Потому что юлька с нами
Потому что юлька с нами
Она пришла к нам в полк неожиданно, девчонка с осиной талией и независимой походкой.
Осень ярким ковром лежала на склонах гор. Под ногами шуршали листья. И снежная вершина Эльбруса белой волной светлела на фоне синего неба.
В то время мы уже несколько месяцев воевали. И первые, совсем новенькие ордена сверкали на наших гимнастерках. Мы прочно закрепились у предгорий Кавказа и не сомневались в том, что теперь путь наш лежит только вперед.
Ее звали Юлей. Нет, Юлькой. Потому что все в ней говорило о том, что она — Юлька. Лихой, отчаянный летчик. Орел! И то, что ей только девятнадцать, — пустяк. Дело совсем не в этом.
Ходила она, гордо подняв голову, будто всем своим видом хотела сказать: «Вы меня ждали — вот я и пришла. И теперь мое место здесь!» Возможно, она боялась, что ей не сразу разрешат летать на боевые задания. А ей очень хотелось воевать.
Юлька. Черная кожанка, туго затянутая ремнем, аккуратные хромовые сапожки, шлем набекрень. Из-под шлема солнечный ореол светлых волос.
Вначале Юлька больше молчала. Присматривалась, поводя темной бровью. Щурила глаза, улыбалась краешком рта, не разжимая губ — не то презрительно, не то удивленно. И непонятно было, нравится ей у нас в полку или нет.
А когда начала летать, сразу все увидели — нравится. Уж очень отчаянно летала Юлька. И ничего не боялась: ни зениток, ни выговора за лихачество. Летного опыта у нее явно недоставало. Зато было с излишком бесшабашной смелости.
Мы полюбили Юльку. И уже не могли себе представить, как же мы раньше жили и не знали, что есть на свете веселая девчонка с чуть вздернутым носом, еле заметными веснушками на нежной коже и брызгами радости в глазах.
Без Юльки? Можно ли без нее? Соберутся девушки — Юлька запевает песню. Станут в круг — она уже в центре, отбивает чечетку или плывет, подбоченясь, так легко, словно ноги ее не касаются земли.
В Юльке нам нравилось все. И то, как она по-мальчишески рисовалась под бывалого летчика, и даже то, как относилась к жизни — с нарочитым пренебрежением.
Я помню Юльку всегда жизнерадостной, веселой.
И только однажды я видела ее совсем другой — притихшей, задумчивой.
Это было под вечер, когда мы собирались на полеты. В ту ночь мы должны были бомбить немецкий штаб и боевую технику в одной из кубанских станиц под Краснодаром. Юлька молча натянула на себя комбинезон, надела шлем, перекинула через плечо планшет, села на деревянные нары и безвольно опустила руки. Потом вдруг резко откинулась назад, легла на спину. Так она лежала некоторое Бремя, глядя в потолок. О чем она думала? Мы ждали.
Наконец она с усилием сказала:
— В этой станице я выросла. Там моя мама…
Никто не произнес ни слова. Трудно было что-нибудь сказать.
Юлька решительно поднялась и куда-то ушла.
Через полчаса командир эскадрильи ставила нам боевую задачу. Задание было несколько изменено: нам предстояло бомбить боевую технику на окраине станицы, а Юлька со своим штурманом должна была на рассвете уничтожить штаб в самой станице.
— Я там знаю каждый дом, — объясняла она всем со странной торопливостью.
Мы понимали: она волнуется.
Штаб Юлька действительно разбомбила. Утром прилетела назад довольная, возбужденная. Размахивая шлемом, рассказывала:
— Понимаете, я видела свой дом! Спустилась и низко-низко над ним пролетела.
Усталые, мы медленно шли по ровному полю аэродрома. Героем дня была Юлька. И все это признавали.
Ветер трепал светлые Юлькины волосы, лицо ее горело. Такой она запомнилась мне на всю жизнь — на фоне ветреного неба, гордая и счастливая.
