Предложенный к поппером принцип фальсификации означает что
Критерий Поппера
Фальсифици́руемость (принципиальная опровержимость любого утверждения, опроверга́емость, крите́рий По́ппера) — критерий научности эмпирической теории, сформулированный К. Поппером. Теория удовлетворяет критерию Поппера (является фальсифицируемой), если существует методологическая возможность её опровержения путём постановки того или иного эксперимента, даже если такой эксперимент ещё не был поставлен.
Говоря простыми словами, научная теория должна быть способна ошибаться.
Философская доктрина, согласно которой фальсифицируемость теории является необходимым условием ее научности, носит название фальсификационизм.
Содержание
Сущность критерия
Критерий фальсифицируемости требует, чтобы теория или гипотеза не была принципиально неопровержимой. Согласно Попперу, теория не может считаться научной только на том основании, что существует один, несколько или неограниченно много экспериментов, дающих её подтверждение. Так как практически любая теория, сформированная на основании хоть каких-то экспериментальных данных, допускает постановку большого количества подтверждающих экспериментов, наличие подтверждений не может считаться признаком научности теории. По Попперу, теории различаются по отношению к возможности постановки эксперимента, способного, хотя бы в принципе, дать результат, который опровергнет данную теорию. Теория, для которой существует такая возможность, называется фальсифицируемой. Теория, для которой не существует такой возможности, то есть в рамках которой может быть объяснён любой результат любого мыслимого эксперимента (в той области, которую описывает теория), называется нефальсифицируемой.
Критерий Поппера является лишь критерием отнесения теории к разряду научных, но не является критерием её истинности или возможности её успешного применения. Соотношение фальсифицируемости теории и её истинности может быть различным. Если эксперимент, ставящий под сомнение фальсифицируемую теорию, при постановке действительно даёт результат, противоречащий этой теории, то теория становится фальсифицированной, то есть ложной, но от этого не перестанет быть фальсифицируемой, то есть научной.
В то время меня интересовал не вопрос о том, «когда теория истинна?», и не вопрос, «когда теория приемлема?». Я поставил перед собой другую проблему. Я хотел провести различие между наукой и псевдонаукой, прекрасно зная, что наука часто ошибается, и что псевдонаука может случайно натолкнуться на истину.
— (Здесь и далее цитаты из работы: Popper К.R. Conjectures and Refutations. The Growth of Scientific Knowledge. London and Henley. Routledge and Kegan Paul, 1972. Перевод с сокращениями 1, 3 и 10-й главы А.Л. Никифорова, см. [1].)
Обычно критерием называют необходимое и достаточное условие. В этой связи критерий Поппера, хотя и именуется критерием, представляет собой только необходимый (но не достаточный) признак научной теории.
Иллюстрация критерия
Обосновывая именно такой критерий научности, Поппер приводил в качестве примера различие между такими теориями, как общая теория относительности Эйнштейна, исторический материализм Маркса и теории психоанализа Фрейда и Адлера. Он обратил внимание на то, что названные теории весьма различаются в отношении возможности их экспериментальной проверки и опровержения. Теории психоанализа подобной проверке подвергнуть невозможно в принципе. Как бы ни вёл себя человек, его поведение можно объяснить с позиции психоаналитических теорий, нет такого поведения, которое опровергло бы эти теории. Поппер пишет:
Я могу проиллюстрировать это на двух существенно различных примерах человеческого поведения: поведения человека, толкающего ребенка в воду с намерением утопить его, и поведения человека, жертвующего жизнью в попытке спасти этого ребенка. Каждый из этих случаев легко объясним и в терминах Фрейда, и в терминах Адлера. Согласно Фрейду, первый человек страдает от подавления (скажем, Эдипова) комплекса, в то время как второй — достиг сублимации. Согласно Адлеру, первый человек страдает от чувства неполноценности (которое вызывает у него необходимость доказать самому себе, что он способен отважиться на преступление), то же самое происходит и со вторым (у которого возникает потребность доказать самому себе, что он способен спасти ребенка). Итак, я не смог бы придумать никакой формы человеческого поведения, которую нельзя было бы объяснить на основе каждой из этих теорий. И как раз этот факт — что они со всем справлялись и всегда находили подтверждение — в глазах их приверженцев являлся наиболее сильным аргументом в пользу этих теорий. Однако у меня зародилось подозрение относительно того, а не является ли это выражением не силы, а, наоборот, слабости этих теорий?
