Потому что мы панки

13.09.202212.09.2022 admin 0 Comments

“Потому что мы панки…”

May 27, 2018 · 9 min read

Георгий Мансуров про современный театр, перформансы и межпланетные путешествия в фестивале “МОСТ”

Текст: Рая Потапкина

С 29 мая по 3 июня пройдет Первый ростовский музыкальный фестиваль “МОСТ”. Фестиваль соединит современное и классическое искусство, представит молодых, ярких музыкантов Ростова, России и Люксембурга. Среди них — гость Георгий Мансуров.

Георгий Мансуров — композитор, дирижер, мультиинструменталист. Играет на кларнете, флейте, фортепиано, гитаре, ударных, исторических и этнических инструментах.

Георгий Мансуров приехал в Ростов-на-Дону в качестве режиссера, чтобы совместно с ростовскими музыкантами поставить перформанс «Исследование» на крыше галереи «Астор».

Р а сскажите про историю возникновения перформанса в Ростове-на-Дону?

С Валей (Валентином Урюпиным — художественным руководителем Ростовского академического симфонического оркестра) у нас уже довольно давняя дружба. Учились в ЦМШ у одного педагога. Затем достаточно долго работали вместе в Пермском оперном театре, в оркестре MusicAeterna. Здесь я уже несколько лет делаю такие вещи, как перформансы.

Валя бывал на моих проектах и однажды даже поучаствовал как кларнетист. После одного из них мы сидели и выпивали. Он говорил, что собирается организовать фестиваль: “Было бы здорово, если ты там сделал перформанс”. Я согласился. Так что тут нет невероятной истории. Просто я эти перформансы делаю, а Валя об этом знает, и он меня позвал для того, чтобы я нечто подобное устроил.

Перформанс — это форма современного искусства с совершенно иными эстетическими установками, нежели в классической академической музыке. Зачем это Ростовской филармонии?

Мир классической академической музыки — это настолько большая клетка, что из нее можно вообще не выходить, и тебе там будет достаточно места для творчества. Он всегда стоит особняком от других видов искусства, в частности, от мира театра, который является одновременно и прямым родственником, и антиподом.

Мы с Валей не обсуждали причины, потому что это и так понятно обоим. Нам хотелось людей планеты “Классическая музыка” вывести на прогулку на другую планету, чтобы они вообще там побывали. А дальше — им решать, как они будут жить. Может, скажут: “Я больше никогда в Африку не поеду!” Мы ведь по-разному реагируем на путешествия.

Мне кажется, главная цель того, что будет происходить — это путешествие. И затевается оно, прежде всего, для молодого поколения симфонического оркестра. Это то, что было Вале важно как художественному руководителю коллектива. Трудно сказать, какая это функция — социальная, образовательная, скорее какой-то экспириенс, который можно дать людям.

А зритель, куда ему деваться, конечно, тоже отправится в путешествие. Я так это ощущаю.

Вы ведь тоже из мира классической музыки: побеждали в международных конкурсах, таких как “Дни Бетховена в Москве”, “Musica classica”. Сейчас вы играете на кларнете в оркестре MusicAeterna — одном из лучших оркестров России. Как возник интерес к жанру перформанса?

Я ведь в театральной семье родился и вырос. И с детства в театре бывал: на Таганке и в других, когда родители еще учились, работали. Театр перманентно присутствовал около меня. До какого-то определенного момента своей жизни я просто на эту территорию не ходил. Занимался музыкой. Но и музыкой я занимался очень специфически. У меня никогда не было цели выиграть конкурс Чайковского. Да ее и не может быть, потому что в конкурсе Чайковского пока нет номинации для духовых инструментов. Я делал то, что я люблю, и не делал того, чего я не люблю. Я не очень-то и конкурсный человек. Мы все ставим себе какие-то вызовы. Конкурс — просто не мой тип вызова самому себе.

Меня волновало другое. Я создавал рок-группу в 13 лет. Мы пропадали в репетиционных базах с современной музыкой, джазом, тяжелым роком.

В какой-то момент мне открылась старинная музыка: барокко, ренессанс, средневековье. И мне очень хотелось это всё играть. Кларнета в то время просто не существовало, поэтому нужны были другие инструменты. У меня есть ренессансная блок-флейта ганасси, я играл на шалмее. Мы с Максом Емельянычевым играли на бомбардах, шалмеях, флейтах на разных ренессансно-барочных фестивалях. Это тоже совершенно другой мир. Он имеет некоторое отношение к академической музыке и классике, но в то же самое время и не имеет совсем. Потому что по типу музицирования он ближе к джазу, чем к постромантической академической музыке. Через джаз и через импровизацию я довольно легко туда зашел. Тогда я решил попробовать уйти от академической формы, то есть от подачи.

Расскажите про свой первый перформанс?

Я это воспринимаю иначе. Я понимаю и ощущаю, что все складывается в какую-то историческую цепь, но я не очень об этом забочусь и не оборачиваюсь. Потому что меня волнует много всего и разного. Мне нравится ренессанс, барокко, классицизм. Мне нравится рок-музыка, спектакли, современный танец. Мне нравится играть на гитаре. Я недавно себе купил американский Telecaster. Мне нравится сидеть в студии. Я просто вот так живу.

