Присутствие что это у толстого
присутствие
Смотреть что такое «присутствие» в других словарях:
ПРИСУТСТВИЕ — ПРИСУТСТВИЕ, присутствия, ср. 1. только ед. Нахождение, личное пребывание в каком нибудь месте в данный момент. «Карл Иванович… портил всякий разговор своим присутствием.» Герцен. «Ваше присутствие здесь неуместно.» А.Тургенев. В моем присутствии … Толковый словарь Ушакова
Присутствие — Присутствие нахождение в том же месте и в то же время, что и некоторое событие. Присутствие (также присутственное место) государственное учреждение в Российской империи. Также присутствием назывались часы работы этих учреждений.… … Википедия
ПРИСУТСТВИЕ — ПРИСУТСТВИЕ, я, ср. 1. см. присутствовать. 2. Нахождение в каком н. месте. 3. Пребывание, нахождение в каком н. месте в данное время. Ваше п. желательно. 4. Исполнение служебных обязанностей в учреждении (устар.). П. начинается с 10 часов утра. 5 … Толковый словарь Ожегова
присутствие — ПРИСУТСТВИЕ, наличие, наличность … Словарь-тезаурус синонимов русской речи
присутствие — в зоне вредного организма, официально признанного местным или интродуцированным, и официально не объявленного ликвидированным (ФАО; 1990; пересмотрено, ФАО, 1995; МСФМ № 17). [Mеждународные стандарты по фитосанитарным мерам МСФМ № 5. Глоссарий… … Справочник технического переводчика
ПРИСУТСТВИЕ — (присутственное место) государственное учреждение в дореволюционной России … Юридический словарь
ПРИСУТСТВИЕ — (присутственное место) государственное учреждение в дореволюционной России … Большой Энциклопедический словарь
ПРИСУТСТВИЕ — духа. Книжн. Полное самообладание, выдержка. ФСРЯ, 358 … Большой словарь русских поговорок
присутствие — ПРИСУТСТВИЕ, я, с. Лекция, семинар. У меня сегодня три присутствия. Из студ., пародирование устар … Словарь русского арго
Почему раньше государственное учреждение называли «присутствием»?
Степан Аркадьич в школе учился хорошо благодаря своим хорошим способностям, но был ленив и шалун и потому вышел из последних, но, несмотря на свою всегда разгульную жизнь, небольшие чины и нестарые годы, занимал почетное и с хорошим жалованьем место начальника в одном из московских присутствий. Место это он получил чрез мужа сестры Анны, Алексея Александровича Каренина, занимавшего одно из важнейших мест в министерстве, к которому принадлежало присутствие.
Лев Толстой, Анна Каренина.
Согласно Словарь русского языка Евгеньевой:
Однако в этимологических словарях я это слово найти не могу.
Почему так называется? Потому что там кто-то присутствует? Кто? Чиновники? Государство? Посетители?
Какова этимология слова «присутствие» в таком значении?
Дополнение 1
Из комментария пользователя:
И в современной России тоже: «Постоянное судебное присутствие арбитражного суда субъекта Российской Федерации является обособленным подразделением соответствующего арбитражного суда субъекта Российской Федерации вне места постоянного пребывания этого суда и осуществляет его полномочия».
Присутствие — на законодательном языке означает заседание какого-нибудь правительственного учреждения, но также служит и наименованием некоторых учреждений (воинские П., крестьянские П., податные П., губернское по земским и городским делам П., соединенное П. первого и кассационных департаментов сената, высшее дисциплинарное П.), а иногда означает присутственную комнату (см.). Общие постановления об устройстве П. содержатся в Общем учреждении губернском (Св. Зак. т. II, ч. I, ст. 24—49).
Непонятно, почему заседание это присутствие.
