Помни что ни чужой войны
я пришёл.
я пришёл к старику берберу, что худ и сед,
разрешить вопросы, которыми я терзаем.
“я гляжу, мой сын, сквозь тебя бьет горячий свет, –
так вот ты ему не хозяин.
бойся мутной воды и наград за свои труды,
будь защитником розе, голубю и – дракону.
видишь, люди вокруг тебя громоздят ады, –
покажи им, что может быть по-другому.
помни, что ни чужой войны, ни дурной молвы,
ни злой немочи, ненасытной, будто волчица –
ничего страшнее тюрьмы твоей головы
никогда с тобой не случится”
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Помни что ни чужой войны
А сейчас, дорогуша, послушай внимательно.
И не надо стыдливо косить глаза в сторону.
Ты, пожалуйста, взвесь сейчас все обстоятельства
И отдай всё ненужное черному ворону.
Прекрати о них думать, ведь ты не железная!
Выкинь память о них из коробок и ящиков.
Эта скорбь по ушедшим, увы, бесполезная.
Перестань вспоминать этих басен рассказчиков!
Проведи в голове, наконец-то, ревизию,
Да и выброси к черту всех тех, кто калечили.
И тогда ты закончишь с собою коллизию
И добьёшься, чтоб чувства уму не перечили.
Ты не видишь вокруг своего настоящего,
Ты погрязла в прошедшем. Душа твоя мечется.
Тебе нравится быть вечно с видом скорбящего?
Я надеюсь, что твой мазохизм ещё лечится.
Ни к чему создавать себе лишние трудности,
Ни к чему верить людям, мозги тебе пудрящим.
Так избавься, хорошая, от своей трусости
И вступи в диалог со своим светлым будущим!
Вот иду я в шубе,
А под шубой – кофта,
А под кофтой – майка,
А под майкой – сердце.
А у сердца слышно,
Как стучат колеса,
И оно, как поезд
Пассажирский мчится.
И в его вагонах
Нараспашку окна,
Нараспашку двери,
Нараспашку люди.
И у них, конечно,
В чемоданах море,
Корабли и чайки,
Облака и песни.
Потому что в сердце
Им тепло под майкой,
Им тепло под кофтой
Им тепло под шубой.
Запомни и забудь,
У времени нет груза за спиной.
Следы меняют очертания.
Срываешь каждый миг-
Флористика простых букетов,
Оставь на память черновик
Чужих советов.
Запомни и забудь,
У времени лишь крылья за спиной,
Следы вдоль берега так призрачно прозрачны,
Бери лишь камешки с собой,
Они на первый взгляд невзрачны,
Но так прекрасно их мерцание под водой.
(c) Мария Гуляко
для того дана была эта рыбья задача
чтобы понять, несчастна ли рыбья доля?
ты в уме все решил про рыбу, а это значит
что про себя тем более (с) Ананасова
Чтобы на лестничной клетке пахло борщом или свежей гречкой
И какой-нибудь мальчик, хлопнув дверью, крикнул «мама, пока!»
Есть на свете какие-то правильные простые вещи,
Смысл которых понятен, а суть легка.
Хочется, чтобы ещё от масляной краски блестели стены,
А мы с тобой в полдевятого после работы шли прогуляться в парк
И над нами горели бы жёлтые фонари, самые обыкновенные
И ты говорил бы «я люблю тебя» просто так.
А потом, когда настанет зима и в трамваях от дыхания запотеют стёкла
И не станет на земле ничего зелёного кроме ограды возле магазина «Универсам»,
Я подумаю – сколько снега выпало, Господи, сколько
света – так, что больно смотреть глазам.
вечером выпал снег. белый_белый. я шла под этим снегом и была счастливой.
потому что я люблю. зашла в магазин. купила кураги с черносливом.
у меня от тебя есть письма.
ты мне пишешь каждый день и наверное я у тебя в сердце.
в левый глаз залетела слеза. хожу бобылём.
позабылась любовь, поросла быльём.
потерял чутьё,
да и сам чуть жив.
сам себе стал бессмысленным
и чужим.
по ночам смолю и кормлю голубей.
у прохожих спрашиваю: где счастье?
говорят «нигде».
вот так просто.
атомной эры дети
выросли в грустных взрослых.
я сажусь в каждый поезд и верю,
что он едет по старым рельсам,
без прибытия пункта и промежуточных
станций.
но ночами мне снится, как ты открываешь двери,
говоришь сначала «зайди, погрейся»,
а потом
«останься». (с) ананасова
Помни что ни чужой войны
я пришёл к старику берберу, что худ и сед,
разрешить вопросы, которыми я терзаем.
