Примитивно мыслить что это
мышление примитивное
Смотреть что такое «мышление примитивное» в других словарях:
Мышление примитивное — общее и некорректное название нарушений мышления, характеризующихся снижением уровня или недостаточным его развитием. В специальной литературе термин практически не используется в силу оценочного его характера … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике
мышление в комплексах — «МЫШЛЕНИЕ В КОМПЛЕКСАХ» понятие, введенное Л.С. Выготским для обозначения основной стадии развития детского мышления, а также характеристики архаического мышления. Развитие мышления и характерные для него способы образования понятий,… … Энциклопедия эпистемологии и философии науки
мышление синкретическое — МЫШЛЕНИЕ СИНКРЕТИЧЕСКОЕ (от греч. synkretismos соединение) детское и примитивное мышление, в котором разнородные представления недифференцированно связываются друг с другом. До 7 8 лет синкретизм пронизывает почти все суждения ребенка.… … Энциклопедия эпистемологии и философии науки
мышление синкретическое — (от греч. synkretismos соединение) детское и примитивное мышление, в к ром разнородные представления недифференцированно связываются друг с другом. До 7–8 лет … Большая психологическая энциклопедия
Мышление — Опосредованное – основанное на раскрытии связей, отношений, опосредований – и обобщенное познание объективной реальности (Рубинштейн С.Л., 1940). М. – это отображение существенных связей и отношений между объектами действительности. Мыслительное… … Толковый словарь психиатрических терминов
Мышление синкретическое — [греч. synkretismos соединение, объединение] детское и примитивное мышление, в котором разнородные представления недифференцированно связываются друг с другом. До 7 8 лет синкретизм пронизывает почти все суждения ребенка. Это выражается в… … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике
Мышление синкретическое — (от греч. synkretismos соединение) детское и примитивное мышление, в к ром недифференцированно связываются самые разные представления. До7 8 лет синкретизм пронизывает почти все суждения ребенка, что создает невероятные гипотезы о причинах… … Педагогический словарь
ИКОНОЛОГИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ — как система и диалог семиотич. систем. Религ. мышление часто описывается как мифол., дологич., примитивное, архаич. и т.п., т.е. отождествляется с известной стадией или известной формой мышления вообще. Изучая историю религии, можно… … Энциклопедия культурологии
практическое мышление — Этимология. Происходит от греч. praktikos деятельный, активный. Категория. Форма мышления. Специфика. В нем решение проблем осуществляется во внешней практической деятельности. В отличие от теоретического мышления здесь не ставится задача… … Большая психологическая энциклопедия
Антропоморфное мышление (anthropomorphic thinking) — При А. м. действия животных и физ. объектов интерпретируются как рез т процессов, аналогичных тем, к рые приводят чел. к определенным осознаваемым действиям, связанным со знаниями, мотивацией, планированием и выбором. В XIX и начале XX в. мн.… … Психологическая энциклопедия
Мышление примитивное
Смотреть что такое «Мышление примитивное» в других словарях:
мышление примитивное — М. образного, элементарно конкретного характера, бедное логическими операциями; наблюдается при олигофрении … Большой медицинский словарь
мышление в комплексах — «МЫШЛЕНИЕ В КОМПЛЕКСАХ» понятие, введенное Л.С. Выготским для обозначения основной стадии развития детского мышления, а также характеристики архаического мышления. Развитие мышления и характерные для него способы образования понятий,… … Энциклопедия эпистемологии и философии науки
мышление синкретическое — МЫШЛЕНИЕ СИНКРЕТИЧЕСКОЕ (от греч. synkretismos соединение) детское и примитивное мышление, в котором разнородные представления недифференцированно связываются друг с другом. До 7 8 лет синкретизм пронизывает почти все суждения ребенка.… … Энциклопедия эпистемологии и философии науки
мышление синкретическое — (от греч. synkretismos соединение) детское и примитивное мышление, в к ром разнородные представления недифференцированно связываются друг с другом. До 7–8 лет … Большая психологическая энциклопедия
Мышление — Опосредованное – основанное на раскрытии связей, отношений, опосредований – и обобщенное познание объективной реальности (Рубинштейн С.Л., 1940). М. – это отображение существенных связей и отношений между объектами действительности. Мыслительное… … Толковый словарь психиатрических терминов
Мышление синкретическое — [греч. synkretismos соединение, объединение] детское и примитивное мышление, в котором разнородные представления недифференцированно связываются друг с другом. До 7 8 лет синкретизм пронизывает почти все суждения ребенка. Это выражается в… … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике
Мышление синкретическое — (от греч. synkretismos соединение) детское и примитивное мышление, в к ром недифференцированно связываются самые разные представления. До7 8 лет синкретизм пронизывает почти все суждения ребенка, что создает невероятные гипотезы о причинах… … Педагогический словарь
ИКОНОЛОГИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ — как система и диалог семиотич. систем. Религ. мышление часто описывается как мифол., дологич., примитивное, архаич. и т.п., т.е. отождествляется с известной стадией или известной формой мышления вообще. Изучая историю религии, можно… … Энциклопедия культурологии
практическое мышление — Этимология. Происходит от греч. praktikos деятельный, активный. Категория. Форма мышления. Специфика. В нем решение проблем осуществляется во внешней практической деятельности. В отличие от теоретического мышления здесь не ставится задача… … Большая психологическая энциклопедия
Антропоморфное мышление (anthropomorphic thinking) — При А. м. действия животных и физ. объектов интерпретируются как рез т процессов, аналогичных тем, к рые приводят чел. к определенным осознаваемым действиям, связанным со знаниями, мотивацией, планированием и выбором. В XIX и начале XX в. мн.… … Психологическая энциклопедия
Примитивно мыслить что это
Ярослав Всеволодович Михайлов
Вo всём мне хочется дойти
В работе, в поисках пути,
До сущности протекших дней,
До оснований, до корней,
«Неисчислимы ветви знания, но коротко наше время и много препятствий на нашем пути, поэтому возникает вопрос: «какое знание самое важное?» – вопрошали мудрецы древности и ответили на поставленный вопрос так: «Познай самого себя!»