Дополнение 2
Словарь Даля (сокращение — Eagle):
. где, заседать, сидеть членом или председателем в суде, или в совещательном правлении, месте. Присутствованье ср, действ. или сост. по глаг. Присутствие, то же, бытность где, заседанье где по должности, по службе; | судейская, или вообще комната, где заседают, присутствуют члены совещательного места; | самое заседанье это, время и все продолженье его. Присутствие устроено за стеклянными дверьми. Присутствие началось или открыто, и закрыто. Можно ли войти в присутствие? В каникулы у нас нет присутствия. В присутствии доклад идет. Рекрутское присутствие, для приема рекрут. Присутственное место, совещательное управленье, коему дано зерцало; заседанье для решенья дел. Присутственный день, час, когда бывает присутствие, когда члены заседают. Присутствующий в виде сущ. член присутствия, заседающий; советник, асессор, гласный заседатель и пр.
Таким образом получается, что «присутствовать» раньше имело значение заседать. Как место «присутствие» — это там, где заседают или на собрании, или просто сидят на своём рабочем месте по государственной службе. Значит у Толстого «присутствие», если понимать буквально, это место, где сидят на своих рабочих местах (присутствуют там) государственные служащие.
19 февраля: Толстой вмешался в судьбу обвиняемого в убийстве
19 февраля 1910 года в Тульском окружном суде слушалось дело о деревенской драке, приведшей к смерти. Благодаря тому, что судьбой обвиняемого заинтересовался сам Толстой, зал заседания был забит до отказа. Сам писатель также присутствовал.
Суть дела была в следующем. В одной из деревень Крапивенского уезда сельский староста Ульянов стал свидетелем следующей сцены. Его сосед – живущий напротив крестьянин Бычков вытащил из сеней своего дома крестьянина соседней деревни Степанова, повалил его на землю и начал избивать сначала кулаками, потом ногами, обутыми в сапоги. По словам Ульянова, Бочков три раза прекращал побои, уходил в сени, но всякий раз возвращался обратно и снова принимался бить.
Сам свидетель, по видимому, просто стоял в сторонке, не вмешиваясь. Когда все это безумство прекратилось, Ульянов все же подошел к избитому Степанову, который находился уже в бессознательном состоянии. Вскоре он умер.
А вот тут – самое интересное. Насильнику Степанову вообще-то было уже 75 лет, и, по словам обвиняемого, женщинами он уже совершенно не интересовался. А вот тут что-то его проняло.
Анну Бычкову и эксперта допрашивали при закрытых дверях. Правда, на допросе главной свидетельницы представителям печати вроде бы разрешили остаться, но тут же председательствующий напомнил, что ни о чем из услышанного писать нельзя.
Конечно, присутствие Толстого заметно стесняло всех участников процесса. Товарищ, то есть помощник прокурора отдельно сказал о том, что «великий писатель земли русской заинтересовался этим делом», после чего предостерег всех «от желания сделать ему приятное, а судить по совести».
По просьбе Толстого обвиняемого защищал присяжный поверенный Б. О. Гольденбат – тот самый, который менее месяца назад защищал других крапивенских крестьян, обвинявшихся в нападении на почтовую повозку. Об этом писалось у нас в материале «Как в Ясной Поляне боролись с толстовцами».
Гольденблат ответил помощнику прокурора так: великий писатель тем и велик и дорог нам, что он так трепетно, так молитвенно ищет правды; что он проповедник любви и правды, и «если он действительно заинтересовался этим делом, то это, конечно, не значит, что мы должны поступиться своей судебной совестью. Нет, господа. Только правда, только истина нужны нам, и этого от нас ждут».
В резюме председательствующий согласился с мнением товарища прокурора о прискорбности того факта, что присяжным и вообще всей читающей публике через местную газету стало известно, что делом Бычкова заинтересовался Толстой, после чего указал почему-то присяжным, что право помилования за преступления принадлежит одному лишь Монарху.
После недолгого совещания присяжные вынесли Бычкову оправдательный приговор.
Сразу после этого судебного процесса состоялся еще один – по обвинению несовершеннолетнего Быкорского в краже в пути. Лев Николаевич также остался послушать ход слушаний, и по его просьбе обвиняемого защищал Гольденблат. Присяжные вынесли оправдательный вердикт.
Православная Жизнь
9 сентября 1828 года родился выдающийся русский писатель, один из величайших романистов мира, Лев Николаевич Толстой.