«я гляжу, мой сын, сквозь тебя бьет горячий свет, —
так вот, ты ему не хозяин.
бойся мутной воды и наград за свои труды,
будь защитником розе, голубю и — дракону.
видишь, люди вокруг тебя громоздят ады, —
покажи им, что может быть по-другому.
помни, что ни чужой войны, ни дурной молвы,
ни злой немочи, ненасытной, будто волчица —
ничего страшнее тюрьмы твоей головы
никогда с тобой не случится.»
Вера Полозкова
7 февраля 2012, Сочи
30 января 2013, Гокарна, Карнатака
Прямой эфир
konstruktor · 13 декабря 2021, 18:46
Safiya · 13 декабря 2021, 11:08
ShivaTroN3000 · 12 декабря 2021, 16:35
konstruktor · 11 декабря 2021, 19:35
konstruktor · 10 декабря 2021, 15:08
OHA · 10 декабря 2021, 13:13
OHA · 10 декабря 2021, 13:00
Tosha777 · 10 декабря 2021, 12:41
Sofa · 10 декабря 2021, 10:36
Мир Адвайты
© Omeshvara, 2011 ∞
Любые вопросы, пожелания и предложения присылайте на:
Помни что ни чужой войны
Войти через соцсети:
Если нет своего аккаунта
Если у вас уже есть аккаунт
С.КОРЗУН: Всем здравствуйте. Ведущий программы «Без дураков» Сергей Корзун, а буквально через секунду произойдет маленькое чудо – в студии должна появиться очаровательная Вера Полозкова. Поэт в России, известно, больше, чем поэт – это один из самых востребованных персонажей не только поэзии, Но и кинематографии, и светской жизни. Вокруг Веры Полозковой много ломается копий — несмотря на свой молодой возраст, она недавно заявила, что вышла из состояния детства, — этот выход был сопровождаем двумя поэтическими сборниками, которые обсуждаются – я с удовольствием сегодня прочитал полемику, которая развернулась между разными критиками. И маленькое чудо произошло.
В.ПОЛОЗКОВА: Простите меня, мне очень стыдно. Здравствуйте.
С.КОРЗУН: Я уже начал вас представлять.
В.ПОЛОЗКОВА: Рассказали сплетни, которые я не могла слышать, пока шла? Самое лакомое время.
С.КОРЗУН: Что случилось на московских улицах?
В.ПОЛОЗКОВА: У меня дядя приехал – расстаться было очень трудно. Простите. Нужно было его проводить – чувствую за это непосредственную ответственность.
С.КОРЗУН: Как добрались?
В.ПОЛОЗКОВА: На метро. Я только так езжу. Очень жалко жизни, чтобы стоять веками в пробках.
С.КОРЗУН: А чтобы стоять в вагонах метро?
В.ПОЛОЗКОВА: Во-первых, это очень быстро, во-вторых, у меня нет никаких предубеждений, свойственных моим знакомым: не страшно ли ездить со своей нацией в одном вагоне? Мне отлично ездится, я черпаю огромное количество пищи для размышлений и наблюдений и скетчей. Там много всего происходит – мне кажется, это центр жизни в Москве. У меня была возможность в какой-то момент купить машину, но мне даже мысли такой не приходило.
С.КОРЗУН: В метро думается? Читается?
В.ПОЛОЗКОВА: Чаще всего это дико необходимая дистанция, временна и пространственная – для того, чтобы собраться для чего-нибудь, или выдохнуть после чего-нибудь. Я до 20 лет прожила в центре, родилась на Малой Бронной и потом жила на Большой Никитской, и мне ни до чего не надо было ездить на метро – я до метро не ездила до взрослого возраста, исключая случаи, когда мои друзья жили далеко. А так все — университет, музеи, всевозможные места тусовок и клубы были в 3 минутах ходьбы. И я сейчас оценила, что это очень необходимая история, там можно приходить в себя – я еду, собираюсь, — например, у меня важное интервью на «Эхе» — я собираюсь мыслями.
С.КОРЗУН: Ваше творчество обсуждается довольно сильно в относительно узких кругах – предполагаю, что есть слушатели, которые даже не знают, кто такая Вера Полозкова.
В.ПОЛОЗКОВА: Позавчера у меня вышла книжка, на ней текст на обратной стороне обложки. Не знаю, насколько это визитная карточка – она имеет свойство меняться, но пока это все, что объясняет.
«Я пришел к старику Берберу разрешить вопросы, которыми терзаем. Я гляжу, мой сын, сквозь тебя бьет горячий свет. Так вот: ты мой не хозяин. Бойся мутной воды и наград за свои труды. Будь защитником голубю и дракону. Видишь, люди вокруг тебя громоздят ады – покажи им, что может быть по-другому. Помни, что ни чужой молвы, помни что ни чужой войны, ни дурной молвы, ни злой немочи, ненасытной, будто волчица, — ничего страшнее тюрьмы твоей головы. Никогда с тобой не случится».