В отличие от психоанализа, общая теория относительности допускает возможность проверки. Так, согласно ОТО, тела большой массы (например, звёзды) своим притяжением искривляют ход световых лучей. В результате свет далёкой звезды, видимой вблизи Солнца, изменяет направление, и звезда кажется смещённой с места, на котором она находится, когда наблюдается вдали от солнечного диска. Этот эффект можно наблюдать во время полного солнечного затмения, когда свет Солнца не мешает видеть звёзды вблизи него. Если в результате проверки окажется, что эффект не наблюдается, его отсутствие станет доказательством несостоятельности ОТО, то есть такой эксперимент, теоретически, мог бы фальсифицировать ОТО. Проверку этого предсказания произвёл Эддингтон во время затмения 29 мая 1919 г., получив в итоге ранее предсказанный эффект.
В рассматриваемом примере производит впечатление тот риск, с которым связано подобное предсказание. Если наблюдение показывает, что предсказанный эффект определенно отсутствует, то теория просто-напросто отвергается. Данная теория несовместима с определенными возможными результатами наблюдения — с теми результатами, которых до Эйнштейна ожидал бы каждый. Такая ситуация совершенно отлична от описанной мною ранее, когда соответствующие [психологические] теории оказывались совместимыми с любым человеческим поведением, и было практически невозможно описать какую-либо форму человеческого поведения, которая не была бы подтверждением этих теорий.
Более сложно обстоит дело с марксистской теорией. В своём первоначальном виде она была вполне фальсифицируемой, а следовательно, научной. Она давала предсказания, которые можно было проверить: предсказывала будущие социальные революции, их сроки и государства, в которых они произойдут. Однако все эти предсказания не сбылись. Таким образом, марксизм был фальсифицирован, но его сторонники, вместо того, чтобы принять опровержение и признать теорию ложной, пошли по другому пути: они переинтерпретировали теорию и её предсказания так, чтобы выводы теории оказались в согласии с практикой. В результате они «спасли» теорию, но сделали это ценой утраты фальсифицируемости — марксизм из научной теории превратился в лженауку. Впоследствии, как отметил К. Еськов, «в СССР марксизм превратился в чистое богословие, то есть в трактование священных текстов».
Критерий фальсифицируемости не требует, чтобы уже в момент выдвижения теории можно было реально поставить эксперимент для проверки теории. Он требует лишь, чтобы возможность постановки такого эксперимента в принципе существовала.
Эйнштейновская теория гравитации, очевидно, удовлетворяет критерию фальсифицируемости. Даже если в период ее выдвижения наши измерительные инструменты еще не позволяли говорить о результатах ее проверок с полной уверенностью, возможность опровержения этой теории, несомненно, существовала уже и тогда.
Астрология не подвергается проверке. Астрологи до такой степени заблуждаются относительно того, что ими считается подтверждающими свидетельствами, что не обращают никакого внимания на неблагоприятные для них примеры. Более того, делая свои интерпретации и пророчества достаточно неопределенными, они способны объяснить все, что могло бы оказаться опровержением их теории, если бы она и вытекающие из нее пророчества были более точными. Чтобы избежать фальсификации, они разрушают проверяемость своих теорий. Это обычный трюк всех прорицателей: предсказывать события так неопределенно, чтобы предсказания всегда сбывались, то есть чтобы они были неопровержимыми.
Две упомянутые ранее психоаналитические теории относятся к другому классу. Они просто являются непроверяемыми и неопровержимыми теориями. … Это не означает, что Фрейд и Адлер вообще не сказали ничего правильного… Но это означает, что те «клинические наблюдения», которые, как наивно полагают психоаналитики, подтверждают их теорию, делают это не в большей степени, чем ежедневные подтверждения, обнаруживаемые астрологами в своей практике. Что же касается описания Фрейдом Я (Эго), Сверх-Я (Супер-Эго) и Оно (Ид), то оно по сути своей не более научно, чем истории Гомера об Олимпе. Рассматриваемые теории описывают некоторые факты, но делают это в виде мифа. Они содержат весьма интересные психологические предположения, однако выражают их в непроверяемой форме.