То же самое с театром. Сначала — импульс, какое-то ощущение, которые ты начинаешь раскручивать внутри себя, особенно когда тебе 18-19 лет, и ты очень многое делаешь интуитивно, а потом уже даешь этому какую-то оценку и имя. И, наверное, следовало бы это назвать перформансом. Хотя сейчас я стараюсь этого слова избегать.

Что для вас перформанс?

Перформанс не отделим от жизнетворчества. Перформанс всегда пересекает черту действительности, заходит в реальность. И в этом смысле он связан с жизнью художника больше, чем с чем бы то ни было еще.

Сейчас буду говорить грубо. Вот — Павленский, который приходит и совершает на Красной площади нечто с частью собственного тела. В этом нет драматургии, в этом нет параллельного мира. Это душевный мир, который художник выплескивает в повседневную жизнь и таким образом высказывается.

Почему художник в широком смысле слова часто выделяется из толпы людей? Почему он одевается по-другому? Почему у него другая прическа? Что это — имидж? Да, но чем он продиктован? Почему он отличается от имиджа банкира? Это же связано с каким-то типом жизни, которым живет художник, и с чем-то, что из профессиональной деятельности проникает в его жизнь. И, самое главное, его жизнь тоже проникает в эту деятельность. Перформанс, как таковой, находится на этой границе.

“Вот здесь — я работаю, я в галстуке, а вот здесь — я живу, я в майке”, — когда я убираю границу, начинается перформативное. Но, когда я двигаюсь не так, как в балете, я еще перформансом не занимаюсь, я просто занимаюсь другим видом балета, другим видом танца. Если я играю на ведрах, я не занимаюсь перформансом, я просто играю на другом инструменте. Дело в пропорции. Перформативное проникает в виды искусства, потому что жизнь всегда проникает в искусство. Невозможно полностью отделить искусство от жизни. Перформанс самоценен тогда, когда я убираю границу. Когда в реальной жизни выхожу реальный я и совершаю какой-то акт, который не может быть совершен в реальной жизни. Невозможно прибивать себе что бы то ни было на улице! Я люблю эту метафору за ее наглядность.

Но можно рассмотреть другой пример. Марина Абрамович выходит к людям и разрешает им с собой что-то сделать. Когда люди не понимают, что граница отсутствует, они позволяют себе больше, много больше. Они словно оказываются на запретной для них территории, ведь в жизни так себя вести нельзя. Нельзя подойти к человеку и ударить его. Нельзя потрогать обнаженную женщину в общественном месте, скажем, в бане. Есть закон жизни, некий рубикон, который я не могу пересекать. Мы же адекватные люди. И вот там, где эта граница сознательно убирается, возникает перформанс как вид искусства.

Так что же нас всех ждет в перформансе на крыше галереи “Астор”? На какую запретную территорию мы зайдем?

Мы можем встретиться с этим перформансом, я не знаю. Мы должны сейчас увидеться с людьми и соприкоснуться в областях, которые мы обговорили с ними, которые нас касаются или как-то волнуют. Моя задача — организовать эту встречу каким-то образом. А какой она будет: перформативной, вполне себе театральной, музыкальной или концертной — это вопрос. Он связан с людьми, которые там будут. Это не выглядит так, будто есть какой-то невероятный человек, который все придумывает, а дальше — по принципу “попка-дурак”, “встань сюда”, “произнеси то”. Я приду к людям, которые занимались искусством большое количество времени. Мы должны как-то встретиться, раствориться и обнаружить нашу совместность. Чем мы являемся вместе с электронщиками, танцорами и музыкантами? У меня какая-то такая мысль. Меня волнует предстоящая встреча и то, что может возникнуть в результате обмена.

Я бы не рисковал называть ее перформансом. Это больше имеет отношение к театру. Театр может вобрать в себя разное: музыку, танец, художественные и архитектурные работы. Театр — место, которое позволяет всему этому встретиться. Мне кажется, что это более точно и более честно. Кроме того, есть понятие перформативный театр. Оно связано именно с какими-то взаимоотношениями себя и персонажа. В академическом театре эти отношения точно установлены. Мы понимаем, что есть я-актер, есть я-персонаж. Дальше возникают способы и типы этих взаимоотношений, например, по системе Станиславского или Михаила Чехова. А персонаж проистекает из какой-то истории, нарратива. У нас же не будет персонажей. Ребята играют сами себя.

Сейчас в московском Электротеатре Станиславский запустился новопроцессуальный проект на основе мифа об Орфее “Орфические игры. Панк-макраме”. Будет ли эта история как-то пересекаться с проектом-перформансом на крыше галереи “Астор”?

Я, наверное, не открою тайны, что я ученик Юхананова и я участвовал в “Орфических играх”. Я очень уважаю стиль панк-макраме. Мы его изобретали вместе.

Расскажите подробнее об этом стиле?

Ну, панк, во-первых, во-вторых, макраме ( смеется). Он связан с определенной техникой построения спектакля. Вернее, не только спектакля, но вообще любого художественного произведения.

Может существовать какая-то завершенная стройная форма в виде картины Микеланджело. А может существовать картина Поллока, которая не начинается и не заканчивается вообще. Она каким-то образом извлечена откуда-то. Вопрос в том, откуда извлечена эта картина. Здесь нам очень помогает мифическая структура с ее нелинейным строением. С точки зрения сюжета и фабулы, в мифе все просто и примитивно, нет никаких острых поворотов. Очевидно, что он существует по другим законам. Он не подчиняется прямой развертке с началом, кульминацией, концом. В мифе вообще нет начала и конца. В нем все происходит одновременно и как бы вне времени. Ты можешь начинать и заканчивать миф с любой точки и тогда, когда ты считаешь нужным. Вот тебе и Поллок.

Миф пришел к нам из другой культуры. Мы живем в письменной культуре. То есть в культуре, где стержнем всего является исторический метод. Линейная развертка — это исторический тип мышления, развернутый в прошлое, в обратную сторону. Настоящие историки, конечно, понимают, что это не совсем так выглядит. Но с какой-то такой бытовой точки зрения мы знаем, что царь Петр Первый поехал в Голландию, затем вернулся в Россию и начал всем бороды отрубать. Мы выстраиваем определенную логическую цепь причинно-следственных связей, внутри которой мы существуем. И это основополагающая доминанта нашей культуры вообще. А миф из другой культуры, где нет такого понятия как история. Там, где миф сделан, нет времени. Он располагается до времени. Взгляд устремлен вперед, а не назад.

Стиль панк-макраме по-особому работает со временем?

Да. Причинно-следственные связи возникают в результате законов существования мифа. С ними невозможно встретиться на модели психологического театра. Мы работаем с моделью мифологического театра.

Миф — это что-то, что связано с перформансом и с тем, чего мы не знаем. Традиции и классическое искусство, как правило, связаны со знанием: знанием музыки Моцарта, текстов Чехова. Традиция — это чёрная дыра, гравитация которой мало с чем сопоставима.

Миф и перформанс — это как бы один узелок макраме. Традиция и текст — это другой узелок макраме. Связываем. Развязываем. Связываем. Развязываем. И так мы два года завязывали и развязывали, получилось макраме. А панк? Потому что мы панки. Потому что мы невменяемые. Кто еще может заниматься такой ерундой? Нормальные люди пойдут в театр, пойдут деньги зарабатывать, ездить на конкурсы, ходить на кастинги. А панки будут делать макраме.

Как удается совмещать такие разные виды деятельности, как театр и музыка? Это ведь еще и разные города: Электротеатр находится в Москве, а оркестр MusicAeterna — в Перми.

Я как дельфин. Пока одна часть мозга спит, другая — бодрствует, а потом наоборот ( смеется).

Пару дней назад я ездил в Бамберг, в Германию. Там живет мастер, который делает самые лучшие старинные кларнеты. У меня есть его инструменты, и мы кастомизировали их под меня. На самом деле, это очень серьезное событие в моей жизни.

Как удается совмещать? Человек тоже связан с мифом. У каждого есть какое-то мифологизированное место, порожденное мечтой, фантазией. Мы можем представлять его в мельчайших подробностях, можем даже очень сильно верить, что мы там окажемся. Однако мы можем в этом месте только оказаться. Оно иллюзорно, но в то же время, это место — мощный источник энергии для того, чтобы совмещать всё между собой.

Я не люблю отходить от реальности, от того, чем мы занимаемся и что любим. Есть некоторые вещи, о которых мы знаем, но в них не нужно ковыряться. Надо ковыряться в том, что нам дано — в театре и искусстве. Мы там находимся. Достаточно знать, что есть что-то, частью чего мы не являемся.

А еще мне помогает хаос. Хаос — это тип порядка, который мы не можем постичь, но иногда мы должны ему доверяться. Механизма нет.

Каким одним словом вы бы охарактеризовали себя?

Не знаю. Это хороший вопрос. Я пытаюсь себе ответить: а кто я такой? Художник — это большое слово, но, с другой стороны, я же не рисую. Мне по душе английское слово artist — от латинского корня, означающего мастерство и силу.

Ростовский музыкальный фестиваль «Мост». Концерт над городом. Performance-проект «Исследование».

В проекте принимают участие:

— Артисты Ростовского академического симфонического оркестра;

— Ансамбль современной музыки «InЕnsemble»;

— Symphocat (Илья Пучеглазов) — электроника и саунд-дизайн;

— танцевальный проект Марии Клочковой и Анны Щипакиной «Позиция»;

— виджей Олег Потий, Микаэл Байрикян (видеопроекция Лаборатория L3);

Источник

Потому что мы Панки!

У меня скоро день рождение и подруга по этому случаю предложила вместо кафе (привычно), отправиться с ней СПА (на целый день). Таким образом отпраздновать и свой прошедший с моим совмещено.