С.КОРЗУН: Жизнь прозаична, или поэтична?
В.ПОЛОЗКОВА: невероятно поэтична. Мне кажется, поэзия естественное продолжение всего того, что происходит с людьми.
С.КОРЗУН: И в вашей жизни?
В.ПОЛОЗКОВА: Абсолютно. Мне кажется, в наблюдаемой реальности вообще одни созвучия, совпадения, ритмы. Рифма это очень неожиданное сочетание созвучных слов, — когда оно ожидаемое-предсказуемое: кровь-любовь-бровь, — это не так удивительно, как если колокол-кот молоко лакал, — это очень здорово. И то же самое, мне кажется, жизнь состоит из мгновенных невероятных совпадений. Бывает, что человек, которого ты знаешь 10 секунд, вдруг понимаешь, что совсем не 10 секунд знаешь, а уже много чего было когда-то — когда не вспомнишь. Точно так же, как истории, которые закончились 10 лет назад, имеют свойство на другом витке разворачиваться совсем по-другому, совершенно в обратную сторону. Я не знаю, что по чьим законам построено, но какой-то у них абсолютно единый принцип с поэзией точно. Как и с архитектурой.
С.КОРЗУН: Вы одна из поэтических икон молодого поколения.
В.ПОЛОЗКОВА: Боже мой.
С.КОРЗУН: Хотя совсем недавно вышли из детства.
В.ПОЛОЗКОВА: Нет, из состояния детства — когда себе обещаешь, что когда станешь взрослым, не будешь повторять ошибок, которые делали с тобой, — мне кажется, я еще не вышла. А из опасного детства, когда всякий норовит тебя опекать или пожурить на правах старшего, я, слава богу, начинаю выходить. Потому что могу ответить, и это становится опасно. Поэтому какое-то правильное детство у меня сейчас. Здоровое.
С.КОРЗУН: Один из законов 60-70-х гг. на западе была триада «секс-наркотики-рок-н-ролл» — в вашей жизни это оставило след, или это уже поколение родителей?
А среди моих друзей, да, были люди, упавшие и в алкоголь, и в наркотики, — сейчас, слава богу, приходящие в себя потихонечку, но 90-е никого не оставили без следов.
С.КОРЗУН: Для поколения эта страница перевернута?
В.ПОЛОЗКОВА: Мне кажется, да. Не могу сказать про все поколение – опасно говорить за общность людей одного возраста, потому что и с некоторыми фанатами ЦСКА одного возраста и некоторыми микробиологами, работающими за границей, — не могу за весь этот социальный срез отвечать. Но за свою среду, своих друзей могу сказать, что это просто перестало быть опасно и весело. То есть, если мы знаем, что человек пьет и пьет много, то скорее, он вызывает жалость, чем желание к нему присоединиться и начать ту веселую жизнь, которую он ведет – потому что он ведет очень невеселую жизнь, он нереально быстро разрушается и это становится быстро видно, этого не скрыть никак.
А что касается рок-н-ролла – он немножко изменился, наверное, отдрейфовал от того, что мы знали тогда под рок-н-роллом, но никуда не делся. Огромное количество моих друзей, музыкантов новой формации, потрясающе талантливы. Просто потрясающе талантливы, мне нравится это констатировать. И регги музыкантов, и рок-музыкантов, джазовых, а еще один мой близкий друг пишет современную академическую музыку, оперу за оперой — 2 мая у него будет презентация накануне Пасхи – оперы «Страсти по Никодиму» — написанная по апокрифическим текстам.
С.КОРЗУН: То есть, рок-н-ролл — жив.
С.КОРЗУН: А что он для вас? То, что было у нас — «Led Zeppelin » — он у вас в чести?
В.ПОЛОЗКОВА: Конечно. Музыкальные гении не зависят от времени и места. Кинг Кримсон не меняется от десятилетий, они по-прежн6му как были гениальными, так и есть. Группа «Аквариум» до сих пор вопросов не оставляется. Мне кажется, это меряется тем, насколько молодые люди приходят на концерт старых зубров рока. Если там есть 15-летинй – значит, все в порядке, они не устарели морально, значит, их аудитория воспроизводится, и кто-то еще слышит то, что они вкладывали.
С.КОРЗУН: Есть другая ловушка — я боюсь ходить на концерты своих кумиров.
