Потому что я ван гог
Джизус — Ван Гог
Слушать Джизус — Ван Гог
Слушайте Ван Гог — Джизус на Яндекс.Музыке
Текст Джизус — Ван Гог
Во мне «Узи» — я «Ван Гог»
На мне бусы — я «Ван Гог»
Я в джакузи — я «Ван Гог»
Я рисую, я «Ван Гог» (как «Гог Ван»)
Пью алкоголь — я «Ван Гог»
«Мальборо Голд» — я «Ван Гог»
Я молчу, и я «Ван Гог»
Я «Ван Гог», я «Ван Гог»
Во мне «Узи» — я «Ван Гог»
На мне бусы — я «Ван Гог»
Я в джакузи — я «Ван Гог»
Я рисую, я «Ван Гог» (как «Гог Ван»)
Пью алкоголь — я «Ван Гог»
«Мальборо Голд» — я «Ван Гог»
Я молчу, и я «Ван Гог»
Я «Ван Гог», я «Ван Гог»
«39» — я «Ван Гог»
Для школ города я — Бог
Я луна, и я «Ван Гог»
Еду в Питер — я «Ван Гог»
Нахуй Киров! — я «Ван Гог»
Объективно! — я «Ван Гог»
Я в тату, ведь я «Ван Гог»! (я!)
Я «Ван Гог»! (я!), я «Ван Гог»! (я, я!)
Я хочу тату, я получу татуировку (татуху!)
Нечего надеть — я подарю тебе кофту (гони сюда!)
Люди подбегают ко мне, просят сделать фотку
«Блять, я фоткаться не хочу!»
Во мне «Узи» — я «Ван Гог»
На мне бусы — я «Ван Гог»
Я в джакузи — я «Ван Гог»
Я рисую, я «Ван Гог» (как «Гог Ван»)
Пью алкоголь — я «Ван Гог»
«Мальборо Голд» — я «Ван Гог»
Я молчу, и я «Ван Гог»
Я «Ван Гог», я «Ван Гог»
Во мне «Узи» — я «Ван Гог»
На мне бусы — я «Ван Гог»
Я в джакузи — я «Ван Гог»
Я рисую, я «Ван Гог» (как «Гог Ван»)
Пью алкоголь — я «Ван Гог»
«Мальборо Голд» — я «Ван Гог»
Я молчу, и я «Ван Гог»
Я «Ван Гог», я «Ван Гог»
Мир любящих Винсента
Эта страница возникла спонтанно.
Просто люблю Ван-Гога, мне понравились
стихи и люди, написавшие о нем.
Мне будет приятно, если эта страница не достигнет точки
Осип Мандельштам (почти о Ван-Гоге)
На бледно-голубой эмали,
Какая мыслима в апреле,
Березы ветви поднимали
И незаметно вечерели.
Узор отточенный и мелкий,
Застыла тоненькая сетка,
Как на фарфоровой тарелке
Рисунок, вычерченный метко,—
Когда его художник милый
Выводит на стеклянной тверди,
В сознании минутной силы,
В забвении печальной смерти.
Пускай меня простит Винсент Ван-Гог
За то, что я помочь ему не мог,
За то, что я травы ему под ноги
Не постелил на выжженной дороге,
За то, что я не развязал шнурков
Его крестьянских пыльных башмаков,
За то, что в зной не дал ему напиться,
Не помешал в больнице застрелиться.
Стою себе, а надо мной навис
Закрученный, как пламя, кипарис,
Лимонный крон и темно-голубое,-
Без них не стал бы я самим собою;
. Чтобы вливать по капле
добродетели священных очарований,
терпение Твоего тернового венца,
Tвоего бичеванного тела, окровавленного бока.
(молитва).
Он мир создал единым духом, вписал в него автопортрет,
С отрезанным, кровавым ухом, и диких ирисов букет,
Багровый виноградник Арля. Смотрю, лиловый кипарис,
Пронзает облачную марлю и воспаленный лунный диск.
Он сеятеля в хлебном поле, оставил с пашней и зерном.
Он одержим был, нищ, и болен безумием и божеством!
Он не смирил тоску попойкой, и прострелил свой бедный бок,
И на больничной, узкой койке, он умереть никак не мог.
А в залах Лувра изучают его пейзажи, степь, кусты,
Подсолнухами прорастают в бессмертие его холсты!
С последним выдохом сердечным cказал, покинув Провансаль:
Одна печаль продлится вечно и будет вечная печаль.
___________
По словам Тео, который был при Винсенте в его смертные минуты,
последние слова Ван-Гога:
La tristesse durera toujours
(«Печаль будет длиться вечно»).
Вонтер Лак
(шуточные стихи)
Ван Гог не бывал в Таганроге.
И если по правде сказать,
там мало кто знал о Ван Гоге
и помнил вангогину мать.
И Чехов чудесный не чаял
навек покорить Амстердам,
хоть Чайку имел за плечами,
Сестер, Дядю Ваню и дам.
Но слово взлетело. Тревожит.
Картины обжили музей.
Здесь чайка летит. И нашел же
Ван Гог в Таганроге друзей.
По венам каналов и улиц
пульсирует кровь городов.
И я в Амстердаме тусуясь,
с обоими выпить готов.)
Из молочного марева громы
Наступали, а город притих,
В бормотании утренней дрёмы
И невнятицы мифов ночных.
Это вечно раздетое лето!
Крон кудрявость и елей резьба,
Повилики, атласной манжеты
И магнолии белой тесьма.
Не бывает звенящей капели,
Хрусталём не твердет вода,
Эти земли не знают метелей
И кристаллов прозрачного льда.
Жгучий полдень,полночная свежесть,
Вздох капризов дрожащей земли,
Щеки выбритых трав и небрежность
Неожиданных красок Дали!
Город спит в дождевой карусели,
В поволоке поблекших огней
И рисует весну Боттичелли
На холмах голливудских полей.
Небо смотрит аметистом.
/посвящается Винсенту Ван Гогу,
из цикла «Любимые живописцы» /
Небо смотрит аметистом,
Словно в море, в нём волнит,
А звезда с прищуром истым
С живописцем говорит.
Всё подвластно ей сегодня,
Всё трепещет и плывёт,
И её собрат художник,
Снова в руки кисть берёт.
Быстро краски он мешает,
Бирюзу, кармин, лазурь,
И мазками воплощает
Отраженье звёздных бурь.
В сердце вихрь не сдержишь кляпом,
Гений кисти он сейчас,
И соломенною шляпой
Не прикрыть колючих глаз.
Вновь нисходит, оживая,
Ночь сапфировых небес,
Где звезда, повелевая,
Живописца ждёт к себе.
Опять всю ночь не спать и спасть с лица,
Сойти на нет, сойти на свет с крыльца,
На облака, набрякшие, как марля,
В заре багровей виноградов Арля.
Не обрести. И в снах бессонных
Качаться, как Ван-Гоговский подсолнух.
Войти в рассвет по кругу и квадрату,
Нахмурив бровь от солнечного злата,
Испить зарю, не размыкая уст,
Застыть золой, и прорасти как куст,
Побегами в пургу, зеленым цветом,
И на седьмом кругу, успев при этом,
Сцепляя вежды белой пеленой,
Сменить одежды перед тишиной.
Плод бледно-жёлт, а скатерть голуба.
А скатерть голуба и утончённо груба.
На ней покоится Ван Гога голова
подсолнухи целующая в губы.
Всё это там, в абсентовом краю,
среди неистовой мистерии мистраля,
где не летают птицы гамаюн,
зато пылятся томики Стендаля.
Всё это там, где нет ни нас, ни вас –
в посеребрённом позапрошлом веке
и не достать билет и аусвайс
туда
в какой-нибудь обыденной аптеке.
Ах, Франция, в которой есть Эйфель,
но нет пока карандашей Эффеля –
пряди, пряди свою кудель
какую все другие не сумели.
Винсент. Цветущие Ветви Миндаля
Ах, Винсент,
Коряво, грубо
Выверчены дерева,
Но небес твоих голуба
Голубинно голуба!
Винсент Ван Гог. Цветущая ветка миндаля. Сан-Реми, март 1890
Холст, масло, 77х92. Музей Ван Гога, Амстердам
Я привожу пару писем Ван Гога к брату Теодору, который всю жизнь помогает Винсенту во всем, понимает его Дар, делает все возможное, чтобы выставлять и продавать его картины. Покупает для Винсента краски и кисти, ищет ему врача, оплачивает пребывание в клинике для душевнобольных, поддерживает брата материально и духовно. Теодор не прожил и года после смерти брата.
»
ВИНСЕНТ ВАН ГОГ. ПИСЬМА К БРАТУ ТЕО. 1890. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЖИЗНИ
Январь 1890
Я никогда в жизни не работал так спокойно, как над этими последними полотнами; надеюсь, что ты получишь некоторые из них одновременно с этим письмом. Однако вслед за тем мною на мгновение овладело отчаяние.
Но, поскольку последний приступ длился всего неделю, считаю бессмысленным все время думать о том, что он может возобновиться. Во-первых, это не обязательно; во-вторых, предугадать, когда и как он наступит, все равно нельзя.
Следовательно, надо как ни в чем не бывало по мере сил продолжать работу. Скоро я получу возможность в более или менее теплые дни выходить на улицу и попытаюсь закончить все, что начато мною здесь.
Чтобы дать представление о Провансе, мне необходимо написать еще несколько полотен с горами и кипарисами.
Бесспорно, в истекшем году приступы начинались у меня в самое разное время; однако в нормальное состояние я постепенно приходил лишь тогда, когда начинал работать. Вероятно, так будет и в следующий раз. Изменить что-либо мы бессильны, следовательно, будем держаться так, словно ничего не происходит.
Было бы бесконечно хуже, если бы я опустился до состояния моих товарищей по несчастью, которые ничего не делают по целым дням, неделям, месяцам, годам, как я уже не раз писал тебе и повторял г-ну Саллю, уговаривая его не настаивать на помещении меня в это убежище.
Только работа помогает мне в какой-то степени сохранять самообладание и надежду когда-нибудь вырваться отсюда.
И на другое же утро я стал конченым человеком, превратился в скотину. Это трудно понять, но, увы, это так. Мне страшно хочется вновь приняться за работу, но даже Гоген пишет, что он, хоть у него крепкое здоровье, отчаялся и не знает, выдержит ли он и дальше. Ведь такие истории часто случаются с художниками, верно? Бедный мой брат, принимай вещи, как они есть, и не убивайся из-за меня: сознание того, что с тобой и у тебя дома все в порядке, поддержит и ободрит меня гораздо больше, чем ты думаешь. Может быть, после тяжелых испытаний и для меня наступят более ясные дни. Пока что собираюсь в скором времени отправить тебе новые полотна.
Когда поуспокоюсь, опять перечитаю письма и завтра или послезавтра напишу снова.
Собираюсь сделать из него большую картину. Я думаю, мы никоим образом не можем рассчитывать на доктора Гаше. Во-первых, он болен еще сильнее, чем я, или, скажем, так же, как я. А когда слепой ведет слепого, разве они оба не упадут в яму? Не знаю, что и сказать. Мой последний ужасный приступ был в значительной мере вызван близостью остальных пациентов; да, заточение раздавило меня, а старик Пейрон не обратил на это ни малейшего внимания, предоставив мне прозябать вместе с безнадежно больными.
29 июля 1890.