Если Вы стремитесь «познать самого себя» и понять окружающий мир, если Вы ищите смысл жизни и не приемлете бесцельного существования, то это – Ваша книга. Предупреждаю честно: здесь христианская закваска, что не всем нравится. Простите великодушно, таково авторское кредо, выпестованное многотрудным жизненным опытом. Конечно, у каждого свой, достойный уважения опыт и личная точка зрения, но полезно бывает узнать, что думают другие, в особенности когда ищешь истину.
Всё, что люди делают в жизни, каждый их шаг и каждое движение что-то дают и что-то отнимают сегодня и в будущем. Действия, благоприятные в краткосрочной перспективе, часто оказываются несостоятельными в долгосрочной, и наоборот. Всегда стоит вопрос, как поступать, чтобы выиграть в конечном счёте и что считать «конечным счётом», если все умирают, ибо есть законы жизни и никому никогда не удавалось их обойти.
Специалисты психологи установили, что значительная часть психологических установок человека закладывается в детстве и юности неосознанно и, обычно, мало меняется с возрастом. Не случайно так редки случаи смены конфессиональных предпочтений, а этноконфессиональные сообщества устойчивы. Я пришёл к вере осознанно в зрелом возрасте, когда детские переживания не играли решающей роли. Главным был поиск разумно обоснованной жизненной стратегии. Я следовал словам Пифагора: «Усвой себе только тот образ жизни, который твой разум признал наилучшим, а привычка сделает его для тебя наиболее приятным». Думаю, что я не одинок в своём поиске, который завершён, и цель обоснована. Путь был труден и не прям, но Бог посылал помощников, указывающих направление. Также и я считаю своим долгом помочь ищущим, для чего и написал эту книгу. Впрочем, вполне отдаю себе отчёт в том, что предлагаемая книга – не популярное издание, она адресована людям думающим, настойчиво стремящимся дойти до сути и не зашоренным идеологемами «научного» атеизма, псевдонаучного оккультизма и религиозного обскурантизма, а также согласным знакомиться с «логикой» христианства. Слово «логика» взято в кавычки, потому что христианская «логика» во многом антиномична и в рамки привычной формальной логики часто не вписывается. Автор – научный работник, ценящий и уважающий подлинную науку и одновременно православный христианин, преданный Христу и Его церкви. Я не усматриваю антагонистических противоречий между научным знанием и христианским вероучением, определённые нестыковки имеются, но происходят они либо от неполноты научного знания, либо от произвольных трактовок Священного Писания.
Предлагаемая книга вполне научна, но она не научный трактат, составленный по канонам светской науки. Стиль изложения иногда строгий, логически выдержанный, а местами эмоциональный, более соответствующий художественному произведению. Читатель встречает подборку эссе, объединённых идеей системного осмысления главных сущностных качеств человека, рассматриваемого как универсум, как неотъемлемая часть всемирного бытия, отражающая в себе бытие мира. ЧЕЛОВЕК должен быть виден ВЕСЬ и в связи со ВСЕМ МИРОМ, а не в отдельных своих проявлениях, как то происходит в современной науке. Параллельно сделана попытка создания убедительной, опытно-обоснованной, логически-стройной онтологической картины мира. Конечная цель – выработка стратегии и тактики поведения, опирающихся на системную концепцию жизни, в основе которой её первоисточник – Бог. Попутно освещаются и некоторые важные частные вопросы. Мы не дерзаем решить данные грандиозные проблемы во всей их полноте, но с помощью Божией рассчитываем сказать в них веское слово.
Работа относится к области психологической, философской и религиозной антропологии. За основу взяты христианская онтология и антропология, которые в Священном Писании и трудах христианских богословов обозначены, но до конца не разработаны, поскольку христианство исторически развивалось как духовная и нравственная практика и христиане не шибко заботились о теоретической базе. Наша работа стремится восполнить, отчасти, этот пробел и в какой-то мере является богословским трудом, однако написанное здесь не пересказ прочитанного, а изложение того, что прочувствовано лично, пережито, осмыслено и стало глубоко интимным.
Автор книги не клирик, а рядовой православный мирянин, варящийся в котле повседневной мирской жизни. Авторское видение христианства и его православной традиции неизбежно в чём-то не совпадает с видением служителей церкви, один человек смотрит на пейзаж через розовые очки, другой через зелёные. они видят одно и то же, но действительность окрашена по-разному. Бессмысленно спрашивать, кто из них видит правильно. Просто каждый видит по-своему. Аналогично взгляды мирянина и клирика не противоречат друг другу. Видение мирянина ценно тем, что оно не подстрижено под единую богословскую гребёнку и, стало быть, не зашорено. Это сулит возможность свежего взгляда, но создаёт опасность уклонения в ересь. Неортодоксальное суждение имеет право на существование, если оно не противоречит Священному Писанию. Впрочем, наша книга отличается не столько неортодоксальными суждениями, которых по большому счёту вообще нет, но более расстановкой акцентов, иной по сравнению с принятой в православной богословской литературе и наставлениях священнослужителей. Человек приходит в Церковь и слышит: «Мир погряз во зле и ты погряз вместе с ним». Пусть это верно, но такое положение рождает ощущение обречённости и не создаёт стимулов, потому что нам некуда деться из этого мира. Нужно больше свидетельств благости христианской веры.
Дюди, укоренённые в православии, обычно не замечают, что оно более сосредоточено на борьбе с негативом, нежели на утверждении позитива. о борьбе с грехом говорят больше, чем о делах любви. Есть два пути к здоровью: лечить болезни и утверждать здоровый образ жизни. Вероятно, необходимо и то и другое. В современной православной церкви акцент сделан на первом, в нашей книге – на втором. Подчеркнём: речь идёт только об акцентах, но никак не об отрицании каких-либо сторон вероучения и духовной практики.
Главные акцентные отличия книги «Человек в мире» от современной православной христианской проповеди и литературы представлены в таблице 0.0.1.
