Поэтичность ландшафта что это
Эстетика ландшафта
Эстетика ландшафта – одно из прикладных направлений в ландшафтоведении, которое изучает процесс отражения красоты природной среды в форме чувственного образа (перцепции). Перцепция (чувственное восприятие) влияет на психику и состояние здоровья человека.
Перцепция ландшафта изучает и оценивает природные комплексы, используемые или потенциально планируемые к использованию в целях рекреации и туризма. Поэтому важным моментом в изучении рекреационных характеристик ПТК является их психолого-эстетическая оценка. В практическом плане это актуально с точки зрения восстановления творческого потенциала человека, которое наилучшим образом происходит в ландшафтах, обладающих высокой эстетической ценностью.
Эстетическая оценка ландшафта происходит при совместном использовании методов, существующих в психологии, социологии и географии на основе ландшафтного картографирования.
Процесс психологического отражения природы посредством чувств человека – это сложный процесс взаимодействия человека и ландшафтов. Вследствие этого, внешний облик-пейзаж ландшафта стимулирует у человека множество ассоциаций, эмоций и чувств. Содержание и форма восприятия человеком эстетических свойств ландшафта зависит от его культуры, социального положения и жизненного опыта. Наряду с этим – это процесс, в котором происходят определенные психофизические реакции раздражения: световые, вкусовые, обонятельные, гаммы звуковых импульсов и т.д.
Важным фактором восприятия красоты ландшафта является понимание человеком красоты природы. В таких условиях необходимой составляющей восприятия ландшафта становятся такие свойства личности, которые формируются социальной группой, нацией, обществом, представлениями об идеальном ландшафтном пейзаже.
Необходимыми компонентами перцепции ландшафта являются также характер восприятия и оценки ландшафта в рамках той или иной культуры, которая определяется этнической и географической принадлежностью, исторической эпохой.
Полнота и объективность оценки эстетики ландшафта складываются не только из оценок экспертов и знатоков, но также из оценок различных групп людей. Одним из важнейших моментов выявления полезных свойств ПТК является его комфортность. Процедура оценок эстетики ландшафта состоит из двух групп научно-методологических направлений. Первая группа подходов исследует свойства воздействие природы на характер ее восприятия, выясняет тенденции и развитие структуры ПТК, которые производят наиболее сильное впечатление на человека и, следовательно, могут играть большую роль при принятии решений, в формировании характера и поведения.
Вторая группа предполагает изучение комплекса ценностей различных социальных групп по отношению к определенным территориям. Ландшафтоведы обычно используют физико-географические подходы, а социологи – социально-географические. В результате при оценке эстетических особенностей ПТК ландшафтоведам не хватает психологизма, а социологам – географичности.
В комплексе подходов и показателей эстетичности ландшафта выделено три основных: пейзажное разнообразие, экзотичность и уникальность. Эти особенности важны при ландшафтном планировании и проектировании. Вместе с тем, в системе этих показателей необходим учет психологических особенностей людей, воспринимающих данные ПТК то есть количественные показатели могут приобретать различные значения для людей разного возраста, воспитания, образовательного уровня. Поэтому эстетическая оценка ПТК, невозможна без социологических исследований.
Социально-географические исследования представляют собой выявление эстетических свойств ландшафтов через анкетирование и опрос экспертов. Опрос чаще всего ведется в форме интервью, где используются четыре типа вопросов: открытые, закрытые, с предписанным выбором и градуированием, а также в форме устных текстов, представляющих собой списки прилагательных либо семантически дифференцированных прилагательных, и с помощью шкал позиций.