Письмо, которое было при нем. Последнее письмо
Хотел бы написать тебе о многом, но чувствую, что это бесполезно.
Художники, что бы они при этом ни думали, инстинктивно воздерживаются от споров о современном состоянии торговли картинами.
Что ж, я заплатил жизнью за свою работу, и она стоила мне половины моего рассудка, это так. Но ты-то, насколько мне известно, не принадлежишь к числу торговцев людьми и умеешь стать на сторону правого, так как поступаешь действительно по-человечески. Но что поделаешь?!
Ван Гог и пустота
Остров Ван Гога
Господи!
Для чего ты сподобил меня художником?
Невозможно так!
Почему душа моя вечно пуста
Не скажу чиста
Но как будто нитки вытягивает из холста
Из меня
Притяжение
Беспрестанного изображения
Красоты и любови непостижимой
Неодолимой
Господи!
Для чего плещешь море во мне глубокое
Одинокое?
Почему корабли без меня ушли?
На краю земли
Я опять собираю их, леплю их из красных глин
И звенят
Капли кадмия
Беспредельность угадывая
Игры солнца делая на мгновение недвижимыми
Неуловимые
Господи!
Для чего ты красный цветок раскрыл надо мною
Купиною?
Почему они даже тут, на волне и в воздухе
Подсолнухи?
Неопалимые мои
Подсолнухи
«Я считаю, что из всех моих работ картина с крестьянами, которые едят картофель, написанная в Нюэнене, безусловно лучшее из того, что я сделал»
Чтобы преуспеть, нужно тщеславие, а тщеславие мне кажется абсурдом»
«Я нахожу, что то, чему я научился в Париже, исчезает, и я возвращаюсь к тем мыслям, что пришли ко мне на природе, до знакомства с импрессионистами». Винсент Ван Гог.
Брюссель. Антверпен. Мауве в Гааге.
Палитра колоритная Парижа,
В котором впечатлений зарождалась
Размытая безоблачная дымка,
Не исчезая облаком Моне….
Ты понял краски раньше, чем смог видеть,
Не зная правил и хитросплетений
Вот только нарожденного звучанья,
Которым был охвачен новый век,
Перешагнувший в сон другой эпохи.
Твой Творче поздно разбудил скитальца,
Успевшего исколесить планету
С мотивами другого направленья,
Которое тебе не бЫло чуждо,
Но от которого пришлось уйти.
Твой дар и одержимость в увлеченьи
Позволили тебе постигнуть небо
Палитрой одинокого сознанья
И завещать его потомкам мира
Подсолнухами из букета солнц.
Усталость вековая черных шахт
Могла ли равнодушьем встретить сердце
Того, кто в проповедники стремился?
Поддержка Тео очень была кстати,
А встреча с Мауве закрыла тьму.
Рассеивались тучи над мольбертом,
К которому сильней тянулось сердце,
Чтобы оставить на его холстах
Не времени придуманные меты,
А слезы изнывающего сердца,
Настроенного на мотив души.
Вдыхая воздух утренних пленэров,
Ты не пленялся кружевом рассветным,
Живописуя облаками рай.
Ты постигал судьбы самосожженье,
Бросая в топку творчества не краски,
А душу обожженную свою,
Которая искала состраданья
Под небом тяжелеющего века
И никогда его не находила.
Всего семь лет ты отдал Музе цвета –
И больше тысячи своих холстов,
Когда по две картины ежедневно
Выбрасывал наружу кровоток.
Рисунков столько же…
Так билось сердце.
На улице Клозель твои работы
Танги захочет показать Парижу.
Ты изгоняешь сердце из Парижа
И ищешь утешения на юге,
Попав в объятья теплые Прованса.
Тебя пленяет цвет деревьев ранний,
Как будто ты в Японии проснулся,
Ее прозрачностью пленившись утром.
«Мост Ланглуа» напоминает чем-то
Отдельные пейзажи Хиросиге.
А ты опять идешь своей дорогой,
Оставив позади Impressionism:
Но ты не сможешь изменить звучанье
Палитры, просветленной впечатленьем,
И будешь верен чистому напеву
Насыщенных тонов арлезианских.
«Подсолнухи» твои сияют
Из глубины безудержностью цвета
И остаются в сердце вспышкой бездны.
Ты пишешь ночью, бросив ветру вызов.
Свеча сгорает на плече мольберта,
Которую ты снова зажигаешь,
Чтобы оставить отзвук этой мглы
Мазками сердца и минором боли.
Так отплатил тебе разрыв с Гогеном
На Рождество после безумной ссоры.
Автопортрет о том расскажет миру.
В холстах твоих поселится графичность,
О напряжденности вещая сердца,
На искореженных ветвях оставшись тенью.
На «Красных виноградниках в Арле»
Ты заработаешь немного солнца,
Которое падет своим теплом
В холодные мерцающие воды
Не отразившись …
Так хочется тебе уединенья,
Но пониманья хочется скорее.
Ты диссонансом пробуешь палитру
И беспорядочно разбрасываешь пятна,
Пустив воронью стаю над полями.
И чувствуется осени дыханье,
В которой – смерти четкие шаги.
Ты захотел ее приблизить поступь.
…..Однажды Небо бросило звезду
На землю странную среди дождей и пыли,
И из звезды произрастало солнце
Таким иссиня – желтым откровеньем,
Которому завидовали звезды.
Подсолнухи бросали семена
В страстями перепаханное поле,
Чтобы из века в век рождаться вновь
Напоминаньем о душе поэта,
Который рассказал Земле о жизни,
Пролив на холст небесное сиянье,
Семь нот палитры обессмертив светом.
Аллея с тополями на закате,
Меняя на плечах боа с горжеткой,
Еще недавно отвечала рыжим
Безмолвному сиянью октября.