Почему в предлагаемой книге акценты расставлены не совсем так, как в православной христианской богословской литературе? Дело в том, что литература и, отчасти, живая проповедь опираются в значительной степени на иноческий (монашеский) опыт. Несмотря на то, что иноческий опыт драгоценен, он тем не менее не в полной мере подходит для мирян, потому что условия их жизни качественно иные. У мирянина гораздо меньше возможностей сосредоточиться на борьбе с грехом, но значительно больше – для исполнения дел любви, отсюда и проистекает расстановка акцентов, принятая в нашей книге.
Мировоззренческие и житейские проблемы трактуются с христианской точки зрения, но по мере необходимости упоминаются и иные взгляды. Автор не считает нужным заниматься доказательствами, что так привычно сознанию современного интеллектуала, воспитанного на идеях формальной логики. Суждения служат для разъяснения и свидетельства, оставляя читателю право принять или отвергнуть их.
10 неочевидных признаков того, что у человека мышление примитивнее спичечного коробка
«Что в лоб, что по лбу», — с отчаянием говорим мы о человеке, которому бесполезно что-либо объяснять и доказывать. И — странное дело — узколобость и зашоренность взглядов такого экспоната замечают все, но только не он сам. Иметь дело с подобными людьми трудно, а вразумить их практически невозможно.
Мы в AdMe.ru решили выяснить, какие особенности поведения с головой выдают человека с ограниченным мышлением. О них наша сегодняшняя статья.
Считает себя умнее всех
Одним из основных признаков недалекого ума является твердолобая уверенность человека в том, что он все знает лучше остальных и не может ни в чем ошибаться. Никакие, даже самые красноречивые факты не заставят упрямца признать, что его взгляды устарели или просто в корне неверны. По сути, узкое мышление — это типичный пример эффекта Даннинга-Крюгера, когда люди, имеющие низкий уровень квалификации, считают себя крутыми профессионалами и не способны оценить не только собственную некомпетентность, но и профессионализм кого-то другого. Люди с широкими взглядами, наоборот, зачастую полны сомнений и нерешительности.
Поражение в споре считает концом света
Вступать в дискуссию с узколобым собеседником себе дороже. Неважно, насколько обоснованными будут ваши доводы, — оппонент все равно их не услышит. Ему нет никакого дела до ваших взглядов, а уж тем более до истины. Главное — выйти из спора победителем. Попытку переубедить себя ограниченный человек принимает как посягательство на унижение его чести и достоинства, а потому сделает все, чтобы даже конструктивный диалог превратить в словесную перепалку.
Видит мир в черном цвете
Неблагодарная работа, завистливые коллеги, непослушные дети — люди с ограниченным мышлением только и говорят о том, как плохо все вокруг. Сами того не замечая, они фокусируют внимание на том, что их не устраивает, а потому чувствуют себя разочарованными и недооцененными. Зашоренность взглядов не дает им взглянуть на проблему под другим углом. Считая себя кругом правыми, такие люди не допускают мысли о том, что причина всех бед кроется в их собственном поведении, и продолжают винить в них кого угодно, но только не себя.
Принимает в штыки то, что кажется странным
Обладатель узких взглядов не только боится показаться неправым, но и болезненно стремится контролировать происходящее вокруг. Провозгласив себя всеведущим мудрецом, он не потерпит, чтобы кто-то подвергал сомнению его упрощенную, но привычную картину мира. А потому к тем, кто не соответствует его установкам и верованиям, такой человек будет относиться заведомо враждебно.
Чаще утверждает, чем задает вопросы
Человек, находящийся в плену у собственных предрассудков, заблуждений и заезженных стереотипов, так ограничен собственным незнанием, что даже не стремится узнать что-то новое. Его не интересует, что думает и чувствует собеседник, — достаточно знать то, что думает и чувствует он сам. Человек широких взглядов, напротив, активно интересуется жизнью и другими людьми, постоянно ищет возможность развития. Любопытство, открытость всему новому, готовность обсудить разные точки зрения — качества, которые характерны только для людей с открытым мышлением.
Любит раздавать непрошеные советы
За узостью мышления всегда стоит чувство внутреннего превосходства и самодовольство. Вот почему недалекие люди так любят раздавать непрошеные советы, отпускать язвительные замечания и с особым удовольствием тыкать носом других в их ошибки. Такое поведение помогает обладателям не самого большого ума лишний раз самоутвердиться и почувствовать себя лучше на фоне «жалких неудачников». На деле же это не что иное, как проекция их собственных проблем, страхов и комплексов на кого-то другого. Но из-за отсутствия склонности к самоанализу подобные невежды об этом вряд ли когда-то узнают.
Думает, что разбирается в людях
Еще один яркий признак того, что кругозор человека не шире замочной скважины, — это поляризованное, или «черно-белое», мышление. Идя на поводу у своих предрассудков и заблуждений, человек утрачивает способность тонко чувствовать ситуацию и начинает мыслить крайностями. Люди и вещи для него либо плохие, либо хорошие, а мир либо черный, либо белый. В итоге человек не задумываясь навешивает ярлыки на окружающих: «современные дети бестолковые», «женщины глупее мужчин», «все мужчины изменяют» — список можно продолжать бесконечно. А убедить их в обратном практически невозможно.
Употребляет фразу «Я могу ошибаться, но. »
Американский финансист, миллиардер Рэй Далио пишет в своей книге «Принципы», что тревожным звоночком является повторяющаяся в речи фраза: «Я могу ошибаться, но. Вот такое мое мнение». Человек, произносящий эти слова, больше заинтересован в поддержании собственного мнения, чем в изучении вопроса. И, по сути, просто маскирует по-настоящему ограниченный кругозор под открытость взглядов.
Человек с зашоренным взглядом на мир категорически не терпит проявления других убеждений и точек зрения, а потому в любом разговоре пытается перетянуть одеяло на себя. Неважно, находитесь вы на рабочем совещании или сидите в кругу друзей, такой человек всегда найдет способ вставить в разговор свои пять копеек и закрыть рот остальным. Обрывая собеседника на полуслове, он просто-напросто лишает его возможности высказать свое мнение, закончить мысль. Для него это отличный способ проявить свое доминирование и удивительную осведомленность по любому вопросу.