С целью более полной оценки эстетичности ландшафта физико-географические и социально-географические методы объединяются. Их сочетание позволяет провести психолого-эстетическую оценку конкретных ПТК. Так, объектом эстетической оценки может служить совокупность ПТК какой-либо территории в пределах видимости с обзорных точек в различных местностях или пейзажи. Учитываются количественные и качественные признаки, имеющие название показателей эстетичности. Для сравнения определяется балл эстетичности. Оценка проводится по каждой местности на основе следующих критериев: общая внушительность пейзажа, выразительность рельефа, пространственное разнообразие, наличие антропогенных объектов и характер сочетания природных аквальных комплексов. С учетом названных критериев, если территория находится в приморской зоне, оценивается характер сочетания природных аквальных комплексов прибрежной части и ПТК пляжей. Если оценивается горная территория, то учитываются сочетания различных форм рельефа, наличие водопадов, выразительность горного рельефа и т.п.
Общая внушительность оценивается по выделению доминанты в пейзаже и его многоплановости. Доминанта обозначает объекты, привлекающие внимание наблюдателя, а многоплановость – ряд последовательно сменяемых визуальных планов в парках, лесопарках, отделенных между собой кулисами и воспринимаемых на достаточном расстоянии, то есть наличие цепей гор и островов, находящихся на разном расстоянии от наблюдателя и частично заслоняющих друг друга. Выразительность рельефа оценивается по гористости пейзажа, наличию, например, морских видов и видов скал, обилию полуостровов, прибрежных островов, просматриваемости отмелей. Пространственное разнообразие растительности оценивается по общей лесистости пейзажа и просматриваемости древесных насаждений. Оценка прибрежной части осуществляется по видам берегов, обилию и характеру пляжей. Антропогенная измененность учитывается по наличию антропогенных объектов.
Для подсчета баллов эстетичности составляется таблица с тремя видами оценочных шкал: шкала количественной оценки многоплановости – обилия объектов пейзажей, обилия островов, полуостровов и пляжей; шкала количественной оценки для таких показателей эстетичности, как лесистость и гористость, и шкала, связанная с наличием различных объектов, выделением доминанты, просматриваемости отмелей, древесных насаждений и характером пляжей.
Низкие баллы эстетичности получают местности, которые затронуты средней степенью эрозионного расчленения, пологими и покатыми разноориентированными склонами с небогатой однообразной степной растительностью. Отдельными местами наблюдаются куртины древесной растительности или криволесья. Другой тип местности с низкими баллами эстетичности: древние речные долины с застроенным днищем, сильно эродированные, под древесной растительностью и разнотравными лугами. Эти местности имеют невысокие показатели эстетичности сочетания природно-аквальных комплексов прибрежной части и природных комплексов пляжей, средние показатели выразительности рельефа в связи с отсутствием видов скал, низким обилием островов и полуостровов и непросматриваемостью отмелей, а также с невысокими показателями общей внушительности пейзажа и сильным антропогенным воздействием.
Средние оценки получили ПТК долин древних рек с днищами, занятыми заболоченными лугами и разноориентированными склонами различной крутизны и среднерасчлененной эрозионной сетью с фрагментами морских террас под липово-дубовыми лесами с фрагментами злаково-разнотравных лугов. Для данных ПТК характерно оптимальное сочетание луговой и древесной растительности, подчеркнутое хорошей просматриваемостью древесных насаждений. Кроме того, несмотря на довольно низкие показатели внушительности пейзажа и сильную измененность человеком, для данной местности характерны выразительность рельефа и пространственное разнообразие растительности.
Максимальное число баллов получили ПТК низкогорий со склонами различной крутизны, разноориентированными, слаборасчлененными эрозионной сетью, с обилием участков морской аккумулятивной террасы, под разнотравно-злаковыми лугами и под липово-дубовыми лесами и криволесьями с участками разнотравно-полынных лугов. Эти местности отличаются наибольшей выразительностью пейзажей и рельефа, пространственным разнообразием растительности, высокой эстетичностью сочетания водных поверхностей и ПТК, связанной с наличием обширных участков галечного пляжа.
Дальнейшая процедура эстетической оценки ПТК включает анкетирование статистически достоверных групп людей
Привлекательность ландшафта на три четверти может быть достигнута автоматически, если будет рациональной территориальная структура землепользования, если специализация хозяйства будет определяться рынком, а не директивами. Оставшуюся четверть задачи должны взять на себя архитекторы и художники (ландшафтные дизайнеры), пришедшие на помощь застройщикам и фермерам. Даже выпуск утюгов сегодня немыслим без художественного проектирования. Тем более нельзя отставлять без дизайна ландшафт, которому сама природа назначила стать предметом искусства.
«Эстетической мелиорации» подлежит не только ландшафт, но и сам человек: необходимо переносить центр тяжести эстетического воспитания с потребления отдельных вещей и продуктов профессионального искусства – картин в рамках, спектаклей на сцене и т.п. – на впечатление от всей окружающей среды.
При развитии частной собственности на землю и ее свободной купли-продажи красота ландшафта становится ценным капиталом, растущим с каждым годом. Возделанный, ухоженный ландшафт, в котором проявляются национальные черты и характеристики, фольклорные и сакральные особенности, стоит очень дорого. Но и купят его лишь самые богатые ценители красоты, не столько для себя, сколько для своих гостей. Однако и это не помешает культурному ландшафту быть национальным достоянием, поскольку он принадлежит не только частному владельцу, но и стране, народу.
Научно-технический прогресс рано или поздно приведет к созданию новых поколений сельскохозяйственных машин – природосберегающих и не нарушающих эстетику ландшафта; живописность пейзажей станет больше, они подешевеют и станут общедоступными. Механизм усиления красоты ландшафта состоит в использовании его потенциальной рыночной стоимости, основанной на его природном потенциале.
Целесообразным было бы организовать службу эстетического ландшафтного контроля при природоохранных органах и органах культуры. В основу эстетического контроля/мониторинга за ландшафтами могло быть положено нанесение и учет всех достопримечательных объектов природы и культуры, в целом ландшафтов с составлением карт и каталогов, фотоархивов. Этим самым можно создать серьезное препятствие для монополистов-природопользователей, застройщиков и частного капитала.
Большую пользу могло бы принести всестороннее пропагандирование эстетически выдающихся ландшафтов как памятников природы и культуры. Их в России достаточно, чтобы составить ее славу.
Красоту пейзажей средней полосе России создали речные долины и поймы, лесные поляны и опушки, кустарники и мелколесья у ручьев и оврагов, дороги-аллеи, одичавшие сады и кусты на месте исчезнувших домов и улиц, храмы, бывшие помещичьи усадьбы и парки. Многие из этих элементов ландшафта считались бесполезными для сельского хозяйства; мелиораторы и строители вели на них подлинное наступление: кустарники искореняли под пашню, поля отделяли от лесов непроходимыми «оборонительными валами» из выкорчеванных машинами корней, овраги засыпали или превращали в свалки.
Малые реки спрямляли, превращали в канавы или заменяли неряшливыми прудами и водохранилищами с непрочными, прорывающимися каждую весну высокими плотинами и длинными мелководными охвостьями, полными затопленных деревьев. Исчезали пойменные леса и луга, черемуха, соловей. Верховые болота бессмысленно осушались ради выполнения плана по мелиорации. Когда такой план «спускался» на область или район, канавы рыли там, где это удобно мелиораторам. В результате односторонних и близоруких преобразований сельский ландшафт обеднялся, становился однообразнее, а уменьшение разнообразия – верный признак регресса, деградации.
Из ландшафтной экологии известно, что опушки, мелколесья, небольшие западины и карликовые водоемы – не мелочи, а важные органы естественного, да и культурного ландшафта. Разнообразный и привлекательный ландшафт необходим не только ради чистой красоты, имеющей психотерапевтическое и воспитательное значение, не только для отдыха горожан и сельских жителей, но и для нормального функционирования биогеоценозов, а стало быть, и для повышения продуктивности сельского хозяйства и благосостояния людей, на нем живущих.