В.ПОЛОЗКОВА: Могу понять. Некоторым изменяет адекватность и критичность по отношению к себе – я знаю такие истории. Мне в какой-то момент было интересно изучать биографии невероятно прославленных людей в динамике, что с ними происходило помимо наращивания бесконечного их аудитории. И конечно, адекватностью и здравомыслием похвастаться могут очень немногие. В этом смысле, например, Борис Борисович довольно счастлив — потому что ни вкус, ни мера, ни степень проницательности в том, что он делает, ему никогда не изменяли. И я за этим очень радостно наблюдаю.
С.КОРЗУН: Возьмем другую триаду — «Кровь, пот и слезы» — ваша ассоциация какая, ровно роковая, или для того, чтобы что-то получить, надо много страдать и работать?
В.ПОЛОЗКОВА: Я абсолютно за то, что чтобы получить, нужно много работать. Но мне хочется выпрыгнуть из утверждения, что для этого обязательно нужно быть несчастным. Наоборот, я думаю, что чем больше человек реализуется, тем менее он способен на несчастье и глубокое страдание. Вообще работа и несчастье – работа как труд, любимое ремесло, — очень далекое от несчастий и страданий понятие, человек занимается чем-то любимым — я довольно большое количество времени потратила на то, чтобы последовательно отсечь все, что мне не нравится делать. Получалось, что я очень неэффективна в том, что мне навязывали и предлагали, заставляя делать, — если такое было. И сейчас я нахожусь в счастливом статусе человека, который занимается только тем, что любит.
С.КОРЗУН: А когда вас заставляли, например? Колонки писали в «Космополитен»?
С.КОРЗУН: Глядя на вас трудно поверить, что вас можно заставить.
В.ПОЛОЗКОВА: Был университет, ряд предметов, которые были невыносимы.
С.КОРЗУН: Но вы его и не закончили.
В.ПОЛОЗКОВА: Тем не менее, была круглой отличницей. Было много того, что не стояло в рейтинге на первом месте — приходилось делать из вежливости или в результате чего-то. Так вот я очень малоэффективна в том, что я не очень люблю, и смысла в этом к 27 годам не осталось никакого. Поэтому я человек, который занимается исключительно любимыми делами, но при этом занят с утра до ночи абсолютно. И это очень счастливая история. А что касается художника, которые должен быть голоден, оставлен женой, плохо выбрит и с запавшими глазницами — такой тип людей у меня вызывает лютую аллергию, я ничего не могу с собой поделать, и стою на тропе войны с такими стереотипами.
С.КОРЗУН: Это понятно. А кровь и пот нужны для достижения результата?
В.ПОЛОЗКОВА: Да. Но пока ты тратишь на это кровь и пот, ты довольно счастлив. Если ест дело, на которое не стыдно, не страшно и хочется тратить кровь и пот, то это ничего общего со страданием не имеет.
С.КОРЗУН: Следующая триада: «свобода-равенство-братство» — лозунг французской революции. Для вас лично?
С.КОРЗУН: А если подняться над уровнем содружества, взглянуть на тему государства?
В.ПОЛОЗКОВА: Мне кажется, это ужасно здорово.
С.КОРЗУН: Голосовать ходите?
В.ПОЛОЗКОВА: Один раз в жизни ходила на выборы, голосовала за Хакамаду в 18 лет. Сейчас не хочу голосовать и не очень понимаю, для чего это делается. А что касается уровня государства – мне кажется, что понятие иерархии встроено в людей. Люди равными быть не могут — конечно, это начинается какой-то Оруэлл – все животные равны, но некоторые ровнее других. Нет, что касается государства, то иерархия в нем наличествует.
С.КОРЗУН: Но возможности равные должны быть у людей?
В.ПОЛОЗКОВА: Возможности, к сожалению, неравны от рождения у людей. Они все разные. Но то, что они в равной мере заслуживают уважения — возможности каждого – только такое равенство и может быть в здоровом государстве, уважающем своего гражданина государстве, что касается свободы в рамках государства, то я себе вообще это не очень представляю. То есть, свобода от государства, когда забываешь отчество у тирана – как говорил Бродский – вот это государство.
С.КОРЗУН: Ощущаете себя свободной в этом государстве, в нашей стране?
В.ПОЛОЗКОВА: Я ощущаю себя свободной вне парадигмы государства. Оно меня конкретно пока не преследует. У меня есть все возможности реализовываться, как я хочу. Но чьи-то прав, в том числе, права моих друзей оно нарушает — я это вижу и не могу не констатировать – это действительно происходит. Прямо и посреди белого дня оно это делает.
С.КОРЗУН: На Болотную не было желания выйти.