Никогда не изменяет своим привычкам
Узость мышления — это в первую очередь страх перед чем-то новым. Человеку с ограниченным кругозором трудно выйти за жесткие рамки собственных предрассудков и психологических установок. Он держится за них, как за спасательный круг, и потому годами сидит на нелюбимой работе, терпит неподобающее поведение супруга и не делает ничего, что может изменить его жизнь. Даже в мелочах такой человек верен себе: ходит в одни и те же магазины, покупает одни и те же продукты, ездит на одни и те же курорты. «Синица в руках» для такого человека всегда лучше, чем перспектива иметь дело с чем-то неизвестным, угрожающим его стабильности.
А вам приходилось иметь дело с недалекими, ограниченными людьми? Что далось труднее всего в общении с ними?
§ 5. Примитивное мышление
§ 5. Примитивное мышление
Первые годы жизни ребенка — это годы примитивного, замкнутого существования и налаживания самых элементарных, самых примитивных связей с миром.
Мы видели уже, что ребенок первых месяцев своего существования — это асоциальное «узкоорганическое» существо, отрезанное от внешнего мира и целиком ограниченное своими физиологическими отправлениями.
Весь мир ограничен для маленького ребенка прежде всего пределами его собственного организма и всего, что может принести ему удовольствие; с внешним миром ему еще почти совсем не приходилось сталкиваться; живя в общем в условиях «паразитического» существования, он еще не встречался практически с теми ограничениями и препятствиями, которые представляет ему реальность; мир во многом воспринимается им примитивно, примитивная деятельность воображения и следы прежнего опыта, как мы это только что видели, еще смешиваются им с реальностью.
Все это, конечно, не может не влиять самым определяющим образом на детское мышление, и мы должны прямо сказать, что мышление маленького ребенка 3–4 лет не имеет ничего общего с мышлением взрослого человека в тех его формах, какие созданы культурой и длительной культурной эволюцией, многократными и активными встречами с внешним миром.
Конечно, это еще совершенно не значит, что детское мышление не имеет своих законов. Нет, законы детского мышления есть совершенно определенные, свои, не похожие на законы мышления взрослого: у ребенка этого возраста есть своя примитивная логика, свои примитивные мыслительные приемы; все они определяются именно тем, что это мышление развертывается на примитивной почве поведения, не сталкивавшегося еще достаточно серьезно с реальностью.
Правда, все эти законы детского мышления были нам до самого последнего времени очень мало известны, и лишь в самые последние годы, особенно благодаря работам швейцарского психолога Пиаже (Piaget), мы познакомились с его основными чертами.
Перед нами открылось поистине любопытное зрелище. После ряда исследований мы увидели, что мышление ребенка не только действует по другим законам, чем мышление культурного взрослого человека, — оно в самом корне построено существенно иначе, пользуется иными средствами.
Если мы подумаем о том, какие функции исполняет мышление взрослого человека, мы очень скоро придем к ответу, что оно организует наше приспособление к миру в особенно сложных ситуациях. Оно регулирует наше отношение к реальности в особо сложных случаях, там, где не хватает деятельности простого инстинкта или привычки; в этом смысле мышление есть функция адекватного приспособления к миру, форма, организующая воздействие на него. Это обусловливает все построение нашего мышления. Для того чтобы с помощью его возможно было организованное воздействие на мир, оно должно работать максимально правильно, оно не должно отделяться от реальности, смешиваться с фантастикой, каждый шаг его должен быть подвержен практической проверке и должен выдержать такую проверку. У здорового взрослого человека мышление отвечает всем этим требованиям, и лишь у людей, заболевающих нервно-психически, мышление может принимать формы, не связанные с жизнью и реальностью и не организующие адекватное приспособление к миру.
Совсем не то видим мы на первых стадиях развития ребенка. Для него часто не важно, насколько правильно протекает его мышление, насколько оно выдержит первую проверку, первую встречу с реальностью. Его мышление часто не имеет установки на то, чтобы регулировать и организовать адекватное приспособление к внешнему миру, а если иногда и начинает носить черты этой установки, то осуществляет это еще примитивно, теми несовершенными орудиями, которые имеются в его распоряжении и которые требуют еще длительного развития, чтобы быть приведенными в действие.
Пиаже характеризует мышление маленького ребенка (3–5 лет) двумя основными чертами: его эгоцентричностью и его примитивностью.
Мы сказали уже, что характерным для поведения младенца является его оторванность от мира, его занятость собой, своими интересами, своими удовольствиями. Попробуйте понаблюдать над тем, как ребенок 2–4 лет играет в одиночку, он не обращает внимания ни на кого, он целиком погружен в себя, раскладывает что-то перед собой и снова складывает, сам с собою разговаривает, обращается к себе и сам же себе отвечает. Отвлечь его от этой игры трудно; обратитесь к нему — и он не сразу оторвется от своих занятий. Ребенок этого возраста великолепно может играть в одиночку, будучи целиком занят сам собой.
Приведем одну запись такой игры ребенка, сделанную над ребенком 2 лет 4 мес.[35]
Марина, 2 г. 4 мес, была вся погружена в игру: насыпала песок на свои ноги, сыпала преимущественно выше колен, потом стала насыпать в носки, потом брала песок горстями и растирала всей ладонью на ноге. Наконец начала насыпать песок на бедро, покрывала сверху платком и поглаживала обеими руками вокруг ноги. Выражение лица очень довольное, часто сама себе улыбается.
Во время игры говорит для себя: «Мама, во… вот… еще… еще… Мама, еще налей… Мама, еще… Мама, налей… Мамочка, еще налей… Ничего… Это моя тетя… Тетя, еще песок… Тетя… еще надо кукле песок…»
Еще и в другом может выявиться этот эгоцентризм детского мышления. Попробуем понаблюдать, когда и как говорит ребенок, какие цели преследует он своим разговором и какие формы его разговор принимает. Мы удивимся, если присмотримся к ребенку ближе, как много ребенок говорит один, «в пространство», сам с собой, и как часто речь не служит ему для общения с другими. Создается впечатление, что у ребенка речь служит часто не социальным целям взаимного общения и взаимной информации, как у взрослых.