В ином наречьи много темных пятен,
Которыми закрыто слово-ветер,
Но тень живая возле изголовья
Пустому утру проливает свет
Совсем не синеглазым искупленьем.
Ты помнишь ли, мой ангел, сколько солнца,
Окрашенного в тон листвы осенней,
Ложилось на пустынную дорожку?
По ней задумчиво ступал Ван Гог.
Он покидал тот дом пустынных мыслей
Как раз после трагедии с Гогеном,
Нарушив слова вновь запрет заветный.
Сейчас в его покое откровенном
Среди печалей отдыхала вечность
И посылала янтаря свеченье
Под ноги путнику, лишая тени,
Чтоб синим контуром ему присниться
Многоголосой музыки Машо.
Ты помнишь ли его лицо, мой ангел,
Когда он оторвал свой взгляд от листьев
И посмотрел на нас, стоящих возле?
Он знал конец, не помня о начале….
И столько боли было в пониманьи
Того, кто создавать умел паренье,
Из облаков роняя в воздух жемчуг.
За ним осталось очень много теней,
Которые его не отпускали,
Но главная бежала впереди,
Он шел за ней случайным совпаденьем,
Туше прозрачным в переливах света,
Или сливался с нотой в фьордах Грига
Колористическим штрихом глиссандо.
О чем он думал, одинокий странник,
Когда янтарь ронял под ноги слезы?
Он вспоминал клубники спелой запах,
Который из-под белого истомой
Перелетал в иное измеренье
И оставался каплей на запястье.
Туман вечерний гОловы детей
Представил взору – ангелов двух лица
Напоминаньем брошенного века
Среди кленовых золотых монет.
Он с нежностью вдыхал томленья грусти
Забытого почти совсем свиданья,
В котором помнил песню камыша,
Окрашенную обертоном зимним,
И ветви теплые весенней ивы.
. Он вспоминал ночные разговоры
С коллегой Полем о цветов смешеньи,
Когда всю ночь до самого утра
Глаз на смыкая, спорили о важном,
А утром…
…………….Утром так болели кости,
Что даже кофе не помог с корицей.
…Он шел навстречу.
Помнишь, ангел рядом
Своим крылом его коснулся лика,
Который был не так в тот вечер светел….
….Его не отпускало сожаленье…
…Тот дар, который получал он снова,
То радовал его, а то печалил,
То вызывал в душе негодованье,
А то рождал от сердца ноты грусть.
Он солью посыпал живые раны,
Кидался в омут, чтоб увидеть звезды,
Терзал палитру в поисках звучанья…
О, Господи, да мало ли всего
Пришлось на свете пережить Винсенту,
Когда ему казалось, что рассветы
Не могут больше радовать его…
…Аллея с тополями на закате…
…Мой ангел, помнишь ли.
***
Вскормил подсолнух на спирали неба
Из желто-фиолетовых рапсодий…
Луна завидовала солнцу : « Мне бы
Твоих рассветов и твоих мелодий!»
А он ходил по улицам Парижа,
Дружил с дождями, полутонил воздух…
А ночью, звезды разбросав по крышам,
Спешил к мольберту, чтоб испить все слезы.
Потом признают и потом оценят,
Потом увидят, а сейчас – не зрячи…
Не скоро брэндом от тебя повеет…
Сегодня – больно, и сегодня – плачешь.
Копило солнце миллионы лет,
Чтоб бросить зерна на Винсентов цвет.
Чтоб бросить зерна на Винсентов цвет
Старалось солнце накопить звучанья,
Перезаполнив звуком мирозданье
Его картин, которых жаждал свет.
На улице Лепик воздушен день…
Иль не воздушен. Суть не в этом даже.
То важно, что с души спадает лень,
Когда идешь Ван Гоговским пейзажем.
То важно, что тебе не мрачен путь,
Что тени глаз привычной не заметит,
Что грёза поутру тебя приметит
И тихо-тихо скажет сердцу: «Будь!»
И ты очнешься…И прольется нега
Ван Гоговского облака без снега
— Винцент, абсент плесните,
Поговорим о Таити.
Туземочки с плоскими грудками
Сладше жён законных с их шмутками.
Не найти красоты среди олухов,
Винцент, не пишите подсолнухов!
Лучше ничего не пишите,
А отправимся на Таити.
Островитянки прогреты солнцем до лона.
На Таити всё красно-жёлто-зёленое.
Короткие ножки так горячи изнутри.
Винцент, не смотрите так! Не смотри.
Ты лучше пьяного Поля слушай,
Вон у тебя какие большие уши,
Такого уха и одного б хватило,
А Софья-то в Дании совсем обо мне забыла.
Пропустим, Винцент, ещё по стопочке,
У таитянок такие вкусные попочки,
Такие квадратные пяточки, плюские носики.
Тыща чертей! Куда вы меня выносите?!
Винцент, за что ты этим вонючим платишь?
За вину?! А-а, за вино.
Эх, Ван Гог, ты же с ними спятишь.
Ван Гог Терраса кафе ночью
Аляповатых звёзд гирлянды
на синем атласе небес,
фасад, ажурная веранда,
рядами столики, навес.
В сей час почтенные матроны
вершат прогулки с детворой
и, приподняв свои роброны,
уйдут с булыжной мостовой.
Густеет ночь, фонарным светом
залита улицы черта
и скоро шляпки и корсеты
все ангажируют места.
И только далеко в полночье
гостям укажут на порог.
Погожий вечер, день закончен,
что и запечатлел Ван Гог.
Живем мы в безвремЕнье перемен,
Тут, современники мои, как Нефертити,
Но если б не Эжен Анри Гоген
Мы б мало, что узнали о Таити.
Как, например, про остров Сан-Хуан
И всякие восточные спорады,
Там ведь не кушал кактус Дон-Хуан,
Там ведь Сафо не слушала рулады.
