние науч­ное, фило­соф­ское, рели­ги­оз­ное или мисти­че­ский, гнозис. Обычно про­ти­во­по­ла­гают знание и веру. Но про­ти­во­по­ло­же­ние это отно­си­тельно. Если рели­ги­оз­ная фило­со­фия или мисти­че­ский гнозис пред­по­ла­гают веру, то в другой сте­пени пред­по­ла­гают веру и позна­ние чисто фило­соф­ское и даже науч­ное в смысле так назы­ва­е­мых точных наук. Резкое раз­де­ле­ние веры и знания есть раз­де­ле­ние схо­ла­сти­че­ское и услов­ное. И вера, и знание свя­заны с духов­ным чело­ве­че­ским актом. И вера, и знание озна­чают прорыв к свету через этот объ­ек­ти­ви­ро­ван­ный мир, в кото­ром тьма пре­об­ла­дает над светом, необ­хо­ди­мость над сво­бо­дой. И в вере, и в знании дей­ствует транс­цен­ден­таль­ный чело­век, ибо чело­век эмпи­ри­че­ский подав­лен миром, его бес­ко­неч­ной мно­же­ствен­но­стью и тьмой. Истину всегда познает транс­цен­ден­таль­ный чело­век, только он обла­дает твор­че­ской силой, кото­рая нужна и для того, чтобы позна­вать наси­лу­ю­щий чело­века мир фено­ме­нов, мир объ­ек­ти­ви­ро­ван­ный. Чело­век должен его позна­вать, чтобы ори­ен­ти­ро­ваться в нем и защи­щаться от угроз, идущих от него. Но самое при­зна­ние под­ле­жа­щего позна­нию мате­ри­аль­ного мира пред­по­ла­гает эле­мен­тар­ный акт веры, потому что и самый объ­ек­тив­ный мир не есть мир вполне види­мый и с лег­ко­стью вхо­дя­щий в нас. Наука многое при­ни­мает на веру, не созна­вая этого. Таково прежде всего при­ня­тие самого суще­ство­ва­ния мате­рии, кото­рое очень про­бле­ма­тично. Наивно думать, что объ­ек­тив­ное суще­ство­ва­ние мате­рии может быть научно дока­зано. Это могут думать лишь науч­ные спе­ци­а­ли­сты, фило­соф­ски совер­шенно наив­ные. Напри­мер, мате­ри­а­лизм, о кото­ром фило­соф­ски серьезно не стоит даже раз­го­ва­ри­вать, весь осно­ван на вере и легко пре­вра­ща­ется в рели­гию самую фана­ти­че­скую, как то мы видим в марк­сизме. Именно кри­ти­че­ская фило­со­фия должна при­знать эле­мент веры в науч­ном позна­нии, кото­рый играет то поло­жи­тель­ную, то отри­ца­тель­ную роль. Реши­тель­ное «нет» в такой же мере есть вера, как и реши­тель­ное «да». И всякое отри­ца­ние пред­по­ла­гает утвер­жде­ние, небы­тие пред­по­ла­гает бытие, бес­смыс­лица пред­по­ла­гает смысл, тьма пред­по­ла­гает свет, и наобо­рот. Так, напри­мер, самое реши­тель­ное отри­ца­ние смысла мира пред­по­ла­гает суще­ство­ва­ние смысла. Это имеет не логи­че­ский, а прежде всего экзи­стен­ци­аль­ный смысл. Чело­век по при­роде своей есть суще­ство веру­ю­щее, и он оста­ется веру­ю­щим и тогда, когда впа­дает в скеп­ти­цизм и ниги­лизм. Чело­век может верить в ничто, в небы­тие, и сейчас это есть самая рас­про­стра­нен­ная вера. Фило­со­фия, кото­рая не пред­по­ла­гала бы эле­мен­тов веры, нико­гда не суще­ство­вала, тут вопрос только в сте­пени и в созна­тель­но­сти. Мате­ри­а­ли­сти­че­ская фило­со­фия наи­бо­лее наивно веру­ю­щая… Рели­ги­оз­ная фило­со­фия наи­бо­лее созна­тельно веру­ю­щая. Отри­ца­тель­ная фило­со­фия не менее дог­ма­тична, чем поло­жи­тель­ная. С другой сто­роны, самая эле­мен­тар­ная, самая непро­свет­лен­ная вера заклю­чает в себе эле­мент позна­ния, без кото­рого наивно веру­ю­щий не мог бы ничего утвер­ждать. Обску­рант­ская вера есть просто отказ от мыш­ле­ния на эту тему. Всякий веру­ю­щий должен при­знать истин­ной свою веру. Но при­зна­ние чего-либо Исти­ной есть уже знание. Когда я про­из­ношу слова молитвы, я пред­по­ла­гаю эле­мент позна­ния, без кото­рого слова эти лишены смысла. Когда я при­знаю свою веру безум­ной, а в извест­ном смысле вера безумна, я утвер­ждаю Истину и в том случае, когда ничего не хочу слы­шать об Истине. Совсем не так важно, что чело­век утвер­ждает или отри­цает в своем созна­нии, часто очень затем­нен­ном и поверх­ност­ном. Когда атеист в созна­нии своем страстно отри­цает Бога, он в конце концов утвер­ждает суще­ство­ва­ние Бога. Можно даже ска­зать, что атеизм есть форма бого­по­зна­ния, диа­лек­ти­че­ский момент бого­по­зна­ния. Атеизм есть одна из форм веры. Резкое про­ти­во­по­ло­же­ние веры и знания при­над­ле­жит объ­ек­ти­ви­ро­ван­ному миру и выра­бо­та­лось в отно­ше­нии к нему. Но это про­ти­во­по­ло­же­ние исче­зает, когда вы обра­щены к духов­ному опыту и к под­лин­ному суще­ство­ва­нию, пре­одо­ле­ва­ю­щему раз­де­ле­ние на субъ­ект и объект. Объ­ек­тив­ное позна­ние, объ­ек­тив­ная истина – услов­ные выра­же­ния, име­ю­щие вто­рич­ное зна­че­ние. Объ­ек­тив­ное науч­ное позна­ние имеет огром­ное зна­че­ние для чело­века в его отно­ше­нии к миру, но оно имеет дело с вто­рич­ным, а не пер­вич­ным, и фило­соф­ская кри­тика дает ему смысл, кото­рый может усколь­зать от спе­ци­а­ли­стов-ученых. Ученые, име­ю­щие дело с частич­ным соста­вом так назы­ва­е­мого объ­ек­тив­ного мира, откры­вают истины, а не Истину. Но эти частич­ные истины не могут про­ти­во­ре­чить целост­ной Истине, как не могут ее и обос­но­вы­вать. Чело­век в позна­нии по сту­пе­ням вос­хо­дит снизу вверх и нис­хо­дит сверху вниз. Это два неиз­беж­ных дви­же­ния, без кото­рых чело­век не может ори­ен­ти­ро­ваться в мире. Во имя Истины чело­век должен был бы жерт­во­вать всем. Но Истина бывает горька для чело­века, и он часто пред­по­чи­тает воз­вы­ша­ю­щий его обман. Иногда обма­ном бывает и то, что чело­век из гор­дого чув­ства отвер­гает всякое уте­ше­ние от Истины и при­знает без­на­деж­ность высшей Исти­ной. Иногда совре­мен­ный чело­век должен сми­риться и перед Исти­ной, кото­рая может дать ему надежду и радость. Тут чело­век очень хитрит. Его более радует, более уте­шает отри­ца­ние Истины и без­на­деж­ность. Таков, осо­бенно, совре­мен­ный чело­век. Это лежит в основе amor fati7 Ницше. Но цель жизни есть жиз­нен­ное, цель­ное позна­ние Истины и при­об­ще­ние к Истине, жизнь в ней. Истина есть про­свет­ле­ние и пре­об­ра­же­ние жизни и мира. Про­свет­ля­ю­щий Логос дей­ствует в инди­ви­ду­аль­ной форме и во всяком позна­нии Истины, рас­па­да­ю­щейся на част­ные истины в позна­нии науч­ном. Истина есть Бог. Это отли­ча­ется от обыч­ного пони­ма­ния Истины как суж­де­ния, соот­вет­ству­ю­щего дей­стви­тель­но­сти. Но это есть ума­лен­ная Истина, ори­ен­ти­ру­ю­щая в дей­стви­тель­но­сти, Истина при­спо­соб­ле­ния, а не про­свет­ле­ния, отра­же­ния, а не изме­не­ния. Логи­че­ски истина заклю­чена в суж­де­нии. Но она есть также суд над миром, над его неправ­дой. И тогда она воз­вы­ша­ется и над миром, и над всяким суж­де­нием о реаль­но­сти мира, она над­мирна. Она есть Бог, рас­кры­ва­ю­щийся в позна­нии и мысли, когда она духовна.