Приведем еще одну запись поведения ребенка, заимствованную нами из того же источника. Обратим внимание на то, как игра ребенка 2 лет 6 мес сопровождается «аутистической» речью, речью только для себя…
Алик, 2 г. 6 мес (придя в комнату матери), занялся игрой с ягодами рябины, стал обрывать их, складывать в полоскательную чашку. «Надо ягодки очистить поскорей… Это мои ягодки. Они лежат в кроватке. (Замечает обертку от печенья.) Больше нету печенья? Бумага только осталась? (Кушает печенье.) Печенье вкусное- Вкусное печенье (кушает). Печенье вкусное. Упало! Капелька упала! Это такой маленький… Большой… Маленький кубик… Он может сидеть, кубик… Он может сидеть тоже… Он не может писать… Кубик не может писать… (берет молочник). Туда положим спички и им дадим пирожок (берет картонный кружок). Много пирожок…»
Тот же Пиаже, уже цитированный нами, установил, что наиболее характерной формой речи у ребенка оказывается монолог, речь для самого себя. Эта форма речи сохраняется у ребенка даже в коллективе и приобретает специфические, несколько комичные формы, когда даже в коллективе каждый ребенок говорит для себя, продолжает развивать свою тему, обращая минимальное внимание на своих «собеседников», которые (если эти дети — его однолетки) тоже говорят для себя.
«Ребенок разговаривает таким образом, — замечает Пиаже, — не заботится обычно о том, чтобы собеседники его слушали, просто потому, что ведь он и не обращается своей речью к ним. Он вообще ни к кому не обращается. Он говорит вслух для себя при других»[36].
Мы привыкли, чтобы речь в коллективе связывала людей друг с другом. И однако у детей мы часто не наблюдаем этого. Приведем снова запись, на этот раз запись разговора ребенка 6,5 лет в коллективе однолеток, проведенную во время игры — рисования[37].
Пий, 6 лет (обращаясь к Эз., который рисует трамвай с прицепом):
23. «Но ведь у них нет площадки, у трамваев, которые прицеплены сзади». (Ответа нет.)
24. (Говорит о своем нарисованном только что трамвае.) «У них нет прицепленных вагонов». (Не обращается нн к кому. Никто не отвечает.)
25. (Обращается к Б.) «Это трамвай, у него нет еще вагонов». (Ответа нет.)
26. (Обращается к Хею.) «У этого трамвая нет еще вагонов, Хей, понимаешь, понимаешь, он красный, понимаешь». (Ответа нет.)
27. (Л. говорит вслух: «Вот смешной человек…» Игра после паузы, и не обращаясь к Пию, не обращаясь вообще ни к кому.) Пий: «Вот смешной человек». (Л. продолжает рисовать свой вагон.)
28. «Я оставлю свой вагон белым».
29. Оз., который тоже рисует, заявляет: «Я его сделаю желтым».) «Нет, не нужно его делать желтым».
30. «Я сделаю лестницу, вот посмотри». (Б. отвечает: «Я не могу прийти сегодня вечером, у меня гимнастика…»)
Самым характерным для всего этого разговора является то, что тут почти не видно основного, что мы привыкли замечать в коллективном разговоре, — взаимного обращения друг к другу с вопросами, ответами, мнениями. Этот элемент в данном отрывке почти отсутствует. Каждый ребенок говорит главным образом о себе и для себя, не обращаясь ни к кому и ни от кого не ожидая ответа. Если даже он и ждет ответа от кого-нибудь, но ответа этого не получает, то быстро забывает это и переходит к другому «разговору». Речь для ребенка этого периода лишь в одной части является орудием для взаимного общения, в другой она еще не «социализирована», она «аутистична», эгоцентрична, она, как мы еще увидим ниже, играет в поведении ребенка совсем иную роль.
Пиаже и его сотрудники указали и ряд других форм речи, носящих эгоцентрический характер. При ближайшем анализе оказалось, что даже многие вопросы носят у ребенка эгоцентрический характер; он спрашивает, заранее зная ответ, только для того, чтобы спросить, чтобы выявить себя. Таких эгоцентрических форм в детской речи оказывается довольно много; по данным Пиаже, их число в возрасте 3–5 лет колеблется в среднем между 54–60, а от 5 до 7 лет — от 44 до 47. Эти цифры, основанные на длительном и систематическом наблюдении над детьми, говорят нам о том, насколько специфично построены мышление и речь у ребенка и насколько речь ребенка обслуживает совершенно другие функции и носит совершенно другой характер, чем у взрослого.[38]
Но не только в формах речи проявляется примитивный эгоцентризм мышления ребенка. Еще в большей степени мы замечаем черты эгоцентризма в содержании мышления ребенка, в его фантазиях.
Пожалуй, наиболее ярким проявлением детского эгоцентризма является тот факт, что маленький ребенок живет еще целиком в примитивном мире, мерилом которого являются удовольствие и неудовольствие, который задевается реальностью еще в весьма незначительной степени; для этого мира характерно то, что, насколько можно судить по поведению ребенка, между ним и реальностью вдвигается еще промежуточный мир, полуреальный, но весьма характерный для ребенка, — мир эгоцентрического мышления и фантазии.
Если каждый из нас — взрослый человек — сталкивается с внешним миром, осуществляя какую-нибудь потребность и замечая, что эта потребность остается без удовлетворения, он организует свое поведение так, чтобы циклом организованных действий осуществить свои задачи, удовлетворить потребность или же, примирившись с необходимостью, отказаться от удовлетворения потребности.
Совсем не то у маленького ребенка. Не способный к организованным действиям, он идет по своеобразному пути минимального сопротивления: если внешний мир не дает ему чего-нибудь в реальности, он возмещает эту нехватку в фантазии. Он, не способный адекватно реагировать на какую-нибудь задержку в осуществлении потребностей, реагирует и неадекватно, создавая себе иллюзорный мир, где все его желания осуществлены, где он полный хозяин и центр созданной им вселенной; он создает мир иллюзорного эгоцентрического мышления.
Такой «мир исполнившихся желаний» у взрослого остается разве что в его сновидении, иногда в мечтах; для ребенка это «живая действительность»; он, как мы указали, вполне удовлетворяется тем, что заменяет реальную деятельность игрой или фантазией.