Вскоре наши войска освободили Юлькину родную станицу. Но ей самой уже не пришлось там побывать. В одну из черных мартовских ночей Юлька была смертельно ранена.
Всего несколько месяцев летала с нами Юля Пашкова. Наша Юлька. А казалось — годы…
Имя на поэтической поверке. Юлия Друнина
Юлия Друнина, после школы, добровольцем, будучи 1924 года рождения, пришла в боевую пехоту, нашла себе силу духа, чтобы делать тяжелую работу батальонного санинструктора. О тех незабываемых военных днях Юлия Друнина писала в своём стихотворении:
***
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем «Россия»,
Не могла сыскать.
Предельно образно, женская жалостью и состраданием к раненым бойцам советской армии, показала Юлия Друнина, ратный, смертельно опасный труд санинструктора, в стихотворении.
Из фронтового дневника:
Имея свидетельство об окончании курсов медсестёр, Юлия Владимировна, получила направление в санитарное управление 2-го Белорусского фронта. По прибытию на фронт получила назначение в 667-й стрелковый полк, 218-й стрелковой дивизии, В этом же полку воевала санинструктор Зинаида Самсонова (погибла 27 января 1944 года, посмертно удостоена звания Героя Советского Союза), которой Юлия Друнина посвятила одно из самых проникновенных своих стихотворений:
Зинка.
Памяти однополчанки – Героя Советского Союза Зинаиды Самсоновой.
1
Мы легли у разбитой ели,
Ждём, когда же начнёт светлеть,
Под шинелью вдвоём теплее
На продрогшей, сырой земле.
— Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счёт.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка моя живёт.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня лишь она одна.
Пахнет в хате квашнёй и дымом,
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждёт.
Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счёт…
Отогрелись мы еле-еле.
Вдруг нежданный приказ: «Вперёд!»
Снова рядом в сырой шинели
Светлокосый солдат идёт.
2
С каждым днём становилось горше,
Шли без митингов и знамён.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрёпанный батальон.
Зинка нас повела в атаку,
Мы пробились по чёрной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы,
Мы хотели со славой жить.
…Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Его тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав.
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.
3
Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счёт.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка твоя живёт.
У меня есть друзья, любимый,
У неё ты была одна.
Пахнет в хате квашнёй и дымом,
За порогом бурлит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала…
За время службы санинструктором в Действующей армии, Юлия Друнина была дважды ранена, награждена орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». Обе награды за 1944 год.
Ещё две награды за ратный труд получила в мирное время:
Орден Отечественной войны 1-й степени (1985)
Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945гг,»
В 1943 году Юлия Друнина была тяжело ранена – осколок снаряда вошёл в шею и застрял всего в паре миллиметров от сонной артерии. Не подозревая о серьёзности ранения, она просто замотала шею бинтами и продолжала работать – спасать других. Очнулась уже в госпитале и там узнала что была на волосок от смерти. Там же, в госпитале, в 1943 году, написала своё первое стихотворение о войне, «Я только раз видала рукопашный…», которое вошло во все антологии военной поэзии.
После излечения несла военную службу, в 1038-ом самоходном артиллерийском полку 3-го Прибалтийского фронта. Воевала Юлия Друнина в Псковской области, затем в Прибалтике. В одном из боёв была сильно контужена и 21 ноября 1944 года признана негодной к несению военной службы.
Закончила войну в звании старшины медицинской службы.
Надо сказать, Юлия Владимировна, с 11-ти лет стала писать стихи. В конце 30-х годов участвовала в конкурсе на лучшее стихотворение, В результате, её стихотворение «Мы вместе за школьной партой сидели…» было напечатано в «Учительской газете» и передано по радио.