Например, известно, что большие и слишком ровные поля сильнее выдуваются ветром и хуже дренируются, а пастбищам, скоту и пастухам очень нужна тень от опушек и групп деревьев, помощь гнездящихся там птиц, поедающих мошкару и оводов. Леса и болота запасают и расходуют влагу лучше искусственных водохранилищ.
Исторически сложившийся культурный ландшафт – не склад случайных вещей, а цельная система, создаваемая трудом нескольких поколений; красота в нем свидетельствует о целесообразности. Ландшафт красив, если ему присущи черты живого организма или биогеоценоза: иерархичность, многоярусность, округленность очертаний, обилие всякого рода ядер, центров, границ, сетей, оболочек, бордюров, переходных зон повышенного биоразнообразия (экотонов), смягчающих контрасты; культурному ландшафту присуще обновление частей, сотрудничество старых и новых элементов. Эти черты сознательно или бессознательно заимствуются у природы художниками, ремесленниками, архитекторами, да и всем этносом в устройстве своего быта, жилищ, усадеб; они автоматически появляются во всем ландшафте при разумном природопользовании. Не только загородная местность, но и старые города живописны, привлекательны, уютны, если обладают вышеперечисленными особенностями.
Живописный пейзаж – не самоцель и не роскошь, а необходимая принадлежность процветающего хозяйства. Красота ландшафта – это его интуитивно ощущаемая полезность для людей, в том числе и духовная; полезность для биосферы, для продолжения жизни на Земле.
Недовольство безобразием и зловонием – не каприз пресытившегося горожанина, а серьезный сигнал об эстетическом и, в конечном счете, об экологическом неблагополучии. Эстетическое чутье и вкус способны оценить ландшафт не хуже, чем односторонние характеристики по ведомственным показателям. Психологи уверяют, что эмоциями восполняется дефицит информации. Недостает нам строгих научных знаний о природных комплексах – тем более необходимо эмоциально-эстетическое к ним отношение. Чтобы не погибла природа раньше, чем мы сможем ее хорошо изучить. Чтобы красота окружающей среды помогла нам выжить.
Небезынтересным будет привести данные об оценках сравнительной эстетической привлекательности различных городов мира опрошенными респондентами в России. Ответы респондентов-экспертов опирались на их собственные личные представления, основанные на пребывании в указанных городах. Респонденты оценивали не только архитектурную, но и социокультурную среду городов во взаимосвязи со средой стран и регионов.
Наиболее высокие оценки получили итальянские города, внесшие наибольший вклад в мировую культуру в древности, в эпоху Возрождения и позже: Венеция, Рим и Флоренция (табл. 6).
Шкала 10 самых эстетически привлекательных городов зарубежных стран
(с учетом оценки зданий, сооружений и архитектурных ансамблей)
(по мнению 63 респондентов-экспертов в 2000-2004 гг.)
Голд Д. Психология и география: Основы поведенческой географии
ОГЛАВЛЕНИЕ
Часть третья Постижение пространства
Глава 8 Образ ландшафта
Италия прекрасная! Ты, мнится, Вселенский сад, всем полный, чем томим Природы дух и что искусству снится! И в запустеньи-что с тобой
сравнится! И плевел твой прекрасен! Ты пуста, Но пред тобой обилъе застыдится!1
Лорд Байрон. Паломничество Чайльд-Гарольда
В сознании каждого человека существуют умозрительные картины ландшафтов, примечательных с той или иной точки зрения. Так же как виды Италии, восхищавшие Байрона и многих других людей его круга, эти картины могут приводить в восторг или, напротив, вызывать чувство подавленности, как, например, виды копров угольных шахт или груд мусора на свалках в промышленных районах Великобритании. Некоторые ландшафты ценятся как символы ностальгической тоски по прошлому таковы, в частности, увитые плющом руины в парках восемнадцатого столетия. Все эти образы являются глубоко личными и вместе с тем понятными каждому, поскольку многие их характерные черты известны всем представителям того или иного класса, народа или целой эпохи. Впрочем, личные или общепризнанные, все подобные ландшафты обычно являются настолько значимыми символами, что непременно получают то или иное отражение в работах художников, поэтов или фотографов.