Это имя известно не только русскоязычному читателю, но и, наряду с Чеховым и Достоевским, многим иностранцам. Когда школьная программа знакомит нас с творчеством Толстого, то тема его противостояния с Церковью, как правило, не поднимается. Это действительно весьма трагичная станица биографии великого писателя, но именно о ней и хотелось бы сказать несколько слов.
Зачатки некоторых еретических идей можно найти уже у 19-летнего Толстого. В своем дневнике он пишет, что человеческий разум воспринимает в качестве высшего духовного проявления Божественной природы в человеке: «Оставь действовать разум, он укажет тебе на твое назначение, он даст тебе правила, с которыми смело иди в общество. Все, что сообразно с первенствующей способностью человека – разумом, будет равно сообразно со всем, что существует». В 27 лет Лев Николаевич задумывает создание собственной религии. Можно сказать, что еще в юности он положил начало той разновидности пантеизма, к которой пришел впоследствии. Нужно напомнить, что пантеизм имеет большое количество разновидностей, часто сильно отличающихся друг от друга, но, обобщенно говоря, это религиозно-философское учение, согласно которому Бог имманентен (растворяется) в природе. Вот и у Толстого можно увидеть, что Бога он считает вечно живым, единым и бесконечным существом, проявляющимся в бесконечном количестве других существ. Целью жизни человека при этом является рост сознания и постепенный переход к его высшему состоянию, т. е. самопознанию и познанию Бога, что, согласно мнению писателя, открыто в «истинном браманизме, и буддизме, и христианстве». Таким образом, мы видим здесь вполне оккультный взгляд на религию.
Интересным является понимание любви у Толстого. По его представлению любовь – это высшее проявление действующей в человеческом сознании бесконечной и вечной Божией силы. Уже на склоне лет это положение своего учения он формулирует такими словами: «Всякая жизнь есть не что иное, как все большее расширение сознания и все большее и большее увеличение любви», – отсюда следует, что в человеке живет «всемогущий, чистый и святой». Далее прослеживаются вольное понимание и трактовка христианских догматов. В своем небольшом сочинении под названием «Царство Божие» Толстой пишет: «Сын человеческий – это тот дух, который есть в каждом человеке, не зачат от плоти. Тот, кто возвеличит этот дух в себе, тот получит жизнь невременную и вступает в Царство Божие».
Праведный Иоанн Кронштадтский называет Толстого «зловонным трупом, гордостью своею посмердившим всю землю». Можно сказать, что это та самая «тихая» и незаметная гордость, свойственная представителям восточных религиозных практик. Вообще, понятие Бога здесь должно писаться с маленькой буквы, так как Лев Николаевич доходит до самообожествления: «Тот Бог, который во мне, слышит меня, – пишет он, – в этом-то уж не может быть сомнений. Так что ж вы молитесь сами себе? Да, только не низшему себе, не всему себе, а тому, что есть во мне Божьего, вечного, любовного. И оно слышит меня и отвечает. Благодарю тебя и люблю тебя, Господи, живущий во мне». За полтора года до смерти Толстой оставил еще более яркую по смыслу запись: «Бог не в храмах, не в изображениях, не в словах, не в таинствах, не в делах человеческих, а в человеке, в самом человеке; перед ним, перед проституткой, палачом, приговаривателем к казням, перед этим благоговей, созерцая в них Бога».
Вполне допустимо говорить о том, что в своих идеях Лев Николаевич вообще отходит от, скажем так, признаков религии. Он отвергает Откровение, размывает границы между личностным Богом и личностью человека, категорически не приемлет обрядов и Таинств, это тот вариант «духовности», который архиеп. Иоанн (Шаховской) называет «расплывчатоложным одухотворением», где далеко не всякий душевный поиск, метания, беспокойства, томление и неудовлетворенность собой нужно вообще рассматривать в качестве святости и жизненной правды. Толстой стремится к растворению человеческой личности во всеобщем благе, безликом законе жизни, веры и добра.