В.ПОЛОЗКОВА: Было желание. И первое время меня преследовал суровый рок — у меня просто не получалось – то я падала с температурой, то еще что-то. А потом мне стало понятно, что это все не туда выводит, к сожалению. И мне даже стало обидно за очень горячий, честный и пылкий энтузиазм моих друзей, которые во всем этом по-честному участвовали, трудились – чтобы придти, быть услышанными, чтобы это увидели, правильно осветили – боролись за это.
Но все это начало прививаться разными людьми под разными лозунгами и соусами. И те люди, которые начали себе это присваивать говорить, что они пригнали этих людей – эти люди у меня не вызывают никакого доверия.
С.КОРЗУН: Вы говорите о людях из КС?
В.ПОЛОЗКОВА: О многих. О тех, кто говорил «мы здесь сядем и отсюда не уйдем» — все это было по-детски.
С.КОРЗУН: Надо было сидеть до конца?
В.ПОЛОЗКОВА: Хотя бы не врать. Если вы боретесь с системой, которая врет – ну, вы не врите.
С.КОРЗУН: Можно эту систему сидением сдвинуть?
В.ПОЛОЗКОВА: не думаю, что сидением можно подвинуть. Эту – нет. Она настолько бывает шокирована таким поведением, что отвечает прямой агрессией. Мне кажется, что надо быть ну, в зачатке «кровавым тираном», чтобы бросать безоружных людей на три ряда омоновцев.
С.КОРЗУН: Делаем короткий перерыв и вернемся в студию.
С.КОРЗУН: Продолжаем программу. Вы в 15 лет поступили учиться в институт — разрыв в три года существенен?
В.ПОЛОЗКОВА: Да, тогда это было очень много.
С.КОРЗУН: Тянулись специально к старшим?
В.ПОЛОЗКОВА: Я не то, чтобы сознательно выбирала дружить со старшими – это автоматически происходило. Но я была, конечно, совершенно восторженной, наивной, домашним ребенком. Девочка с косой, классическая, появившаяся на факультете журналистики, самом вольнодумном тогда, раскованным, панкующим, творческим, фрондерствующим факультете. При этом был свежий воздух абсолютно. Потому что как только ты понимаешь, что литературу можно учит не с точки зрения, что хотел сказать автор этим произведением и какова его главная мысль – меня трясло уже в 8 классе от таких вопросов, особенно когда ты отвечаешь и думаешь, а тебе говорят – неправильно. Главная мысль произведения иная. И когда я поняла, что есть другая литература и способы ее преподавать, в моей жизни наступило, наконец, счастье.
С.КОРЗУН: Учеба много зависит от преподавателей.
В.ПОЛОЗКОВА: Конечно, я все изучала и все сдавала, и многое, кроме прямого бреда типа писать план статьи, или, например, был такой предмет, как литературное редактирование, где изучалось огромное количество корректорских знаков – уже в эпоху компьютеров и программ редакторов – абсолютно непонятная дисциплина, еще и сдать было невозможно – абсолютно у всех было по 3 пересдачи. Кроме таких устаревших дисциплин – думаю, их не преподают на факультете, было много чистого счастья — история оперы, история современной музыки. Я училась на кафедре художественной критики, у меня еще было много спецкурсов, отдельных от всего остального течения учебы – только то, что мы сдавали, конкретно наши 10 человек, и это было счастье.
С.КОРЗУН: На специальность переходить не пора?
В.ПОЛОЗКОВА: быт критиком? Мне кажете, это отчаяние литератора – быть критиком.
С.КОРЗУН: Тут дискуссия по поводу вашей предпоследней книги развернулась с участием Панина, Быкова – была мысль, что критики обязаны писать хорошие стихи.
В.ПОЛОЗКОВА: Это правда. Но, правда и то, что огромный процент критиков очень плохие поэты в прошлом. Это литераторское отчаяние – пойти в критику.
С.КОРЗУН: Кому доверяете?
В.ПОЛОЗКОВА: Очень люблю Льва Данилкина, человека, который на протяжении многих лет возглавлял «Книжное обозрение» и является моим близким другом – Александра Гаврилова. Вот уж этот человек с кем бы ни дружил, и каким бы ни был широким его круг общения, он абсолютно беспощаден к книжкам – либо она хорошая, либо плохая, и неважно, кто написал. Его вкусу я доверяю, потому что это один из самых умных людей, которых я знаю.
Еще мой близкий друг, Эдик Байков, когда-то преподавал в Воронежском университете, был текстолог, писал диссертацию по Платонову — литературный вкус этого человека тоже не оставляет у меня сомнений – иногда я к нему наведываюсь за советом.
С.КОРЗУН: Сообщество поэтов существует?