Фальсифицируемость утверждений о существовании чего-либо вообще
Если мы имеем внутренне непротиворечивую идею о некотором физическом объекте, то можем задаться вопросом о его существовании где-либо во вселенной. Получатся две теории: 1) этого нет нигде во Вселенной; и 2) это где-либо существует. Эти две теории с точки зрения принципа фальсифицируемости принципиально отличаются.
1) Теория о несуществовании естественным образом фальсифицируема: для ее опровержения достаточно предъявить то, существование чего отрицается. Таким образом, теория о несуществовании чего бы то ни было, всегда будет научной независимо от того, существование чего отрицается.
2) С фальсифицируемостью теории о существовании дело намного сложнее. Нам надо придумать эксперимент по ее опровержению. Но все наши эксперименты всегда ограничены как в пространстве, так и во времени. Насчет пространства: в принципе Вселенная может иметь бесконечную протяженность (если её средняя плотность меньше некоторой критической). В этом случае при любом возрасте земной цивилизации, мы будем иметь только конечное число людей (живших или живущих в этот момент времени) и, естественно, конечное число всех возможных экспериментов, проведенных к данному моменту времени. И так как каждый эксперимент охватывает ограниченное пространство, то и все они будут охватывать ограниченное пространство. Ну а в пространстве, неохваченном нашими экспериментами, теоретически может быть всё что угодно, в том числе и то, существование чего утверждается.
Таким образом, при средней плотности вещества во Вселенной меньше критической, любая теория о существовании не может быть опровергнута ни на какой стадии развития цивилизации (то есть никогда), а значит и не может быть признана научной, как нефальсифицируемая. Именно такой подход мы наблюдаем в науке: положение «нечто не существует» может быть принято за научную гипотезу исходя из того, что нечто не существует в области, доступной для экспериментов в настоящее время. Оно фальсифицируемо (если в действительности нечто существует, то рано или поздно оно может быть найдено и предъявлено). Положение «нечто существует» (конечно, если это теория, а не доказанный прямым экспериментом факт) принимается за научную гипотезу только в случае, если дополнительно сопровождается граничными условиями, делающими предположение фальсифицируемым.
Так, наблюдение любого сколь угодно большого числа черных ворон не может обосновать или верифицировать утверждение, что существуют только черные вороны; наблюдение же всего одной не-черной вороны доказывает, что обобщение «Все вороны – черные» ложно, и способно сфальсифицировать утверждение «Не-черных ворон не существует».
О связи (не)фальсифицируемости со свойством истинности/ложности теории
В научном смысле истинность/ложность теории может быть применена только к теории, отвечающей признакам научной, в частности, признаку фальсифицируемости. Таким образом для нефальсифицируемой — и оттого ненаучной — теории невозможно доказательство её ложности, но по этой же причине невозможно и доказательство истинности (за отсутствием «обратного варианта»).
Критика критерия
Одним из слабых мест критерия является проблема с понятиями «доказательство» и «факт». Любое доказательство (в том числе и опровергающее некую теорию) и любой факт всегда существуют в пределах какой-то другой теории. Так, например, кажется, что теория о том, что воздуха не существует, может быть опровергнута предъявлением этого самого воздуха. На самом же деле то, что предъявленный воздух является воздухом, как и само определение воздуха — это тоже теории, которые могут быть или не быть достоверными или научными.
Другой проблемой критерия является то, что он не полностью согласуется с практикой. В реальности теория для которой существует один или даже несколько фактов ей противоречащих, зачастую принимается как достоверная, если подавляющее большинство фактов её подтверждает. Так например если мы видим камень, улетающий вверх, мы скорее усомнимся в том, что увидели, чем в законах гравитационного притяжения. Как следствие, постановка одного эксперимента, результаты которого противоречат теории, не является достаточным основанием для её опровержения, а значит и фальсифицируемости.