Фрейд (Freud) рассказывает об одном мальчике, которого мать лишила черешни: этот мальчик встал назавтра после сна и заявил, что он съел все черешни и этим очень доволен. Неудовлетворенное в реальности нашло свое иллюзорное удовлетворение в сновидении.
Однако фантастическое и эгоцентрическое мышление ребенка проявляет себя не только в сновидении. Особенно резко оно проявляется и в том, что можно назвать «грезами наяву» ребенка и что часто легко смешивается с игрой,
Именно отсюда то, что мы часто расцениваем как детскую ложь, именно отсюда ряд своеобразных черточек в детском мышлении.
Когда ребенок 3 лет на вопрос, почему днем светло, а ночью темно, отвечает: «Потому что днем обедают, а ночью спят», это, конечно, проявление той эгоцентрически-практической установки, готовой все объяснить как приспособленное для него самого, для его блага. То же самое должны мы сказать и про те наивные представления, характерные для ребят, что все кругом — и небо., и море, и скалы — все это сделано людьми и может быть им подарено[40]; ту же эгоцентрическую установку и полную веру во, всемогущество взрослого человека мы видим и в том ребенке, который просит мать, чтобы она ему подарила сосновый лес, местечко Б., куда он хотел ехать, чтобы она сварила шпинат так, чтобы получился картофель[41], и т. д.
Когда маленькому Алику (2 года) пришлось увидеть проехавший автомобиль, очень понравившийся ему, он настойчиво начал просить: «Мама, еще!» Так же точно реагировала Марина (тоже около 2 лет) на пролетевшую ворону: она была искренне уверена, что мама может заставить ворону пролететь еще раз.[42]
Очень интересно сказывается эта тенденция в детских вопросах и ответах на них.
Иллюстрируем это записью одного разговора с ребенком[43]:
Вечером через окно увидел Юпитер.
— Мама, а зачем существует Юпитер?
Я попыталась ему объяснить, но неудачно. Он опять пристал ко мне.
— Ну, зачем же существует Юпитер?
Тогда, не зная, что сказать, я спросила его:
— А мы с тобой зачем существуем?
На это получила мгновенный и уверенный ответ.
— Ну, и Юпитер тоже для себя.
Это понравилось ему, и он удовлетворенно сказал:
— И муравьи, и клопы, и комары, и крапива — тоже для себя?
И он радостно засмеялся.
В этом разговоре чрезвычайно характерен примитивный телеологизм ребенка. Юпитер должен обязательно существовать для чего-нибудь. Именно это «для чего» чаще всего замещает ребенку более сложное «почему». Когда ответ на этот вопрос оказывается трудным, ребенок все же выходит из этого положения. Мы существуем «для себя» — вот характерный для своеобразного телеологического мышления ребенка ответ, позволяющий ему решить вопрос о том, «для чего» существуют и другие вещи, и животные, даже и те, которые ему самому неприятны (муравьи, клопы, комары и крапива…).
Наконец, влияние той же эгоцентричности мы можем уловить в характерном для ребенка отношении к разговорам чужих и явлениям внешнего мира: ведь он искренне уверен, что для него нет непонятного, и слова «не знаю» мы почти не слышим из уст 4-5-летнего ребенка. Мы увидим еще ниже, что ребенку чрезвычайно трудно затормозить первое пришедшее в голову решение и что ему легче дать самый абсурдный ответ, чем признаться в своем незнании.
Торможение своих непосредственных реакций, умение вовремя задержать ответ — это продукт развития и воспитания, который возникает лишь очень поздно.
После всего, что нами было сказало об эгоцентричности в мышлении ребенка, не окажется неожиданным, если мы должны будем сказать, что мышление ребенка отличается от мышления взрослых и другой логикой, что оно построено по «логике примитива».
Конечно, мы далеки от того, чтобы здесь, в пределах одного небольшого экскурса, дать сколько-нибудь полное описание этой характерной для ребенка примитивной логики. Мы должны остановиться только на отдельных ее чертах, которые с такой ясностью видны в детских разговорах, детских суждениях.
Мы говорили уже, что ребенок, эгоцентрически установленный по отношению к внешнему миру, воспринимает внешние объекты конкретно, целостно и прежде всего с той их стороны, которая обращена к нему самому, непосредственно на него воздействует. Объективное отношение к миру, отвлекающееся от конкретных воспринимаемых признаков объекта и обращающее внимание на объективные соотношения, закономерности, у ребенка, конечно, еще не выработано. Он берет мир так, как он его воспринимает, не заботясь о связи отдельных воспринимаемых картин между собой и о построении той систематической картины мира и его явлений, которая для взрослого культурного человека, чье мышление должно регулировать взаимоотношение с миром, является необходимой, обязательной. В примитивном мышлении ребенка именно эта логика отношений, причинных связей и т. п. отсутствует и заменяется другими примитивными логическими приемами.
Обратимся снова к детской речи и посмотрим, как ребенок выражает те зависимости, наличие которых в его мышлении для нас представляет интерес. Уже многие замечали, что маленький ребенок совсем не употребляет придаточных предложений; он не говорит: «Когда я пошел гулять, я промок, потому что разразилась гроза»; он говорит: «Я пошел гулять, потом пошел дождь, потом я промок». Причинные связи в речи ребенка обычно отсутствуют, связь «потому что» или «вследствие того» заменяется у ребенка союзом «и». Совершенно ясно, что такие дефекты в речевом оформлении не могут не отразиться и на его мышлении: сложная систематическая картина мира, расположение явлений по их связи и причинной зависимости заменяются простым «склеиванием» отдельных признаков, их примитивным соединением друг с другом. Эти приемы мышления ребенка очень хорошо отражаются в детском рисунке, который ребенок строит именно по такому принципу перечисления отдельных частей без особой связи друг с другом. Поэтому часто на детском рисунке можно встретить изображение глаз, ушей, носа отдельно от головы, рядом с ней, но не в связи с ней, не в подчинении общей структуре.