При­ме­ча­ния:

1 Ком­мю­но­тар­ный – от франц. commun – община, ком­муна. — Прим. ред.

2 Собор­ность(кафо­лич­ность, цель­ность, внут­рен­няя пол­нота) – поня­тие, вве­ден­ное А. С Хомя­ко­вым, трак­то­вав­ше­еся им как общий мета­фи­зи­че­сий прин­цип устро­е­ния бытия, а именно как сво­бод­ное един­ство основ Церкви в деле сов­мест­ного пони­ма­ния ими правды и сов­мест­ного отыс­ка­ния ими пути к спа­се­нию, един­ство, осно­ван­ное на еди­но­душ­ной любви к Христу и боже­ствен­ной пра­вед­но­сти. Кон­цеп­ция собор­но­сти раз­вита в рус­ской рели­ги­оз­ной мысли (Вл. Соло­вьев, Е. Н. Тру­бец­кой, о. П. А. Фло­рен­ский, Л. П. Кар­са­вин, С. Л. Франк). См. иссле­до­ва­ние Бер­дя­е­вым жизни и твор­че­ства Хомя­кова, а также пер­во­ис­то­ков идеи собор­но­сти (Бер­дяев Н. А. Алек­сей Сте­па­но­вич Хомя­ков. М.: Путь, 1512). Бер­дяев в ряде слу­чаев отож­деств­ляет собор­ность с ком­мю­но­тар­но­стью. — Прим. ред.

3 Terror antiquus (лат.) – древ­ний страх. — Прим. ред.

4 Praxis (греч.) – дело, заня­тие, польза; здесь: прак­ти­че­ская дея­тель­ность. — Прим. ред.

5 Bas fonds (франц.) – низ­мен­ная сущ­ность. — Прим. ред.

6 Man (нем.) – неопре­де­ленно-логи­че­ское место­име­ние; Das Man – термин, вве­ден­ный М. Хай­дег­ге­ром – мир без­ли­кого, неистин­ного суще­ство­ва­ния. — Прим. ред.

7 Amor fati (лат.) – любовь к року; у Ф. Ницше – радост­ное при­ня­тие судьбы сверх­че­ло­ве­ком. — Прим. ред.

* Polin в своей книге о твор­че­стве цен­но­стей отри­цает, что цен­ность имеет отно­ше­ние к Истине. Цен­ность для него не свя­зана с реаль­но­стью. Истина же свя­зана.

Источник

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *