Полуночный танец дракона рэй брэдбери о чем
Полуночный танец дракона
Перейти к аудиокниге
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
Жизнь – это сделка с Богом, за которую надо платить. Старый трамвай везет гуляк из танцевального зала – в прошлое. Пьяный киномеханик путает местами части фильма – и тот получает в Каннах «Золотую пальмовую ветвь». От современного классика американской литературы – двадцать пять историй о любви и смерти. В этих рассказах все фирменные «фишки» Брэдбери: тайны и мистика, ностальгия и светлая печаль, размышления и поиски…
В жизни любого мужчины случаются всего три-четыре вещи, способные по-настоящему свести с ума, и то если очень повезет. Это музыка, живопись и женщина, ну, может быть, пара женщин. За всю жизнь!
В жизни любого мужчины случаются всего три-четыре вещи, способные по-настоящему свести с ума, и то если очень повезет. Это музыка, живопись и женщина, ну, может быть, пара женщин. За всю жизнь!
Уже сгорели в топке десятки календарей, дети давно выросли и разъехались, а отец все так же недолюбливал Тони: и лицо-то у него чересчур учтивое, и руки слишком белые да изящные. А эти его письма, которые он исправно слал родителям то из Лондона, то из Парижа, то из Будапешта? В каждом из них сквозь аккуратный почерк так и проглядывала эта его фирменная невинная улыбочка то ли Мадонны, то ли младенца. Да еще эта его дурацкая манера – в конце письма, там, где люди обычно пишут «целую» или «всего наилучшего», зачем-то писать слово «бабах»…
Уже сгорели в топке десятки календарей, дети давно выросли и разъехались, а отец все так же недолюбливал Тони: и лицо-то у него чересчур учтивое, и руки слишком белые да изящные. А эти его письма, которые он исправно слал родителям то из Лондона, то из Парижа, то из Будапешта? В каждом из них сквозь аккуратный почерк так и проглядывала эта его фирменная невинная улыбочка то ли Мадонны, то ли младенца. Да еще эта его дурацкая манера – в конце письма, там, где люди обычно пишут «целую» или «всего наилучшего», зачем-то писать слово «бабах»…
Полуночный танец дракона
Перейти к аудиокниге
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
Отзывы 7
Люблю Рэя Брндбери. И этот сборник рассказов не разочаровал. Особенная манера автора поговорить с читателем об очень важном человечном в эдакой заувалированной фантастическими образами и невероятными событиями форме. Даже захотелось поделиться этим с друзьями, с детьми. Рассказы меняют взгляд на жизнь, на себя и окружающий мир.
Люблю Рэя Брндбери. И этот сборник рассказов не разочаровал. Особенная манера автора поговорить с читателем об очень важном человечном в эдакой заувалированной фантастическими образами и невероятными событиями форме. Даже захотелось поделиться этим с друзьями, с детьми. Рассказы меняют взгляд на жизнь, на себя и окружающий мир.
Испытала странное чувство при прочтении книги. До этого была уверена, что обожаю Брэдбери, а тут при прочтении некоторых рассказов возникло омерзение и чувство тошноты. Странно, очень странно. Сплошной когнитивный диссонанс.
Испытала странное чувство при прочтении книги. До этого была уверена, что обожаю Брэдбери, а тут при прочтении некоторых рассказов возникло омерзение и чувство тошноты. Странно, очень странно. Сплошной когнитивный диссонанс.
Эта книга – сборник рассказов, призванных расшевелить читателя, обратить его внимание на грустящее внутри нас чисто человеческое. Настоящий Брэдбери, несмотря даже на то, что в книге нет марсиан. Доброго чтения!
Эта книга – сборник рассказов, призванных расшевелить читателя, обратить его внимание на грустящее внутри нас чисто человеческое. Настоящий Брэдбери, несмотря даже на то, что в книге нет марсиан. Доброго чтения!
От его рассказов веет загадочностью и светлой грустью. В каждом из них актуальность поднимаемых общечеловеческих вопросов. И читая их ты не столько читаешь ради развлечения, сколько начинаешь задумываться над многими вещами. Хороший сборник кратких историй. И почему этого писателя не изучают на уроках зарубежной литературы?
От его рассказов веет загадочностью и светлой грустью. В каждом из них актуальность поднимаемых общечеловеческих вопросов. И читая их ты не столько читаешь ради развлечения, сколько начинаешь задумываться над многими вещами. Хороший сборник кратких историй. И почему этого писателя не изучают на уроках зарубежной литературы?
открыла для себя мир книг, состоящих из множества рассказов. интересно, захватывающе, а главное быстро, не успеваешь устать от героев или начать на них злиться
открыла для себя мир книг, состоящих из множества рассказов. интересно, захватывающе, а главное быстро, не успеваешь устать от героев или начать на них злиться
Обожаю Брэдбери. Думала, перечитала всё. Эти рассказы не встречала раньше.Удивительные истории, тонко подмеченные детали. Наслаждение. Рекомендую.
Обожаю Брэдбери. Думала, перечитала всё. Эти рассказы не встречала раньше.Удивительные истории, тонко подмеченные детали. Наслаждение. Рекомендую.
Интересный сборник рассказов Бредбери. Некоторые рассказы совсем короткие, но наполнены достаточно глубокими темами, некоторые рассказы совсем тяжелые. Интересно читать заметки автора на сами истории.
Интересный сборник рассказов Бредбери. Некоторые рассказы совсем короткие, но наполнены достаточно глубокими темами, некоторые рассказы совсем тяжелые. Интересно читать заметки автора на сами истории.
Полуночный танец дракона
Перейти к аудиокниге
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Дональду Харкинсу – моему дорогому другу,
которого всегда люблю и помню.
ФОРРЕСТУ ДЖ. ЭКЕРМАНУ,
который в далеком 1937 году выгнал меня из колледжа,
вынудив заняться писательством.
Первый день
Заветное число настигло Чарльза Дугласа за завтраком – когда он заглянул в газету. Он откусил тост, на всякий случай вгляделся в число еще раз – и медленно опустил газету на стол.
– Ну, надо же! – сказал он.
– Что такое? – слегка вздрогнув, отозвалась его жена Элис.
– Сегодня то самое число. Четырнадцатое сентября.
– Что значит – то самое? – спросила она.
– Первый день занятий в колледже!
– Первый день… Когда все встречаются после каникул.
Элис настороженно следила за тем, как он встает из-за стола.
– Да-да, все правильно – сегодня первый день…
– А мы-то тут при чем? – спросила она. – Детей у нас нет, знакомых учителей тоже… Даже друзей, у которых есть дети, тоже нет.
– Да-да, конечно. Просто… – Голос Чарли дрогнул, он снова взял газету в руки. – Я обещал…
– Нашей компашке обещал, – сказал он, – давно, много лет назад… Сколько сейчас времени?
– Надо спешить, – сказал он. – А то опоздаю.
– Кофе еще будешь? По-моему, ты слишком разволновался. В зеркало посмотри на себя…
– Надо же, я все-таки вспомнил! – Он смотрел, как кофе льется в его чашку, наполняя ее до самых краев. – Вспомнил про наш уговор. Росс Симпсон, Джек Смит, Гордон Хайнс… Мы же все поклялись – чуть ли не на крови. Что встретимся в первый день через пятьдесят лет после окончания колледжа.
Жена выпрямилась и наконец-то оставила в покое кофейник.
– Что, прямо в сентябре 1938 года поклялись?
– И что же, эти Росс, Джек и… как его?
– Просто вот так взяли и…
– Нет, не просто. Мы же знали, что разлетимся по свету и, может быть, встретимся только через много лет, а может, вообще никогда не встретимся… И мы все торжественно поклялись, что, несмотря ни на какие преграды, обязательно вспомним и приедем, пусть даже для этого придется пересечь весь земной шар… И встретимся на школьном дворе, возле флагштока, в 1988 году.
– И что, вы все прямо дали друг другу такое обещание?
– Не просто обещание – клятву… Господи, что же я тут сижу – я ведь уже давно должен быть в машине.
– Чарли, – сказала Элис, – ты хоть понимаешь, что до твоего колледжа отсюда – километров шестьдесят?
– Ну, пятьдесят. Допустим, ты выезжаешь сейчас, и…
– К полудню уже буду на месте. Или даже раньше.
– Знаешь, как это выглядит со стороны, Чарли?
– Ну, давай, давай, – сказал он, – расскажи мне, ты же, как всегда, знаешь все наперед.
– А представь, вот ты припрешься туда – а там никого нет?
– То есть как это никого? – срывающимся голосом воскликнул он.
– Так это – никого! Вдруг ты один такой идиот, который принял все это всерьез и…
– Не может быть, они обещали! – оборвал ее он.
– Но с тех пор прошла целая жизнь!
– А если они передумали – или просто забыли?
– Они не могут забыть.
– Потому что это были самые лучшие на свете парни, это были лучшие мои друзья, навсегда. Ни у кого в мире нет и не было больше таких друзей.
– Ах ты господи, боже мой! – пропела она. – Святая простота.
– Это я – святая простота? Но, послушай, ведь я-то вспомнил – и они, между прочим, тоже могли вспомнить!
– Нет, не могли. Для этого надо быть таким же чокнутым на всю голову, как ты!
– Спасибо за комплимент.
– А что, скажешь, я неправа? Да ты зайди к себе в кабинет… Паровозики «Lionel», машинки «Mr. Machines», мягкие игрушки, постеры!
– А папки с письмами? Это у меня письма 60-х, это – 50-х, это – 40-х… Господи, когда ты только соберешься их выкинуть…
– Это не просто письма.
– Это тебе они – не просто. А все эти твои друзья и незнакомцы по переписке – думаешь, они тоже хранят твои письма, так же как ты – их?
– Я, между прочим, пишу интересные письма.
– Да, да, очень интересные. А ты попробуй, обзвони своих адресатов – и попроси переслать их тебе обратно, хотя бы одно. Как ты думаешь, сколько тебе пришлют?
– Правильно: ни хрена не пришлют! – сказала она.
– Совсем не обязательно так выражаться, – заметил он.
– А что, «хрен» – это теперь ругательство?
– В твоем исполнении – да.
– А тридцатилетний юбилей театральной студии, на который ты поперся, чтобы встретиться с какой-то там Салли – или еще черт знает с кем? А эта чувырла даже не вспомнила, кто ты такой!
– Ну, давай вытащи теперь все… – сказал он.
– Господи боже мой! – вздохнула она. – Нет, ты, пожалуйста, не подумай, что я решила испортить тебе праздник. Просто… не хочу, чтобы ты опять страдал.
– Ничего, у меня толстая кожа.
– Знаю, знаю… Строишь из себя слона, а сам охотишься на стрекозок.
Он уже стоял на изготовку. С каждой ее новой фразой он как будто становился выше ростом.
– Это будет славная охота… – сказал он.
– Ну-ну… – то ли со вздохом, то ли со всхлипом отозвалась она. – Значит, поедешь.
Она посмотрела на него долгим взглядом.
Почему-то у него было чувство, будто скоро Новый год.
Он рванул с места, потом опомнился, отпустил газ – и стал жать постепенно, пытаясь синхронизировать шум мотора с шумом в голове.
…Или – как будто только что закончился Хеллоуин и все разъезжаются по домам после вечеринки.
Очень странное ощущение.
Он ехал в хорошем темпе, но при этом то и дело посматривал на часы. Времени был еще вагон, он прекрасно успевал до обеда.
Он сбавил ход, чтобы лучше рассмотреть Время, сквозь которое ехал.
Теперь уже недалеко. Недолго осталось. Старина Росс! Дружище Джек! Гордон… ну, это Гордон. Мы же банда. Кто на нас? Настоящие три мушкетера. Нет, даже не три – четыре, если вместе со мной.
Дальше Джек – будущий писатель, который типа собирался завоевать весь мир и стать величайшим в истории. Так, во всяком случае, он провозглашал, а точнее, вопил на всех углах. Таскал в карманах пиджака не меньше шести ручек и знаменитый желтый блокнот, благодаря которому «Стейнбек однажды перестанет быть Стейнбеком». Вот такой был Джек.
Ну, и Гордон, который перемещался по кампусу исключительно по штабелям девиц, визжащих от восторга, не прикладывая для этого никаких усилий. Ему достаточно было мигнуть – и они падали под ноги, как перезрелые яблоки.
Росс, Джек, Гордон – привет, друганы!
Он разогнался было, но снова притормозил.
Интересно, а что они подумают про меня? О, братец, да ты крут! А насколько я крут – и крут ли я вообще? Девяносто рассказов, шесть романов, один фильм, пять пьес – в принципе не так уж и плохо… Да нет, к черту, лучше вообще не буду ничего им рассказывать, вот еще – пусть про себя рассказывают, а я послушаю.
Ну, вот, допустим, встретились мы у флагштока. И что мы друг другу скажем? Привет! Здорово! Боже, какая встреча! Мы все-таки собрались! Как сам, как здоровье, что нового? Давай колись: что у тебя там? Жены, дети, внуки, фотки и все такое…
А, да ты писатель? Давай-ка изобрази нам что-нибудь, приличествующее моменту. Стишок какой-нибудь. Хотя нет, стихи – вряд ли это теперь актуально. Ну да, пожалуй, это было бы слишком. «Я вас люблю – всех вас троих…» Или что-нибудь типа: «Я бесконечно вас люблю…»
Он еще сильнее сбросил скорость, вглядываясь вперед, в призрачные тени за ветровым стеклом.
А если они вообще не приедут? Да нет, вряд ли. Должны. Нет, они все будут на месте, и все будет хорошо. Я понимаю, если бы жизнь у них не удалась – какие-нибудь там несчастливые браки и все прочее, – тогда бы они не приехали. Такие парни, как они – точно нет. Ну а если все хорошо, даже не просто хорошо, а классно – почему бы и не приехать? Хотя бы для того, чтобы доказать: вот смотрите, у меня все хорошо, я все вспомнил и приехал. Веришь не веришь? Верю!
Он снова решительно надавил на газ – надо спешить, раз все уже собрались. Потом опять притормозил – в приступе ужаса, что там его никто не ждет. Потом еще раз газанул. Черт знает что. Это просто черт знает что!
И так въехал во двор колледжа. Как ни парадоксально, там даже нашлось место для парковки. У флагштока толклись студенты, но их было до обидного мало. Явно недостаточно, чтобы затеряться и сделать вид, что никто тут и не собирался никому назначать встречу. Ведь его друзьям-старперам вряд ли хотелось бы приехать и торчать тут у всех на виду? По крайней мере ему уж точно не хотелось. Гораздо лучше лениво разгрести толпу и явиться на место последним: встречайте, главная интрига нашего праздника!
Он отсиживался в машине до тех пор, пока из колледжа не высыпала толпа девушек и молодых людей, которые все одновременно что-то болтали. Они, о счастье, остановились как раз возле флагштока, а значит, теперь все вновь прибывшие – неважно, какого возраста, – могли незаметно затесаться в их ряды. Он вылез из машины и некоторое время боялся смотреть в сторону флагштока. А вдруг там никого нет? Никто не приехал, никто ни о чем не вспомнил. Это было бы так тупо… Он с трудом удержал себя от соблазна запрыгнуть обратно в машину и уехать.
Под самим флагштоком никого не было. Студенты толпились вдоль, поперек и вокруг него, но прямо под ним – никого.
Некоторое время он гипнотизировал флагшток взглядом, как будто это могло заставить кого-нибудь сдвинуться с места и подойти к нему поближе. Сердце почти не билось. Он зажмурился и почувствовал острое желание немедленно уехать.
Как вдруг от края толпы отделился какой-то человек. Это был явно не молодой человек, судя по походке, цвету лица и абсолютно седой голове. Да, это был старик.
А потом еще два – примерно таких же.
Господи, неужели это они? Значит, все-таки вспомнили… И что теперь делать?
Так они и стояли широким кругом, отдельно друг от друга – молча, не двигаясь и пряча взгляды. Стояли, казалось, целую вечность.
Росс, Матерь Божья, неужели это ты? А вот этот, кажется, Джек… А тот, еще один, значит, Гордон?
У всех троих было примерно одно и то же выражение лица – как будто всех одновременно посетили одни и те мысли.
Чарли чуть подался вперед. И все остальные чуть подались вперед. Чарли сделал крохотный шажок. И остальные трое сделали. Чарли со всеми переглянулся. И все остальные обменялись взглядами. А потом…
Чарли сделал еще один шаг. Назад. И все остальные, не сразу, но тоже сделали. Чарли замер, как будто чего-то ждал. И старички тоже ждали. Глядя, как на высоком шпиле полощется флаг.
Где-то в глубине школы прозвенел звонок. Это закончился перерыв на ланч – студентам пора было расходиться на уроки. За пару минут их как волной смыло.
Как только из сквера схлынула толпа, служившая друзьям маскировочным укрытием, они остались стоять вчетвером, метрах в пятнадцати друг от друга. Как будто посреди освещенного солнцем осеннего двора расположился огромный компас с центром в виде флагштока и четырьмя полюсами в виде людей.
Так они и стояли: один облизывал губы, другой щурился, третий переминался с ноги на ногу. И было видно, как ветер теребит их седые шевелюры – тот же ветер, который едва не срывал с флагштока флаг. Наконец в здании школы прозвенел еще один звонок. И по звуку он был какой-то очень… последний.
Чарльза так и подмывало что-нибудь сказать. Но он молчал. А губы, независимо от его воли, шептали их имена. Эти дивные, эти любимые имена, которые, конечно, никто, кроме него, не услышал…
Ему не хватало решимости. Поэтому, стоило нижней части туловища сделать поползновение к отступлению, ноги тут же последовали за ней. В итоге он весь, целиком, развернулся и вышел за пределы компаса.