Приведем несколько примеров такого рисунка. Первый рисунок (рис. 24) взят нами не у ребенка — он принадлежит малокультурной женщине-узбечке, которая, однако, повторяет типичные особенности детского мышления с такой необычайной яркостью, что мы рискнули привести здесь этот пример[44]. Рисунок этот должен изображать всадника на лошади. Уже при первом взгляде ясно, что автор его не копировал действительность, а рисовал, руководясь какими-то другими принципами, другой логикой. Внимательно всмотревшись в рисунок, мы увидим, что основной отличающей его чертой является то, что он построен не по принципу системы «человек» и «лошадь», а по принципу склеивания, суммирования отдельных признаков человека, без их синтеза в единый образ. На рисунке мы видим отдельно голову, отдельно — ниже — ухо, брови, глаза, ноздри, все это — далекое от их реального взаимоотношения, перечисленное в рисунке в виде отдельных, друг за другом идущих частей. Ноги, изображенные в таком согнутом виде, как их чувствует всадник, совершенно отдельный от тела половой орган — все это изображено в наивно-склеенном, нанизанном друг на друга порядке,
Второй рисунок (рис. 25) принадлежит мальчику 5 лет[45]. Ребенок пытался здесь изобразить льва и давал своему рисунку соответствующие пояснения; он нарисовал отдельно «морду», отдельно «голову», а все остальное у льва назвал «он сам». Этот рисунок обладает, конечно, значительно меньшим количеством деталей, чем предыдущий (что вполне соответствует особенностям детского восприятия этого периода), но характер «склеенности» здесь совершенно ясен. Особенно же ярко это выступает на тех рисунках, где ребенок пытается изобразить какой-нибудь сложный комплекс вещей, например комнату. Рисунок 26 дает нам пример, как ребенок в возрасте около 5 лет пытается изобразить комнату, в которой топится печка. Мы видим, что для этого рисунка характерна «склеенность» отдельных предметов, имеющих отношение к печке: здесь приготовлены и дрова, и вьюшки, и заслонки, и коробка спичек (огромных размеров, соответственно своему функциональному значению); все это дано как сумма отдельных предметов, расположенных рядом друг с другом, нанизанных друг на друга.
Рис. 24
Рис. 25
Вот такую-то «нанизанность» при отсутствии строгих регулирующих закономерностей и упорядоченных отношений Пиаже и считает характерной для мышления и логики ребенка. Ребенок почти не знает категорий причинности и связывает в одну цепочку подряд, без всякого порядка и действия, и причины, и следствия, и отдельные, не имеющие к ним отношения явления. Именно поэтому причина часто меняется у него местом со следствием и перед заключением, начинающимся со слов «потому что», ребенок, знающий лишь это примитивное, докультурное мышление, оказывается беспомощным.
Рис. 26.
Пиаже ставил с детьми опыты, в которых ребенку давалась фраза, обрывающаяся на словах «потому что», за которыми ребенок должен был сам вставить указание причины. Результаты этих опытов оказались весьма характерными для примитивного мышления ребенка. Вот несколько примеров таких «суждений» ребенка (курсивом даны ответы, присоединенные ребенком):
Ц. (7 лет 2 мес): Один человек упал на улице, потому что… он сломал себе ногу и пришлось сделать вместо нее палку.
К. (8 лет 6 мес): Один человек упал с велосипеда, потому что… он сломал себе руку.
Л. (7 лет 6 мес): Я пошел в баню, потому что… я после был чистым.
Д. (6 лет): Я потерял вчера мою ручку, потому что я не пишу.
Мы видим, что во всех приведенных случаях ребенок смешивает причину со следствием и у него оказывается почти невозможным добиться правильного ответа; мышление, правильно оперирующее с категорией причинности, оказывается ребенку совершенно чуждым. Значительно более близкой для ребенка оказывается категория цели, — если мы вспомним его эгоцентрическую установку, это нам будет понятно. Так, один из прослеженных Пиаже маленьких испытуемых дает такое построение фразы, раскрывающее нам в сущности картину его логики:
Д. (3 лет 6 мес): «Я сделаю печку… потому что… чтобы топить».
И явление — «нанизывания» отдельных категорий, и замена чуждой ребенку категории причинности более близкой категорией цели — все это видно в данном примере достаточно наглядно.
Такая «нанизанность» отдельных представлений в примитивном мышлении ребенка проявляется еще в одном интересном факте: представления ребенка не располагаются в определенной иерархии (более широкое понятие — его часть — еще более узкое и т. д., по типичной схеме: род — вид — семейство и т. д.), но отдельные представления оказываются для ребенка как бы равнозначащими. Так, город — округ — страна для маленького ребенка принципиально не отличаются друг от друга. Швейцария для него — это нечто вроде Женевы, только подальше; Франция — тоже нечто вроде знакомого ему родного города, только еще дальше. Что человек, будучи жителем Женевы, еще в то же время является и швейцарцем, ему непонятно. Вот маленький разговор, приводимый Пиаже и иллюстрирующий эту своеобразную «плоскость» мышления ребенка[46]. Разговор, приводимый нами, идет между руководителем и маленьким Об. (8 лет 2 мес).
— Кто такие швейцарцы?
— Это кто живет в Швейцарии.
— Фрибург в Швейцарии?
— Да, но ведь я не фрибуржец и не швейцарец…
— А те, кто живет в Женеве?
— Не знаю… Я вот живу во Фрибурге, он в Швейцарии, а я не швейцарец. Вот и женевцы тоже…
— Знаешь ли ты швейцарцев?
— А вообще есть ли швейцарцы?
Этот разговор отчетливо подтверждает, что ребенок не может еще мыслить логически последовательно, что понятия, связанные с внешним миром, могут располагаться в несколько этажей и что объект может принадлежать одновременно и к более узкой группе, и к более широкому классу. Ребенок мыслит конкретно, воспринимая вещь с той стороны, с которой она ему более привычна, совершенно не будучи в состоянии отвлечься от нее и понять, что одновременно с другими признаками она может входить в состав других явлений. С этой стороны можно сказать, что мышление ребенка является всегда конкретным и абсолютным, и на примере этого примитивного детского мышления мы можем показать, чем отличается первичная, еще дологическая стадия в развитии мыслительных процессов.