Демобилизовалась по контузии в конце сорок четвёртого года. С декабря 1944 года стала посещать Литературный институт. В институте познакомилась со своим однокурсником, фронтовиком, комиссованным по ранению, и начинающим поэтом Николаем Старшиновым. В 1945 году поженились. В 1946 году у них родилась дочь Елена. Из – за замужества и рождении дочери Юлия Владимировна пропустила несколько лет обучения в институте и закончила его только в1952 году.
Молодая семья ютилась в маленькой комнатке, в общей квартире, жили сверхбедно, впроголодь. В 1960 году семья распалась, Николай Старшинов был человек общительный, часто выпивал с друзьями, вынужден был лечиться от алкаголизма.
Смерть А. Я.Каплера в 1979 году так и осталась для Юлии Владимировны невосполнимой утратой. Юлия Владимировна посвятила мужу, своей любви к нему, огромное количество стихов – хотя и меньше, чем о войне, но больше, чем о чём бы то ни было другом.
В последствии Николай Константинович Старшинов (06. 12.1924Г. – 05 02.1998 г.)посвятил много стихов о своей бывшей и любимой навсегда жене. Вот одно из них:
Только вспомню тебя – затоскую.
Только вспомню тебя – затоскую,
Одолеет меня не покой…
Где найти мне другую такую?
Да нигде не найти мне такой!
Нету глаз твоих светлых бездонней,
В них лучится сиреневый свет.
И прохладных, и добрых ладоней,
Как твои, не бывало и нет.
Облечу океаны и сушу,
Побываю в раю и в аду,
Но такую высокую душу
Никогда и нигде не найду!
1972 год.
За книгу стихов «Не бывает любви несчастливой…» в 1975 году, Юлия Друнина была удостоена Государственной премии РСФСР имени М. Горького.
В книге стихи о любви чувстве, заставляющему жить интенсивнее, напряжённое интереснее, чувстве, делающем человека богаче и щедрее.
У Юлия Друниной была огромная аудитория читателей разных поколений, это потому, что Юлия Друнина писала о непреходящих человеческих ценностях –товариществе, мужестве, доброте. Через её творчество, красной нитью, проходит тема любви к однополчанам, к другу, к Родине.
Юлия Владимировна пользовалась заслуженным авторитетом у своих товарищей «по поэтическому цеху»- за талант, щедрость души, верность раз и навсегда взятой военной теме, непримиримостью к мещанству и пошлости.
Известный поэт–пародист Александр Иванов, с нескрываемой теплотой и любовью написал на Юлию Друнину пародию:
Я не кутаю шею в шарфик,
По команде «Подъем» встаю,
Я сажусь, как свою траншею,
Ванну кафельную свою.
Я скучаю без артналёта,
Незвоню, а иду на связь.
Слышуочередь пулемёта,
Просто в очередь, становясь.
Мне хрипит: «Помоги, сестренка!»
Некто, чей багровеет нос…
Вот проносится электричка,
Жаль,нельзя её под откос…
Двое суток бомбёжка длится,
Впрочем, кажется, это град…
Бедныймуж по утрам косится,
Слыша ночью: «Держись комбат!»
Вновь с утра я шинель надела,
Люди в гости, а я в наряд.
–Знаешь, Юлька, ты обалдела–
Мне знакомые говорят.
…Как сказать им, что вновь противник
На рассвете атаковал…
Я не знаю, кому пойти мне,
Чтобы демобилизовал!
С наступление времен перестройки, народный депутат Верховного Совета, с 1990 года, Юлия Друнина, остро переживала за дальнейшую судьбу народа и страны. Разочаровавшись в полезности этой деятельности и поняв, что сделать ничего существенного не сможет, вышла в 1991 году, из депутатского корпуса.
В августе 1991 года, во время путча ГКЧП, три дня, безотрывно провела у Белого дома. В беседе с одним из депутатов, объяснила свой приход, желанием защитить Бориса Ельцина.