1.6.1. От верификационизма к фальсификационизму
1.6.1.1. Фальсифицируемость как критерий научности по К. Попперу
Под критикуемой им «традиционной философской проблемой индукции» он подразумевал«формулировки, подобные следующим: Чем можно обосновать веру в то, что будущее будет (в большой мере) таким же, как прошлое (типа «Солнце опять взойдет». – А.Л.)?». Ее он переформулировал сначала в более строгой логической форме: «Оправдан ли в наших рассуждениях переход от случаев, [повторно] встречавшихся в нашем опыте, к другим случаям [заключениям], с которыми мы раньше не встречались?», а затем в виде очень напоминающем формулировку принципа верификации: «Можно ли истинность некоторой объяснительной универсальной теории [1] оправдать … предположением истинности определенных проверочных высказываний, или высказываний наблюдения (которые, можно сказать, «основаны на опыте»)? Мой ответ на эту проблему, – говорит Поппер, – такой же, как у Юма: нет, это невозможно; никакое количество истинных проверочных высказываний не может служить оправданием истинности объяснительной универсальной теории» [Поппер, 2002, с. 18–19][2]. «Сколько бы примеров появления белых лебедей мы ни наблюдали, все это не оправдывает заключения: «Все лебеди белые»», – говорит Поппер [Поппер, 1983, с. 46–47].
Однако «заменой слова «истинность» словами «истинность или ложность»» Поппер модифицирует принцип верификации в свой новый «принцип фальсификации», позволяющий Попперу дать утвердительный ответ на поставленный вопрос: » Да , предположение истинности проверочных высказываний иногда позволяет нам оправдать утверждение о ложности объяснительной универсальной теории… если повезет. Ведь может так случиться, что наши проверочные утверждения опровергнут некоторые — но не все — из конкурирующих теорий, а так как мы ищем истинную теорию, то отдадим предпочтение тем из них, ложность которых пока еще не установлена» [Поппер, 2002, с. 18–19].
Отсюда следует попперовское утверждение (которое потом критически обсуждается Лакатосом (п. 1.6.4)), что теоретик «стремится по отношению к каждой данной неопровергнутой теории придумать случаи или ситуации, при которых, если она ложна, ее ложность могла бы проявиться. Таким образом, он будет пытаться спланировать строгие испытания и решающие проверочные ситуации » [Там же, с. 25, 28].
Итак, из введения критерия «ложности» вытекает принцип «фальсификации « или метод «критической проверки теорий» (который он противопоставляет методу индукции и принципу «верификации» логических позитивистов): теория научна, если она содержит такие рискованные для нее высказывания-фальсификаторы, которые в случае отрицательного результата, однозначно фальсифицируют теорию. «Из данной теории, – говорит Поппер, – с помощью других, ранее принятых высказываний выводятся некоторые сингулярные высказывания. Из них выбираются высказывания, несводимые к до сих пор принятой теории и особенно противоречащие ей. Затем мы пытаемся вывести некоторые решения относительно этих (и других) выводимых высказываний путем сравнения их с результатами практических применений и экспериментов. Если такое решение положительно. то теория может считаться в настоящее время выдержавшей проверку, и у нас нет оснований отказываться от нее. Но если вынесенное решение отрицательное или, иначе говоря, если следствия оказались фальсифицированными , то фальсификация их фальсифицирует и саму теорию, из которой они были логически выведены. Отметим, что в кратко очерченной процедуре проверки теорий нет и следа индуктивной логики« [Поппер, 1983, с. 52–54[. Таким образом, научность теории связывается Поппером с возможностью ее фальсификации, а основное в науке – поиск критических проверок. В этом и состоит принцип демаркации: научна теория – это такая теория, которая имеет не пустое множество фальсификаторов, т.е. утверждений, опровержение которых влечет за собой фальсификацию самой теории. «Теории», подобные марксизму и фрейдизму могут любое утверждение проинтерпретировать как не противоречащее их положениям, поэтому они не научны.
Это описание фальсификационизма очень похоже на описанный ниже И. Лакатосом «догматический» фальсификационизм. Однако, основываясь на других высказываниях К. Поппера, которые можно добавить к приведенным выше, Лакатос относит попперовский фальсификационизм к более развитому «методологическому» фальсификационизму.
1.6.1.2. Эволюция фальсификационизма по И.Лакатосу
Если К. Поппер приходит к фальсификационизму как логик, решающий проблему демаркации, то И.Лакатос рассматривает фальсификационизм как развивающееся направление философии науки направленное на создание понятийного аппарата для описания реальной истории науки.