В.ПОЛОЗКОВА: Дружба поэтическая существует, как ни странно. Когда мне говорят, как жалко, что никто из вас не дружит, как дружили шестидесятники – это не совсем так. Просто огромное количество маленьких сообществ. Цеха не существует — я так думаю. К сожалению, или счастью, большинство даже очень именитых поэтов встречаются на чтениях раз в три года, в удивлении и ошеломлении смотрят друг на друга, поскольку ведут довольно замкнутый образ жизни, чаще всего, ко всеобщему удивлению, знакомятся и дружат. Был поэтический фестиваль в Перми ежегодный, и каждый раз, когда кто-то туда приезжает великий – например, Ганлевский в этом году, и очень много молодых и ранних. И вдруг на моих глазах происходят чудеса – люди, которые существовали для меня исключительно в виртуальном пространстве, не просто знакомятся и разбегаются, а начинают дружить, состоять в переписке, образуются счастливые отношения.
Я лично дружу с некоторыми своими ровесниками-поэтами, чем очень горжусь.
А что касается сообщества как сообщества, мне кажется, что единого его не существует, иначе у нас была бы какая-то магистральная линия, не дай бог, и всех инакомыслящих отслеживали и давали им строгое указание сменить курс. Слава богу, все пишут, что хотят.
С.КОРЗУН: В интернете вообще сложно идти одним курсом, чем подпитываетесь, кроме поездок в метро? Вообще влюбленность важна в вашей жизни?
В.ПОЛОЗКОВА: Конечно. Мне кажется это тот главный контакт, который тебя подсоединяет к огромной структуре мироздания. Так ты ее наблюдешь холодно, отрешенно, без непосредственной своей вовлеченности в процесс – как мозаику происходящих процессов, циклов и закономерностей, механизмов и шестеренок. И стоит тебе влюбиться, как все это начинает иметь к тебе отношение. Поэтому, мне кажется, литература без этого не существует.
Влюбиться в широком смысле. В какой-то момент я поняла, что любовь это не процессы, происходящие меду двумя конкретными людьми, а состояние, в которое человек попадает и вокруг него как в некоторую орбиту вовлечено все остальное. Любовь, условно, это то, как они излучают, как поляризуется пространство вокруг них – наверное, это любовь.
У меня есть друг, и есть мама, которая очень переживает за судьбы моих друзей. У него был очень темный период в жизни и она, чтобы сбит эту сторону грустную разговора, говорит: ну, ты потом женился и стал счастлив. Он говорит: все было не так. Сначала я стал счастлив, а потом женился. И одно из другого не может быть. И, кстати, это распространенное заблуждение – что придет кто-то и решит твои проблемы, и тогда наступит любовь. Вот как только ты до нее доживешь, внутри что-то повернется, тогда все попадут в круг твоего влияния.
С.КОРЗУН: В вас поворачивается? Состав семьи изменился?
В.ПОЛОЗКОВА: Я помолвлена. Думаю, что летом – если все получится.
С.КОРЗУН: Тогда и поздравим. Внутренне изменилось что-то?
В.ПОЛОЗКОВА: Конечно. Это результат больших изменений. Сам факт, что стали возможны некоторые другие, кроме несчастных и отчаянных отношений в твоей жизни – в любой жизни – стали какие-то еще получаться отношения – это значит, что ты сильно изменился, перестал получать удовольствие и необходимое топливо из собственного страдания, добывать, и перешел на другие, более экологичные источники энергии. Это на самом деле так, как бы смешно это ни звучало. Просто ты потихоньку начинаешь бережнее к себе относиться, и к окружающим. Я знаю людей, которые на протяжении всей своей жизни пребывают в уверенности, что если они будут в трепете и аде держать свою семью и себя, как можно больше пребывать в рефлексии, — тогда у них только будут получаться настоящие книжки. Мне кажется, что это самое опасное заблуждение.
С.КОРЗУН: Читая критику, встретил утверждение, что ранее ваша палитра была расцвечена красками, а сейчас услышал, что у вас оттенки белого и серого без аллюзий. Палитра изменилась?
В.ПОЛОЗКОВА: Наверное, не буду спорить. И это хорошо. Это значит, что глаз становится чувствителен к более тонким переходам, чем между красным и зеленым. Мне кажется, что чем тоньше твой инструментарий, тем ты больше можешь сделать. А китайцы, которые для передачи всех цветов пользовались только тушью и бумагой? Но я тех, кто владеет цветами – цветами по-разному можно владеть, — безумно люблю и внимательно читаю. Просто мне кажется, что чем шире твой арсенал, чем больше ты умеешь, если ты способен из 4 строк написать стихотворение, которое будет совершенно по драматургии, истории, штриховке, рисунку безупречно, и при этом ты способен написать тест на 20 страниц и там тоже не будет лишней воды и что мучительно прочитывается – тогда ты мастер.