Возникает вопрос: откуда вообще у Льва Николаевича взялись все эти мысли? Ведь его мать – Мария Николаевна, умершая, когда будущий писатель еще был младенцем и которую он боготворил – являлась глубоко верующим человеком, а его младшая сестра, Мария, была монахиней Шамординской обители. Более того, сам Толстой не менее пяти раз посещал Оптину пустынь и общался с прп. Амвросием. Ответ на поставленный вопрос можно найти в сочинениях церковного историка и богослова прот. Александра Иванцова-Платонова, который был хорошо знаком с идеями Толстого, что позволило ему глубоко понять суть расхождений мыслей Льва Николаевича с православием. Он пишет, что у графа отсутствовал живой духовный опыт, выражавшийся в том, что писатель стремился от неверия сразу перейти к вере и воспринять «все частности церковного учения и обряда… не уяснивши себе их внутреннего и исторического значения, не разобравши внимательно и тех оснований, на которых держалось его прежнее отрицание». Именно от этого сформировался поверхностный взгляд на христианство, который Толстой так и не смог преодолеть.
Существует довольно распространенное мнение о том, что Синод Русской Православной Церкви предал Льва Николаевич анафеме. По сути, это положение правильное, но здесь нужно все-таки сделать некоторые уточнения. От 20-22 февраля 1901 года было издано «Определение и послание Святейшего синода о графе Льве Толстом», где, в частности, значатся такие слова: «Граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние… В своих сочинениях и письмах… он проповедует с ревностью фанатика ниспровержение всех догматов Православной Церкви и самой сущности веры христианской; отвергает личного Живого Бога, во Святой Троице славимого, создателя и промыслителя Вселенной, отрицает Господа Иисуса Христа… не признает загробной жизни и мздовоздаяния, отвергает все таинства Церкви и благодатное в них действие Святого Духа и, ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глумлению величайшее из таинств, святую Евхаристию… Бывшие же к его вразумлению попытки не увенчались успехом. Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею». Как видим, здесь нет слова «анафема», а Церковь с болью и сожалением попросту констатировала свершившийся факт.
Лев Николаевич в течение месяца обдумывал свой ответ, и 4 апреля его опубликовали во всех тогдашних газетах. К содержанию «Определения» у Толстого претензий не было, что и подтверждают его собственные слова: «То, что я отрекся от Церкви называющей себя Православной, это совершенно справедливо». Доселе мы рассматривали учение графа в положительном ключе, без обращения к его довольно рьяной и, мягко говоря, резкой критики православия, которую, в качестве итога всех его духовных исканий, можно найти в рассматриваемом ответе. «И я убедился, что учение Церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же – собрание самых грубых суеверий и колдовства, – пишет Лев Николаевич. – Я действительно отрекся от Церкви, перестал исполнять ее обряды и написал в завещании своим близким, чтобы они, когда я буду умирать, не допускали ко мне церковных служителей и мертвое мое тело убрали бы поскорее… То, что я отвергаю непонятную Троицу и басню о падении первого человека, историю о Боге, родившемся от Девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно справедливо… все таинства я считаю низменным, грубым, несоответствующим понятию о Боге и христианскому учению колдовством и, кроме того, нарушением самых прямых указаний Евангелия». Гордыня Толстого довела его до того, что он тогда сожалел лишь об одном, что его отлучение во всеуслышание не объявили со всех кафедр Русской Православной Церкви.
В этой своей борьбе граф, пожалуй, заслуживает только сожаления и сочувствия. Он сам загнал себя в «яму» и в этой «яме» был глубоко несчастен. Все рассмотренные здесь идеи и мысли Толстого никак не умаляют его великого таланта и действительно громаднейшего значения для мировой литературы. Именно поэтому многие православные почитатели творчества Льва Николаевича его отпадение от Церкви рассматривают как трагедию, безучастными к которой они оставаться не могут. А завершить этот текст хотелось бы словами владыки Тихона (Шевкунова), когда в одном из писем, приуроченных к столетию со дня смерти графа Толстого, он отметил: «Сострадательное сердце любого христианина, читающего художественные произведения великого писателя, не может быть закрыто для искренней, смиренной молитвы о его душе».