Философия науки вплоть до логического позитивизма XX в. характеризуется Лакатосом как джастификационизм (от англ. justification – «подтверждение» или «оправдание»). ““Джастификационисты” полагают, будто научное знание состоит из доказательно обоснованных высказываний. Признавая, что чисто логическая дедукция позволяет только выводить одни высказывания из других (переносить истинность), но не обосновывать (устанавливать) истинность, они по-разному решают вопрос о природе тех высказываний, истинность которых устанавливается и обосновывается внелогическим образом” [Лакатос, 2001, с. 276]. Один путь обоснования предлагают рационалисты-кантианцы (см. п.1.2.2), фигурирующие у Лакатоса под именем “Классические интеллектуалисты (в более узком смысле – “рационалисты”)”. Они использовали аналоги априорных форм Канта и ориентировались на неизменность теорий и законов ньютонианской физики и евклидовой геометрии. Другой, более популярный в XX в. путь предлагали “классические эмпирицисты” (т.е. логические позитивисты из гл. 5). Они “считают такими основаниями только сравнительно небольшое множество “фактуальных высказываний”, выражающих “твердо установленные факты”. Значение истинности таких высказываний устанавливаются опытным путем, и все они образуют эмпирический базис науки… (это ни что иное, как описанная в гл. 5 процедура верификации. – А.Л.)… Все джастификационисты, будь то интеллектуалисты или эмпирицисты, согласны в том, что единичного высказывания, выражающего твердо установленный факт, достаточно для опровержения универсальной теории (но лишь немногие осмеливаются утверждать, что конечной конъюнкции[3] фактуальных высказываний достаточно для “индуктивного” доказательного обоснования универсальной теории)… Но и те, и другие (и рационалисты, и эмпирицисты. – А.Л.) терпят поражение: кантианцы – от удара, нанесенного неевклидовой геометрией и неньютоновской физикой (имеются в виду теория относительности и квантовая механика – А.Л.), эмпирицисты – от логической невозможности положить в основание знания чисто эмпирический базис… и индуктивную логику… Отсюда следовало, что все теории в равной степени не могут иметь доказательного обоснования ” [Там же, с. 276–77]. То есть прежние схемы подтверждения научного знания не выдерживают критики, что приводит к скептицизму и “открывает дверь иррационализму, мистике, суевериям”, – утверждает Лакатос [Там же, с. 277]. Поппер показал безуспешность попытки решения этой проблемы со стороны “пробабилистов”, полагавших, что “хотя научные теории равно необоснованны, они все же обладают разными степенями вероятности… по отношению к имеющемуся эмпирическому подтверждению” [Там же, с. 278]. Поппер показал, что “все теории не только равно необоснованны, но и равно невероятны ” [Там же, с. 278].
Ввиду этой неудачи эстафета переходит от джастификационизма, бывшего “господствующей традицией рационального мышления на протяжении столетий” [Там же, с. 277], к фальсификационизму. При этом Лакатос различает несколько последовательно усложняющихся форм фальсификационизма: “догматический” (или “натуралистический”), “методологический” (К. Поппера) и “утонченный методологический” (самого Лакатоса).
Согласно “догматическому” (или “натуралистическому”) фальсификационизму “все без исключения научные теории опровержимы, однако существует некий неопровержимый эмпирический базис. Это – строгий эмпирицизм, но без индуктивизма; неопровержимость эмпирического базиса не переносится на теории».Такой фальсификационизм «можно считать более слабым вариантом джастификационизма. Его опследователь верит эмпирическому контрсвидетельству, считая его единственным арбитром, выносящим приговор теории” [Там же, с. 278–279]. При этом “теория научна, если у нее есть эмпирический базис”, который представляет собой “множество потенциальных фальсификаторов, т.е. множество тех предложений наблюдения, которые могут опровергнуть эту теорию” [Там же, с. 282].Суть научности здесь состоит в том, что ““научные” высказывания должны иметь непустое множество фальсификаторов… Фальсификационист требует, чтобы опровергнутое высказывание безоговорочно отвергалось без всяких уверток… нефальсифицируемые высказывания (он)… зачисляет… в “метафизические” и лишает их права на гражданство в науке. Догматический фальсификационист четко различает теоретика и экспериментатора: теоретик предполагает, экспериментатор – во имя Природы – располагает … Рост науки – это раз за разом повторяющееся опрокидывание теорий, наталкивающихся на твердо установленные факты” [Там же, с. 280].