Следом за ним стоявшие под ветром пришельцы на других полюсах тоже зашевелились: один за другим, они тоже отступили на шаг и заняли выжидательную позицию.
Его раздираемое сомнениями тело тянулось то к флагштоку, то к спасительному автомобилю. Но он так не решился. А в это время ботинки, воспользовавшись ситуацией, под шумок окончательно вывели его из зоны действий.
Точно так же поступили тела, ноги и ботинки всех остальных.
И вот он уже шагал прочь, и старички тоже шагали – все в разных направлениях. Шли медленно, изредка бросая назад осторожные взгляды. Туда, где в опустевшем сквере остался одинокий флагшток с обиженно поникшим флагом. Где из окон слышались голоса, смех и звук задвигаемых стульев.
Все шли – и друг на друга оглядывались.
В какой-то момент Чарли остановился, потому что ноги вдруг отказались идти. Он бросил еще один долгий взгляд через плечо, в последний раз. И вдруг ощутил в правой руке какой-то странный зуд, как будто кто-то тянет ее наверх. И увидел, как она сама собой начинает приподниматься.
Несмотря на то что они уже на полсотни метров разбрелись в стороны от флагштока, было отчетливо видно, как один из пришельцев поднял руку и слегка помахал. Потом и другой старикан заметил и помахал тоже. А за ним и третий.
Он посмотрел на свою руку, как она медленно поднимается и пальцы делают в воздухе короткий прощальный жест. А потом бросил взгляд вдаль – на старичков.
Черт возьми, кажется, я ошибся, подумал он. Никакой это не первый день. Это – последний.
Судя по запаху, доносящемуся с кухни, Элис жарила что-то очень аппетитное.
Он долго не мог заставить себя войти.
– Хватит уже стоять на пороге, – сказала она, – в ногах правды нет.
– Это точно, – сказал он и прошел к обеденному столу, где его ждали праздничная скатерть, нарядные салфетки, столовое серебро и зажженные свечи, которые они обычно зажигали, если ужинали под вечер.
Элис поджидала его у входа на кухню.
– Откуда ты узнала, что я вернусь так рано? – спросил он.
– Ничего я не узнавала, – сказала она, – просто увидела, как ты подъехал. Будешь яичницу с беконом? Сейчас принесу. Ты пока садись.
– Отлично. – Он взялся за спинку стула и окинул взглядом столовые приборы. – Сажусь.
Он сел. Элис подошла, чмокнула его в лоб и отправилась за яичницей.
– Ну и что? – крикнула она с кухни.
– Ты сам знаешь что, – сказала она. – Твой знаменательный день. Клятвы и все такое. Кто-нибудь приехал?
– Конечно, – сказал он, – все приехали.
– А можно отсюда поподробнее?
Она стояла в дверях кухни со сковородкой в руках и буквально сверлила его взглядом.
– Вы же о чем-то говорили?
– В смысле? – Он наклонился и почти лег грудью на стол. – Ну да.
– Ну и как, хорошо поговорили?
Перед глазами у него маячила пустая тарелка.
И прямо в нее стали капать слезы.
– Да хорошо, хорошо мы поговорили! – проорал он. – Легче сдохнуть – как хорошо мы поговорили…
Пересадка сердца
– Что? – рассеянно переспросил он, лежа на спине и глядя в потолок.
– Что слышал, – ответила она, лежа на спине рядом с ним и держа его за руку, при этом не просто глядя в потолок, а уставившись в него с таким видом, как будто там действительно что-то было. – Понятно?
– Ну ладно, повтори еще раз, – сказал он в темноту.
– Я спросила, смог бы ты… заново влюбиться в свою жену, – выдержав долгую паузу, сказала она. – Вернее, хотел бы – или нет?
– Странный какой-то вопрос.
– Ничего странного. Все очень даже логично. Ведь это самое ценное, что может быть в жизни – когда жизнь складывается так, как и должна складываться жизнь. А тогда почему бы людям не влюбляться снова и снова в одного человека, чтобы продлить свое счастье? Ведь у вас с Анной была такая любовь…
– Такое ведь не забывается.
– Тогда скажи, только честно: ты бы хотел это повторить?
– Спроси лучше, мог ли бы я…
– Мог не мог, сейчас не об этом. Представь, что обстоятельства изменились наилучшим образом, что твоя жена вдруг стала опять такой же идеальной, какой была раньше, как ты ее описывал. А не как сейчас. Тогда – хотел бы?
Он повернулся и даже привстал на локте.
– Странная ты какая-то сегодня. Что-то случилось?
– Не знаю… Наверное, ничего – кроме того, что завтра мне исполняется сорок лет. А тебе через месяц – сорок два. Я слышала, что в сорок два года у всех мужиков едет крыша. Значит, у женщин она начинает ехать на два года раньше. Знаешь, я вдруг поняла, что мне ужасно стыдно. Стыдно за нас – и вообще за всех. Ну почему люди – такие сволочи? Почему они не могут просто любить одного и того же человека всю жизнь? Как им только совесть позволяет сначала любить одних, потом находить других – и с ними опять смеяться, и плакать, и все вообще, ну как?
Он протянул руку и дотронулся до ее щеки – она была влажной.
– Ничего я не плачу. Грустно все это – вот что я тебе скажу. И очень жалко людей. Нас жалко. И их жалко. И вообще всех. Неужели вот так было всегда?
– Думаю, да. Просто обычно об этом никто не говорит.
– А знаешь, я завидую тем, кто жил сто лет назад…
– Не завидуй тому, не зная чему. Думаю, сто лет назад крыша ехала у людей еще похлеще, только под маской благопристойности.
Он наклонился и поцеловал ее прямо в слезы, катившиеся из глаз.
– И все-таки – что же у нас такое приключилось?
Она села в кровати. Почему-то у нее было такое чувство, что ей некуда девать руки.
– Черт знает что… – сказала она. – Во всех романах и фильмах герои, когда лежат в постели, всегда прикуривают сигареты. А мы, как назло, оба некурящие… – Она наконец пристроила руки, скрестив их на груди. – А Роберт? – вдруг сказала она. – Ведь когда-то я по нему с ума сходила, а теперь что? Теперь я лежу здесь с тобой и занимаюсь любовью, хотя должна быть сейчас дома, рядом с ним. Со своим мужем, который в свои тридцать семь – хуже ребенка. Господи, бедный Боб…
– И Анна тоже. Она же такая классная… Ты хоть понимаешь, насколько она классная?
– Да, конечно. Но я стараюсь не думать об этом, зачем? В любом случае она – не ты.
– А что, если бы вдруг… – Она обхватила колени руками и устремила на него взгляд безупречно синих глаз. – Если бы она вдруг стала мной?
– Не понял? Переведи… – Он зажмурился и потряс головой.
– Если бы те хорошие качества, которые ты всегда ценил в ней, чудесным образом соединились с теми, которые ты нашел во мне, – и соединились в ней одной? Вот тогда ты захотел бы? Смог бы полюбить ее снова?
– Так, еще немного – и я тоже начну жалеть, что я не курю! – Он спустил ноги на пол и уставился в окно. – Какой смысл задавать вопросы, на которые не может быть ответа?
– Почему это не может? – Теперь она обращалась к его спине. – У тебя есть то, чего нет у моего мужа, а у меня – то, чего нет у твоей жены. В чем проблема? Двойная пересадка души… ну, в смысле сердца… туда-сюда и все дела! – Она хихикнула, но смех получился больше похожим на всхлип.
– Слушай, прямо готовый сюжет для рассказа. Или даже романа. Ну, или для сценария кино…
– С той разницей, что этот сценарий – про нашу жизнь. И мы уже так завязли в нем, что мама не горюй. Остается только…
Она встала и принялась ходить по комнате кругами и в конце концов остановилась у окна, за которым было видно звездное летнее небо.
– Знаешь, в чем весь ужас? Последнее время Боб стал относиться ко мне… так же, как в прежние времена. Он просто нереально нежен со мной. Вот уже месяц.
– О да, это, конечно, ужасно… – Он вздохнул и закрыл глаза.
Повисло долгое молчание. Наконец он подал голос:
– Ты знаешь… И Анна тоже стала гораздо лучше ко мне относиться.
– Ужасно… – шепотом повторила она и на некоторое время закрыла глаза.
Потом открыла, посмотрела на звезды за окном и повернулась к нему:
– Помнишь такую поговорку: «Если превратить все «хочу» в лошадей, на земле не будет пеших людей»?
– Опять ты говоришь загадками. Может, хватит уже…
Она подошла, села перед ним на колени – прямо на пол, и, взяв его руки в свои, заглянула ему в глаза.
– Послушай… Мой муж, твоя жена – оба сейчас в отъезде. В разных городах, далеко друг от друга: один в Нью-Йорке, другая – в Сан-Франциско. Так? А ты тут, в номере, спишь со мной, у нас свидание, и мы будем вместе до утра. Знаешь, у меня есть идея. А давай… – Она запнулась, как будто на ходу придумывала, что сказать. – Давай перед сном сильно-сильно захотим… кое-что.