О том, такие сильные гражданские чувства тревоги, мучили Юлию Друнину за Россию, Отечество, видно за строками её последнего стихотворения написанного незадолго до преждевременной смерти в ноябре 1991 года. Юлия Друнина назвала его:
Читая выстраданные строки стихотворения «Судный день» видишь в нём наглядную боль за Родину, за которую Юлия Друнина, воевала, после школьной скамьи, с семнадцати лет, с грозного 1941 года. В одном из писем, написанных перед уходом из жизни, Юлия Владимировна так описывала свои переживания:
«…Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями, мире, такому несовершенному существу, как я, можно только имея крепкий личный тыл…»
21 ноября 1991 года Юлия Друнина, внутренне не смогла смириться с происшедшей в стране перестройкой, завела свой старенький «Москвич», закрыла гаражные ворота, выпила снотворное и оставаясь в гараже, задохнулась от выхлопных газов двигателя.
Нашли предсмертную записку, где она просила похоронить её возле мужа, известного драматурга Алексея Каплера. В своё время Юлия Друнина и Алексей Каплер отдыхали в Коктебеле и ходили по 25 километров в г.Старый Крым.
Юлия Друнина похоронила его на Старокрымском кладбище, по прижизненной просьбе Алексея Каплера, уроженца г.Киева.
На выходной двери дачи, где в гараже Юлия Друнина отравилась выхлопными газами автомобиля, она оставила записку, обращенную к зятю: «Андрюша, не пугайся, вызови милицию и вскройте гараж».
Основной причиной самоубийства, судя по всему, послужила крушение общественных идеалов и развал страны.
Замечательная советская поэтесса Юлия Владимировна Друнина, всей своей жизнью и творчеством, показала пример выполнения своего гражданского и военного долга, для нашего послевоенного поколения.
Из поэтического наследия Юлии Друниной
***
Не бывает любви несчастливой.
Не бывает. Не бойтесь попасть
В эпицентр сверхмощного взрыва,
Что зовут «безнадежная страсть».
Если в душу врывается пламя,
Очищаются души в огне.
И за это сухими губами
«Благодарствуй!» шепните Весне.
***
Не бывает любви несчастной.
Может быть она горькой, трудной,
Безответной и безрассудной,
Может быть смертельно опасной.
Но несчастной любовь не бывает,
Даже если она убивает.
Тот, кто этого не усвоит,
Тот счастливой любви не стоит.
***
Да, сердце часто ошибалось,
Но все ж не поселилась в нем
Та осторожность,
Та усталость,
Что равнодушьем мы зовем.
Все хочет знать,
Все хочет видеть,
Все остается молодым.
И я на сердце не в обиде,
Хоть нету мне покоя с ним.
Как придёт похоронная на мужика
Из окопных земель, из военного штаба,
Став белей своего головного платка,
На порожек опустится баба.
А на зорьке впряжётся, не мешкая, в плуг
И потянет по-прежнему лямки.
Что поделаешь? Десять соломинок-рук
Каждый день просят хлеба у мамки.
Искры солнца и снега,
Спуск извилист и крут.
Темп, что надо, с разбега
Наши лыжи берут.
***
Теперь не умирают от любви
Теперь не умирают от любви –
насмешливая трезвая эпоха.
Лишь падает гемоглобин в крови,
лишь без причины человеку плохо.
Теперь не умирают от любви –
лишь сердце что-то барахлит ночами.
Но «неотложку», мама, не зови,
врачи пожмут беспомощно плечами:
«Теперь не умирают от любви. «
Без ошибок не прожить на свете,
Коль весь век не прозябать в тиши.
Только б, дочка, шли ошибки эти
Не от бедности – от щедрости души.
Не беда, что тянешься ко многому:
Плохо, коль не тянет ни к чему.
Не всегда на верную дорогу мы
Сразу пробиваемся сквозь тьму.
Но когда пробьешься – не сворачивай –
И на помощь маму не зови…
Я хочу, чтоб чистой и удачливой
Ты была в работе и в любви.