В этой главе рассматривается природа таких образов ландшафта, а также то, как они меняются с течением времени. Ландшафт ныне стал основным понятием у географов, занимающихся изучением земной поверхности и деятельности человека на ней, но лишь немногие ученые специально занимались рассмотрением символов, которые несет ландшафт, и исследовали отношение людей к тем или иным ландшафтам. Однако в эпоху, когда человек овладел такими возможностями изменять, создавать и разрушать ландшафты, каких, по-видимому, еще никогда в истории не существовало, понимание того, какие чувства испытывает человек к миру, в котором он живет, становится все более необходимым.
Ландшафт в географии
В течение некоторого периода времени в начале ‘XX в. понятие «ландшафт» было главным концептуальным понятием географии (Mikesell, 1968). Немецкое слово «Landschaft» использовалось такими авторами, как Пассарг и Геттнер, для определения территории, обладающей физикогеографической и культурной целостностью, во многих смыслах являясь эквивалентом того, что по-английски называют «region» (регион), но этот термин требует осторожного обращения. Некоторые немецкие географы, 1 Перевод В. Фишера. См.: Байрон. Избранные произведения в одном томе. М., 1935, с. 68.
прежде всего Банзе (Banse, 1928), считали, что «Landschaft» обязательно имеет эстетическое и духовное содержание и значение, однако само это слово далеко не всегда подразумевает указанный смысл. Те английские и американские географы, которые переводили слово «Landschaft» как «ландшафт», обычно старались просто сохранить при переводе объективный научный смысл этого термина. Например, Дикинсон (Dickinson, 1939) утверждал, что все явления, наделяемые человеком нематериальными характеристиками (социальными, расовыми, психологическими и политическими), должны быть изъяты из географического анализа при рассмотрении ландшафта, за исключением тех из них, которые позволяют лучше понять его эволюцию. Зауэр (Sauer, 1925) и Хартшорн (Hartshorne, 1939) также исключали рассмотрение ландшафтных предпочтений и поведенческих реакций человека в различных ландшафтах из сферы географического изучения, хотя Зауэр и признавал впоследствии, что настоящее географическое исследование не может игнорировать эстетические свойства ландшафта (даже чисто субъективного характера). Как показано в гл. 3, Зауэр считал, что ландшафт представляет собой наложение двух основных компонентов: собственно природного ландшафта, то есть тех или иных форм рельефа, покрытых растительностью, и культурного ландшафта, то есть совокупности свидетельств деятельности человека в этом ландшафте. Этот подход к изучению ландшафта касается главным образом его морфологии и акцентируется прежде всего на заметных, объяснимых и измеряемых следах человеческой деятельности в нем. Применение этого подхода привело к появлению большого количества исследований самой широкой тематики: от анализа каких-либо специфических, визуально различимых элементов ландшафта (таких, как, скажем, амбары, мосты или шедевры местных архитекторов) до рассмотрения целостных сочетаний различных его компонентов в их наложении друг на друга в том или ином месте [I].
Установление существования, кроме природного, еще и культурного ландшафта было важным событием начальных этапов борьбы с физикогеографическим детерминизмом, в ходе которой сторонники культурной географии, подчеркивавшие, что человек способен изменять и переформировывать природный ландшафт, стремились восстановить гуманистические основы географии. Однако оказалось, что на практике очень трудно провести четкое разграничение указанных видов ландшафтов. В большинстве районов мира человек уже настолько изменил состояние (предполагаемых) природных, или девственных, ландшафтов, что с уверенностью можно говорить лишь о степени их окультуренности.