Однако, во-первых, “нет никакой естественной демаркации между предложениями наблюдения и теоретическими предложениями” (например, Галилей наблюдал горы на Луне и пятна на Солнце не непосредственно глазом, а с помощью подзорной трубы, для обоснования применимости которой пришлось создать соответствующую оптическую теорию).
Во-вторых, “никакое фактуальное предложение не может быть доказательно обосновано экспериментом… Фактуальные предложения… могут быть ошибочными (это знали еще древнегреческие философы, указывая на то, что весло, погруженное в воду, представляется изломанным – А.Л.). Следовательно, мы не можем не только доказательно обосновывать теории, но и опровергнуть их. Никакой демаркации между рыхлыми недоказуемыми “теориями” и жесткими, доказательно обоснованными предложениями “эмпирического базиса” не существует: все научные предложения являются теоретическими и, увы, погрешимыми” [Там же, с. 283–284].
Итог: “догматический фальсификационист, в соответствии со своими правилами, должен отнести даже самые значительные научные теории к метафизике, … (т.е. он) оказывается в высшей степени антитеоретическим” [Там же, с. 287].
При этом Лакатос вводит различие между “пассивной” и “активной” теориями познания (в п. 6.4 они называются “реализмом” и “конструктивизмом”). ““Пассивисты” полагают, что истинное знание – это след, который оставляет Природа на совершенно инертном сознании; активность духа обнаруживается только в искажениях и отклонениях от истины. Самой влиятельной школой пассивистов является классический эмпирицизм. Приверженцы “активной” теории познания считают, что Книга Природы не может быть прочитана без духовной активности; наши ожидания или теории – это то, с помощью чего мы истолковываем ее письмена. Консервативные “активисты” полагают, что базисные ожидания врожденны… Идея о том, что мы живем и умираем, не покидая тюрьмы своих “концептуальных каркасов”, восходит к Канту (к его априорным формам чувственности и рассудка – А.Л.)… “Революционные активисты” верят, что концептуальные каркасы могут развиваться и даже заменяться новыми, лучшими” [Там же, с. 290].
Мягкий вариант консервативной позиции представляет Пуанкаре, который предпочитал “объяснять непрерывные успехи ньютоновской механики методологическим решением ученых. Это значит, что, находясь под впечатлением длительного периода эмпирических успехов этой теории, ученые могут решить, что опровергать эту теорию вообще непозволительно” [Там же, с. 290], т.е. ее надо спасать с помощью “дополнительных гипотез” и /или “переинтерпретации понятий”.
Однако в рамках такого конвенционализма, который Лакатос назвал “консервативным”, не решается “проблема элиминации (т.е. исключения – А.Л.) теорий, торжествовавших в течение длительного времени… Критики Пуанкаре отвергли его идею, сводящуюся к тому, что, хотя ученые сами строят свои концептуальные каркасы, приходит время, когда эти каркасы превращаются в тюрьмы, которые уже нельзя разрушить. Из этой критики выросли две соперничающие школы революционного конвенционализма: симплицизм Дюгема и методологический фальсификационизм Поппера.
Как конвенционалист, Дюгем считает, что никакая физическая теория не может рухнуть от одной только тяжести “опровержений”, но все же она обрушивается от “непрерывных ремонтных работ и множества подпорок”… Тогда теория утрачивает свою простоту и должна быть заменена… (Но тогда) фальсификация теории зависит от чьего-либо вкуса” [Там же, с. 291].