Кабы, не Орлеанские бистро
Нам не видать «импрессии» улова
Не встретил Поль Гоген бы Писсарро
И он не умер бы на Хива Оа,
И мы бы не узнали ни фига,
Как в Мулен-Руже пляшут балерины,
Когда б Тулуз Лотрек или Дега
Не написали маслицем картины.
Но вышел в небо месяц –звездовоз,
Содрав тужурку меховую с лиса
И нанизал Винсент шашлык из звезд
На острие ночного кипариса.
Вот так неумолима судьбонить,
В своей неповторимой судьбовязи.
Потомки, нам вовек не уловить
Причин и следствий, и меж ними связи!
Но есть священнодейственный момент
Когда стоишь, забывшись у полотен,
Я б каждому воздал антаблемент,
Я б каждому дал «композитный орден»!*
Винсент Ван Гог: «Я — человек страстей, способный и склонный творить глупости, за которые мне бывает стыдно»
Нидерландский художник Винсент Ван Гог известен по всему миру. Но что мы на самом деле знаем о нём? Почему всю жизнь он едва сводил концы с концами? Из-за чего провалились попытки получить художественное образование? И что стало причиной его самоубийства?
Автопортрет Ван Гога, 1887, Art Institute of Chicago
Ранние годы: моя юность была «аскетичной, холодной и неплодотворной» (1853-1868)
Винсент Ван Гог родился в деревушке Грот-Зюндерт на юге Нидерландов 30 марта 1853 года. Для малыша родители выбрали имя Винсент, что в переводе с латыни означает «победоносный». Ровно за год до этого в семье произошла трагедия: на свет появился первенец, который почти сразу же умер, — в честь него пара и назвала второго ребёнка. Когда Винсент подрос, он часто ходил к могиле своего умершего брата и любил сидеть там, размышляя о чём-то.
Отец Теодор Ван Гог происходил из когда-то знатного рода и был «священником по наследству» — большинство мужчин в его семье отдали себя религии. Он обладал мягкими чертами лица, всегда был вежлив и готов помочь прихожанам, которые с теплом относились к пастору и называли его славным. Мать Анна Корнелия Карбентус, дочь придворного мастера-переплётчика, отличалась взрывным характером: в одну секунду излучала нежность и ласку, а через минуту её охватывала вспышка гнева. Женщина любила фантазировать и заниматься сочинительством — время от времени писала длинные письма, где рассуждала о жизни и откровенничала, а также покрывала тетрадные листы незамысловатыми фигурками животных и растений.
Отец Теодорус Ван Гог Мать Анна Корнелия Карбентус Ван Гог Брат Тео Ван Гог
Со временем дом священника наполнился детским смехом и щебетанием: в семье появились ещё пятеро малышей. Будучи взрослым, Винсент поддерживал связь лишь с сестрой Вил и братом Теодором. Тео стал настоящим другом для художника и сопровождал его в течение всей жизни — на протяжении многих лет братья вели переписку, из которой сохранились более 600 писем.
Своей противоречивостью Винсент в чём-то повторял характер матери: в один день был молчаливым и задумчивым, но в другой — самым громким среди детей; любил блуждать по окрестностям в одиночестве — но часто организовывал шумные игры с братьями и сёстрами; мог нагрубить и высказать колкости дома — но односельчане помнили его тихим и послушным ребёнком. Такой же двойственной была и его тяга к искусству: иногда Винсент приносил матери свои рисунки и фигурки из глины, но буквально через мгновенье мог с яростью разорвать или разломать их.
Уже будучи взрослым, он писал про себя: «Я — человек страстей, способный и склонный творить глупости, за которые мне бывает стыдно. Я часто говорю или делаю что-то слишком быстро, когда лучше было бы выждать. Мне кажется, многие творят подобное тоже. А раз так, то что поделать? Нужно ли считать себя опасным и ни на что негодным? Я так не думаю».
Рисунок Ван Гога в возрасте 9 лет
Когда Винсенту шёл двенадцатый год, отец отправил его в школу-пансион Зевенберга, небольшого города в двадцати километрах от дома. Мальчик чувствовал себя одиноким и покинутым и упрашивал родителей забрать его обратно. Вместо этого через пару лет отец перевёл его в среднюю школу города Тилбурга. Там Винсент понемногу занимался живописью, но всё равно не чувствовал счастья и через два года в возрасте пятнадцати лет без объяснения причин вернулся домой. Позже в письме к Тео он говорил, что его юность была «аскетичной, холодной и неплодотворной».
Успехи в коммерции: «Чего мне ещё желать?» (1869-1875)
Семья переживала за будущее старшего сына: кем он станет и как будет зарабатывать на жизнь? Трое ближайших родственников Винсента, братья отца, занимались продажей картин — наиболее удачно дела шли у дяди Сента, который предложил племяннику пойти по его стопам в коммерции. И вот, в июле 1869 года шестнадцатилетний юноша начал работу в качестве торговца картинами в гаагском филиале крупной компании Goupil & Cie.
Винсент с рвением выполнял порученные ему дела. Ему нравилось вращаться в близких к искусству кругах, постепенно он всё лучше и лучше разбирался в живописи и модных течениях. Тео тоже получил должность в Goupil & Cie в Брюсселе, чему Винсент был несказанно рад — общая сфера деятельности ещё больше сблизила братьев.
Начальство отметило успехи Винсента и приняло решение о его повышении с соответствующим переводом в Лондонский филиал фирмы. В 1873 году молодой человек переехал в Англию. Для него этот год стал одним из самых счастливых в жизни: достаточно денег, хорошая работа, много свободного времени, частые походы в музеи и галереи, свой небольшой сад. Ван Гог писал: «У меня чудесный дом, и мне доставляет огромное удовольствие наблюдать за жизнью Лондона и привычками самих англичан. Также в распоряжении природа, живопись и поэзия — чего же ещё желать?»