Если горько вдруг обманет кто-то,
Будет трудно, но переживешь.
Хуже, коль полюбишь по расчету
И на сердце приголубишь ложь.
Ты не будь жестокой с виноватыми,
А сама виновна – повинись.
Все же люди, а не автоматы мы,
Все же непростая штука – жизнь…
1956
***
На носилках, около сарая,
На краю отбитого села,
Санитарка шепчет, умирая:
– Я ещё, ребята, не жила…
И бойцы вокруг неё толпятся
И не могут ей в глаза смотреть:
Восемнадцать – это восемнадцать,
Но ко всем неумолима смерть…
Через много лет в глазах любимой,
Что в его глаза устремлены,
Отблеск зарев, колыханье дыма
Вдруг увидит ветеран войны.
Вздрогнет он и отойдёт к окошку,
Закурить пытаясь на ходу.
Подожди его, жена, немножко –
В сорок первом он сейчас году.
Там, где возле чёрного сарая,
На краю отбитого села,
Девочка лепечет, умирая:
– Я ещё, ребята, не жила…
1974
***
Закрутила меня, завертела Москва,
Отступила лесов и озёр синева,
И опять, и опять я живу на бегу,
И с друзьями опять посидеть не могу.
И опять это страшное слово «потом»…
Я и вправду до слёз сожалею о том,
Что сама обрываю за ниткою нить,
То теряю, чего невозможно купить…
Я пальто из шинели давно износила,
Подарила я дочке с пилотки звезду.
Но коль сердце моё тебе нужно, Россия,
Ты возьми его, как в сорок первом году!
1955
Бывает в людях качество одно.
Оно дано нам или не дано.
Когда строчит в горячке пулемёт,
Один лежит, другой бежит вперёд.
И так во всём, и всюду, и всегда,
Когда на плечи свалится беда,
Когда за горло жизнь тебя возьмёт,
Один лежит, другой бежит вперёд.
Ну, что поделать, видно так заведено…
Давайте в рюмки разольём вино.
Мой первый тост и мой последний тост
За тех, кто подымался в полный рост!
Имя на поэтической поверке. Юлия Друнина
Юлия Друнина, после школы, добровольцем, будучи 1924 года рождения, пришла в боевую пехоту, нашла себе силу духа, чтобы делать тяжелую работу батальонного санинструктора. О тех незабываемых военных днях Юлия Друнина писала в своём стихотворении:
***
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем «Россия»,
Не могла сыскать.
Предельно образно, женская жалостью и состраданием к раненым бойцам советской армии, показала Юлия Друнина, ратный, смертельно опасный труд санинструктора, в стихотворении.
Из фронтового дневника:
Имея свидетельство об окончании курсов медсестёр, Юлия Владимировна, получила направление в санитарное управление 2-го Белорусского фронта. По прибытию на фронт получила назначение в 667-й стрелковый полк, 218-й стрелковой дивизии, В этом же полку воевала санинструктор Зинаида Самсонова (погибла 27 января 1944 года, посмертно удостоена звания Героя Советского Союза), которой Юлия Друнина посвятила одно из самых проникновенных своих стихотворений:
Зинка.
Памяти однополчанки – Героя Советского Союза Зинаиды Самсоновой.
1
Мы легли у разбитой ели,
Ждём, когда же начнёт светлеть,
Под шинелью вдвоём теплее
На продрогшей, сырой земле.
— Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счёт.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка моя живёт.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня лишь она одна.
Пахнет в хате квашнёй и дымом,
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждёт.
Знаешь, Юлька, я против грусти,
Но сегодня она не в счёт…
Отогрелись мы еле-еле.
Вдруг нежданный приказ: «Вперёд!»
Снова рядом в сырой шинели
Светлокосый солдат идёт.
2
С каждым днём становилось горше,
Шли без митингов и знамён.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрёпанный батальон.