Но при этом Анна Ахматова, которая всю жизнь писала из 2-4 строф стихи и одним и тем же размером и не прибегала к сложной рифме, как правило – при этом это тоже образец стили и вкуса. Общего рецепта нет, просто надо честно все это производить, чем больше ты стараешься что-то демонстрировать собственными стихами кроме того, что в них сказано, чем больше ты стараешься манифестировать ими, тем они хуже получаются Они ради самих себя существуют.
С.КОРЗУН: темы меняется в последнее время? Лирическая героиня была основной темой. Сейчас?
В.ПОЛОЗКОВА: Когда мы год назад садились подбирать тексты для спектакля, который называется «Избранные», и который должен был идти в Политеатре в Политехническом музее, вдруг оказалось, что из текстов, написанных за последние 5 лет, почти половина об отношениях с Богом и разными способами с ним помириться и объяснить его замысел. При том, что первая книжка иначе как «Богоборческая» никак мною не определяется – там беспрерывно сводятся с ним счеты, предъявляется список претензий и вообще все устроено по его злому умыслу.
А сейчас не то, что становится неловко за выпады юности – это все часть взросления, у меня нет горьких сожалений по поводу того, что было когда-то опубликовано, сейчас это, к сожалению, не изъять, но конечно, масштабы всего переосмысливаются
С.КОРЗУН: надо было взять триаду «самодержавие-православие-народность» — это теперь актуально? Для России это привычно?
В.ПОЛОЗКОВА: Что делать тогда с буддистами, со всеми остальными? Мне кажется, что мы живем в очень интересное время — когда прорастает новая триада, которая будет одновременно и про уважение, и про силу, и про отвагу, и про сохранение прошлого при этом. Потому что то, чего мы категорически не умеем – это беречь. У меня был с моим дядей разговор по результатам моих путешествий. Я рассказываю про Лондон, в котором была один раз в жизни, и он говорит: ну, что ты хочешь – его же не бомбили. Я говорю – мне кажется, что мы своими руками сделали куда хуже собственному городу и многим своим городам, чем те, кто нас бомбил. Судя по тому, что сейчас происходит, нас и бомбить не надо — мы сами все разрушим, перестроим.
Как внедрить эту простую мысль, что без собственного прошлого у нас не будет будущего, в умы государственные, я не очень представляю. Но может, она прорастет сама в нас, 20-25-30-летних, которые имеют возможность поездить и посмотреть, как живут люди, которые находятся в постоянном контакте со своей историей.
С.КОРЗУН: С какой историей вы хотели бы контактировать?
В.ПОЛОЗКОВА: История, которая сохранилась хотя бы в рамках городской архитектуры – например, в этой истории. Сейчас это невозможно, потому что все равно даже то, что реконструируется, оно нереальный новодел, смешное и страшное – пластиковое, золочёное, от которого очень плохо делается. Хотя бы в рамках городской архитектуры. Эти напластования они до сих пор есть, например, отъедешь чуть подальше от Москвы, есть места, где сохранились церкви 12 века. Они, конечно, тоже в очень странном состоянии, но, тем не менее, огромное число вещей уцелело вопреки всему тому, что происходило в истории. И мне кажется, если в ближайшие десятилетия этим заняться, это еще можно спасти.
С.КОРЗУН: Я все пытаюсь двинуть в сторону политической истории. Понимаю, что при советской власти вы и не жили
В.ПОЛОЗКОВА: Нет, я родилась как раз когда Перестройка началась – в 1986 г.
С.КОРЗУН: Какое у вас ощущение? То был правильный путь? «Свобода*-равенство-братство» было идеалам, может, и на словах.
В.ПОЛОЗКОВА: Я очень против давать однозначные оценки огромной эпохе в жизни народа. То есть, не было бы советской власти, не было бы моей мамы, например, которой 67 в этом году исполняется. То есть, я не могу выдрать это из нее. Ей было 7 лет, когда Сталин умер. Но что касается меня и людей, с которыми я взрослею, расту, за которыми наблюдаю, то, в общем, последствия, скорее, страшные. Не потому, что что-то было — особенно к концу репрессий, ужасов и так далее, — но этого страха вообще, генетического, его не избыть еще какое-то количество лет – довольно много страха, просто страха. Страха выделиться, страха отстаивать свое мнение, иметь его и отстаивать, страха оказаться хуже, оказавшись за границей – дикого ужаса перед тем, как там все устроено.