С позиции целей нашего исследования главные изъяны школы культурного ландшафта заключаются в недостаточно полном рассмотрении отношений человека к тем или иным ландшафтам, а также отсутствии интереса к изучению символических значений, которыми наделяют ландшафт [2]. Эмоциональная оценка ландшафта содержится в самом значении этого слова в обыденной речи. Начиная с XVI в. художники использовали именно его для обозначения особенно красивых пейзажей повышенной эстетической ценности (Jackeon, 1964; Gombrich, 1966; Tuan, 1966). Оказалось к тому же, что эта двойственность термина «ландшафт» является притягательной для некоторых англоязычных географов, использовавших его как эквивалент немецкого слова «Landschaft». Тем не менее среди географов сложилось твердое убеждение, что во всех случаях употребления этого термина необходимо делать уточняющие пояснения, а Хартшорн в своей знаменитой работе (Hartshorne, 1939) вообще отказался от его использования, заменив его термином «регион».
Но как в этом случае исследовать эстетическое и символическое содержание ландшафта? В ответ на такой вопрос обычно либо предлагают
Установки по отношению к ландшафту
Люди обычно наделяют ландшафты, с которыми они соприкасаются, теми или иными символическими значениями. Эти символы отражают удовольствие, боль, меланхолические или ностальгические настроения. Например, у Лоренцо Медичи рай-это «не что иное, как великолепный сад, наполненный всеми возможными чудесами и творениями, деревьями, плодами, цветами, журчащими струями вод, голосами птиц, то есть всеми радостями, которых жаждет сердце человека». Лоренцо
какие специфические местообитания, как виденные вами, так и просто представлявшиеся вашему воображению, вызывают у вас чувство подлинного удовлетворения?» Ответ на этот вопрос может затрагивать самые глубинные переживания, самые сокровенные воспоминания и касаться самых заветных желаний как относительно мира, в котором мы живем, так и нас самих-вот почему, возможно, вопрос этот останется без ответа, он просто повиснет в воздухе.
Ландшафты могут вызывать и менее приятные ассоциации-боли, страдания, страха или одиночества. Подобные топофобные образы будут, возможно, формулироваться менее ясно, а также будут иметь меньшую силу, чем образы топофильные, однако, оказывается, и они весьма устойчивы во времени. Высокогорные, лесные и пустынные ландшафты только недавно приобрели притягательность из-за того, что они, компенсируя нагрузки, которым подвергается современный человек со стороны той среды, в которой он живет, обеспечивают прекрасные возможности побыть наедине с собой и природой. В недавнем прошлом прилагательные «ужасный», «страшный» и «огромный» применялись к ландшафтам, которые были неподвластны человеку. Примечательно, что, согласно Ветхому завету, евреи в течение долгого времени бродят в Синайской пустыне и лишь затем попадают на тучные пастбища Иордании с ее благословенными водами, а также то, что, по Новому завету, искушение Христа тоже происходит в безлюдной пустыне. Леса виделись полными опасностей и неведомых сил, что замечательно передают детские сказки, а горы считались в прошлом одним из самых топофобных мест (Tuan, 1964). Старинные описания Альп как места невообразимых скопищ демонов клишировались почти вплоть до наступления романтической эпохи XIX в.