Зинка нас повела в атаку,
Мы пробились по чёрной ржи,
По воронкам и буеракам,
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы,
Мы хотели со славой жить.
…Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Его тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав.
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.
3
Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счёт.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка твоя живёт.
У меня есть друзья, любимый,
У неё ты была одна.
Пахнет в хате квашнёй и дымом,
За порогом бурлит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала…
За время службы санинструктором в Действующей армии, Юлия Друнина была дважды ранена, награждена орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». Обе награды за 1944 год.
Ещё две награды за ратный труд получила в мирное время:
Орден Отечественной войны 1-й степени (1985)
Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945гг,»
В 1943 году Юлия Друнина была тяжело ранена – осколок снаряда вошёл в шею и застрял всего в паре миллиметров от сонной артерии. Не подозревая о серьёзности ранения, она просто замотала шею бинтами и продолжала работать – спасать других. Очнулась уже в госпитале и там узнала что была на волосок от смерти. Там же, в госпитале, в 1943 году, написала своё первое стихотворение о войне, «Я только раз видала рукопашный…», которое вошло во все антологии военной поэзии.
После излечения несла военную службу, в 1038-ом самоходном артиллерийском полку 3-го Прибалтийского фронта. Воевала Юлия Друнина в Псковской области, затем в Прибалтике. В одном из боёв была сильно контужена и 21 ноября 1944 года признана негодной к несению военной службы.
Закончила войну в звании старшины медицинской службы.
Надо сказать, Юлия Владимировна, с 11-ти лет стала писать стихи. В конце 30-х годов участвовала в конкурсе на лучшее стихотворение, В результате, её стихотворение «Мы вместе за школьной партой сидели…» было напечатано в «Учительской газете» и передано по радио.
Демобилизовалась по контузии в конце сорок четвёртого года. С декабря 1944 года стала посещать Литературный институт. В институте познакомилась со своим однокурсником, фронтовиком, комиссованным по ранению, и начинающим поэтом Николаем Старшиновым. В 1945 году поженились. В 1946 году у них родилась дочь Елена. Из – за замужества и рождении дочери Юлия Владимировна пропустила несколько лет обучения в институте и закончила его только в1952 году.
Молодая семья ютилась в маленькой комнатке, в общей квартире, жили сверхбедно, впроголодь. В 1960 году семья распалась, Николай Старшинов был человек общительный, часто выпивал с друзьями, вынужден был лечиться от алкаголизма.
Смерть А. Я.Каплера в 1979 году так и осталась для Юлии Владимировны невосполнимой утратой. Юлия Владимировна посвятила мужу, своей любви к нему, огромное количество стихов – хотя и меньше, чем о войне, но больше, чем о чём бы то ни было другом.
В последствии Николай Константинович Старшинов (06. 12.1924Г. – 05 02.1998 г.)посвятил много стихов о своей бывшей и любимой навсегда жене. Вот одно из них:
Только вспомню тебя – затоскую.
Только вспомню тебя – затоскую,
Одолеет меня не покой…
Где найти мне другую такую?
Да нигде не найти мне такой!
Нету глаз твоих светлых бездонней,
В них лучится сиреневый свет.
И прохладных, и добрых ладоней,
Как твои, не бывало и нет.
Облечу океаны и сушу,
Побываю в раю и в аду,
Но такую высокую душу
Никогда и нигде не найду!
1972 год.
За книгу стихов «Не бывает любви несчастливой…» в 1975 году, Юлия Друнина была удостоена Государственной премии РСФСР имени М. Горького.
В книге стихи о любви чувстве, заставляющему жить интенсивнее, напряжённое интереснее, чувстве, делающем человека богаче и щедрее.
У Юлия Друниной была огромная аудитория читателей разных поколений, это потому, что Юлия Друнина писала о непреходящих человеческих ценностях –товариществе, мужестве, доброте. Через её творчество, красной нитью, проходит тема любви к однополчанам, к другу, к Родине.