Протоиерей Владимир Долгих
«Беглая знаменитость». Почему Лев Толстой постоянно пытался всё бросить и убежать от себя
В издательстве «Новое литературное обозрение» выходит «Жизнь Льва Толстого. Опыт прочтения» — новая биография великого писателя. Ее автор, историк литературы и профессор Оксфордского университета Андрей Зорин, принципиально не разделяет Толстого-писателя, Толстого-мыслителя и Толстого-человека. Такой подход позволяет разглядеть цельность гения, которого часто упрекали в непоследовательности. Больше об этой и других биографиях Толстого, заслуживающих внимания, можно узнать тут, а мы публикуем фрагмент из книги, объясняющий, почему писатель всё время разрывал отношения и стремился убежать от того, что прежде составляло смысл его жизни.
Со времени, когда восемнадцатилетний Толстой внезапно бросил Казанский университет и уехал в Ясную Поляну, его жизнь была полна разрывов, отъездов и отказов. Он вышел в отставку с военной службы, перестал преподавать в школе и прекратил заниматься делами своего имения.
Он отверг сначала разгульную жизнь, которую вел в молодости, а потом образ жизни богатого помещика. Он отказался от православной церкви и социальной среды, к которой принадлежал. Он несколько раз порывался бросить литературу, хотя так и не сумел довести это до конца.
В октябре 1864 года, во время охоты Толстой упал с лошади и сломал руку. Вмешательство тульских докторов оказалась неудачным, и скоро стало ясно, что операции не избежать. Ее делали в Москве в доме Берсов: тесть писателя имел возможность пригласить самых лучших хирургов.
По воспоминаниям Татьяны Кузминской, получив первую дозу анестезии, Толстой «вскочил с кресла, бледный, с открытыми блуждающими глазами, откинув от себя мешочек с хлороформом, он в бреду закричал на всю комнату: Друзья мои, жить так нельзя… Я думаю… Я решил». Ему дали еще дозу, он заснул, и операция прошла благополучно.
Что Толстой «решил», находясь в бреду, так и осталось неизвестным, но чувство, что «жить так нельзя», в любом случае было для него определяющим. Он постоянно рвался освободиться от связывающих его уз, и чем болезненнее был разрыв, тем отчаяннее его тянуло вырваться.
В жизни для него не было ничего важнее семьи — несмотря на это или именно поэтому жажда побега владела им даже в счастливейшие периоды его семейной жизни.
В начале 1880-х, когда он последовательно отказывался от церкви, собственности, денег, мяса, курения, алкоголя и т. д., стремление уйти из дома приобрело у него навязчивый характер. «Он сегодня громко вскрикнул, что самая страстная его мысль о том, чтоб уйти из семьи. Умирать буду я — а не забуду этот искренний его возглас, но он как бы отрезал от меня сердце», — написала в дневнике Софья Андреевна 26 августа 1882 года.
Толстой ощущал почти физиологическую потребность оставить за спиной положение знаменитого писателя и барскую жизнь и влиться в поток бездомных бродяг, живущих плодами дневных трудов или подаянием добрых людей. Один из молодых последователей как-то спросил его, где ему придется ужинать, если он станет буквально следовать наставлениям учителя. «Кому вы будете нужны, тот вас и прокормит», — ответил Толстой. Он был уверен, что неспособность Софьи Андреевны понять эти его настроения свидетельствует о том, что она просто не любит его. 5 мая 1884 года он записал в дневнике:
Во сне видел, что жена меня любит. Как мне легко, ясно всё стало! Ничего похожего наяву. И это-то губит мою жизнь. И не пытаюсь писать. Хорошо умереть.
Через неделю, после конфликта с женой, обвинившей его в безответственном отношении к семейным деньгам, Толстой сложил мешок и ушел из дома. С полдороги до Тулы он повернул обратно из-за близких родов жены. На следующий день родилась их младшая дочь Александра.
Желание уйти не оставляло его. Как в самом конце 1885 года Софья Андреевна писала сестре, муж сказал ей, что он хочет развестись и уехать в Париж или Америку, потому что «жить так не может».
Во время последовавшего за этим скандала у Толстого, по словам жены, началась истерика: «Подумай только: Левочка и его трясет и дергает от рыданий».