– Как-как ты сказала – кое-что? – Он многозначительно ухмыльнулся.
– Не смейся! – Она шлепнула его по руке и продолжала: – Кое-что, которое с божьей помощью – или нет, с помощью всех муз, граций и богинь, и колдовства, и магии, и черт знает чего еще, – но только обязательно сбудется. Чтобы к утру мы с тобой оба… – Она снова взяла паузу на обдумывание. – Чтобы мы оба влюбились – ты в свою жену, а я в своего мужа.
Ответа не последовало.
– Ну так что? – сказала она.
Он изогнулся, нащупал на прикроватной тумбочке спички, зажег одну и поднес к ее лицу, чтобы осветить его. В ее глазах горел огонь. Он вздохнул. И спичка погасла.
– Вот беда… – шепотом произнес он, – а я-то надеялся, что это шутка.
– Напрасно надеялся. Лучше признайся: ты же хочешь… попробовать?
– Господи, укрепи меня…
– При чем тут господи? Хватит говорить со мной, как с влюбленной дурой!
– Нет, это ты послушай… – Она встряхнула его руки и крепко сжала ладони. – Себя послушай. Или хотя бы меня. Для меня ты можешь это сделать? А я сделаю для тебя.
– Просто загадать желание?
– Ну да, помнишь, как в детстве? Все так делали. И у некоторых сбывалось. Говорят, надо только помолиться посильнее.
– Я не молился уже лет сто.
– А сколько раз ты мечтал вернуть медовый месяц? И думал, что это несбыточные мечты, что можно и не пытаться?
Он посмотрел на нее и несколько раз судорожно сглотнул.
– Нет, подожди, не говори ничего, – сказала она.
– Потому что ты пока не знаешь, что сказать.
– О’кей, молчу. Включаю мозг. Но ты точно хочешь, чтобы я это для тебя загадал?
Она обиженно отодвинулась и села на полу, обхватив колени и закрыв глаза. По ее щекам одна за другой беззвучно сбегали слезы.
– Ну, перестань, ну, пожалуйста… Хватит… – ласково сказал он.
Было уже три часа ночи, разговор был окончен, они заказали в номер горячего молока, выпили его и почистили зубы. Когда он вышел из ванной, то увидел, что она расправляет одеяло, раскладывает и взбивает подушки, как будто готовит декорации для нового спектакля.
– И что мне уготовано на сей раз? – спросил он.
– Было время, когда у нас таких вопросов не возникало… Но, видно, прошло. Просто иди и ложись вот сюда… – Она похлопала ладонью по его половине постели.
– Чувствую себя полным идиотом.
– Знаешь, иногда стоит почувствовать себя идиотом. Без «плохо» и «хорошо» не бывает. – Она снова указала ему на постель.
Он старательно лег головой на взбитую подушку, натянул до груди одеяло, а руки аккуратно сложил поверх.
– Так нормально? – спросил он.
Она выключила свет, скользнула под одеяло со своей стороны, взяла его руку и тоже легла головой точно в середину подушки.
– Устал, хочешь спать?
– Пожалуй, да, – сказал он.
– Ну, хорошо. А теперь сосредоточься. Говорить ничего не надо. Только думай. Ты сам знаешь о чем.
– Закрой глаза. Вот так. Хорошо.
Она тоже закрыла глаза, и теперь они оба лежали, скрестив руки поверх одеяла и отчетливо слыша собственное дыхание.
– Глубоко вдохни… – прошептала она.
– Вот теперь можно, – тихо сказала она, – загадывай.
В тишине часы отмерили тридцать секунд.
– Загадал? – почти шепотом спросила она.
– Загадываю, – негромко отозвался он.
– Молодец, – шепнула она. – Спокойной ночи.
Прошло около минуты, и он почти беззвучно ответил из темноты:
Он толком не понял, от чего проснулся. Наверное, увидел что-то во сне. Например, что под ним разверзлась земля или где-то случилось землетрясение или второе пришествие Христа, которое никто не заметил… А может, просто луна залетела в комнату, покружила над ними, быстренько заколдовала всю мебель и обстановку, дала им другие лица, заменила плоть на их скелетах, а потом внезапно повисла в тишине – и вот как раз в этот момент он открыл глаза. Открыл – и прислушался. Нет, на улице точно не было дождя. Может, это чей-то плач…
Так он некоторое время лежал, пока вдруг не понял, что загаданное желание каким-то неведомым образом сбылось.