Мы сказали, что ребенок мыслит конкретными вещами, с трудом охватывая их отношения между собою. Ребенок 6–7 лет различает твердо свою правую руку от своей левой, но то, что один и тот же предмет может быть одновременно правым по отношению к одному и левым по отношению к другому, для него совершенно непонятно. Также странно для него, что если у него есть брат, то он сам является в свою очередь братом для него. На вопрос, сколько братьев у него, ребенок отвечает, например, что у него один брат и зовут его Коля. «Сколько же братьев у Коли?» — спрашиваем мы. Ребенок молчит, потом заявляет, что братьев у Коли нет. Мы можем убедиться в том, что даже в таких простых случаях ребенок не может мыслить относительно, что примитивные, докультурные формы мышления всегда абсолютны и конкретны; мышление, отвлекающееся от этой абсолютности, мышление соотносящее — продукт высокого культурного развития.
Еще одну специфическую черту должны мы отметить в мышлении маленького ребенка.
Совершенно естественно, что среди слов и понятий, с которыми ему приходится сталкиваться, огромная часть для него оказывается новой, непонятной. Однако взрослые употребляют эти слова, и, чтобы догнать их, не показаться ниже, глупее их, маленький ребенок вырабатывает совершенно своеобразный способ приспособления, спасающий его от чувства малоценности и позволяющий ему, внешне по крайней мере, овладевать непонятными для него выражениями и понятиями. Пиаже, прекрасно изучивший этот механизм детского мышления, называет его синкретизмом. Термин этот означает интересное явление, остатки которого имеются у взрослого, но которое пышным цветом разрастается в психике ребенка. Явление это заключается в чрезвычайно легком сближении понятий, имеющих лишь внешнюю часть, и замещении одного незнакомого понятия другим, более знакомым.
Такие подстановки и замещения непонятного понятным, такое смещение смыслов у ребенка чрезвычайно часто, и в интересной книжке К. Чуковский[47] дает нам ряд весьма ярких примеров такого синкретического способа мышления. Когда маленькой Тане сказали, что у нее на наволочке «ржавчина», она не дала труда задуматься над этим новым для нее словом и высказала предположение, что это ей лошадка «наржала». Всадник для маленьких детей — это человек, который в саду, лодырь — тот, кто делает лодки, богадельня — это место, где «бога делают».
Механизм синкретизма оказывается очень характерным для мышления ребенка, да и ясно почему: ведь это — примитивнейший механизм, без которого ребенку было бы очень трудно справиться с первыми шагами его примитивного мышления. На каждом шагу перед ним новые трудности, новые непонятные слова, мысли, выражения. И конечно, он не лабораторный или кабинетный ученый, он не может лезть каждый раз за словарем и спрашивать взрослого. Сохранить свою самостоятельность он может лишь путем примитивных приспособлений, и вот синкретизм является таким приспособлением, питающимся неопытностью и эгоцентризмом ребенка.
Как же протекает мыслительный процесс у ребенка? По каким законам ребенок делает свои заключения, строит свои суждения? После всего сказанного нам будет ясно, что для ребенка не может существовать развитая логика со всеми ограничениями, которые она налагает на мышление, со всеми сложными ее условиями и закономерностями. Примитивное, докультурное мышление ребенка строится гораздо проще: оно является непосредственным отображением наивно воспринимаемого мира, и для ребенка достаточно одной частности, одного неполного наблюдения, чтобы тотчас же сделать соответствующий (хотя и совсем неадекватный) вывод. Если мышление взрослого идет по законам сложной комбинации накопления опыта и выводов из общих положений, если оно подчиняется законам индуктивно-дедуктивной логики, то мышление маленького ребенка, как выражается немецкий психолог Штерн, «трансдуктивно». Оно не идет ни от частного к общему, ни от общего к частному; оно просто заключает от случая к случаю, беря за основу каждый раз все новые, бросающиеся в глаза признаки. Каждое явление тотчас же получает у ребенка соответствующее объяснение, которое дается непосредственно, минуя всякие логические инстанции, всякие обобщения.
Вот пример такого типа заключения[48]:
Ребенку М. (8 лет) показывают стакан с водой, кладут туда камень, вода поднимается. На вопрос, почему поднялась вода, ребенок отвечает: потому что камень тяжелый.
Берем другой камень, показываем его ребенку. М. говорит: «Он тяжелый. Он заставит воду подняться». — «А этот — меньший?» — «Нет, этот не заставит…» — «Почему?» — «Он легкий».
Интересно, что в одном случае синкретическое мышление может возродиться и пышно расцвести у взрослого — это в случае обучения иностранному языку. Можно сказать, что у взрослого человека, читающего иностранную книгу, написанную на недостаточно знакомом ему языке, процесс синкретного, а не конкретного понимания отдельных слов играет огромную роль. В этом он как бы повторяет примитивные особенности мышления ребенка.
Мы видим, что заключение сделано сразу, от одного частного случая к другому, и за основу взят один из произвольных признаков. Что здесь вовсе нет какого-нибудь вывода из общего положения, показывает продолжение опыта:
Ребенку показывают кусок дерева. «Что, этот кусок тяжелый?» — «Нет». — «Если его положить в воду, она поднимется?» — «Да, потому что он нетяжелый». — «Что тяжелее — этот маленький камень или этот большой кусок дерева?» — «Камень» (правильно). — «От чего же вода больше поднимается?» — «От дерева». — «Почему?» — «Потому что оно больше». — «Почему же от камней поднималась вода?» — «Потому что они тяжелые…»
Мы видим, с какой легкостью ребенок бросает одни признак, который заставлял, по его мнению, подниматься воду (тяжесть), и заменяет его другим (величиной). Он каждый раз делает заключение от случая к случаю, и отсутствие единого объяснения совершенно не замечается им. Здесь мы подходим еще к одному интересному факту: для ребенка не существует противоречий, он не замечает их, противоположные суждения могут существовать рядом, не исключая друг друга.
Ребенок может утверждать, что в одном случае вода вытесняется предметом, потому что он тяжелый, а в другом — потому что он легкий. Он может заявлять, что лодки плавают по воде, потому что они легкие, а пароходы — потому что они тяжелые, не чувствуя в этом никакого противоречия. Вот полный протокол одного из таких разговоров.
— Почему дерево плавает по воде?
— Потому что оно легкое, а у лодок есть весла.