Юлия Владимировна пользовалась заслуженным авторитетом у своих товарищей «по поэтическому цеху»- за талант, щедрость души, верность раз и навсегда взятой военной теме, непримиримостью к мещанству и пошлости.
Известный поэт–пародист Александр Иванов, с нескрываемой теплотой и любовью написал на Юлию Друнину пародию:
Я не кутаю шею в шарфик,
По команде «Подъем» встаю,
Я сажусь, как свою траншею,
Ванну кафельную свою.
Я скучаю без артналёта,
Незвоню, а иду на связь.
Слышуочередь пулемёта,
Просто в очередь, становясь.
Мне хрипит: «Помоги, сестренка!»
Некто, чей багровеет нос…
Вот проносится электричка,
Жаль,нельзя её под откос…
Двое суток бомбёжка длится,
Впрочем, кажется, это град…
Бедныймуж по утрам косится,
Слыша ночью: «Держись комбат!»
Вновь с утра я шинель надела,
Люди в гости, а я в наряд.
–Знаешь, Юлька, ты обалдела–
Мне знакомые говорят.
…Как сказать им, что вновь противник
На рассвете атаковал…
Я не знаю, кому пойти мне,
Чтобы демобилизовал!
С наступление времен перестройки, народный депутат Верховного Совета, с 1990 года, Юлия Друнина, остро переживала за дальнейшую судьбу народа и страны. Разочаровавшись в полезности этой деятельности и поняв, что сделать ничего существенного не сможет, вышла в 1991 году, из депутатского корпуса.
В августе 1991 года, во время путча ГКЧП, три дня, безотрывно провела у Белого дома. В беседе с одним из депутатов, объяснила свой приход, желанием защитить Бориса Ельцина.
О том, такие сильные гражданские чувства тревоги, мучили Юлию Друнину за Россию, Отечество, видно за строками её последнего стихотворения написанного незадолго до преждевременной смерти в ноябре 1991 года. Юлия Друнина назвала его:
Читая выстраданные строки стихотворения «Судный день» видишь в нём наглядную боль за Родину, за которую Юлия Друнина, воевала, после школьной скамьи, с семнадцати лет, с грозного 1941 года. В одном из писем, написанных перед уходом из жизни, Юлия Владимировна так описывала свои переживания:
«…Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями, мире, такому несовершенному существу, как я, можно только имея крепкий личный тыл…»
21 ноября 1991 года Юлия Друнина, внутренне не смогла смириться с происшедшей в стране перестройкой, завела свой старенький «Москвич», закрыла гаражные ворота, выпила снотворное и оставаясь в гараже, задохнулась от выхлопных газов двигателя.
Нашли предсмертную записку, где она просила похоронить её возле мужа, известного драматурга Алексея Каплера. В своё время Юлия Друнина и Алексей Каплер отдыхали в Коктебеле и ходили по 25 километров в г.Старый Крым.
Юлия Друнина похоронила его на Старокрымском кладбище, по прижизненной просьбе Алексея Каплера, уроженца г.Киева.
На выходной двери дачи, где в гараже Юлия Друнина отравилась выхлопными газами автомобиля, она оставила записку, обращенную к зятю: «Андрюша, не пугайся, вызови милицию и вскройте гараж».
Основной причиной самоубийства, судя по всему, послужила крушение общественных идеалов и развал страны.
Замечательная советская поэтесса Юлия Владимировна Друнина, всей своей жизнью и творчеством, показала пример выполнения своего гражданского и военного долга, для нашего послевоенного поколения.
Из поэтического наследия Юлии Друниной
***
Не бывает любви несчастливой.
Не бывает. Не бойтесь попасть
В эпицентр сверхмощного взрыва,
Что зовут «безнадежная страсть».
Если в душу врывается пламя,
Очищаются души в огне.
И за это сухими губами
«Благодарствуй!» шепните Весне.
***
Не бывает любви несчастной.