Двенадцатью годами позже, во время увлечения Софьи Андреевны Танеевым, Толстой написал ей прощальное письмо:
Уж давно меня мучает несоответствие моей жизни с моими верованиями. Заставить вас изменить вашу жизнь, ваши привычки, к кот[орым] я же приучил вас, я не мог, уйти от вас до сих пор я тоже не мог, думая, что я лишу детей, пока они были малы, хоть того малого влияния, к[оторое] я мог иметь на них, и огорчу вас, продолжать жить так, как я жил эти 16 лет, то борясь и раздражая вас, то сам подпадая под те соблазны, к к[оторым] я привык и к[оторыми] я окружен, я тоже не могу больше, и я решил теперь сделать то, что я давно хотел сделать, — уйти…
И враги, и почитатели Толстого нередко обвиняли его в лицемерии. Он болезненно переживал эти упреки, но научился их переносить, так как был твердо уверен, что привычка к комфортным условиям жизни не может повлиять на его решения. Бóльшую опасность представляли для него соблазны похоти и славолюбия.
Борьбе с ними посвящена повесть «Отец Сергий», выделяющаяся даже на фоне толстовской прозы накалом сдерживаемой эротики. Толстой начал писать повесть в 1890 году, практически закончил в 1898-м, но публиковать не стал.
«Отец Сергий» начинается с рассказа о сенсационном исчезновении заметного и успешного человека:
В Петербурге в 40-х годах случилось удивившее всех событие: красавец, князь, командир лейб-эскадрона кирасирского полка, которому все предсказывали и флигель-адъютантство, и блестящую карьеру при императоре Николае I, за месяц до свадьбы с красавицей фрейлиной, пользовавшейся особой милостью императрицы, подал в отставку, разорвал свою связь с невестой, отдал небольшое имение свое сестре и уехал в монастырь, с намерением поступить в него монахом.
Карьерные упования и возвышенная любовь князя Степана Касатского обнаруживают свою пустоту, когда он узнает, что его невеста была любовницей императора. Однако ни в монастыре, ни в отдаленном скиту, куда он потом уходит, князя, ставшего в монашестве отцом Сергием, не оставляют сомнения в правильности сделанного им выбора и греховные помыслы. Его внутренняя борьба достигает кульминации, когда его пытается соблазнить эксцентрическая светская красавица: чтобы справиться с искушением, ему приходится отрубить себе палец.
В мае 1893 года Толстой записал в дневнике: «Как только человек немного освободится от грехов похоти, так тотчас же он оступается и попадает в худшую яму славы людской».
Чтобы бороться с этим более чем знакомым ему соблазном, надо, по его мнению, «не разрушать установившегося дурного мнения и радоваться ему, как освобождению от величайшего соблазна и привлечению к истинной жизни исполнения воли бога». Он заметил: «Эту тему надо разработать в Сергии. Это стоит того».
Толстой действительно разработал в «Отце Сергии» сложнейшую диалектику святости и греховности. Молва о его победе над искушением разошлась быстро и широко, создав отцу Сергию славу угодника Божьего и привлекая к его келье многочисленную паству, ждавшую от него слова наставления и чуда исцеления:
С каждым днем всё больше и больше приходило к нему людей и всё меньше и меньше оставалось времени для духовного укрепления и молитвы Он знал, что от этих лиц он ничего не узнает нового, что лица эти не вызовут в нем никакого религиозного чувства, но он любил видеть их, как толпу, которой он, его благословение, его слово было нужно и дорого, и потому он и тяготился этой толпой, и она вместе с тем была приятна ему.
Толстой думал о своем новом положении вероучителя и пророка и о толпах людей, приходящих к нему за советами и поучениями.
Его сын вспоминал, что после ухода особо докучных посетителей он принимался радостно скакать по комнатам в сопровождении пляшущих детей. Этот безмолвный ритуал освобождения назывался в доме «Нумидийской кавалерией».
Однажды Толстой сказал, что один из его посетителей «принадлежит к самой непостижимой и чуждой» ему «секте — секте толстовцев».
По парадоксальной, но характерной для Толстого логике безобразный грех освобождает отца Сергия от порабощенности мирской славой.
Он покидает скит и находит образец подлинной святости у подруги детства, которая расходует все свои нищенские средства и скудные силы на помощь отчаявшейся дочери, бестолковому и бесполезному зятю и двум внукам, не подозревая при этом, что делает нечто доброе и нравственное. Отец Сергий становится бродягой, нищенствует, попадает в тюрьму и в конце концов оседает в Сибири на заимке у богатого мужика, где обучает детей и ухаживает за больными.