В это время Винсент впервые влюбился — но увы! Девушка была помолвлена с другим и отвергла Винсента. Он тяжело переживал любовную неудачу и находился в подавленном состоянии. В его письмах всё чаще появлялись рассуждения о Боге и религии в целом.
Преподавание, книжное дело, религия: «Это правда, что моё будущее покрыто мраком» (1876-1879)
В мае 1875 года Ван Гог уехал в Париж по делам компании. Отношения с начальством портились — то ли дело в эмоциональных переживаниях, то ли в чрезмерной религиозности, то ли в критике руководства — 1 апреля 1876 года Винсент ушёл в отставку, навсегда оставив коммерцию, которой он посвятил почти шесть лет.
Начались тяжёлые времена. Молодой человек метался, занимаясь то одним, то другим: преподаватель немецкого и французского в пансионате для мальчиков, торговец книгами в небольшом магазинчике, помощник священника. Его религиозность всё возрастала: он переводил Библию и много времени отдавал церковным службам. В 1877 году Винсент решил быть пастором и поступить в Богословскую академию, ради чего поехал в Амстердам к своему дядюшке, известному теологу, но вернулся ни с чем из-за проваленного вступительного экзамена. Вскоре он стал миссионером в бельгийской деревне, но почти сразу же церковные власти попросили его уехать.
Есть версия, что его отстранили за «подрыв достоинства священства», потому что Ван Гог, поражённый бедностью жителей, уступил свой дом нуждающимся, а сам ночевал на соломе в ветхой лачуге. Винсенту ничего не оставалось, как вновь возвратиться домой, где его встретили разочарованные родители. Он тяготился своими скитаниями и находился в депрессии. Из письма брату: «И вот, уже почти пять лет я без какой-то постоянной работы брожу туда-сюда. Это правда, что я потерял доверие многих. Это правда, что моё финансовое положение плачевно. Это правда, что моё будущее покрыто мраком».
В этот момент Тео, у которого коммерческие дела шли в гору, поддержал Винсента и предложил ему всерьёз заняться живописью — в конце концов брат всегда интересовался искусством, а его рисунки вроде бы были неплохи. Кажется, это стало спасением.
Первые шаги в живописи: «Рука в огне» (1880-1883)
В октябре 1880 года двадцатисемилетний Ван Гог переехал в Брюссель: он находился в приподнятом настроении и строил планы на будущее. Мужчина хотел подтянуть свои навыки в рисовании, возможно, даже поучиться у какого-то известного художника, а потом начать зарабатывать на жизнь самостоятельно (он всё ещё находился на обеспечении родителей и брата). По рекомендации Тео он начинает брать уроки у голландского художника Энтона Раппада, а тот в свою очередь уговорил Винсента, всегда несколько презрительно смотревшего на классическое образование, прослушать трёхмесячный курс в Королевской академии изящных искусств. Позже Раппад стал другом и наставником художника — переписка длилась больше четырёх лет.
По произведениям Ван Гога того времени заметно, что его навыки улучшились: рисунки стали сложнее и детальнее. Выработался серьёзный подход: если раньше он относился к творчеству как к приятному баловству, то сейчас осознавал всю сложность этой деятельности. Винсент упражнялся в создании натюрмортов, которые пишут все студенты классических художественных заведений.
Портрет мужчины, 1888 Натюрморт с кружкой пива и фруктов, 1881
Погостив какое-то время у родителей, Ван Гог уехал в Эттен в 1881 году. Там он усиленно трудился, часто делая зарисовки с соседей или знакомых. Винсент познакомился с известным аквалеристом Антуаном Мауве и очаровался им. Мауве, в свою очередь, указал на пробелы в технике Ван Гога и преподавал ему.
В это же время с визитом приехала недавно овдовевшая Корнелия, дальняя родственница Ван Гога. Ки — так её называли в семье — и Винсент проводили вместе много времени, общались и гуляли. Мужчина влюбился: он был окрылён чувствами, много писал и представлял, что женится на девушке.
Кее Вос-Стрикер и ее сын Ян
Но увы — Ки отвергла Ван Гога словами «Нет, нет, никогда». Художник не отступил: он преследовал возлюбленную, отправлял письма и всячески пытался переубедить её. Ки ничего не оставалось делать, как уехать обратно к семье в Амстердам. Но и это не помогло: Ван Гог поехал за ней! Там его встретили родители Ки и недвусмысленно дали понять, что ни о какой свадьбе и речи быть не может. Тогда Винсент поднёс руку к пламени свечи и сказал:
Дайте мне поговорить с ней столько времени, сколько я смогу продержать руку в огне!
Отец Ки задул свечу и выгнал незадачливого жениха на улицу.
В самом начале 1882 года разбитый горем Ван Гог переехал в Гаагу. Там Мауве одолжил ему денег на создание студии и познакомил с маслом. Через какое-то время учитель и ученик рассорились. Предположительно, Мауве узнал о том, что Ван Гог из сострадания взял к себе в дом беременную проститутку Сиену и её пятилетнюю дочку. Сиена жила с Ван Гогом на протяжении нескольких лет и запечатлена на многих рисунках. Отношения были тяжёлыми: давление со стороны родителей, прошлое женщины, не родные художнику дети. Ко всему прочему, Ван Гог никак не мог начать зарабатывать своими рисунками. Семья едва сводила концы с концами. В конце 1883 года Винсент оставил Сиену и детей.