Может быть она горькой, трудной,
Безответной и безрассудной,
Может быть смертельно опасной.
Но несчастной любовь не бывает,
Даже если она убивает.
Тот, кто этого не усвоит,
Тот счастливой любви не стоит.
***
Да, сердце часто ошибалось,
Но все ж не поселилась в нем
Та осторожность,
Та усталость,
Что равнодушьем мы зовем.
Все хочет знать,
Все хочет видеть,
Все остается молодым.
И я на сердце не в обиде,
Хоть нету мне покоя с ним.
Как придёт похоронная на мужика
Из окопных земель, из военного штаба,
Став белей своего головного платка,
На порожек опустится баба.
А на зорьке впряжётся, не мешкая, в плуг
И потянет по-прежнему лямки.
Что поделаешь? Десять соломинок-рук
Каждый день просят хлеба у мамки.
Искры солнца и снега,
Спуск извилист и крут.
Темп, что надо, с разбега
Наши лыжи берут.
***
Теперь не умирают от любви
Теперь не умирают от любви –
насмешливая трезвая эпоха.
Лишь падает гемоглобин в крови,
лишь без причины человеку плохо.
Теперь не умирают от любви –
лишь сердце что-то барахлит ночами.
Но «неотложку», мама, не зови,
врачи пожмут беспомощно плечами:
«Теперь не умирают от любви. «
Без ошибок не прожить на свете,
Коль весь век не прозябать в тиши.
Только б, дочка, шли ошибки эти
Не от бедности – от щедрости души.
Не беда, что тянешься ко многому:
Плохо, коль не тянет ни к чему.
Не всегда на верную дорогу мы
Сразу пробиваемся сквозь тьму.
Но когда пробьешься – не сворачивай –
И на помощь маму не зови…
Я хочу, чтоб чистой и удачливой
Ты была в работе и в любви.
Если горько вдруг обманет кто-то,
Будет трудно, но переживешь.
Хуже, коль полюбишь по расчету
И на сердце приголубишь ложь.
Ты не будь жестокой с виноватыми,
А сама виновна – повинись.
Все же люди, а не автоматы мы,
Все же непростая штука – жизнь…
1956
***
На носилках, около сарая,
На краю отбитого села,
Санитарка шепчет, умирая:
– Я ещё, ребята, не жила…
И бойцы вокруг неё толпятся
И не могут ей в глаза смотреть:
Восемнадцать – это восемнадцать,
Но ко всем неумолима смерть…
Через много лет в глазах любимой,
Что в его глаза устремлены,
Отблеск зарев, колыханье дыма
Вдруг увидит ветеран войны.
Вздрогнет он и отойдёт к окошку,
Закурить пытаясь на ходу.
Подожди его, жена, немножко –
В сорок первом он сейчас году.
Там, где возле чёрного сарая,
На краю отбитого села,
Девочка лепечет, умирая:
– Я ещё, ребята, не жила…
1974
***
Закрутила меня, завертела Москва,
Отступила лесов и озёр синева,
И опять, и опять я живу на бегу,
И с друзьями опять посидеть не могу.
И опять это страшное слово «потом»…
Я и вправду до слёз сожалею о том,
Что сама обрываю за ниткою нить,
То теряю, чего невозможно купить…
Я пальто из шинели давно износила,
Подарила я дочке с пилотки звезду.
Но коль сердце моё тебе нужно, Россия,
Ты возьми его, как в сорок первом году!
1955
Бывает в людях качество одно.
Оно дано нам или не дано.
Когда строчит в горячке пулемёт,
Один лежит, другой бежит вперёд.
И так во всём, и всюду, и всегда,
Когда на плечи свалится беда,
Когда за горло жизнь тебя возьмёт,
Один лежит, другой бежит вперёд.
Ну, что поделать, видно так заведено…
Давайте в рюмки разольём вино.
Мой первый тост и мой последний тост
За тех, кто подымался в полный рост!