Конечно, это дошло до него не сразу. Сначала он ощутил в воздухе незнакомое тепло – оно исходило от прекрасной женщины, которая лежала рядом.
Потом уловил ее чистое, размеренное и безмятежное дыхание. Неужели это правда: пока она спала, волшебное заклинание вступило в свои права и начало действовать? Она сама еще не знает об этом, а оно уже проникло к ней в кровь и празднует там победу. И в сон к ней оно проникло тоже и теперь шепчет свой секрет с каждым вздохом…
Он привстал на локте, боясь поверить собственной догадке.
Склонился и заглянул ей в лицо – еще никогда оно не казалась ему таким красивым.
В этом лице было все: и мир, и покой, и высшая истина. Она улыбалась во сне. Открой она сейчас глаза – они бы зажглись светом изнутри.
Ну, проснись – так и хотелось сказать… Вот же твое счастье. Ты можешь взять его. Только проснись…
Он протянул руку, чтобы дотронуться до ее щеки, но отдернул ее, потому что в этот момент ее веки вздрогнули… А губы приоткрылись.
В одну секунду он оказался на своей половине кровати – и замер там, притаившись и выжидая.
Наконец он услышал, что она поднялась и села на кровати. После этого она вдруг вскрикнула – как будто кто-то шутливо пихнул ее в бок, повернулась к нему, потрогала, поняла, что он еще спит, – и села рядом, пытаясь осознать то, что он уже осознал.
С закрытыми глазами он слышал, как она встала и принялась порхать по комнате, словно птица, которая хочет вырваться на волю. Подошла к нему, поцеловала его в щеку, убежала, опять подошла, опять поцеловала, а потом с тихим смехом убежала в гостиную. Он услышал, как она набирает длинный междугородний номер, и зажмурился.
– Роберт? – произнес ее голос. – Боб? Ты где? То есть, ой, извини… Что это я… Я же знаю, где ты. Роберт… Боб, о господи, скажи: можно я сегодня к тебе прилечу? Ты будешь на месте, ты меня встретишь – сегодня вечером? Это ничего. Не спрашивай. Не знаю, что на меня нашло. Так я приеду? Да? Скажи: да? Ну, классно… Пока!
Он услышал, как она положила трубку.
А через пару минут высморкалась и вошла в комнату. Села рядом с ним на кровать – прямо в первый рассветный луч. И начала стремительно одеваться. На этот раз он протянул к ней руку и тронул ее за плечо.
– Что-то такое произошло… – прошептал он.
– Да. Я знаю, что этого не может быть. Но это так и есть! Как это получилось? Ну, скажи – как?
– Наверное, потому что мы оба в это поверили… – тихо сказал он. – Я очень-очень сильно тебе это пожелал.
– А я – тебе. Боже, как это здорово, что у нас все получилось, у обоих… Что мы оба изменились – прямо за одну ночь! Ведь это было бы так ужасно, если бы один из нас изменился, а другой так и остался прежним…
– О да, ужасно, – подтвердил я.
– Ну правда же это чудо? – продолжала она. – Чудо, что мы просто сильно-сильно захотели и кто-то, или что-то, или Бог, или, я не знаю кто, нас услышал? И вернул нам нашу старую любовь, чтобы мы стали лучше и чище душой, чтобы мы жили правильно… Наверное, такое возможно только один раз. Больше уже ведь никогда ничего не исполнится, как ты думаешь?
– Не знаю. А ты как думаешь?
– Слушай, а может, это наши внутренние голоса нам сказали: все, ваше время истекло, теперь приходит другое время, а вам обоим пора закругляться, – может, в этом все дело?
– Да какая разница. Главное – это, что я слышал, как ты звонила. И как только ты уйдешь, я тоже позвоню. Анне.
– Господи, как же я рада – за тебя, за себя и вообще – за нас!
– Ну все, теперь можешь уходить. Давай иди. Зеркалом дорога. Приятного полета.
Она вскочила, как по команде, решительно вставила в волосы гребень и тут же вытащила обратно.
– Ладно, плевать – пойду лохматая, – сказала она и нервно засмеялась.
– Ничего не лохматая – очень даже красивая.
– Для тебя, может, и красивая.
Она наклонилась и поцеловала его, проглотив слезы.
– Это что – наш последний поцелуй?
– Ну да… – Он задумался. – Получается, что последний.
Она взяла в ладони его лицо и посмотрела ему прямо в глаза.
– Спасибо тебе за твое пожелание, – сказала она.