Из Нидерландов во Францию: «От тьмы к свету» (1884-1887)
Закончив отношения с Сиеной, художник вновь сменил место жительства: сначала Нидерланды, затем Бельгия. Он продолжил развивать навыки, рисуя своё окружение. В картинах этого времени преобладают тёмные тона, передающие его внутреннее состояние. При помощи Тео в 1885 году работа «Пожиратели картофеля» и серия «Исследования характера крестьян» были выставлены на продажу. Здоровье Винсета оставляло желать лучшего: из-за нехватки средств он плохо питался, много курил и пил.
Едоки картофеля. 1885 Крестьянин и крестьянка сажающие картофель, 1885
В это время Ван Гог посещал занятия в Академии художеств в Антверпене. Между ним и преподавателями вспыхивали конфликты, потому что своенравный студент не хотел следовать канонам. Среди однокурсников он тоже вызывал удивление. Вот что вспоминал бельгийский художник Рихард Баселер: «Угловатая лепка лица, острый нос, из жёсткой, неровно подстриженной бороды торчит трубка-носогрейка». Последней каплей стал урок, когда вместо Венеры Милосской бунтарь изобразил пышную крестьянку, сказав, что статуя не имеет ничего общего с настоящей женщиной.
Винсент твёрдо решил переехать в Париж к брату, считая, что только там можно научиться правильному искусству в противовес занудному механическому перерисовыванию в Академии. Наперекор возражениям Тео, который считал, что старшему брату лучше вернуться к родителям, Винсент приехал в Париж. Вдохновлённый свободной атмосферой города Винсент начинает писать картины в ярких цветах. В них также прослеживаются намёки на японский стиль, которым он увлёкся ещё во время своего обучения в Академии. Сравнивая светлые и красочные произведения того времени с предшествующими тёмными работами, сложно поверить, что они принадлежат руке одного мастера.
В Париже художник столкнулся с модным в то время импрессионизмом и влился в художественные круги. Огромное значение имела встреча с Полем Синьяком, который работал в технике пуантелизма, нанося краску на полотно точками. Возможно, свою технику явных и грубых мазков Ван Гог придумал под его влиянием. Позже началась ещё одна важная история дружбы: Винсент познакомился с Полем Гогеном.
Прованс, творческая коммуна и психическое расстройство: «Человек без уха» (1888-1889)
В 1888 году Ван Гог, страдающий от злоупотребления абсентом и сигаретами, переехал в прованский городок Арль. В его голове крутилась идея: творческое сообщество! Что может быть прекраснее коммуны художников? Они будут вдохновлять друг друга и вместе создавать величайшие произведения! Винсент даже начал обставлять небольшой жёлтый дом, который должен был стать центром творческой ячейки. Для этого он написал такие картины, как «Ваза с двенадцатью подсолнухами», «Кафе на террасе ночью», «Звездная ночь над Роной», «Ночное кафе».
В это время художник освободился от влияния импрессионистов-парижан и начал вырабатывать самобытный стиль: яркость, экспрессивность, насыщенность. Он работал не покладая рук и чувствовал творческий подъём, проводя за мольбертом сутки напролёт. Именно этот период стал самым плодотворным в его творчестве: Винсент написал больше 200 картин за два года.
Винсент признавался своему другу Полю Гогену: «Даже во время работы я не перестаю думать про создание студии, где мы с тобой могли бы быть постоянными обитателями и которая была бы приютом и убежищем для наших приятелей в моменты, когда они оказываются в творческом тупике». Гоген, который тоже разочаровался в атмосфере Парижа, поддался на уговоры и приехал в Арль осенью 1888 года.
Поначалу ничто не предвещало беды — друзья вместе рисовали, строили планы и много гуляли. Тем не менее скоро начались ссоры: Ван Гог с обожанием относился к приятелю и хотел такого же обращения к себе, но Поль Гоген, будучи от природы высокомерным и заносчивым, считал себя главным и не хотел сотрудничать на равных. Кажется, Винсент чувствовал ещё не озвученное желание друга уехать.
Точные детали проишествия неизвестны, но после нескольких дней, когда художники были заперты в доме из-за ливней, Ван Гог бросился с бритвой на Гогена. После ссоры Винсент вернулся к себе, где у него, вероятно, случился приступ, во время которого он отрезал себе то ли мочку, то ли всю ушную раковину в надежде искупить свою вину перед другом. Потом он завернул ухо в бумагу и отнёс его в ближайший бордель, чтобы знакомая девушка передала его Гогену, который, конечно же, к тому моменту уже покинул Арль.
Винсента поместили в больницу, где ему поставили диагноз «острая мания с общим бредом». Почти сразу же примчался взволнованный Тео. После выписки Ван Гог вернулся в свой Жёлтый дом, продолжил работу и утверждал, что чувствует себя полностью здоровым. Интересно, что возобновилась переписка с Гогеном: Винсент писал ему много и часто, но Поль, если и отвечал, то довольно сухо и сдержано.
Однако психическое расстройство не отступало: художник страдал от бессонницы, галлюцинаций и мании преследования. Вскоре стали повторяться приступы, во время которых он не узнавал лечащих врачей и бредил. Начались разговоры о его переводе в другую больницу. Ситуацию усугублял тот факт, что жители Арля написали петицию, где называли Ван Гога сумасшедшим, и требовали его изоляции.
Канал с прачками, 1888 Вспаханное поле и пахарь, 1889, частная коллекция
В моменты ясности Ван Гог продолжал создавать картины. Именно в это время Ван Гог выработал свою узнаваемую технику рисования: витиеватые закрученные мазки.
Винсент начал осознавать свою болезнь и то, что ему необходим специальный уход: «Меня немного утешает, что я начинаю относиться к безумию как к любой обычной болезни и принимать вещи таковыми, какие они есть. Во время же кризисов мне казалось, что всё, что я себе навыдумывал, было реальностью». Он попросил Тео помочь с переводом в Сент-Реми, лечебницу в бывшем монастыре. Ван Гог планировал задержаться на пару-тройку месяцев, чтобы поправить здоровье, а дальше пойти на военную службу — ему нужны дисциплина и строгое руководство, ко всему он смог бы наконец перестать обременять Тео денежными расходами.