Индустриализация вызвала интересный поворот в принципах отнесения тех или иных ландшафтов к топофобным. Получив гораздо большие возможности контроля над природой, над необитаемыми и нетронутыми ландшафтами, теми самыми, которые совсем недавно воспринимались как ужасающие и устрашающие, люди стали называть их «нарушенными», а слово «дикий» изменило свой топофобный смысл на топофильный до такой степени, что поиск таких земель стал заветной мечтой многих американцев (Lowenthal, 1964). В то же время ландшафты, сформированные под влиянием деятельности людей, в особенности под влиянием промышленных производств, приобрели топофобный характер. Как показано в предыдущих главах, образ унылых, прокопченных производственных ландшафтов стал сегодня хорошо закрепившимся стереотипом восприятия города, однако именно он во многом способствовал возникновению современного движения по сохранению и защите ландшафтов (под последними неизменно подразумеваются сельские ландшафты). Весьма интересно, что в других культурах индустриальные ландшафты не обязательно оцениваются с таких же позиций. Современные китайские или советские художники очень часто вкрапляют в создаваемые ими пейзажи какие-либо промышленные объекты, а в ландшафтной живописи Китая наших дней, сохраняющей в целом традиционный стиль, весьма распространено изображение опор линий электропередач, символизирующих прогресс общества и повышение уровня жизни народа.
Главной географической работой, в которой исследуются различные установки отношения к ландшафту, является книга «Следы на Родосском побережье» (Glacken, 1967). В этой работе Глэкен выделяет три основных фактора, определивших образование различных оценочных позиций европейцев по отношению к ландшафтам. Это представление о Земле как о субстанции, созданной с определенными целями-для устройства и развития на ней человека и его цивилизации; идея о том, что физико-
географическая среда определяет природу человека и характер его поведения, а также осознание того факта, что человек изменил поверхность Земли из ее первоначального состояния в лучшую или худшую сторону. Прослеживая взаимодействие этих представлений в процессе развития цивилизации со времен Древней Греции и до XVIII в., Глэкен показывает, каким образом противоречия между господствовавшими теориями и развитием теологии, естественных наук и экономики, с одной стороны, и меняющейся географической картиной мира-с другой, приводили к изменению отношения к окружающей среде и как при этом под самыми разными личинами сохранялись все три упомянутых выше представления. Например, представление о деятельности человека как об активной силе, преобразующей поверхность Земли, прошло через различные этапы-от таких, когда подобные изменения воспринимались величайшим благом (в смысле освоения необитаемых территорий, продвижения к созданию оптимальных условий пространственной организации или реализации созидательного плана Господа), до периодов, когда любая подобная деятельность рассматривалась сугубо отрицательно, то есть когда преобладала точка зрения, господствующая в наши дни.
Являясь прежде всего главным источником изучения топофилии в европейской культуре, работа Глэкена содержит и важное предупреждение, подчеркивая, что нам весьма редко удается, взглянув на измененный поколениями людей ландшафт, с уверенностью заключить, что он предпочтительнее природного. Туан (Tuan, 1968) подтвердил эту мысль в проведенном им исследовании разного отношения к дикой природе в иудейско-христианской и конфуцианской традициях. В первой преобладает тенденция обеспечения власти над природой, а во второй проводится установка на развитие не более чем пассивных взаимоотношений сотрудничества между последней и человеком. Несмотря на эти различия, в обеих культурах произведены крупномасштабные изменения природы, примерами которых служат массовые сведения лесов на продажу для достижения чисто коммерческих целей с вытекающими отсюда проблемами развития почвенной эрозии. Поведение человека и образы ландшафтов могут приходить в противоречие друг с другом, так что «полное соответствие космологических [3] воззрений и реальной организации природопользования редко достигается. В основе космологических концепций лежат биологические и социальные потребности и жизненные впечатления людей; реальный же процесс природопользования направлен на удовлетворение их самых насущных запросов, малосоотносимых с внутренними устремлениями человека» (Tuan, 1971, 33). Оба автора, и Глэкен, и Туан, согласны в том, что формирование образов ландшафта осуществляется в основном исходя из имеющихся у людей наборов представлений и поверий, а также характера производимых ими интерпретаций сущности человека, природы и предписанных взаимоотношений между ними. Другие авторы применяют иные подходы к истолкованию происхождения и характера содержащихся в ландшафтах символов. Возможно, самым оригинальным из представленных в географической литературе подобных подходов является тот, который использовал Эпплтон в книге «Опыт познания ландшафта» (Appleton, 1975b). Эпплтон не стремился изучить различные стороны существующих образов ландшафта или исследовать их взаимосвязи с имеющимися у людей представлениями и характером их поведения; он попытался найти ответы на ключевые вопросы: «Что именно привлекает нас в ландшафте?» и «Почему нас это привлекает?». Полученные им ответы базируются на двух источниках: эстетико-философских взглядах Джона Дьюи и трудах английских философов XVIII в.