Я наблюдаю за этим страхом, и он мне очень неясен. Ощущение полное, что все против твоей страны, например – все возможные теории заговора они вшиты генетически в людей. И даже начинать говорить о том, что не все на свете вина американцев, например, — это встречает бешеное сопротивление. Эти вещи, которые еще остались оттуда – это да. А то, что у нас было гениальное кино, невероятная наука и то, что мы безумное количество прорывов и открытий совершили — конечно, это неоспоримо. Но мне кажется, что мы такой народ, который это мог бы осуществить как угодно.
В.ПОЛОЗКОВА: Это человек большой эпохи. К сожалению, у нас очень мелкая сейчас и второсортная. Мы не способны из нее определить, — я правда так думаю. Я, правда, далека — я, скорее, мифологически дам понять. Эстетически-мифологически – отсюда, я не даю никаких оценок.
Сейчас даже масштабы личности, которые находятся в госаппарате, люди, умеющие, например, только воровать, прятаться и бояться. Если мы хотя бы вспомним даже злодеев, которые были хотя бы 20 лет назад – это были все-таки какие-то удивительные злодеи. Они были немножко опереточные, но при этом у них были огромные планы. Даже Березовский, царствие ему небесное – он был человеком совсем другого склада, ему хотелось историю творить, быть причастным к огромным событиям. Его деньги как конечная цель, как ни странно, не интересовали. Его интересовало могущество куда большего масштаба, куда большего порядка – ему хотелось судьбы вершить. И этим и объясняется вся странная логика его поведения. Подарить брату королевы, выручить из долгов, учредить премию ТРИУМФ и при этом что-то построить… Он же доктор технических наук, он был лауреатом ленинской премии какой-то, не помню.
С.КОРЗУН: Борис Абрамович – член-корр. Российской Академии наук, она его не исключила тогда.
В.ПОЛОЗКОВА: То есть, миллион вопросов к этому человеку, это ясно. Но большого масштаба человек. Мы знаем хоть одного человека из тех, кто сейчас очень богат или причастен к творящей2ся власти в России, чтобы за ним хоть интересно было наблюдать? Чтобы это не просто был человек, который с непроницаемым лицом что-то говорит, — как выражается Пелевин: «Комфортно лгать вдоль силовых линий дискурса», а что-то делает, причастен хотя бы к большим, удивительным махинациям, комбинаторике, что-то интересное с ним происходит.
Пожалуй, только кто меня поразил – это Лужков, который написал пьесу в стихах по поводу своей отставки, где объяснил, что произошло – вот это хотя бы похоже на что-то. Но все, это единственный пример, который я знаю.
С.КОРЗУН: «Уходит титан, остаются пигмеи».
С.КОРЗУН: Несколько небольших вопросов. Когда вы готовы пойти на компромисс, в каких случаях бескомпромиссны — от Сержа Труманяна вопрос.
В.ПОЛОЗКОВА: Вообще я ужасно боюсь открытых конфликтов. И как только начинает пахнуть войной, конечно, я готова договориться. Но в ситуациях, когда обижают ближних, во мне просыпается зверь – я ничего не могу поделать с собой, я иду сразу войной.
С.КОРЗУН: От Дмитрия Мезенцева: «Вы счастливый человек?»
В.ПОЛОЗКОВА: очень, абсолютно.
С.КОРЗУН: В гармонии сама с собой. От Елены Македоновой — были ли вы когда-нибудь на форуме «Пилорама», что об этом думаете?
В.ПОЛОЗКОВА: меня приглашали, я не доехала. Мне интересна эта история. Это большой фест под Пермью и документальных фильмов, и прочего, имеет отношение к протестным действиям, но на самом деле это история про признание, что ли, каких-то вещей, которые всегда умалчиваются – вот про это, наверное, фестиваль, как мне кажется. Там много говорится о репрессиях, обо всем, что не принято вслух произносить.
С.КОРЗУН: От Ирины Веточка: «Люди возраста вашей мамы счастливы вырвать советчину из своей жизни – жаль, что вы в этом сомневаетесь. Я старше вашей мамы».
В.ПОЛОЗКОВА: Я совершенно не сомневаюсь. Помимо всего прочего, что было перечислено и свойственно этому поколению — невероятная самоирония, невероятная фольклорная силища – спорить с новостями так, например, умеет гениально мой дядя — передразнивать дикторов. Люди фантастической жизнеспособности и выносливости. Потому что все они родились до войны, или в войну, пережили многое. Но просто есть объективные вещи, которые мне грустно констатировать. Но когда-нибудь изменятся и они — я в этом не сомневаюсь.
С.КОРЗУН: Вера Полозкова была в программе. Будем читать и встретимся еще.