Лечебница Сен-Реми, прорыв в творчестве и самоубийство: «Живопись — это единственное, что связывает прошлое и настоящее » (1889-1890)
«Я не могу точно описать, что чувствую. Иногда это приступы тревожности без причины или ощущение пустоты и усталости в разуме» — в таком состоянии Винсент приехал в лечебницу в Сен-Реми. Здесь он познакомился с тяжело больными, вопли которых часто разносились по коридорам здания. Зверинец — так художник назвал свой новый дом.
Но странно: Ван Гог даже воспрянул духом! Он увидел, что есть состояния, гораздо хуже его собственного, понял, что должен и может справиться со своим недугом, чтобы вернуться в мир и творить. Природа располагала к живописи, да и лечащий врач оказался славным малым — Винсент испытывал к нему тёплые чувства и даже нарисовал несколько портретов.
Со временем ему было разрешено прогуливаться по окрестностям монастыря. Ван Гог писал много и в своём узнаваемом стиле: импрессионисты отвергнуты, академические уроки забыты. Особенно ему нравились кипарисы: он писал деревья тёмными густыми красками и вытягивал их через весь холст к небу.
Кипарисы и две женщины, 1889
Он писал матери: «И вот причина, почему в моих нынешних работах можно наблюдать гармонию: живопись — это нечто само по себе. В прошлом году я где-то прочёл, что написать книгу или создать картину — это то же, что и вырастить ребенка… Живопись — это единственное, что связывает прошлое и настоящее для меня».
С наступлением осени и холодов состояние ухудшилось. Винсент упорно продолжал работать и корил себя за то, что сидит на шее у Тео, оплачивающего его пребывание в больнице. Накануне Рождества у художника вновь случились приступы, однако не такие сильные, как первые. После одной из вспышек Винсент в порыве написал картину «Звездная ночь», любуясь пейзажем из окна.
«Звездная ночь», Винсент Ван Гог, 1889
Неожиданно в одном из европейских журналов появилась большая статья художественного критика Альбера Орье, где он восхищался картинами Ван Гога, называя их «странными, насыщенными, горячечными творениями» и воспевая «его [художника] глубокую, почти детскую искренность». Винсент был удивлён, думая, что не заслуживает таких похвал. Неужели его труд наконец-то признали и оценили?
В душе Винсента неспокойно. Волнами накатывали приступы, он бредил и буйствовал, а в моменты облегчения ничего не помнил. Картины «Прогулка заключенных» и «На пороге вечности» отражают его внутренние переживания. Почему он ходит по кругу в темноте? Есть ли выход? Что ждёт дальше? Он писал Тео: «Ты видишь, я пытаюсь быть добродушным, но моя жизнь подорвана, мой шаг сбивается». Психическое расстройство приобрело затяжной и неконтролируемый характер.
Серии
Ван Гог любил создавать целые серии произведений. К некоторым сюжетам он возвращался на протяжении всей своей жизни.
Автопортреты
За свою жизнь Винсент написал 43 автопортрета, отличающихся по цветовой гамме, манере и настроению. Возможно, таким способом художник пытался лучше понять себя.
Подсолнухи
Большинство из нас помнят подсолнухи в вазе и слышали историю, как Ван Гог рисовал один и тот же букет несколько дней подряд, пытаясь передать увядание. Но мало кто знает, что на самом деле это лишь вторая часть серии. Первоначально художник изображал срезанные головки цветов.
Пшеничные поля
Ван Гог рисовал пшеничные поля на протяжении всей своей жизни. Они стали символом глубокой связи между человеком и природой, выражая глубокое уважение художника к рутинному физическому труду крестьян.
Техника
Ван Гог писал картины в нескольких стилях. Первые работы относятся к классическому реализму, выполнены в темных тонах и соблюдают анатомическую точность. После переезда в Париж художник перешел к светлой гамме, пытаясь передать атмосферу момента вслед за импрессионистами, под влияние которых он попал. Лишь под конец жизни Винсент нашел свой собственный стиль — постимпрессионизм. Именно экспрессивно-эксцентричные полотна с грубыми мазками принесли ему известность.
Больше всего Винсент известен своими густыми мазками — такая техника называется «импасто» (итал. Impasto — дословное тесто). Художник наносил толстый слой краски на картину, создавая рельеф. Зачастую он размазывал краски пальцами и не смешивал оттенки, используя чистые, то есть взятые из баночки, цвета. Из-за объемности многие полотна выглядят по-разному в зависимости от освещения.
Поскольку Винсент едва сводил концы с концами и долгое время находился на содержании своего брата Тео, он был вынужден экономить и сокращал расходы на дорогие художественные принадлежности. В Арле он отказался от кистей и использовал вместо них тростниковую веточку, поэтому на некоторых картинах этого периода мазки кажутся очень тонкими и резкими.
Оливковые деревья под желтым небом и ноябрьским солнцем, 1889
Ван Гог создавал картины очень быстро, потому что стремился выразить мимолетные эмоциональные состояния. Именно поэтому многие картины кажутся скорее набросками. Зачастую художник не пользовался кистями, а выдавливал краску прямо из тюбиков, чтобы создать густые драматичные мазки. В последние несколько месяцев своей жизни он писал каждый день минимум по одной картине, несмотря на тяжелое психическое состояние.
Ван Гог был впечатлен японским искусством и заимствовал у него несколько приемов для своей живописи. Например, создавал картины лишь в одном оттенке — известные подсолнухи выполнены в теплых желтых тонах. Также иногда художник обводил контуры предметов темным, заполняя их однотонным цветом.