“Поппер вознамерился найти более объективный и более точный критерий… Эта методология соединяет в себе и конвенционализм и фальсификационализм, но, пишет он, “от (консервативных) конвенционалистов меня отличает убеждение в том, что по соглашению мы выбираем не универсальные, а сингулярные высказывания» [Поппер, 1983, с. 145]… Методологический фальсификационист отдает себе отчет в том, что в “экспериментальную технику”, которой пользуется ученый, вовлечены подверженные ошибкам теории, “в свете которых” интерпретируются факты. И все же, “применяя” эти теории, он рассматривает их в данном контексте не как теории, подлежащие проверке, а как непроблематичное исходное знание (background knowledge), которое мы принимаем (условно, на риск) как бесспорное на время проверки данной теории” [Лакатос, с. 292]. Эти теории можно назвать “наблюдательными” (например, оптическая теория телескопа у Галилея при наблюдении спутников Юпитера). “Методологический фальсификационист использует наиболее успешные теории как продолжение наших чувств… Для этого вида методологического фальсификационизма характерна необходимость принятия решений, которыми проверяемая теория отграничивается от непроблематичного исходного знания” [Там же, 2001, с. 293].
Итак, для этого (попперовского) вида методологического фальсификационизма мы имеем два “конвенциональных элемента”. Один “позволяет считать теорию “наблюдательной” (в методологическом смысле)”, другой связан с фальсификаторами: какой фальсификатор будет принят «зависит от вердикта ученых-экспериментаторов. Именно так методологический фальсификационист устанавливает свой “эмпирический базис” [4] [Там же, с. 293–294].
Методологический фальсификационист понимает, что, с одной стороны, ““фальсифицированная теория” все же может быть истинной” (т.е. данная фальсификация данной теории в последствии может быть признана ошибочной), а с другой стороны, “если мы хотим примирить фаллибилизм с рациональностью… то обязаны найти способ элиминировать некоторые теории. Если это не получится, рост науки будет не чем иным, как ростом хаоса … (Следовательно) с методологической точки зрения, элиминация должна быть окончательной” [Там же, с. 294–295]. Отсюда следует “новый критерий демаркации”: теория является “научной”, если она имеет “эмпирический базис”” [Там же, с. 295], который отличается от “старого” критерия демаркации догматического фальсификационизма, тем, что в “новом” в “эмпирический базис” включены указанные выше два “конвенциональных элемента”. “Эмпирический базис” теории – это понятие относительное … В плюралистической модели расхождение имеется не между “теорией” и “фактами”, а между двумя теориями высших уровней: между интерпретативной теорией, с помощью которой возникают факты, и объяснительной теорией, при помощи которой эти факты получают объяснение». Отсюда возникает проблема, которая “состоит в том, какую теорию считать интерпретативной, то есть обеспечивающей “твердо установленные факты”, а какую – объяснительной, “гипотетически” объясняющей их …” [Там же, с. 319]. “Мы не можем отделаться от проблемы “эмпирического базиса”, если хотим учиться у опыта, но мы можем сделать познание менее догматичным, хотя и менее быстрым, и менее драматичным” [Там же, с. 320].
“Методологический критерий демаркации куда более либерален, чем догматический. Методологический фальсификационизм раскрывает перед критицизмом новые горизонты: гораздо больше теорий квалифицируются как научные” [Там же, с. 295]. Однако, пишет Лакатос, “не так уж трудно заметить две характерные черты и догматического, и методологического фальсификационизма, вступающие в диссонанс с историей науки.
1) проверка является (или должна быть) обоюдной схваткой между теорией и экспериментом; в конечном итоге, только эти противоборствующие силы остаются один на один ;
2) единственным важным для ученого результатом такого противоборства является фальсификация: ”настоящие открытия – это опровержения научных гипотез ”.
Однако история науки показывает нечто иное: 1’) проверка – это столкновение, по крайней мере, трех сторон: двух соперничающих теорий и эксперимента; 2’) некоторые из наиболее интересных экспериментов дают скорее подтверждения, чем опровержения.” [Там же, с. 302]
Что же делать? “ Можно, – говорит Лакатос, – … пытаться объяснять переходы от одних “парадигм” к другим, положив в основание социальную психологию. Это путь Полани [5] и Куна. Альтернатива этому – … заменить наивный вариант методологического фальсификационизма … новой, утонченной версией… и, таким образрм, спасти идею методологии, идею прогресса научного знания. Это путь Поппера, и я намерен следовать по этому пути” [Там же, с. 303].