Похоже, что эта заимка попала в повесть из другого сюжета о побеге, который Толстой обдумывал в 1890-х годах. «Посмертные записки старца Федора Кузьмича» были основаны на распространенной легенде, согласно которой император Александр I не умер в Таганроге в 1825 году, но скрывался под именем Федора Кузьмича. Федор был реальным человеком. Подобно отцу Сергию он бродяжничал, подвергался аресту и ссылке, а в старости жил в Сибири на заимке у купца и учил крестьянских детей за еду — старец никогда не брал денег. Он умер в 1864 году, оставив после себя зашифрованные бумаги; его личность так и не была установлена.
В 1905 году Толстой начал набрасывать текст, построенный как автобиография старца Федора. Он не слишком продвинулся в работе, когда в 1907 году Николай Михайлович прислал ему свою новую монографию «Легенда о кончине императора Александра I в Сибири, в образе старца Федора Козмича», где окончательно опроверг это предание. Он пришел к выводу, что Федор вполне мог быть беглым дворянином, но, безусловно, не императором Александром. Благодаря Великого князя за книгу, Толстой написал:
Пускай исторически доказана невозможность соединения личности Александра и Козмича, легенда остается во всей своей красоте и истинности. Я начал было писать на эту тему, но едва ли удосужусь продолжать. Некогда, надо укладываться к предстоящему переходу. А очень жалко. Прелестный образ.
Он был зачарован историей про внезапное и таинственное исчезновение царя и не мог перестать думать о ней.
Посреди революционных бурь Толстой осознавал масштаб лежащей на нем ответственности, но это лишь усиливало его давнюю мечту о побеге. Он еще не мог позволить себе уйти с публичной арены, но практически покинул мир литературы.
После выхода в свет «Воскресения» он почти перестал печатать свои художественные произведения. Когда в 1911 году вышло в свет первое посмертное собрание его сочинений, русская публика была ошеломлена «Отцом Сергием», «Хаджи-Муратом», «Живым трупом» и всей россыпью неведомых шедевров не меньше, чем когда-то его романами.
«Гениальнейшее, что читал — Толстой — „Алёша Горшок“», — написал Александр Блок о четырехстраничном рассказе о жизни и смерти деревенского полудурачка.
У нежелания Толстого публиковать свои произведения было много разных причин. Он хотел избежать домашних конфликтов из-за авторских прав и чувствовал себя обязанным бороться с писательским тщеславием. Но перестать писать прозу не мог. В 1908–1909 годах он работал над большой вещью с показательным названием «Нет в мире виноватых». В дневнике он признавался, что чувствует
…желание художественной работы; но желание настоящее, не такое, как прежде — с определ[енной] целью, а без всякой цели, или, скорее, с целью невидной, недоступной мне: заглянуть в душу людскую. И оч[ень] хочется. Слаб.
Ночью 2 октября 1910 года, за месяц до смерти, Толстому пришел в голову замысел нового художественного произведения, и он не удержался от радостного изумления: «О, как хорошо могло бы быть. И как это влечет меня к себе. Какая могла бы быть великая вещь».
Чтобы писать, ему нужны были «подмостки», и в то же время он искренне пытался представить свои литературные занятия безобидным времяпрепровождением старого человека, вроде раскладывания пасьянсов, прослушивания Моцарта на граммофоне или верховых прогулок — одной из старых привычек, от которых он так и не сумел отказаться.
Когда до Толстого дошли слухи о намерении присудить ему Нобелевскую премию, он попросил своего шведского друга убедить членов Академии «не назначать» ему премии и не ставить его в очень неприятное ему «положение — отказываться от нее».
Он сделал всё от него зависевшее, чтобы предотвратить масштабные юбилейные торжества по случаю его восьмидесятилетия в 1908 году. Стремление укрыться от бремени славы было для него и личной, и общественной, и художественной задачей — Толстой искал способы редуцировать собственное присутствие не только в литературном процессе, но и в самом тексте.