Дьюи (Dewey, 1929, 1934) считал, что ни сами по себе отдельные
предметы, ни одно лишь зрительное восприятие человека не порождают красоты. Она появляется в результате «опыта познания», то есть постижения связи между человеком и окружающей его действительностью. Одним из логических следствий этой мысли было предполагаемое наличие у человека определенных биологических механизмов, ответственных за поддержание подобной взаимосвязи, аналогичных имеющимся у других живых существ. Согласно Дьюи, вся живопись есть результат такой, основанной на биологических механизмах взаимосвязи человека и природы.
Вторым источником, который использовал Эпплтон, были работы английских авторов, посвященные эстетике ландшафтов. Начиная с трудов лорда Шэфтсбури 1674 г. и до работ Джона Раскина в середине XIX в., ландшафт занимал значительное место в философских исследованиях. Параллельно этому шло развитие школы ландшафтной живописи, достигшей своего пика в работах Тернера и выдающихся творениях искусства английской садово-парковой ландшафтной архитектуры. За это время первоначальное представление, согласно которому красота определяется теми или иными формами или линиями (например, по Хогарту, исследовавшему волнистую «линию красоты»), уступило место принципу «ассоциаций», из которого следовало, что определенные картины порождают специфические эстетические реакции вследствие того, что они как-то связаны с врожденными устойчивыми реакциями людей (или «страстями», в терминологии Бурке). Например, виды «величественных бесплодных Скалистых гор ассоциируются со страхом, болью, ужасом, в то время как «красивое» ассоциируется с миром, любовью и бодростью» [4].
Синтезировав биологический подход Дьюи с ассоциативным подходом мыслителей XVIII в., Эпплтон создал «теорию условий обитания». Он исходил из предположения, согласно которому для успешного выживания в процессе эволюционного отбора человек должен был обеспечивать себе такое местоположение, чтобы, видя все вокруг, самому оставаться невидимым. Со временем стремление к обеспечению такого местоположения трансформировалось в определенные эстетические предпочтения: «. эстетическое удовлетворение, получаемое при созерцании того или иного ландшафта, появляется в результате спонтанного восприятия некоторых характерных его особенностей, своей формой, красками, пространственными пропорциями и другими видимыми чертами, выступающими в качестве знаков, показывающих наличие или отсутствие средовых параметров, благоприятствующих выживанию, на основании которого делается вывод о благоприятности или неблагоприятности данного ландшафта, его привлекательности или уродливости. Изложенные предположения мы называем «теорией условий обитания»» (Appleton, 1975b, 69).
На основе этой теории была создана концепция ландшафтного символизма, центральными понятиями которой сделались понятия «оценка местности», «убежище» и «опасность» (табл. 8-1). Поскольку обозрение и скрытность были крайне важными и взаимодополняющими компонентами поведения в ландшафте при осуществлении всех первоначальных видов деятельности, для живого существа было важно использовать свою пространственную среду таким путем, который обеспечивал бы ему возможность получения предупреждения о приближающейся опасности либо через поведение животных, либо через проявление сил стихии, а также позволял бы ему легко спрятаться от этой опасности. Оценка местности дает возможность более или менее беспрепятственно спрятаться, пользуясь обозначениями, или символами, затененности, потаенных мест, строений и облесенности. Опасностями выступают непосредственные угрозы, таящиеся в природной среде, преграждение путей отступления или отсутствие тех или
Таблица 8-1. Схема ландшафтной символики