На этом пути Лакатос создает свой “утонченный методологический фальсификационизм” или, что то же самое, методологию “исследовательских программ ”. “Характерным признаком утонченного фальсификационизма является то, что он вместо понятия теории вводит в логику открытия в качестве основного понятия ряд теорий. Именно ряд или последовательность теорий, а не одна изолированная теория оценивается с точки зрения научности или ненаучности. Но элементы этого ряда связаны замечательной непрерывностью, позволяющей называть этот ряд исследовательской программой.” [Там же, с. 321]. “Утонченный фальсификационизм отличается от наивного фальсификационизма как своими правилами принятия (или “критерием демаркации”), так и правилами фальсификации или элиминации” [Там же, с. 304]. “Наивные фальсификационисты выдвигали на первый план “опровержения”. Методологические фальсификационисты полагали, что решающую роль играет подкрепленная добавочная информация” [Там же, с. 308]. “Для утонченного фальсификациониста теория “приемлема” или “научна” только в том случае, если она имеет добавочное подкрепленное эмпирическое содержание по сравнению с предшественницей (или соперницей), т.е. если только она ведет к открытию новых фактов. … Утонченный фальсификационист признает теорию T фальсифицированной, если и только если предложена другая теория T’ со следующими характеристиками: 1) T’ имеет добавочное эмпирическое содержание по сравнению с T, т.е. она предсказывает факты новые, невероятные с точки зрения T или даже запрещаемые ею; 2) T’ объясняет предыдущий успех T, т.е. все неопровергнутое содержание T (в пределах ошибки наблюдения) присутствует в T’; 3) какая-то часть добавочного содержания T’ подкреплена” [Там же, с. 304].
“В утонченном методологическом фальсификационизме соединились несколько различных традиций. От эмпирицистов он унаследовал стремление учиться прежде всего у опыта. От кантианцев он взял активистский подход к теории познания. У конвенционалистов он почерпнул важность решений в методологии… Эмпиризм (т.е. научность) и теоретическая прогрессивность неразрывно связаны ” – утверждает Лакатос [Там же, с. 310]. “Идея роста науки и ее эмпирический характер соединяются в нем в одно целое … Если фальсификация зависит от возникновения лучших теорий, от изобретения таких теорий, которые предвосхищают новые факты, то фальсификация является не просто отношением между теорией и эмпирическим базисом, но многоплановым отношением между соперничающими теориями, исходным “эмпирическим базисом” и эмпирическим ростом, являющимся результатом этого соперничества. Тогда можно сказать, что фальсификация имеет “исторический характер ”” [Там же, с. 307].
[1] «Сингулярными» или «единичными (частными)» называются высказываня типа отчетов о результатах наблюдений или экспериментов, а «универсальными» – высказывания типа гипотез или теорий. «Вывод обычно называется «индуктивным», если он направлен от сингулярных высказываний … к универсальным высказываниям» [Поппер 1983, с.46].
[2] Здесь и далее принято, что внутри цитат выделение слов полужирным шрифтом принадлежит автору цитаты, а курсивом – автору главы.
[3] Операция математической логики, соединяющая два или более высказывания при помощи союза, сходного с союзом “и”.
[4] Словосочетания “эмпирический базис” Лакатос употребляет в кавычках тогда, когда оно относится к методологическому фальсификационизму, т.е. включает конвенциональные элементы, а без кавычек – когда оно относится к догматическому фальсификационизму.
[5] Имя Майкла Полани (1891–1976) – автора “Личностного знания” – обычно употребляется в одном ряду с именами Куна и Фейерабенда. Его пафос заключался в “преодолении ложного идеала деперсонифицированного научного знания” [Малахов, Филатов, 1991, с. 235].
[6] “Так называемые эмпирические обобщения не составляют прогресса. Новый факт должен быть невероятным или даже невозможным в свете предшествующего знания”
[7] “Могут спросить, уместен ли термин «сдвиг проблем», когда речь идет о последовательности теорий, а не проблем. Отчасти я остановился на нем, – объясняет Лакатос, – потому, что не нашел лучшего…, отчасти же потому, что теории всегда проблематичны, они никогда не решают всех проблем, которые стоят перед ними…. (Кроме того, далее) этот термин … будет заменен более естественным термином “исследовательская программа””